Девять лучей света Глава 8 Корред и корриган

Глава 8
Корред и корриган

1.

 Дез использовал магию осторожно, и это замедляло его продвижение к намеченной цели – стране Корред. Во-первых, варлок не был до конца уверен в своих силах (шутка ли, несколько тысячелетий сна – все равно, что заново родиться), а, во-вторых, не хотел, чтобы в Наземье, у врагов раньше времени появился шанс отыскать его по оставляемым волшебствами невидимым энергетическим эманациям. А еще некроманту требовалось побродить в одиночестве: что-то вспомнить, о чем-то подумать. В иссохшихся мозгах, хотя и медленно, но светлело, и тому немало способствовали открывающиеся взгляду залитые серым сумраком знакомые Подземельные просторы.
 Уходя из пещеры инчей, Дез затронул самый край великой страны маахисов. Коровы богатства, метатели огненных шаров, хранители древней магии… А какие женщины! Пожелтевшие белки глаз мечтательно закатились кверху, причмокнули сухие губы. Когда-то, давным-давно он пытался выкрасть секрет вечной жизни маахисов (ну, почти вечной) и даже просил для этого руки одной из дочерей племени. Безрезультатно. Несчастные уродцы! Прежние неудачи и доныне отзывались в нем глухой болью. Женщины?! К чему они теперь! А вот сокровища и магия… Жаль-жаль. Развалины и запустение. Глупцы! Потерять все, и ради чего?! Чтобы помочь одному человечишке. Правда, против самого Эгона. А стоило ли? Дез вспомнил пересказанные крысами события ближних времен и покачал головой.
 Некромант решительно свернул в сторону столицы королевства. Среди руин ведь могут отыскаться книги. Эгону они вряд ли были нужны, повелитель Зла и читать-то не умел толком, зато каждая клеточка его сущности наследовала защищавший хозяина громадный запас древней магии. Нынче же знания ой как дороги, и потому высокая сутулая фигура некроманта стремительно рассекала душный воздух обители смерти, а развевающиеся полы плаща поднимали клубы пыли и пепла. Вот курган короля Мэля, стены его города, башни его дворца. Опаленные камни, истлевшие кости, осколки стекла, куски оплавленного металла – и больше ничего.
 За спиной с шуршанием метнулись едва заметные тени.
 – Ты что-то потерял?!
 Голос тихий, однако, со скрытой угрозой и откровенной издевкой. Варлок приподнял бровь, едва наклонив в сторону говорящего увенчанную короной Смерти голову. Он мог себе позволить небрежение к противнику. Да и что это был за противник! Жалкая кучка зомби во главе со слепым седобородым стариком, из единственной глазницы которого торчал обломок стрелы, а второй глаз заменял грубый давний рубец.
 – Скорее ничего не нашел, чем потерял, – брезгливо скривил губы волшебник, с усмешкой наблюдая, как мертвые маахисы пытаются взять его в кольцо. – Мне нужны ваши магические книги. Где они?
 Кольцо нападающих почти сомкнулось и вдруг рассыпалось в разные стороны. Втягивая ноздрями воздух, слепой предводитель разочарованно протянул:
 – Так ты мертвец! Такой же, как и все мы.
 – Нет! – взвизгнул Дез. – Не такой! Я великий некромант! Я повелитель царства мертвых! Наглец! Я сотру тебя в порошок! Я…
 – Не поднимай пыль попусту, не надо, – устало ответил седобородый. – Разве можно убить того, кто уже мертв? Что ты можешь? Уничтожить остатки нашей плоти и освободить души?! Мы будем только благодарны этому. Но ты не сделаешь этого доброго дела. Ты слишком зол. Зло переполняет тебя. А еще тебя переполняет тщеславие. Ты силишься произвести великое, но зло и тщеславие плохая материя для великих дел! Ты проиграешь. Ты уже проиграл!
 Дез не мог покраснеть, он позеленел.
 – Ошибаешься, сильно ошибаешься, мой милый!
 – Я не твой и не милый! Я начальник дворцовой стражи Сэвин! Понял, кусок смердящий!
 Зеленая кожа покрылась серыми пятнами, острые скулы Деза заострились еще больше, на впалых щеках заиграли желваки. Мертвый маахис не видел, зато ощущал происходившее обостренным внутренним взором. Его рука предостерегающе поднялась вверх.
 – Не торопись и выслушай слово. Когда-то я тоже был горд и тщеславен. Горд тем, что охранял самого короля Мэля. В тщеславии же своем я надеялся получить в жены дочь своего повелителя – прекрасную Илленари. Боги наказали меня за гордыню, послав в подземельное королевство человека – мальчишку Красомира, который очень скоро стал великим воином. Но еще до того, как он сумел прославиться в битвах, юнец влюбил в себя мою мечту. Вернее, так мне казалось. Много позже, пережив разорение и смерть, я понял, что любовь – это легкое дуновение ветра, незримый аромат весеннего цветка, согревающий лучик солнца, мимолетное касание шелковистой кожи, трепетный шелест ресниц, прерывистое дыхание стыдливого поцелуя. Она приходит из ничего, ни по каким законам, она непредсказуема, она не подчиняется логике, она неуловима и уходит столь же внезапно, как и появляется, смеясь над жалкими попытками удержать это трепетное чувство. В ее появлении никто не виноват, так же, как нет виновных в том, что она исчезает. Мудр и безмерно счастлив сумевший ощутить и удержать любовь, неоценимо богат насладившийся ею неоднократно. Таких единицы. Они неподвластны времени и судьбе. Их невозможно измерить презренными мерками ревнивой зависти. Но, повторяю, это мне удалось осознать лишь много позже. А тогда я предал своего короля и свой народ, безжалостно вторгся в чувства моей возлюбленной и отнял у нее единственную искру жизни, которая вернулась к ней куском черной скалы Смерти. Мало того, в своем ослеплении я попытался поднять руку на плод любви Красомира и Илленари, их единственного сына, внука моего короля. И тогда я был убит, а когда умер, понял, что ошибался во всем от начала до конца. Любовь не может быть рукотворной, как не может быть уничтожена ничьими руками. Все вокруг почему-то считают, что она увековечивается в свитках и картинах, статуях и величественных мавзолеях, детях и внуках. Глупцы! Этот тлен несет в себе лишь отголоски любви. Настоящая любовь бессмертна. Она живет в тоске и памяти. Если ты вспоминаешь жест любимого человека, его взгляд или звук голоса, и твое сердце сжимается от щемящего чувства тоски – значит, ты любишь, ты счастливец, не потерявший и не упустивший свое счастье. И только так! Память и тоска, тоска и память, неоднократно повторенные в веках разными существами – вот это и есть настоящая любовь!
 – Я слеп, – продолжил старик. – Но чувствую, что ты замахнулся на то же, что и я когда-то. На любовь. Да, ты действительно могуч и злобен, наверное, ты даже посильнее Эгона. Но ты проиграешь. Остановись, пока не поздно. Подземельные просторы беспредельны. На них хватит места всем. Довольствуйся тем, что покорится тебе без труда. Не искушай волю богов.
 – Хватит, ничтожная тварь! Твоя болтовня надоедлива, да и время сказочек миновало давным-давно. Ты обозвал меня «куском смердящим» и посмел уверять в том, что нет такой кары, которая может тебя постигнуть. Как же ты ошибался! – от злости визгливый голос чародея перешел в сдавленное сипение. – Урод, я нашел наказание тебе и остаткам твоего народа.
 Дез воздел руки с растопыренными пальцами, с кончиков которых вдруг потянулся искрящийся серебристо-зеленый туман. Облако окутало останки маахисов и на мгновение скрыло от чужого взгляда. Когда же пелена рассеялась, у ног варлока копошилась груда из искалеченных тел. Теперь у каждого из мертвецов осталось лишь по одной конечности (руке или ноге), торчавшей из обрубка туловища, на котором вращались вдавленные в плечи головы.
 – Отныне все вы – куски смердящей плоти! Ползайте, корчитесь от своего бессилия и надейтесь на мою милость. Когда я покорю мир, то, может быть, случайно вспомню о вас, презренные черви. И тогда, вероятно, я вернусь послушать ваши бредни, может быть, снизойду до вас и освобожу ваши души от страданий их мертвых тел. Живите надеждой… и болью. И славьте варлока Деза и его великую победу!
 Черная фигура резко взмахнула разлетевшимися краями плаща и растворилась в сером сумраке подземельного вечера. И тогда Сэвин приподнялся на единственной руке, бросив с ненавистью:
 – Ты никогда не одержишь победу, варлок! Любовь победить невозможно…

* * *
 
 Жар Огненной реки распространял вокруг удушливые горячие волны. Воздух пропитывали густые серные испарения. Колеблющееся марево преломляло свет и изображение, рождая диковинные и страшные миражи. Выдержать подобное достаточно долго было не в состоянии ни одно живое существо. Даже у вездесущих, выносливых крыс потрескивали и плавились волоски лоснившихся потом шкурок, а некоторые из серых соглядатаев просто падали в обморок, и их более крепкие товарки оттаскивали неудачниц подальше от берега, восстановить утраченное сознание.
 Дезу все было ни почем. Наоборот, выслушивая донесения, варлок с удовольствием подставлял нестерпимому жару свои иззябшие за тысячелетия мощи. Пока что все шло по задуманному плану. Выслушав при пробуждении крысиное повествование о событиях последних десятилетий, волшебник уже тогда, после небольшого размышления наметил круг своих основных противников: обладатели магических знаний Кукиш и Эллея, король гномов Фастфут, хранители Заповедного леса Радовид и Илленари – именно они обладали силами, способными не только противостоять злу, но и разрушить его власть. Кроме того, они владели средоточием чар многих поколений волшебных существ – тремя мечами власти. И по отдельности каждый из них мог принести большие неприятности, соединившись же в единый кулак, клинки были в состоянии уничтожить любого. Похваляясь перед Эгом, варлок сильно кривил душой: накануне решающей битвы он не отказался бы ни от одного из волшебных мечей, а уж обладание всеми тремя делало Деза абсолютным повелителем даже над древними богами.
 Но это в мечтах. А пока что восставший мертвец следовал определенному плану, составные части которого уверенно исполнялись его новыми подданными. Во-первых, некромант считал необходимым создать у своих противников иллюзию хаоса и атаки со всех сторон. Задуманное удалось. Военные действия одновременно вспыхнули в Заповедном лесу и у подножия Одинокой башни, в Трольхейме и на границах аллеманского королевства и подземельных владений гномов. А ведь в запасе оставалась еще и разбуженная Эгом неотвратимая Дикая охота. Во-вторых, для выполнения коварных замыслов варлоку было просто необходимо завлечь силы добра к чертогам Даркнесса, чьи темные силы, помноженные на мощь самого Деза, делали его шансы более предпочтительными. А для этого следовало украсть и спрятать в подземельях дворца самое дорогое и для людей и для других обитателей земных просторов – их любовь, их женщин. Правда, на поимку Эллеи некромант даже не рассчитывал. Достаточным для исполнения замысла он определил захват Илленари, Лиз и возлюбленной Радовида Тиллы. Остальные непременно пришли бы на выручку похищенным. Действительность превзошла все ожидания. Ведомые Раттин глупые тролли захватили волшебницу, нанеся магической мощи противника довольно ощутимый урон. Да тут еще полная удача с блудными душами, и добровольное пленение Илленари. Не очень-то сильная, но все же обладательница тайных знаний маахисов. Инчи великолепно справились с задачей расстроить свадебный союз людей и гномов. Оставалась еще Тилла, однако, после нечаянной улыбки фортуны у подножия Одинокой башни успех или неуспех похода троллей к побережью сельков оставляли Деза одинаково равнодушным.
 – Молодчина Раттин! – сухие ладони варлока скрипнули в потирающем жесте удовольствия. – Даром что стара, но зато умна и предана! Передайте старухе, что я назначаю ее комендантом Даркнесса и до своего возвращения передаю под ее начало все пребывающие силы. Бдеть, следить за происходящим и ждать меня!
 Плащ варлока черным нетопырем взметнулся к неразличимым сводам Подземелья и исчез в направлении северо-запада. Медлить и осторожничать дольше становилось опасным.
 – Да, повелитель! – дружно пропищали вслед серые соглядатаи, с облегченными вздохами спешившие убраться от палящего дыхания Огненной реки. Их ждали прохладные подземелья Даркнесса.

2.

 Утром у подножья Одинокой башни выросло восемнадцать могильных холмов. Кукиш бродил среди них как потерянный. Всю ночь накануне, не смыкая глаз, он сидел в книжнице, сначала пытаясь с помощью волшебства отыскать следы любимой, а затем, осознав безуспешность своих попыток, в молчании уткнув голову в колени и раскачиваясь из стороны в сторону, как от зубной боли. Злыдень не винил себя, для этого у него просто не осталось никаких сил. Потеряв самое дорогое, ломаются даже юные, крепкие, не знающие жалости и пощады. Домовому же было почти три сотни лет. Легко ли, утратить в таком возрасте, и не просто возлюбленную, не просто женщину, а все понимающего, на все готового друга. А если припомнить другие потери последних десятилетий: Вырица, Фирей, Кхашхаш, Красомир… Тут переживаний хватит и на несколько жизней.
 С самого восхода солнца Кукиш словно застыл. Не проронив ни слова, он помогал Хенрику и двум его рыцарям копать могилы, причем делал это без волшебства, вручную, словно хотел, чтобы усталость и боль натруженной спины сломили охватившую сердце проклятую тоску. Не помогло. Теперь злыдень бродил между могилами, ероша остатки волос на затылке и всклокоченную бороду.
 Весёлка честно попыталась выполнить то, ради чего покинула родные просторы Заповедного леса и претерпела столько бед и несчастий. Ей хотелось скорее рассказать о постигшей славянские земли черной мертвяной напасти и позвать волшебника Одинокой башни на помощь. Однако маг оказался не только недоступен общению, но даже не производил впечатления великого, способного одолеть зло чародея. Так, невзрачный маленький домовой, каких на Руси издревле водилось видимо-невидимо.
 Солнце потянулось к зениту, а конца бессмысленному топтанию у стен Одинокой башни не было видно.
 – Надо что-то придумать, – просительный взгляд Весёлки утонул во влюбленном взоре Хенрика, породив желание служить предмету своего обожания. Звякнули потревоженные ножны. Упругий клинок со свистом рассек воздух и взрыл землю у самых ног бесцельно вышагивающего Кукиша, однако последний просто переступил препятствие и проследовал в свое никуда дальше. Хенрик повторил опасный выпад дважды, едва не срезал пару волосков из бороды волшебника, но безрезультатно. Принц сменил тактику. Крутанув острие, он ловко поймал солнечного зайчика и направил его между глаз домового. Слепящий луч просуществовал ровно одно мгновение, а затем вернулся, удесятеренный магической волей, оставив в руках наследника аллеманского престола жалкую кучку оплавленного металла.
 Что ж, принцев не стоит злить, даже волшебникам. Отбросив в стороны пытавшихся остановить безрассудного героя рыцарей собственной охраны, Хенрик налетел на злыдня как ураган. Движение замерло, поскольку крохотная фигурка просто скрылась под крепким мужским торсом, и тут же возобновилось с новой силой. Только теперь по воздуху вслед за Кукишем, будто надутый бычий пузырь на веревочке, нелепо размахивая руками и ногами, плыло тело наследного принца.
 – Ой-ой-ой! – только и всплеснула руками Весёлка, но тут случилось неожиданное. Великий волшебник Одинокой башни вдруг уставил взгляд в одну точку, являвшую собой рыжее пятно посреди пропыленных придорожных камней и зеленых травяных стрел.
 – Ро-о-одненький мой! Люби-и-именький! – завопил во всю глотку злыдень, стремительно ринувшись к рыжему пятну с вытянутыми вперед руками. Лишенный магической поддержки Хенрик лихо шлепнулся на брусчатку дороги, где, стараясь не морщиться от боли, принялся потирать ушибленные столь бесцеремонным приземлением места. Тем временем домовой вернулся к воротам башни, неся на руках рыжего котенка со свалявшейся шерсткой и двумя струйками запекшейся возле ноздрей крови. Лапы зверька бессильно свисали до земли, голова раскачивалась из стороны в сторону, полуоткрытые глаза то смотрели вполне осмысленно, то подергивались пеленой бессознательного тумана.
 – Рыжик! Рыженька! – ласково пришептывал Кукиш. В мгновение ока великий волшебник простил своему давнему обидчику и «старичка», и полудохлых мышей в постели, и откровенную ревность к Эллее. Вид несчастного животного разрушил оцепенение. Злыдень осторожно опустил раненого на траву, пытаясь применить что-нибудь из магии излечения. Не сказать, чтобы сразу, но постепенно дыхание Рыжика успокоилось, шерсть разгладилась, конечности приняли обычное упругое положение, взгляд стал ясным и осмысленным.
 Завидев исконного соперника в борьбе за любовь к хозяйке, выздоравливающий принял боевую стойку, вздыбил шерсть и презрительно фыркнул сквозь усы. Но, вспомнив пережитое, затих и даже позволил Кукишу погладить себя от ушей до хвоста, правда, только один раз. Рассказ котенка был короток и ярок. В нем присутствовали тролли, старая тощая крыса и попавшая в западню Эллея.
 – Так значится?! – полувопрос–полуутверждение домового повисли в воздухе, не предвещая ничего хорошего, в первую очередь для уже дважды «отличившихся» троллей. Чародей готовился к стремительному мщению, однако остановился от прикосновения к рукаву камзола.
 – Ну, что такое? – неприязненное замечание касалось осмелившейся стать поперек действия Весёлки.
 – Может у тебя, волшебник, и горе великое, но выслушай сперва все же гонца из сторонки родимой, из леса Заповедного. Кто знает, может, оба наших горя из одних корней растут.
 Полуденное солнце медленно катилось к горизонту, когда девушка завершила, наконец, рассказ обо всех злоключениях. Кукиш молчал. Хотя сердце его по-прежнему саднило и сжималось от перенесенной потери, волшебник уже не спешил на скорую расправу. Домовой понял, что снова столкнулся со злом, и не с простым, как бесноватые горные тролли, а куда более могущественным, равным по силе Бруно и Карго, а может быть, и намного превосходящим поверженных чернокнижников. Насупив брови, злыдень молча прошествовал в башню в сопровождении боязливо тершегося у ног Рыжика, Весёлки и Хенрика с его рыцарями. И только тут Кукиш наконец-то осознал причиненный башне ущерб.
 – Ну и ну! – сокрушенно покачивая головой, он перемещался по коридорам, на ходу восстанавливая магией отдельные, самые простые разрушения. На большее просто не хватало времени. Домовой спешил к залу живой карты. Под створками распахнутой двери противно заскрипели осколки стеклянного шара. Но и без него всем было отчетливо видно, как по остаткам географии Наземья с четырех сторон сползались к центру клочья черного тумана. Самое ближнее облако охватывало Трольхейм, чуть поодаль клубились рваные тучи над Гномовским лесом, и уж совсем плохо выглядело сплошное темное пятно над лесом Заповедным. Четвертый островок зла гнездился над самой северной частью карты, малоизведанной страной льда и холода.
 – Из башни ни шагу, – приказал Кукиш Весёлке и рыцарям. От былого беспамятства не осталось и следа. Голос чародея был деловит, сух и отливал металлом. – Скоро буду!

* * *

 В доме на озере Русалочьем тишина стояла мрачная. Ни ветерок не шелестел, ни травинка не шептала, ни рябь по глади озерной не пробегала, и ни звука в округе. Не пошел на крылечко домовой резное да знакомое, только взглядом пронзил все магическим. Пусто. Ни Илленари, ни Радовида, ни Лесослава. Трава у обелиска черного примята, землица взрыхлена, сам кусок скалы вроде и так и не так повернут. Сунул Кукиш пальцы в рот – разнесся по просторам посвист молодецкий, разбойный, своих скликающий. Потянулись лесовички из зарослей, русалки макушками колыхнули зеркало водное.
 – Ну, рассказывайте! – нахмурились брови волшебника Одинокой башни.
 – А и нечего сказывать, вроде-то, – ответствовал один из сторожевиков лесных. – Из земли погань полезла мертвецкая, своя нечисть голову подняла, да туча нежити невиданной налетела, коей ветры да громы подчинялись. Унесла она матушку нашу, Илленари-хозяюшку.
 – Чего ж Радовид с Лесославом не вступились? Али мертвы оба? – спросил домовой осторожно.
 – Не-е-ет, родимый. Радовида сама Хранительница с порученьем каким-то ранее отослала. Младшего же воспитанника обманом на болото Дальнее вороги заманили, чтобы не встал он на защиту матушкину. Да мы бы и сами насмерть стоять готовы были, однако не дала нам Илленари сделать того запретом своим. Не хотела, видать, сердешная, чтобы жертвы были напрасные.
 – А вы и рады, небось! За шкуры свои дубовые испугались!
 – Напраслину говоришь, и обидны слова твои… – вступился было лесовичок за себя и собратьев ближних.
 – А! Оправданье резоны всегда сыщет, – только и махнул рукой Кукиш. – Сказывай лучше, Лесослав где, и кто меч достал заветный?
 – Он и взял, самолично. И клятву принес, что клинка не сложит до поры той, пока зло не одолеет и матушку не воротит обратно. Иначе, смерть примет.
 – Ох, успеть бы, чтобы не наворотил чего, да клинок не потерял!
 – И опять зря ты, волшебник, говоришь: его клятву сам Красомир принял и знак дал.
 Не стал тут злыдень время терять, понапрасну лаяться, не стал даже выяснять, что же за знак такой был видный. Спросил лишь: – Куда, малец, ноги поворотил?
 – Вестимо куда, – обиженно дернул губами лесовичок. – В балку Змеиную, к лазу в Подземелье единственному. Потому как, твари, что Хозяюшку с собой унесли, не из нашего мира были.
 Фьють, только тень по поляне мелькнула, да воздух колыхнулся потревоженный. И через мгновение уже держал Кукиш Лесослава за шиворот рукой крепкой. У самого лаза ухватил, тот и ноги даже в дыру черную свесить успел.
 – Куды собралси?
 – Да я тебе! – попытался извернуться юноша, не видя, кто за его спиной хозяйничает.
 – Чего энто, «я тебе»? Чего ты мне показать можешь, чего я не видал ищо?! Ответь лучше, куды энто ты лапти намостырил, а?! – другая рука волшебника камнем сдавила потянувшуюся к Мечу Четырех Стихий ладонь Лесославову. – И оружием зазря не балуй, не тому тебя учили.
 Тут только и осознал юный защитник леса Заповедного, с кем бороться собрался. Опустились руки его бессильно, слезы взор застили предательские:
 – Дядька Кукиш, как же мы тебя ждали – заждались!

3.

 Цель была совсем близка, но Дез не торопился. С каждым шагом его к земле Корред уверенность варлока в победе все увеличивалась. Способствовали тому и радужные донесения серых, и постепенно восстанавливаемые в голове утраченные за время тысячелетнего сна знания, и трусость подземельных жителей, шарахавшихся в разные стороны от ощущения его, Деза, близости. Как хорошо чувствовать их страх! Какой уверенной гордостью напитывал этот ужас мертвое сердце! К концу пути варлока охватило давно не испытываемое нетерпение, с которым он справился не без усилий, заставив себя сосредоточится на откладываемом деле. Теперь чародей чувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы расставить ловушку самому главному своему сопернику – волшебнику Одинокой башни. Ловушку коварную, едва заметную даже пристальному взгляду, тем более взору того, кто по сведениям крыс находился в далеко не самом спокойном состоянии.
 – Так-так, – довольное растирание сухими ладонями вызывало неприятный скрип, отзывавшийся в сознании чуть ли не любовной музыкой. Некромант никогда прежде не бывавший в Одинокой башне очень живо представлял себе ее внутреннее устройство. Рассказа серых и простого проникновения в их сознание было достаточно, чтобы видеть расположение стен и переходов. Мысленно утвердившись в нужной точке, Дез начал колдовать. Неторопливо, осторожно, аккуратно. Ловушка должна быть незаметной и надежной. Варлок хорошо понимал, что случай в жизни, даже тысячелетней, может представиться только раз, и негоже упускать его из рук.
 Минуты тишины тянулись одна за другой. На лбу вздулись пустые жилы, и показались капельки какой-то вязкой зловонной жидкости. По коже побежали зеленоватые огоньки. Напряжение стало нестерпимым. Еще мгновение, и с некромантом должна случиться какая-то беда. Но нет: огоньки погасли также внезапно, как и появились, тягучие капли втянулись под кожу, жилы опали. Коварство удалось!
 В изнеможении Дез пролежал несколько часов, терпеливо восстанавливая израсходованные силы. Ведь там, наверху его ожидали хитрые и беспощадные корред, обмануть которых было просто невозможно. Значит, предстояла битва, а если и не битва, то серьезное противостояние. Коротышки корред являлись врагами очень и очень опасными. Не зря же именно им боги вручили охрану самого бесценного сокровища – знаний. Невысокие, на голову-две ниже гномов, темнокожие, худые и горбатые хранители источников познания вместо пальцев рук имели длинные изогнутые когти, каждый из которых был острее самого заточенного кинжала. Несмотря на козлиные копытца они передвигались очень изящно и быстро, тенями скользя за своими подопечными – девами-корриган, чьими стараниями источники поддерживались в состоянии первозданной чистоты и никогда не иссякали. Самое главное, маленькие корред умели читать мысли, и никакое волшебство не могло помочь скрыть черных замыслов приближавшихся к источникам существ. Впрочем, приходивших с помыслами светлыми хранители не любили также как и всех остальных прочих.
 На поверхность острова варлок выбрался совершенно бесшумно. Стояла безлунная ночь. Черная, почти беззвездная от густых косматых облаков она охватывала пространство кольцами удушливого ужаса. Страх некроманту был практически неведом, но и у него предательски зашевелились волосы, когда среди шелеста почти неразличимого леса то здесь, то там стали попарно вспыхивать ярко-алые горящие огоньки. Вскоре глаза хранителей образовали непрерывное кольцо, вырваться из которого было не под силу никому.
 – Стойте, – сдавленно прошептал чародей, вздымая руки. – Вы сильны, но и я пришел сюда не беззащитным. Вы рассчитываете на победу. А вот будет ли она – это вопрос. Может, попробуем договориться. Один глоток из любого источника, и я исчезну во мраке Подземелья, будто никогда не появлялся.
 – Лжец, – от хриплого голоса корред кровь стыла в жилах, как вода в морозном пруду, однако у варлока замерзать было не чему. – Ты восстановишь свои знания, покоришь мир людей и гномов, а потом придешь к нам, чтобы уничтожить нашу страну. Тебе и этого будет мало: ты замахнешься на богов. Но мы не станем дожидаться этого и давать тебе хоть малейший шанс. Лучше мы убьем тебя сейчас, в самом начале твоего кровавого пути, варлок Дез.
 – Всё знают. Даже до имени докопались, – хмыкнул про себя Дез и тенью скользнул в сторону от первого выпада. Он успел охватить коротышку со спины и прошептать заклинание смерти. Первый мертвец-корред моментально встал на защиту своего господина. Когти второго уродца задели ухо варлока. Боли он не почувствовал, лишь мягкий удар у виска и покачивание повисшего обрубка. Черный плащ некроманта снова вывернулся из-под удара, обратив и второго противника в покорного собственной воле слугу. Оторванное ухо почти мгновенно встало на свое место так, что от кинжального удара не осталось даже следа. С двумя воинами стало немного легче, но все равно Дезу приходилось туго. Словно прочитав мысли варлока, корред удвоили осторожность. Разорвав на куски двух своих обращенных собратьев, они уже не так торопились подставиться под коварные объятья повелителя Смерти. Начался хоровод взаимных наскоков и уходов, череда калейдоскопических смен позиций, поиски уязвимых мест. Да тут еще вдруг сверху упали крупные капли холодного дождя. Прорезав тьму небес, бешено завывая громом, ослепительно промчалась голубовато-белая молния, за ней другая, третья. Воздушный вихрь вспенил крону лесных деревьев. Разразилась страшная гроза.
 Дез поежился. Еще при жизни он ненавидел воду в любых ее проявлениях, особенно в виде грозы. Теперь же от режущих струй сухая кожа варлока набухла, сделалась ноздреватой, от нее повалил белый пар. Запахло падалью. Однако ненастье принесло с собой помощь. Ведь корред были детьми земли – и, следовательно, весьма уязвимы для водной стихии. Движения хранителей замедлились, их копыта разъезжались в жидкой грязи, но, главное, шум дождя спутал все их мысли, и если до этого монстры могли следить за перемещениями чародея по его злобным желаниям, то сейчас такая возможность практически исчезла, а углядеть за тенью черного некромантовского плаща им было явно не по силам.
 Варлок торжествовал победу. Один, другой, третий, четвертый, пятый – живых хранителей оставалось все меньше и меньше: властью Деза они превращались в покорных воле врага мертвецов. К наступлению хмурого серого рассвета все было кончено, и, оставив родной остров, отряд горбатых карликов протопал в Подземелье, в поход к замку Даркнесс, где будущий повелитель обоих миров назначил общую встречу своего непобедимого воинства.

* * *

 Бледное после ночной грозы утро едва расцвечивалось робкими, столь же призрачными лучами далекого солнечного диска. Над мокрой изумрудной травой стелились молочные облака тумана, густые сливки которого топили в своей глубине разбросанные повсюду маленькие рощицы и лесные чащи. В разноголосом птичьем пересвисте пахло свежестью. Ничто не напоминало о недавних ночных событиях. Дез постарался на славу и теперь не то отдыхал, не то прятался под низкими раскидистыми лапами столетней ели. До полного успеха некроманту оставался один только шаг, шаг, безусловно, не опасный, однако малейшая оплошность при этом могла привести к провалу начинания и краху радужных надежд. Девы-корриган были абсолютно беззащитны, перебить их не составляло труда даже тщедушному карлику. Но с гибелью дев источники теряли свою силу и пересыхали. Следовательно, возникала необходимость сделать хотя бы один живительный глоток до расправы (в том, что он уничтожит всех корриган, Дез не сомневался ни на секунду: зачем оставлять знания еще для кого бы то ни было, и уравнивать с этим неизвестным собственные волшебные силы?). Однако именно тут и возникало серьезное препятствие: сделать глоток могла позволить только хозяйка источника. Украденная или выпитая обманом хрустальная влага оставалась самой обыкновенной водой и ни чем более.
 Туман рассеивался. То здесь, то там замелькали ушки серых зайцев, рыжеватые беличьи хвосты, желтые грудки соек. Земля Корред пробуждалась после сна, потревоженного ночной грозой, и если прислушаться, то можно было уловить едва слышимое, но постепенно нарастающее журчание магических источников, чьи прозрачные струи вырывались из подземных тайников, стекали в небольшие озерца и растворялись в каменных глубинах.
 Шум воды усилился. Это девы-корриган приступили к утреннему омовению. Десятки хрупких созданий, одетых в длинные белоснежные одеяния, одновременно склонились к прохладным потокам, каждый подле своего и, отбросив в сторону серебристые косы шелковистых волос, плескали хрупкими пальчиками на игрушечные черты лиц: заостренные скулы, чуть загнутые книзу очаровательные носики, веселые серые глаза. Северная красота – неброская, однако, пленяющая. Девы не видели друг друга, поскольку между отдельными источниками располагались и поля, и холмы, и леса, и даже обыкновенные реки и речушки, но очень хорошо чувствовали и знали все, что происходило с каждой из них.
 За умыванием последовало расчесывание волос, утренний прием пищи, состоявшей из горсти лесных ягод и глотка чистейшей росы, и ожидание. Девы ждали своих верных стражей: корред приходили к источникам, чтобы рассказать о событиях в округе за прошедшие сутки. Однако вместо привычных взору маленьких хранителей к одному из источников вышел вдруг совершенно незнакомый странник: юный, с вьющимися волосами, мечтательным взглядом, в пропыленном и тронутом дальней дорогой платье. Дева источника застыла от неожиданности. Ее переживания тут же привлекли внимание подруг, заставив на время позабыть об исчезновении преданных корред.
 – Кто ты, путник? И как попал в землю Корред? – напевный голосок корриган заставил юношу вздрогнуть и остановиться. На деву смотрели удивленные, восхищенные и влюбленные глаза странника.
 – Корриган! Хранительница источника! Значит, вы действительно существуете! Значит, старинные легенды моей страны не солгали! Значит и долгий, полный опасностей путь мой оказался совсем не напрасным!
 Много восклицаний, не рассказавших ни о чем. И при этом красноречиво говорили широко открытые веки и струившиеся из-под них нескончаемые потоки восторга.
 – Но кто же ты, незнакомец, и откуда пришел к нам? – не унималась хозяйка волшебного потока.
 – Я из далекой страны, что расположена за песчаными барханами знойных пустынь южного материка, – юноша опустился на колени прямо у края бившего из земли источника. – В базарной чайхане, из уст седобородого старца услышал я красивую легенду о пленительных девах источ…
 Речь говорившего прервалась на полуслове, из пересохших губ вырвалось хриплое дыхание, и измученный путник рухнул навзничь, успев прошептать одно только слово: «Воды…».
 Ах, женщины! Сердобольны до глупости. Умелому притворщику ничего не стоит, купив их внимание, а затем снисхождение и жалость, тронуть самую душу. Раз, и ничего не подозревающая птичка сама попадается в умело расставленные обольстителем силки, невольно предавая друзей и любимых! После можно сколько угодно доказывать, что свершившееся произошло от недостатка внимания или опыта или от помрачения рассудка. Факт – не намерение: он, как правило, непоправим. Милые сердечки, берегитесь. Ведь в жизни именно вы хранительницы источников верности. Так не раздаривайте их глотков чужакам! Беды не заставят себя ждать.
 Ну, как же при таком изобилии воды не влить хотя бы одну пригоршню ее в рот умирающего?! Кадык на худой шее дернулся сверху вниз. Обман в очередной раз взял очередную крепость. Свершилось! Калейдоскоп магических знаний буквально затопил голову Деза. Черная птица смерти сдавила горло девы-корриган. Белое тело накрыло мгновенно высохший источник. Тень метнулась через гряду холмов к следующему озерцу, повторив там зловещее действо. Третья дева, четвертая, пятая. В земле Корред обитало несколько десятков хранительниц. Варлок не пощадил ни одну. Взлетев в вышину голубого поднебесья, он с удовлетворением разглядел, как по ослепительной зелени острова от погибших источников расползаются во все стороны ржавые пятна мертвой растрескавшейся почвы.
 – Вот теперь мы можем посостязаться на славу! Теперь неизвестно, чья возьмет. Хотя нет, скорее известно, но все равно я получу огромное наслаждение, огромную силу, огромную власть. Я, повелитель Смерти Дез, жду тебя «Великий волшебник Одинокой башни», тебя и все твои силы Добра!
 Сухой черный вихрь пронесся над поверхностью моря и сгинул в недрах некогда изумительно красивой, а ныне погибавшей земли Корред.

4.

 Фастфут совершенно не удивился внезапному появлению Кукиша.
 – Нам не доставало тебя в том бою, – грустно вздохнул король гномов. – Очень даже. И еще: мы потеряли Лиз. Ее выкрали инчи.
 – Третья, – только и сказал волшебник Одинокой башни.
 – Что «третья»?
 – Потеря. Вместе с похищенными Эллеей и Илленари получается ровно три. Мы потеряли трех не просто любимых женщин, у нас украли самое дорогое, что есть на свете, – нашу любовь. А ты, видать, на выручку собрался, – утвердительно кивнул домовой, оглядев скопившееся на пригородном поле войско: боевой строй гномов в окружении отряда вооруженных людей, возглавляемых тремя светловолосыми великанами – братьями пропавшей невесты. – И куда энто, ежели не секрет, конечно?
 – Не знаю, – опущенные плечи Фастфута заставили Кукиша пожалеть о скользнувшей в его словах иронии. Тем более, что и сам-то он не слишком знал о том, в каком направлении необходимо искать следы любимой Эллеи. – Но если их исчезло уже трое, то…
 – Чего «то»? Думаешь, конец? А вот фига с два! Понял! Мы еще повоюем, пускай пока и не ясно, с кем. Хотя, кое-что уже, несомненно, известно.
 – Что? – окрыленный надеждой воскликнул гном.
 – Объясню в башне. Айда. Нас там уже заждались.
 – А войско?
 – Пускай будет в готовности. Не голыми же руками воевать-то. Однако и не на рожон лезть, – и Кукиш нетерпеливо коснулся налокотника королевских доспехов.
 – Эй-эй! А как же мы? – трое братьев Лиз встали вплотную к Фастфуту.
– С нами, – махнул рукой злыдень.

* * *

 В Одинокой башне царило плохо скрываемое напряжение, виной которому была ревность. Хенрик злился. Он спасал Весёлку от разбойников, провожал ее к башне, охраняя на привалах, вступил в неравный бой с троллями, потеряв практически весь свой отряд, а тайные взгляды возлюбленной без труда достались невесть откуда появившемуся сопляку в холщовой рубахе. Треснуть бы его по розовой физиономии. Или вызвать на поединок и зарубить. Но не в доме же у хозяина! Приходилось терпеть, подавляя свои готовые выплеснуться через край желания, что не только не создавало духа доброжелательства, но, напротив, взращивало тайную злобу и ненависть.
 Принцу было глубоко наплевать на причины своей ревности, он не задумался даже над тем, что возраст Весёлки и Лесослава был явно неподходящим для любви, да и юному герою Заповедного леса было вовсе не до женки, которую, кстати, он обвинял в пропаже названного брата Радовида. Хенрик просто лелеял свою страсть. Его чувство было сродни обоюдоострому мечу: на одной грани жгучая, почти болезненная любовь, на другой не менее безудержная ревность и сомнение в верности любимой. Опасная болезнь обманутых душ. Но что делать? Принц вырос в далеко не безупречной морали дворцовых покоев, где царили похоть и предательство в чувствах, где придворные дамы с готовностью одаряли лаской не за слова любви, а за дорогие украшения и подарки.
 В общем обстановка на балконе башни накалялась и, вполне вероятно, взорвалась, когда бы не возвращение Кукиша и его спутников. Волшебник ничего не заметил, но почувствовал некое напряжение, приписав его, правда, свалившимся на голову бедам.
 – Ну, вот, все в сборе. Можно начинать военный совет. Не хватает только Радовида.
 – Да не хватает, – поддакнул Лесослав. – Брат отправился вслед за этой (кивок в сторону Весёлки) и сгинул. Не зря, видно, матушка ей не доверяла.
 – Попридержи язык, молокосос! – рявкнул Хенрик. – Если бы не она, волшебник не узнал бы очень многого. Кто поведал бы тогда о событиях в вашем Заповедном лесу? Кто спас бы тебя от безрассудного похода?
 – Тихо-тихо! – примирительно поднял ладони Кукиш, в то время как рыцари и братья Лиз растаскивали готовых затеять драку по углам. – Нам не ссориться, а сообща выход искать надо и наших сердцу любимых!
 Речь волшебника была прервана внезапным порывом воздуха. На парапет балкона камнем упала едва живая от длительного перелета сорока, расправила бело-черные крылья, попыталась выдавить что-то из разинутого клюва и свалилась вниз к подножию башни. Кукиш ринулся к входной двери, перескакивая через ступеньки лестницы, на мгновение затормозил на одном из пролетов, словно что-то важное скользнуло в его голове, и стремительно помчался дальше.
 Сорока еще дышала, пытаясь опереться на сломанное крыло. Собрав последние силы, она прохрипела:
 – Деборус двенадцатый… сельки… Радовид… нападе…
 Чье нападение отражали Радовид и его друзья, осталось неизвестным: посланница волшебного леса вздохнула и испустила дух.