Наша школа в Большом Каретном. Глава 3. Тинейджер

                Переживания тинейджера
 
В 1951 году, когда в стране была развернута масштабная «борьба с космополитизмом», носившая откровенно антисемитский характер, мою маму, высококвалифицированного специалиста, одного из первых советских инженеров, ответственного и честнейшего человека, автора статей в профильном журнале, уволили из ВИАМа. Значительно позже я узнала, что в то  время антисемитизм в СССР проявлялся во многих сферах — от бытовых отношений до государственной политики. Доктор исторических наук Геннадий Костырченко считает, что на государственном уровне антисемитизм в СССР достиг пика в конце 1940-х — начале 1950-х. «Дело врачей», начатое в январе 1953 года, должно было стать прелюдией к массовой депортации евреев в лагеря, особенно из столиц, и поставить окончательную точку в отношениях государства и еврейского населения СССР, но было прекращено после смерти Сталина.

Мама не делилась со мной причинами происходящего, и я только знала, что часто она в одиночестве бродила по московским улицам и плакала. Она была безработной в течение полугода, но даже в это время она не перестала платить за моё обучение музыке. Мама обращалась в разные инстанции за помощью, но нигде не была услышана. Наконец, она решилась написать письмо Сталину. Конечно, вождь её письмо не прочитал, но его аппарат всё же предпринял меры по её трудоустройству. И мама, туберкулёзница, хотя в то время у неё была закрытая форма, была направлена технологом на загородный завод ВИЛС на Сетуни, в горячий цех, в котором выплавлялся алюминий для самолётов.

Это была тяжёлая для женщины работа: температура в раскалённых печах достигала более 1200 градусов, а за её спиной были настежь открытые на улицу двери цеха, где зимой температура воздуха порой опускалась до минус двадцати пяти градусов. Мама ездила на завод из центра Москвы на двух видах транспорта: сначала на троллейбусе, а потом на электричке. Она успешно справилась с освоением новой специальности и в течение многих лет, вплоть до ухода на пенсию несла ответственность за качество выпускаемой цехом продукции. И здесь, как и в ВИАМе, она пользовалась большим уважением своих коллег. Когда она впервые пришла в цех, в воздухе стоял сплошной мат. Не делая рабочим никаких замечаний, мама, тем не менее, так сумела поставить себя в новой обстановке, что вскоре в её присутствии мата не стало слышно.

С 15 марта по 11 мая 1951 года проходил чемпионат мира по шахматам между Ботвинником и Бронштейном. В то время я ещё была равнодушна к шахматам и потому за чемпионатом не следила. Я была довольно частым гостем у Инессы, которая жила с родителями на Петровке, 28, в здании бывшего Высоко-Петровского мужского монастыря, закрытого большевиками в 1929 году. Сейчас он использовался как жилплощадь для москвичей, однако в 2009 году решением Святейшего Патриарха и Священного Синода в обители возродилась монашеская жизнь.

Я знала родителей Инессы. Мама у неё была грузной женщиной со слабым зрением, а папа носил удивительное имя – Папий, так что полное имя моей детской подружки было Инесса Папиевна. Позже я узнала, что это имя имеет греческое происхождение и в переводе означает «батюшка, отец; священник». Как знать, может быть, он или его родители имели непосредственное отношение к монастырю?

Когда однажды я была в гостях у Инессы, то услышала от неё фразу, которая врезалась в мою память на всю жизнь. Инесса спросила меня, за кого я болею в чемпионате. Я ни за кого не болела. Тогда Инесса твёрдо заявила, что она болеет за Ботвинника, потому что Бронштейн – еврей. Я восприняла эту информацию безо всяких эмоций, хотя эту её фразу запомнила навсегда. Тогда я не знала, что Ботвинник – тоже еврей, и потому заявление моей подружки не имело никакого смысла. Но сам факт реакции 12-летнего ребёнка на национальность выдающихся шахматистов мира заставляет задуматься. Несправедливое сокращение мамы и реплика Инессы стали для меня первым столкновением с действительностью.

После увольнения мамы из ВИАМа и её перехода на другую работу, я стала ездить летом в пионерский лагерь от ВИЛСа, который находился на станции Хлюпино Белорусской железнодорожной дороги. Этот лагерь тоже был хороший. У меня остались самые тёплые воспоминания о поездке в Бородино и других мероприятиях.

Однажды наши пионервожатые решили поставить пьесу по «Молодой гвардии». Мне поручили роль Ульяны Громовой, поскольку у меня были длинные косы. Я с удовольствием стала репетировать свою роль. В этой же пьесе был занят Юра Литвак, живший с родителями недалеко от ВИЛСа. Как-то он поинтересовался: «Как ты можешь играть роль такой серьёзной девушки, как Ульяна Громова, если ты постоянно смеёшься?» Я ответила, что одно другому не мешает, и свою роль сыграла на должном уровне.

Видимо, я запала в душу этому юноше, потому после отъезда из лагеря он стал посылать мне письма. Я отвечала ему, но чувствовала по отношению к нему лишь дружеское расположение. Когда после последнего школьного звонка Юра со своими друзьями шёл по шоссе, его насмерть сбила проезжавшая мимо машина. Друзья Юры пригласили меня на похороны, сказав, что в его пиджаке нашли моё письмо. Я купила хризантемы и поехала проститься с другом. После прощания ко мне подошла мама Юры, внимательно посмотрела на меня и сказала: «Ты симпатичная. Ты ещё найдёшь себе парня». Я не стала огорчать её тем, что видела в Юре только друга, и промолчала.

Я ходила в школу N 187 в Большом Каретном переулке двумя путями: либо вдоль Садового кольца, а точнее по Садовой-Самотёчной улице, либо с другой стороны - по Малому Каретному переулку. В последнем случае я выходила на Большой Каретный переулок недалеко от мужской средней школы N 186, где в это время уже учился Владимир Высоцкий. Однако я об этом не знала, и никто из учителей в то время даже не подозревал, что их ученик в будущем станет талантливым поэтом, бардом и актёром. Когда слава о творчестве Высоцкого стала распространяться по всему СССР, никто из педагогов поначалу не мог идентифицировать своего ученика с новой знаменитостью, таким неприметным он был в школе. Об этом я узнала от наших школьных учителей.

В шестом классе я стала заниматься в танцевальном кружке в клубе им. Крупской. Клуб принадлежал швейной фабрике имени Профинтерна и находился в Малом Каретном переулке. К марту в клубе готовилось большое выступление перед зрителями. Меня назначили быть ведущей в танце, в котором принимала участие вся наша танцевальная группа. Я выводила на сцену две цепочки танцующих, держа за руки первых девочек-танцоров в каждой цепочке. Танцевальным шагом мы описывали на сцене круг, причём я находилась спиной к зрителям, а потом, направив обе цепочки из глубины сцены к залу, я поворачивалась лицом к зрителям, и мы продолжали исполнять свой танец.

Однако накануне выступления случилось непредвиденное. Однажды, за полгода до этого события, мы с подружками разговаривали о наступлении половой зрелости у девочек, и я узнала от них о циклических женских недомоганиях. Узнала не от мамы, а от подружек. Тогда мне было 11 лет и 3 месяца. И надо же такому случиться, что в тот же день я испытала то, что вскоре должно было стать нормой моей жизни. Спустя полгода после моего первого опыта это явление повторилось и было настолько обильным, что ни о каком выступлении не могло быть и речи. Руководительница кружка назначила ведущей танца мою соседку по квартире Наташу Бирюкову, которая и спасла положение.

Когда наступило лето, я поехала в лагерь от местной управы, который находился в Малаховке. Озеленение территории самого лагеря и вокруг него было весьма скудным, зато здесь я встретилась с Ларисой Машковой из нашей школы и подружилась с двумя ребятами: москвичом Валентином и Сашей Николенко из Ленинграда.

Однажды мы всем коллективом лагеря отправились на речную прогулку по каналу имени Москвы. Шлюзование произвело на всех нас большое впечатление. Мы оживлённо обменивались с Валентином репликами по поводу увиденного, и в конце прогулки он сказал, что ему было интересно общаться со мной. По окончании лагерной смены он написал мне письмо (мобильников тогда не было и в помине), в котором сообщил, что собирается приехать ко мне. Однако в назначенное время он не приехал. Оказалось, что при подходе к нашему дому его избили наши приятели Борька и Пашка из соседнего дома. Больше Валентина я никогда в жизни не видела.

Лето прошло, и снова начались занятия в школе. Однажды по какой-то причине отсутствовала наша учительница, и наш класс объединили с другим классом, в котором литературу вела Тина Владиславовна Дудникова. На уроке проходили роман Пушкина «Дубровский». Не помню, по какой причине, но к уроку я не была готова, да и требования и манера преподавания у этих учительниц была разная. Помню, как я тряслась, боясь, что Тина вызовет меня к доске. В тот раз меня пронесло, но в дальнейшем моя судьба оказалась тесно связанной с этой учительницей, притом далеко не самым счастливым образом.

В коллаже: слева - пионерский лагерь от ВИЛСа; экскурсия в Бородино.
                верхний ряд - на линейке в пионерском лагере от управы,
                нижний ряд - Инесса Майорова, я, я и Лариса Машкова.   

Продолжение следует.