Экзамен

Альбина прошествовала мимо сбившихся в кучку одногруппников. Ее проводили завистливыми взглядами, и никто не пожелал удачи – сегодня удачу не растрачивали попусту, каждый берег ее для себя.
Старый историк, отзывающийся на имя Раймонд Робертович, дурно славился своей нелюбовью к студентам. Студенты, конечно, платили склочному и занудному дедку той же монетой: некоторые, провалив в очередной раз экзамен, даже строчили доносы ректору с просьбами «отправить заведующего кафедрой истории средних веков Иванова Р. Р. на медосвидетельствование». Кое-кто в своих шутках заходил еще дальше, вызывая «неотложку» прямо в аудиторию. Делалось это смеха ради или же, напротив, от отчаяния, поскольку все прекрасно понимали: старик непотопляем, как «Летучий голландец». Раймонд Робертович красовался на стенде «Наши первые преподаватели», причем его сморщенная физиономия и реденькие неряшливые космы, залитые сединой, за тридцать с лишним лет нисколько не изменились. Казалось, историка заморозили в этом ехидном, брюзжащем возрасте, превратили в злокозненного домового, который вместо сливок и молока портит жизнь студенческой братии.
Альбина не боялась. Она – отличница. Настоящая, не какая-то там зубрила-однодневка. Даже вечно занятой и скалящий канцелярские зубы деканат, от методиста до последнего лаборанта, разговаривает с ней почтительно, разжимая губы и с удовольствием произнося «Альбиночка». Эта умильная любовь, как грозная «крыша», устраняла любые преграды, едва те осмеливались возникнуть на ее пути.
Историк сидел за столом в позе охотничьего сокола. Смотрел как в песне, «искоса, низко голову наклоня», нарочно выставив страшную левую щеку, изуродованную шрамами. Это значило одно: старик был не в духе. Впрочем, Альбину это нисколько не заботило. Раймонд Робертович редко бывал «в духе».
- Добрый день, Раймонд Робертович... – девушка улыбнулась мило и доброжелательно, но улыбка утонула во взгляде преподавателя как в гиблой трясине.
- Фамилия!
- Тирская.
- Берите билет!
«Старый козел! – Альбина красиво подошла к столу. – Вырядился как пугало. Где он берет эти дурацкие хламиды?»
Она, не глядя, подхватила со стола засаленную бумажку, небрежно перевернула и прочла легко и весело:
- Билет номер одиннадцать.
- Идите, готовьтесь...
- Я готова!
Альбина подхватила исчезнувшую было улыбку и водрузила ее на законное место. Вот так, старая развалина, знай наших!
- Слушаю вас.
- Вопрос первый: Крестовые Походы...
Альбина говорила бойко, не запинаясь, не «нукая», не думая над каждым словом. История – не алгебра, тут надо говорить. А умный человек должен уметь говорить, как любил повторять отец. Речь должна течь и гореть одновременно, поучал он, и слушатель будет замирать, околдованный удивительной магией слова.
Крестовые Походы... бестолковая затея церкви и ненасытных феодалов, которым вечно не хватало золота, земли и крови... одиннадцатый век? Или двенадцатый? Да какая разница, все эти даты – для косноязычных слабаков, которые вдалбливают в свои пустые головушки четырехзначные числа, и потом с заискивающим видом подсовывают их преподавателям, надеясь так замаскировать скудоумие. Что там еще? Папа Урбан, какой по счету – не важно... «Этого хочет Бог!» - вроде так... нашитые кресты... дурацкий поход бедноты... легкая конница турок... государства крестоносцев... Духовно-рыцарские ордены...
Альбина понимала, что наговорила достаточно, и другой экзаменатор давным-давно прервал бы ее благосклонным: «Переходите ко второму вопросу». Но историк, похоже, был настроен дослушать до точки. Это слегка встревожило Альбину. Ее феноменальная память пустела с каждым словом, начала подсовывать сомнительные факты, почерпнутые из псевдоисторических романов и голливудских фильмов. Когда Альбина, рассказывая про орден тамплиеров, ляпнула что-то о Столетней Войне, старик встрепенулся.
Девушка замерла. Она поняла: сморозила глупость. Видимо, промахнулась на пару веков, и сейчас дотошный историк, исполнив свою знаменитую злорадную ухмылку, выгонит ее в коридор. Надо было срочно спасать положение! Выдать нечто особенное, блеснуть эрудицией, заставить старика забыть о досадной оговорке! Альбина принялась лихорадочно копаться в своей голове, вороша густую кашу из прочитанного, услышанного и увиденного когда-либо.
Успела… спасена!
Она глубоко вздохнула и улыбнулась, торжествуя. Отличный, яркий кусок истории, как киношный друг, пришел на помощь в последний момент.
- Во время осады стратегически важного укрепления сарацин, города Аскалон, произошел инцидент, который прекрасно характеризует орден тамплиеров, – Альбина с трудом сдерживалась, чтобы не завизжать от восторга, от распирающей гордости и предвкушения собственного триумфа. – Когда метательные орудия пробили брешь в стене, тамплиеры первыми проникли в образовавшийся коридор...
Раймонд Робертович смотрел сквозь Альбину.
...Жаркая августовская ночь воняла пламенем и кровью.
Фонари угрюмо таращились с зубцов башен, разгоняя ночную тьму. Тлеющие обломки стены нехотя улеглись на утоптанной буро-черной земле. Белые плащи братьев-рыцарей, как огоньки свечей, разгоняли страшный полумрак, заляпанный оранжевыми сполохами. Нечистая свора слеталась на свет, размахивала уродливыми крыльями, хрипло каркала и хохотала. На нее весело обрушился светлый ураган. Карканье повисло на остриях копий и сменилось визгом и воплями.
- Солнце восходит! – закричал кто-то звонко и радостно.
- Стоять на месте! – раздался глубокий бас Великого Магистра. – Держать строй!
- «Сирийская девственница» наша! – продолжал кричать восторженный голос, принадлежащий кому-то из коричневых рыцарей-мирян, примкнувших к Ордену в Газе.
- Стоять! Держать строй!
Сарацины лились сплошным грязным потоком. Они быстро заполнили тесный проход, что открылся за обвалившейся стеной. Босоногие растрепанные ополченцы – ничтожные пешки Нур ад Дина – откатились в стороны, давая простор всадникам в кольчугах и богатых тюрбанах, с вытянутыми миндалевидными щитами в косую полоску и копьями. Те с разгона навалились на ощетинившихся пеших христиан. Кривые сабли сарацин свирепо шипя вырвались из ножен, завязалась бешеная сеча.
- Держать строй!
Очнулись стрелки, что сгрудились на стенах, дали щедрый залп прямо в гущу братьев. Потом – еще один. Стальной ливень тяжело долбил по шлемам, пронырливые стрелы вгрызались в эсклавины, ломали зубы о долгополые кольчуги, радостно протыкали гамбезоны. Ответные выстрелы из арбалетов смели двух лучников, те рухнули смятыми куклами.
- Держать строй!
Бернар де Тремле, Великий Магистр Ордена, нелепо взмахнул мечом и вывалился из седла. Сарацины заулюлюкали. Сразу трое братьев-сержантов бросились к старому бургундцу, он начал было подниматься, но тут же опустился на колено. Стрела торчала из его лопатки.
- Держать... продержаться... до прихода подмоги... где иоанниты? Где иерусалимцы? Где проклятые туркополы? Почему они медлят?
- Сир... надо отступать... они не придут... – оторопело выговорил один из сержантов.
Рыцарь в шлеме с покореженным наносником, разъяренный услышанным, ударил его наотмашь по лицу. Тут же шальная стрела с противным чавканьем вонзилась в глазницу рыцаря, другая пробила алый крест на груди, швырнула на землю. Сержант ухватился за разбитую до крови щеку и закричал:
- Подмоги не будет! Они не придут!
Кавалерия аскалонцев с гиканьем продралась сквозь поредевший строй тамплиеров, началась неразбериха. Лучники продолжали стрелять со стен, наслаждаясь беззащитностью врага и собственной безнаказанностью. К пролому уже тащили бревна и камни. Бернар де Тремле вместе с горсткой рыцарей и сержантов держался еще около получаса. За спинами храмовников заделывали брешь, заживо замуровывая их внутри упрямого Аскалона, прозванного «Сирийской девственницей»...
- ...Надеясь захватить побольше добычи, магистр тамплиеров приказал своим воинам оборонять образовавшийся проход, не позволив больше никому из христиан проникнуть в город. В итоге все тамплиеры, включая и самого магистра, были убиты. Этот поступок доказывает, что действия тамплиеров на Святой Земле диктовались исключительно алчностью и жаждой наживы...
Альбина посмотрела на историка и невольно отшатнулась, таким жутким было выражение его лица.
- Вон! – прошипел он, сжимая костлявые кулаки.
Великолепная зачетка полетела на пол.
- Вон отсюда!
Девушка почувствовала неподдельный страх. Не за оценку, за себя. С трудом управляя собственным телом, она ухватила нелепо распластавшуюся на линолеуме синюю книжицу, которая собиралась в будущем превратиться в красную.
Только в коридоре, под перекрестным огнем сочувствующих и злорадных взглядов, она расплакалась от обиды и непонимания. Кто-то уже нашел в книге злосчастную осаду Аскалона, и громко возмущался, тыча пальцем в строки, слово в слово повторяющие ответ Альбины.
В приоткрытую дверь был виден Раймонд Робертович. Из его бесцветных глаз сочились слезы.