Дневник. Ноябрь 1980

6.11.1980 Четверг.

Канун праздников. Погода стояла неплохая все эти дни. Выпал снежок,
подморозило. В прошлые выходные проглядывало солнышко. Правда, у меня
были эти дела, так что не в форме опять. В субботу застудила пузырь. Играть
было больно, но уйти не могла. Играли с Андрюшенькой в кружочек, потом
подошёл и Слава. Вообразила себе, старая перечница, что влюблена в
Андрюшеньку. Он так относится ко мне, что поселяет такую нелепую надежду.
Нинуля говорит, что он относится ко мне, как к сестре.

"...Любо-любо дорого,
Любо-любо мило
Любоваться тобой, любя.
Любо-любо дорого,
Любо-любо мило
Любо-значит люблю тебя..."

Кудрявое чудо моё.

В воскресенье явился Виктор. Ходил кругами вокруг площадки, терзал моё
сердце. Володя, конечно, выступал за дипломата.
- Наташа, ну нельзя же из-за одной случайности расстаться с человеком
навсегда.
- Какие громкие слова...
- Ну почему громкие? Вы же не просто так ночевали. У вас же было что-то.

Странное дело. Сейчас он мне казался призраком. Голым, прекрасным
привидением, которое являлось мне по ночам и ранним утром, а потом
исчезало. Вовсе не хотелось мне быть ханжой: твердить, что эта его
случайность будет периодически повторяться, что не работает человек,
паразит. В конце концов это его личное дело. Если у него нет в этом
необходимости.

Витя вёл себя действительно, жалостно. Хоть мужиков и нельзя жалеть. Стоял
у дерева неподалёку, ждал, чем закончится наш разговор. В общем, ужас.
Пришлось с ним заговорить. Просидели у костра. Не пели, не пили. Витя
молчал. Я не знала, о чём с ним говорить. Володя был счастлив, тем, что "нас
помирил". На электричку шли под ручку, даже вроде бы целовались.

Володя ехал к Вите "на дачу". Как выразился Витя: "Пусть у меня переночует.
Отдохнёт от своей жизни."
- Зачем ты снял комнату? - спросила я.
- Здесь ничего не надо делать, - ответил он.
Я была приглашена к нему тоже, но почему-то отказалась. Мне тоже в общем-то
хотелось отдохнуть от своей жуткой жизни. Такой тяжёлый день-понедельник!

8.11.1980 Суббота.

Праздников ждала до одурения. Снова мечта-отоспаться. Опять "выпало счастье"
- пойти на демонстрацию. Устала очень. Не хотелось ехать даже на Поляну. Но
там ждали шашлыки. Довольно уютно мы посидели. Хорошо выпили. Очень
понравился мне в этот вечер Володя-Философ. Разоткровенничался. Гладил
меня по щеке, ласково говоря: "Я всё время ругаю Любу, зачем она с тобой
ругается. Ты-хорошая."

Он, оказывается, был женат. Развелся. А сейчас лишён права ехать за границу...
Препятствием является его аморальное поведение. Ну, а Люба... Что Люба?
"Иногда я её не понимаю", - сказал он, "И пусть она не думает, что из-за
квартиры. Я могу столько заработать... И квартиру эту получить мне ничего не
стоит."

Из этих его коротких, отрывочных фраз мне многое стало ясно. И то, что
Володя-орешек крепкий, а также и то, что Любе не удастся водить его на
верёвочке.

Кое-что интересное рассказал и Геночка. Его племянница родила. Познакомилась
с парнем, поехали отдыхать на юг. Всё та же вечная история... Геныч отговаривал
её рожать. Я ему сказала, что он-дурак. Только и рожать в 20 лет. Вот я уже вряд
ли рожу. Тут уже его очередь назвать меня "дурой". Я не понимаю,- сказал он, -
вы, такие красивые девчонки, и что-то копаетесь, не можете найти себе мужа."
- Всё надо делать в своё время, Геночка, - сказала я.

Спросила, что он думает о любви. Оказывается, когда всё хорошо и спокойно в
семье — это и есть любовь. А как тогда назвать то, что хватает мёртвой хваткой
и терзает сердце, изматывает и вынимает душу, затуманивает разум, отнимает
силы и заставляет каждую клеточку теперь уже безвольного, ослабленного тела
трепетать при виде источника этого состояния. Каждую секунду умирать и
рождаться снова по одному лишь взмаху его ресниц.

"...Где взять мне силы
Не простить тебя,
И болью той не жить.
Где взять мне силы
Разлюбить тебя,
Забыть тебя, забыть..."

Надежда называет это влюбленностью, которая носит явно временный характер.
Никто не верит, что в 13 лет я узнала всю силу этого чувства. И с каждым новым
порывом влюбленности, посещавшим меня сейчас иногда мне кажется, что это
лишь осколки от того, разбитого вдребезги чувства, от первой несчастной моей,
безответной любви. Без этого хмыря, Паровозника, я могу, конечно, прожить, да
и живу; он терзает меня лишь тем, что выспрашивает обо мне Надежду. То
спросит, почему я не пришла на костёр, то осторожненько поинтересуется, как
у меня дела, как жизнь... Надежда сказала ему как-то, что я всё учусь где-то,
набираюсь ума. Да, мне бы сочинение "Про любовь" написать, - я бы душу отвела,
а то "О вежливости".

22.11.1980 Суббота.

Нет времени на пустые описания моих любовных дел, но то, что произошло в
прошлую субботу (15 ноября) меня взбудоражило так, что я не спала две ночи.
Всею прошлую неделю мы думали, как отпраздновать дни рождения Нины
(10 ноября), Вити (11 ноября), а потом оказалось, что и Андрюши (17 ноября).
Но Витя и Нина были нами запланированы. Я даже пыталась подобрать
подарки.

Нинуля приготовила шашлыки, Витя - горючее. Всё было организовано, и,
по-моему, именинники были довольны. Кроме моих деревянных ложек Геныч
накупил всякой всячины и я, будучи в ударе, удачно подписала им открытки.
Была одна маленькая неприятность: привязавшаяся к нам на праздники Зина
не хотела отвязываться и на сей раз. Она сушила свои носочки, пока мы
нанизывали шашлыки на шампуры. Но мы демонстративно делали вид, что её
мы не мечтали видеть на нашем празднестве. Казалось, она поняла эти наши
намёки, и удалилась.

Мы вздохнули с облегчением. Ничто не омрачало нашего настроения праздника.
Мы уже собрались было пойти на Машин костёр, поздравить Пушкина с днём
рождения, как вдруг... вернулась наша "любовь" - Зина в обществе Паровоза. Они
сели. Паровоз достал бутылку сухого вина, начал, по обыкновению, угощать
женщин, то есть нас с Нинон, спросил, почему у нас на костре так мало женщин.
"Мы любим мужское общество" - ответила Нинуля.

Я посмотрела на Паровоза, и встретилась с его соскучившимся по мне взглядом.
Я уже не видела никого, для меня существовал только этот "хмырь", с которым
мы были вместе в последний раз 3 июня 1979 года. А сегодня - 15 ноября 1980
года. И за всё это время - ни слова, ни взгляда. Есть от чего свихнуться.
Смотрит на меня в упор. А я таю, таю. Как случилось, что он пришёл к нам.
Неужели Зина? А может Философа пришёл проведать...

"...Где взять мне силы
Не простить тебя,
И болью той не жить..."

"Наташ, Андрюша уходит. Он дойдёт?" - это Геныч. Я поднялась. Подошла к
Андрюшеньке. Как не хочется идти к тому костру. Но коллектив поднялся. Ноги
плохо меня слушались и голову окутал туман, когда он на мгновение стиснул
меня в объятиях и прошептал: "Наташка, моя..." Его губы готовы были поцеловать
меня, но я остановила этот порыв, зашептав: "Подожди, подожди..." Я не могла
верить этому сну. Этот шёпот... Уже всё переснилось и передумалось.

У костра пел Гаврилин. Нинулин заказ он отказался выполнить. (Позже, в
электричке он ей скажет: "Поехали ко мне. Спою всё, что захочешь...") И тут
началась какая-то ахинея. Лишь только Паровоз поднялся и подошёл ко мне, с
одной стороны подплыла Лида, начала угощать меня вином слишком уж
любезно. Потом Зина. Сначала увела меня в кусты, начала рыдать, что мужики
не едут к ней, и "жрать" у неё совсем нечего. Потом обняла нас с Паровозом, и
начала приглашать нас к себе на ночь.

Несмотря на её истерические призывы к спанью, я стояла, как застывшая мумия.
Рука моя ощущала тепло его тела под полушубком. Я забалдела, и не могла от
него оторваться. Наконец, Зина нас оставила на секунду. Он начал вспоминать
о слайде, который я ему когда-то показала, где я нагишом полощусь в воде.
Я прикоснулась ладонями к его лицу, провела по гладко выбритым щекам и
подбородку, обхватила за шею и притянула к себе. Но он стеснялся целовать
меня здесь.

Костёр ярко пылал. На фоне пламени чётко вырисовывались две бутылки: одна
совершенно пустая, вторая - полная. "Как две жизни", - подумалось мне.
"Пойдём к твоему костру", - шепнул он мне. Забрал свою сумку, и мы пошли.
Следом за нами шла тень. Его пасли. И едва он опустился на бревно, рядом с
ним тут же примостилась Лида. Нас с Нинулей мужчины сразу же увлекли
танцевать.

Откуда-то появился очень симпатичный мужичок-танцор.  В его руках я порхала
очень легко. Я была очень удивлена этим обстоятельством. "Как Вы хорошо
танцуете", - сказала ему. Глаза его в темноте засветились улыбкой. Он, кажется,
готов был танцевать со мной  до утра.

Тем часом Паровоз резко поднялся, взял сумку, и, надёжно опекаемый Лидой,
улизнул в ночь. Но это его бегство, эти его метания от одного костра к другому
не подействовали на меня уничтожающе. Я постаралась понять его... Он
привязан к тому костру. Женщины не позволят мне его увести.

После его ухода я даже не присела. Мой "танцор" не отпускал меня ни на секунду.
Согретая танцами и костром, я подошла к Гене, положила руки ему на плечи.
Он взял мои ладони в свои и стал их целовать... Милый, славный мой Геныч.
Какая это несправедливость, что я не люблю тебя.

На платформе снова потянуло к Паровозу как магнитом, хотя он и сидел, весь
облепленный женщинами - не хватало только на коленях. К нам с Нинулей
подошёл Гаврилин, с интересом разглядывая мою карпатскую курточку в
блёстках. Как-то получилось, что мы отделились от Лёвиных женщин и сели
в вагон вчетвером: Гаврилин, Нина, я и Лёва.

Я начала приставать к Паровозу. Он обнял меня, произнеся своё любимое:
"Ах, ты, мартышка." Голова моя сразу же легла на его плечо. Гаврилин
усмехнулся: "Любишь ты его, Наташка, старая любовь не забывается."
- Да, - я чувствовала, что мордочка моя засветилась чем-то вроде кусочка
счастья, отпущенного мне неизвестно кем за эти полтора года, что мы с ним
не разговариваем. Да, я питаю к нему несчастную любовь.
- Ты хочешь погулять, Наташ? - спросил меня Гаврилин.
- Хочу, - я сама даже испугалась серьёзности своего ответа. Вот "набабахалась".
Лёвочка не поддерживает моего предложения. Он работает. Выйдя на "Рабочем",
он помахал мне ручкой. Можно считить, что мы помирились? Мордочка в
окошке была тоже счастливая.

23.11.1980 Воскресенье.

Дождь, обещанный на вчера, конечно, перенесли на сегодня. Один из мерзких
дней. Скользишь по льду, и падаешь в грязь или в лужу. Позвонил Андрюшенька:
изъявил желание с нами плестись пешком до Поляны. Витёк наобещал тельняшку,
и опять не вяжет лыка. Все кругом пьют. Мы тоже, уже которую неделю. Хожу
с Андрюшенькой под ручку. Наверное, думают, что я с ума спятила. Ой, скорей
бы пятница...

29.11.1980 Суббота.

Паршивее погоды не бывает. Под ногами снег, превращающийся в воду, и сверху
проливной дождь. Мы с Андрюшенькой ещё умудрились пробежать кружочек.
Этот "балерун" меня доконает. Бег чередовали с гусиным шагом, йоговским
дыханием, имитацией в подъём, восстанавливались. Когда он остановил меня и
сказал: "Закрой глаза! Расслабляйся, расслабляйся...", мне до безумия захотелось
его поцеловать.