Ч2. Глава 5. Проклятые земли

Дорогой читатель! Вы открыли восемнадцатую (от начала) главу моей книги «Огни чертогов Халльфры». Если вы ещё не читали предыдущих глав, я рекомендую вам перейти по ссылке http://proza.ru/2024/12/06/1741 и начать чтение с первой главы. Помимо неё, там вы найдёте также аннотацию и предисловие к роману.

Если же вы оказались здесь в процессе последовательного чтения, я очень рада. Надеюсь, это означает, что вам нравится моя история!

Напомню, что роман состоит из трёх частей. В первой, «Слуга колдуна», 13 глав. Во второй, «Отряд Мираны», 7 глав. Количество глав в третьей части, «Дикие горы», пока неизвестно, но уже точно больше 7.
 
Приятного чтения!

 
* * *

 
ОГНИ ЧЕРТОГОВ ХАЛЛЬФРЫ
Часть 2. Отряд Мираны
Глава 5. Проклятые земли


Не было, казалось, конца и дням, проведённым в пути. Алая Стынь давно осталась позади, но пики Диких гор до сих пор не показывались — кутались они в тёмный туман, похожий на грозовое облако. На западе простиралась бесконечная масса Вязкого леса, и его корявые изогнутые ивы зловеще шуршали листьями издалека. Отряд двигался на большом расстоянии от них, но Гимри старался не выпускать гиблый лес из виду, чтобы не углубляться сильно на восток.

Тропа мельчала и зарастала травой, то и дело вовсе исчезая: люди в эти места совались редко. Приходили лишь воры, жаждавшие гадурского золота, да охотники на дикое зверьё. Те же, кто искал колдунов, шли обычно другой дорогой, погребённой ныне под камнями.

Деревень больше не попадалось, только разрушенные дома глядели на путников провалами окон. То были осколки процветавшего прежде Гадурского княжества, чьи земли поросли ивами да соснами. Слава северного Гадур-града гремела когда-то по всему алльдскому краю. Говорят, мастера высекли крепость прямо в одной из гор Дикой гряды, и широкая тропа вела туда через плодородные поля. Где же теперь эти поля? Пожухлая трава торчит из облысевшей земли. Мертвы и гадурцы: пируют они в чертогах Халльфры, а их дома догнивают свои последние дни.

Гимри вёл отряд мимо погибших деревень. Он не решался останавливаться на ночлег даже в тех домах, у которых сохранились крыши. Всё чудилось предводителю, будто бледные призраки бродят среди почерневших стен да плачут по ушедшему времени. Живым людям такое соседство ни к чему. И воины продолжали путь, провожая взглядом развалины деревень.

— Почему эти дома ещё стоят? — удивилась Мирана. — Ведь Гадурское княжество исчезло давным-давно. Им в пору бы развалиться и сгнить.

Атвир хмыкнул:

— Так все эти земли проклятые, — поделился он.

Вдруг в одном из домов с грохотом упала доска, подняв ворох пыли. Ерка, лошадь Мираны, испуганно попятилась, едва не сбив коня Атвира.

— Правду говорю! — возвестил дружинник, ловя поводья Ерки. В глазах его мелькнул суеверный страх. — Стоит держаться подальше от этих мест!

Ллара крепче прижала к себе маленькую дочь госпожи и испуганно оглянулась.

— Помоги нам Дияр! — зашептала она. — Проведи мимо погибели!

— Коли суждено умереть, так ни Дьяр, ни Гумгвар не помогут, — мрачно промолвил Тангур, поравнявшись со служанкой.

Он окинул неприязненным взглядом покосившиеся дома, поросшие кустами и травами, и сплюнул — совсем как Хугар, которому преданно служил. Атвир покачал головой:

— Лучше б ты не плевал на эту землю.

— А то — что? — огрызнулся Тангур.

— Мало ли что...

— Не останавливаемся! — раздался зычный голос Гимри. — Скоро темнеет!

Разговоры стихли, и люди подстегнули коней, чтобы быстрей миновать мрачную деревню. Она оказалась последней на многие дни пути, и потянулись мимо леса, богатые грибами, ягодами да дичью. Лучник Хьянг, из людей Хугара, прямо на ходу стрелял птиц, и в день сбивал по три-четыре. Но на отряд из больше двадцати человек этого всё равно было мало. Воины устали и подстёгивали измученных лошадей хлеще и злее, чем раньше, но дорога под ногами, будто заколдованная, вилась и вилась, не приводя никуда.

— А что ж мы всё до Гадурской равнины никак не дойдём? — спросил как-то Хугар на привале. — Не сбились ли мы с пути, а, Гимри?

Он говорил нарочито громко, и дружинники смолкли, напряжённо прислушиваясь к его словам. Предводитель устало прикрыл глаза: опять Хугар пытается посеять раздор — на сей раз внутри отряда.

— Нет, не сбились. Дорога верная, — ответил Гимри, тоже повышая голос. — Но, видно, Вязкий лес сильно разросся: никак мы его не обойдём. Можно, конечно, ещё ускориться, но...

— Да куда уж скорее? — усмехнулся Хугар. — Загнать лошадей хочешь, предводитель?

— Ну вот поэтому я и не хочу ускоряться. И так быстро идём.

— Только Дьяру известно, сколько дней мы на самом деле в пути, — послышалось негромкое бормотание из-за спины воеводы. — Мне одному кажется, что скоро уже осень?

— Нет, братишка, — Хугар оскалился, поглядев на дружинника косым глазом. — Скоро действительно осень. А мы всё бродим тут и бродим.

— Мы так не договаривались! — вмешался Тангур. Его побитое лицо уже зажило после столкновения с кулаками Гимри в деревне, и молодой воин вновь стал дерзким и злым. — Князь обещал нам денег за этот поход. Ну, мы согласились проводить Мирану до Диких гор и обратно. Тут идти-то... тьфу. А мы уже сколько ходим? Ты, Гимри, свои цели какие-то преследуешь? Отвечай: куда ты нас ведёшь? — он решительно ткнул рукой вперёд: — Гор даже не видно!

Гимри поднялся и расправил плечи, и Тангур отступил на шаг, чувствуя, как вновь заныли скулы от давних ударов. Но предводитель даже не поглядел на него, лишь прочистил горло и возвестил так, чтобы слышали все:

— Парни! Кто устал и считает, что зря тратит время — я никого не держу. Можете уходить.

— Гимри, — в ужасе шепнула Мирана, — они же разорят Алую Стынь, если пойдут назад одни.

— Они не пойдут, — тихо, но твёрдо отрезал Гимри.

— Ишь — не держит он никого, — сплюнул Хугар. — Князь обещал нам хорошую награду, если мы Мирану притащим живой. Ты нам столько не заплатишь.

— Тогда вам стоит терпеть, — спокойно произнёс предводитель. — Мы не просто идём в соседний город. Мы ищем колдуна в Диких горах. Вряд ли Мьямир обещал вам, что это будет легко. Его предки теряли сотни воинов и умирали сами, пытаясь сделать то же самое. А вы что, решили, будто для вас это будет легче? С чего бы?

— Правильно, предводитель! — подхватил Атвир, тоже вставая. — Мне ещё бабка рассказывала, как Инг Серебряный обокрал Рована и скрылся с его золотом. Конечно, он наложил всякие чары на дорогу к горам — вот Вязкий лес и тянется! Колдун явно не любит гостей. Так что нам нельзя отступать и спорить. Нужно продолжать идти! Гор достигнет самый упорный!

Гимри положил руку на плечо Атвира и благодарно сжал. Атвир всегда поддерживал его во всём, но сейчас это особенно тронуло предводителя. Он знал, что его воинам тоже приходится нелегко: нынче уже и есть старались понемногу, чтобы экономить припасы. Но эти люди всё равно идут за ним и верят ему. Всего десять — нет, без Говара уже девять человек, зато каких! Но больше всех преданы ему были эти трое: Говар, Атвир и Тарм.

Зим десять назад — таким же вот странным летом, которое то без конца поливало дождями, то вдруг светило иссушающим солнцем, — Атвир с разбегу врезался прямо в Гимри, едва не сбив того с ног. Тогда они чуть не подрались из-за этого. Но их оттащил друг от друга Винлинг, подхватив обоих за шкирку, будто щенков:

«Ну, парни, что стряслось?»

«Он в меня врезался! — негодовал Гимри. — И даже не извинился!»

«А что это ты встал на дороге, разинув рот?» — разозлился Атвир.

Винлинг же рассмеялся:

«И куда ты так спешил, что едва не опрокинул моего воина?»

«Я... — брови Атвира взметнулись: — Неужто ты Винлинг?»

«А что тебе нужно от Винлинга?»

«Я слышал, ты в крепости, и хотел напроситься в твою дружину, — выпалил Атвир. — Мне сказали: ты уже выдвигаешься... Вот я и бежал! Я тоже хочу защищать Лисью Падь от ерилльских псов! И чтоб им пусто было!»

«Вон оно что... — Винлинг оценивающе оглядел его. — Мало кто способен пошатнуть моего Гимри, просто влетев в него. Ты принят!»

Атвир повернулся к Гимри и тепло улыбнулся, словно они были знакомы уже тысячу зим:

«Я не желал тебя оскорбить. Только боялся опоздать», — и он решительно протянул руку.

Гимри помедлил, пристально всматриваясь в его лицо. Но Атвир умел улыбаться так, что невозможно было не расплыться в ответной улыбке. И Гимри, сам себе удивляясь — ведь он никогда не заводил друзей вот так сразу, — легко ухватился за тёплую руку и крепко её пожал. Ему захотелось вдруг, чтобы этот человек в самом деле присоединился к дружине да стоял с ним, Гимри, бок о бок всегда... И так и случилось.

Битва выдалась очень тяжёлой. Вдвоём они волокли по бранному полю раненого соратника. Он был без сознания и потерял много крови, и Гимри силился вспомнить имя молодого дружинника: если тот помрёт, не придя в себя, кто помянет его? Кому поведать о его гибели? Но имя никак не шло на ум.

Гимри и сам получил ранение: левая рука была сломана, а по бедру бежала алая струйка из глубокого пореза. Нога болела, однако двигалась. Но и это казалось ерундой... Только что они потеряли великого Винлинга: сам ерилльский князь Илльтор сразил его, расколов череп. Но битва уже измотала всех, даже вражеский князь едва держался на ногах, глядя как падает тело Винлинга к его сапогам. И тогда схватился Гимри за свой меч и из последних сил воткнул его в Илльтора.

Оба войска теперь лишились своих предводителей. Беспорядочно летели стрелы со всех сторон, и было уже не ясно, кто стреляет: свои или чужие? Винлинг лежал посреди поля с застрявшим в голове топором. Не поднимется больше могучий воин, чьё имя наводило ужас не только на Ерилль-град, но и даже на распростёршийся с юга Горн. Не вернётся он домой, к любимой жене и молодой дочери...

Тарм Кудряшка заслонял друзей, выставив перед собой по щиту в каждой руке. Стрелы всё неслись, остро вонзаясь в землю и протыкая лежащих тут и там людей. Одна стрела угодила Тарму в голень пониже колена. Он осел, скривившись от боли, но не опустил щитов. Гимри чувствовал, что и у него самого уже нет никаких сил, и Атвир с трудом помогает ему, едва приподнимая тело раненого над землёй. Они хотели оттащить соратника подальше от творившейся кругом кутерьмы, в которой того могли затоптать, да думали ринуться в битву снова...

Солнце вдруг брызнуло из-за туч, и ярко загорелась залитая кровью кольчуга павшего Винлинга, едва не ослепив Гимри. И тогда поднялся он во весь рост, не страшась больше вражеских стрел. Вытер грязное лицо рукавом, оглядывая следы побоища. Неравны оказались силы в этом бою, и лисьепадских воинов полегло куда больше, чем ерилльских. Нужно отступить и ждать подкрепления: князь Мьямир обещал лично его привести... И Гимри закричал что было мочи:

«Отступаем! Отступа-а-аем!»

Кто-то должен стать новым предводителем. Кто-то должен принимать решения, чтобы сберечь людей, которые пока живы.

Тарм глянул на Гимри с облегчением и присел, чтобы обломать древко стрелы: вытаскивать наконечник лучше потом, а не то кровь хлынет из раны. Золотистые кудри потемнели и прилипли к измождённому лицу. Он отбросил подальше отломанное древко и попытался вновь встать, чтобы выставить щиты перед друзьями. Да стрелы больше не летели.

«Отсту-у-упа-а-аем! — в третий раз провозгласил Гимри и, повернувшись к соратникам, добавил: — Атвир, помоги Тарму идти, ему стрела в ногу попала. А я возьму на себя этого парня».

Атвир измученно улыбнулся:

«Конечно... предводитель», — это был первый раз, когда он назвал его так.

И Гимри взвалил на спину безымянного дружинника. Он тащил его на себе до самого лагеря, и лишь там парень пришёл в себя и прошептал, что его зовут Говар.

«А это Гимри, теперь он командует вместо Винлинга, — сообщил Атвир, возникнув из-за плеча Гимри. Он протянул свою ладонь Говару: — Я — Атвир. А это — Тарм. Мы зовём его Кудряшкой, хотя сейчас он похож на мокрую курицу...»

«Язык тебе отрезать надо, — устало огрызнулся Тарм. — Я же просил: не называть меня Кудряшкой!»

«Так, отошли все от больного, — строго велел Гимри и обратился к Говару: — Тебе лучше?»

Говар кивнул и неловко улыбнулся, смущаясь от такого внимания. Рана его была не слишком серьёзная. Но дружинник потерял много крови и, останься он лежать где лежал — верно, умер бы. Гимри похлопал его по плечу:

«Поправляйся, — и вдруг добавил фразу, которую всегда говорил Винлинг своим воинам: — Мне нужны хорошие люди».

И Говар поправился — поправился, чтобы спустя десять зим утонуть в Вязком лесу. И Гимри с тоской покачал головой. Рука его всё ещё лежала на плече верного Атвира, и было это плечо горячо и надёжно, как и всегда. Поднялся и Тарм Кудряшка. Золотистые вихры его взметнулись, и будто само солнце блеснуло в них, на миг запутавшись в пушистых завитушках. Он весело ухмыльнулся:

— Что-то хмурые вы больно... — и глядя мимо всех, вытянул руку и указал вперёд: — Глядите-ка! Вон же Дикие горы! Вон!

Гимри повернулся и с изумлением увидел, как грузная тёмная туча сползает прочь, обнажая, наконец, бесконечную серую гряду, к которой они так долго шли. Острые пики, будто обмакнутые в сметану, неровно стекавшую с них, стремились к небу, и больно было глазам от их сияния в свете солнца. Резкий, холодный ветер вдруг налетел на весь отряд, взметнув плащи да бросив сверкающую пыль в усталые лица. И зазвучал в голове у Гимри старческий голос: «Далеко дуют ветра, летящие с гор. Несут они холодные снежинки, которые никогда не тают. А кто вдохнёт эти снежинки, тот сойдёт с ума».

— Ну что ж, — Хугар тоже встал и устремил взгляд на горы. — Похоже, дорога и впрямь верная. Значит, скоро уже и Гадурская равнина покажется. Скорей бы, — и княжеский воевода в предвкушении потёр руки. — Всегда хотел посмотреть на неё.

И они снялись с привала и долго ещё скакали вперёд, прежде чем остановиться на ночлег. Гимри хотел найти место, откуда не глядели бы на него эти тревожные ледяные пики и куда не долетал бы холодный северный ветер. Но едва ли существовало такое место теперь. Горы смотрели отовсюду. Они пристально следили за путниками, и чудилось Гимри, что следят они с хищным вниманием затаившегося зверя. Но предводитель, вымотанный дорогой и переживаниями, уже не мог больше размышлять об этом и провалился в сон.



* * *



Той ночью весь отряд мучили кошмары. Гимри то просыпался, то засыпал вновь, не в силах содрать с себя паутину неприятных снов, и, в конце концов, криком разбудил сам себя. Во сне он увидел, как Хугар насквозь протыкает Атвира мечом, и Атвир падает замертво. Кричит что-то княжеский воевода, но Гимри не слышит, не слышит... Только смотрит, как жизнь покидает глаза его друга.

«Предводи...» — пытается прошептать Атвир.

Ещё миг — и взгляд его останавливается навеки, и слова замирают на блестящих от крови губах.

Гимри привстал и, тяжело дыша, отёр пот со лба. Какой жуткий сон! Он протянул руку, нащупав спящего рядом с ним Атвира: вот он, живой, тёплый, дышит... Никто не протыкал его мечом.

— Что такое, предводитель? — сонно спросил Атвир, обернувшись.

— Ничего. Спи, — велел Гимри и поднялся.

Он обошёл лагерь, кивнул караульному, уже раздувающему костёр к завтраку. Пересчитал спящих по палаткам и под навесами людей: опять на одного меньше. Кого на этот раз не хватает? И тут увидел Тарма, присевшего у речки неподалёку. В утреннем сумраке его сгорбленную фигуру можно было принять за большой валун, если бы не кудряшки, колыхавшиеся от порывов ветра. Гимри приблизился к реке, стараясь идти громко, чтобы не испугать застывшего на берегу воина. Но Тарм всё равно вздрогнул и едва не свалился в воду.

— П-предводитель!.. — пробормотал он.

— Что случилось?

— Да что-то... сон нехороший приснился, — глаза Тарма беспокойно забегали по лицу друга. — Веришь ли... будто умер я.

Гимри осторожно присел рядом с ним, и Тарм судорожно сглотнул:

— Это так натурально было... Я даже проснулся от чувства, будто в самом деле не могу больше дышать, — он коснулся пальцами шеи: — Стрела, — пояснил он. — Стрела прямо в горло. И всё.

Тарм вновь наклонился над речкой, чтобы плеснуть в лицо холодной воды. Ледяные капли текли по щекам и убегали за шиворот, но он даже не замечал этого: всё стоял у него перед глазами этот острый наконечник стрелы, насквозь прошивший шею и вышедший спереди на целый локоть. Во сне Тарм поднял руки и ухватился за древко, будто думал, что если держать его, это удержит и жизнь. Сделал вдох, но не смог больше вдохнуть. И проснулся...

— Тарм, — он вздрогнул, уже позабыв, что рядом с ним Гимри. — Впереди Гадурская равнина, ты ведь слышал легенды о ней?

Тарм неуверенно кивнул, и Гимри продолжил:

— Когда мы подойдём, я хочу, чтобы ты хорошенько прикрывал себя щитом. Ты понял меня? Там должна быть тропа, огибающая равнину. Но я не знаю, насколько она широка... Если сможешь, иди подальше от равнины. Слышишь? Как можно дальше! И крепко держи щит.

— Я понял, предводитель, — снова кивнул Тарм, чувствуя, что дрожь перестаёт его бить.

Странный он человек — этот Гимри! Как откроет рот, как заговорит, так сразу кажется, что всё станет ладно и хорошо, и бояться вообще нечего. Ведь он обязательно всё решит, обязательно... Гимри поднялся и подал ему руку, и Тарм с готовностью ухватился за неё. И небо над ними посветлело от грядущего рассвета, раздвигавшего перистые облака.

— Да чтоб вас всех, — раздался каркающий голос Хугара.

Княжеский воевода тоже проснулся от плохого сна, и неспокойно на сердце стало даже у него. Во сне Хугар смотрел на свои руки, и казались они белее снега, белее неба в пасмурный день — они были точь-в-точь руки покойников, павших от Белой смерти. И испугался вдруг воевода: неужто заразился он от девчонки? Но почему только он? Э-эх! Не железные теперь у него кулаки, а мёртвые!

Хугар открыл глаза и выругался. Поднёс к лицу ладони: в предрассветном сумраке не разобрать, какого они цвета. Но вряд ли белые... Конечно, нет! И воевода рывком поднялся на ноги. Приснится же ерунда всякая... А, впрочем, интересно, найдут ли они в самом деле колдуна, способного одолеть Белую смерть?

Отпуская Хугара в поход, князь поклялся, что наградит его двумя мешками золота, если воевода притащит в Лисью Падь колдуна. На такие деньги можно было бы безбедно жить до самой старости. Хотя вряд ли Хугар доживёт до неё. Удача пока благоволит отчаянному воеводе, но рано или поздно вражеский меч снесёт с плеч его горячую голову. Успеть бы хоть один мешок до этого срока растратить!

«Но колдун мне нужен живым, — предупредил Мьямир. — Только живой снимет с меня проклятие».

«А что ж ты сам не едешь? — спросил воевода, и его косой глаз подозрительно щурился, пока второй, здоровый, открыто разглядывал Мьямира. — Нашёл бы своего колдуна да всё у него и попросил, а? Заодно и золото Рована потребовал бы назад».

«Ты меня прежде первый отчитывал, едва я покидал Лисью Падь по личным делам, — заметил князь. — Кто-то должен остаться в Лисьем Граде».

«Да ладно, княже, — не поверил Хугар. — Мне-то ты можешь эти песни не петь. Я же вижу: ты думаешь, мы не вернёмся. Иначе не отсылал бы именно меня: я тебе нынче не нужен, только мешаюсь со своим склочным нравом. У тебя и других воевод хватает. Зато голова у меня отчаянная, авось выручу твою рыжую бабу, случись заварушка какая. Так что ли, а, Мьямир, сын Гаранура?»

Князь задумчиво посмотрел на темнеющее небо за окном и взял серебряный кубок:

«Ты прав, — вздохнул он, — я не верю, что вы вернётесь. Но я бы этого хотел. Сколько моих предков пыталось штурмом и хитростью взять Дикие горы — никому это не удавалось. Все они умирали и пропадали».

«Смерти, стало быть, боишься, да, княже?» — уже без усмешки спросил Хугар. Тёмные глаза внимательно глядели на Мьямира, словно пытались разглядеть самую его душу.

Мьямир молча болтал в кубке густой хмельной мёд. Воевода негромко рассмеялся, вставая из-за стола:

«Ну, князь, давно ведь твои предки у подножия Диких гор не были, а? Может, и обойдётся всё. По рукам! Умру и умру! А не умру, так ты мне два мешка золота обещал».

«За живого колдуна, — напомнил Мьямир. — И ещё дам награду за Мирану, если привезёшь её назад невредимой».

«Сколько?» — прищурился Хугар.

«Полмешка».

На полмешка весь отряд мог бы до следующей зимы пить да гулять, не зная бед! Воевода расхохотался:

«Какой ты щедрый, княже! Небось думаешь, что я не вернусь никогда, — он потёр руки. — Ну, я понял: хорошо бы привести обоих, но колдун важнее бабы».

«Людей много не бери, — велел Мьямир. — Десяток воинов — и хватит. Ещё у самой Мираны столько же будет из приближённых Винлинга. Пойдёте на северо-восток: там на дорогах сейчас спокойно — и без того уже мои предки разорили всё, что могли. Ни воинов, ни разбойников не осталось. Только в Живолесье, не суйтесь: живыми не выйдете».

«Понял, княже, — кивнул Хугар. — А как думаешь, кулаками-то с колдуном совладать?»

«Вряд ли», — промолвил Мьямир.

«Ну, стало быть, на полмешка золота только рассчитываю», — воевода похлопал по висевшему на поясе кошелю и, кивнув князю на прощание, вышел вон.

Ходил теперь Хугар по спящему лагерю, глядя, как встаёт солнце. Его тёплый свет мягко падал на палатки из белой ткани. Чуть поодаль раскинули палатку для женщин, и она единственная выделялась, казавшись золотистого цвета, а не белого. Из неё не доносилось ни звука — верно, спали ещё Мирана и её служанка. Мелкая-то девка уже давно не произносила ни слова: Хугар не видел даже, чтоб она открывала глаза. С тех пор, как прошли Вязкий лес, так будто и не просыпалась вовсе. Вот охота Миране возиться с полумёртвой! Лучше б новых девок рожала, дура. И Хугар сплюнул в сторону палатки.

Мирана спала тревожно, ворочая головой из стороны в сторону, и рыжие пряди, выбившиеся из косы, прилипли к вспотевшему лбу. Всё снились ей вороны, кружившие над выжженным чёрным полем. Они оглушительно громко каркали, и в крике их отчётливо слышались два слова: «Быть беде!»

Мирана открыла глаза и долго глядела, как светлеет небо за тканью палатки. Рядом тяжело дышала Ллара — видно, тоже нехороший сон смотрела. Инара лежала точно так, как её положили с вечера, и Миране даже показалось на краткий миг, будто грудь дочери больше не вздымается. Каждое утро вглядывалась она в тонкое, уже почти прозрачное тельце, чтобы убедиться: ещё остались в нём признаки жизни, ещё остались... Едва заметно вдохнула Инара, и Мирана успокоилась и отвернулась. Ничего, ничего... Сколько дорог преодолели они! Теперь и горы уже показались, того и гляди доберутся до их изножья. Сильный ветер вдруг ударил по палатке, закачав её. И вновь донеслось до Мираны воронье карканье, словно явившееся вместе с ветром. «Быть беде! Быть беде...»

Что ж... Значит, быть.



* * *



Много дней ещё шли они сквозь редкий лес, который медленно отступал назад, сменяясь плешивыми каменистыми холмами. Ветер теперь всё время дул с севера. Он колким холодом пронизывал путников, тормошил их волосы и плащи. Тёплой одежды брали с собой немного: казалось, до Диких гор в самом деле недалеко, и никто не ожидал, что поход так затянется.

Под ногами то и дело чавкала грязь, перемешанная с пожухлыми листьями. Порой моросили затяжные дожди, и воины снова начинали кашлять. Но теперь уже никто, даже Мирана, не обращал на это внимания. Да и целебный отвар делать было не из чего: растительность становилась всё скуднее и реже. Люди сосредоточенно ехали вперёд, движимые лишь желанием поскорее добраться до колдовской горной гряды.

Местность тянулась каменистая и крутая, и лошадей всё чаще переводили на шаг, чтобы они не вывихнули ноги, угодив копытом в неприметную расщелину. Дикие горы росли на горизонте. Их непримиримые пики торчали вверх подобно заострённым копьям, и тяжёлые облака цеплялись за них и подолгу не могли сдвинуться прочь.

Ллара каждый день отнимала от своего и без того скудного обеда крошки и всё упорно бросала их на тропу, которая то и дело терялась из виду. При этом служанка тихо молила бога дорог:

— Помоги нам, милостивый Дияр! Не заведи в беду и лапы диких зверей. Не проведи мимо грибов и ягод, чтобы всегда у нас был обед. Выведи к колдуну побыстрей да без всяких опасностей! И вовек тебя славить буду и богатые кушанья на всех перекрёстках оставлять...

Но Дьяр не торопился исполнять её просьбу. Возможно, не ходил он по этим заросшим северным тропам, и ничего не знал о крошках, которые оставляла для него Ллара.

— Лучше бы сама ела, — посоветовала служанке Мирана. — Хоть и крошки, но всё же... Тебе они нужнее. Ясно же: не слышит нас великий Дьяр. Да и обидеться ещё может на твоё скудное угощение.

— Рано или поздно услышит, — сердито отозвалась Ллара. — Где есть тропы, там и Дияр ходит! Подберёт он угощение и исполнит мою просьбу! И не побрезгует, что скудное. Я ведь от своего обеда отрываю!

Но уверенности в её голосе слышалось мало. Скорее служанка убеждала саму себя, что однажды Дьяру будет до неё дело. И Мирана решила больше не обращать внимания на эти подношения. Если Лларе так спокойнее, пусть сыпет, в конце концов.

Чтобы отвлечься от постоянного холода и крутящего голода, люди пытались согреться историями, которые рассказывали друг другу у вяло горящего костра по ночам. В пути переговариваться было труднее, но однажды Атвир спросил у Мираны:

— Госпожа, ты не рассердишься, если мы споём?

Мирана удивлённо обернулась к нему, и лицо Атвира озарила обезоруживающая улыбка:

— Ну, у тебя же дочка больная...

— Ей может даже на пользу пойдёт, если вы споёте. А то разбудить её никак не выходит. Пойте! — велела Мирана. — Да погромче и с чувством!

— Ой да тянется путь извилистый, — начал Атвир, и Тарм тут же подхватил, вторя ему:

— Путь бескрайний бежит предо мной!

— Он ведёт меня к далям инистым

В неизведанный край колдовской.



Там томится под горным крошевом

Среди ветра и диких хребтов,

Ринук Рыжий, богами брошенный:

Сторожит княже злато отцов...



Вдруг яростный порыв ветра налетел на весь отряд и принялся зло хлестать по уставшим лицам, заталкивая в рот, нос и глаза едкую пыль, пока воины не замолчали.

— Видно, не нравятся колдунам наши песни, — с сожалением произнёс Атвир, и до самого привала никто больше не проронил ни слова.

Но когда вечером отряд разбил лагерь, и каждый уткнулся в свою миску с худой похлёбкой, воины вновь заговорили о колдунах да Диких горах:

— Рассказывают, будто у Диких гор есть своя собственная воля, — поделился лучник Хьянг. — Потому-то колдуны и выбрали их своим прибежищем. Горы сами защищают колдунов.

— Опасно это, — усмехнулся Хугар. — А что если однажды горы передумают? Колдун там сидит и в ус не дует, а тут к нему гости, — воевода развёл руками и каркающе рассмеялся.

Смех его отскочил от камней, за которыми отряд укрывался от ветра, и послышался сразу со всех сторон. Хугар замолчал и насупился.

— А я думаю, это всё чары колдунов, и Дикие горы тут ни при чём, — заявил Атвир.

Хьянг отставил пустую миску, заглянул в опустевший котёл и вздохнул: стоило ещё пострелять птиц, сытнее бы было... Ну да теперь уже всё равно ночь. Он любовно провёл рукой по лежащему рядом луку и задумчиво промолвил:

— Говорят, этот Инг Синий столько князей убил! Рована, Ринука...

— Инг был Серебряный, а не Синий, — поправил Атвир.

— Да Халльфра с ним! — перебил Тангур. — Рован ему другом был, а Инг проклял его и обокрал! Вот и води после этого дружбу с колдунами! Ингу и этого показалось мало — он и Ринука, сына Рована, погубил.

— Ну, тут ещё вопрос... — начал Атвир, но ему не дали договорить:

— Падаль — этот Инг! — убеждённо закивал Хьянг. — Я всю дорогу молюсь, чтоб в Диких горах мы наткнулись не на него, а на другого колдуна.

— Думаешь, другой окажется лучше? — усмехнулся Тангур. — Губы-то закатай! В лучшем случае он палец о палец для нас не ударит. В худшем — всех проклянёт, как наших князей.

— А я вообще-то слышал, что Рован пронзил Инга копьём... — вмешался Тарм Кудряшка, но Тангур тут же накинулся на него:

— Каким ещё копьём?! Он позвал его на пир, а Инг явился и проклял его! Не было никакого копья!

— Разве на пир? У Рована вроде дочь болела...

— Да точно на пир! Сын у Рована тогда родился!

— Ринук? Ему в ту пору уже зим пятнадцать было.

— Ну, может, и не Ринук, — с сомнением протянул Тангур. — Разве у него не было другого сына, кроме Ринука?

— Не было, — Атвир покачал головой. — Только дочь, но она умерла.

— Ну, значит, что-то ещё праздновали, — отрезал Тангур.

— А, может, кто-то другой наслал на князя проклятье? И Рован позвал Инга, чтобы тот его вылечил?

— Да подождите! — вскричал Тарм. — Там точно кто-то кого-то пронзил копьём! Если не Рован — Инга, тогда Инг — Рована.

— Да ты всё путаешь, — отмахнулся Хьянг. — Копья были потом. Ринук собрал дружину в пятьсот копий и отправился в Дикие горы — мстить за отца. Вот когда копья были!

— В смысле — пятьсот копий?! — взвился Атвир. — У него целая тысяча была!

— Да какая разница? — хрипло прервал их Хугар. — Так и так — все померли.

Он поднялся, разминая ноги, и хмуро вгляделся в сомкнувшиеся над горами сумерки. Ветер тут же ударил его по лицу и взметнул вверх пряди чёрных волос, но воевода лишь недовольно хмыкнул.

Хугар чувствовал себя не как обычно, и это его беспокоило. Каждое утро он разглядывал свои ладони, пытаясь найти в них признаки Белой смерти, но всё было как прежде. Руки и руки. Розоватые, загорелые, сильные. На пальцах выступают суставы от частых драк — не даром же он носит своё прозвище. Костяшки приплюснуты, под неровными ногтями — грязь, но в целом всё нормально. Отчего же тогда этот сон всё никак не забудется? Отчего чудится, будто тело с каждым днём слабеет и кровь медленнее бежит по жилам? Хугару захотелось сплюнуть, да он вовремя остановился: ветер-то в лицо. И воевода с раздражением сел на место, спиной оперевшись о неровный камень.

— Сдаётся мне, не вернёмся и мы из этого похода, — мрачно и тихо проговорил он.

Все головы повернулись к нему. Красно-рыжие отсветы пламени бегали по жёсткому лицу Хугара, и тёмные глаза его казались ещё темнее. Страшно делалось от того, как косил воевода, смотря будто сразу на двоих людей перед собой.

— А жаль... — промолвил Хугар хрипло. — Князь ведь столько золота обещал.

— Что это ты себя хоронишь? — нахмурился Гимри.

— Хорошо я вроде пожил, весело, — не слыша его, продолжал Хугар. — Сколько народу убил в угоду князю — сначала одному, потом второму — вот этими самыми руками... А затем Мьямир решил меня сослать. Туда, откуда я не вернусь. И ведь я знал, на что иду, а всё равно как-то жалко. Не верил, видно, до последнего.

— Хугар, ты... — запротестовал было Гимри, но воевода устало его перебил:

— Ну что тебе от меня нужно? Вечно тебе всё не то! Бабу трахнуть не дал, теперь и на судьбу пожаловаться не даёшь.

— Ты не заболел ли?

— Может, и заболел, — Хугар пожал плечами и встал. — Пойду спать.

Гимри озабоченно глядел ему вслед: если даже княжеский воевода сдавать начал, то как себя чувствуют остальные?

— А я верю, что Ринук Рыжий жив! — убеждённо воскликнул Атвир, хлопнув в ладоши. — Не зря ведь про него песню сложили — о том, как он злато отцов сторожит!

Атвир решил отвлечь отряд от мрачных мыслей: а то больно понуро сидели воины вокруг костра, будто уже схоронили кого-то. И, заговорщицки понизив голос, он продолжил:

— Говорят, колдун победил Ринука в нечестной схватке и заточил навечно в одной из гор. Шапка у той горы с тех пор не белая, а рыжая, — Атвир простёр руку в сторону Дикой гряды, будто где-то там в самом деле пряталась гора с рыжей шапкой. Яркое пламя костра таинственно заплясало в глазах молодого дружинника: — Сидит князь за большущим каменным столом. Борода его обвивается вокруг стола в два кольца. А как обовьётся в третье, так пробудится Ринук Рыжий, выйдет из горы на свет белый и призовёт своих воинов.

— И что тогда? Ведь его место уже занято, у нас свой князь есть, — заметил Тангур. — Кому он теперь нужен, этот Ринук?

— Да что ж у нас пойти некуда? — рассердился Атвир. — Земли вон сколько. Можно и новое княжество основать.

— И будет он один куковать в своём княжестве...

— А вот это вряд ли! Откликнутся на его зов все воины, павшие в Диких горах. А их, знаешь, сколько было? К тому же, лежат у Ринука в ногах несметные сокровища: под столом, под стулом... Кругом — насколько хватает глаз! — всё в золоте, серебре да разных камнях, какие только есть на свете. Пола не видно! Всё это богатство украл Инг-колдун у Рована да у гадурских владык. Проснётся Ринук, возьмёт сокровища и с ними построит новое княжество! — заключил Атвир. — Но это не на нашем веку будет.

— А жаль... — протянул лучник Хьянг. — Но сокровища я бы поискал! Что, говоришь, на нужной горе рыжая шапка, значит?

— Она самая! — кивнул Атвир.

— А если Ринук проснётся, он против не будет? — с сомнением спросил Тарм.

Хьянг отмахнулся от него, как от мухи:

— Да мы тихонечко...

Тангур тоже оживился:

— Эй, предводитель, — окликнул он Гимри, — что скажешь? Есть там колдун или нет — ещё неизвестно. А золото да камни чего б не поискать? Всего делов-то: рыжую гору найти.

— Там видно будет, — тусклым голосом отозвался Гимри.

— Сразу слышно, что не хочешь. Странный ты! Наш Хугар точно захочет — он до сокровищ жаден.

— Не стану я ничего искать в Диких горах, — раздался резкий голос Хугара. — И вам не советую, коли живы останетесь.

Воевода лежал в тени, куда не долетали тёплые отблески костра. Укрывшись плащом, он глядел в небо, затянутое чёрными облаками. Его люди в недоумении переглянулись.

— Слушай, Хугар, ты правда себя странно ведёшь, — осторожно начал Тангур. — Болит у тебя что, а?

— Душа у меня болит, сучья морда! — огрызнулся воевода. — Слышал о такой?

Дружинник озадаченно смолк, и Хугар вдруг засмеялся, но как-то невесело:

— Шучу я, Тангур, — проговорил он, оборвав смех. — Ложись-ка тоже спать. И не лезь ко мне со своими вопросами, — и воевода забрался под навес и стих.

Вскоре стали укладываться и остальные. Один Гимри всё стоял и глядел на давно скрывшиеся в ночи горы: предводитель решил первым остаться в дозоре. Было так черно, что даже звёзды не сияли в вышине. Мир без остатка поглотила мгла, и лишь крохотный островок света от слабого костра ещё боролся за право на жизнь.

Ветер неистово дул, будто намеревался сорвать с предводителя плащ, но Гимри едва ли ощущал его холод и силу. Он не мог винить Хугара в перемене настроения, ведь и сам уже много дней думал о том же: не вернутся они из этого похода, не вернутся... И как и Хугар, Гимри знал, на что идёт, но тоже чувствовал горечь от той судьбы, что, видно, поджидала их всех. Одна Мирана, кажется, не теряла веры, что отыщет колдуна в Диких горах. И лишь эта вера двигала вперёд уставший замёрзший отряд, у которого почти не осталось еды.

Гимри различил негромкое бормотание: это Мирана, уже улёгшись в наспех поставленной палатке, говорила со своей дочерью. Молодая госпожа уставала не меньше мужчин в этом тяжёлом походе, но ни разу не пожаловалась и даже находила в себе силы каждый день что-то рассказывать Инаре. Порой Мирана пела колыбельные, и Гимри с недоумением спрашивал себя: какой в этом смысл? Ведь девочка и так спит. Инара словно уже шагнула за порог Халльфры, но мать ухватилась за рубашку дочери и всё держит и держит. Оттого-то, может, Инара никак не умирает? Потому что Мирана не в силах отпустить её.

Гимри приблизился к палатке и прислушался:

— ...Гарунда обещала мне, — делилась с безмолвной дочерью Мирана, — что однажды, как сойдут по весне почерневшие снега, и новая листва заполнит обнажённые ветви деревьев, спустится с Диких гор великий колдун. Все птицы будут петь лишь об этом, все ветра разнесут весть по миру, и солнце поведает её луне. У колдуна того — серебряная борода до самой земли и... — Мирана на мгновение запнулась, вспоминая описание Одры: — Зелёный плащ за спиной и вороной скакун. Пройдёт тот колдун по алльдской земле, и не станет больше на ней болезней и войн...

Она смолкла ненадолго и вздохнула:

— Только когда это ещё будет, милая моя Инара? Чем надеяться попусту и ждать, надо самим идти в Дикие горы и умолять колдуна спуститься. И я уж его уговорю, моя хорошая. Будь уверена: уговорю! Мало ему покажется наших даров, так я отдам ему всё, что имею. Раз уж боги покинули нас, я справлюсь и без их помощи! И ты проживёшь ещё долго-долго, девочка моя. И ты, и все люди в Лисьей Пади, которых поразила Белая смерть! В жизни так много боли, но она всё равно так красива... Её стоит жить, Инара. Слышишь? Стоит.

Мирана замолчала. Эти речи давались ей всё труднее, но оттого она лишь упорнее произносила их. Дочь вряд ли слышала её, но собственный уверенный голос успокаивал Мирану, напоминал ей, что она на верном пути — том пути, куда ведёт её сердце.

Перебирая волосы Инары, она устало думала, что беспробудный сон дочери в таком тяжёлом походе — это даже к лучшему. Как бы замучилась она, будь Инара сейчас обычным ребёнком! Наверное, сложно станет на обратной дороге, когда дочь поправится — а Мирана ни на мгновение не допускала мысли, что этого может не случиться. Ведь если не верить, идти станет невыносимо тяжело.

Мирана улеглась поудобнее, кутаясь в плащ, и стала глядеть на колыхавшуюся от ветра ткань палатки над собой. Рядом со свистом сопела Ллара: она подхватила простуду из-за стоявшего холода, и нос её едва дышал. Служанка и в целом сникла в последние дни, сделавшись молчаливой и мрачной. Гарунда бы сказала, что Лларина болезнь — от печали в сердце, а вовсе не от стужи. Но можно ли винить Ллару в том, что её сердце поразила печаль? Сколько дней уж идёт отряд, а всё нет ни тепла, ни еды вдоволь. Тут кто угодно опечалится. Кто угодно. Кроме Мираны.

Снаружи послышался шорох шагов: это Гимри отошёл прочь. И холодный чёрный ветер, спустившийся с гор, окатил предводителя с головой и зло затряс шаткую палатку. Но это ничего, ничего... Мирана всё равно не отступит, ведь она может помочь стольким людям! Нельзя отступать! Даже если придётся есть каменное крошево. Даже если чёрный ветер никогда больше не стихнет. Нельзя!

* * *


Читать дальше часть 2, главу 6 «Вороны Гадур-града» — http://proza.ru/2025/05/24/98

Справка по всем именам и названиям, которые встречаются в романе (с пояснениями и ударениями) — http://proza.ru/2024/12/22/1314