BACK IN THE USSR

               
            - Слушай,  Витя,  ну  ты  и  выбрал  местечко  для  отдыха!  Просто,  СССР,  да  и  только!-  не  скрывал  удивления  старый  друг,  оглядывая  старенький  восьмиэтажный  пансионат.  -Неужели  на  сайте  ничего  поприличнее  не  нашлось?  Нет  бы,  как  мы  с  Оксаной  и  Алиночкой  -  в  частный  сектор.  Там  все  опробовано  у  нас,  которое  уж  лето  приезжаем…
- Я  и  хотел,  чтобы  было,  как  в  Союзе.  Я  в  этих  краях,  в  Гаграх,  пацаном   отдыхал  с  родителями  когда-то.  В  60-х,  55  лет  назад. Отцу  тогда  дали  путевку  как  инвалиду  войны.  Знаешь  ли,  биточков  советских  на  старости  лет  захотелось  с  макаронами  калибром  7,62.  Да  и  вспомнить  те  времена,  когда  от  Вечного  огня  никто  не  прикуривал…
- Ладно,  пошли  оформляться.
          Немолодая  дама-администратор (никакого  ресепшена,  понимаешь)  удивленно  поверх  очков  в  массивной  оправе  взглянув  на  постояльца,  сверилась  с  путевкой  и  бросила:  «Из  Москвы?». 
          Получив   ключи  от  номера,  Виктор  поинтересовался:  «А  как  насчет  биточков  на  ужин?»,  и  услышал   в  ответ  хорошо  забытое  старое:  «На  ужин  вы  опоздали.  Сейчас  уже  восемь  тридцать.А  вот  утром  на  завтрак  будут  и  биточки  также.  Ваш  стол  -  номер  четыре.  Завтрак  в  восемь  утра.  Да,  и  помните,  что   горячая  вода  у  нас  с  восьми  утра  до  двенадцати  вечера…».
          - Дались  тебе  эти  биточки,-  ворчал  Владимир.  - На  набережной  такие  шашлыки  подают,   пальчики  оближешь.  И  хинкали …  Пошли,  любитель  ретро!
           Поднявшись  в  номер,  Виктор  оставил  саквояж  в  шкафу.  Мебель  явно  не  меняли  со  времен  строительства  социализма.  Старенькая  кровать  -  дитя  советских  мебельных  фабрик,  старая  же  тумбочка.  На  стене,  как  полагалось  когда-то,  натюрморт.
          Выходя  из  пансионата,  он  заметил  на  противоположном  холме  среди  других  домов,  террасами  спускавшихся  к  подножию  его,  разбитые  и  обгоревшие  останки  большого  двухэтажного  дома.
          - С  войны  осталась  эта  беда,-  сказал  Владимир.  – Вроде  бы  раньше  как-то  уживались  абхазы  и  грузины …  Такие,  брат,  дела…
           Набережную  Виктор  узнал  сразу,  несмотря  на  отсутствие  прежнего  лоска.  Это  в  советскую  эпоху  Гагры  слыли  всесоюзным  курортом,  куда   путевку  без  связей  не  достать  было.  А  теперь,  в  2015  -  это  всего-навсего  приморский  городок  в  составе  всего-навсего  непризнанной  республики.
             Вечернее  июльское  море  неспешно  накатывало  на  берег,  словно  напоминая  о  том,  что  оно,  море,  осталось  прежним,  невзирая  на  минувшие  почти  полсотни  лет,  распад  великой  страны  и  межэтнические  конфликты  в  бывших  союзных  республиках.
             Он  не  просто  любил  море,  он  обожал  эту,  как  в  песне  поется,  синюю  вечность.  Родившись  в  городе  на  море,  когда-то  и  не  представлял,  что  можно  жить  вдали  от  него.  Оказалось,  можно…
             Глядя  на  темно-синюю,  блестевшую  в  лунном  свете,  волну,  он  вспомнил  одну  из  последних  сценок  на  городском  пляже  в  родном  городе. Вдоволь  набаловавшись  с  шестилетним  сыном,  которому  нравилось  сигать  в  воду  с  отцовского  плеча,  отправился  в  кафе  за  мороженым.  Терпеливо  отстояв  под  лучами  жарчайшего  июльского  солнца  очередь,  он  стремглав  кинулся  к  своим,  устроившимся  в  тени,  под  тентом.  Марш-бросок  длиной  в  километр  -  ровно  столько  было  от  кафешки  до  дислокации  жены  с  сыном  и  малышкой-дочери  -  увенчался  успехом:  брикеты  пломбира  не  успели  растаять  на  40-градусной  жаре.  Ну  а  наградой  были  слова  сына:  «Ты  самый  лучший  папа!» …
              Налюбовавшись  рокочущей  волной,  Виктор  проследовал  за  другом  в  ближайшее  кафе.
              Обильнейший  ужин  двух  проголодавшихся  друзей,  включивший  в  себя хинкали,  аджарские  хачапури,  шашлык  из  баранины,  а  также бутылку доброго  красного  абхазского  вина, затянулся  и  прервался  лишь  грозой.  Налетевший  ветер  засвистел  в  ветвях  пальм  и  магнолий...
              Сгибаясь  под  порывистым  ветром,  Виктор  пробирался  по  высокой  лестнице,  ведущей  с  набережной  в  пансионат.  За  гнувшимися  под  натиском  грозы,  старыми,  в  рост  шестого  этажа,  кипарисами,  в  мерцающем  свете  неверной  луны  угадывался  тот  самый  дом  зияющий  пробоинами.
               Заснул  быстро.  Последнее,  что  увидел  перед  отбытием  в  царство  Морфея   -  натюрморт  на  противоположной  стене:  столик  на  фоне  голубеющего  моря,  на  столике  -  бутылка  вина  в  обрамлении  нехитрой  закуски  -  куска  сыра  и  батона  хлеба.  На  переднем  плане  -  два  бокала.  Бокалы  были  заполнены  белым  вином  наполовину.  «Бокалы  наполовину  пусты  или  наполовину  полны?»-  почему-то  подумалось  Виктору.  С  тем  он  и  уснул.
                Сон  выдался  недолгим.  Он  увидел  тот  самый  дом.  Дом,  окружив    со  всех  сторон,  атаковала  группа  вооруженных  людей.  Вдруг  треск  автоматов  умолк  и  старший  из  атакующих  крикнул: «Сдавайся,  а  то  вырежем  всю  твою  семью!  Пожалей  своих  детей,  стариков-родителей,  жену!  Сдавайся!».  В  ответ  вновь  раздалась  автоматная  очередь, словно  эхом  встреченная  огнем  атакующих.  Потом  наступила  тишина  и  из  дома,  один  за  другим,  вышли  старик  со  старухой,  в  отдалении  от  них  -  красивая  женщина  с  заплаканным  лицом  и  двумя  всхлипывающими  мальчишками  7-9  лет.
                «Не  стреляйте!  Оставьте  им  жизнь!  Вам  ведь  я  нужен?»-  донеслось  из  дома.
               … Виктор  проснулся  в  холодном  поту.  Прошел  в  ванную,  умылся  холодной (горячей,  как  и  было  обещано,  ночью  не  было)  водой.  Гроза,  сотрясавшая  окрестности,  уходила  на  запад.  Он  прилег  на  кровать,  устроился  в  любимой  позе  на  левом  боку.  Взгляд  вновь  упал  на  натюрморт: «Бокалы  наполовину  полны  или  пусты?».  Через  некоторое  время  его  одолела  дремота   и  он  вновь  погрузился  в  сон.
               … Обитатели  дома,  кроме  прекратившего  стрельбу  его  хозяина,  медленно  спускались  к  валуну,  за  которым  засели  старший  и  еще  несколько  бойцов.  Затрещал  автомат.  Первым  упал  старик,  вслед  за  ним  пали  и  остальные.  В  тот  же  момент  по  дому  ударил  гранатомет.  Немного  спустя  все  стихло,  лишь  из  окон  дома  вырывались  языки  пламени.
                Потом  картина  сменилась.  Откуда-то  из  глубин  памяти  всплыл  родной  город,  который  Виктор  когда-то  был  вынужден  покинуть,  бросив  все:  и  дом,  и  работу,  спасая  семью  от  погромов.  Он  видел  центральную  площадь,  на  которой  прежде  проходили  первомайские  демонстрации  и  парады  к  Дню  Победы  в  Великой  Отечественной  войне  и  очередной  годовщине  Великой  Октябрьской  Революции.  На  площади  бесновалась  толпа,  выкрикивая: «Пойдем  и  убьем!»,  «Смерть  им,  смерть!».  Толпу  уже  организовывали  в  небольшие  отряды,  готовые  идти  и убивать  своих  сограждан,  лишь  по  той  причине,  что  они  были  другой  национальности  и  придерживались  иной  религии.
                Кто-то  богатый  и  влиятельный  организовал  подвоз  дармовой  анаши. 
-Подходи!  План!  Бесплатно!  Подходи!-  орали  золотозубые  дилеры,  одаривая  желающих  шмотками  остро  пахнущей  дури.  -Подходи!  План!  Бесплатно!  Подходи!..
                Кто-то  голосистый  и  безжалостный  завизжал  в  толпе:  «В  роддом!  Пошли  в  роддом!  Убьем  их  детей!».
                Обкурившиеся  нелюди  кинулись  в  роддом,  располагавшийся  в  паре  километров.  Начальство  быстро  выдало  информацию  о  национальной  принадлежности  детей  в  «лягушатнике».  Что  творилось  дальше?  Спящих  младенцев  выбрасывали  в  окна,  ножами  кромсали  в  колыбельках.  Двое  зверей  в  человеческом  обличье  с  гоготом  футболили  голову  новорожденного  с  вытекшими  глазами  и  кровавым  месивом  вместо  лица …
                Нянечки,  которые  несколько  часов  назад  принимая  роды,  извлекли  этих  детей  на  свет  Божий,  наряду  с  другими,  «правильными»,   испуганно  попрятались  кто  куда …
                Кровь  будоражит …  Погромы  полыхнули  по  всему  городу.  Работники  ЖЭКов  охотно  предъявляли  предводителям  погромщиков  списки  жильцов  очередного  дома.  Толпы,  орудуя  ломами,  взламывали  двери  квартир.  Стариков  и  старух,  мужчин  и  женщин,  детей  выбрасывали  из  окон,  с  балконов …  Молодых  женщин  перед  этим  насиловали  на  тех  же  балконах,  под  рев  толпы:  «Давай  ее!  Давай!  Еще!  Еще!  А-а-а-а!..» …
                Пытались  вломиться  в  те  дни  и  в  его  квартиру.  Схватив  впопыхах  топор  и  ощущая  полное   бессилие,   он  встал  у  входной  сейфовской (спасибо  покойному  отцу,  словно  предвидевшему   день,  когда  это  случится)   двери,  которую  принялись  было  крушить  погромщики.  За  его  спиной  плакала   жена  с  годовалой  дочкой  на  руках  и  прятавшимся  за  ее  юбку  пятилетним  сынишкой…
                Спасибо  соседям,  выручили.  Старик,  инвалид  Великой  Отечественной  из  квартиры  над  ними,  хорошо  знавший  отца,  позвонил  в  милицию,  а  его  жена  вышла  в  подъезд  и  подняла  такой  крик,  кроя  погромщиков  на  чем  свет  стоит,  что  те  спешно  ретировались.
                Для  него  и  для  его  семьи  отныне  все  в  родном  городе  стало  смертельно  опасным.  Даже  сходить  в  ближайшую  булочную.  На  работу  добираться  тоже  было  рискованно:  людей  его  национальности избивали  в  метро,  выкидывали  из  автобусов.
                Оставалось  только  бежать.  Вместе  с семьей  уехал  в  далекий  город,  где  обретались  дальние  родственники.  В  город  далекий  от  моря…
             … Виктор  проснулся  от  дикой  боли.  Голова  будто  раскалывалась.  Отыскал  в  саквояже  спрятанную  подальше  пачку  сигарет («В  отпуске  обязательно  брошу  курить!»),  сделал  глубокую  затяжку  и  выглянул  в  окно.  Разбитый,  опаленный  пожарищем,  дом  предстал  в  зловещем  лунном  свете  именно  таким,  каким  он  его  и  видел  во  сне  -  напоминанием  о  ненависти,  не  щадящей  никого.
                Наскоро  одевшись,  он  отправился  бродить по  ночной  набережной.  А  утром  перебрался   к  другу,  в  частный  сектор.