Алгай

(воспоминания о селе и юности)

Где-то ранней весной, в конце марта 1972 года, уже работая в КБ  после окончания университета, нас – молодых инженеров авиационной промышленности – послали по «тогдашней» традиции на помощь сельскому хозяйству! Надо было срочно ремонтировать сельскохозяйственною технику к посевной! Кстати, летом прошлого года мы месяц ремонтировали (меняли) и тоже срочно  бордюры  на дороге «Дружбы»! 
Такое разнообразие в применении «университетских знаний» и инженерных профессиональных навыков, может быть, и привело тогда всю нашу страну СССР к попаданию на «обочину» или даже в «кювет» «авиационно-космических» программ?
А было так! Просто вернувшись с утренней планёрки, наш начальник лаборатории сказал: «Капуста и картошка уже сгнили на складах! Их разбирают студенты университета, но пришла пора и нам ремонтировать сельхозтехнику! В совхоз у села Александров Гай (а проще, в Алгай!) поедут на месяц от нас двое молодых специалистов… этот и тот!»


Тот район, который Алгай, расположен на крайнем юго-востоке Саратовской области – это рядом с Казахстаном. И это примерно 240 километров от Саратова в сторону Уральска, на берегу речки Большой Узень. Именно здесь, говорят, был повязан Емелька Пугачёв своими соратниками и передан российским властям. Именно из его войск (так говорят историки) стали формироваться жители будущего поселения «Алгай».
А население начала восьмидесятых годов уже нашего времени в Алгае складывалось: из 20% казахов, 70 % русских, а остальные –это те, которые говорили на «суржике». Их «суржик» – это речь никому не понятная, но «улавливаемая» буквально всеми только через русский мат. Это те 10% горемык,  которые были «поселенцами на химии»  со всех ещё тех ужасных времён и народов СССР, начиная с 1937 года и по наше время.

Совхоз в селе «Новоалександровка» встретил нас тихой промозглой погодой. И, хотя уже было около 12 часов дня, на улицах было пустынно, дождливо и непролазно грязно! В туфельках и даже в ботинках там делать было нечего! Пройти от нашего автобуса до сельсовета (всего-то 10 метров) можно было только в сапогах! На долгий стук в запертую дверь сельсовета – она вдруг неожиданно с треском и страшным скрипом распахнулась и на пороге появился настоящий «дед Щукарь» :
 – Шо шумите-то, ещё все «сплят»… Вишь, только «расцвело»?
– Дед, уже обедать пора, а у вас ещё все «сплят»! Мы приехали технику ремонтировать! Где начальство?
– Начальство ужо будет! Позвать не могу – телефон, как два «дни», не говорит! Ждите!
Мы с Борисом переглянулись и вернулись к водителю:
– Саша, «побибикай» громче и долго, да поезжай отсюда, а то застрянешь здесь вовсе!
В полной совхозной тишине сигнал машины «орал» громко и требовательно. В некоторых рядом стоящих домах стали открываться форточки. Небритые и заспанные «рожи» из форточек стали кричать:
– Шо? Шо стряслось? Шо надо-то?
А минут через пять на крики прибежала взлохмаченная, без шапки девочка в тулупчике на «ночнушку» и в резиновых жёлтых сапогах на босу ногу:
– Товарищи, вы хто и зачем? Василь Андреич «брется» и щас будет! Шо ему «пердать»?
– Передай ему, что пятеро молодых специалистов  приехали ремонтировать вашу сельхозтехнику! Да пусть нам какую-нибудь обувь поможет найти! Как звать-то тебя, принцесса?
– Настёной кличут! Я «секлитарь» сельсовета! Щас-щас всё будит! Дед, пусти людей, пусть погреются!


Она исчезла, как и появилась из-за угла сельсовета с «ойканьем» и криками. След в след по глинистой жиже от машины до дверей мы пробрались в сельсовет к тёплой дедовой печке. Машину мы отпустили, пожелав доброго пути и не застрять! А через пятнадцать минут неожиданно к нам прибыл надушенный острым «Шипром» после бритья тот самый Василь Андреич:
– Ну, что, молодёжь, поможете? Наши-то «специлисты» никак не дойдут до цеха и машинного двора! Болеют после дня Святого Герасима, но вспоминают почему-то Божью Матерь! И не «йдут на хоздвор-то» ремонтировать сеялки – с..ки! Щас всё решим, мои дорогие!
Спустя минут двадцать Настёна притащила связанные верёвками по размерам кирзовые сапоги и грохнула всю эту тяжесть об пол правления:
– Светлана Павловна нашла на складе последние… и сказала, что ты, Василий Андреич, сам заплатишь за них из казны! Или пусть вычтут с зарплаты молодых «спецыялистов»! Вот и тряпки на портянки дала. Берегите, ребяты, они остались от «транспирантов» с ноябрьских праздников!
Пара красных рулончиков «транспирантов» покатилась на стол. А Настёна спросила нас:
– Кушать хо;чите? Пошли, отведу вас в столовку, а ты, Андреич, дай им талоны на питание, да не все сразу! А то ведь изведут в магазинчике-то... Лезьте в сапоги и пошли за мной!
В столовке нас накормили наваристыми свежими щами и тёплым свежим хлебом с чаем. Настёна всё суетилась вокруг нас и рассказывала нам, а более поварихе, про текущие будни села:
– У Кулинишны сын вернулся из армии! А невеста-то без него, да ты «знашь», замуж вышла за главного агронома, а тот бросил семью и теперь будет драма, как в «Гамлете»!
– Это-т как?
– Драться будут!
– А Фаинка у Матрёны козу перестала доить – руки, мол, цыпками пошли!
– Пусть гусиным салом помажет!
– А Федька-сторож трактор «утоплил» в Узене;…
– Так вчерась и достали же! Вытянули с криками и матом на всю деревню!


Так под рассказы мы и позавтракали. А потом Настёна нас повела заселяться в их «Гранд-отель» – длинное одноэтажное здание с одним подъездом на два крыла. Здание находилось на краю села, ближе к Большому Узеню. Пока открывала, не переставала тараторить:
– В левом крыле проживают «химики»! Вы их не «бои;тесь»! Они всё время сплят! Наклюкаются и… и сплят! А свои талоны в столовку им не давайте! Просить будут – не верьте, не вернут!
Настёна открыла замок и впустила нас.
– А в правом крыле – ваша «святёлка» на 6 кроваток! Уж неделю назад, как наши «тётки» там порядок навели и тёплые одеялки притащили! Там и буржуйка есть, но, «пожалайста», осторожней! Дрова – в «дровнице» за домом – «химики» кололи целую неделю и себе и вам по заданию правления! С пилорамы им привезли «бярозу культя;ми» и велели наколоть! Главный там у них Прошка – старенький. Он ишо от Сталина пострадал! Вот и «кантуется» здесь – всё ближе к Саратову, где родственники, а раньше под Кинешмой маялся!


Сапоги мы сняли в большой прихожке – они все были в жирнющей грязи, и, войдя в нашу «святёлку», стали устраиваться. А через пять минут к нам постучался и раскрыл дверь худенький «казашёнок» – как оказалось… мужик лет тридцати, а на вид – просто мальчишка со щетиной на впалых щеках:
– Прохор Петрович интересуется, будете «проставляться» по заселению?
– Вечером… там видно будет. Сейчас в цех пойдём – знакомиться!
– А здесь, чо – не надо знакомиться? Соседи всё ж!
Уговорились на вечер. Собрались и пошли искать МТС  и сельский двор механизации. Спросить было не у кого – пустынно и дождливо, но нашли всё же по запаху солярки. Всё было заперто – и ворота, и каптёрка… и сам цех – нигде и никого не было! Но из металлической трубы каптёрки, видим, вьётся дымок – значит там кто-то есть? Стали лупить ногами в дверь:
– Козлятушки-детушки, отворите – «ваша мать» пришла!
А оттуда мат-перемат:
– Кого… принесло в такую рань?
Дверь приоткрылась и тёплый воздух с капустной вонью пахнул нам в лицо. Мы переглянулись:
– Открывай, брат! Мы из КГБ – проверять тебя пришли… с обыском!
– Ой-ёй! За шо? Не «виновнатый» я – там руль «зак-заклиняло»!
Тот самый Федька, что вчера «утопля;л» трактор открыл нам дверь и с ужасом смотрел на нашу бригаду:
– Выходи, подлый трус, расследовать всё будем!


Уже потом он рассказывал нам, как он перепугался до заикания, когда мы к нему пришли в тот первый раз. А когда понял, кто мы такие, так смеялся и хлопал нас по плечам, обещая полную нам дружбу и помощь!
На хоздворе рядами стояли две сеялки и пара тракторов: «Беларусь» и ДТ-75. Пошли в цех. Там тоже стоял раскуроченный – без двигателя – трактор и ещё одна сеялка. В цеху было холодно и по кран-балкам рядами сидели и ворковали голуби. Станки стояли с гора;ми неубранной стружки и вокруг на полу было много масляных пятен. Федька с гордостью рассказывал, что вот этот токарный станок выменяли в прошлом году в Саратове на заводе «Серп и Молот» за совхозные яйца! «Мол, три дня у всех местных хозяек «экспроприровали» куриные яйца – аж 300 штук собрали с участковым милиционером… за талоны в столовку! И плюс бидон сборного коровьего молока – в добавок! Они там – на заводе – плакали от восхищения! Бартер, однако!»


Стали смотреть сеялки. Открываем у сеялок крышки ящиков для семян, а там десятки, сотни – сплошь! – пустые бутылки рядами лежат! Фёдор гордо заявил:
– Это наш НЗ – неприкасаемый запас! К нам иногда из города приезжают «бизнисьмены», так мы им сдаём за «натуру» и все довольны!
Через некоторое время в цех подошёл главный и, вероятно, самый опытный специалист. Это был очень пожилой седой пенсионер и звать его, кажется, Иван Данилыч. Фёдор радостно закричал:
– Дядь Вань, ты им поясни, шо здеся надо срочно «робить»!
А тот, сев на большое колесо от трактора «Беларусь», заговорил чуть хрипловато:
– Вначале любого дела надо покурить!
И стал скручивать махорочную папиросу жёлтыми подагровыми пальцами:
– Меня Фёдор представил, а как звать вас?
И он стал по очереди с нами знакомиться. У нас было два Сергея, Борис, Володя и Николай. Данилыч (как мы потом его стали называть) был участником Гражданской и Отечественной войн. Он даже видел, правда, «издаля» Чапая. Сам он был из семьи покровских  железнодорожников. Кстати, именно сюда ещё его отец (или дед – точно не помню) тянул железнодорожную ветку в девятнадцатом веке. Те предки ещё были из семей раскольников-староверов – молокане. После ранения в Отечественную войну Иван, возвращаясь с лечения из Казахстана и увидев на станции свою будущую жену – молодую девушку казашку – застрял из-за неё именно здесь. Про свою старость он говорил:
– Руки уже плохо слушаются, помощников нет, а железо (трактора и комбайны) силы требует! Могу «токарить-слесарить», фрезеровать могу, «сварить» что-то могу, а крепить, поднимать, держать, «выбивать» подшипники – силы нужны!


Мы стали интересоваться, что же мы будем делать? Данилыч, подняв для наглядности руку и растопырив пальцы, стал их загибать и перечислять:
– У сеялок надо проверить сошники – «мятые от камней» надо снимать и выправлять. Посмотреть надо звёздочки, цепи, зубча;тки и, если что, будем снимать всё это со старых (сеялок) и менять! Но особо надо посмотреть, не текут ли сальники гидросистем.
 Всем этим займётесь вы, а я буду доводить ДТ-ешку (трактор)! Если что, то буду звать на помощь!
На том и порешили!
До конца дня мы «проколупались» с одной из сеялок, но так и не доделали её до конца. Хотели было уходить на ужин, а дядя Ваня говорит:
– Вот только инструменты сложите, а то завтра ничего не найдёте. А утром надо будет прибраться в цеху – Федька совсем от рук отбился: даже песком масляные пятна на полу не засыпает, и стружку со станков не сметает в ящик!
И, как в театре, подняв палец вверх:
– Утром приходите хотя бы к полдесятого! Всем спасибо, все свободны! Андреичу скажу, что я доволен вами!
А у столовки нас уже ждали наши соседи по номерам «Гранд-отеля». Старый Прохор Петрович, мотнув кудлатой седой головой, и чуть нахмурив седые брови, сказал:
– Привет, хлопцы! Предлагаю на талоны «для щей» чуть «закупиться» в магазинчике – с Любкой (продавцом) уже договорились – и отпраздновать начало вашего «трудового подвига»! Иначе ваш «бизнес» (он со значительным лицом, как бы пояснил, «дело» по-английски) – не пойдёт!


Мы очень хотели есть – днём за работой как-то про обед мы даже забыли, а вечер уже гасил над Узенью светлую полосу, да и дверь в столовку была заперта на висячий замок. Посмотрев друг на друга, решили отоварить талоны в «магазинчике у Любки»! Помню, что много талонов эта «Любка», послюнявив пальцы, забрала за два колеса домашней «краковской» колбасы! Пока отсчитывала, говорила:
– Маря Николавна с зятем не зря «краковскую» затеяли производить – на рынке в Алгае её расхватывают в очередь!
Далее она, посчитав нас, выдала хлеба – аж три «кирпича»! Он был с хрустящей корочкой и пах замечательно! Потом осторожно в «ботиночную» коробку «наклала» полтора десятка яиц со словами «варите с солью – свежие очень»! – не лопнут. А в другую коробку, что поменьше (вместо кулька), насыпала кускового сахара. Чая достала несколько пачек – грузинского! – и шепнула:
– Прохору не говорите про чай – отнимет!
Нагруженные, мы вышли из магазинчика на уже тёмную улицу, где нас ждал Прохор Петрович:
– Талоны-то ещё остались? Дайте-ка пару штук на «махру», а то курить уже нечего!
Чуть приоткрыв дверь:
– Любашечка, парни забыли махорочку купить!
– Я им два «Беломора-канала» дала, закрой, Петрович, дверь!
– Не… они «Герцеговину флор» предпочитают, как Иосиф Виссарионович. Дай ещё парочку… махорочки, прошу! И три «беленькой» по 2-87. «Рябята» устали в первый день-то – полечить бы надо!


Водку на талоны она не продавала и пришлось найти ей три зелёных мятых трёшницы. А на сдачу Любаша бросила на прилавок три-четыре коробки спичек и «плавленный» сырок «Дружба». Со всем этим богатством мы, хлюпая по грязи, пошли в наш «отель».
Там натопили печку, включили сразу все лампочки (аж две штуки) и, нарезав толстыми «шашечками» колбасу, позвали Петровича и его «ординарца»! Петрович вошёл, потирая руки, а за ним мелкими шашка;ми, пряча что-то за спиной крался его «ординарец» Мурат! Петрович оглянулся и, чуть засмеявшись коричневыми зубами (от чифиря), сказал ему:
– Да не таись ты, Мюрат, ставь на стол! – и пояснил – Он сегодня у Любаши днём ящики с луком и овощами разгружал и заработал на три бутылки пива!
А Мюрат, хитро улыбаясь:
– Я такой тощий, что она не заметила ещё двух бутылок под моей рубашкой! Да и ящики у дверей долго оставались без пригляда… Кто там рядом проходил – не знаю!
И тут Петрович:
– А вот этого делать было нельзя! Завтра она недосчитается пива и следующий раз – уже тебя не позовёт! Ладно, давайте по три капли за знакомство!
Кто-то из нас:
– Петрович, а ты его Мюратом обозвал просто так или с подтекстом?
А тот:
– У Наполеона был взбалмошный маршал Мюрат – «похвальбун» из семьи торговцев, но любимец императора!
И оглянувшись:
– Так, Мюрат, бросай шпагу на кровать и разливай «родную», да приправь её пивком!
Мурат-Мюрат, бегая вокруг стола, разлил водку по кружкам и стал «приправлять» её пивом. Мы-то сразу поняли, что это будет «жестокий» напиток и стали отказываться. А Петрович и Мурат только вожделенно цокали языками! Они были в полном восторге, что «сёдня» есть что выпить и есть «кумпания», а то, что закуски было не так много – их совсем не волновало.


Пока сидели и «согревались», Петрович стал рассказывать про свою жизнь. Родился он (точно не помню, но где-то близко к году рождения моей мамы!) в 1926 или 1927 году, а в 1941 – собирался бежать на фронт, но мать отняла всю тёплую одежду (а была уже осень) и почти голым, оставив только одеяло, посадила его под замок в сарай. Дала свечку и книжку – мол, читай! Отпирала сарай только для кормёжки, а потом опять запирала, пока тот, наконец, не поклялся, что не бросит сестру и мать. Отца он вообще не помнил. Был пионером, (как говорил) собирал макулатуру и металлолом… а потом, уже в 45-м, всё-таки сбежав на фронт, был сильно контужен в Чехии и несколько дней оставался без памяти в окружении у немцев. Наши войска подошли быстро и его арестовали. А при допросе при следователе из «Смерша», со слезами на глазах от несправедливости, Прохор накричал на какого-то рыжего тылового снабженца-майора, который заявил, что он предатель и пытался уйти на Запад… А далее был трибунал, Севера;, и только в 1956 его выпустили. И почти сразу, уже в 1957 году, работая сцепщиком вагонов на железной дороге, он «сотворил» аварию. По какой-то причине после его работы вагоны расцепились и «сошли» в кювет. А потом были большие простои на ремонт путей. Опять был арест, суд и теперь уже – Магадан. И только к 1965 году его опять выпустили и отправили «доживать» срок под надзором на «химию».

Сначала его отправили в Казахстан, а потом ближе к родственникам под Саратов в незнакомый ему Алгай. Раз в неделю он ходит в милицию и отмечается, что ещё «не сбежал на Запад»!   
Ближе к ночи кого-то из наших ребят вдруг вырвало (стошнило!) – видимо, мы не привыкли к таким дозам «колючего ерша». Хорошо, что «товарищ» успел выбежать на крыльцо. Кстати, туалет «Гранд-отеля» располагался во дворе в сторону ближе к Узеню, и тропинка к нему частично была выложена короткими «досточками» от ящиков. А рядом, почти около метра от дорожки, была выкопана «канавка» для слива воды от умывальника, который располагался в нашей общей прихожей. Кроме того, в канавку шла вода из летнего душа – летом в Алгае без душа просто невозможно жить! И канавка была полностью затоплена водой, а где-то подальше она сильно уже запрудилась.


Просидели мы часов до двенадцати, съев всю колбасу, сваренные в чайнике яйца и почти весь хлеб! Пиво выпили всё! Потом отнесли Петровича на его кровать, а Мурат долго решал, где ему спать – в старом рваном кресле или на дощатой кровати. Он был почти «трезвенький» и, чуть поглаживал свой острый небритый подбородок, говорил: «Ёй» – что означало большую «пите;йную» практику!
И вот уже под утро, часов в пять или в шесть, вдруг слышим грохот в дверь нашей «святёлки». Перепугались, открыли – стоит Мурат и весь трясётся. Трясётся он то ли от страха, а то ли от холода – на дворе минус 2-3 градуса мороза:
– Петрович ночью «ушёль» в туалет и «упаль» в канаву с водой! Я «пошёль» утром, ви;дю, он лежит в канаве в «лёде» – замёрз вместе с ватником и «тапьками»! Лежит, весь синий, лицо поцарапано в кровь – «наверьно», боролся, но встать не смог! Ой-ёй, боюсь, он умер, «наверьно»!
 

Мы бросились в трусах и в майках во двор к этой канавке. Попытались его вырвать из неё. Но ватник так примёрз, что стал рваться! Кричу с испугом:
– Борька, неси топор быстро – надо вырубать его изо льда!
Принесли топор, вырубили его и потащили в «прихожку». Там уже с трудом вынули Петровича из ватника, оторвав рваный рукав, и стали делать искусственное дыхание путём нажатия на его старческую хилую грудную клетку. Никто не хотел дышать ему «из ро;та» в рот из-за его сильной «волосатости лица». Но по щекам били знатно. И, наконец, Петрович задышал и лицо у него покраснело, но понять было трудно – от хлопков по щекам, или от «восстановления жизни». Главное, что мы даже не знали, есть ли в Алгае «скорая помощь» или нет? Да и телефона поблизости не наблюдалось!
Порадовавшись спасению Петровича, мы попытались заснуть, но из-за нервного стресса так и не смогли.


А когда встали, то вдруг все как один, глядя в угол, где должны быть иконы, стали торжественно клясться, что такое больше не повториться! Потом долго наводили порядок от вчерашнего «праздника». Потом вновь растопили «буржуйку» и, попив кипятка (есть никому почему-то не хотелось!), побрели по темноте в цех. Фёдор, высунувшись из каптёрки, не мог понять, зачем мы пришли так рано. А мы торжественно заверяли его:
– Пришли строить «коммунизьм», не можем дождаться утра! Были только что у памятника Ленину и тот велел нам «трудиться-трудиться и трудиться!»
Работали мы в замедленном темпе и так «плавно», как в замедленном кино! И, когда у Володи цепь от сеялки «зажевала» рукав от куртки, то это почему-то из-за наших криков заметил Иван Данилыч. Да и как можно было не заметить наше состояние – перегар шёл ото всех «классный»! Зато к обеду мы, вроде бы, отошли и у всех наступил просто страшный «жор» – все почему-то очень захотели есть! Уже к 12 часам мы кинулись в столовую и там съели почти каждый по две тарелки вчерашних щей и по паре компотов с тёплым утренним ржаным хлебом! А вечером мы уже «не планировали» опоздать в столовку и попросили заранее пожарить нам картошки с луком. Румяная от плиты повариха, всплеснув руками, попросила остаться нашего очень симпатичного Колю для «начистить картошки». И мы его оставили – он так и не вернулся в тот день в цех! Но с заданием мы всё-таки справились!


Эту первую неделю мы исправно ходили на работу, и дядя Ваня премировал нас своей «воблой специального посола»! Не знаю вобла была то, или какая-нибудь «узеневская сорошка», но посол был замечательный и мы даже оставили часть рыбы до хаты – решили, что с пивом-то она будет «лучшей»!
Прохор Петрович постепенно отошёл от страданий, но всё ещё жаловался на грудь, так как «искусственное дыхание» мы сделали ему «знатное». Он пил только чай, круто заваривая, и назывался тот чай у него «чафифирь» – не чифирь, а именно так. Из оставшихся нескольких зубов у него все были коричневые, видимо, от этого «чафифиря». Когда мы в дальнейшем покупали в магазинчике чай, то его всегда хватало только дня на два, на три – Петрович постоянно выпрашивал у нас пачку за пачкой. Кроме чая он выпрашивал ещё и по талону-по два в столовку (видимо, для Мюрата):
– Дайте пару талончиков нам, Бога ради, живот к позвоночнику примёрз!
Именно в это момент Мурат задирал грязную в цветочек рубашку, показывая свой втянутый к позвоночнику живот – штаны в этот время падали на пол, и он оставался в рваных трусах. Вид был такой ужасный, что мы молча отдавали им эту пару талонов!


В общем, к субботе у нас закончились все талоны, а вскоре и деньги, взятые с собой в эту «командировку». Дядя Ваня за хорошую работу дал нам два выходных, а сам отправился, как мы поняли, с зятем на рыбалку с ночёвкой на Большой Узень.
А вот к председателю Василь Андреичу мы в эту пятницу забыли сходить за новыми талонами и остались голодными на эти выходные дни...

Субботу и воскресение ходили на Большой Узень и даже безуспешно пытались ловить рыбу на муратовскую леску и крючок. Хорошо, что Мурат показал нам заброшенный огород уехавших в Саратов жителей. Там мы выкапывали оставшуюся мороженую картошку, а в заброшенном доме в погребе, написав покаянную записку, нашли старые банки с солениями. Хлеб мы накопили за рабочую неделю из столовой, набирая по 2-3 кусочка в обед и в ужин. Понедельника мы ждали, как Новый год – с фантазиями о столовских розовых талонах!


В понедельник мы с самого утра пошли в сельсовет за талонами! Настёна, узнав про наш голод, принесла нам 10 литровый бидон молока, два батона домашнего хлеба, и мы «выдули» молоко уже к обеду прямо в цеху! А в столовую мы пришли с готовностью съесть «небритого» мамонта! И повариха, не считаясь с «курсом» талонов, наливала нам добавки и резала хлеб со слезами умиления от нашего аппетита! Так продолжалось почти всю неделю. А к четвергу мы отъелись полностью – особенно, когда был гороховый суп с копчёной ветчиной! Талоны к пятнице уже были истрачены нами и Муратом с Петровичем. Они были тоже очень благодарны, что мы их поддержали в эту неделю. А в пятницу из-за Данилыча и его трактора мы опять опоздали пойти в сельсовет за талонами на следующую неделю! И в эту пятницу вечером прямо из цеха нас увели Петрович и Мурат на «party-вечеринку» с их пивом и под солёную воблу Данилыча!

Наступила ещё одна суббота…
Кстати, в эту субботу мы с утра пораньше решили сходить в баню, а так как деньги у нас закончились, то не знали, как это сделать. В бане тоже можно было бы расплатиться талонами в столовку, но и их у нас уже не было! Банщица – толстенная, но симпатичная пожилая казашка – про будущие талоны и слушать не хотела, но вдруг, увидев у Володи «командирские» часы со светящимися стрелками из-под «зажёванной» куртки, сказала:
– Я вас пущу всех за такие вот часы, а потом вы их выкупите у меня деньгами! У моего отца были такие – привёз с фронта! – именные, да гости-родственники увели. После наших уговоров Володя согласился отдать часы, но при условии их выкупа. А казашка, хитро улыбаясь, видимо, подумала, что денег у нас больше никогда не будет и пропустила нас:
– Идите уже! Наслаждайтесь! Натопили, будто для вас!
Баня в эту субботу была натоплена «всласть»! Тем более, что в эту субботу баня была «мужская» по графику и топили её сами первые посетители. Как оказалось, рано утром пришли мы и ещё два селянина. И что нас удивило, так – там была даже парная «кабинка» на троих человек. Мужики, увидев нашу гоп-компанию, долго не стали париться, а, вымывшись, ушли, оставив нас впятером, но и так нам было там тесновато! Горячей воды было вдосталь, а жа;ра хватило только на первых трёх из нас, а потом температура быстро «спа;ла», и мы, просто намылившись, стали плескаться, как дети.


Коля, с самого начала не пошёл париться, а в носках, трусах и в майке, облившись каким-то импортным «вкусным» мылом, прямо направился под душ. Потом всё снял с себя, отжал и сказал, что постирался! Да и каждый из нас «чуть постирался» и это всё заняло почти часа два. И уже к 12 часам дня мы вышли счастливые из этого одноэтажного домика, напомнив хозяйке, что вернёмся с деньгами и выкупим наши часы. Она сказала:
– Ха! Жду!
Пришли домой и решили подумать, как достать хоть что-то поесть. Помог нам в этом Мурат-Мюрат – он заглядывал к нам по «вопросу талонов»:
– Я вам «вспомню», как мы с Петровичем спаслись в «прошлым» месяце, в феврале, и дотерпели до его «химичесих» денег – до пенсии. Я «половил» сизых голубчиков! Штук пять «споймал» с помощью лески!
Мы переглянулись, как будто нам всем одновременно пришла одна и та же идея, но с сомнением спросили его:
– А ощипывать поможешь – тебе не приходилось много «осчипывать»?
Мурат захохотал:
– Била би еда, а приготовить всё «простё»!
Мы без лишних слов, поняв друг друга, быстро собрались и пошли в цех.
С внешней стороны, то есть с машинного двора, в цехе под треугольной крышей было маленькое квадратное оконце (20х20 см). Если залезть на тракторную кабину то, стоя, можно было даже заглянуть в цех. И именно из него голуби вылезали на кормёжку и залетали в непогоду. Фёдор разрешил нам зайти в цех, не понимая для чего:
– Неужто, в субботу работать будете? С ума сошли?
– Да мы чуть-чуть ключами постучим и уйдём, не беспокойся1
В цеху мы, не найдя мешок, взяли старый комбинезон Фёдора, завязали у него штанины узлами. Николай снаружи цеха приготовил эти штаны и залез на трактор к окошечку. Володя взял швабру и, нарастив у неё ручку черенком от лопаты, привязал какую-то замасленную красную тряпку. Свистя и гикая, он стал пугать голубей, расположившихся, как обычно, на кран-балке, а мы с Сергеем стали подтягивать балку за цепи к окошечку.

Голуби, не ждали такого коварства и при приближении кран-балки к окну стали выскакивать на улицу и попадали прямо в штаны к Николаю. Он еле успевал их туда запихивать – набрал штук 20-30, если не больше. Устав и выпачкавшись в «пуху;», Коля стал кричать нам в оконце, что уже больше некуда!
– Амба, заканчивайте! Некуда больше! Хорош! – вопил он.
Когда мы притащили этот «живой» мешок в наш «отель», Мурат, выпучив глаза, присел и быстро стал командовать:
– Теперь я – пова;рщик! Готовьте костёр, два ведра воды, соль, лук и «моркошку». Каша из риса в пакете ещё осталась? Пусть кто-нибудь чистит картошку – там лежит несколько штук! Я вам такой «шулюм» сделаю пальцы жевать будете!
Я помню, как он жёстко, схватив очередного голубя за голову, вытаскивал того из штанов и, ударив его о пень, отрывал её. А потом быстро, пока тот был тёпленький и трепыхался, ощипывал и бросал тушки в таз. Казалось, что они (тушки) голыми ещё шевелятся! Меня чуть не стошнило от такой жестокости, и я убежал чистить картошку. Как оказалось, в полиэтиленовом мешке её – уже сильно проросшей – было до десятка.


И вот, пока я дочистил всю картошку, выковыривая глазки;, Мурат расправился со всеми голубями и даже выпотрошил их! Потом он их всех вымыл в студёной речке Узень и стал разделывать большим ножом на части. В два ведра уместились, конечно, не все голуби…
А потом он вдруг куда-то исчез – уходил «на огороды», и вскоре принёс раннюю петрушку и уже дикий укроп. Володя развёл костёр на старом проверенном месте и, сложив из кирпичей две стенки, развесил на длинный лом два ведра. Варилось долго и мы ходили вокруг костра и нетерпеливо спрашивали Мурата:
– Готово? Да сколько же можно варить? Всё! Пора!
Но тот грозно ходил с поварёшкой у вёдер и не разрешал даже приближаться. Сам мешал, сам солил и только давал нам пробовать на соль.
Часа через два мы ели из мисок его «шулюм». Улыбаясь и стуча ложками, раза три просили добавки! Настроение было замечательное, и что удивительно, но никто не вспомнил о спиртном в этот раз! Наевшись, все пошли по комнатам и в блаженстве чистые и сытые впервые уснули днём!


А уже потом, ближе к вечеру субботы, Володя из проволоки сделал два длинных прута для деревянных шампуров, и подошедший откуда-то Петрович, роняя слюну, стал таскать к костру на палочках-шампурах ещё штук 10 розовых аппетитных голубиных те;льца. Шашлык жарился на красных углях и был, как в ресторане – свежим и горяченьким!
Хорошо, что хлеба у нас было достаточно – мы его бесплатно за неделю опять по привычке набрали из столовой. День прошёл в заботах и в готовке, но наелись мы все от души, как говорил Мурат, «от пуза!»
Косточки и перья голубей мы потом захоронили за туалетом ближе к речке, пряча преступную охоту и «голодную юность».

Следующая неделя прошла в работе в цехе и даже два раза в поле на испытаниях трактора и последней третьей сеялки. Трактор, так хорошо заводившийся в цехе, перестал работать в поле! Данилыч замучился с регулировкой впрыска топлива. Потом он что-то там «накумекал» и уже к вечеру мы на своём тракторе вернулись все на машинный двор!


Весна постепенно брала своё! Стало очень тепло и уровень воды в Узене поднялся так, что она затопила все ложбины и даже некоторые огороды. Дядя Ваня опять угощал нас солёной рыбой, а у нас, как повелось, опять уже к среде-четвергу закончились все талоны в столовку.
Петрович периодически с Муратом уходили в поля и там ловили сурков, сусликов и хомяков. Мурат даже выделывал шкурки от этих мелких животных (просаливал в большом корыте, лупил их и драл мездру). Соль он приносил в пачках из столовой, за обещание трёх шкурок поварихе на шапку. Вонь стояла в прихожке просто ужасная, пока мы не заставили всё это перенести под навес за дом! Мурат показывал нам, какую шапку-малахай он сшил прошлой зимой. А мясо степных животных они с Петровичем готовили на костре. Вечерами они приглашали за стол и нас, но требовали, чтобы мы приходили каждый с бутылкой пива и по паре бутылок для них! Картошку они копали старую – прошлогоднюю на заброшенном огороде, и иногда она была мёрзлой и сладковатой.


Однажды вечером Мурат притащил с того же огорода целую секцию сетки «рабица» от забора. Он попросил нас свести его с Иваном Данилычем для разговора, хотя и сам знал его лично. И только потом мы поняли для чего был запрошен этот «дипломатический» разговор. Им с Прохором Петровичем понадобился трактор с экскаваторной насадкой. Дядя Ваня сначала отчаянно сопротивлялся, но потом вдруг согласился помочь им. Нас они подключили не просто для согласия старого механика, а как и рабочую силу для стыковки трактора с ковшом.


Очень рано утром в эту субботу мы вывели «Беларусь» с ковшом к реке Большой Узень и к небольшому озерцу, находящемуся от реки метрах в 7-10. Руководил всем Мурат. Уровень озера был значительно выше уровня реки. Прокопав канаву от реки, они с Прохором поставили сетку у озера и резко соединили озеро и реку. Озерцо обмелело за час – полтора, а рыбы там было немерено. Пока вода уходила в реку, Мурат из столовой привёз на тракторе много ящиков. И потом они с Петровичем вылавливали руками рыбу и распределяли её по сортам в ящики. Ещё до обеда они отвезли живую рыбу на рынок в центр Алгая и там продали местным жителям за более низкую цену, чем это делали пришлые рыбаки. Их там за это чуть не побили! Обошлось тем, что они отдали тем рыбакам пару маленьких щурёнков по 2-3 килограмма каждый. А часть рыбы перепала и Данилычу (на его выбор!) для засолки. Другая часть – поварихе для столовой и, конечно, для её семьи. Повариха приходовала всю оставшуюся рыбу, как товар по накладной о покупке!


Целую неделю весь народ совхоза «ел уху» и жаренную рыбу – и эту неделю даже называли «рыбной»! А заработанные деньги Прохор и Мурат пропили уже на другой неделе за два-три дня! Нас они тоже неоднократно приглашали, что очень плохо отражалось на нашей производительности труда!


Да, кстати, из этих денег мы выкупили и часы у банщицы, хотя, наверное, чуть переплатили этой «ростовщице». Но в баню в следующую субботу мы сходили уже почти бесплатно, как нам кажется. И даже печку сами подтапливали, как старые знакомые!
Видимо, Василь Андреич был в курсе каких-то наших «шалостей», но за проведённый ремонт сельхозтехники и с подачи Ивана Данилыча, он был доволен нашей работой и даже написал благодарственное письмо руководству завода и КБ. К концу четвёртой недели за нами прислали всё тот же микроавтобус, и та же Настёна с Василием Андреевичем провожали нас со словами:
– Мы будем вам очень рады, если вы приедете к нам ещё раз в том же составе!
А сапоги мы хорошо отмыли и сдали кладовщице Светлане Павловне, добившись её «сладкой» благодарной улыбки! Кстати, «луроны транспирантов» вернули тоже – не стали мы их (лозунги о революции) накручивать на «потные ноги»!

29.04.2025