Есть только миг - 5

Предыдущую часть см. http://proza.ru/2025/04/15/1074

               Момент, когда в операционном зале образовалась воронка, Галина Петровна не заметила. С непостижимой скоростью эта воронка увеличивалась в размерах и неминуемо должна была затянуть в себя и врачей, и приготовившегося к операции пациента.
               Кто-то сердитый кричал над головой:
               — Расслабься!
               Но Галина Петровна не хотела сдаваться и упиралась, пока хватало сил. Потом её закружило, куда-то понесло, бросило… На дне воронки она забыла своё имя и перестала понимать, что происходит.


               — Воробьёва! Людмила! Сотый раз спрашиваю: парашют проверила? Не слышала разве: вчера такая же курица как ты разбилась… Парашютисты, чёрт вас побери…
               Она вздрогнула. Седой, усатый мужчина в кожаной куртке, размахивая руками, стоял возле какого-то допотопного самолёта и кричал на неё. Рядом – девчонки… В комбинезонах, шлемах, лётных очках… И на ней такой же комбинезон… Она полетит на этом самолёте?

               Только что её везли на каталке в операционную. Или везли кого-то другого?

               — Люда, очнись!
               Невысокий черноглазый паренёк дёрнул за руку. Как хорошо, что Петька рядом…
               В их отряде Осоавиахима двенадцать девушек – парашютисток и один парень. Даже самой себе Люда боялась признаться, что этот смешной застенчивый брюнет, кажется, и есть то самое счастье, о котором грезят девчонки…

               На концерт в филармонию Людмила с Тоней (билеты вручал сам ректор: только активисткам и передовикам учёбы) нарядились как могли: обошли всех старшекурсниц в общежитии и выпросили ради такого случая крепдешиновые платья.  У Тони – тёмно-синее в цветочек, у Люды – жёлтое, на рукавах у плеча и возле ворота ткань собрана в мелкие складки.
               — Вылитая Любовь Орлова, — вздыхала Тоня.
               Конечно, сверху пришлось надевать почти мужские жакеты с прямыми плечами, тяжелые драповые пальто, но это не могло изменить настроения. Тем более, что старшекурсницы поделились ярко-красной помадой и помогли выщипать брови «как у артисток в кино».

               К тому, что говорил ведущий концерта, Людмила не прислушивалась: крутила головой, восхищённо рассматривая женские наряды.
               Первые же звуки словно перенесли в другой мир. Она пыталась повторять их про себя, но не успевала: музыка захлёстывала, переносясь от оркестра к солисту за роялем. Сила и мощь аккордов не соответствовали облику худенького музыканта во фраке, руки которого летали, словно не прикасаясь к клавишам; в них слышалось грозное предупреждение, просветление, раздолье и нежность…

               Люда закрыла глаза, и лишь когда музыка отзвучала, открыла их. На сцене кланялись дирижёр и Петька…  Девушка встряхнула головой, закрыла, открыла глаза… Ничего не изменилось: это был Петька! Без лётного комбинезона и шлема, во фраке, но всё равно Петька!

               — Пойдём, скорее, — Людмила схватила Тоню за руку, потянула за собой.
               — Пожалуйста, пропустите нас, — сотый раз повторяла Люда бабушке в форменном синем жакете, намертво стоящей у выхода из концертного зала. — Нам нужно очень-очень важное сказать одному музыканту.
               — Какому ещё музыканту, — щурила слеповатые глазки бабуля.
               — Пианисту. Пете, Петру…
               Людмила вдруг сообразила, что не помнит Петькину фамилию.
               — Петру Ильичу, — понятливо кивнула старушка. — И что же вам так надо ему сообщить?
               — Что он… Что мы… Он замечательно играет, — выдохнула Люда.
               — Такой, как у Петра Ильича чистотой и прозрачностью звука, лишь Володя Софроницкий похвастать может, — согласилась бабушка.
               И сердито добавила:
               — Ума бы ему ещё добавить. Где это видано, чтобы пианист с парашютом прыгал?! Не дай бог, руку сломает, что тогда?

               — Не бурчите, Клавдия Сергеевна, — из-за двери с табличкой «Служебный вход» показался только что раскланивавшийся на сцене музыкант, — Люда, как хорошо, что вы пришли на концерт, я так рад вас видеть.
               — Мы с Тоней, вместе, — смутилась девушка.
               — И отлично, — кивнул Петька.

               — Прыгай, Воробьёва! Хватит мечтать!

               Галина Петровна сжалась: это на неё кричат, её заставляют прыгать. Сейчас… Она полетит вместе с Петькой. И хоть что-то поймёт про него… Столько лет не давало ей это покоя. Может, хотя бы сейчас…

               — Давай, Люда, я за тобой.
               Петька наклонился и быстро поцеловал девушку в щёку. Никто, кроме усатого мужчины в кожаной куртке, зло проводившего обоих глазами, этого не заметил.

               Галине Петровне казалось, что прыжок тянется безумно долго, парашют никогда не откроется, но на земле Петька прижал её к себе, поцеловал и сказал:
               — Я люблю тебя.
               Она задышала.

               — Вот и молодец, — сказал кто-то над головой.
               А воронка опять завертелась, снова потянув Галину Петровну на дно.


               — Люда!
               Даже не поцеловав, как обычно, Петька пропустил девушку в комнату, закрыл дверь…
               В Петькиной комнате в коммуналке почти всё место занимал рояль (хоть Петя и говорил, что он маленький: кабинетный), стояла узкая тахта, на которой они с трудом помещались вдвоём, в шкафу вместо белья лежали ноты, а на колченогом кухонном столике – скудный запас продуктов, две тарелки, две чашки…
               Люда мысленно поискала место для детской кроватки, не нашла и засмеялась… Она так спешила к Петьке, так хотела поделиться радостью, но он, наверное, опять весь в своей музыке, готовится к очередному концерту.

               — Люд, ты больше не приходи сюда, ладно? Я сам зайду к тебе в общежитие, когда освобожусь…
               Она была так переполнена радостью, что не могла ничего сказать, и только смотрела на Петьку удивлёнными глазами…
               — Понимаешь… меня вызывают… туда…

               Он запустил руку в густую кудрявую шевелюру, показал куда-то наверх, и Людмила с удивлением увидела, что у Петьки задрожали губы.
               — Вроде по поводу приглашения в Берлин, на концерт… У меня родители – враги народа, какие концерты, — побледнев, выдохнул Петька.
               — Но ведь не ты же…
               Петька съёжился и ничего не ответил.

               Они долго молча сидели, обнявшись. Наконец Петька встал, начал одеваться.
               — Я провожу тебя.
               — Нет, Люда. Это уж я сам, — Петька усмехнулся. — Я, конечно, трус, но не до такой степени.
               — Какой ты трус! У тебя тридцать прыжков с парашюта!
               — Я специально пошёл в Осоавиахим, надеялся стать смелым. Не успел… Очень боюсь физической боли…

               — Прыгай! — закричал инструктор в кожанке.
               Она прыгнула, надеясь в воздухе догнать Петьку…

               Парашют опять не хотел раскрываться, и Галина Петровна всё падала, падала, падала…


               Приехав после работы в больницу, Юля застала дядю Вову там же, где оставила, в коридоре у дверей палаты.
               — Неужели операция так долго идёт?
               — Не знаю, — вздохнул старик. — Правду сказать, боюсь спрашивать. Я тут в палате дамочек анекдотами развлекал, а у самого ноги подкашиваются. Выйду в коридор, посижу, вздохну и опять…


               — Всё ещё сидите? Идите домой.
               Врач, делавший операцию Галине Петровне, сдал дежурство и направлялся к лифту, но, увидев сидящих в коридоре молодую женщину и старика, тяжело вздохнул, вернулся:
               — В реанимации воробушек ваш. Дважды за время операции сердце останавливалось. Второй раз никак не хотело запускаться, но мы всё-таки вытянули… Теперь уже только Бог в помощь.