Ольга Берггольц. Часть третья

http://proza.ru/2025/04/28/1168

Молодая красивая любящая женщина страшится будущей войны, предчувствует беду, которая отнимет у неё любимого. В сентябре 1941 г. на Ленинград упали первые бомбы. Тогда еще никто не мог предположить ужасов блокады, пока все привыкали к жизни в городе под постоянными обстрелами и бомбёжками.

На вопрос «Как вы понимали свой долг поэта и коммуниста в годы Великой Отечественной войны?» Берггольц ответила: «Прежде всего, я твердо решила, несмотря на уговоры родных и друзей: останусь в Ленинграде, как бы тяжело ни сложилась его судьба, останусь – и ни за что не погибну. Пусть сейчас это звучит наивно, но так оно и было. Я должна была встретить испытание лицом к лицу. Я поняла: наступило мое время, когда я смогу отдать Родине все – свой труд, свою поэзию. Ведь жили же мы для чего-то все предшествующие годы»
 
Следом за этим признанием Берггольц прочитала начало стихотворения, написанного в июне 1941 года:
Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!

Как чист и естествен душевный порыв, сообщающий жест поэтическому слову! Формула связи поэта с Родиной проста и однозначна: возьми все, чем владею!

Из дневника Ольги. 17 сентября 1941 г. Сегодня Коля закопает эти мои дневники. Все-таки в них много правды, несмотря на их ничтожность и мелкость. Если выживу — пригодятся, чтоб написать всю правду. О беспредельной вере в теорию, о жертвах во имя ее осуществления — казалось, что она осуществима.

Дневники были зарыты позже, об этом и о том, какой заботой окружает жену Николай, мы узнаём из письма Ольги сестре М. Ф. Берггольц от 26 сентября 1941 года:

Коля заботится обо мне, как мамка, за керосином бегает, посуду моет, в очередях стоит. Он милейший, но припадки у него участились, и он очень пришиблен тем, что не у дел (он без работы, так, кое-что делает на радио), чтобы его сняли с учета. Но держится, хлопочет по дому, ужасно переживает за меня, уговаривает ехать, — но ты понимаешь, что с моей стороны это была бы подлость.

Мусинька, — на всякий случай, — только на всякий случай, знай: мои дневники и рукописи в железном ящике зарыты у Молчановых, Нев., 86, в их дровяном сарайчике. М. б., когда-нибудь пригодятся.

Это очень откровенные дневники о трагедии Ленинграда и ленинградцев, дневники молодой женщины, которая спешит жить и радуется жизни вопреки бомбёжкам и обстрелам, гибели знакомых и друзей, и даже семейной трагедии — высылке из Ленинграда отца. Военный хирург Фёдор Христофорович Берггольц был выслан из города как этнический немец. И только стараниями дочерей попал в Чистополь, а не в более дальний Красноярский край.

Оля любит и любима, ей хочется состояться и как писателю, и как женщине. А дальше — блокада и голод. 20 ноября 1941 г., после последнего понижения продовольственных норм, по рабочим карточкам получали 250 граммов хлеба, а служащим, иждивенцам и детям до двенадцати лет полагалось 125 граммов. И, самое страшное время для семьи — Николай Молчанов с тяжёлой формой дистрофии и обострением эпилепсии попадает в госпиталь, а Ольга Берггольц переходит на казарменное положение в Радиокомитет.

О Коля, сердце мое, неужели ты погибаешь?
Твое сегодняшнее лицо стоит передо мной неотрывно…
Солнце и жизнь моя, единственный мой свет, что я могу еще сделать для тебя, кроме того, что делаю? Ничего! Ничего.

…Радость моя, и жизнь, и гордость, если ты погибнешь, я хочу погибнуть вместе с тобой!
…Держись! Держись еще немного, мой единственный, моё счастье, изумительный, лучший в мире человек!
…Скорее бы утро, чтоб узнать, что ты жив, и надо делать что-то для тебя.

Я должна писать. Я должна что-то делать, чтобы выжить, чтоб не сойти с ума, не «лечь»… (по блокадной терминологии — символ крайней опасности, лечь – значит умереть).
Потом, потом, если ты погибнешь, я лягу. Да, мы должны выжить, и я буду писать — работать, потому что иначе — смерть.

Итак, в январе 1942-го в одном из ленинградских госпиталей умирал от дистрофии Николай Молчанов, журналист, литературовед, кандидат филологических наук. Несмотря на свою инвалидность, он отправился на строительство укреплений на Лужском рубеже. В его боевой характеристике написано: «Способен к самопожертвованию». Из лекарств в госпитале была одна валерьянка, два раза в день больным и раненым давали баланду. Каждый день к умирающему Николаю Молчанову приходила жена, Ольга Берггольц. Через весь город, пешком...

30 января, войдя в палату, Ольга Фёдоровна увидела, что кровать мужа пуста. Ей сказали, что Николай Степанович умер ещё вчера, сразу после её ухода. Ему было всего 33 года.

— Если хотите похоронить отдельно, поможем найти, он в самом низу, там за сутки трупов наложили до самого верха, — предложил доктор.

— Он умер, как солдат, пусть и будет похоронен, как солдат, в братской могиле, — отказалась Ольга Фёдоровна.

Раненые из соседней палаты попросили на прощанье зайти к ним, почитать стихи. Ольга Берггольц зашла, стала читать стихи. Её слушали молча, некоторые плакали, не хлопал никто. По рядам пустили пустой котелок, и каждый налил туда ложку супа. Последний протянул котелок Ольге Фёдоровне: «Поешьте, товарищ поэтесса!»

Он умер, а она работала для блокадного города, это были годы её творческого расцвета, голос её был родным для всех блокадников.


Весной 42-го у  Берггольц развилась дистрофия, и чтобы поэтесса выжила, друзья настояли на ее отъезде в столицу, где она, несмотря на тяжёлую форму дистрофии, ходила по инстанциям и пыталась решать проблему продовольственного обеспечения блокадного Ленинграда.


Ольга вернулась в родной город спустя два месяца, поступила на работу на радио, ее голос звучал из репродукторов ежедневно, в каждом доме и квартире изможденные ленинградцы ждали ее стихов, как надежду на то, что город обязательно выстоит.

Когда в 1942 году не стало Николая Молчанова, в жизни Ольги наступила черная полоса. Ей просто не хотелось жить, а тут еще условия блокадного города, голод и изнеможение. Если бы не Георгий Макогоненко, который работал в радиокомитете, то неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба поэтессы.Поженились они в 1949 году.

Об этой своей любви Ольга написала пронзительные строки, получившие название «Бабье лето».
Есть время природы особого света,
неяркого солнца, нежнейшего зноя.
Оно называется бабье лето
и в прелести спорит с самою весною.
Уже на лицо осторожно садится
летучая, легкая паутина…
Как звонко поют запоздалые птицы!
Как пышно и грозно пылают куртины!
Давно отгремели могучие ливни,
всё отдано тихой и темною нивой…
Всё чаще от взгляда бываю счастливой,
всё реже и горше бываю ревнивой.
О мудрость щедрейшего бабьего лета,
с отрадой тебя принимаю… И всё же,
любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?
А рощи безмолвны, а звезды всё строже…

Но и этим отношениям не судилось длиться долго, под тяжестью повседневной рутины и будней, исчезли чувства. Георгий бросил Берггольц ради другой женщины. Всю свою жизнь, до самого ухода в мир иной, Ольга не убирала с тумбочки портрет Николая Молчанова, своего второго супруга.

Передачи Берггольц на радио, которые она вела в блокадном Ленинграде, после победы собрали в сборник под названием «Говорит Ленинград». В произведении «Ленинградская поэма» Ольга сумела воссоздать образ заключенного в блокаду города. Это произведение стало самым пронзительным среди всех, посвященных осажденному городу. В те годы Берггольц пишет еще две поэмы — «Памяти защитников» и «Февральский дневник».

В 1942-ом году Ольге присудили награду «За оборону Ленинграда», но дополнительного питания ей, судя по всему, не давали – она выживала, как и все, и при этом не забывала поддерживать других словом.

После победы Ольга издала книгу, получившую название «Дневные звезды». Это своеобразный философский дневник, в котором обобщалось все, что довелось пережить поэтессе в годы войны. Страна оценила ее заслуги, Берггольц получила несколько орденов и медалей. Но для нее это признание мало значило, главным оказалось то, что ее любил народ, который придумал для нее звание «ленинградская Мадонна». Самая знаменитая строчка Берггольц: «Никто не забыт и ничто не забыто», появилась на мемориале Пискаревского кладбища.

Однако и после войны, после всенародного признания, биография поэтессы складывалась трудно. Ольгу обвиняли за то, что среди ее друзей есть Анна Ахматова, сборник «Говорит Ленинград» полностью убрали из всех библиотек. Зимой 1948-го умер отец Ольги.

ВСЕ ЭТИ ПЕРЕЖИВАНИЯ СИЛЬНО ПОВЛИЯЛИ НА ПСИХИКУ БЕРГГОЛЬЦ — ОНА ОКАЗАЛАСЬ В «ПСИХУШКЕ».

После проведенного курса лечения поэтессу выписали, она занялась написанием пьес, которые пользовались большим успехом в театрах города на Неве.

В 1949 году Берггольц вышла замуж в третий раз — за профессора кафедры русской литературы ЛГУ Георгия Макогоненко. Поначалу их сблизила совместная работа в Ленинградском радиокомитете. Макогоненко возглавлял в 1941–1942 годах литературно-драматическое вещание и выполнял функции редактора передач «Говорит Ленинград.

Он ушёл от Берггольц, не выдержав пристрастия поэтессы к алкоголю.
По слухам, к бутылке она прикладывалась еще до войны, после тюремных побоев, но грянувший гром парадоксальным образом спас ее от пагубной зависимости. В блокаду она чувствовала себя нужной, забывала о потерянных детях, ведь ее детьми в некотором смысле стали все ленинградцы.

Окончательный разрыв третьего брака произошёл в 1962 году

В 1951 году поэтесса была удостоена Государственной премии СССР за историческую поэму «Первороссийск».

Оглядываясь на пройденное, ни от чего не отрекаясь, с горькой и гордой прямотой, свойственной ей, Берггольц скажет, что
…никогда не поздно снова
начать всю жизнь,
начать весь путь,
и так, чтоб в прошлом бы – ни слова,
ни стона бы не зачеркнуть.

В этих стихах ничего нет о войне, но именно тогда – это хорошо понимает каждый читатель Берггольц, лично ее и не знавший, – закалялась душа и чеканилось слово.

Дневники, которые Ольга вела все эти годы, после ее смерти забрали в специальное хранилище. Спустя много лет, в 1990-м они вышли в трех томах. Только тогда читатели смогли узнать, как Берггольц относилась к властям, допустившим столько страшных человеческих потерь на той войне. Память об Ольге Берггольц живет в документальном фильме «Как невозможно мы жили».

«Ленинградская Мадонна» умерла 13 ноября 1975-го, в возрасте 65 лет. Она хотела покоиться на Пискаревском кладбище, рядом с теми друзьями, кто умер во время блокады. Однако вопреки ее воле, местом упокоения Берггольц стали Литературные мостки Волкова кладбища. Памятник на ее могиле появился только в 2005 году, спустя тридцать лет после смерти.

В память о выдающейся поэтессе назвали две улицы, одна из них в Санкт-Петербурге, вторая в Угличе.