Хорошее место

I.Сон Агриппины
Кого ни спроси сейчас — каждый ответит, что настали тяжёлые времена: мир лихорадит, соседи безумствуют, скрепы проржавели, а вековые традиции уходят в небытие. Это ещё полбеды: экономика нынче скачет хромой белкой — робкий отрицательный рост тут же сменяет оглушительный спад, и так по кругу. Эта финансовая неопределённость, поселившаяся в народных головах и кошельках, стала благодатной почвой для жуликов всех мастей и калибров. Они просочились буквально во все хозяйственные сферы и цветут теперь там буйным цветом, неустанно оболванивая население. Доходы, тем не менее, растут, и люди копят… но во что инвестировать, когда за каждым выгодным предложением поджидает очередной мошенник, жаждущий заполучить твои кровные? Народный разум выход таки нашёл: люди сельские и люди городские, вполне здоровые как телом, так и духом, перешагнув полувековой рубеж, начали инвестировать в вечное, стали неистово копить гробовые. Те, кто пошустрее, начали уже в сорок, остальные постепенно подтягивались. Были, разумеется, и отстающие. В рядах последних оказалась и Агриппина Петровна, проживающая свой седьмой десяток в небольшом поволжском селе со старинным названием «Почечуево». Удивительно, но даже в этом преклонном возрасте текущие траты на жизнь волновали её куда больше, чем инвестиции в вечность. Однако и ей пришлось срочным образом озаботиться своими похоронами. Толчком к предстоящим мытарствам, как часто бывает, послужил сон, увиденный ей намедни.
На следующее утро после той злополучной ночи её давней подруге Аглае Никитичне вздумалось вернуть старый чугунный сотейник. Вежливо постучав в массивную входную дверь и по обыкновению не услышав никакого ответа, она достала запасной ключ, бережно хранящийся в отдельном карманце деревенского ридикюля, беззвучно отворила дубовую махину и вошла в сени.
— Агриппина Петровна, Грууушенька, — ласково пропела Аглая. — Я сотейничек принесла, в субботу брала, помнишь? Утей с черносливами тушила. Вот и тебе бёдрышко захватила.
Ответом ей вновь была тишина. В сенях царил подозрительно густой полумрак, а спёртый воздух будто проникал прямо в мозг, возбуждая самые недобрые нервные центры. Эта зловещая атмосфера пробудила в беспокойном воображении Аглаи Никитичны, бывшей фельдшерицы, совсем скверные мысли. Как-никак подруге шёл седьмой десяток, да и скандинавской ходьбой она в последнее время не баловалась. Немного выждав, Аглая, чуть посапывая, на цыпочках двинулась к спальне Агриппины. Дверь была приоткрыта, и гостья с сотейником, ни к чему не прикасаясь, стала медленно просачиваться в комнату, ловко извиваясь всем своим худосочным телом. Оказавшись, наконец, внутри, Аглая Никитична оцепенела от увиденного. Окна были плотно занавешены, одиноко горела лишь маленькая лампадка на добротном советском комоде, источая какой-то слабый, неприятно приторный запах. Напротив него, полусидела-полулежала в одной только ночной сорочке Агриппина Петровна, уставившись пустыми, рыбьими глазами на любимую свою иконку, и что-то нечленораздельно бормотала. Аглая, будучи человеком, беззаветно отдавшим сорок лет своей жизни сельскому здравоохранению, первым делом подумала: «Ну всё, инсульт Грушеньку разобрал!». От этой жуткой мысли она пронзительно всхлипнула, руки её машинально опустились, обрушив сотейник на деревянный пол. Таящийся внутри презент — утячье бёдрышко — обрёл свободу и полетел прямиком в Агриппину, орошая всё на своём пути ароматной подливой. В конце траектории своего полёта бёдрышко смачно шлёпнулось о её висок. Кратковременный утиный компресс возымел неожиданный терапевтический эффект: Агриппина замолчала и, повернувшись, уставилась на незваную гостью всё тем же стеклянным взглядом.
— Груша! Грушенька! Дорогая, что с тобой? — нервно хлопотала Аглая. — Ты меня узнаёшь? Дотронься до носа! Теперь улыбнись! Давай правой щёчкой, теперь левой… Может, водички? Сейчас я скорую вызову, я мигом! — фразы сыпались из неё одна за другой, а гипотеза инсульта уже почти перешла в категорию факта.
Агриппина вялым движением руки остановила её, а затем медленно принялась вычищать остатки подливы с черносливами из растрёпанных волос. Никитична выдохнула: инсульт, похоже, сегодня отменился.
— Агриппина Петровна, — перешла в наступление Аглая, — что же это с тобой стряслось? Столько лет дружим, никогда тебя такой не видела! Умер кто-то? Может родился?!
— Сон, — одними губами прошептала бледная Агриппина.
— Что-что? — не расслышала Аглая.
— Сон, говорю, приснился! — набрав полную грудь воздуха, рявкнула Грушенька.
— Так ведь и мне тоже сегодня приснился, они же всем снятся, на то они и сны, — недоумевала подруга.
— Такие не всем, — поднимаясь с колен, отрезала Агриппина.
— Кошмар, что ли, какой жуткий? Так ты ж вроде не трусиха, — не унималась Никитична.
Агриппина, уже почти полностью пришедшая в себя, затушила лампадку, раздвинула тяжёлые шторы и открыла настежь окно. Глотнув свежего воздуха, она приземлилась на край кровати, посмотрела грустно на верную свою подругу и спокойно сказала:
— Умру я скоро, дорогая моя Аля, деньки мои, увы, сочтены.
От этих слов Аглая вновь рефлекторно разжала ладони, готовая вновь обрушить сотейник на пол, но руки её были пусты. Она молниеносно подлетела к подруге, приобняла и, помолчав с минуту, сказала:
— Знаешь, Петровна, глупости всё это. Подумаешь, сон! Мало ли что кому снится. Вон Филимон рассказывал, что с детства космонавтами грезит. С неделю назад, рассказывал, что тоже приснились, всё те же манящие космические дали… Да только проснулся он совсем не на МКС, а в канаве, опять вусмерть пьяный.
— Так то Филимон наш! А мне же только вещие и снятся всю жизнь, — парировала Агриппина. — В прошлом году какую надбавку к пенсии обещали? А что в итоге надбавили? Помнишь, что мне тогда за месяц накануне приснилось, а? — она испытующе посмотрела на подругу.
— Да… и верно, — припомнила Аля.
— Или тот случай, когда губернатор к нам в деревню собирался, — не унималась Агриппина, — сразу сказала, что не доедет! Тоже сон мне приснился: будто дожди проливные неделю шли, дорогу размыло, а в этой грязище мерседес правительственный буксует, а рядом наш губернатор с телефоном в этой грязи топчется и всё в телефон кому-то кричит: «Отменяем! Почечуево отменяем! Отменяем к чертям!».
— Грушенька, так в том месяце, когда он собирался, у нас и дождей не было совсем, сушь стояла страшная, — робко вставила Аглая.
— Ну при чём тут дождь? — раздражённо всплеснула руками Агриппина. — Губернатор был у нас? Не был! Вот это главное, — менторским тоном поясняла она. — Сны, Аля, это очень тонкая материя, сплошные эвфемизмы да метафоры!
— И таких примеров множество, — нервно подытожила Агриппина Петровна.
Аглая сдалась, почти уверовав в её сновидческий дар.
— Но этот сон был особенный, не про пенсии и губернаторов, а совсем другой! — начала свой рассказ Агриппина. — Просыпаюсь я, значит, у себя в кровати, а вздохнуть не могу. Пытаюсь, но не получается, словно толстенная жаба на грудь уселась и давит. В комнате всё каким-то чужим кажется: и иконки мои, и комод, и даже кровать родная — всё холодное, блёклое, безжизненное. Смотрю в окно, а оттуда свет пробивается, и мне от этого света так радостно стало, так тепло на душе. Я к окну подбежала, настежь распахнула, и стою улыбаюсь, как полоумная. Снаружи благодать: солнце ласковое, ветерок лёгкий, свежий, пташки радостно щебечут, а в траве задорно цыркают кузнечики. Мне как задышалось полной грудью, так я прямо в исподнем в окошко и выскочила. Гляжу по сторонам и млею: все деревья и кусты в плодах, сплошное изобилие. «Ну до чего погожий августовский денёк приключился», — блаженно подумала я. Пошла по селу гулять — всё чистенько, опрятненько. Канаву ту зловонную, где Филимон о космосе грезил, засыпали да клумбу устроили, правда, почему-то с картошкой. Соседей никого не видать, только какие-то странные люди вдалеке машут мне, зазывают и вроде бы улыбаются. Ну, думаю: «Опять эти городские понаехали. Сегодня вроде трезвые, но все же лучше обойти». Спустилась к речке и пошла себе дальше. И знаешь, Аля, я и не шла вовсе, а будто летела, птахой небесною порхала, всем сердцем влюблённая в это благолепие. Вдруг понимаю, что порхаю-то я в одной сорочке, босая и нечёсаная — сама бы себя сейчас за сумасшедшую приняла. Но во сне никакого стыда не почувствовала, — Агриппина виновато развела руками и продолжила, — наоборот, стала по-молодецки игривой и задорной. Подумалось, что разок в жизни можно и так, неглиже, по селу пройтись. Подошла к опушке, а там малинник. Ягоды спелые, сочные, так и манят. Соблазнилась я, решила малинкой полакомиться. Как только попробовала, Аля, чуть оргазм не пробрал: ничего вкуснее в жизни не ела! Подумала: «Что за сорт такой волшебный, да ещё и ремонтантный, раз август!». Решила черенков наломать. Уже приготовилась, как слышу какое-то копошение рядом. Смотрю — старушка тоже малинкой лакомится. Окликнула её раз-другой — ничего. Подошла к ней поближе в надежде название сорта этой чудесной малины разузнать. Аккуратно до плеча дотронулась — ноль реакции, я чуть потрясла старую — опять ничего. Решила плюнуть и пойти себе дальше ягоды есть, но старушка вдруг повернулась и ласковым, таким знакомым голоском говорит: «Здравствуй, Грушенька, ох, и долго же я тебя ждала». У меня от удивления аж остатки малины изо рта посыпались: стояла передо мной бабка моя, покойница, Аграфена. Как помню, в выцветшем своём ситцевом платьишке и старой белой косынке. Аля, у меня внутри всё сжалось, руки машинально потянулись к карману № 3 за корвалолом, но сорочка во сне была, увы, бескарманной. Чуть успокоившись, в голове зароились мысли, столько вопросов сразу захотелось задать, но сперва просто крепко-крепко обнять! Кинулась я к ней, а обняла лишь воздух. Смотрю, Аграфена моя поодаль стоит, глядит на меня печальными и любящими глазами. Меня понесло, вопросы сыпались и сыпались: как, что, где. А она всё молчит и молчит. Тут-то я и смекнула, что быть не может такого, то ли сон, то ли с пилюлями опять намудрила. В общем, с того момента перешла я в осознанный режим. Думаю, если сон, то хоть малинкой наемся в удовольствие, позавтракаю, так сказать. И только я повернулась за лакомством, как Аграфена дёрнулась, схватила меня костлявой рукой за плечо и булькающим, утробным голосом приказала: «Нам пора, внученька». Попытки вырваться к успеху не привели, а старуха всё булькала: «Пора, пора, пора», — и тянула меня куда-то вглубь леса. Мощным рывком я отпрыгнула от неё. Старуха повернулась ко мне. Светлая печаль в её глазах куда-то исчезла, а сами глаза, казалось, повылезали из орбит. Косынка слетела, обнажив редкие, сальные пакли седых волос. Чистенькое платьишко в момент покрылось грязью и дырами. В следующее мгновение чудище, бывшее минуту назад моей любимой бабкой Аграфеной, разразилось диким хохотом, разбрызгивая зловонную слюну по всему малиннику. Внезапно эта тварь стремительно подлетела, обхватила меня костлявыми клешнями и зарычала: «Поррра, Гррруня! Порра!». Тут-то я и проснулась, еле живая. Агриппина замолчала.
Аглая Никитична, затаив дыхание, выслушала всё до конца и после долгой паузы выдохнула:
— Вот те раз…
— И я о том же! — обреченно ответила Агриппина. — Так что, дорогая моя Аля, не знаю, сколько мне осталось, но, видимо, совсем немного. — Завещание я давно написала, а вот с местом пока никакой определённости. Надо срочно что-то решать!
— Грушенька, не спеши, сон есть сон. Давай-ка пойдём по стандартному протоколу, — опомнившись, начала Аглая. — Знаешь, что тебе всенепременно нужно? — она назидательно подняла указательный палец. — Покаяние и причащение… или наоборот, — задумчиво добавила уже полушепотом.
— Да, с главного и начнём подготовку! — бодро заявила Петровна.
Подруги принялись собираться. Агриппина занялась реконструкцией своего внешнего вида после этой злополучной ночи, а Аглая решила помочь с уборкой, чувствуя себя виноватой в инциденте с бёдрышком. Тем более подлива, всё ещё источающая аппетитные ароматы, уже начинала присыхать, напоминая цветом, консистенцией и включениями чернослива что-то совсем для спальни нехарактерное. Бёдрышко, которое уже, вероятно, растеряло все свои целебные свойства, было решено отдать на съедение Джульетте, жалобно поскуливавшей за окном в ожидании утренней трапезы. Когда все марафеты были наведены, чаи испиты, а остатки утки утилизированы, они двинулись в путь. Несмотря на то что август был на исходе — погода стояла по-летнему жаркая. Агриппина Петровна как обычно надела свой видавший виды болотного цвета жилет со множеством карманов, а голову прикрыла панамой цвета хаки. Спасительный карман № 3 был дважды проинспектирован на наличие всех необходимых снадобий и пилюль. Аглая же вышла в той лёгкой тёмно-серой шали, в которой пришла, но, само собой, уже без сотейника. До местной церквушки было чуть менее километра по грунтовому бездорожью. Женщины шли не спеша, оживая на свежем утреннем воздухе. Было тихо, соседи не попадались. Лишь членистоногая мелочь жужжала и стрекотала где-то в кустах на обочине, да деловито квохтали чьи-то свободно пасущиеся куры. Один только Филимон встретился им по пути, который зачем-то тащил на плече старый автомобильный шноркель. Он остановился, радостно приветствуя подруг, и начал вдохновлённо рассказывать, как с этим вот шноркелем его старушка-«Нива» станет вездеходом. Агриппина его резко оборвала, сославшись на чрезвычайную занятость. Филимон посмотрел на неё своими блестящими васильковыми глазами, широко улыбнулся неполнозубым ртом и побрёл себе дальше, перекинув драгоценный шноркель на соседнее плечо.
На подходе к храму их встретило главное духовное лицо села Почечуево — отец Иннокентий. Лицо это по обыкновению пребывало в прекрасном расположении духа и улыбалось.
— Здравствуйте, дорогие мои Агриппина Петровна и Аглая Никитична!
— И вам не болеть, отец Иннокентий! — хором ответили женщины.
— Исповедаться бы мне, батюшка, да причаститься, а то сны всякие жуткие снятся. Помру скоро, ох, чует моё сердце, помру, — тихо, уставившись в землю, сказала Агриппина. — А помирать грешницей ой как не хочется, — продолжила она, устремив молящие глаза прямо в пышную бороду священнослужителя.
— Эх, голубушки, редко вы к нам захаживаете, — с лёгким укором проговорил отец Иннокентий. — Бывали бы почаще, то знали бы, что аналой наш старенький недавно уехал на реконструкцию в райцентр, да и вообще капитальный ремонт затеваем. А посему обряды по канону провести пока никак не смогу, извините, — батюшка развёл руками.
У Агриппины внутри всё похолодело.
— Так что же делать? — дрожащим голосом спросила она.
— Ждать, дорогая моя, ждать и молиться, чтобы ремонт наш капитальный побыстрее закончился, а там уж и исповедую, и причащу тебя как следует, — серьёзно ответил ей отец Иннокентий, — мы даже пожертвования сейчас только до десяти принимаем, а раньше-то весь день!
— Может, хоть свечечку поставить? — робко вставила Аглая Никитична.
— Это пожалуйста, — с улыбкой ответил батюшка.
— Аля, ну какую свечку?! — раздражённо спросила подругу Агриппина.
— Так это… за упокой… на перспективу, — промямлила растерянная Аглая.
— Тьфу! ; выругалась про себя Агриппина Петровна и тут же, повернувшись лицом к церквушке, перекрестилась, — Господи, прости мя грешную!
— Так вы за здравие поставьте, можно и не одну. До конца ремонта всяко дожить надо, ; примиряюще вмешался батюшка.
На этом и порешили. Перед входом в церквушку они, как полагается, перекрестились. Пока Аглая покрывала свою массивную гульку с двумя длиннющими шпильками вязаной шалью, отец Иннокентий громко напомнил им вслед, что до десяти ещё есть целых полчаса, а дальше стартуют ремонтники. Через пятнадцать минут обряд был исполнен, ремонт поддержан, и подруги с чувством недоисполненного долга покинули обитель.
Аглая, в прошлом светило сельской медицины, уговаривала подругу пройти полное обследование в стационаре районного центра. Петровна держала оборону, ссылаясь на непомерно высокие цены. Именно в разгар этого спора на горизонте замаячил малиновый кандибобер с пером. Сей головной убор был круглогодично насажен на голову Пелагеи Захаровны. От непрерывного пользования верхняя его часть поддалась разрушающему действию ультрафиолета и утратила цвет спелых ягод, напоминая сейчас скорее «малину со сливками». Перья в петличке, напротив, менялись ежесезонно. Летом, например, красовался фазан. Кандибобер уже приблизился к подругам на расстояние приветствия. Агриппина и Аглая, устав спорить, тут же переключились на знакомую. Пелагея Захаровна в Почечуево слыла полоумной, хотя никакого официального диагноза не имела. Случается, что у некоторых возраст приходит с мудростью, однако, у Пелагеи Захаровны он нагрянул в совершенно другой, куда более многочисленной и разношёрстной, компании. Голова её была полна всяких странностей, которыми она щедро делилась с любым собеседником, включая домашних и диких животных, а также некоторые благородные породы деревьев.
— Агриппина, Аглая, какая приятная утренняя встречка! Вы откуда такие замусоленные? — приветствовала их Пелагея. — Словно всю ночь мешки таскали. Не мою ли картошку из сарая? — похрюкивая, захохотала она.
Слово за слово Агриппина нехотя и сумбурно пересказала свои сегодняшние невесёлые приключения, не вдаваясь в подробности, и почему-то обозвав приснившийся малинник клубничником. Пелагея всё внимательно выслушала, прищурила ярко накрашенный глаз и принялась громко цокать, мотая головой из стороны в сторону. Агриппина с Аглаей переглянулись с тревожной улыбкой: картина напоминала начало эпилептического припадка. Однако же пена ртом не пошла, припадка не случилось, и нацокавшись вдоволь, Пелагея Захаровна чрезвычайно ответственно завила:
— Девочки мои, сны — это очень-очень серьёзно! Это же послания из тонкого мира! Такое нужно трактовать уметь, люди этому десятилетиями учатся. Любая ошибка — жизнь насмарку! А то, что ты, Агриппина, себе там с утра навыдумывала, к окружающей действительности вообще никакого отношения не имеет. Ещё и в церковь попёрлась! Стыдно мне за тебя, девочка моя! Ей-богу, стыдно!
Агриппина, за многие годы привыкшая к причудам сельской полоумной, ничуть не обиделась, а даже наоборот немного повеселела. Пелагея тем временем настойчиво продолжала.
— Только сейчас наша цивилизация начала это понимать: институты по всему миру открывают. Москва, Петербург… везде. Диссертации по снам защищают непрерывно, уже, по-моему, и докторские! В общем, тебе, дорогая моя, профессионал нужен. И такой профессионал, к счастью, даже в нашем захолустном райцентре есть! — пафосно заключила она.
Не успела Агриппина Петровна ничего возразить, как Пелагея ловким движением вытащила из своей бездонной холщовой сумки цветастую металлическую коробочку из-под чая и достала оттуда свой старый кнопочный телефон в ужасно засаленном чехле. За пару секунд найдя подходящий номер, она повелительным тоном, не терпящим абсолютно никаких возражений, скомандовала: «Диктую. Записывайте… Зовут Луиза Арнольд». Сопротивление было бесполезно, номер пришлось записать. Убрав телефон-кирпич обратно в чайный бокс, Пелагея наклонилась к ним и таинственным полушёпотом добавила: «Она потомственная». Подруги понимающе кивнули.
— Пелагея Захаровна, зачем вы так телефон упаковываете? — молчавшая до этого Аглая, решила-таки удовлетворить своё любопытство.
Та уставилась на Никитичну словно на самую безнадёжную пациентку психиатрической лечебницы, и начала неистово моргать, подчёркивая этим своё крайнее недоумение.
— Коробочка вам для чего нужна? — тактично уточнила Аглая Никитична.
— А зачем мне лишнее излучение? Облучаться-то мне на кой чёрт?! — ответила Пелагея, наконец, успокоив свои подвижные веки. Подруги вновь переглянулись.
— Я вот в детстве у телеграфа жила, так такую дозу себе схлопотала, всё биополе напрочь разрушила. Одни дыры! До сих пор мучаюсь и страдаю! — возбуждённо продолжала она. — Что сказать, дурой малолетнею была, ничегошеньки в этом мире не понимала, — Пелагея виновато развела руками. — А от этих мобильников столько излучения прёт. Например, люди разговаривают, телефон к уху приложив, а они ведь не телефон и совсем не к уху прикладывают, — она выдержала многозначительную паузу. — Они раскалённый утюг прямо к мозгу припечатывают! Я ведь каждый четверг с ума схожу, когда телефонщики себе какие-то обновления устанавливают! — почти визжала Пелагея Захаровна. Агриппина с Аглаей аж ахнули от такого потока чувств своей собеседницы.
— Вот ты, Аглая, душа моя, как себя чувствуешь в последнее время? — не унимался малиновый кандибобер. — Вижу, что не очень! Я за тобой давно наблюдаю. А всему виной вот это! — Пелагея указала пальцем на гульку.
— Волосы? — иронично уточнила Аглая.
— Да не волосы, глупенькая моя, а шпильки твои! И не шпильки это вовсе, а антенны! Представляешь, сколько радиации ты себе прямиком в извилины ими закачала? — риторически спросила она, и тут же сочувственно добавила, — я вообще удивляюсь, как ты ещё на ногах держишься!
Нужно было отступать. Всё Почечуево знало, что тема электромагнитных волн страстно любима Пелагеей Захаровной. И в отличие от обыкновенных лекторов, ей не нужны были ни перекуры, ни еда, ни сон… ни даже слушатели. Последним и воспользовались Аглая и Агриппина, поспешив попрощаться.
Пелагея Захаровна ещё долго и громко, порой срываясь на крик, рассказывала о суперсовременных сотовых вышках-убийцах, смертельной опасности микроволновок и искренне жаловалась на своё детство, проведённое у телеграфа. Однако оценить стиль и содержание её монолога могли разве что те самые куры, деловито пасущиеся у обочины, — людей вокруг не было.
Невероятным образом встреча с сельской чудачкой подействовала на Агриппину Петровну животворяще. Зловещая бабка в малиннике и её страшные слова казались теперь неизбывной данностью, с которой можно только смириться и действовать в соответствии. А сделать предстояло многое. Раз уж пока не задалось с духовно-нравственной компонентой приготовления к неизбежному — необходимо было сосредоточиться на финансовой составляющей. В такое время живём, что умирать стало совсем экономически невыгодно, а зачастую и вовсе разорительно.

II.Преступление Джульетты
«Обвинённые в бешенстве еноты оказались просто пьяными»
Только подруги вернулись к дому, их взору открылось зрелище одновременно фантастическое и трагичное, сразу заставившее забыть все вопросы похоронной экономики. Курятник, где некогда мирно кудахтали куры, теперь напоминал поле боя. Перья, словно снег, устилали землю, а в углах застыли в неестественных позах несколько куриц, явно не переживших встречу с чем-то неотвратимым и смертоносным. Выжившие перепуганные несушки живописно устроились среди спеющих яблок на старой «Жигулёвке», растущей в центре курятника.
Агриппина бросилась в дом, а Аглая осталась исследовать место преступления. На кухне царил хаос: по всему полу был рассыпан сахар вперемешку с клочьями от изодранного мешка, посуда на столе сметена, а занавески, словно призраки почивших кур, колыхались у распахнутого окна. Вбежала возбуждённая Аглая, воскликнув: «Груша, Грушенька, там подкоп какой-то!». И подкоп, ведущий прочь из курятника, действительно, был. Картина потихоньку складывалась.
Агриппина ласково позвала свою питомицу: «Жууля, Жуууля, ко мне девочка!». Джульетта не объявилась. «Вот же гадина шерстяная! Да, я ж её, окаянную, саму яйца нести заставлю!» — Агриппина отборно парафинила свою любимую Жульку. Немного успокоившись, она скомандовала: «Аля, звони Филимону, с тушками нам поможет. Он человек одинокий, от дармовой курятины точно не откажется». Никитична повиновалась.
Филимон не заставил себя долго ждать и вскоре примчался на своей старушке-«Ниве». Он лихо выскочил из машины и сразу же направился к павшим птицам. Внимательно их осмотрев, Филимон не обнаружил видимых телесных повреждений и с видом заслуженного ветеринара заявил:
— Агриппина, ты это, смотри, тушки-то целы.
— Да вижу я, чай, не слепая. Скажи лучше, отчего тогда передохли? — нервно спросила она.
— Ну, как отчего, — Филимон сделал дыхательную паузу и объявил своё экспертное заключение: — Все признаки налицо. Это инфаркт, причём инфаркт коллективный! По телевизору недавно такой случай разбирали, правда, там были овцы… где-то в Америке. Авторитеты утверждают, что даже у людей такое бывает, если их крепко пугнуть.
— Вот и пугнула моих курочек эта бестолковая собачонка, — с этими словами Агриппина присела на крыльцо, опустив голову.
— Жулька-то? Да она ж у тебя умница, всегда ласковая такая, благодарная, — удивился Филимон.
— Видать, заласкала, — глухо ответила Агриппина, не поднимая головы.
— Так это, готовить их надо. Жара на улице, стухнут ведь враз. Да ты, Грушенька, не печалься, помогу чем смогу, — Филимон подошёл и участливо положил руку ей на плечо.
— Э-эх, ладно. Сама дура, окно закрыть забыла! Давай-ка курей щипать, — вставая с крыльца, повелела Агриппина.
Однако до тушек они так и не дошли: у Агриппины зазвонил телефон. На аппарате была управляющая и одновременно продавец местного минимаркета Алка Брызгалкина:
— Алё-алё, Агриппина Петровна? Добрый день! Срочно-срочно, — протараторила Брызгалкина.
— Да, Алла, слушаю, — уже успокоившись, ответила Агриппина.
— Тут ваша собака, рыжая такая с чёрной мордой, на мою Эсмеральду бросается. Прямо за вымя цапнуть норовит! — истерила Алка. — Приличной собаке такое поведение никак не к лицу! Она же у вас бешеная! Вся в каких-то перьях, клочьях… приходите немедленно и забирайте своего монстра!
— Сейчас буду, — коротко бросила Агриппина и положила трубку.
— Филимон, нужно ехать, — объявила она.
Филимон понимающе кивнул и пошёл заводить свою «Ниву». Аглаю оставили расчищать место побоища. Минимаркет хоть располагался в пешей доступности через пару улиц от дома Агриппины, решили гнать на машине. Сегодняшнее поведение Джульетты совершенно не поддавалось прогнозам, и никаким временем рисковать не следовало. В машине Филимон, успокаивая свою спутницу, неловко похвалил её курятник:
— Курятник-то у тебя, Грушенька, надёжный, всё с ним в порядке. В нём не то чтобы кур, в нём заключённых содержать можно! Ну, а от подкопов, тут уж никто никогда не застрахован, я тебе как профессионал говорю.
Агриппина угукнула, однако, должного эффекта комплимент не возымел.
Спустя пять минут они были у дома Аллы, взору Агриппины Петровны открылась картина, достойная отдельной статьи в «Национальном бюллетене циркача». Центральным элементом была Эсмеральда, которая в силу своего преклонного по коровьим меркам возраста отбивалась вяло и молила о помощи протяжным, полным горечи и печали мычанием. Вокруг молнией носилась Джульетта, проявляя какой-то неистовый интерес к колышущемуся, полному молока розовому вымени. Её облик был с головы до кончика хвоста нецензурен: куриный помёт проявил чудеса адгезии, прочно склеив рыжую шерсть с белыми перьями. На Жулькиной морде виднелась свежая ссадина: то ли пропущенный удар от Эсмеральды, то ли результат провальной самообороны куриц? Третье действующее лицо — мадемуазель Брызгалкина — с необычайной для своей комплекции резвостью скакала с метлой в леопардовых лосинах, тщетно пытаясь попасть ею в рыжую бестию.
Агриппина выскочила из машины и громогласно пробасила: «Жууулька! Ууубью!». От этого голоса собачонка подскочила на месте, взвизгнула, и, приземлившись на дрожащие лапы, беззастенчиво опорожнилась, испуганно уставившись на хозяйку. Цикл углерода в природе стал на один крошечный шаг ближе к своему завершению. Жулька быстро смекнула, что будущее её плачевно, и деваться некуда. Она ползком, жалобно поскуливая, двинулась к разъярённой Агриппине. Преодолев всё разделяющее их пространство, четвероногое чучело в перьях перекувырнулось на спину, показав изгаженное рыжее брюхо, и виновато посмотрело на хозяйку своими бесстыжими глазами цвета гречишного мёда.
Тут подлетела Брызгалкина с метлой, имея намерением свершить возмездие над беззащитной Джульеттой. Собака не шелохнулась. Инструмент экзекуции уже взмыл в воздухе для нанесения рокового удара, но наткнулся на внезапно образовавшуюся преграду. Агриппина выставила руку, поймав готовую обрушиться метлу, и металлическим тоном, не терпящим возражений, сказала: «Не стоит. Я дома с ней сама поговорю». Алла нехотя подчинилась и, причитая, что таких нужно на цепи да в наморднике держать, пошла оценивать ущерб, нанесённый её копытной кормилице.
Филимон к тому моменту накидал каких-то тряпок на заднее сиденье, чтобы обивка не пострадала. Агриппина жестом показала нерадивой Джульетте на место посадки, и та безропотно повиновалась. Собака шустро запрыгнула в машину и улеглась на приготовленное тряпьё, прикрыв битую морду лапой. Воняло гадостно, благо перетерпеть было недолго.
По приезде их встречала шеренга куриных тушек в количестве пяти штук. Хозяйка сразу двинулась в дом, где в тот момент хлопотала Аглая, и вскоре вышла со старым поводком, которым не пользовалась уже много лет. Им и была привязана виновница к столбу рядом с своей будкой. Собака безропотно приняла наказание, даже не пытаясь оспорить приговор. Выжившие куры при виде пленённой Жульки как-то злорадно заквохтали, но на всякий случай отступили поближе к спасительному дереву.
Филимон, глядя на провинившуюся Джульетту, вдруг философски произнёс: «Нет ничего печальнее животного, мнящего себя хорошо воспитанным».
— Филя, спасибо огромное! Выручил. Заходи сегодня вечером, — благодарила Филимона хозяйка. — Шашлык будет… — оборвалась Агриппина, грозно зыркнув в сторону собаки.
— Эх, я-то думал сегодня шноркель приспособить… Но это подождёт. Конечно, зайду! — улыбнулся он в ответ.
Остаток дня прошёл в трудах и без особенных происшествий: павшие куры были ловко ощипаны, тщательно выпотрошены и неспешно разделаны. Спор возник только насчёт маринада: Аглая голосовала за модный ныне медово-горчичный, а Агриппина Петровна, настаивала на майонезном. Так и не договорившись, каждая в итоге взяла по курице и замариновала в соответствии со своими вкусами.
День подходил к завершению. Джульетте, пока не прощённой, Агриппина прописала водные процедуры из садового шланга, дабы смыть присохшее непотребство. А после ей великодушно выдали немного куриной требухи, сопроводив процесс кормления деланной угрозой кулаком.
Курятина уже благополучно мариновалась, когда подоспел Филимон, надевший по такому случаю кургузый твидовый пиджачишко и свою любимую льняную кепку-восьмиклинку неопределённого цвета. Аглая, увидев это убранство, игриво воскликнула:
— Нуу, кавалер! — и рассмеялась.
Филимон смущённо потупил васильковые глаза и даже зарделся, однако предательский румянец был совершенно невидим на его сухом и смуглом лице.
Вечер стоял чудный, дровишки в костре мелодично потрескивали. Троица расположилась за стареньким деревянным столиком под открытым небом. Филимон, в предвкушении трапезы в компании старых подруг, созерцательно подумал вслух:
— Как же всё-таки хорошо у нас в Почечуево!
— Сейчас будет ещё лучше! — спохватилась Агриппина.
Она резво вскочила и через минуту вернулась с трёхлитровой банкой, в которой красиво играла в лучах заходящего солнца тёмная, цвета бордо, жидкость.
— Аперитив! — торжественно объявила она.
На удивлённые взгляды и немой вопрос собравшихся: «Ну куда столько?» — она лишь пожала плечами, сказав:
— День выдался нервным, пора бы и расслабиться! Женщина я основательная, полумер не приемлю. Сами знаете, что у меня все чекушки в доме не меньше литра каждая!
Из пакета она достала три гранёные стопки советского образца и серебряный черпачок с носиком. Всем было налито. Цвет настойки был чарующе прекрасен, словно лучшее французское вино, он так и взывал к возлиянию. Однако на банке красовалась совсем не французская этикетка, а кусок скотча с надписью: «Гонобобель с лимоном», а чуть ниже в скобках красным фломастером было дописано: «ВИТАМИННАЯ».
История умалчивает, на каком именно болоте в Среднем Поволжье Агриппина Петровна насобирала эту дикую голубику. Равно как остаётся загадкой и рецепт приготовления сего напитка, но несмотря на тайну её создания, настойка вышла знатная.
Дровишки уже догорали, и женщины вручили Филимону свои заготовки. Пришла пора жарить. На столике образовались нарезки и овощи: чудесная настойка из аперитива постепенно превращалась в гастрономический аккомпанемент. Сперва все бурно обсуждали возмутительное поведение Джульетты. Филимон не безосновательно предположил, что это по женской линии:
— Может, у неё течка?
— Нет, Филя, это сахар в крови, — с улыбкой ответила Аглая Никитична, наливая ещё по одной.
— Диабет что ли? — от удивления Филимон чуть не уронил в мангал решётку с курицей в майонезе.
— Да нет, это разовый скачок, острая гипергликемия, так сказать, — хихикнула бывшая фельдшерица.
— Загадка тут в другом, — задумчиво заметила Агриппина, поднося Филимону витаминную стопочку, — как эта зараза умудрилась в дом проскочить и там схорониться?
— Может, бедро так на неё подействовало? Захотелось добавки, вот она и прошмыгнула, ведомая ароматом подливы. Помнишь же, полкомнаты было забрызгано, — полушутя вставила Аглая.
Но Агриппина выдвинула свою, куда более мрачную, версию аномального поведения Джульетты:
— Кончину мою она почуяла, вот и взбесилась, — зловеще изрекла она.
На этот раз рука Филимона дрогнула, и решётка таки прилегла на угли. Но сейчас в его руках была медово-горчичная курочка. Агриппина, хоть виду и не подала, про себя улыбнулась: «Майонез ведёт!». Аглая же поспешила сменить впечатлительного повара и принялась реанимировать своё блюдо.
Начинало смеркаться. Угли мирно тлели в мангале, добавляя атмосфере уюта тепла. Комары, обычно безжалостные кровопийцы в это время, сегодня почему-то решили проявить благородство и почти не докучали собравшимся, оставив их руки свободными для яств и напитков. За парой опрокинутых стопок Агриппина Петровна поведала Филимону о злополучном сне. Он слушал, изредка отвлекаясь на аппетитную курочку, а в самый драматичный момент, когда бабка Аграфена преобразилась в чудовище, смачно икнул, видимо, от подступившего ужаса.
— М-да, — многозначительно протянул Филимон, закусывая майонезным крылышком очередной глоток «витаминной». Затем, словно вдохновлённый внезапной гениальной мыслью, он произнёс тост: «Тогда выпьем за здоровье!» — и прыснул со смеха.
— Дурак ты, Филька! Тут всё серьёзно, — не оценила юмора Агриппина.
— А если серьёзно, — уже не шутливым, но бодрым тоном ответил Филимон, — забудь и живи дальше. Мне, например, только космос снится, а толку-то? Для меня поспать — всё равно что в кино сходить: посмотреть интересно, да только не про меня всё, — грустно улыбнулся он. — У меня, сами знаете, жена семь лет назад умерла, детей у нас так и не сложилось. Что же мне теперь верить всяким глупостям подсознательным? Поверил бы — давно б повесился! А я живу себе, работаю, отдыхаю… иногда выпиваю, — он задорно подмигнул Агриппине и сделал ещё один глоток настойки.
— Эх, Филимон, ничего-то ты опять не понял, — прошамкала Агриппина, обгладывая свою любимую птичью косточку, бедренную. — Не в этом дело. Жить-то хочется, ой как хочется! Да и здоровье вроде, тьфу-тьфу, пока есть. Просто не подготовленная я. Совсем не-под-го-тов-лен-ная, — медленно, по слогам произнесла Агриппина Петровна, будто боялась, что её не поймут.
— Вот! — поддержала подругу Аглая — Умирать сейчас — очень дорогое… — охмелевший язык Никитичны чуть не выдал слово «удовольствие», но она вовремя поправилась: — Мероприятие. — Умные люди лет с сорока, ну, с пятидесяти начинают копить гробовые, а наша дорогая Грушенька сглупила… да и сама я не лучше, — грустно заключила Аглая.
Агриппина согласно кивнула. Филимон задумался и вдруг тихо спросил:
— Дорого — это сколько?
Подруги недоумённо переглянулись.
— А ведь и правда, сколько? — первой свою озадаченность озвучила Аглая. Агриппина, пожала плечами, давая понять, что её познания в области похоронного ценообразования также весьма скудны.
— Вооот, подруженьки мои! — назидательно протянул Филимон. — С этого и начинать нужно. Я по своим старым рабочим контактам пробегусь, постараюсь разузнать актуальные расценки.
Помощь Филимона в этом вопросе была как нельзя кстати. В прошлом он долгое время служил в органах, но, дослужившись примерно до звания гидромайора, был скоропостижно уволен. Годы службы, однако, дали свои плоды: в органах его уважали и доверительное общение с ним поддерживали. Дальнейшее планирование, подогреваемое изрядным количеством гонобобеля с лимоном в крови, нарастало. Аглая Никитична ответственно заявила, что завтра же прошерстит весь интернет в поисках мест последнего упокоения и контор среди местных, которые оказывают вспомогательные услуги.
— А мне что же делать? — недоумённо спросила у друзей Агриппина.
— Тебе, дорогая Грушенька, завтра полагается выходной. Натерпелась на неделю вперёд, — безапелляционно заявила Аглая Никитична.
— Тогда, ребята-девчата, вот на дорожку, на посошок, — подсуетилась Агриппина, разливая друзьям остатки «витаминной». — И чуть не забыла! — встрепенулась она и упорхнула в дом.
Вернулась тут же с двумя куриными тушками. Положив их на столик, обвела грустным взглядом и пробурчала еле разборчиво:
— Хорошо хоть имён не дала, а то хоронить бы пришлось.
Затем добавила уже громко и даже чуть торжественно:
— Каждому по дополнительной курице!
Возражения сегодня не категорически принимались. Укомплектованные курами Аля и Филя прощались. Никитична обняла дорогую подругу, погладив её по волосам, и отчего-то выпалила: «Бабушка гадала, да надвое сказала: то ли дождик, то ли снег; то ли будет, то ли нет». Осознав всю двусмысленность этой пословицы в свете последних событий, она растерянно ойкнула и пролепетала что-то душевно-успокоительное. Филимон же, по своему профессиональному обыкновению, протянул руку. Агриппина посмотрела в его наивные, детские, пьяные глаза и крепко обняла со словами:
— Эх, чёртов гонобобель!
От такого широкого и совершенно нежданного жеста сердечко его затрепыхалось стреляной канарейкой. Филимона внезапно обуяло блаженное чувство свободы, которое рождается в человеке в отсутствие каких-либо страхов, пробуждая все дремлющие творческие начала. В тот самый момент все его начала зашевелились в одном единственном направлении: ему отчаянно не хотелось отпускать её из объятий. Но пришла пора прощаться. Друзья разошлись по домам, пошла спать и хозяйка. Завтра у неё был объявленный выходной.

III. Бедная Тоська
Планы не спешили исполнятся, дела шли, но как-то вяло: жизнь будто взяла себе отпуск, никого не предупредив. На дворе стоял уже сентябрь, и природа, словно решив напомнить об этом людям, изнеженным августовским теплом, встречала осень проливными дождями. Над Почечуево разверзлись хляби небесные.
Филимон обзвонил своих, но самые важные контакты из городских почему-то не отвечали. Наверное, тоже догуливали свои отпуска.
— Хорошо бы к ним лично съездить. Как только «Ниву» свою модернизирую… так сразу, — оправдывался он.
— Ничего, Филя. Пока терпит, — с деланным пониманием отвечала Агриппина.
Аглая Никитична тем временем глубоко увязла в болоте отечественного похоронного бизнеса. От этого погружения становилось ей всё дурнее и дурнее день ото дня. Наконец, когда материал был собран в количестве, достаточном для написания энциклопедии «Как не умереть от цен на смерть», она схватила все свои многочисленные заметки и отправилась к Агриппине. В растрёпанных чувствах, то бледнея, как мел, то краснея, как рак, она выложила подруге всё, что нашла в интернете. Здесь был весь букет. Начиная с навязывания допуслуг и коррупции в моргах, где даже покойники, казалось, были в доле. Заканчивая незаконной продажей кладбищенских земель и даже гробов с памятниками. Рассказав о подводных камнях похоронной индустрии, Аглая Никитична сделала паузу, выдохнула и озвучила диапазон цен на услуги ритуальные. Прозвучал контрольный выстрел.
— Испанский ж стыд! — ахнула Агриппина, и в тот момент стул под ней возмутительно хрустнул, явно разделяя её негодование.
— Это ведь московские? — с надеждой в голосе уточнила она.
— Средние, дорогая. Средние по России, — почти плача, констатировала Аглая Никитична.
Агриппина машинально полезла в спасительный карман № 3, но, нащупав нужный флакон, вдруг передумала.
— Вот такие дела, Грушенька, — горько подытожила Аглая. Но тут же, с ноткой оптимизма, добавила: — Вообще-то говорят, что порядочные тоже есть, некоторые источники даже утверждают, что их большинство. Надо на месте разбираться. Но учти, единственное, к чему ты должна быть готова, — это ко всему!
Завершив свой невесёлый доклад, Аглая Никитична поспешила по своим делам. Коих, по её словам, накопилось немало за время её интернет-исследований.
— Только, пожалуйста, не помирай, — пошутила она, прощаясь.
Шутка прошла мимо. Агриппина в ответ лишь неуверенно кивнула подруге на прощание. И лишь дверь за Аглаей захлопнулась, как живот Агриппины издал борборигмус такой силы, что задрожали стёкла в рамах. Затяжная куриная диета, на которую Агриппину посадили недавние обстоятельства, беспощадно мстила. Словно безвинно умершие несушки передавали громкий привет с того куриного света. Желудочно-кишечный бунт требовал немедленного подавления.
— Пора бы мне повеганить, — затейливо подумала Агриппина.
Организм запросил картошку, желательно жареную да с лучком. Она не стала противиться. Набрав своих лучших сортовых клубней и оседлав вращающийся табурет во дворе, Агриппина Петровна начала методично снимать кожуру с картофелин, ловко орудуя ножом. Тонкие полоски кожуры падали в ведро, а её мысли витали в счастливом предвкушении обеда. Идиллия длилась недолго. Ушей Агриппины достиг странный чавкающий звук, будто бы утка шлёпала по грязному месиву, бывшему ещё неделю назад сельской дорогой. Причём шагала утка широко и, по-видимому, куда-то очень спешила. Чавканье нарастало.
— Какая крупная утка, — удивлённо подумала Агриппина, продолжая чистить картофель.
Внезапно звук прекратился. И в следующий момент раздался протяжный тоненький голосок: «Бааабушка… Бааабушка…». Агриппина Петровна вздрогнула так, что чуть не отправила в ведро с кожурой и свой палец. Внучка у неё, конечно, в природе существовала, но училась сейчас в Москве и разговаривала совершенно в другой тональности.
— Даа, внученька? — решила подыграть Агриппина, с шуршанием и скрежетом разворачивая корпус в сторону звука. Перед её глазами предстала девчушка лет семи-восьми с огромным, выцветшим грязно-розовым ранцем. Девочка была почти по уши в грязи: на одежде чернели тёмно-коричневые разводы, коленям и ладоням тоже изрядно досталось, а обувь и вовсе превратилась в два цельно грязевых комка. От неожиданного вопроса она удивлённо заморгала, громко шмыгнув носом.
— А вы не моя бабушка, — собравшись, бойко ответила девочка, вытирая руки о юбку, которая, казалось, была ещё грязнее её ладоней.
— Твоя правда. Моя внучка постарше и куда аккуратнее. Меня Ариппиной Петровной звать, — оценивающе прищурившись, ответила она, — А ты откуда такая хухря пришла?
— Никакая я не хухря, я Антонина! — гордо ответила девочка.
— Аа-а, Тоська Ласточкина, — узнала девчушку Агриппина. — В мои курмыши каким ветром задуло?
И Тоська сбивчиво и невнятно залепетала что-то о заболевшем Шурике, водителе школьного автобуса. О том, что родители тоже сейчас приболели и сегодня не смогли проводить её в школу. О том, как она три раза плюхалась в лужу и три раза вставала… Потом будто опомнившись, спросила:
— У вас можно помыться?
— Можно, — медленно, с расстановкой ответила она, дочищая последнюю картофелину.
Первый этап омовения прошёл у колодца. Затем Агриппина, подхватив картошку, двинулась ко входу в дом. Тоська же осталась стоять.
— Ну, чего встала будто укор совести! Пойдём домываться-достирываться! — бросила она тут же просиявшей девчушке.
В доме уже тёплой водой Агриппина старательно отмыла и застирала всё, что можно было.
— Картошку будешь? — между делом поинтересовалась она.
— А можно? — посмотрев на неё щенячьими глазами, спросила девчушка.
— Можно, — снова медленно и с расстановкой ответила Агриппина.
Золотистые ломтики картофеля весело шкварчали на сковороде, а аромат жареного лука заполнил всю кухню. И стар, и млад предвкушали: дофамин потёк рекой, настроение улучшалось с каждой минутой.
Антонина не умолкала, она рассказывала обо всём на свете, умудряясь при этом поглощать картошку с огромной скоростью. В какой-то момент Агриппина, не выдержав, решила сделать ей замечание:
— Тоська, прожуй, потом телелякать будешь!
— Антонина я, — самоуверенно и с набитым ртом ответила девочка.
— Антониной будешь, когда я помру, — отрезала Агриппина, и хотела было лихо добавить: — Лет через тридцать, — но, вспомнив злополучный сон, осеклась.
Тоська сразу же перестала жевать и, сглотнув, дрожащим голоском полным удивления и тревоги спросила:
— Бабушка, вы умираете?
— Глупости! Доедай давай, а не болтай тут всякое! — всплеснув руками, ответила ей Агриппина и уже чуть тише добавила: — Всё может быть. Вон динозавры тоже не собирались вымирать, да только астероид приключился!
— Так динозавры-то глупые были, их не жалко, — успокаивалась Тоська, доедая остатки картошки.
— А меня жалко? — улыбнулась Агриппина.
Тоська оценивающе посмотрела на неё и бойко ответила:
— Тебя, бабушка, было бы жалко!
То ли куриные токсины уже почти выдохлись, то ли животворный эффект жареной картошки сказывался, но в тот момент Агриппине Петровне стало легко и спокойно, как не было уже очень долгое время.
Девчушка, досыта наевшись, сердечно поблагодарила хозяйку, собрала всю посуду со стола и деловито отправилась её мыть. Агриппина всё ещё пребывала в состоянии лёгкого блаженства и не стала препятствовать самоотверженному акту детской хозяйственности. Когда посуда была вымыта, Антонина Ласточкина совсем по-взрослому спросила, который сейчас час.
— Так вон же часы висят, — показала на стену Агриппина.
— Я по таким не умею, — взрослость куда-то улетучилась, и Тоська виновато потупила взгляд.
— Без пятнадцати два, — пришла на помощь хозяйка.
Девчушка занервничала и засуетилась.
— Ой, домой пора срочно, — побледнев, лепетала она, — А то попадёт.
— Подожди минуту, сейчас соберусь, провожу тебя, — безапелляционно заявила Агриппина Петровна.
Антонина радостно кивнула и пошла ждать на улицу. Агриппина собралась по-армейски быстро, а когда вышла во двор, глазам её предстала лежащая брюхом кверху Джульетта и Тоська, начёсывающая это мокрое, бессовестное, но довольное пузо.
— Вот же предательница! — подумала Агриппина, закрывая двери. — Вообще-то ни с кем, даже с Алей, себе такого не позволяет, — пришло ей следующей мыслью.
— А почему собачка на верёвке? Она же такая хорошая, — Джульетта млела от Тоськиных ласк.
— А потому, деточка, что наказана она за своё шелудивое поведение.
— Может, простим? — умоляюще попросила Тоська, сочувственно глядя на рыжую пленницу.
Агриппина посмотрела на Жульку, потом на девочку, потом снова на собаку и сказала: «Может и простим. В конце концов, это первое её подобное правонарушение». Арестантка радостно завиляла хвостом в предвкушении свободы.
Как только оковы пали, Джульетта на радостях, взвизгивая, сначала бросилась с объятиями и поцелуями к хозяйке, но не почувствовав взаимности, переключилась на девочку. А потом и вовсе решила увязаться с ними.
Семья Ласточкиных была печально известна в Почечуево, а местами даже за его пределами. Конечно же, Агриппина прекрасно знала, где они обитают. Удивляло лишь то, какой прекрасной девчушкой оказалась Ласточкина младшая. С неба капало. Шли они быстро, Тоська явно нервничала и всё время торопила свою взрослую спутницу. Правда, в один момент пришлось свернуть не в тот переулок, тем самым немного удлинив путь, так как на горизонте показался малиновый кандибобер. На Пелагею сейчас никак не было времени. Джульетта игриво следовала за ними, но на подходе к дому Ласточкиных, она вдруг замерла, жалобно поджав хвост.
— Большое спасибо вам, бабу… Агриппина Петровна, — серьёзно сказала Тоська, снова перейдя на «вы» и слегка от этого смутившись. — Родители сегодня болеют, поэтому пригласить вас не могу, — ещё более официально добавила девочка. Агриппина хотела было что-то ответить, но тут дверь распахнулась, и на крыльце появился чрезвычайно уставший Василий Ласточкин, отец семейства.
— Ааантонина, Антонииина! — завывающе позвал он дочь. Но увидев почётное сопровождение в лице Агриппины Петровны, приосанился и заправил измаратую майку в провисшие рейтузы:
— Дорогая, драгоценная наша Агриппина Петровна, безумно-безумно рад! — Василий расплылся в такой широкой улыбке, что казалось, она вот-вот выйдет за пределы его лица и отправится в самостоятельное путешествие.
— Привет, Вася, — спокойно ответила она. — Я тут дочку твою встретила, разговорились по дороге, задержала её, в общем.
— Живо в дом! — зло скомандовал он Тоське. — С ней-то? Разговорились? О чём можно разговориться с ребёнком? — удивлённо спросил Ласточкин старший, немного покачиваясь.
— Зря ты так, Вася, дочка у тебя оказалась очень приятной и воспитанной собеседницей, — мягко ответила Агриппина.
Василий лишь непонимающе пожал плечами и вдруг снова расплылся в улыбке:
— Агриппина Петровна, что же вы не заходите, мокните под дождём? Поболтаете с моей Люськой, гости у нас, нынче, — редкость.
Момент требовал согласия, и, немного помедлив, Агриппина его дала. На всякий случай она бросила взгляд на Жульку, усевшуюся под старую липу, со словами: «Сиди тут. Скоро буду» — и проследовала за хозяином. Дом Ласточкиных производил смешанное впечатление: ощущение глубокой запущенности сочеталось с проблесками слабой надежды, которую вселяли разбросанные тут и там детские вещи. Запах на кухне стоял такой, что по несчастию залетевшие сюда мухи тут же теряли сознание, падая оземь. Людмила Ласточкина устала в этот день поменьше мужа и выглядела в целом здоровее. Она поприветствовала Агриппину и, догадавшись по её взгляду, сразу распахнула окна со словами: «Ну и духота сегодня!».
— Агриппина Петровна, посидите с нами, посидите, пожалуйста, — почти хором щебетали Ласточкины, — выпьем чутка, поговорим о том о сём, вот перцовка у нас отличная!
Агриппина согласилась пригубить, надеясь, что жгучий вкус перца хоть немного отвлечёт её обонятельные рецепторы:
— Чуть-чуть, — сказала она, продублировав своё согласие выразительным жестом.
— Агриппина Петровна, вы что же, за рулём?! — воскликнул Василий и тут же взорвался конским хохотом.
В этот момент на кухню заглянула Тоська и быстро налила себе воды. Агриппина встретила её взгляд, который красноречивее любых слов говорил: «Простите меня, пожалуйста».
— Антонина, быстро к себе и за уроки! Сейчас у меня ремня схлопочешь! — прорычал Ласточкин, закинув в себя залпом пятьдесят с гаком грамм перцовки.
— Вась, Васенька, ну успокойся, пожалуйста, не при гостях же, — полезла успокаивать его супруга.
— Отстань, Люська! Я-то в обучении толк знаю! — он с силой оттолкнул руку Людмилы, — Задница на Руси лишь в воспитательных целях создана! — Василий попытался сделать назидательный жест, но пошатнулся, и его указательный палец едва не зарядил Люське в глаз.
— Какой специалист, — иронично вставила Агриппина.
— Да, специалист! Я воспитываю своего ребёнка здесь и сейчас! — не поняв иронии, горячился Василий. — Вот у вас, Агриппина Петровна, дети давно выросли. Вы, наверное, и забыли, как это — воспитывать? А я здесь и сейчас именно этим занимаюсь!
— Что-то, возможно, подзабыла, но основы до сих пор помню прекрасно, — грустно ответила она.
— А я здесь и сейчас! Понимаете? Мир изменился! — не унимался Василий.
Духота становилась невыносимой, тут бы были бессильны все окна в доме распахнутые настежь.
— Давайте тост за воспитание! — вдруг предложила Агриппина.
— А давайте, — невнятно поддержал её отец семейства и, не чокаясь, моментально употребил.
Тост за воспитание стал для Василия последним, после него он устал окончательно.
— Сейчас я его уложу и вернусь, — засуетилась благоверная.
Агриппина понимающе кивнула. Людмила быстро справилась с задачей — чувствовались сноровка и немалый опыт — и вернулась за стол.
— Агриппина Петровна, ради Бога, простите, тут такое дело… — начала сбивчиво оправдываться Люся.
— Что ж передо мной извиняться, — остановила её Агриппина. — Я старая и уже лет тридцать ни на кого не обижаюсь. Пустое это дело — обиду в себе носить. Просто делаю выводы. Девчонку жалко, пропадёт ведь, — с горечью закончила она.
Ласточкина продолжала блёкло и сбивчиво оправдываться за свою семью, уверяя, что всё не так плохо, как могло показаться. Муж не всегда такой, а когда трезвый — просто золото. Антонину учителя постоянно хвалят. А сама она недавно устроилась на работу сменщицей в недавно открывшийся в Почечуево пункт выдачи заказов.
Вдруг она замолчала, глотнула перцовки и расплакалась. Агриппина не стала её утешать, иногда лучшее утешение — просто поплакать, обнажить душу, в присутствии постороннего человека. Тоська выглянула из-за дверного косяка, готовая броситься утешать маму, но Агриппина махнула рукой, показывая, что пока не время. Девчушка послушно скрылась.
— Знаете как сильно я его любила, — немного успокоившись заговорила Людмила. — Лучший парень на селе был: высокий, удалой, мечтал чуть ли не весь мир покорить… Да вы, Агриппина Петровна, сами всё помните — ведь с младых ногтей нас знаете.
Помню, конечно. И как на своей иномарке по селу лихачил, и как песни под гитару на берегу орал, и как яблоки мои из сада таскал… Всё помню, будто вчера было, — с грустной улыбкой ответила Агриппина.
— Потом была свадьба и два года абсолютного счастья. Родилась Антонина. Вася был полон надежд и идей, мечтал открыть собственный бизнес: что-то постоянно изучал, куда-то ездил, с людьми общался, — продолжала Людмила. — И вдруг что-то словно сломалось в нём. А самое обидное: я никак не могу понять что именно, — она посмотрела на Агриппину глазами полными слёз. — То ли я где-то не долюбила, то ли мечты его никак не хотели сбываться, а мир не хотел покоряться, то ли сельский быт его задушил, то ли ещё что-то! — надрывно, всплеснув руками, вскрикнула Людмила. — И так год за годом всё катится в никуда. Я раньше спиртное вообще не переносила, а сейчас запросто: лишь бы сбежать от этой никчёмности, от собственного убожества и от мужа с его бесконечными запоями, — её мокрые глаза зло сощурились, а в голосе зазвучала сталь. Видимо, Людмиле захотелось побыстрее сбежать и от этих неожиданно нахлынувших эмоций, она сделала глубокий глоток, прежде чем продолжить:
— Я до сих пор люблю его так же сильно, но сейчас так же сильно и ненавижу. Понимаете?
Агриппина понимающе кивнула, прикрыв глаза.
— Мы уже у каких только врачей и не были, как только не кодировались, даже в Москве у знаменитого профессора Генриха Крауткопфа бывали. Анализы всякие сдавали, томограммы делали, а профессор лишь бегло посмотрел, поцокал и заявил, что виной всему исхудалая префронтальная кора да расхлябанная дофаминовая система. Предложил кодироваться по новой немецкой методике с психологическим сопровождением. Надо ехать, это наш последний шанс! — вздохнув, закончила Людмила.
Агриппина, увы, никаких компетенций в новаторских немецких технологиях лечения алкоголизма не имела, поэтому не стала и комментировать. Людмила, излив душу, начала успокаиваться и её мысли потекли в прагматично-бытовом русле (насколько это было возможно после нескольких стопок перцовки).
— Агриппина Петровна, как же хорошо, что вы зашли! Простите меня за всё что, наговорила: не выдержала, накипело.
— Ничего страшного, главное, полегчало, — ответила она и, наблюдая явную положительную динамику, сама сделала небольшой глоток перцовки.
— Агриппина Петровна, нам нужно, как я говорила, будет в Москву отбыть полечиться, буквально на пару дней. Можете за Антониной присмотреть? Одну оставлять её нельзя, а с собой брать не хотим. Не нужно ей на все эти процедуры заморские смотреть. Очень вас прошу! Мы вас с детства знаем, доверяем полностью! — умоляла Людмила.
Агриппина крепко задумалась.
— Люда, я не против, но мне на днях нужно срочно в райцентр съездить. Дело исключительной важности, — серьёзно ответила Агриппина.
— Ничего страшного, возьмите Антонину с собой, она очень послушная. Им как раз в школе сказали купить новые учебники, кажется, по истории или что-то в этом роде. У нас в Почечуево таких современных книг днём с огнём не сыщешь, — продолжала уговоры Людмила. — Я сейчас вам дам деньги, — полезла она в свою потёртую замшевую сумку.
— Хорошо, договорились. Денег никаких пока не надо, на учебники я как-нибудь наскребу, — согласилась Агриппина, жестом остановив, начавшееся Люськино хмельное копошение в сумке.
— Спасибо вам огромное! Очень нас выручаете!
На этой благодарственной ноте вдруг раздался оглушительный храп из соседней комнаты, словно будильник, напоминающий Агриппине, что пора отчаливать. Уже у двери к ней подбежала Тоська. Крепко, как только могла для своих восьми лет, обняла её нижнюю часть, прошептав тихо-тихо: «Бабушка, спасибо».
Джульетта, увидев выходящую хозяйку, радостно завиляла хвостом, предвкушая скорое возвращение домой. В обратный путь они двинулись путь под ритмичный Васькин храп, доносящийся из распахнутого окна.
Лишь один вопрос не давал Агриппине покоя: какую такую историю могут изучать дети во втором классе?

IV. Семейный реликварий
Аглая Никитична, переделав домашних дел с запасом на неделю вперёд, пребывала в нервозном состоянии. Сны с развитым сюжетом ей обычно не снились, а уж вещие — и подавно. Однако мысль о внезапной кончине тоже намертво застряла в её голове, равно как и осознание того, что необходимых похоронных накоплений у неё нет. Буквально ни гроша за душой. С этими тяжёлыми думами она зашла в сельский минимаркет, где у прилавка суетились всё те же леопардовые лосины, вызывающе контрастирующие с кофтой приятного панталонного оттенка.
— Алла, добрый день, — задумчиво поприветствовала управляющую-продавщицу Аглая.
— Да-да-да, Аглая Никитична, здравствуйте! — отряхнувшись от крошек какой-то выпечки, ответила Алла.
— Хлеб свежий, сегодняшний? — спросила она.
— Хлеб хороший, — послышался невнятный ответ.
— Алла? — переспросила Аглая, испытующе глядя ей в глаза.
— Вчера утром привезли, но ещё свежайший! Говорю вам как ответственный продавец, — добавила Алла, зная дотошность Аглаи.
— Раз ответственно, то возьму. Ещё пару вот этих рогаликов да сырка бы твоего домашнего, — с улыбкой заказала Аглая.
Мадемуазель Брызгалкина посмотрела на неё с видом возмущённого холодца:
— А вы разве не знаете?
— Чего я не знаю? — удивилась Аглая.
Аллу понесло: она перешла в своё излюбленное амплуа сарафанного радио. Лосины тут же были подтянуты, и начался рассказ о злоключениях её старушки Эсмеральды. Джульетта в этом рассказе предстала собакой размером с телёнка, с глазами, горящими нечестивым пламенем. Точь-в-точь собака Баскервилей!
— Чуть до белого колена меня не довели! — сокрушалась Брызгалкина
— Каления, — поправила её Аглая, улыбаясь.
— Да-да, до него самого! — не услышав разницы, машинально ответила Алка.
— Корову-то отбили? — с трудом сохраняя серьёзный тон, спросила Аглая Никитична.
— Отбили! — гордо заявила Алла. — Будь моя воля, я бы таких монстров только на цепи и держала! Лишь из уважения к Агриппине Петровне жалобы писать никуда не стала. А могла бы! Однако доверилась её честному слову и полным сожаления глазам, — угрожающе тряся пальцем, добавила она.
— А с сыром что? — попыталась вернуть раздухорённую продавщицу в торговое русло Аглая.
— А нет никакого сыра! И не будет пока, — развела руками Алла. — У Эсмеральды моей после того треклятого нападения всё молоко скисает. Только и успеваю молозиво сцеживать, — сокрушалась Брызгалкина.
— Могу простоквашу со скидкой продать, — мрачно отшутилась Алла.
— Не надо, спасибо, Алла, — вежливо отказалась Аглая.
— Тут ещё эта сумасшедшая Пелагея развернула информационную кампанию против моего минимаркета. Ох, беда не приходит одна, особенно у нас в Почечуево, — сетовала Брызгалкина.
— А что с Пелагеей? Вроде недавно общались, всё как обычно, — улыбнулась Аглая.
— Да за пирожок эта мерзавка мстит! Как-то пришла, набрала продуктов и лишь один пирожок с капустой. Так пока она деньги в своём драном мешке искала, я решила этот пирожок в микроволновке погреть, думала, она его дорогой съест. Пелагея такой крик подняла: мол, я её еду облучаю, смерти ей хочу, что своей микроволновкой я всё село идиотами сделала! Кинула деньги и ушла. Ладно бы просто ушла, так теперь всем рассказывает, что я чуть ли не отравительница-рецидивистка.
— Алла, да брось ты. Что народ перестал к тебе ходить? Как ходили, так и ходят. И Пелагея есть захочет — придёт. Наполнение животов всегда насущнее, чем опустошение голов. Иначе все уж повымирали бы давно… — тут Аглая внезапно осеклась, вспомнив о своих финансовых заботах.
— Алла, ты, как ответственный продавец, скажи мне, что сейчас народ покупает? Мне тут дополнительный доход понадобился, вот решила своё добро распродать.
— Аглая Никитична, так всё сейчас покупают! Берут и дребедень, и антиквариат, — встрепенулась Алла, услышав профессиональный вопрос. — Главное — реклама: себя красиво подать, а для этого интернет нужен. Вон сколько площадок для онлайн-торговли пооткрывали. Торговля — она ведь кровь и плоть любой экономики, будь то сельской или мировой! — пафосно продолжила Брызгалкина.
— Очень интересно, — закивала Аглая.
— Изучите, всё в сети есть. Если уж лежит без дела что-то в доме, то и выставите на продажу. С глаз долой… а деньги в карман, как говорится, — с хитроватым прищуром учила её Алла. — Покупатель всегда сыщется.
— Спасибо, Алла, за советы. Всенепременно изучу. А Эсмеральде твоей — скорейшего выздоровления, надеюсь, всё с ней будет хорошо, — с этими словами Аглая Никитична простилась с управляющей-продавщицей и пошла штудировать азы онлайн-торговли.
Дом, где жила Аглая, в Почечуево почему-то называли скворечником. Хозяйка догадывалась, что виной тому — большое окно «бычий глаз» в витиеватом резном подрамнике, украшавшее фасад мансарды. Скворцы, однако, здесь не обитали, а жили лишь хозяйка да её кот Руперт. Кот был совершенно обычного дворового окраса — полосатый табби, — но в этой своей простоте он выглядел настолько великолепно, даже аристократично, что Аглая частенько добавляла к его кличке почётный титул «Сэр» Руперт, увидев хозяйку, вылез из-под голубой ели, поднял свой пушистый хвост и поспешил за ней в ожидании полуденного угощения.
Аглая Никитична, удовлетворив гастрономический запрос кошачьей аристократии, сразу полезла в интернет. Правду сказала Брызгалкина: маркетплейсы пестрели товарами на любой вкус. Продавалось всё, и, по всей видимости, это самое всё кем-то покупалось. Оставалось понять, что же такое предложить алчущему всего и вся абстрактному покупателю. Она начала ходить по дому, внимательно обследуя его на предмет потенциальных товаров.
Ноги сами собой привели её на мансарду, в самое сердце дома-скворечника. Бывая на мансарде редко и всё как-то между делом, Аглая Никитична сейчас будто попала в другой мир. Её глазам предстали залежи, казалось бы, всего на свете. В одном углу, в паутине, стояли три пары лыж: детские, взрослые и сломанные. Где-то под потолком чуть колыхались гирлянды пучков высохших трав разной степени сохранности.
— Зачем только сушила? — вслух подумала Аглая, но, увидев пучки выцветшей лаванды, ответила сама себе: — Так-с, лаванда у нас была от моли.
Но то ли моль эволюционировала, то ли поволжская лаванда не была так ядрёна, шуба, висевшая рядом, была изрядно поедена. Не уберёг даже чехол. У противоположной стены стояли нагромождения сундучищ и сундучков. Рядом пылилась пара стульев с резными ножками и спинками: ситцевая обивка их была порядком изодрана, а кое-где даже повылазили пружины. Компанию историческим стульям составлял старинный комод, хранивший семейные фотографии и старые дневники.
По молодости Аглая Никитична пробовала себя в эпистолярном жанре: писала прозу, а в особые дни душевного трепета получались даже стихи. Но как прекрасны были её произведения в голове, так скверно они выходили на бумаге. Будучи человеком самокритичным, она быстро прикрыла эту лавочку. Однако записи свои решила сохранить как неоспоримое свидетельство присутствия нежного возраста в своей биографии.
Воспоминания струились сквозь её мысли, живо рисуя в воображении людей, давно ушедших, но памятных сердцу. Она даже присела на один из стульев, обивка которого была посохраннее. Из объятий нахлынувших воспоминаний её вырвал Сэр Руперт, запрыгнувший ей на колени и потребовавший всем своим видом: «Гладь меня, мой человек».
— Чего ты, мой хороший? — риторически спросила она кота, начиная поглаживать мягкую поблескивающую на солнце шерсть.
Ответом ей был довольный прищур зеленых глаз и размеренное мурчание, словно скупое «Благодарю» от его кошачьей милости. Получив свою послеобеденную порцию ласки, Руперт был отправлен на пол, а Аглая продолжила осматривать мансарду.
Блуждающий взгляд упал на старинную жирандоль, пылившуюся на полу у комода. Жирандоль та была из патинированной бронзы: от центрального стержня отходили четыре изогнутые ветви, стилизованные под виноградные лозы. Одна лоза была чуть сильнее отогнута по сравнению с тремя другими, но это не портило общего впечатления. Каждую из лоз-ветвей украшала хрустальная подвеска в виде капли, а в основание были вставлены финифтяные пластинки с растительными узорами. Аглая протёрла конструкцию, повертела её в руках, затем поставила на комод и отошла.
«Красота же!» — довольная своей находкой, пропела она.
Откуда в доме взялась эта жирандоль, она точно не помнила: вроде бы покойным родителям её кто-то когда-то дарил. На вид — совершеннейшая реликвия, да и в хозяйстве без надобности. Вдохновлённая драгоценной находкой, Аглая Никитична с утроенным энтузиазмом принялась искать новые вещи. С каждым новым потенциальным товаром она ощущала себя всё богаче, будто покупатели уже найдены, сделки заключены, а деньги вот-вот окажутся в кармане.
Через несколько часов реликварий, ещё утром бывший пыльной мансардой, набитой всяким хламом, был зачищен. В конце операции Аглая Никитична и вовсе почувствовала себя особой исключительно высокородной с миллионным наследством в антикварном эквиваленте. Мысли сэра Руперта, наблюдавшего за метаморфозами в настроении хозяйки, остались невысказанными: он лишь свернулся на безопасном расстоянии, прикрыв нос от летящей повсюду пыли.
На продажу первым делом решено было отправить жирандоль и коллекцию мельхиоровых ложечек с эмалью с изображением членов Политбюро, в количестве пяти штук. Следом в очереди были отцовские часы «Ракета» с классическим дизайном, стальной портсигар «Вперёд к звёздам» от «Красного штамповщика», набор матрёшек ручной росписи, чайный сервиз в стиле Гжель на две с половиной персоны и множество других реликвий советской эпохи, которые, казалось, только и ждали своего звёздного часа.
Дальше всё происходило как в тумане. Аглая, вдохновлённая будущими прибылями, машинально шерстила интернет в поисках подходящей платформы. После изучения всех комиссий, логистики и требований к продавцам, подходящий маркетплейс был выбран.
— Так-с, физическое лицо, — кликнула Аглая. — А какое же я ещё лицо? — шутила она сама с собой. — Указать данные. Одну секундочку, — Аглая полезла в свой ридикюль за паспортом. — Пять минут — и готово, — весело заключила она, убирая паспорт.
Теперь предстояла самая приятная часть: сделать фотографии драгоценных реликвий. Недолго думая, Аглая Никитична постелила свежую скатерть с рюшами, зачем-то заварила чай, наполнила чайную пару и, как вишенку на торте, высокохудожественно разбросала несколько баранок на столешнице. После кропотливой подготовки она водрузила жирандоль с заранее насаженными красными витыми свечками в центре этого благолепия. Отошла с телефоном, сделала несколько снимков, присмотрелась и осталась решительно недовольна.
Недовольство Аглаи вызвали старые выцветшие занавески, и так и сяк попадавшие в кадр. Пришлось менять и их. Теперь чуть приоткрытое окно на заднем плане красовалось в обрамлении нежно-голубой органзы с едва заметным растительным орнаментом. Фотографии получились чудесные: из них на зрителя буквально сочились теплота и домашний уют, будто Аглая продавала не старый подсвечник, а мечту о счастливой сельской жизни.
«Свечи уж зажигать не буду, а то подумают, что совсем деревенская дурочка», — хихикала про себя Аглая.
В тех же декорациях снимались и мельхиоровые ложечки. Правда, на этот раз в массовке вместе с баранками и чайной парой участвовала пузатая сахарница, доверху наполненная кусочками рафинада. Ложечки то выстраивались в шеренгу, то разбегались в разные стороны, то поочерёдно запрыгивали в сахарницу. В процессе этих упражнений Аглая Никитична решила сторговать не пять, а четыре мельхиоровых ложечки: уж больно дорог был её сердцу Леонид Ильич, на время правления которого пришлась её молодость. Товарищ Брежнев был бережно изъят из пятёрки и отправлен на хранение уже не в сундук, а в прикроватную тумбу.
Вечерело. Описание товаров далось Аглае Никитичне относительно легко, правда, не во всех деталях истории своих товаров она была уверена, поэтому кое-где пришлось использовать примерные и обтекаемые формулировки. Оставалась сущая мелочь — оценить свои сокровища в национальной валюте. И тут Аглая забуксовала. С одной стороны, продешевить не хотелось: деньги были нужны на дело первой необходимости. А с другой стороны, если заломить цену, то потенциальные покупатели разбегутся. Да и, в общем-то, ещё вчера эти вещи были хламом — размышляла она, перескакивая с одной интернет-страницы на другую.
Поразмыслив, Аглая Никитична решила подойти к делу системно: взяла блокнот и начала выписывать цены на аналогичные товары. Не сказать, что сетевые просторы пестрели аналогами бронзовой жирандоли с финифтью и хрусталём или коллекционными ложечками с изображениями членов Политбюро. Однако три страницы блокнота всё же заполнились.
Тем временем часы перевалили за полночь. Теперь нужно лишь посчитать среднее и поставить цену чуть ниже рынка. Не самый лучший подход к оценке семейных реликвий, но ничего другого Аглая Никитична в столь поздний час придумать не смогла, а завершить операцию ей уж очень хотелось. Она добавила способ доставки: курьером или транспортной компанией, поскольку не думала, что кто-то из местных соблазнится на её сокровища.
И вот два объявления были готовы.
Уставшая, но довольная Аглая Никитична, отходя ко сну, размышляла о том, как непроста всё-таки интернет-торговля. Рядом на кровати, удовлетворённый тем, что хозяйка наконец успокоилась, пристроился и Сэр Руперт.
Утром, только проснувшись, Аглая, как новоиспечённый адепт интернет-торговли, сразу потянулась к телефону. Войдя в приложение, она с восторгом обнаружила, что за ночь и жирандоль, и ложечки собрали по паре десятков просмотров и несколько лайков. Одна дама с ником «Анюта777» поинтересовалась, уместен ли торг за жирандоль, ведь одна из ветвей была слегка согнута. «Что ж, справедливо», — решила Аглая и тут же предложила снизить цену. «Эх, вот она — популярность», — с удовлетворением подумала она, потягиваясь в кровати. Сэр Руперт тоже потянулся, протяжно зевнул и требовательно посмотрел на хозяйку.
— Сейчас-сейчас, ваше благородие, — весело пропела Аглая, вставая с кровати и направляясь на кухню. Кот бодро последовал за ней.
— Овсянку не предлагаю. Сегодня на завтрак, — сказала Аглая, разглядывая цветастый пакет, вынутый из холодильника, — корм «Сеньор» с повышеннным содержанием ягнёнка, — с выражением прочитала она, надев очки.
Повышенное содержание ягнёнка явно пришлось Руперту по вкусу: с завтраком он расправился быстро.
— Теперь и себя пора накормить, — решила Аглая, закончив утренний туалет. — Вот мне овсянка вполне сгодится.
Только каша была поставлена на плиту, как телефон издал звук прилетевшего уведомления. Аглая Никитична бросилась к телефону. Анюта777 была готова на сделку, а жирандоль нужно было отправить не куда-то в столицу, а в наш райцентр.
— Райцентр, так райцентр, — пожала плечами Аглая, решив, что так даже лучше: товар быстрее дойдёт.
В этот момент овсянка недовольно забулькала, отвлекая её от мыслей: «Кто же там, в райцентре, такой ценитель старинных подсвечников?». Масло было добавлено, огонь убавлен — каша успокоилась. Вдруг опять телефон: на этот раз звонок. На проводе усатый голос, представившийся Игнатом Палычем из Москвы, рассказал о своей коллекции предметов советского времени. Игнат Палыч грезил планами открыть небольшой музей с памятными предметами безвозвратно ушедшей эпохи. Он долго расспрашивал об истории ложечек. В конце концов они договорились о доставке. Уже в самом конце разговора пожилой коллекционер вдруг поинтересовался, нет ли такой же ложечки с Брежневым.
— Ильича на продажу нет, — сухо ответила Аглая и поспешно попрощалась, так как запах, доносившийся от плиты требовал срочного вмешательства.
Меры были предприняты, но овсянка оказалась безнадёжно испорчена. На завтрак пришлось довольствоваться плебейскими бутербродами с бывшим ещё вчера свежайшем хлебом. За окном лило. Аглая без аппетита доела второй бутерброд, запив его остатками холодного чая, и принялась за упаковку реликвий.

V. Путешествие в райцентр
Агриппина Петровна одиноко сидела на своём любимом вращающемся табурете. Козырёк над крыльцом, украшенный выцветшими резными полотенцами, защищал её от беспрерывного дождя, но не от мрачных мыслей. Сны после явления Аграфены ей и вовсе перестали сниться: засыпаешь — чернота, просыпаешься — будто вурдалак из могилы встаёшь. Всё это было знамением чуть ли не более скверным, чем сам злополучный сон. Почечуево капитально заволокло, погода стояла мерзкая: сплошь сырость и безбрежная серость. То же было и на душе.
— Сейчас бы самое время и помереть, да вот только не на что, да и негде, — уныло текли её тёмные мысли. Филимон с Аглаей куда-то пропали. — Тут ещё за Тоськой пообещала присмотреть… без пяти минут покойница, — зло ухмыльнулась Агриппина, когда на горизонте замаячили три фигурки с двумя зонтами.
Фигурки быстро семенили по дорожной грязи и, наконец, приблизились к крыльцу Агриппины.
— Агриппина Петровна, добрый день! — первой поприветствовала хозяйку дома Людмила.
— Ну, здравствуйте, Ласточкины, — угрюмо ответила Агриппина, вставая и жестом приглашая в дом.
— Мы вам Антонину привели, — нервно проговорила Ласточкина старшая, — и вещи её принесли, буквально на пару-тройку денёчков.
Василий с трудом протянул Агриппине бело-синий баул, доверху набитый каким-то пёстрым тряпьём. Но через пару секунд осознал свою ошибку и, бормоча: «Извините, да что же это я», — поспешно занёс пожитки в сени. Выглядел он откровенно плохо: землистого цвета подпухшее лицо украшали мелкие царапинки, характер которых явно указывал на причастность безопасной бритвы. Движения его были рваными, механическими, а раскрасневшиеся глаза, обрамлённые разбухшими веками, были постоянно опущены. Тяжёлая абстиненция красноречиво говорила сама за себя. Тоська же, наоборот, поздоровавшись, молчала и смотрела на Агриппину озорным и сияющим взглядом, так дети смотрят на желанный подарок в упаковке, который, однако, пока нельзя трогать.
— Ну, мы побежали, автобусы сейчас редко ходят, в объезд, мост же наш ближний подтопило, начал разваливаться, — бросила Людмила, прощаясь.
Агриппину эта новость неприятно удивила, сразу же захотелось разузнать подробности, но старшие Ласточкины уже отчаливали. Внезапно Василий, пройдя пару шагов, повернулся, поднял заплывшие глаза, сверкнув краснющими склерами, и сказал:
— Агриппина Петровна, простите.
— Ничего, Вася, знаешь ведь — я баба тёртая, — спокойно ответила она, и тут же добавила, — хорошей вам дороги, — и уже вполголоса, когда они отошли, — и эффективного лечения.
— Ну что, Тоська, айда в дом, — позвала девчушку Агриппина. Та в ответ лишь радостно кивнула и тут же побежала обустраиваться на новом месте. Агриппина вздохнула, посмотрела на серое небо, которое, казалось, тоже вздыхало, слезами роняя на землю бесконечные капли, и вошла следом.
Пока Тоська разбирала свои вещи, Агриппина решила позвонить Филимону и справиться о судьбе сельского моста.
— Филя, алло! Что там за история с нашим мостом приключилась? Мне Ласточкина обмолвилась, будто бы его подтопило, — поинтересовалась она.
— Ну да, всё так: нет теперь той переправы, — с сожалением ответил Филимон. — Я ребятам своим из администрации звонил, как есть сказали: смыло мосток, причём не только наш один, — грустно подытожил он.
— Когда обещают восстановить? — озабоченно спросила Агриппина.
— А неизвестно это. Говорят, мост на балансе не числился, документов никаких нет, соответственно, и денег на ремонт тоже не предусмотрено, — заявил Филимон.
— Это что же такое?! Мы выходит всю жизнь по несуществующему мосту ездили? — возмутилась Агриппина. — Как же теперь в райцентр добираться? Мне же срочно надо, сам знаешь! — горячилась она.
— Грушенька, не переживай, свожу я тебя, в лучшем виде доставлю. Я ведь уже шноркель на свою старушку пристроил, теперь она у меня вездеходная! — гордо заявил Филимон. — И место знаю, где иной раз даже люди речушку нашу вброд форсируют. Оно на возвышенности, поэтому и затопить не должно, — уверенно добавил водитель вездехода.
— Когда трогаем? — уже спокойнее спросила Агриппина.
— Да хоть завтра! — по-молодецки лихо ответил Филимон.
— Завтра, так завтра, ранним утром буду ждать. Договорились? — с нажимом спросила она.
— Договорились, — уже не так уверенно раздалось в трубке в ответ.
Тоська быстро закончила разбирать свои вещи и принялась внимательно изучать свой временный приют. Сначала робко, а потом всё настойчивее и настойчивее она рвалась пробежаться по всем комнатам и закуткам. Пришлось провести небольшую экскурсию, дабы немного унять разыгравшееся детское любопытство.
— А теперь, Тоська, давай-ка пирогов напечём. С чем изволите? — деловито поинтересовалась Агриппина Петровна.
Девочка задумалась, словно перед ней была не пожилая женщина, а свежепойманная золотая рыбка, готовая исполнить любое её гастрономическое желание.
— А можно с вареньем? — робко предложила Тоська.
— Принято, — кивнула Агриппина и добавила: — Это на десерт. А основное блюдо?
— Я картошку вашу очень люблю, давайте с картошкой! — выпалила Тоська.
— С картошкой, так с картошкой, — пожала плечами Агриппина, невольно поймав себя на мысли, что и сама очень любит свою картошку.
Процесс приготовления начался. Агриппина Петровна, словно великий мастер эпохи Возрождения, посвящала своё юное подмастерье в тайны пирожкового искусства. Тоська завороженно внимала. Где-то во время демонстрации создания шва-косички послышался стук в дверь. Агриппина сразу узнала этот характерный стук и радостно пошла открывать.
— Ты жива еще, моя старушка? Привет тебе! Привет! — пропела Есенина Аглая и, изрядно подмокшая, впорхнула внутрь. Увидев на кухне девочку с пирожковыми заготовками, она остановилась и вопросительно поглядела на подругу.
— Знакомьтесь. Это — моя лучшая подруга Аглая Никитична, а это — Тоська Ласточкина, поживёт у меня пару дней пока родители в отъезде, — представила их Агриппина.
— Добрый день, юная леди, — протянула руку Аглая.
— Здравствуйте, очень рада, — поспешно отряхнув ладони от муки, по-взрослому ответила девочка, принимая приветствие.
— Так, Аля, чего встала? Давай присоединяйся! — скомандовала хозяйка.
Аглая Никитична хотела ответить, что заскочила на минутку, только проведать, но, окунувшись в атмосферу кулинарного творчества, решила, что дела подождут. «Действительно, мало что так способствует единению душ, как совместная лепка пирожков», — подумала она с улыбкой и включилась в работу. В шесть рук лепка пошла гораздо быстрее. Было решено наделать ещё и вареников с вишней, смородиной, клубникой и остатками картошки. Тоська быстро освоила и эту кулинарную технологию, а к концу процесса её вареники почти не отличались от тех, что лепили её старшие наставницы. Аглая, взглянув на последнюю Тоськину партию, восторженно похвалила девочку:
— Отлично выглядят, примерно идеально!
Когда последний вареник был бережно уложен на поднос, девочка с изумлением оглядела глобальные результаты их труда и радостно воскликнула:
— Смотрите, они словно улыбаются нам миллионом улыбок из теста!
Агриппина с Аглаей, подхватив настроение вареников, разулыбались тоже. Пироги тем временем были уже почти готовы. Поднос со «счастливыми» варениками отправили в морозильник, а самим оставалось лишь немного прибраться — и можно было наконец приступать к долгожданной трапезе.
Агриппина заварила чай с чабрецом и мятой. Ароматы трав, смешиваясь с запахом свежеиспечённых пирожков, целиком заполнили кухню, погрузив компанию в атмосферу домашнего тепла и уюта. На столе, помимо основных блюд, красовалась пиала с баранками и барбарисками, а также небольшая тарелка с сырно-колбасной нарезкой. Откуда-то даже появился букетик октябринок, поспешно решивших зацвести в сентябре.
Не забыли и про Джульетту, укрывшуюся от нескончаемого дождя в будке: ей отправили остатки последней курицы, павшей по её вине. Разговаривали о всяком: Тоська рассказывала что-то о школе, нахваливала выпечку, но ни слова не говорила о родителях. Агриппина, словно забыв о своих похоронных настроениях, перешучивалась с подругой и делилась с юной ученицей премудростями пекарского дела. Аглая, поддавшись общей атмосфере, слегка прихвастнула тем, что занялась интернет-торговлей, и уже отправила первые посылки, однако в подробности вдаваться не стала.
В прекрасной компании можно было бы ещё сидеть и сидеть, но Агриппина напомнила, что завтра большой день: предстоит поездка в райцентр. На прощанье Аглае Никитичне выдали дюжину пирожков — как десертных, так и картофельных, а от вареников она отказалась. Тоське на кухне подготовили старую раскладушку. Сегодня, на удивление, спалось легко и приятно, пусть даже и без снов.
Утро следующего дня практически не отличалось от дня предыдущего, разве что дождь превратился в морось, да прибавился туман, залёгший клочьями по окрестным низинам. Грустно пели местные петухи, возвещая начало тоскливого сентябрьского субботнего дня. Агриппина и Тоська встали почти одновременно, позавтракали вчерашними пирогами и начали собираться.
Агриппина по обыкновению надела жилет с множеством карманов поверх тёмно-бордовой кофты. Но когда она нахлобучила на голову свою выцветшую панаму, Тоська скривилась и с видом знатока городской моды заявила:
— Не-е-т, нужно что-то пофасонистее.
Пришлось уважить детские вкусы. Гадая, откуда восьмилетняя девочка знает такие словечки, Агриппина достала с верхней полки свою старенькую шляпу-канотье.
— Так лучше? — спросила она, обращаясь к малолетней моднице.
— Намнооого, — протянула довольная девочка.
— Фильдеперсовые чулочки, извините, сегодня не надену, — буркнула в ответ Агриппина.
Тоська же поступила просто: надела свои лучшие (и единственные) джинсы и кислотно-розовый свитер. Обе взяли рюкзаки, решив, что свободные руки — большое преимущество в путешествии. Пайки были собраны. Оставалось только ждать.
— А собачке поесть? — вдруг встрепенулась девчушка, вспомнив про Джульетту.
— Правильно! — оживилась в ответ Агриппина.
Дневной рацион Жульки был определён, и состоял он из сухого корма и банки тушёнки, смешанных вместе. Агриппина вынесла лакомство, и собака, радостно поскуливая, набросилась на еду.
Спустя пару минут показалась знакомая зелёная «Нива». Припарковавшись правым боком к дому Агриппины, Филимон вышел из машины и театрально объявил:
— Карета подана, мадам!
— Мадемуазель, — кокетливо подыграла ему Агриппина.
— Смотри, какая красота! — гордо сказал Филимон, указывая на чёрную трубу, закреплённую вдоль лобового стекла сбоку. — Несколько лошадок моя старушка, конечно, потеряла, зато проходимость как возросла. Для наших мест — самое то!
— Молодец, Филя! — похвалила его Агриппина. — Готов стартовать, или позавтракаешь? — тут же добавила она. — Пойдём-пойдём, пирожками попотчую, — настояла Агриппина, не дожидаясь ответа.
Филимон знал Тоську, так как часто рыбачил с её отцом. Удивился он лишь тому, что прибавился ещё один юный пассажир, но виду особенно не подал. Один паёк пожертвовали Филимону. На недовольный взгляд Тоськи Агриппина строго ответила:
— Шофёр должен быть сыт, а мы с тобой в городе что-нибудь купим.
Когда водитель самодельного вездехода был накормлен, а пассажирки с вещами удобно устроились в «Ниве», компания тронулась в путь сквозь серую морось. Дорога оказалась короче, чем ожидала Агриппина. Сложности возникли только в одном месте, той самой переправе, где «Нива» погрузилась в мутную воду речки аж до противотуманных фар. Однако модернизированная старушка сдюжила. В райцентр они добрались меньше чем за час.
Филимон оставил пассажирок на центральной площади у вокзала, а сам уехал по делам, пообещав быть всегда на связи.
Через площадь у здания администрации скопилась толпа людей, и Агриппина, движимая общечеловеческим любопытством (ведь где толпа, там что-то важное), решила выяснить, в чём дело. Люди собрались разношёрстные, как говорят, «с бору по сосёнке». Среди них были и «липы», и «дубы», и, кажется, даже пара «тропических экзотов», неизвестных современной дендрологии. Вокруг собравшихся сновала какая-то расхлюстанная детвора выходного дня. Объединяло всех только одно: люди поголовно выглядели измученными и недовольными. Народные массы негодовали и требовали скорейшего решения своих насущных проблем. К ним вышла пресс-секретарь мэра Жози Боярская в роли парламентёра. Точнее, так её когда-то величали в Почечуево, откуда она была родом. Несколько лет назад, движимая неодолимым желанием вырваться из сельской нищеты, она перебралась в райцентр. С тех пор её карьера, судя по всему, пошла в гору. Агриппина с трудом узнала в чиновнице ту самую Жози, которую помнила. Пресс-секретарь представилась как Жозефина Павловна, соблюдая формальности. Интересовались в основном подтоплением несуществующих мостов и другим ущербом от нескончаемых дождей, хотя в толпе проскакивали и другие вопросы. Жозефина Павловна ответственно заявила, что мэр, Аристарх Моисеевич, обязательно встретится с каждым и всё обсудит. Никто не останется без внимания.
Сама Боярская выглядела исключительно помпезно: её чёрное утягивающее платье-футляр от кутюр чересчур откровенно выдавало в ней поклонницу высокого стиля и где-то даже коктейльную диву. Примерно в районе талии красовался широкий тёмно-зелёный пояс с бантом, обтекающий её дородную фигуру. В моменты бурной жестикуляции пояс с бантом, казалось, причинял хозяйке серьёзный дискомфорт, словно огромный питон, душивший свою беспомощную жертву.
— Дорогие сограждане, сегодня суббота! Я чудом оказалась на рабочем месте! Давайте проявим терпение! Администрация осведомлена об обильном водопроявлении, в результате которого пострадали некоторые нелегальные переправы и частные постройки, — эмоционально призывала Жозефина Павловна. — Аристарх Моисеевич пока на больничном, а я не уполномочена давать комментарии по конкретным вопросам.
Люди продолжали негодовать. В какой-то момент Тоська отстала от Агриппины, и толпа начала теснить её в сторону.
— Етить твою ж! — выругалась про себя Агриппина и, глядя на девочку, одними губами произнесла: — Тоська, врубай сирену.
Девочка быстро сообразила и звонким детским голоском закричала: — Бабушка! Где моя бабушка?!
— Пропустите, да пропустите же! Внучку мою задавите! Совсем с ума посходили! — басовито кричала Агриппина, расталкивая людей.
Вскоре «бабушка» и «внучка» воссоединились. Агриппина с девочкой сразу же отошла от толпы на безопасное расстояние.
— Успокойтесь, пожалуйста, — продолжала Боярская. — На все вопросы ответим, все проблемы решим… попо… кхм-кхм… — на последнем слове она закашлялась. Видимо, модный аксессуар слишком сильно пережал жизненно важные дыхательные пути. Откашлявшись, Боярская Жозефина Павловна поёжилась, словно от холода, гордо вздёрнула раскрасневшийся подбородок и поспешила удалиться в тёплое и безопасное госучреждение.
Народ ещё какое-то время недовольничал, но погода совсем не располагала к уличным гуляниям, поэтому вскоре люди начали расходиться.
Тёмные массы даже не подозревали, что на прошлой неделе Аристарх Моисеевич отбыл «на воды» подлечиться. Однако масштабы Кисловодска не соответствовали серьёзности обострившихся у него заболеваний, поэтому выбор пал на Индийский океан. Существовал высокий риск того, что лечение грозило затянуться.
Агриппина и Тоська тоже отошли от здания администрации, сосредоточившись на своих собственных делах. Сперва нужно было заглянуть в книжный. Один из них находился в десяти минутах ходьбы от центральной площади. Магазин пестрел яркими обложками книг на любой вкус, но их интересовал отдел с учебниками. Нужная книга нашлась быстро. Она красовалась на центральной витрине отдела рядом с другими недавно переизданными учебниками.
— Какие красивые сейчас стали делать учебники, — восхищалась Агриппина, листая один из них. — В советское время таких не было: только буквы да редкие картинки на серой бумаге. А сейчас — какое великолепие!
Тоська достала мамин список, сверила название и быстро взяла нужную книгу. По пути к кассе она вдруг остановилась у отдела «Садоводство и ландшафтный дизайн». Агриппине эта тема была близка, поэтому она не стала торопить девочку и сама занялась изучением ассортимента. Тоська упоительно разглядывала картинки в книгах, до которых могла дотянуться. Здесь были издания на любой садовый аппетит и кошелёк.
— Ба, давай возьмём ещё эту? — застенчиво спросила Тоська, протянув Агриппине небольшую книжку в мягкой обложке. На обложке был изображён подснежник, цветущий прямо из-под снега.
— А почему именно эту? Тут столько других интересных и красивых книг, — полюбопытствовала Агриппина.
— Я весну люблю! — выпалила Тоська. — А ещё они такие маленькие, эти цветочки, и такие красивые!
— Да, — согласилась Агриппина, — тоже их люблю. — Прекрасных созданий любить легко, и любовь эта светла и приятна… С людьми так нечасто бывает, — добавила она печально, вспоминая что-то очень личное. — Конечно, возьмём! Мне потом дашь почитать, — опомнившись, весело сказала Агриппина.
Разобравшись с покупками, Антонина Ласточкина изъявила неодолимое желание поесть. В такую погоду городские лавочки не подходили даже для быстрого перекуса. Решили пойти в местную столовую. Наплыва клиентов в столовой не наблюдалось: большинство столиков пустовало. Тоська побежала занимать один из них, а Агриппина направилась к кассе. Ассортимент был откровенно удручающим. Поразмыслив, Агриппина заказала два стакана чая и пирожок. С мясом она брать не рискнула — взяла один с картошкой. «Пусть посравнивает», — подумала она с усмешкой, оплачивая свою скромную покупку.
К столику подошла молодая официантка, налила какого-то чахлого чая в два гранёных стакана, кинула пакетик сахара и поставила тарелку с одиноким пирожком.
— Чаевые, видимо, сегодня остаются со мной, — с улыбкой подумала Агриппина.
— Ну что, Тоська, пробуй, сравнивай домашнее с общепитом, — сказала Агриппина, пододвигая к ней тарелку с пирожком.
Девочка с подозрением посмотрела на пирожок, но, изрядно проголодавшись, всё же решилась. Укус, другой, третий — бесконечное черствое тесто. На четвёртом укусе, наконец, полезла картофельная начинка, но пирожок от этого вкуснее отнюдь не стал.
— Наелась, — заявила Ласточкина, отодвигая тарелку и доставая домашний вариант из рюкзака.
Агриппина тоже решила оценить мастерство местных пекарей: её хватило только на один укус.
— Гадость феноменальная! — недовольно сказала она, осушив залпом половину стакана с чаем. — И чай под стать, — добавила после.
Свои пирожки елись гораздо быстрее и куда как с большим удовольствием. На последнем пирожке они всё же попались. Официантка, снующая туда-сюда между редкими посетителями, подошла к их столику и гнусаво заявила:
— Со своей едой у нас нельзя!
Агриппина посмотрела в бесстыжие и тупые глаза, подняла руки и воскликнула:
— Попались! Сдаёмся! Уходим!
Тоська прыснула со смеху, едва успев дожевать последний кусочек.
— Приходят тут всякие голодранцы! У нас не богадельня! Никакой выручки из-за таких вот! — плевалась ядом официантка, убирая со стола.
— Эх, Тоська, подпортили мы им бизнес своей контрабандой, — подмигнула девочке Агриппина.
Насмеявшись и обсудив вероятные причины низкой выручки столовой, которая не богадельня, Агриппина уже серьёзно сказала:
— Теперь, Тоська, пойдём по моим делам. Будет не так весело: путь наш прямиком на городское кладбище.
— Мы же не умирать туда идём, — пожала плечами девчушка.
— Нет, конечно нет, — Агриппина гладила её по мягким волосам, а сама смотрела вдаль стеклянным взглядом сквозь пелену нескончаемой мороси.

VI. ООО «Могильные технологии»
До городского кладбища решили ехать автобусом: небо вроде светлело, но сверху всё ещё неприятно капало. К тому же кладбище располагалось на возвышенности, а карабкаться в горку под таким моросящим дождём Агриппине Петровне не хотелось категорически. Старенький облезлый «Икарус», кряхтя и поскрипывая, доставил их до пункта назначения. Агриппина с Тоськой вышли почти у главного входа на кладбище. Справа стояло тёмное двухэтажное здание, местами стилизованное под готику. Над дверями красовалась бордовая вывеска: ООО «Могильные технологии».
«До чего технологии нынче дошли», — с лёгкой дрожью удивилась Агриппина. У кладбищенских ворот одиноко стоял усатый продавец под импровизированным навесом, укутанный в плёнчатый дождевик. Вокруг него теснились горы разной пластиковой дребедени. Искусственным было всё, кроме, пожалуй, самого продавца: цветы всех форм и расцветок, венки любых размеров, какие-то флажки и баночки, были даже упаковки резиновых конфет и пластиковых яиц.
— Интересные у вас муляжи. Только шоколадные, или карамельки тоже есть? —пошутила Агриппина.
— Всё, что душе угодно, — поддержал шутку продавец. — Знаете, люди ведь берут: положишь в мисочку на могилку — и весь год красота. Как искусственные цветы, но только яйца с конфетами, — улыбнулся он. — Хотя, случается, и их таскают, — добавил продавец, почесав затылок.
— Спасибо, но нам пока без надобности. На разведку пришли, только посмотреть, — вежливо попрощалась с продавцом Агриппина.
— Аа-а, ежели посмотреть, то Фёдора, могильщика нашего, попытайте. Коли свободен, то проведёт вам экскурсию. Он у нас очень общительный, — посоветовал усатый.
Кладбище встречало гостей тишиной и покоем. Даже назойливая морось почти прекратилась, хотя под ногами местами предательски хлюпало.
— Ба, а зачем мы в город на кладбище поехали? У нас в Почечуево своё есть, — оглядываясь по сторонам, спросила Тоська.
— Ты на том кладбище была? Там же болотина совсем рядом, не ровен час подтопит и поплывут гробы по полям да по дорогам, — ответила Агриппина.
— Жуууть, — протянула Тоська, представив косяк гробов с покойниками, проплывающий мимо их дома.
— Да и нет там у меня никого. Отец с матерью в других краях похоронены, — тихо добавила Агриппина.
Они медленно поднимались по склону холма. Надгробия вокруг были разными: от древних, полуразрушенных, с едва читаемыми надписями, до совсем новых, будто вчера установленных. Поднявшись выше, Тоська вдруг одёрнула Агриппину и указала на надгробие в форме девочки с голубкой в руках, выполненное из белого гранита. У могилы были расставлены стеклянные вазы с увядающими белыми лилиями. Там была похоронена девочка, ровесница Тоськи, Нина, по фотографии очень на неё похожая. Тоська посмотрела на лицо девочки и по-детски удивлённо сказала:
— Совсем как я.
— Пойдём, пойдём дальше наверх. И так, к сожалению, тоже бывает, — поспешно сказала Агриппина, заметив, что у Тоськи на глазах проступают слёзы.
Чем выше они поднимались, тем живописнее становился кладбищенский ландшафт и роскошнее заполнявшие его надгробия. На вершине холма меж двух сосен им открылась прекрасная картина. Впервые за много дней выглянуло солнце, его лучи, пробиваясь сквозь молодую хвою, отбрасывали ажурные тени. Ветер почти стих. Озеро по другую сторону холма заискрилось, а за ним, словно маленькие солнца, запылали золотом купола церквушки вдалеке. Где-то в соснах флейтой запел дрозд, а у берега мелодичными свистами ему вторила камышевка.
— Оно... — словно в трансе, протянула Агриппина.
Зачарованные, они замерли, боясь неосторожным словом или движением разрушить чудесное мгновенье.
— Эх, красота-а-а! — раздалось за их спинами.
Обе вздрогнули, а Тоська даже подпрыгнула от неожиданности.
Обернувшись, они увидели сухонького, почти лысого мужичка в грязной спецовке. В одной руке он сжимал лопату, в другой — моток белого шпагата. Вид у него был откровенно грешноватый, но страха не внушал. Сильнее всего выделялись глаза — несмотря на возраст, наивные, ясные и очень косые.
— Фёдор, — представился он. — Могилы копаю да за порядком слежу.
— И сторож, и могильщик, — осторожно уточнила Агриппина.
— Точно так, — широко улыбнулся Фёдор. Его глаза с радостью смотрели друг на друга.
— Только что ещё одну вырыл. По сырому-то оно тяжко копается, но а что делать? — объяснял особенности своей работы Фёдор. — Люди умирают не по расписанию, вот и работаю в любую погоду.
— Вы навестить кого-то? — поинтересовался сторож-могильщик, явно надеясь на компанию.
— Да нет, в общем-то. Места осматриваем, любуемся, — невнятно ответила ему Агриппина.
— Ааа, — протянул Фёдор. — Давайте я вас проведу, всё покажу. У нас тут обычно пусто, пообщаться не с кем. Кругом тихо, будто все вымерли! — он разразился хохотом, чрезвычайно довольный собственной шуткой.
— Почему бы и нет. Ты как, Тоська, на экскурсию согласна? — спросила Агриппина свою юную спутницу. Всё ещё очарованная девчушка утвердительно кивнула.
Экскурсовод из могильщика вышел не очень: говорил он в основном о себе, лишь изредка прерываясь, указывал на местные достопримечательные могилы. За время экскурсии они узнали, что Фемида в жизни Фёдора была неугомонна. Неоднократно судившийся и столько же раз судимый: так пролетела его бурная молодость.
— В одной такой драчке я и словил удар, от которого окосел, — рассказывал Фёдор. — Но ничего, привык. Уже тридцать лет так живу, — улыбнулся он.
— Только на кладбище и успокоился, — добавил он со смехом.
— Дяденька, а чья эта девочка с голубкой? — спросила Тоська.
— Нинка-то? — почесал лысый затылок Фёдор. — Так это племянница нашего мэра, Аристарха Моисеевича. Любил её очень, никакой гласности не хотел. Часто сюда с белыми цветами приходит, — ответил Фёдор. — Жаль девчонку… Совсем пожить не успела, — после долгой паузы тихо произнёс он.
Тоська о чём-то задумалась, а Агриппина поспешила сменить тему.
— Ну, что, — спросила она, — все красоты местного некрополя мы уже обозрели? Или остались ещё уголки, где можно насладиться видом на вечный покой?
— В общем, да. Там у входа слева ещё большая территория, но ничего особенного — обычное кладбище, — после паузы ответил могильщик.
Некоторые из этих мест Агриппине понравились, но понравились не очень. В голове навязчиво всплывало то самое местечко меж двух молодых сосен, откуда открывался вид на озеро и церквушку.
— Фёдор, а то место, где мы встретились… Там вообще хоронят? — спросила она.
— Хе-хе, хоронить-то везде на кладбище хоронят, вот только холмец тот, он, как бы сказать, для вип-покойников, — недобро ухмыльнулся Фёдор.
— А кто такие эти вип-покойники? — с недоумением спросила Агриппина.
— Ну, знаете, почётные граждане, артисты, политики, профессора какие-то… Люди, которые и после смерти хотят быть на виду, — могильщик пожал плечами.
— А мне, например, не почётной, а самой обыкновенной пенсионерке туда никак? — напирала Агриппина Петровна.
Фёдор осмотрел её с ног до головы, словно прикидывая, сколько места она займёт в вечности.
— Почему же, сейчас с деньгами везде дорога открыта, тем более в последний приют, — неприятно подмигнул ей косым глазом Фёдор. — Но это уже не ко мне. Я здесь простой могильщик, копаю да за порядком присматриваю.
— А к кому тогда обращаться? — допытывалась Агриппина.
— Известно к кому, к Афанасию Альбертовичу. Он тут почти каждый день в своём дворце восседает, — отвечал Фёдор.
— Где же нам этот дворец найти? — не унималась Агриппина.
— ООО «Могильные технологии», — с пафосом произнёс могильщик. — От входа справа, тёмное такое здание.
— Помню, видели, — кивнула Агриппина.
— Там и спросите, — сказал Фёдор. — Только учтите, он человек непростой, а иногда и совсем сложный, — многозначительно добавил могильщик.
— Я тоже, чай, не пейзанка колхозная, справлюсь, — бравировала Агриппина.
— Человек я прямой, всё как есть говорю, не миндальничаю, — Фёдор пожал плечами
Он проводил их до входа и растворился в кладбищенских просторах, словно тень, увлечённый своими мрачными обязанностями.
— Тоська, не устала? — спросила Агриппина. — Хороша бабка, потащила внучку на кладбище гулять.
— Нет пока, — задумчиво ответила она. При слове «внучка» глаза Антонины засветились.
— Потерпи ещё немножко, миленькая, дела надо доделать, — ласково сказала Агриппина.
Двери Общества с ограниченной ответственностью были не заперты. Холл здания, мрачный, как душа чиновника в день отчетности, встретил посетителей торжественной пустотой. Одни лишь надгробия, венки и несколько вычурных гробов выстроились вдоль стен, угрюмо взирая на незваных гостей. Внезапно из тёмного угла раздался гулкий оклик:
— Уважаемые, вы по вопросу оформления?
Что мог значить этот вопрос в этом месте, Агриппина даже не стала гадать. Она попросту ответила в пустоту:
— Нет. Нам нужно обсудить важное дело с Афанасием Альбертовичем.
— Он у себя, — прогремел голос. — Поднимитесь по лестнице на второй этаж, пройдите прямо по коридору — упрётесь в его кабинет.
— Спасибо, — ответила Агриппина, поравнявшись с источником баса у входа на лестничную клетку. В углу сидел пугающего вида здоровяк криминальной наружности, то ли охранник, то ли вахтёр.
Добравшись до нужной двери, они увидели табличку, тиснённую золотом, которая гласила:
ООО «Могильные технологии»
Генеральный директор
Афанасий Альбертович
Шедделькнаккер
Агриппина робко постучала, и из-за двери донёсся голос:
— Да-да, входите, пожалуйста.
В просторной комнате царила полутьма. Тяжёлые тёмно-красные бархатные портьеры были наглухо задёрнуты, преграждая путь лучам тусклого осеннего солнца. В центре кабинета стоял огромный стол, окружённый множеством стульев, у дальнего края которого был приставлен столик поменьше. За этим столиком, в огромном кожаном кресле, восседал корифей похоронного бизнеса — Афанасий Альбертович Шедделькнаккер. Весь какой-то линялый, местами обросший редкой щетиной субъект в роговых очках с толстенными линзами. Отдельное внимание привлекал его необычный атрибут: длинный, полуторасантиметровый, ноготь на костлявом мизинце. Таким инструментом обычно обзаводятся мужчины пограничного возраста для всяческих мелких бытовых манипуляций. В сочетании с огромными блёкло-охристыми глазами в очках он напоминал заморского зверька — долгопята. Судя по плешивому виду, долгопят этот был явно не здоров и страдал от нехватки чего-то очень важного в организме.
— Внимательно слушаю вас, — сказал Афанасий Альбертович, отодвинув тарелку с роллмопсами и дорогой лафитник с бурой жидкостью.
Несмотря на небольшие размеры, голос его был густой, как кисель, и такой же неприятный.
Агриппина попросила Тоську сесть на безопасном расстоянии поближе к двери, полистать купленные книжки, а сама подошла к генеральному директору. Тот любезно пригласил её за стол.
— Агриппина Петровна, — представилась она, садясь. — Я, как женщина практичная, решила озаботиться о своём последнем приюте, — начала она, не в свойственной ей манере, излагать суть вопроса. — Только что прошлись по городскому кладбищу в компании Фёдора-могильщика. Места осматривали... На будущее, так сказать. Неродственное захоронение, — на всякий случай уточнила она.
— Именно для этого и работаем, — кивнул Афанасий Альбертович.
— Да. Мне вас порекомендовали как исключительного специалиста в этой области. Многие места мы осмотрели, многие более чем понравились. Холм, например, — продолжала Агриппина.
Генеральный директор повертел в руках лафитник, сделал маленький глоток и ответил:
— Холм тот очень популярен, наша главная достопримечательность, желающих тьма. Да вот только места там все расписаны политикам, артистам, художникам и другим нашим местным бриллиантам.
— Неужели совсем ничего не осталось? Вы знаете, деньги я накопила немаленькие, возможно, это как-то поспособствует? — бессовестно блефовала Агриппина. — Жила как попало, так хоть умру по-человечески! — добавила она театрально.
— Отчего же, — протянул Афанасий Альбертович. — Что-то придумать можно всегда.
Он написал что-то на клочке бумаги и протянул его Агриппине. Увидев сумму, ей пришлось собрать всю волю, чтобы не выйти из роли зажиточной пенсионерки.
— Это за всё? — едва выдавила она.
— Нет, конечно, — спокойно ответил генеральный директор. — Это та сумма, за которую мы могли бы договориться с администрацией кладбища о месте на холме. Отдельными статьями расходов пойдут транспортные услуги, гроб, надгробие, ритуальные принадлежности, услуги танатокосметолога и прочее-прочее.
— Чьи услуги, простите? — услышав незнакомое слово, уточнила Агриппина.
— Танатокосметология — новейшее направление в ритуальной практике, — пояснил Афанасий Альбертович. — Наш специалист подберёт красивые оттенки макияжа, румянца, оформит укладку, покрасит ногти и сформирует едва заметную блаженнную улыбочку. Не в каждом морге есть такой специалист, а у нас вот есть — профессионал высочайшего класса, работает исключительно с трупами! Вы же не хотите, чтобы ваш покойный вид напугал присутствующих на ваших же похоронах? — риторически спросил он.
На последнем слове Афанасий Альбертович смачно захрустел роллмопсом, ловко отправленным в рот, и запил его очередным глотком бурой жидкости.
— Не хотите? Сытый голодного не разумеет, — опомнившись, он предложил Агриппине роллмопсы. — Свежайшие.
— Нет, спасибо. Недавно обедали, — вежливо отказалась она.
Формальный тон генерального директора и его закуска вызывали самые неприятные ощущения.
— Есть ещё вариант с кремацией, но, я так понимаю, его мы не рассматриваем? — дожёвывая роллмопс, поинтересовался Афанасий Альбертович.
— Не рассматриваем. Я за традиционное захоронение, — машинально ответила Агриппина.
Афанасий Альбертович ещё некоторое время рассказывал о юридических тонкостях и договорах на всевозможные ритуальные процедуры. Каждое новое его предложение отзывалось свинцовой тяжестью в висках Агриппины. Тоська, внимательно наблюдавшая из угла, видимо, уловила её настроение, вдруг встала и звонко произнесла:
— Ба, нам уже пора, на автобус опоздаем!
Афанасий Альбертович замолчал и удивлённо уставился на девочку, словно бы шкаф в углу внезапно взял и заговорил.
— Да, и правда пора! — встрепенулась Агриппина, будто её вытащили из глубокого транса.
Чтобы эта тяжёлая встреча не прошла впустую, псевдозажиточная пенсионерка взяла у генерального директора образцы всевозможных договоров, обещав их внимательно изучить.
— В любом случае теперь умирать точно не спешу, столько нюансов оказывается, — мрачно пошутила она.
— Если что, обращайтесь, мы всегда рады новым клиентам, — прощался Афанасий Альбертович, протягивая руку.
Агриппина Петровна так сжала протянутую ей руку, что послышался то ли хруст, то ли треск. Генеральный директор коротко взвизгнул, отдёргивая её: его инструмент, похоже, пришёл в негодность.
— Извините, ради Бога, извините! — повторяла Агриппина, поспешно покидая тёмные чертоги.
— Совсем голову заморочил, окаянный! — уже на улице, глубоко вдохнув свежего воздуха, воскликнула Агриппина. — Подлец, всю душу высосал!
— Как дементор, — сказала Тоська и, на секунду задумавшись, добавила: — Только карликовый.
— Наверное, — рассеянно согласилась Агриппина, вспоминая, что же это за звери такие — дементоры.
Обратный путь до центральной площади они решили пройти пешком, чтобы немного отвлечься от тяжёлого разговора. Агриппина набрала Филимона, кажется, разбудив его, и сообщила, что скоро они будут готовы к отъезду. Погода благоприятствовала прогулке: хотя солнце снова затерялось меж серых туч, дождя не было, а лёгкий осенний ветерок бодрил. По дороге они доели оставшиеся пирожки. Настроение постепенно улучшалось.
Пройдя примерно половину пути, слева от них замаячило красное пятнышко. Не успела Агриппина даже подумать: «А она-то тут откуда?», как пятнышко приветственно завопило, размахивая чем-то:
— Агриппина! Агриппина Петровна!
Агриппина и Тоська остановились, а пятнышко, приближаясь, постепенно превратилось в малиновый кандибобер. Сегодня в нём колосились три маленьких пёрышка удода. В руках Пелагея Захаровна несла замызганный парасоль с рюшами, который в лучшие свои времена, вероятно, был нежно-телесного цвета.
— Какой же ветерок вас сюда принёс?
— Приехали по делам: Тоське нужны учебники, а родители её сейчас в отъезде, — сухо ответила Агриппина.
— Ах, Антониночка, моя Ласточкина! Помню тебя ещё совсем крохой, — пропела Пелагея, протягивая руки, чтобы потискать ребёнка.
Тоська, однако, ловко увернулась и спряталась за широкую спину Агриппины.
— Пелагея Захаровна, а вы в городе какими судьбами? — поинтересовалась Агриппина, чтобы отвлечь внимание Пелагеи от девочки.
— Известно какими: приехала почиститься! Я регулярно это делаю, по-другому в наше время никак, — ответила Пелагея. — Была на сеансе у Луизы Арнольд. Я вам её уже рекомендовала и снова непременно рекомендую. Она специалист высочайшего класса! Очень мощная энергетика, ОЧЕНЬ! Столько негатива из меня вышло... Даже не знаю, где я столько нахватала? — с возбуждением восклицала она. — Так живёшь и не знаешь, сколько в тебе дерьма, простите, накопилось. Благо есть такие специалисты, как Луиза, долгих-долгих ей лет жизни!
Вдруг она прервала свой монолог, неприятно оценивающе посмотрела на Агриппину и зацокала:
— Дорогая моя, драгоценная Агриппина Петровна, вам бы тоже срочно почиститься!
— А что такое? — устало поинтересовалась Агриппина, чувствуя, что её втягивают в какую-то авантюру.
— От вас так и прёт чернотой во все стороны! — воскликнула Пелагея. — Луиза сейчас свободна, и за первую чистку она с вас денег не возьмёт, только скажите, что от Пелагеи Захаровны. Вот её кабинет, — она указала на вход в подвал жилого панельного дома с облезшей сиреневой вывеской: «Луиза Арнольд. Маг. Экстрасенс. Таролог».
Агриппина вздохнула, понимая, что от Пелагеи отвязаться будет не проще, чем от почечуевской мухи, которые, как известно, славятся особой настырностью. Кроме того, при упоминании магии глаза Тоськи загорелись, и она, дёргая Агриппину за рукав, заныла умоляющим голосом:
— Ба, ну пожалуйста, на одну минуточку пойдём посмотрим на волшебницу?
Пелагея, как всегда, не преминула встрять:
— Во! Девчушка со мной на одной волне! Далеко пойдёт! — одобрительно заметила она.
Агриппина догадывалась, кто такая эта волшебница и какую магию она может им показать, но сопротивляться желанию ребёнка не было сил. Тем более она чувствовала себя виноватой за невольно навязанную девочке «кладбищенскую экскурсию».
— Только на минутку, — сдалась она.
Тоська радостно захлопала в ладоши и побежала ко входу в логово Луизы Арнольд. Остановившись у двери, она ждала Агриппину, которая, попрощавшись с Пелагеей, не спеша направилась ко входу в подвал. Агриппина, в отличие от Тоськи, не видела, как Пелагея Захаровна, пройдя пару шагов, поспешно достала свой телефон из металлического саркофага и начала кому-то звонить.
Войдя к Луизе Арнольд, они застали её за телефонным разговором. Смуглая невысокая женщина с ярким макияжем была сплошь увешана блестящими украшениями. Экстрасенс жестом показала «одну минуту» и продолжила слушать собеседницу, изредка вставляя: «Я вас поняла» и «Всё ясно».
Магический подвал окутывал атмосферой загадочности: повсюду мерцали тусклые разноцветные светильники, под потолком висели странные амулеты, а в углу дымилась вонькая аромасвеча. Перед свечой на блюдце сверкали хрустальные «капли». Тоська уже потянулась к одной из них, как вдруг экстрасенс прошипела, прикрыв ладонью телефон:
— Девочка, не трогай ни в коем случае! Это же слёзы богини Лакшми! Привезены прямиком из Индии! Они заряжены!
Тоська испуганно одёрнула руку и отошла, а Агриппине эти «слёзы индийской богини» будто бы показались смутно знакомыми.
Произнеся последнее «Я вас поняла», Луиза попрощалась с собеседницей и села в кресло, жестом пригласив гостей занять места напротив.
— Прошу прощения, моя клиентка внезапно позвонила. Люди очень состоятельные, я не могла отказать в консультации, — мелодично извинилась она.
— Ничего страшного, — сказала Агриппина, присаживаясь.
Хотя консультация, состоящая из чередующихся «Я вас поняла» и «Всё ясно», выглядела странно, но «У богатых свои причуды», — мелькнуло у неё в голове.
— Здравствуйте, Луиза Арнольд, — поприветствовала её Агриппина.
— А;рнольд. На первый слог. Очень древняя фамилия! — моментально отозвалась Луиза.
— А;рнольд. Простите. Нам вас посоветовала Пелагея Захаровна как эксперта… по снам. Дело в том, что… — Агриппина не успела закончить фразу, как экстрасенс прервала её властным жестом.
— Подождите, я сейчас сама посмотрю.
Она закрыла глаза, упёрлась пальцами в виски, и вдруг её лицо исказилось: вся мимическая мускулатура заплясала в бешеном темпе, глазные яблоки крутились, чуть занавешенные дряблыми накрашенными веками, а голова Луизы подёргивалась, словно у засыпающего в электричке пассажира. Тоська смотрела на волшебницу в действии заворожённо, словно перед ней разворачивалось самое захватывающее шоу на земле. Магия длилась около двух-трёх минут. В конце Луиза Арнольд начала трясти головой вправо-влево, будто пытаясь смахнуть что-то с волос без помощи рук. Многочисленные её украшения позвякивали в такт этим лихорадочным движениям. Затем так же внезапно, как и началось, всё прекратилось — её тщедушное тело скрутила висцеральная судорога, и с громким выдохом экстрасенс-таролог откинулась на спинку стула. Агриппина и Тоська замерли в ожидании результата сканирования.
— Первый раз у меня такое. Случай тяжелейший! Очень много работы предстоит, — после паузы, придя в себя, озабоченно сказала экстрасенс.
— А в чём, собственно, дело? — настороженно осведомилась Агриппина.
— Покойница вас на тот свет тянет, близкая родственница, вероятно, бабушка. Если срочно не действовать, так и утянет! — зловеще вещала Луиза. — Вам сны с предзнаменованиями не снились? — испытующе спросила она.
— Снились, — медленно, почти по слогам, ответила Агриппина, в душе её всё явственнее зарождались сомнения. — Как раз с бабкой моей и снились.
— Вот! — воскликнула Луиза. — Сны — главный проводник в таких случаях!
— Так что же делать? — деланно поинтересовалась Агриппина.
— Сначала чиститься, и чиститься капитально! — заявила экстрасенс. — Даже не уверена, что моих сил хватит, но я не пасую, когда речь идёт о жизни и смерти моих клиентов! Придётся задействовать все резервы!
Агриппина призадумалась. Луиза, заметив это, решила давить сильнее.
— Да будет вам известно: бабка-покойница, поедающая во сне клубнику, означает одно — краткость и мимолётность жизни земной, — с пафосом заявила она.
— Малину, — спокойно поправила её Агриппина, вспоминая разговор с Пелагеей.
Пёстрые веки Луизы запорхали бабочками, а взгляд выразил крайнее недоумение.
— Малину, — повторила Агриппина с улыбкой. — Бабка ела малину.
— Ещё хуже! — опомнившись, завопила Луиза.
— Тоська, нам пора. Сеанс магии закончен, — сказала она, вставая, ничего не понимающей девочке. — А вы, Луиза А;рнольд, передавайте привет Пелагее Захаровне от меня. Я и сама ей при встрече его как следует передам.
Экстрасенс почувствовала провал уже не на тонком, а на вполне физическом, бизнес-плане, но решила не изменять своему амплуа и затараторила им вслед:
— Вы ко мне ещё вернётесь, вот увидите! Таких профессионалов, как я, у нас в городе нет!
Она ещё что-то истерично кричала им про постоянство кривизны вселенной, эффект бумеранга и карму, но разобрать этот поток слов было невозможно: Агриппина с Тоськой уже покинули волшебный подвал.
— Вот жужелица эта Пелагея! — возмущалась Агриппина, выйдя на улицу.
— Возможно, магия где-то и существует, — подбодрила немного расстроенную девочку Агриппина, — но точно не в этом подвале. — Поскакали скорее, а то Филимон нам задаст, — весело добавила она.
Филимона они застали мирно дремлющим в своей старенькой «Ниве», припаркованной на центральной площади, почти там же, где они расстались утром.
— Ну как, всё успели? — зевая, спросил терпеливый водитель.
— Более чем. Как-нибудь расскажу, — устало ответила Агриппина, садясь в машину.
— Тогда трогаем, — улыбнулся Филимон.
Ехали молча. Тоська свернулась калачиком на заднем сиденье и засопела. Агриппина всю дорогу задумчиво вертела в руках клочок бумаги с одинокой пятёркой и рядом нулей, выданный ей Афанасием Альбертовичем. Филимон, против обыкновения, тоже молчал.

VII. Слёзы богини
По возвращении от Агриппины Аглаю Никитичну ожидало странное и неприятное письмо на маркетплейсе от покупательницы «Анюта777». Анюта писала, что жирандоль совершенно не соответствует описанию на фото, более того, товар оказался серьёзно повреждён. Сопровождая своё возмущение изрядной долей эмоциональных реплик, она требовала возврата денег.
«Как же так? Сама же всё как следует упаковала! Должно быть, что-то в доставке напортачили?» — недоумевала Аглая. Просмотрев приложенные фото, она почувствовала, как внутри всё похолодело. Жирандоль на фото выглядела ужасно: все хрустальные подвески исчезли, а финифть была вырвана с корнем.
«Да что же это такое!» — растерянно бормотала Аглая, расхаживая из угла в угол по кухне. Служба поддержки предательски молчала в такой поздний час. Аглая решила оставить сообщение, но не в силах сдержать эмоции, написала целых три, каждое из которых было длиннее предыдущего. На помощь пришли корвалол и Сэр Руперт. Уловив расстроенные чувства хозяйки, он начал активно тереться о её ноги, громко мурлыча, словно повелевая: «Успокойся, глупая женщина, всё будет хорошо».
Утром, когда первая волна непонимания и обиды схлынула, Аглая предприняла ещё с десяток попыток дозвониться до заветной техподдержки. Ответом ей была лишь безобразная мелодия, которая, казалось, была специально создана для того, чтобы отвадить клиентов от звонков в службу поддержи. Каждый раз эту мелодию слова робота предваряли, со всей ответственностью уверявшего, что этот звонок «очень важен для них». Агриппина с Филимоном уехали в город, и Аглая осталась одна наедине со своими проблемами. В такие моменты, как известно, возникает жгучее чувство поделиться проблемой. И проблемой Аглая Никитична решила поделиться с сельской ведьмой.
В Почечуево, как и в любом уважающем себя селе, такая была: ныне слывущая ведьмой, а по совместительству кандидат аграрных наук на пенсии, Зинаида Марковна Цаубер. Ведьмой Зинаиду Марковну прозвали местные за то, что, когда у всех случался жуткий неурожай, её показатели урожайности были чуть ниже среднего. И дело тут, конечно, не в договорах с нечистой силой, а в агротехнических приёмах, которые она применяла с профессиональным мастерством, своевременно реагируя на капризы погоды.
Аглая застала Зинаиду Марковну за уборкой. Та, стоя на высокой стремянке, смахивала пыль с полок своей обширной библиотеки, ловко орудуя радужным пипидастером. За этим занятием сельская ведьма больше напоминала фею: её миниатюрная фигурка под потолком и мельтешащий в руках пёстрый ёршик создавали почти сказочный образ.
— Да-да, Аглая, сейчас спущусь, — увидев гостью, она с проворством, совсем не характерным для её возраста, слезла со стремянки.
В комнате громко работал телевизор. Из него доносился слегка картавый голос ведущей — учёной дамы в очках, с энтузиазмом рассказывающей про флатуленцию. Вокруг ведущей суетились люди в белых халатах: то ли санитары, то ли актёры. Зрелище было гипнотическое. На словах «сфинктеральный резонанс» Зинаида Марковна выключила звук, сказав:
— Тема, конечно, важная, но эту серию я уже видела.
— Ну, выкладывай, что там у тебя приключилось? — поправив очки-половинки, спросила Зинаида Марковна.
Внимательно выслушав взволнованную Аглаю Никитичну, она немного помолчала, а затем спросила:
— А ты процесс упаковки на видео засняла?
— Нет, конечно. Разве это нужно было? — удивилась Аглая.
— Ну что ж, Аглая Никитична, скорее всего, останешься с носом, вернее, с испорченной жирандолью и без денег. У нас какая установка? — риторически спросила Зинаида Марковна. — Покупатель всегда прав, будь то сельский базар или маркетплейс. Доказать, что покупатель — мошенник, куда сложнее, чем списать всё на недобросовестного продавца. Сама когда-то на этом обожглась, — добавила она.
— Так что же, ничего нельзя сделать? — с отчаянием спросила Аглая.
— Почему же? Как минимум, можно сделать выводы, — улыбнулась Зинаида Марковна. — В онлайн-торговле, да и не только, каждый шаг нужно документировать и умом не расслабляться. Напиши ещё разок-другой в поддержку, подробно изложи ситуацию... хотя шансы на успех невелики, — с сожалением заключила она.
Всё время, пока они разговаривали, за окном раздавалось ритмичное хрюканье. Аглая Никитична вопросительно посмотрела на хозяйку. Та, поняв её взгляд, пояснила:
— Это я запись Шмоньке, своей свинье, поставила.
Глаза Аглаи Никитичны округлились.
— Нет, пока ещё не выжила из ума, — смеясь, возразила ей Зинаида Марковна. — Датские учёные, проанализировав сотни записей, выяснили, что низкочастотное хрюканье, связанное с положительными эмоциями, способствует поддержанию свиного психического здоровья. Вот я и решила попробовать на своей. Погода сейчас стоит депрессивная, а записи в открытом доступе. Скачала и включила — Шмоньке, кажется, нравится: свинья моя стала активнее и даже как-то повеселела.
— Ох, не до свиных эмоций мне сейчас. Пойду заготовленные посылки распаковывать, — озабоченно сказала Аглая.
— Не расстраивайся особо. Научишься работать с этой системой, и торговля пойдёт в гору. Агриппине привет передавай. Да и в гости заходите, не одно же весёлое хрюканье слушать целыми днями, — задорно добавила сельская ведьма.
Аглая возвращалась в расстроенных чувствах. Предстояло распаковать много посылок, а желание продавать самое ценное из семейного реликвария напрочь исчезло. Так безрадостно и прошёл её день, несмотря на наладившуюся погоду, которая решила немножко побаловать Почечуево отсутствием дождя.
В воскресенье Агриппине позвонила Люся Ласточкина. Дико извиняясь, она сообщила, что немецкие технологии лечения потребуют ещё пару-тройку дней. Ласточкина старшая сказала, что Антонину можно в школу не отправлять, прогулы она потом наверстает, чему девочка безмерно обрадовалась, но Агриппина запротестовала:
— Зачем же от знаний ребёнка отлучать? Соберу, провожу, а если надо, и домашнюю проверю. Заодно посмотрю, чему детей сейчас учат по новой программе.
На этом и порешили.
Небо, казалось, выплакало все свои слёзы. С субботы дожди почти прекратились, и заметно похолодало: Среднее Поволжье накрыл антициклон.
Аглая, наконец, получила обратно свою жирандоль. Плоды этой несостоявшейся онлайн-сделки превзошли самые худшие её ожидания: фамильная жирандоль была напрочь извандалена. Денег, как и напророчила Зинаида Марковна, она тоже не увидела.
За этим печальным рассказом Тоська, вернувшаяся из школы, застала Агриппину и Аглаю.
— Добрый день, Аглая Никитична! — вежливо поприветствовала гостью девочка, сбрасывая ранец.
— Здравствуй, юная леди, — блекло улыбнувшись, ответила Аглая. — А вот такой жирандолька моя была когда-то, до этого варварства! — она отдала Агриппине телефон со снимками. — И ведь не столько подсвечник жалко, а само сволочное отношение к красивой вещи удручает! Что за люди такие?! — сокрушалась Аглая.
Тоська, быстро разделась и подскочила к ним. Перегнувшись через плечо Агриппины, она с любопытством рассматривала фотографии жирандоли до инцидента.
— Почти как те хрусталинки, которые мы у тёти-волшебницы видели, — задумчиво вставила девчушка.
Агриппина с Аглаей вопросительно посмотрели на Тоську.
— Ба, ну помнишь, я к ним подошла, а эта тётя крикнула, что это слёзы какой-то там богини и трогать их совсем нельзя, — ответила на немой вопрос Антонина. — Индийской, кажется, — повспоминав, добавила она.
— А ведь и правда похожи, один в один, — припоминая, сказала Агриппина. — Ты куда жирандоль отправляла?
— Пункт выдачи в райцентре. Какой-то Анюте, но она сейчас профиль удалила, — рассеянно ответила Аглая.
— Интересно девки пляшут… — задумчиво произнесла Агриппина.
Агриппина поведала Аглае об их приключениях в городе, подробно остановившись на визите к магу-экстрасенсу-тарологу Луизе Арнольд.
— Что же получается? Ваша Луиза и моя Анюта — один и тот же человек? — спросила Аглая.
— Очень может быть, что и один. Дама с паранормальными способностями к обману. Однако прямых доказательств у нас нет, — заключила Агриппина. — Надо бы с Пелагеей, нашей Захаровной, переговорить с пристрастием. Да только как её прижучишь? — вопрошала Агриппина. — Не видела её со встречи в райцентре. То ли она меня избегает, то ли вовсе на дно залегла наша полоумная?
— Эх, ещё один толковый совет от Зинаиды Марковны сейчас бы очень пригодился, — вслух подумала Аглая.
— А пойдём-ка и спросим! Я с ней давно не виделась, даже соскучилась, по нашей учёной подруге — решительно заявила Агриппина. — Тоська, ты как, хочешь к ведьме сходить? — подмигнула она девчушке.
Антонину Ласточкину не пришлось спрашивать дважды. Провал в магическом подвале ничуть не поколебал её наивную веру в магию и чудеса. Она радостно закивала.
Они встретили Зинаиду Марковну на улице, поправляющей старое огородное пугало. Пугало впечатляло: в качестве головы использовалась старая выцветшая до нежно-розового кружка Эсмарха. Чёрными глазницами зияли два отверстия, а ниже языком повис лоскут податливой резины, предваряя импровизированный рот. Бывший клистир был плотно набит соломой, часть которой безобразно торчала из чучельного орального отверстия. Туловищем служил старый тулуп, обвешанный компакт-дисками и другими блестящими финтифлюшками.
— Ну как вам мой Игор? — со смехом спросила гостей Зинаида Марковна. — Сама ужаснулась, когда впервые его сделала. Неделю спала с закрытыми ставнями, — хохотала сельская ведьма.
— Вау, — только Тоська выразила восхищение Игором. Остальные тактично промолчали.
— Пройдёмте в дом, чаем вас угощу на травах, — пригласила их хозяйка.
Пока Зинаида Марковна заваривала чай, Тоська с любопытством осматривалась вокруг. Жилище ведьмы произвело на неё гораздо большее впечатление, чем подвал Луизы: огромная библиотека с книгами, казалось, обо всём на свете, стеллажи с множеством склянок и пучки сухих трав, развешанные под потолком. Глаза алкали, и чесались руки.
— Юная Ласточкина, смотри сколько хочешь, а если что-то нужно будет изучить поближе, позови меня — всё покажу и расскажу, — инструктировала свою юную гостью Зинаида Марковна.
Тем временем взрослые члены компании расположились за столиком в зале, где Агриппина рассказала о визите к Луизе Арнольд и роли Пелагеи Захаровны в этой истории.
— Дела… — внимательно выслушав рассказ, вздохнула Зинаида Марковна. — Без доказательств-то, конечно, особо не разгуляешься. Но история, надо признать, любопытная. Хочется достойного продолжения, — глотнув ароматного чая, она улыбнулась. — Для меня стало откровением, что наша, мягко говоря, эксцентричная Пелагея способна на такое стратегическое планирование. Кто-то бы даже назвал её ушлой.
— Да уж, наш почечуевский профессор Мориарти на пенсии, — вставила Агриппина.
— Вот именно, — подхватила Зинаида Марковна. — Если она способна провернуть такое в своей бедовой головушке, то уж объяснить последствия преступных затей своей паранормальной подруге она точно сможет. В общем, пугнуть её надо!
— Да ну, Зинаида Марковна, не наши методы! — возмутилась Аглая Никитична.
— Без всякого криминала, конечно! Никто никого вязать не будет и на пустырь не повезёт, — засмеялась сельская ведьма. — Просто интеллигентно с ней побеседуете. Расскажите, что её подруга натворила. Все доказательства есть на фото. Украденные подвески самолично видели в том подвальном салоне. Фото профиля тоже есть, полиции не составит труда вычислить владелицу.
— Филимон-то наш в органах служил! — подключилась Агриппина.
— Отлично! Тоже надо вскользь упомянуть, что Филимон, хоть и в отставке, связи сохранил. И связи ого-го какие! — поддержала её Зинаида Марковна.
— Как ловить будем? — задорно поинтересовалась Аглая. — Возраст-то уже не пионэрский!
— На приманку, дорогая Аглая Никитична, на очень крупную приманку, — загадочно ответила Зинаида Марковна.
Агриппина с Аглаей непонимающе посмотрели на неё.
— Летом ещё начали вышку 5G монтировать, — Зинаида Марковна указала куда-то в сторону окна. — Так эта красноголовая особа чуть ли не каждый день выходила с одиночным пикетом и полдня распекала рабочих. Честное слово, сама уже хотела встать грудью на защиту скоростного интернета. Да разве Пелагеи этой что-то объяснишь, — она махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Потом начались дожди, стройку остановили, пропал и наш кандибобер. А сейчас погода наладилась, пришли строители, появилась и Пелагея.
— Я займу наблюдательную позицию. Со второго этажа мне всё отлично видно. Как только на горизонте появится красный кандибобер, я сразу вам сигнализирую. Тогда вы возьмёте объект в окружение и устроите беседу с пристрастием. Координацию будем осуществлять через чат, — сказала Зинаида Марковна и быстрым движением пальцев за минуту создала чат, пригласив в него подруг. Чат она назвала «Слёзы богини».
— Должно сработать, — удовлетворённо заключила она.
В этот момент за окном звонко хрюкнула Шмонька. То ли так она выразила свою поддержку их плану, то ли требовала включить аудиозапись, а может, просто хрюкнула без какой-то особой поросячьей причины. Эмоции животных всё ещё остаются терра инкогнита для мировой нейронауки. Тем не менее этот звук стал сигналом для гостей расходиться.
Филимона тоже решили подключить, но лишь в качестве тяжёлой артиллерии — на случай, если объект совсем заартачится.
На следующий день Тоська отправилась в школу, а заговорщицы замерли в ожидании сигналов из командного центра, базирующегося на втором этаже дома Зинаиды Марковны.
— Рабочие на месте, ждём, — первым сообщением написала она.
— Вижу объект. Дамы, выдвигайтесь, — прилетело через полчаса.
Первой стартовала Агриппина Петровна, так как жила подальше от места встречи и ходила медленнее своей худощавой подруги. Через пятнадцать минут выдвинулась Аглая Никитична.
Агриппина увидела Пелагею Захаровну, которая, как и предсказывала теория сельской ведьмы, что-то эмоционально выговаривала рабочим. Рабочие, видимо, уже привыкшие к этой эксцентричной женщине, не обращали на неё особого внимания. Увидев приближающуюся Агриппину, Пелагея замолчала и направилась в противоположную сторону. Этот путь ей перерезала Аглая. Проулков, куда можно было бы нырнуть, поблизости не было. Кандибобер угодил в западню.
— Пелагея Захаровна, проявите благоразумие! — прокричала Аглая, тут же поймав себя на мысли, что в её случае этот призыв звучал абсолютно бессмысленно. — Нам с вами очень нужно поговорить.
Однако это сработало: Пелагея остановилась, ожидая приближающихся с противоположных сторон подруг.
— Привет, девочки! Я тут, как видите, одна-одинёшенька спасаю наше Почечуево от тотального вымирания, — как ни в чём не бывало поприветствовала она Агриппину и Аглаю, указав на строящуюся 5G-вышку. — Вы тоже сюда пришли бойкотировать это безобразие? — наивно поинтересовалась Пелагея, поправляя кандибобер.
Агриппина с Аглаей рассказали ей, зачем они действительно сюда пришли. Пелагея Захаровна становилась всё бледнее.
— Никакая она мне не подруга, эта Луиза! — вдруг воскликнула она, словно ужаленная. — Я с ней только на правах рабыни общалась! — Тут же она достала из своего безразмерного мешка потрёпанный веер и начала обмахиваться, несмотря на прохладную погоду. Когда Агриппина намекнула, что её роль в этой истории может быть расценена как пособничество, Пелагея Захаровна начала заглатывать воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Она явно собиралась упасть в обморок, но, оглядевшись, обнаружила, что вокруг только лужи и грязь. Обморок пришлось отложить до лучших времён.
— Девочки, вы не понимаете! Это страшная женщина! Проклясть для неё — плёвое дело! — взволнованно оправдывалась Пелагея Захаровна. — Боюсь её до жути! — полушёпотом сказала она, наклонившись к подругам.
— А вон и наш Филимон! Филя, мы здесь! — помахала Аглая тёмной фигуре вдалеке.
Фигура помахала в ответ и направилась к женщинам. Видимо, Зинаида Марковна, наблюдавшая за ситуацией из командного центра, решила сделать ход конём.
Пелагея Захаровна, наконец, осознала, что битва безнадёжно проиграна.
— Девочки, сделаю всё, что в моих силах, — виновато сказала она, но, желая сохранить лицо, зловеще добавила: — Насчёт Луизы я вас предупредила. За сим разрешите откланяться.
С видом курицы, тщетно мечтающей снова стать динозавром, она двинулась прочь.
— Сработало? — тут же прилетело от главнокомандующей.
— Время покажет, — ответила Аглая.
Время, конечно, показало. Через день к Аглае Никитичне постучалась Пелагея. Выглядела она скверно: малиновый кандибобер, обычно гордо восседавший на её голове, покосился, и, вопреки обыкновению, в нём не было ни одного пера. Казалось, за последние сутки Пелагея Захаровна пережила не один астральный поединок, и некоторые из них она, увы, с треском проиграла. Со словами «Вот, пожалуйста» она вручила Аглае пакетик с подвесками и финифтью и, не попрощавшись, заковыляла прочь.
Обрадованная Аглая поспешила осмотреть добычу: всё было на месте, хотя одна финифтяная вставка оказалась расколотой. Она тут же позвонила Зинаиде Марковне и рассказала об успехе её операции.
— Всегда пожалуйста. Обращайтесь, — добродушно прозвучало в трубке.
— А вдруг порчу на хрусталь навела? — полушутя, но с тревогой в голосе спросила Аглая.
— Промой в мыльном растворе, потом замочи в растворе столового уксуса (один к одному) на пятнадцать минут. Проверено: снимает любую порчу, а ещё отлично справляется с жировыми и известковыми загрязнениями, — смеясь, попрощалась с ней сельская ведьма.
После тщательно проведённых ритуалов очищения финифтяные вставки были аккуратно вклеены на место, а слёзы богини Лакшми заняли свои привычные места на веточках жирандоли. У Аглаи Никитичны даже мысли не возникло снова продавать эту жирандоль: семейная реликвия обрела новую жизнь на её кухонном столе.

VIII. Высокий гость
Пара-тройка дней, обещанных Ласточкиными, на поверку оказалась почти неделей. Тоська, едва увидев родителей, с радостным визгом бросилась к ним в объятия. Василий и Людмила выглядели куда бодрее, чем в последнюю встречу, но бледность и усталость всё же выдавали их. Видимо, поездка в Златоглавую и новомодная немецкая терапия отняли много сил как физических, так и душевных. Ласточкина старшая настойчиво пыталась сунуть какие-то деньги, но Агриппина держала оборону достойно.
— Ничего не нужно. Расходов почти никаких и не было! — настаивала она. — Я даже рада была такой компании, — добавила Агриппина, с теплотой глядя на девочку.
— А тебе, Антонина, понравилось у Агриппины Петровны? — спросила Людмила дочку.
— Ооочень! — довольно протянула она.
— Тогда не забывай, навещай бабку иногда. Ещё столько пирогов не слеплено! — подмигнула Агриппина Тоське.
Девчушка, обрадовавшись приглашению, закивала так энергично, что казалось, её голова вот-вот оторвётся и улетит в соседний огород.
— А у меня теперь имплантат, — с гордостью вклинился Василий, похлопав себя по левому плечу. — Теперь ни-ни, иначе кранты, — с усмешкой добавил он, словно это была шутка.
— Дай-то Бог, чтобы всё было хорошо, — тихо, с надеждой ответила Агриппина.
С уходом Тоськи дом словно опустел. Медленно, шаг за шагом, к Агриппине подкрадывалась осенняя хандра. Молочно-белёсое небо и мертвецки бледное солнце, запелёнатое в еле различимые облака, только усиливали тоску. «Надо бы за продуктами сходить», — вяло размышляла она. «Девчушка, хоть и с дюймовочку, а аппетит как у взрослого». С Брызгалкиной видеться не хотелось, но выбора не было — в селе всего один минимаркет, как и у него лишь одна управляющая-продавщица.
Алла, как обычно, возилась с продуктами, расставляя их по полкам, и что-то скрупулёзно записывала в свою потрёпанную учётную книгу. Леопардовый принт по-прежнему был её страстью, хотя теперь он украшал верх, а лосины сменились тёмными пышными штанами с начёсом.
— Агриппина Петровна, добрый день! Давно вас не видела, — приветствовала клиентку Брызгалкина. — Собачку вы свою, надеюсь, дрессируете? Не сбежит опять? Моя Эсмеральда только-только после того вопиющего нападения в себя приходит! — затараторила Алла.
— Джульетта у меня теперь по струнке ходит, как шёлковая! — ответственно заявила ей Агриппина.
— Рада слышать, — ответила Алла, с трудом водружая на прилавок здоровенную коробку с развесным песочным печеньем.
Пока Агриппина выбирала продукты, Алла успела рассказать, как удачно купила горящий тур в Турцию почти за бесценок.
— Агриппина Петровна, с нашим-то бесконечным предзимьем никакого здоровья не хватит! Вам бы тоже съездить, кости прогреть, — не умолкала она.
— Куда уж мне, Алла, — вздохнула Агриппина, продолжая осматривать прилавок. — Старая уже, не до путешествий.
Брызгалкина отвлеклась от своих торговых дел, осмотрела покупательницу с головы до пят и с видом эксперта заявила:
— Агриппина Петровна, вы знаете, сейчас купальники продают на любой вкус: бикини, танкини, монокини… и любого размера, между прочим! — блистала знанием пляжной моды управляющая-продавщица. — Вам, наверное, всё же стоит обратить внимание на закрытые модели, — добавила она, ещё раз оценивающе оглядев Агриппину.
— Да не в купальниках дело! — раздражённо отрезала Агриппина, не желая развивать эту тему и уже собираясь оплатить выбранные продукты.
Алла Брызгалкина лишь пожала плечами, всем своим видом показывая: «А зря!».
— Знаете, мне вчера сообщили, что наш мэр, Аристарх Моисеевич, собирается навестить Почечуево на днях, — полушёпотом сказала Алла, передавая чек.
— Так он же, вроде, на больничном? — удивилась Агриппина, вспоминая слова Жозефины Павловны.
— Нет-нет, уже выздоровел! На такой должности долго болеть никак нельзя! — знаючи заявила Брызгалкина. — Я по этому случаю свой знаменитый сыр поставила! Высокому гостю — высокое угощение! — с гордостью сказала она.
Без сомнений, Алла могла бы ещё долго вещать на разные темы, но у Агриппины зазвонил телефон. Отвечая на звонок, она поспешно попрощалась.
Спасительный звонок был от взволнованной Люси Ласточкиной. Видимо, Тоська, увлекшись, подробно описала их кладбищенскую экскурсию, а родители додумали остальное. Пришлось успокаивать.
Как это нередко случалось, Алла Брызгалкина оказалась права: Аристарх Моисеевич действительно посетил Почечуево спустя несколько дней. Перед церковью, где остановился высокий гость, собралось без малого всё село. Были там и Агриппина с Аглаей, Зинаида Марковна, Ласточкины и Алла Брызгалкина с большим пакетом, просвечивающим увесистой белой массой. Отсутствовала, кажется, только Пелагея Захаровна, что было странно, учитывая её обычный социальный активизм.
Аристарх Моисеевич, весьма корпулентный мужчина, не без труда выбрался из служебного автомобиля, выпрямился во весь свой двухметровый рост и с лучезарной улыбкой басом приветствовал собравшихся. Следом появилась и его свита во главе с пресс-секретарём, Жозефиной Павловной Боярской. Выглядела она исключительно торжественно: чёрная роскошная норковая шубка и такая же пушистая шапочка делали её похожей на хохлатую чернеть в окружении обыкновенных крякв. Наклеив сардоническую улыбку на своё изрядно припудренное лицо, она с нескрываемой брезгливостью окинула взглядом бывших односельчан. Взгляд упал на трёх подруг, задержался на несколько секунд, и улыбка её стала ещё более кислой.
— Выражает то лицо, чем садятся на крыльцо, — еле слышно буркнула Агриппина.— Это наша Жози? — удивилась Зинаида Марковна.
Агриппина утвердительно кивнула.
— Дела… прогрессирующая стеатопигия налицо, — диагностировала сельская ведьма. — А была такой невинной тростиночкой лет пятнадцать назад, — с сожалением добавила она, качая головой.
Свою речь перед собравшимися Аристарх Моисеевич начал, как и положено, с восклицания:
— Э-эх, как же хорошо у вас в Почечуево!
— В редкие свободные деньки, если погода позволяет, я беру свой спиннинг и отправляюсь в ваши края рыбачить. Нет ничего вкуснее жареных почечуевских щук! А какие у вас кабачки вызревают… Ах! — он величественно поднял голову, обнажив увесистую сероватую горловину.
— Но возвращаясь к нашим баранам, — продолжал мэр. — С радостью сообщаю, что в городском бюджете нашлись средства на реконструкцию церкви. Долго мы боролись, но в итоге бюджет утвердили! — торжествовал Аристарх Моисеевич. — С отцом Иннокентием мы уже конструктивно поговорили по этому вопросу, и работы начнутся в ближайшее время, — он лучезарно посмотрел на батюшку.
Отец Иннокентий от такого заявления пришёл в восторг и, казалось, в порыве готов был исповедовать даже курицу, случайно проходившую мимо. Он горячо поблагодарил мэра, сказав, что в Почечуево его всегда будут рады видеть, даже без спининга.
— А что с дорогами? — раздался голос. — Ямы нашими кабачками засыпать?!
После этих слов улыбка Аристарха Моисеевича опустилась куда-то в нижние отделы желудочно-кишечного тракта, но тут же всплыла обратно.
— Уважаемые почечуевцы, ремонт дорог и строительство новых, конечно же, заложены в бюджет. Инфраструктура — наше всё! Это отлично понимают и на самых верхах, поэтому и субсидируют, и субсидируют… — отвечал мэр.
— А мосточек наш как же, который размыло? — спросил ещё кто-то. — Как теперь нам до цивилизации добираться?!
— Есть объезд, — лапидарно ответил Аристарх Моисеевич.
— Плюс два часа в набитом автобусе! — негодовали собравшиеся, явно неудовлетворённые таким ответом.
Тут на помощь начальству, как ангел-хранитель, пришла пресс-секретарь.
— Дорогие собравшиеся, давайте уважать друг друга и задавать вопросы только по существу, поднимая руку, — сентенциозно обратилась к толпе Жозефина Павловна.
Кто-то рассмеялся. Пресс-секретарь злобно зыркнула в сторону смеха и выпалила:
— Не нужно эмоционировать, Аристарх Моисеевич приехал для цивилизованной беседы, а вы… вы словно…
Она страстно хотела добавить ещё какое-то слово, по её мнению, точно описывающее собравшихся людей, но мэр жестом осадил разгорячённую подчинённую.
— Про мосток тот я знаю, сам ездил не раз. Да только на балансе нигде он не числится. Кто его воздвиг? По каким строительным регламентам? Ничего этого неизвестно, — мэр развёл руками. — Но мы за это свой хлеб и едим, что-нибудь обязательно придумаем! Это я вам обещаю, — добавил Аристарх Моисеевич, уже без прежней улыбки, но с твёрдой уверенностью в голосе.
— Эх, тяжело мужику, — вздохнул Филимон, стоящий рядом с подругами. — Такая толпа, а он один, и для всех хорошим быть должен.
— И вовсе не для всех, он же не котёнок, чтобы всем нравиться, — выпалила Зинаида Марковна. — Лишь бы дело своё знал и честно его делал. Работа, конечно, нервотрёпка, но уж коли груздём назвался — лезь в кузов, — добавила она, выдержав паузу.
— У него же ещё племянница летом умерла, — сочувственно, как бы между прочим, добавил Филимон.
Вопросы продолжали сыпаться, как град по крыше, но Аристарх Моисеевич, как опытный оратор, уже знал, что пора закругляться. Он поблагодарил всех присутствующих и жестом руки указал подчинённым на автомобиль.
— А всё-таки хороший мэр, я, например, ему верю, — сказала Аглая Никитична, провожая взглядом градоначальника.
— Харизма вершит судьбы людские, — патетично усмехнулась Зинаида Марковна.
Внезапно рядом появилась Алла Брызгалкина. Извиняясь, она расталкивала односельчан, протискиваясь к уходящему Аристарху Моисеевичу.
— Алла, осторожнее! — шикнула на неё Агриппина.
— Улыбочка и пара слов, и кто влюблён — на всё готов, — нараспев процитировала она классика, коротко обернувшись. С упорством муравья, волочащего дохлую гусеницу, она потащила свой огромный пакет с белой массой в сторону уходящего мэра.
Почечуево начинало расходиться. Двинулись и наши пенсионеры, как вдруг к ним подбежала Тоська и с присущей лишь детям непосредственностью радостно объявила:
— Добрый день! А вы знаете, меня родители в гости отпустили!
Присутствующие переглянулись с улыбкой.
— Ну, раз отпустили, значит, нужно идти! — безапелляционно заявила Агриппина, приглашая рукой отправиться с ними.
Антонина Ласточкина была под большим впечатлением от визита высокого гостя и с восторгом делилась своими эмоциями с окружающими.
— Да уж, птиц такого высокого полёта редко встретишь в нашей глубинке. Хотя сказал, что места наши ему любимы и бывает тут, — пожала плечами Агриппина.
— А та тётя в чёрном мне совсем не понравилась, злая такая, как будто ей что-то сильно жмёт, — откровенничала Тоська.
— Эту тётю, юная леди, мы все знаем с тех пор, когда она была примерно твоего возраста. А была она такой же очаровательной девочкой с искрящимися любопытством глазами. Прямо как ты сейчас! — с грустной улыбкой сказала Аглая, глядя на Тоську.
— А сейчас словно кусок гумна, обёрнутый в фофудью! Жуткие метаморфозы, ей-богу, жуткие! — подключилась Зинаида Марковна.
— Так что же случилось? — испуганно спросила Тоська, инстинктивно совсем не желая себе таких превращений в будущем.
— Кто его знает, — ответила за всех Агриппина.
— Да, красиво стареть — это, оказывается, ой как непросто, — с лёгкой грустью добавила Аглая Никитична.
— Даже не красиво, а хотя бы с достоинством, — уточнила Агриппина. — Можно к шестидесяти мнить себя антикварным комодом, а в глазах окружающих ты всего лишь старая табуретка!
— Ба, ты точно комод, самый лучший в мире комод, — поддержала Агриппину Тоська, неожиданно взяв её за руку.
— Ну какой же я комод? Я скорее уж тумбочка! — рассмеялась Агриппина.
— Агриппина Петровна, не скромничайте, вы у нас целая антресоль! — хохотала Зинаида Марковна.
— И фурнитура отличная! — попытался присоединиться к шутке молчавший до этого Филимон.
Дамы удивлённо посмотрели на него, а Агриппина, не оценив юмора, возмущённо сказала:
— Филя, ну что за чепуха! Давайте заканчивать с этой глупой мебельной темой и поспешим: тут, между прочим, ребёнок голодный!
Остаток пути они прошли молча, сопровождаемые лишь визгом соседских собак, остервенело тузивших друг друга где-то поблизости.

IX. Кибернетическая дева
За насыщенным событиями сентябрём пришёл холодный и бесснежный октябрь, плавно перешедший в такой же непримечательный ноябрь. Пророчество бабки Аграфены не спешило сбываться. Причина, возможно, крылась в том, что до суммы, беззвучно заявленной Афанасием Альбертовичем, было ещё ой как далеко, как от Москвы до самого Почечуево.
Интернет-торговля Аглаи Никитичны понемногу набирала обороты, а семейный реликварий постепенно пустел. Агриппину ей тоже удалось вовлечь в торговлю драгоценным барахлом, которое та за долгую жизнь успела накопить в избытке. «Ладно, убедила, — вздохнула Агриппина. — Всё равно на тот свет ничего не возьму». Аглая Никитична, уже считавшая себя гуру онлайн-торговли, подробно проинструктировала подругу о всех тонкостях и подводных камнях этого ремесла. Торговали они теперь на виртуальном рынке на пару. Доходы, конечно, баснословными не были, зато хоть какая-то активность скрашивала этот депрессивный и мрачный осенне-зимний период.
Аристарх Моисеевич сдержал слово: в церквушке вовсю закипела реставрационная деятельность. Даже «несуществующий» мосток был восстановлен. Филимон божился, что почти весь строительный материал мэр закупил на свои кровные, это, конечно, не могло не вызвать уважение. Единственной проблемой оставались дороги: обещанные субсидии, похоже, выбрали слишком длинный путь до Почечуево или, возможно, где-то и вовсе застряли. До сих пор они так и не дошли до адресата. Люди, давно привыкшие к своим дорогам, а точнее к почти полному их отсутствию, особо не удивлялись.
Тоська часто гостила у Агриппины и иногда засиживалась допоздна. То они увлечённо готовили вместе, то делали уроки, то обсуждали всё на свете — от школы заданий до тонкостей агротехники выращивания кабачков. Такие встречи обычно заканчивались звонком взволнованной Люси Ласточкиной, которая с напускной строгостью отчитывала дочь за то, что та надоедает пожилой женщине.
В одну из таких встреч между делом Тоська заявила:
— Нам сегодня учительница про старцев в горах рассказывала. Жуть как интересно! Ба, они, наверное, даже постарше тебя.
— Сколько ж им лет, этим горным старцам? — прищурив глаз, спросила Агриппина.
— Лет сто пятьдесят, вроде бы, — после недолгого размышления выдала Тоська.
— Пожалуй, и впрямь постарше, — рассмеялась Агриппина. — Раза в два, не иначе.
— Учительница сказала, что если бы не наш грязный воздух и плохая еда, то мы бы тоже так могли жить, — серьёзно заявила девочка.
— А пещеру арендовать учительница не советовала для долгосрочной экономии на коммуналке и электричестве? — язвительно вставила Агриппина.
— Нет, вроде бы, — неуверенно ответила Тоська, не уловив подвоха. — Не хотелось бы в пещере… В доме-то лучше.
— Вот-вот, я как представлю, что полжизни на свою пенсию буду жить, так сразу перехочется, — буркнула Агриппина, явно недовольная вырисовывающейся перспективой.
— Ба, так там же в горах всё по-другому. Там эти старцы всю жизнь работают и не болеют! — встрепенулась Тоська.
— Хорошо бы, да только не бывает так. Не верю я в «мои года – моё богатство». Случаются, конечно, года урожайные, но по большей части только болячек регулярно прибавляется… Хорошо хоть ещё соображаю сносно, — мрачно усмехнулась Агриппина. — А так бы хотелось до двухсот пожить, если бы не вот это вот всё… — совсем тихо добавила она мечтальным голосом, но, вспомнив сон с чудовищной Аграфеной, вдруг осеклась и поёжилась, словно от холода.
— Про тех горцев нам ведь тоже рассказывали лет сорок-пятьдесят назад, совсем в другой жизни, кажется. Тем нашим старцам уже, наверное, лет по двести, не меньше, — с ехидцей продолжила она. — Потом вроде как вопрос внимательно изучили, и оказалось, что большинство этих историй либо сильно преувеличены, либо и вовсе выдуманы. И тоже под таким вот соусом здоровый образ жизни нам прививали, — вспоминала она. — Думала, что эти байки себя изжили, ан нет: по второму кругу завертелись, — засмеялась она.
— Получается, наврала нам наша учительница?! — ошарашено уставилась на Агриппину девочка.
Дискредитировать школьное образование в глазах ребёнка Агриппине Петровне очень не хотелось. Пришлось выкручиваться.
— Да не то чтобы… скорее просто пересказала, не проверив, что сама когда-то слышала. Красивые истории, даже будучи на поверку полной ахинеей, зачастую прочно укореняются в памяти, — подставив руку щеке, туманно ответила Агриппина. — В общем, верить никому на слово не стоит. Нужно самому всё проверять.
— Ба, а тебе вот я верю, — бойко отчеканила Тоська.
— А вот зря! — буркнула Агриппина.
— Почему это зря? — удивлённо воскликнула девчушка.
— Я тут тебе о чём уже битый час толдычу? Старая я! Помоложе, конечно, тех старцев, но тоже возраст не девичий. Вдруг деменция какая приключится? — Агриппина деланно сплюнула и постучала по столу. — С деменцией ведь так поначалу и бывает: с виду человек как был, так и есть, а в мышлении уже разлад, дурь потихоньку сыпаться начинает.
Тоська открыла рот от удивления, и Агриппина тут же поспешила её успокоить.
— Это теоретически. Пока всё слава богу, — с улыбкой сказала она. — Но ты меня контролируй… Так, на всякий случай.
— Заболтались мы с тобой, моя хорошая. Пора и честь знать, сейчас уже и мама твоя названивать начнёт, — вставая из-за стола, объявила Агриппина Тоське.
Звонок Ласточкиной старшей, действительно, не заставил себя ждать.
— Ну, в добрый путь. Не забывай навещать, — напутствовала она девочку.
— Всенепременно, — протянула Тоська, пародируя Аглаю Никитичну.
Эти встречи всегда действовали на Агриппину Петровну животворно, отгоняя позднеосенную хандру и навязчивые мысли о ненакопленных гробовых.
День за днём незаметно подкрался конец декабря. Природа, вспомнив о своём долге, за пару дней выдала Почечуево месячную норму белого пушистого предновогоднего снега. Такое снежное нашествие заставило бы попотеть даже столичные коммунальные службы, но в отсутствие таковых почечуевцы справлялись своими силами. Во многих дворах заскрежетали лопаты, а кое-где, во на участках пороскошистей, затарахтели снегоуборочные машины. Агриппина пока ещё вполне справлялась своими силами, хотя Филимон настойчиво предлагал помощь.
— Филя, ты мне лучше с дровами помоги, — сказала она, отмахиваясь от его предложений. — Снег-то я как-нибудь разбросаю. В молодости и сама колола, а сейчас уж как-то не с руки.
— Грушенька, да без проблем! Тебе берёзу или ольху, а может, осинку, а? Дымоход прочистить? — задорно ответил Филимон.
— Берёза сойдёт, спасибо, — улыбнулась Агриппина. — Дымоход свой как-нибудь потом прочищу, не до него сейчас. На Новый год-то заглянешь? Соберёмся у меня всем нашим небольшим коллективом.
— Конечно буду! — глаза Филимона засияли, как васильки в июльском поле.
— Вот и славно, — радостно ответила Агриппина.
Тридцатого декабря, в середине дня, к Агриппине снова заглянула Тоська, не терпящим возражений тоном заявив, что та без её помощи с готовкой никак не справится.
— От такой драгоценной помощницы, пожалуй, не откажусь, — рассмеялась Агриппина. — Тем более что сама тебя обучила. Начнём с салатов? Картошку и яйца я уже отварила.
В четыре руки они приступили к готовке традиционного новогоднего «Оливье».
Где-то на этапе загрузки зелёного горошка в салатный таз за окном раздался ликующе-истеричный визг Джульетты. Тоська радостно оживилась, а хозяйка, напротив, заметно напряглась. Единственного гостя, которого Агриппина ждала сегодня, она видела перед собой с недочищенной картофелиной в руках.
— Что же этой собаке не сидится?!
— Так праздник же! — воскликнула Тоська.
— Посмотрим, что за праздник у Жульки сегодня образовался, — проворчала Агриппина, направляясь к двери.
Увиденное поражало: девушка, одетая по последней московской моде, чесала снежное рыжее брюхо счастливой Джульетте, приговаривая: «Как же ты выросла! Совсем щенком тебя помню!».
— Бабуль, привет! — сказала незваная гостья, оторвавшись от Жульки.
— Даша… — растерянно произнесла Агриппина.
Банка с горошком выскользнула из её задрожавшей руки, звонко ударившись о пол. Горошек рассыпался, словно зелёные бусины, украсив сени причудливым узором.
— Ба, ты что? Привидение увидела! — удивлённо воскликнула Даша. — Решила сюрприз устроить. Новый год с тобой встретить.
— Сюрприз удался, — заторможенно, приходя в себя, ответила Агриппина. — Проходи, мармозетка моя московская, нечего на пороге топтаться, — обнимая внучку, повелела она.
Даша, вооружённая небольшим пластиковым чемоданом, зашла в дом, осторожно переступая, чтобы не повредить гороховый узор на полу.
— Сейчас я тут быстренько приберу, а ты раздевайся и марш на кухню. У нас сейчас салаты в самом разгаре, — бросила Агриппина, убегая за уборочным инвентарём.
Через пятнадцать минут, убрав горошек, она вернулась.
— С Антониной мы уже познакомились. Сейчас переоденусь и присоединюсь к оливьешной эпопее, — весело заявила Даша.
— Ба, а у тебя ещё внуки есть? — с любопытством спросила Тоська, провожая незваную гостью взглядом, полным подозрения.
— Есть, — задумчиво ответила Агриппина, словно вспоминая, сколько ещё неожиданных гостей может появиться на пороге.
— Она такая взрослая, совсем не похожа на внучку, — с недоверием сказала девочка.
— Двадцать три года. Давно её не видела, а раньше каждое лето тут проказничала, — с теплотой вспоминала Агриппина.
— А вот и новогодний подарок, — Даша вытащила яркий цилиндр из пёстрой коробки.
— Тубус какой-то? — с подозрением посмотрела на подарок Агриппина.
— Ба, это же колонка! — захлопала в ладоши Тоська.
— Ага, — подмигнула ей Даша, — Заявлено, что умная. Сейчас всё быстро настрою… роутер, симку, — хлопотала внучка, распаковывая другие коробочки.
Агриппина с Тоськой отложили свои салатные дела, заворожённо наблюдая за процессом.
— Готово, — через несколько минут сказала Даша.
— Ну и? — спросила Агриппина.
— Бабуль, что хочешь, то и спрашивай. Искусственный интеллект к твоим услугам! — торжественно объявила Даша.
Первой отреагировала Тоська, к тому моменту уже напрочь забывшая о варёной картошке и радостно прыгавшая вокруг технологического чуда:
— А можно песню поставить?
Даша молча кивнула в ответ. Тоська ликовала: стоило только пожелать, и любая музыка тут же включалась.
— Та-а-ак, теперь по существу! — вмешалась Агриппина, растягивая слова. — Погода в Почечуеево, 30 декабря! — басовито произнесла она.
— Минус семь градусов, местами снег, — тут же ответил механический женский голос.
— Ну надо же, — подошла к окну Агриппина и бросила взгляд на термометр, убедившись, что кибернетика не врёт, одобрительно кивнула. — Вот это да! Чудо техники, прямо скажем.
— Она ещё и не такое может, — засмеялась Даша.
— Так-с, а давайте звук проверим? — зарядившись общим энтузиазмом, предложила Агриппина. — Эй, ухнем! Фёдор Иванович Шаляпин, — скомандовала она.
— Максимальная громкость! — поддержала затею бабушки Даша.
Под легендарный бас Шаляпина, дом начал вибрировать, будто готовясь взлететь. Стёкла звенели, двери скрипели, а кухонные кастрюли и сковородки, словно заведённые, принялись отбивать такт. Тоська, зажав уши, терпеливо ждала окончания этого акустического апокалипсиса. Дослушав песню до конца, Агриппина Петровна, вытирая глаза пальцами, махнула Даше, чтобы та выключила колонку.
— Ох, и сильна девонька, — после долгой паузы произнесла она.
Под более лёгкие композиции и с уменьшенной громкостью приготовление салатов пошло веселее. Когда большая их часть была готова, Агриппина позволила Тоське поиграть с умной колонкой, а сама, заварив крепкий чай, решила поговорить с внучкой.
— Ну, выкладывай, — с улыбкой сказала она, наливая чай.
— Да нечего тут особенного рассказывать. Просто надоело мне в столице. Простора захотелось, — с лёгкой грустью в голосе ответила Даша.
— Ой ли? — подозрительно прищурилась Агриппина. — Рассталась с кем-то или с работой не клеится?
— Да всё вроде клеится, даже совсем неплохо клеится, — невесело усмехнулась Даша. — Начальник мной доволен. Зарплата приличная. Перспективы роста есть. Да только устала я от этого всего: от бесконечных толп безразличных людей, от высоченных человейников, от улиц, набитых едальнями и кофейнями. Очень устала. Захотелось сбежать. Хочу, как в детстве, бесконечных лугов, наполненных ароматом трав и цветов, искупаться в нашей речушке, поесть домашних пирогов… Тогда мир казался таким тёплым и уютным… А сейчас стал большим и холодным. Наверное, если бы в детстве этот простор не поселился в моём сердце, — она обвела руками вокруг, — жила бы себе спокойно в своей Москве.
— Ну, как в детстве не обещаю, да и с цветущими лугами в декабре у нас не очень хорошо. Но пироги гарантирую, — задорно пообещала Агриппина.
— О цветущих лугах… Вот ведь в праздник — груша, в будень — клуша. Хорошо, что вспомнила! — внезапно засуетилась Агриппина.
— Тоська! — позвала она девочку.
Антонина Ласточкина совсем по-взрослому приказала умной колонке остановиться, а сама неторопливо подошла к Агриппине.
— Тебе подарок, — вручила она ей маленькую белую розочку в горшке.
— Какая красивая! — глаза девочки округлились от восторга, словно она живьём увидела самого редкого и драгоценного покемона в своей жизни.
— Смотри, не засуши, — строго пригрозила Агриппина.
— Ни в коем случае. Обещаю, — серьёзно ответила девчушка.
— Подожди, сейчас упакую. Теперь, если не будешь знать, чем себя занять, — просто расти цветы, множь красоту… пусть даже пока и на собственном подоконнике, — вдохновлённо произнесла Агриппина, глядя в глаза девочки, которые сияли, как два маленьких солнца.
Попрощавшись с Антониной Ласточкиной, Даша с высокопарно изрекла:
— Вот так вот. Несколько лет не было, а у тебя тут уже новая внучка завелась!
— А то! Жизнь в нашем Почечуево бьёт ключом, словно самовар в праздник, — подыгрывая, ответила Агриппина.
Обе смеялись.
Тридцать первое незаметно прошло, всё в тех же предновогодних хлопотах: разве что готовились горячие блюда. К вечеру весь немногочисленный коллектив пенсионеров и Даша собрались за столом. Филимона очень увлекла умная колонка: одну за другой он ставил песни своего детства, юности, молодости… До наших дней он, однако, не дошёл, поскольку любимых современных песен у него просто не было. В итоге Филя переключился на автомобильную тематику, что, впрочем, никого не удивило.
— Ты ж моя умница! Просто гениально! — восторгался он, обращаясь к колонке, как к живой.
— Да ну, что же тут гениального? — рассмеялась Зинаида Марковна.
— Как это что? — удивлённо повернулся к ней Филимон. — Все знания мира, считай, у тебя на ладони!
— Помню, когда-то я так же радовалась Большой советской энциклопедии, с таким трудом добытой, — помолчав, ответила Зинаида Марковна. — Гениальность, ей ведь нельзя научить, нет такого рецепта. Это же не навык какой-то. Хотя, конечно, этот ваш искусственный интеллект — штука удобная. Этакий неутомимый ассистент. Надо бы и мне такого завести.
— Так, товарищи интеллектуалы, ставим приятную музыку фоном и айда трапезничать, — прервала рассуждения Агриппина Петровна. — По уже сложившейся доброй традиции я объявляю аперитив!
— Это есть у нас, — с улыбкой сказала Зинаида Марковна, доставая из пакета бутыль с красной жидкостью. — Вот, самоделочка моя, на малинке.
— На малину ни в каком виде смотреть не могу после того злополучного сна. Даже свою в зиму не обрезала. — Агриппина поморщилась.
— Тогда тебе, Петровна, бузина с лимоном. Подруга из Швеции как-то прислала, — Зинаида Марковна тут же достала другую бутылку с прозрачным, чуть желтоватым содержимым.
— А что за сон? — между делом спросила сельская ведьма.
— Вы, действительно, хотите об этом выпить? — риторически спросила Агриппина, понимая, что ни Зинаида Марковна, ни Даша эту животрепещущую историю ещё не слышали. Она тут же попросила Филимона поухаживать за собравшимся бабьим царством и начала свой рассказ.
Повествование, само собой, не уместилось в одну рюмку. Салаты и нарезки тоже бодро шли в ход. В конце рассказа Агриппина достала из кошелька клочок бумаги от Афанасия Альбертовича с одинокой пятёркой и рядом нулей.
— Вот, друзья, посмотрите на сегодняшние похоронные расценки, — она протянула клочок собравшимся.
— Дела…, — поправив очки-половинки, протянула Зинаида Марковна.
А Даша, не понаслышке знакомая с московскими ценами, только пожала плечами.
— Так не будем о грустном! — вмешалась Аглая Никитична.
— У меня тост: пусть в этой жизни у нас глаза блестят ярче, чем серьги и кольца! … Или начищенный карбюратор, — добавила она, посмотрев на Филимона.
— Чудесно! Будто с языка сняли, тётя Аглая, — поддержала Даша.
К похоронной теме больше не возвращались. Беседа текла легко и непринуждённо, как река в весеннее половодье. Ни телевизор, ни радио включать не хотелось — кибернетическая дева, со своими бесконечными запасами песен, отлично справлялась с ролью музыкального сопровождения.
Ближе к полуночи Агриппина Петровна, слегка разомлев в приятной компании, решилась-таки на рюмку малиновки. Любопытство, как это часто бывает в молодости, взяло верх над неприязнью.

X. Наше вам алаверды
Первым январским утром Даша, как и положено двадцатитрёхлетней девушке, проснулась около полудня. Кухня к тому времени уже блестела, о вчерашнем застолье напоминали разве что два больших мусорных мешка у двери да под завязку набитый холодильник.
— Бабуль, тебе может деньгами помочь? — серьёзно спросила она, глотая ароматный обжигающий нёбо чай.
— Вот ещё! — возмутилась Агриппина. — Ничего не надо, не возьму, — непреклонно отчеканила она. — Ты молодая, тебе свою жизнь строить! А я, на крайний случай, на нашей бесплатной болотине пристроюсь… Хотя, честно говоря, не хотелось бы.
— Ба, я молодая, ещё заработаю, за меня не переживай, — напирала Даша.
— Нет, значит нет! Пей давай свой чай и помалкивай! — отрезала Агриппина, словно рубанула топором.
Дарья повиновалась. Она прекрасно знала железобетонный характер бабушки: настаивать было бессмысленно, а ссориться в первый день нового года и вовсе глупо.
— Я у тебя на праздниках побуду, развеюсь немножко от столичной суеты, — примирительно предложила она.
— Да хоть до весны! — смягчилась Агриппина.
— Эх, работала бы на удалёнке, можно было бы и до весны, — мечтательно вздохнула Даша, глядя в окно, где искрился свежий снег.
Погода стояла идеально зимняя: морозец, яркое солнце и вокруг белым-бело. Несколько раз забегала Тоська, которая поначалу с недоверием отнеслась к Даше, даже по-детски приревновала к ней Агриппину Петровну. Но общий язык был быстро найден. Вскоре они вместе гуляли по местам Дашиного детства, таким родным и одновременно далёким.
В одну из таких прогулок по пути домой навстречу им выплыла Пелагея Захаровна. То ли чудная погода, то ли неумолимое движение «Колеса Года» заставили её покинуть места добровольной отсидки и показаться на свет Божий.
Увидев новое лицо, одетое по московской моде, Пелагея тут же засеменила навстречу.
Окинув Тоську неприятным взглядом, она сразу же переключилась на незнакомку:
— Добрый-добрый день! А вы, молодая особа, откуда к нам такая? — елейно спросила она.
— Даша, внучка Агриппины Петровны, — вежливо ответила девушка, протягивая руку.
— Аа-а, — протяжным скрипом ответила Пелагея. — Подставила меня ваша бабка, ох и подставила!
— Правда? А что случилось? — Даша театрально захлопала глазами.
— Так ведь почесуха напала! — драматично воскликнула Пелагея, демонстративно показывая виски и запястья, покрытые красной сыпью.
Пелагея, действительно, выглядела нездоровой: области, которые она показала, были покрыты эритематозной сыпью, местами изрядно расчёсанной.
— Что-то аллергическое? — предположила Даша, стараясь сохранить серьёзное выражение лица.
— Ага! Конечно аллергическое! Это проклятье в чистом виде! Привет от Луизы! — заверещала Пелагея.
— Очень напоминает аллергическую крапивницу, вам бы со специалистом проконсультироваться, может быть, какие-то антигистаминные пропить? — пожала плечами москвичка.
— А вы у нас кто, простите?! — претенциозно спросила Пелагея, уперев руки в бока. — Откуда такая умная молодёжь пошла?! Я уже причину вам сказала. Это не на пустом месте. Экспериментально выяснила! — горячилась она. — Когда я свой кандибобер изнутри оловом армировала, лишь тогда полегчало! — она с гордостью похлопала себя по голове. — Клетка Фарадея называется по-научному… Защищает от любого излучения! Вот только так этот проклятый канал и перекрыла! — торжественно подытожила она.
— Поняяятно, — протянула Даша, стараясь не рассмеяться. — Вам скорейшего выздоровления, а нам уже пора, к бабуле опаздываем.
— Спешат они всё куда-то, — проворчала Пелагея, глядя им вслед.
Когда они отошли на безопасное расстояние, Даша неуверенно заметила:
— Вроде бы оловом не экранируют…
Тоська лишь покрутила пальцем у виска, весело присвистнув.
Агриппина встретила гостей свежеиспечёнными пирогами.
— Бабуль, мы кое-кого встретили. Женщина в красном берете, вся в странной сыпи, несла какую-то околесицу про проклятия, — с улыбкой рассказывала Даша.
— М-гм, — закивала Тоська, жуя пирожок.
— Это чудо знаю я. Зовут Пелагеей Захаровной. Вот и показался наш подснежник, — засмеялась Агриппина.
— Я её в детстве не помню. Она недавно в Почечуево переехала? — спросила Даша.
— Да нет, давно, только намного спокойнее была, особо не выделялась. А с годами, как водится, всё усугубилось, все болячки наружу повелезали. Может, и правда современное излучение так на её тонкий рассудок подействовало? — Агриппина деланно пожала плечами.
— Вот благодаря таким Пелагеям у нас в столице и бытуют шутки про русскую глубинку. Про учёных медведей, печатающих на ЭВМ под диктовку киборгов-алкоголиков в тельняшках да ушанках, — шутливо сказала Даша.
— Ну, медведей у нас отродясь не было, тем более учёных. Киборгов тоже не встречала, а вот алкоголики, увы, водятся… как и везде, наверное, — вдохнула Агриппина.
Рано утром в первый рабочий день после долгих новогодних каникул Даша уезжала в Москву.
— Бабуль, — обнимала она Агриппину Петровну, — у вас тут в Почечуево так хорошо, что аж до слёз уезжать не хочется.
— Так навещай почаще! — прослезилась в ответ бабушка. — Летом у нас ещё веселее: луга, леса, речка — всё под боком, только руку протяни.
— Обязательно приеду! — крикнула Даша, уже забираясь в автобус, который, судя по звукам, готовился к старту.
— Там тебе домашней еды положила: что-то съешь по дороге, остальное в Москве доешь. У вас-то в этих едальнях домашнего и не попробуешь! — крикнула вслед уходящему автобусу бабушка, для которой отпустить внучку без стратегического запаса провизии было равносильно государственной измене.
Между тем, январь, как и положено, прошёл. Алла Брызгалкина, так и не дождавшаяся взаимности от мэра, вернулась с турецких берегов загоревшая, цветущая и очень сытая. Всем покупателям она взахлёб рассказывала, как на одних только креветках чуть ли не всю путёвку отбила.
— Какие же эти отельеры простофили! — бравировала она. — Где русский человек и шведский стол сходятся — там последний всегда в убытке.
Тоська училась и бывала у Агриппины нечасто. Однажды она пришла с заплаканными раскрасневшимися глазами. На расспросы девочка лишь пожимала плечами и бормотала что-то про усталость. Однако причина оказалась куда прозаичнее.
— Папа раскодировался, — дрожащим голосом в конце концов выдавила она.
— То есть как это раскодировался? — промелькнуло в голове у Агриппины.
— Пойдём прогуляемся, внученька, хоть голову проветрим, — ласково предложила она.
Прогулялись они аккурат до дома Ласточкиных, где на крыльце, смакуя светлое нефильтрованное, сидел Василий. У Агриппины возникло стойкое ощущение дежавю. Однако широкого приветствия, как в прошлый раз, не последовало.
— Антонина, ты зачем сюда этого престарелого цербера привела? — рявкнул отец семейства.
Тоська спряталась за спину бабушки.
— Здравствуй, Вася. Меня как только не называли, но цербером — ещё ни разу, — спокойно ответила Агриппина. — Что случилось?
— А разве не видно? — зло ответил Ласточкин. — Фуфло эта немецкая технология, и профессор тот тоже фуфло. Обещали год, а не прошло и полгода! Взломал я этот код! — гордо продолжал Василий. — Сначала по глоточку, потом по бутылочке, затем по две… и ни-че-го! — по слогам закончил он.
— Один раз не вышло, ну и что? Надо снова пробовать. Уверена, ещё не всё потеряно, —пыталась успокоить Василия Агриппина.
— Эх, — с непонятной обидой махнул рукой Ласточкин, но, увидев Тоську, выглядывающую из-за спины Агриппины, взбеленился ещё сильнее.
— Антонина, быстро домой, давно ты у меня ремня не видела! — прорычал он.
Агриппина не выдержала.
— Ребёнка трогать не смей! — казалось, вешний гром загрохотал в феврале. Василий от неожиданности даже опрокинул недопитое нефильтрованное. — Вася, послушай меня внимательно: если девчушку обидишь, я костьми лягу… Я свой ремень достану и так тебя научу, шкет бестолковый, как родители в детстве не смогли! — гремела Агриппина Петровна. — Все органы опеки, все соцслужбы, все прокуратуры оббегаю! Только дай мне малейший повод!
— Бабушка, пожалуйста, не надо, — навзрыд плакала Тоська. Агриппина крепко обняла девочку. Вышедшая на шум Люда с бранью набросилась на опешившего мужа.
— Сегодня Тоська останется у меня, — холодно бросила Агриппина, словно вынося приговор. Крепко сжав дрожащую руку девочки, Агриппина пошла прочь. Тоська безропотно повиновалась.
Ночь прошла в тревоге, несмотря на то, что Агриппина два раза воспользовалась содержимым спасительного кармана №3. Она почти не сомкнула глаз. Утром на пороге появилась бледная, как мел, Люся Ласточкина. Она по обыкновению засыпала Агриппину ворохом извинений и клятв, что больше такого никогда не повторится. Та слушала молча, только на прощание сказала:
— Люся, запомни: я не шутила. Если что, сделаю всё, как обещала.
После этого случая Тоська не приходила целый месяц. Агриппина через знакомых и пару личных визитов знала, что с девочкой всё в порядке. Следующая их встреча состоялась только в марте. Поводом послужил День рождения Агриппины Петровны. Тоська пришла не одна — её сопровождала вся новогодняя свита пенсионеров. Агриппина, за столько лет досконально изучив повадки друзей, лишь деланно удивилась, лукаво посетовав, что и к столу нечего подать.
— А у нас всё с собой! — хором воскликнули Аглая и Зинаида Марковна, синхронно поднимая пакеты, набитые чем-то звонким и весьма увесистым.
— Бабушка, с днём рождения! — звонко выпалила Тоська, бросившись Агриппине на шею с такой силой, что та едва устояла на ногах.
Пока гости накрывали на стол, она отвела девочку в угол и серьёзно спросила, всё ли нормально дома. Та утвердительно закивала, посмотрев Агриппине в глаза. От сердца отлегло: по счастью, эти ясные детские глаза пока ещё не научились лгать. Агриппина знала это наверняка.
— Вот и слава богу, — улыбнулась она девочке, приглашая за стол.
Много тостов было сказано, один оптимистичнее другого. Однако же подарили все деньги.
— На реализацию действующих планов… а может, на какую-нибудь другую, более рисковую и интересную инвестицию, — вручая праздничный конверт, подмигнула Агриппине Зинаида Марковна.
Лишь Тоська подарила рисунок, на котором цветными карандашами, удивительно искусно для её возраста, были изображены первые весенние цветы.
— Ба, это я из той книжки срисовала, помнишь, которую мы осенью купили, — застенчиво сказала она.
— Прямо ботаническая иллюстрация! — восторженно воскликнула Аглая Никитична, разглядывая детский шедевр.
— Однако стоит ещё поработать над техникой, да и латынь была бы уместна, — машинально добавила Зинаида Марковна. В её глазах мелькнула тень воспоминаний о днях, проведённых за написанием собственной кандидатской.
— Скоро живьём их увидим, — поблагодарила Агриппина девочку.
— Я вообще-то не люблю свой день рождения, — между делом заметила Агриппина.
— Да знаем мы, — в унисон ответили Филимон, Аглая и Зинаида Марковна.
— Ну правда? Что это за праздник на одного человека? Праздник хорош, когда он одинаков для всех. Новый год, например, или День космонавтики!
В этот момент пискнул телефон: на банковскую карту упала сумма с одинокой пятёркой и рядом нулей, а следом прилетело SMS:
Наше вам алаверды!
Бабуля, ни в чём себе не отказывай ;, исполняй мечты (какими бы они ни были). Ты у меня одна такая. Да что там — у целого мира ты такая одна, моя замечательная бабушка!
Твоя Дашка.
Лицо Агриппины стало каменным. Она с серьёзным видом встала из-за стола и набрала Дашу. Ох, и долго Агриппина отчитывала и распекала внучку, но та, видимо, унаследовала бабушкино упрямство и оборону держала крепко. Поняв, что дело безнадёжно, Агриппина Петровна вернулась к друзьям.
— Посмотрите-ка, что эта несносная москвичка удумала! — растерянно рассказала она им о внезапно свалившемся богатстве. — Ну, теперь дело за малым: помереть! — шутка получилась довольно зловещей.
— Спешить не надо. Успеется, — волевым тоном сказал Филимон.
Дамы, вторя ему, энергично закивали.
Весна в этом году в Почечуево пришла рано. Как в стихотворении, за окном резвились зеленушки, чечётки и коноплянки, однако ни снега, ни тем более санок на улицах уже не было. Зато, словно первые подснежники, то тут то там повылезали чёрные торговки с букетами первоцветов, добытых браконьерским промыслом в окрестных лесах.
Агриппина Петровна, прогуливаясь по деревне одним из таких погожих весенних деньков, столкнулась с Аллой Брызгалкиной, которая неслась куда-то с такой скоростью, будто за ней гнался налоговый инспектор. Увидеть в середине дня управляющую-продавщицу, покинувшую свой торговый пост, было немыслимо.
— Алла! Алла, подожди! Что случилось? — окликнула её Агриппина.
Запыхавшаяся Брызгалкина остановилась, чтобы отдышаться, и уставилась на неё глазами, полными слёз.
— Агриппина Петровна, вы разве не слышали? Мэр наш, Аристарх Моисеевич, скончался! — выпалила она, разрыдавшись. — Такой мужчина! В самом расцвете сил! Государственный муж во всех смыслах!
— Что произошло? — серьёзно спросила Агриппина Петровна.
— Аневризм окаянный сгубил! Раз — и не стало хорошего человека! — охала Алла.
— Жаль. Управленец толковый был. Обещания свои держал, — сочувственно сказала Агриппина.
Чуть отдышавшись, Алла спешно продолжила свой бег куда-то в неизвестном направлении.
В течение следующих нескольких дней о том, что высокий начальник скоропостижно дал дуба, не умолкали все местные расщеколды. Объявили даже трёхдневный траур. По безвременно ушедшему горевала вся округа, а прощание и похороны транслировали по всем местным каналам. Где-то там краем засветился могильщик Фёдор, тёмным силуэтом мелькнул Афанасий Альбертович, неустанно суетилась Боярская Жозефина Павловна. Некоторые почечуевцы, включая Филимона, тоже поехали проводить в последний путь харизматичного мэра.
А главное — похоронили его именно на том самом месте, меж двух молодых сосен. Увидев это, Агриппина было подумала: «Обидно, когда твои мечты сбываются у других». Но тут же прогнала от себя эти недостойные мысли.
Так она и живёт до сих пор вопреки пророчеству бабки Аграфены. Иной раз выйдет на крыльцо, присядет на свой любимый вращающийся табурет, взгляд её станет мутным, а глаза влажными, да и скажет куда-то вдаль: «Эх, такое хорошее место упустила».
— Ба, пироги горят, пора вынимать! —тут же звонкий детский голосок вырвет её из транса.
— Да иду я, иду! Не сгорят твои пироги! — заворчит Агриппина Петровна, возвращаясь к Тоське на кухню.