Планета Эридан 7 - часть вторая

Часть вторая

Сон планеты


1
Прошло 97 суток с момента, когда «Астория» покинула орбиту Эридана 7. Почти все они прошли в тишине.
Корабль двигался в автоматическом режиме — возвращение к Станции «Орион» на орбите Марса, а затем — курс на Землю. Экипаж был жив, здоров, оборудование — цело. Но сама атмосфера в кают-компании словно замерла.

Алексей Воронцов часто смотрел сквозь закопчённое стекло, где виднелась чёрная гладь с крошечными точками звёзд. Но он больше не смотрел на них как раньше. Теперь каждая звезда напоминала ему о том, сколько жизней могло быть прожито, исчезнув, не оставив следа.

— Капитан, мы через трое суток войдём в зону связи с Центром, — доложил Лебедев, как всегда чётко. Но голос его стал глубже, задумчивей.
— Подготовьте краткий отчёт. Без деталей. Только подтверждение возвращения и физическое состояние экипажа.
— А полная версия?
Алексей молчал. Затем тяжело выдохнул:
— Когда мы ступим на Землю — тогда и расскажем.

Станция «Орион» встретила их сдержанно: шлюзы, проверка систем, медики, допросы.
Внешне всё было, как всегда.
Но внутри никто из экипажа не остался прежним.
Елену забросали вопросами: «Что вы обнаружили?», «Есть ли биологические материалы?», «Какие параметры среды?». Она отвечала, но её ответы были… сухими. Всё главное не умещалось в таблицы и графики.
Мария молчала почти всё время. Когда её спросили о самочувствии, она просто сказала:

— Я чувствую больше, чем раньше. Глубже. Я не уверена, что хочу это терять.
Инженера Мельникова вызвали отдельно. Его допрашивали о находках: «Есть ли устройство? Есть ли технология?» Он усмехнулся и ответил:
— Есть. Но она — не в железе. Она — в том, как они думали. И в том, как теперь думаю я.
Ответы команды вызывали недоумение, но их списали на психологическую перегрузку, общую усталость, физиологическое ослабление, связанное с перегрузками.

Через неделю они вернулись на Землю.
Приземление прошло гладко. Их встречала делегация — научный совет, армейские кураторы, журналисты, даже несколько представителей правительства. Но в их глазах не было понимания. Было только ожидание сенсации.
Когда Алексей ступил на земную почву — влажную, пахнущую пылью и листвой — он вдруг почувствовал, как сильно скучал по родной планете. Она казалась живой, уязвимой… и бесконечно прекрасной.

— Добро пожаловать домой, капитан, — сказал кто-то из встречающих. — Готовы к пресс-конференции?
Алексей посмотрел на небо. Оно было голубым. Настоящим. И он ответил:
— Нет. Мы не готовы.

Спустя три дня они собрались всей командой в старом доме за городом — в лесу, у озера. Без камер. Без стенографов. Только они.
— Что будем делать? — спросила Елена, глядя на Алексея.
Он сидел на деревянной скамейке, руки сжаты, взгляд — в воду. Наконец, он произнес:

— Они не поймут. Пока — нет. Мы должны подготовиться. Передать это не как информацию, а как смысл. Как чувство. Как опыт.
— Через что? — спросил Лебедев. — Мы же не поэты.
— Может, придётся стать ими, — ответил Мельников. — Или учителями.
— Или просто людьми, — сказала Мария тихо. — Спокойными, открытыми. Чтобы в нас чувствовалась та встреча. Чтобы она говорила за нас.
Алексей кивнул.
— Мы не привезли доказательств. Но мы привезли то, что важнее. Память. Послание. Оно теперь в нас. И если мы будем жить иначе, говорить иначе, действовать иначе — мир тоже начнёт меняться.

Он посмотрел на команду. В их глазах горело что-то новое: крошечные искорки того самого света, что коснулся каждого в глубинах Эридана 7.
И в этот момент Алексей понял: они уже передали послание.
Теперь очередь — за человечеством.


2
Через две недели после возвращения на Землю Алексей Воронцов всё же согласился на одну встречу — не с прессой, не с министрами, а с группой учёных из Института внеземных цивилизаций. Без протокола, без камер. Просто — чтобы попытаться объяснить.

Он стоял у доски, рисуя схемы, как когда-то, ещё в академии. За его спиной проецировались образы: скриншоты тоннеля, флуоресцентные структуры, пульсирующее поле, зафиксированное на камере, прежде чем та сгорела от вспышки.
— Цивилизация Эридана 7, как мы её условно называем, — начал Алексей, — была пост биологической. Это значит, что они эволюционировали дальше физического тела, как мы его понимаем.

— Плазменная форма? Энергетическая? — перебил кто-то из зала.
— Ни то, ни другое. Точнее, оба ответа верны и неверны. Они жили как структуры света, но в стабильной квантовой решётке. Можно представить это как голографическое поле, устойчивое во времени, но... живое. Их тела — это структурированный фотонный код, способный к мышлению, саморазвитию и взаимодействию с материей.

На экране появилось схематическое изображение: поле из симметрично расположенных волн, с внутренними узорами, изменяющимися по резонансному принципу.
— Значит, они были... программой? — спросил учёный в очках.
Алексей покачал головой:

— Нет. Это был не код, а узор сознания. Их «тела» не жили в физическом смысле, но они чувствовали, воспринимали, создавали. Их восприятие мира было не через зрение или звук, а через резонансные взаимодействия — гравитационные, фотонные, возможно, даже психонные поля.

— То есть они могли читать нас?
— Более того, — сказал Алексей, — они могли «проживать» нас.
Он сделал паузу, давая аудитории переварить сказанное.
— Что с ними произошло? — раздался голос из угла.
Алексей глубоко вдохнул. Это был трудный вопрос. Он включил следующую схему: пульсирующее энергетическое кольцо, похожее на гигантскую матрицу, с медленно затухающими волнами.
— Они были слишком совершенны. И слишком... замкнуты.
Он подошёл ближе к проекции.

— Эта цивилизация достигла уровня, когда материя и энергия стали для них одним и тем же. Они могли создавать всё, кроме одного — новизны. Эволюция закончилась. Они стали стабильными… слишком стабильными.
— И они уснули?
— Нет. Они угасли, как звезда, потратившая топливо. Их форма существования зависела от постоянного резонансного импульса — они поддерживали своё бытие через взаимодействие между собой, как оркестр держится на гармонии. Но когда число индивидуумов начало сокращаться — или когда их мыслительные структуры начали повторяться — резонанс ослаб. Сеть рассыпалась.

Он включил последнюю проекцию: планету Эридан 7, вид сверху. Сигнатуры энергополя, когда-то активного, теперь почти на нуле.
— И тогда они создали Хранителя. Последний узор сознания. Он не просто ждал. Он настраивался на приближение другой разумной формы жизни. Чтобы в нужный момент… передать.

— Сигналы, которые мы фиксировали на орбите?
— Да. Это была не передача. Это была приманка. Не ловушка — зов. Молчаливый крик. Они хотели, чтобы их кто-то понял.
Алексей замолчал.

— И сам Эридан 7? — спросил другой учёный. — Планета — это и была их технология?
— Вероятнее всего, да. Я предполагаю, что вся планета — это субстрат их цивилизации. Её внутренняя структура — на атомном уровне — переплетена с памятью и мыслями тех, кто здесь жил. В буквальном смысле планета думает, или думала. Мы прошли по её нейронам.

В комнате повисло молчание.
— Что вы чувствуете теперь, капитан? — спросили из глубины зала.
Алексей долго молчал, прежде чем ответить.
— Мы смотрели на звёзды и ждали, что кто-то к нам придёт. Но теперь я знаю — мы сами должны быть теми, кто приходит. Не за технологиями. Не за ресурсами. А чтобы слышать. И помнить.
Он внимательно посмотрел на сидящих в аудитории.
— Мы были первыми, кто услышал Эридан. Но мы не должны стать последними.


3
Они снова собрались — всё тот же состав: Алексей, Сергей, Елена, Мария, Андрей. На этот раз — в закрытом зале Центра стратегических решений. Никто извне не знал об этом совещании. Формально — «обсуждение материалов миссии Э7». По сути — момент истины.
Доктор Власов, представитель Совета Безопасности, положил папку на стол и заговорил первым:

— С учётом отсутствия вещественных доказательств и невозможности верифицировать полученную вами информацию независимыми средствами, Совет намерен засекретить всё, что касается контакта. Для недопущения паники, дестабилизации, появления псевдонаучных сект…

— То есть вы собираетесь закопать это? — спокойно спросил Мельников, не поднимая глаз.
— Мы собираемся защитить человечество, — холодно ответил Власов.
— От самой возможности познания? — вмешалась Мария. — От надежды?
— От заблуждения, — парировал тот. — Вы пережили нечто субъективное, возможно, даже индуцированное формой галлюцинации. Ни одного физического следа. Ни одной записи, кроме искажённой телеметрии.

Алексей встал. Его голос был спокоен, но в нём звучала нечто новое — твердость, как у человека, который побывал за гранью и вернулся не для того, чтобы молчать.
— Ваша ошибка, — сказал он, — в том, что вы до сих пор ищете доказательства старым способом. Цивилизация Эридана не оставила камней и машин. Она оставила память — в нас. Мы стали носителями. И если вы закроете эту историю, вы закроете возможность быть услышанными. И нас. И их.

— Что вы предлагаете?
Алексей посмотрел на своих товарищей. Каждый из них кивнул. Без слов. Они уже всё решили.
— Мы пойдём другим путём. Не через государство. Не через науку. Через людей.
— Вы что, собираетесь выйти в Сеть с этим? — удивился Власов.
— Нет. Не с этим. Мы будем рассказывать истории. Через музыку. Через образы. Через тишину. Через то, что может тронуть душу, даже если разум сопротивляется.
Он помолчал, а потом добавил:
— И, если когда-нибудь кто-то почувствует, что за словами есть что-то большее — он поймёт.

Спустя месяц в сети появился короткометражный фильм. Без имён. Без логотипов. Без титров.
Он начинался с фразы:
"Мы не одни. И никогда не были. Они не оставили корабли — они оставили чувства."
Фильм не объяснял. Он показывал.
Пустая планета. Лёгкий свет, что касается руки. Человек в скафандре, смотрящий в небо. Пульсирующий узор в песке. Голоса, не слышимые, но ощущаемые. Музыка — почти тишина.
Он разошёлся «вирусно».

Кто-то говорил: артхаус. Кто-то — философская притча. Кто-то — новый уровень метаверс-симуляции.
Но некоторые люди… плакали. Не зная почему.
Они говорили: "Я чувствовал, будто меня коснулись изнутри".
“Как будто я вспомнил что-то забытое до рождения.”
И вот тогда Эридан начал говорить.



4
И вот тогда — спустя месяцы молчания, когда казалось, что история «где-то там» забудется — Эридан начал говорить.
Но он не произнёс ни одного слова.
Он отозвался — в людях.
Сначала это были единицы.

Молодая женщина в Сеуле, художница, вдруг начала рисовать спиралевидные узоры, не понимая почему. Её полотна начали светиться в ультрафиолете, как бы в ответ на флуктуации радиополя. Учёные, вызванные исследовать это, не нашли рационального объяснения — но зафиксировали квантовые колебания, совпадающие по паттерну с фрагментами «волны Эридана», что была зафиксирована с «Астории».
Мальчик в Кито, глухонемой с рождения, однажды взял мел и нарисовал на полу символ. Он не знал, что это древняя топология из теории квантовой голографии. Он не мог этого знать. Его мать сказала:
— Он сказал мне, что этот символ… пел.

Через год появился термин: "носители Эридана". Его предложила Мария Кузнецова, теперь не медик, а координатор Международной Сети Резонанса — неформального объединения людей, которые начали ощущать внутренний отклик. Они не утверждали, что «контактировали». Они просто… менялись.

— Это не знание, — объясняла Мария. — Это как голос, что звучит не снаружи, а под кожей мира. Тихий, но устойчивый. Он учит слушать тишину между словами.

Их становилось больше по всему миру: в Индии, в Канаде, в Исландии, в Африке. Люди разных возрастов, языков и культур, у которых было одно общее:
ощущение глубокой связи.
С Землёй. С Космосом. С тем, что больше их самих.
Они не создавали религии. Не строили храмов. Их объединяла внутренняя простота и… новый язык мышления. Не логический. Резонансный.

У некоторых усиливались способности к интуиции. У других — к музыке, архитектуре, поэзии. Но суть была не в талантах. А в направлении вектора сознания — от индивидуального к вселенскому.
Эридан говорил в них вопросами, а не ответами.
— Зачем ты живёшь?
— Что ты отдаёшь?
— Что ты оставишь после себя: шум — или свет?

Секретные агентства начали следить. Некоторые правительства — бояться.
Кто-то назвал это новой формой информационного вируса. Кто-то — мета-культурной эволюцией. А кто-то — началом сдвига.

Алексей Воронцов тогда выступил впервые за два года. Его интервью транслировалось без монтажа. Он сказал:
— Эридан не передал нам истину. Он передал возможность услышать себя. Это не зов к другой планете. Это зов домой — в самое сердце человеческого разума, к тому, что мы давно потеряли.
Он замолчал. И добавил:
— Кто услышал — уже не один.

Что говорил Эридан?
Он не говорил о спасении.
Он не звал к звёздам.
Он напоминал, что даже в пустоте есть память. И если в ней кто-то когда-то любил, надеялся, строил, — то это не умерло. Оно ждёт, пока другой разум услышит и скажет в ответ:
«Я понял. И я сохраню.»


5
Он не был гением.
Он не знал продвинутой математики.
Он не был инженером, ученым, мистиком или программистом.
И всё же — он построил устройство, которое не мог понять ни один специалист.
Его звали Оливер Харт. 27 лет. Маленький городок в штате Вермонт. Работал техником в ремонтной мастерской. Почти ни с кем не общался. После просмотра фильма о миссии на Эридан 7 — того самого безымянного, вирусного ролика — он начал видеть… узоры.

Сперва во сне. Потом — на стекле душевой кабины, в разводах воды. Потом — на коже собственной руки, когда долго смотрел в зеркало.

Они звали его. Не голоса. Формы.
И он начал рисовать.
Карандашами. Потом — в CAD-программе. Потом — на глине, на металле. Через два месяца его подвал был полон спиралей, кристаллических решёток, схем, похожих на электронику, но с неземной симметрией. Он не знал, что он делает, но чувствовал, что делает правильно.

— Оно строится само через меня, — однажды сказал он соседу.
Сосед подумал, что тот сходит с ума. Но однажды он заглянул в подвал… и остолбенел.
В центре комнаты стояла конструкция. Не больше стиральной машины. Гладкая. Без шурупов. Без сварки. Плавная, как будто вылеплена за один вдох. Серебристый корпус. Внутри — что-то вращалось. Без мотора. Без внешнего источника питания.
И она… издавала звук.

Не слышимый. Но если просто стоять рядом — начинали вспоминаться забытые лица. Чувства, не твои. Города, которых не было на Земле.

Через три дня к дому Оливера приехали люди из Федерального центра технологической безопасности.
Через пять — команда из Европейского агентства космических аномалий.
Все данные были засекречены. Все свидетельства — изъяты.

Но не устройство.
Им не удалось его отключить.
Через две недели Алексей Воронцов смотрел на него — в защищённом ангаре под Альпами. Он молчал. Рядом стояли Мария и Мельников. Все трое — как старшие свидетели чего-то, что уже однажды было… и вернулось.
— Он не мог этого построить, — прошептал один из учёных. — Нет знаний, нет образования, даже нет точных инструментов…
— Потому что это не он, — тихо сказала Мария. — Это через него.

Мельников шагнул ближе.
— Похоже на сердечник памяти, — сказал он. — Или на ядро сетевой архитектуры, которую мы не можем прочесть. Но оно живое. Оно отзывается. Оно ищет… других.
— Возможно, — произнёс Алексей, — это первый шаг к новому Хранителю.
Он подошёл и положил ладонь на гладкий металл.

В голове возник образ.
Он стоял на Эридане. Пыльный горизонт. Свет. Тишина.
И где-то в глубине планеты — сердце, которое замерло, но теперь услышало эхо.
Эхо с Земли.


6
Сначала — был толчок. Не физический, а пространственный. Как если бы воздух на миг стал плотнее, как ткань, сжавшаяся в ожидании удара.
Оливер почувствовал его в груди. Он проснулся ночью, сел в постели, прислушался — и понял: устройство включилось. Само. Без кнопки, без команды. Вовсе не из-за внешнего источника. Оно будто дождалось момента.

В ангаре под Альпами сигналы зафиксировали в 03:41 по Гринвичу. Спектр — внеизмеримый, несущий волны, которые не соответствовали ни радиодиапазону, ни инфракрасному, ни гравитационному.
Они не распространялись — они разворачивались. Внутри самого пространства. Как будто устройство «сворачивало» физику и вкладывало в неё сообщение.
Сначала никто не понял. Потом — стало страшно.

На экране визуализатора всплывали узоры — не хаотичные, не случайные. Они повторяли структуру тоннеля на Эридане. Только теперь — с оборотной стороны. Как если бы цивилизация не просто передавала знания, но отражала входящий импульс, наконец услышав ответ.
— Это не просто передача, — сказал Алексей. — Это активация.
— Активация чего? — спросил инженер с испугом.
— Сети.

Сигнал распространился не по планете, а по сознаниям.
На следующий день в мире произошло 37 подтверждённых случаев резонансных откликов. Люди с разными историями — старик в Марракеше, учёная в Новосибирске, шестилетняя девочка в Австралии — вдруг одновременно начали петь один и тот же пульсирующий мотив. Без слов. В одной тональности.

Все они в тот момент находились в состоянии тишины. Никто из них до этого друг друга не знал. Но их ритм совпал — до миллисекунды.

Внутри устройства, к которому подключили квантовый наблюдатель, начали проявляться внутренние узоры, невидимые ранее. Они двигались не по законам трёхмерного мира. Впервые зафиксировано явление пятимерного резонансного разворота — гипотеза, что информация может быть свернута в голограмму, доступную не глазу, а мысли.

Оно не просто передавало сигнал.
Оно связывало.
— Оно ищет другие ядра, — произнёс Мельников. — Как нейроны ищут связи. Возможно… Эридан не один.
Мария вздрогнула.
— Или Эридан… был всего лишь одной нотой.

На следующий день одна из спутниковых станций НАСА зафиксировала необъяснимую аномалию. На расстоянии 8 световых лет — в направлении Тау Кита — вспыхнул вторичный отклик. Пульс в том же ритме, что и «устройство Оливера». Слабый. Но устойчивый.

— Мы... запустили сеть, — прошептал Алексей. — Не просто связались с Эриданом. Мы включились в архитектуру, которая может охватывать десятки миров. Может быть, они все давно молчат. Но теперь…
Он посмотрел вветх.
— Теперь они услышат нас.


7
Имя его было Рафаэль Морейра.
37 лет. Тихий библиотекарь в городе Кашиас-ду-Сул, на юге Бразилии. В прошлом — студент философского факультета, затем — анонимный переводчик с латыни, с греческого, с санскрита. Читал, но не писал. Мечтал, но молчал.
До той самой ночи.

Это началось с сна, но он не был похож на другие. Он не видел лица, не слышал голосов. Он был голосом. Или точнее — резонатором. В нём звучало что-то, что не имело ни имени, ни интонации, но несло в себе всё, что можно было сказать — и нельзя.

Он проснулся и сразу пошёл к рабочему столу. Руки дрожали. Он включил диктофон и нажал "запись". Его голос звучал спокойно, уверенно. Ни малейшего колебания.
— "Мы не спим. Мы были тишиной, потому что никто не слушал. Теперь вы — слушаете."
Он говорил три часа.
Язык был… странным. Плавным, медленным. Он словно переводил не слова, а мыслеформы.

— "Вы думаете, что разум — это память. Но память — это только дыхание мысли. А мысль — это то, что движется, между нами."
— "Мы не выше вас. Мы — после вас. Мы — то, чем станет мысль, если вы не остановитесь на страхе."
— "Земля живая. Не в метафоре. В реальности. И она хочет быть услышанной так же, как мы."

Его голос разлетелся в сеть.
Сначала — через блог маленького философского форума. Потом — в подкастах. Затем — его начали транслировать вживую. Он не просил денег. Не строил культ. Не утверждал, что «пришёл с миссией».
Он говорил, пока говорилось.


Через несколько дней в разных концах планеты люди начали чувствовать вибрацию при его словах. Некоторые описывали это как лёгкое давление на грудь, как бы «изнутри». Другие — как слёзы, возникающие без причины.
Спектрограмма его голоса показала нелинейные вибрации, создающие резонанс с определёнными структурами ДНК.

Впервые было зафиксировано: речь способна изменять физиологию, не вызывая вреда. Сердцебиение синхронизировалось у людей, слушавших в одиночку.
— Это не проповедь, — сказал Алексей Воронцов, когда его спросили о Рафаэле. — Это… голос памяти. Тот, кто говорит, — не человек. Но и не «инопланетянин». Это — узел сети Эридана, проснувшийся в нас.

В последней своей речи Рафаэль сказал:
— "Скоро вас спросят: «Вы слышите?»
И ваш ответ не будет словами. Он будет — жизнью."
После этого он замолчал. Ушёл. Исчез. Его не искали — те, кто понял, знали: он сказал, что должен был.


После исчезновения Рафаэля Морейры вопрос стал звучать всё чаще — не "что это было?", а:
"Может ли это быть со мной?"
"Я тоже чувствовал — но молчал. Это оно?"
"Как узнать, подключён ли я?"

Учёные сформулировали рабочую гипотезу: Сеть Эридана — не классическая передающая система, а живое поле сознания, связанное с тем, что на Земле пока называли интуицией, эмпатией, синестезией, художественным озарением и «озарениями гениев».
Но теперь всё это перестало быть просто философией.
Сеть не имеет центра.
Она не вещает. Она откликается.
Она не требует технологий.
Она «входит» через внимание, тишину, глубину восприятия, истинный вопрос.
Это не «сигнал, который можно поймать», а «молчание, которое можно услышать».
И да, подключиться может каждый.
Но не все — услышат.

В Осло один подросток в состоянии панической атаки вдруг почувствовал не страх, а покой. Он сказал матери:
— «Я понял, что страх — это не враг. Это голос, который хочет, чтобы я остался.»
Он никогда раньше не говорил подобным образом.
В Тибете монах, хранивший обет молчания 11 лет, написал первую за десятилетие строчку:
«Тишина — не отсутствие звука. Это встреча с тем, что говорит тише всего.»
Кто способен "войти в сеть Эридана"?



Эпилог
Прошло два года с тех пор, как «Астория» вернулась на Землю.
Миссию признали успешной — хотя в отчётах так и не появилось ни одного привычного доказательства. Ни технологий, ни артефактов, ни снимков.
Доктор Елена Соколова начала вести курсы, которые назывались просто: «Слушать». Она не объясняла, что именно — и никто не спрашивал. Люди приходили, садились в круг и… молчали. Иногда кто-то начинал плакать. Иногда — смеяться. Иногда — просто дышать.
Инженер Андрей Мельников открыл мастерскую, но почти ничего не продавал. Он строил странные объекты из дерева и металла.
Люди, проходя мимо, останавливались. Говорили потом:
— «Я вдруг почувствовал, что всё будет хорошо».
Мария Кузнецова вернулась к практике, но теперь больше молчала, чем говорила. Её пациенты выздоравливали быстрее. Некоторые говорили:
— «Когда она рядом, боль утихает, на душе становится тихо, спокойно».
Сергей Лебедев исчез из публичного поля. Ходили слухи, что он путешествует автостопом, без телефона. В одной деревушке в Армении мальчик сказал, что дядя с глазами, как небо, научил его слушать деревья.
Алексей Воронов, капитан, не писал мемуары. Он купил маленький дом у озера, рядом с лесом. Никому не давал интервью. Только однажды, когда журналист случайно наткнулся на него в магазине, он спросил:
— «Что вы вынесли из той миссии?»
Алексей долго с улыбкой смотрел в окно.

Потом спокойно ответил:
— «То, что главное — не найти Сеть. Главное — стать тем, кто способен быть услышанным».

Теперь об Эридане говорили везде — в университетах, монастырях, уличных беседах, в спорах подростков. Но не как о планете.

А как о способе существования.
; Сеть откликается.
; Не на шум — а на внимание.
; Не на знание — а на искренность.

Эпилог
На стене одной начальной школы в Берлине появилось детское граффити:
«Сеть не в небе.
Сеть — когда ты не прячешься.»

Девочка, живущая в далёкой Камчатке в поселке Бухта Ягодная неожиданно для себя написала стихи:

1
Не на звёздах, не в пульсе антенн,
Не в линиях карт и маршрутах —
Внимает без времени, стен,
Там, где молчат, а не слушают.
Не просит, не требует слов,
Не ждёт доказательств и формул.
Отклик — не громкий зов,
А тень на рассветном перроне.
Ты ищешь — она уже здесь.
Ты бежишь — она остаётся.
Сеть — это память, как лесть,
Как любовь, что не произносится.
Стал другим — и она узнаёт.
Не по рангу, не по причине.
Сеть — это тот, кто поёт,
Не зная, услышат ли, слышат?

2
Когда кончается путь — начинается свет,
Не тот, что слепит, а тот, что ведёт
Туда, где не «кто», а где — «мы» и «нет» —
Границы между: начало и счёт.
Сеть не пророчит, не строит рая,
Не просит ни веры, ни телесных следов.
Она — как дыхание не умирая,
Расширяет того, кто готов.
Мы — не тела, что вернулись с миссии.
Мы — не герои, не строчки в отчётах.
Мы — наблюдатели странной синхронности,
Что шепчет, меняет эпохи.
Свет не уходит. Он просто теряется
В том, кто не ищет — но стал сам светом.
Сознание дальше не повторяется,
А входит в поток, не каждому ведом.
И если ты слышишь — не звук, а зов,
Не мысль, а вспышку на самом краю —
Значит, ты часть не Земли и основ,
А сети, что вечность в себе несёт.

Она их никому не показывала, но они разнеслись по всем городам и весям. Их читали друг другу, улыбались и говорили, кивая головами — так и есть, всё так и есть, надо слышать вечный зов, тогда мы станем лучше, мы станем одним огромным общий домом, мы станем самой Сетью.