Война на Балтике. Кампания 1854 года

Восточная война на Балтике.
Кампания 1854 года.(ч.4)

(Продолжение. Предыдущая глава: http://proza.ru/2025/04/28/691)

Как уже говорилось, в Постановлении особого Совета о возможных действиях в Балтийском флоте в 1854 году утверждалось:
«Превосходная сила ожидаемого в Балтийское море неприятельского флота не дозволит нам вступить с ним в открытый бой с какою-либо надеждой на успех».
 
В связи с этим, все корабли Балтийского флота (самого мощного в Российской империи), перед лицом англо-французского флота, обрекались на пассивное бездействие и прозябание в гаванях, под защитой крепостных орудий Свеаборга, Кронштадта и Выборга.


Но, может быть, союзники действительно направили на Балтику какое то подобие «Непобедимой армады», и имели над Балтфлотом подавляющее превосходство в кораблях и количестве орудий?!

Давайте посмотрим на  соотношение сил.
На 1 января 1853 года, согласно отчётам Морского ведомства, в составе русского Балтийского флота числились 24 линейных корабля и десять пароходофрегатов.
 
Не стоит забывать и Балтийский армейский флот, а это одна плавучая батарея, два «голландских канонирских бота», 51 канонерская лодка (девять трёхпушечных и 42 двухпушечных), десять иолов, одна бомбардирская лодка, одна гребная шхуна и одна дозорная лодка — всего 77 единиц разного типа мелких кораблей.

Три самых крупных линейных корабля («Император Петр 1», «Св. Георгий Победоносец» и «Россия») имели на борту по 120 орудий, более старый «Эмгейтен» – 94 орудия;
 
10 линейных кораблей имели по 84 пушки каждый (причем «Прохор» и «Орел» - были новейшими, 1851 и 1854 годов постройки, уже в 1855 году вступил в строй их систершип «Ретвизан»;

еще 30 линейных кораблей несли по 74 орудия.

Это -  морская сила, которую Российская империя на Балтике создавала с 1825 по 1854 годы.
«На бумаге»  Балтийский флот  был гораздо сильнее объединенной англо-французской эскадры.

Разумеется, все эти корабли были в очень разном техническом состоянии, обученность экипажей была слабой, а орудийные стрельбы проводились крайне редко. 
Все русские линейные корабли были парусными, т.е. их мореходность зависела от ветра, а орудия большинства русских кораблей были устаревшего типа и имели малую дальность стрельбы.
 
В бою против современных паровых кораблей, вооруженных мортирами и новыми длинноствольными орудиями шансов у них было немного, однако же, Россия продолжала их строить, даже во время войны.



Давайте сравним это с эскадрой, которую «владычица морей» направила на Балтику.

Эскадра адмирала Непира насчитывала девять линейных кораблей, четыре блокшипа, четыре винтовых и четыре колёсных фрегата, а также три шлюпа.
Отметим, что некоторые линкоры эскадры лишь номинально были паровыми или же имели существенные недостатки.
 
К примеру, линейный 120-пушечный корабль Royal George был построен в 1827 году, а в 1853 году начал срочно перестраиваться в паровой.
Времени на проработку проекта не было, поэтому паровую машину на него смогли поставить, только вырезав резервуары для воды, а часть жилой палубы приспособив для хранения угля.

Из-за лишнего груза пришлось снять некоторые орудия — и теперь номинально 120-пушечный линкор нёс всего 89 орудий.

По итогам Восточной войны корабль был признан плохим и неудобным в использовании, поэтому в 1856 году его переделали в войсковой транспорт.


Линейный 91-пушечный корабль Princess Royal имел запас угля только на два дня, иначе пришлось бы снимать часть артиллерии.
На мерной миле, полностью разгруженным, он показал великолепные результаты — скорость 12 узлов.
Однако после загрузки на него орудий и припасов скорость снизилась до 6 узлов.


В результате полноценными винтовыми линкорами в английской эскадре были только 131-пушечный Duke of Wellington, 101-пушечный St. Jean d’Acre и 80-пушечный Cressy.

Имелось также, 4 винтовых блокшипа (каждый нес по 60 орудий) 3 винтовых фрегата (от 50 до 34 пушек на каждом),  4 колесных фрегата (несли от 18 до 16 орудий) и 3 колесных шлюпа (по 6 орудий).

Не слишком-то много, прямо скажем.

9 марта 1854 года Непир покинул Спидхэд. На следующий день на траверзе Даунса к нему присоединились отставшие корабли, и англичане взяли путь на проливы Скагеррак и Каттегат.
18 марта у Винго-зунда, недалеко от Гётеборга, их нагнал 3-пушечный колёсный шлюп Lightning, который в последний момент отправили на помощь эскадре.

1 апреля Непир достиг бухты Кьоге. К Ревелю и Балтийскому порту были посланы дозорные разведать, сошёл ли там лёд.
Узнав, что на востоке ещё стоят льды, Непир подошёл к острову Борнхольм, где начал крейсирование до Стокгольма и до бухты Кьоге, которое затянулось до прихода французов
Уже к маю англичанам стало ясно, что активных действий против них Балтфлот вести не будет.


Но и к активным действиям против русских крепостей  адмирал Непир тоже не мог приступить, так как Первый Лорд Адмиралтейства Джеймс Грэхэм почти не выделил для этой  экспедиции малых судов.
Вторая же причина заключалась в том, что у Непира не было войск, которые он мог бы высадить.
 
В связи с этим уже 15 апреля он писал Грэхэму, что ему нужно минимум 5 000 штыков, «чтобы сделать хоть что-то в Финском заливе».

В итоге,  для эскадры Непира направили морских пехотинцев из Галифакса, то есть из Северной Америки. Они так и не успели прибыть к нему до конца навигации.
 
На просьбу командующего прислать побольше малых кораблей Грэхэм прислал ещё один винтовой 91-пушечный корабль Nile, парусный 70-пушечный Cumberland, паровой шлюп Driver и адмиральскую яхту Black Eagle с «мятежным», как выразился Непир, экипажем, который весь переход до Борнхольма предавался возлияниям и устраивал драки.


Вообще говоря, удивительно читать о том, что на английском корабле, да еще в военное время, была такая слабая дисциплина, что командующей эскадрой жаловался об этом!


Дело в том, что английский флот всегда славился своей железной дисциплиной и умением «приводить в чувство» самых буйных и неуправляемых матросов.
Для этого у английских офицеров был целый арсенал самых изощренных, а подчас и просто зверских наказаний.

Судьба матроса на парусном корабле никогда не была легкой. В  Англии многие  вообще считали, что она хуже каторги.
И если добровольно отправляться на каторгу желающих, понятно дело, не находилось, то и охотников послужить во флоте, тоже было немного.
 
Вербовщики знали, что  им все простится, лишь бы парень поставил росчерк или отпечаток пальца под контрактом, а в каком виде его потом доставят на корабль – пьяным, без сознания, связанным, или в кандалах -  роли не играет.
 
Так и получалось, что на борту кораблей, наряду с матросами-«добровольцами», оказывались сотни и тысячи бывших нищих и бродяг, пьяниц, буянов и преступников, не боявшихся ни бога, ни черта.
 
И этой компанией надо было как-то командовать и заставлять их подчиняться.
И страх жестокого наказания помогал делать из бывших полубандитов вполне управляемых и дисциплинированных моряков.


Наиболее распространёнными экзекуциями в британском флоте были: протягивание под килем корабля, или килевание (keelhauling), погружение в море (ducking), прогон сквозь строй (running the gauntlet), так называемое «созерцание неба» (skylarking).
Ну и, конечно же,  «девятихвостая кошка» (cat o’nine tails), оставившая о себе недобрую память у многих поколений моряков.


- На британском флоте «килевание» не только проводилось чаще, чем где-либо, но и «обросло» правилами и традициями.
Ничего особо сложного в этой экзекуции не было: на ноках грота-реи, выступающей на кораблях с прямыми парусами за линию бортов, укреплялось по блоку; через блоки пропускался трос, предварительно заведенный под киль; к тросу привязывали штрафника и перетягивали его под килем от одного борта к другому и обратно.
Конечно, бывало, что трос заедало, и несчастный захлебывался, но подобное случалось редко.
Чаще подвергнутый экзекуции умирал от бесчисленных порезов ракушек, которыми обрастали корабли, и ударов о кромки киля;

- «Созерцание неба» — под столь романтическим названием имелось наказание, когда проштрафившегося матроса особым способом связывают и подтягивают к верхушке мачты, оставляя висеть там с распростёртыми руками и ногами в течение нескольких часов, целую ночь, или целый день, или день и ночь.
 
У англичан это также называлось «висеть как орёл с расправленными крыльями» (like a spread eagle);


 - «Погружение в море»  представляло собой принудительное «купание» провинившегося. Его сажали верхом на бревно, привязывали и крепили к ногам груз.
Затем бревно поднимали на блоке к ноку рея, бросали с высоты в воду и затем неторопливо выбирали канат, поднимая штрафника опять к ноку рея.
Уместно заметить, что осуществить такое наказание можно было бы куда проще, но сложная процедура с бросанием бревна существенно повышало зрелищность (а, соответственно, и воспитательную роль) экзекуции;


- Более мягким наказанием считалась «буксировка»: проштрафившегося матроса сажали в буксируемую шлюпку – из тех, что похуже, текущую, а для вычерпывания воды вручали кружку или поварской черпак;


- Также провинившегося матроса  можно было провести «сквозь строй», но это наказание никак нельзя считать «чисто морским», просто на суше в ход шли ивовые прутья или  шпицрутены, а на кораблях - линьки.
И каждый в строю должен был стегануть провинившегося: и не дай тебе бог, если удар будет слабым, сам спину подставишь;


- Наконец, самым распространенным наказанием было бичевание «девятихвостой кошкой» - с рукояткой длиной в один фут и ремнями или веревками, на концах которых завязывали один-два узла.

О том, как проводилась порка рассказано в  книге Ханке Хельмута «Моряк, смерть и дьявол»:
«Ареной было место у грот-мачты. Все собирались вокруг, нижние чины отдельно от офицеров, затем осужденный конвоировался двумя вооруженными матросами к мачте.
Капитан оглашал вид проступка. Обвиняемый получал возможность сказать слово в свою защиту...
Приговоренный обнажал верхнюю часть тела.
Затем он становился на квадратную деревянную раму - такие решетки служат для закрывания люков, поверх них натягивают брезент.
Ступни жертвы прочно укреплялись на поперечине решетки, а поднятые над головой руки пропускались сквозь петлю на тросе, свисавшем сверху и выбираемом затем втугую.

Это было сигналом боцману, по которому он должен был обрушить на спину матроса девятихвостую плеть.
Чтобы усилить страдания провинившегося, «девятихвостую кошку» вымачивали в солёной воде или моче.

Если экзекутор махал плетью недостаточно рьяно, ему определяли такую же порцию».

Подобные «спектакли» проходили на кораблях регулярно.

Обычная порка после 1829 г. назначалась за разные правонарушения: самовольный побег – 500 ударов, гомосексуализм – 300, ограбление – 50-100, злоупотребление спиртным – 30, небольшие нарушения порядка – до 20.

Следует отметить, что в отличие от отечественных вооруженных сил, в Англии наказание не разбивали на части, а приводили в исполнение сразу и полностью.
Иначе говоря, те, кому назначали больше 200 ударов, фактически приговаривались к смерти, т.к. зачастую виновных забивали до летального исхода.
Также гибла половина лиц, которые получали 100 ударов.


Существовали и определенные нормативы.
И чем серьезнее, с точки зрения офицера, был проступок, тем больше должно быть ударов – вплоть до 70 и даже 100.
Последнее было фактически смертным приговором.

 Дабы охладить пыл командиров в 1844 году британское Адмиралтейство запретило наносить матросам «девятихвостой кошкой» более 48 ударов.
Но особого результата это не дало: уменьшение «разового употребления» офицеры компенсировали частотой назначения наказания.

Вот цифры официальной статистики применения «девятихвостой кошки»:

«В 1854 году общее число наказаний составило 1214; общее число нанесённых ударов 35 479. Высшее наказание было 50 ударов, низшее 1 удар.
Всех кораблей было 245, из них на 54 не было вовсе телесных наказаний.

В 1855 году всех наказанных было 1333, общее число нанесённых ударов 42 154; высшее наказание составило 48 ударов, низшее 2 удара. Всех кораблей было 266, из них на 48 не было вовсе телесных наказаний…

Статистика свидетельствует:  в 1858 году общее число ударов плетью на английских равнялось 32 с половиной тысячам, уменьшившись за неполные 15 лет всего на пять тысяч.
(Источник:


(Привожу эти примеры жестоких наказаний, чтобы было видно, насколько суровыми были меры насаждения и поддержания дисциплины в английском флоте.
 
И надо сказать, что они приносили результат, даже в самой тяжелой боевой обстановке.

В годы Первой мировой войны (1914-1918.г.г.) английский флот понес тяжелейшие потери в сражениях с Флотом Открытого моря Германии и ее подводными лодками.
 
И, благодаря  поддержанию на кораблях железной дисциплины, он  остался единственным, из всех европейских флотов, который не разложился и не был подвержен революционному «брожению».

Для сравнения, царский Балтфлот (все дредноуты и большинство линкоров и крейсеров которого всю войну проторчали в Гельсингфорсе и Кронштадте) и который понес минимальные (по сравнению с флотами других держав) потери, первым «разложился» и пережил, в Феврале 1917 года, настоящую вакханалию убийств собственных адмиралов и офицеров его же матросами.


Революция в Германии в ноябре 1918 года началась с восстания немецких моряков в Киле, которые отказались выходить в море.

Разложились и утратили боеспособность в 1918 году флоты Австро-Венгрии и Османской империи.


Даже французский флот (несмотря бравурные настроения и статус страны-победительницы в ПМВ) прибывший для поддержки интервентов и белогвардейцев в 1919 году в Одессу, едва там не взбунтовался и был срочно отозван на родину).



Однако, после столь обширного отступления, следует вернуться  к событиям компании 1854 года на Балтике.

Кроме английского флота, интересы союзников там представляла французская эскадра.
Она  имела в своем составе: семь линейных кораблей, ещё два линкора использовались как транспорты, четыре парусных фрегата (ещё два фрегата использовалось как транспорты), два винтовых фрегата (по 14 орудий), четыре винтовых шлюпа (6 или 3  орудия) и авизо.
 
На транспортах размещались 2 500 морских пехотинцев и осадная артиллерия.
Наиболее мощным и современным был винтовой линейный корабль «Аустерлиц», имевший 90 орудий.

Всего под начальством вице-адмирала Непира находилось 49 судов, вместимостью в 85,454 тонн, 22,000 чел. морского экипажа и 2,344 орудия.
Эскадра французов, бывшая под командой вице-адмирала Парсеваль-Дешена, состояла из 31-го парусного судна с 1,308 орудий и 8,300 чел.»


В апреле 1854 г. Непир входил уже в Финский залив; но лед помешал подойти к Гельсингфорсу и Ревелю.
«В первых числах июня вся балтийская неприятельская эскадра сосредоточилась в Барезунде и отсюда Непир повел ее двумя колоннами к острову Сескару; 14-го июня суда его показались под Кронштадтом.
16-го числа была произведена рекогносцировка крепости, защищавшей столицу, а 20-го июня все суда вновь стянулись к Сескару.
Склад угля и провизии находился сперва на острове Готланде, а затем базой неприятельского флота избран был остров Нарген.

В половине июля французская эскадра усилилась десантом в 12,800 чел. Таким образом, в Балтийском море против нас сосредоточилась грозная сила, состоявшая из 80 судов, 3,652 орудий и 43,100 человек войска» - отмечает М.М. Бородкин.


Ввиду полной пассивности Балтийского флота, укрывшегося в Свеаборге и Кронштадте, англичане и французы хозяйничали в Финском (а потом и Ботническом) заливах как хотели.

Захватывали русские и финские купеческие корабли, брали на них пленных, вербовали среди финнов лоцманов, да и попросту грабили прибрежные финские деревни и города.

«18-го апреля 1854 года у них на одном корабле было уже 12 чел. русских пленных.
28-го апреля министерство иностранных дел сообщило финляндскому генерал-губернатору, что наш генеральный консул в Копенгагене доставил список шкиперов и матросов, захваченных англичанами в Балтийском море на финляндских торговых судах
8-го мая из Копенгагена сообщалось, что до 50-ти финских и русских купеческих судов было захвачено английскими крейсерами…»

Грабежами и разбойническими нападениями на мирных жителей занимались и  англичане и  французы.
Случалось, что с наших наблюдательных постов замечали, как французский катер высаживал людей на островок, где жители пасли баранов и мелкий рогатый скот.
 
«Странно видеть, — писал М. И. Цейдлер, — как храбрые французы гонялись за каким-нибудь бараном или теленком и, поймав его, быстро удалялись»…


Надо сказать, что в начале кампании 1854 года англичане все-таки еще немного побаивались активных действий многочисленных кораблей нашего Балтфлота.

М.М.  Бородкин отмечает:
«1-го Июня в «Times» появилась корреспонденция, пролившая некоторый свет на тактику, которой следовали англичане, по крайней мере, в начале своей кампании в Балтийском море.

«Предположим, — писал корреспондент, — что мы сделаем нападение на Гельсингфорс и уничтожим стоящий там русский флот.
Известие об этом получится в Петербурге чрез несколько часов.
Тогда выйдет Кронштадтский флот, состоящий из двадцати линейных кораблей, нескольких 50-ти пушечных фрегатов и других судов меньшего размера...
 
Несмотря на наше искусство и храбрость, мы можем потерять несколько лучших наших кораблей. По-видимому, сэр Чарльз Непир вполне понимает все это, иначе уже предпринял бы что-нибудь...

Нам скажут: для чего не разрушили форта Гангэ?
Но что выиграем мы от этого? Если мы убьем у русских тысячу человек, они тотчас же могут заменить их другими».

 
Этот вывод корреспондента считался, по-видимому, столь веским и убедительным, что он почти дословно был повторен в министерской газете «Globe», с прибавлением лишь вывода, что адмирал Непир человек смелый, но не сумасшедший…»


Однако, после нескольких своих успешных нападений на наши прибрежные города и крепости (об этом – чуть позже), союзники окончательно убедились в пассивности Балтийского флота и спокойно прибыли «с инспекцией» вплотную фортам Кронштадта!!!

Поразительно, но среди «благородных кругов» это, отчего-то, вызвало не возмущение и гнев за бездействие своего многочисленного флота, а любопытство и показное благодушие.


«Из письма А. В. Головина видно, что вся Императорская фамилия предполагала тогда же (в апреле 1854 г.) поселиться в Петергофе.
Следовательно, производившиеся в виду Кронштадта маневры судов союзников никого не смущали.
Переписка гр. А. К. Толстого и Ф. И. Тютчева с их родственниками и знакомыми также подтверждает изложенное.
 
«Вид англичан меня ободрил, — писал А. Толстой (19-го июля 1854 г.), — я их видел сегодня утром, я был верст 15 за Ораниенбаумом, на Бронной горе, откуда их было видно отлично; я насчитал 31 судно» ...


Петербург относился к вражескому флоту, как к очень интересному зрелищу.
Вереница посетителей всегда виднелась на дороге к Ораниенбауму.
 
«Великолепная картина. Чтобы создать ее, — писал Тютчев, — неприятелю пришлось прибыть издалека с большими издержками.
Враждебности в нашей толпе не наблюдалось; напротив, благодушная насмешка играла здесь и там на лицах.
 
Особенно много смеялись, вспоминая известие, недавно сообщенное в иностранных газетах, будто Петербург в ужасе, будто все население бежало, и на защиту столицы приведено 40,000 башкир».


Интересно, если бы русский флот тогда находился где-нибудь неподалеку от Лондона, в устье Темзы к примеру, английская аристократия также попросту ездила бы на него глазеть, или английские газеты и общественное мнение «спустили бы семь шкур» с Первого лорда адмиралтейства за подобный позор и бездействие своего флота?!


Продолжим рассказ М.М. Бородкина об этом позоре:
«Флот неприятеля, состоявший из 70-ти парусных судов и из 10-ти пароходов, вытянулся в две линии перед Толбухиным маяком, а затем подошел к фортам Александр I и Павел I.

Пароходы неприятеля приблизились к южному фарватеру, но до линии нашего огня, — которая установлена была в 700 саж. — не подходили.

В бинокли отлично можно было видеть неприятеля.
Около получаса он простоял против Косы и опять вернулся к Толбухину маяку.
 
Наш военный пароход («Владимир») выстрелил вдогонку, неприятель отвечал, но без причинения вреда.
Обогнув Толбухин маяк, пароходы пошли по северному фарватеру и достигли высоты бывшей лаборатории.
 
Сделав несколько выстрелов в тыл нашим укреплениям Косы, неприятель пошел далее к Кронштадту, где обменялся выстрелами с поручиком Шишковым.
Очевидно, что это была только рекогносцировка.


Пароходами командовал Сеймур.
На северном фарватере неприятель вытащил одну нашу мину.
При исследовании её, произошел взрыв, причем, как сделалось известным впоследствии из газет, Сеймур окривел.

Все лето неприятель то приближался к Кронштадту, то удалялся от него. В сферу же нашего огня он никогда не заходил.


В книге полковника Мошнина указана одна чрезвычайно характерная подробность.
Оказывается, что адмиралу Непиру из Кронштадта на русском катере ежедневно возили свежую пищу.
Чем объясняется такая изысканная любезность — трудно объяснить…»

(Источник: "Оборона побережья с древнейших времен до наших дней. Опыт исследования": (С приложением 48-ми планов и чертежей) / Мошнин В.А., Ген. штаба полк. – С.-Пб.: Изд. при содействии Воен.-учен. ком. Гл. штаба, 1901. – 596 c)

Честно говоря, мне трудно поверить в то, что командующему вражеским флотом, который хозяйничал на Кронштадтском рейде, на русском катере ежедневно (!!!)  возили свежую пищу, но поскольку никто это официально не опровергал, то вполне возможно, что это было правдой.

Санкционировать такую «изысканную любезность» мог только сам Николай Первый, или его сын в.к. Константин Николаевич, руководивший тогда Балтфлотом.

Но, все-таки, хочется надеяться, что это лишь «утка» от полковника В.А.Мошнина.

(Справедливости ради, надо сказать, что Владимир Александрович Мошнин меньше всего похож на безответственного болтуна, распространявшего в своем исследовании обывательские слухи.
Это был известный русский военный деятель, генерал-лейтенант (1916), участник Первой мировой и Гражданских войн. С 1894 года он - подполковник, начальник строевого отдела штаба Кронштадтской крепости.

С 1898 года полковник, заведующий обучающимися офицерами в Николаевской академии Генерального штаба.
Иначе говоря, он имел доступ к самым "закрытым" документам Кронштадтской крепости и войны 1854-55 годов на Балтике.
Едва ли он бы стал просто  "врать для красного словца" в своей книге...)


«По Балтийскому побережью распределено было всего до 200 тысяч русских войск.
 Главным начальником обороны Балтийского побережья от Нарвы до Выборга, исключая Кронштадта, назначен был Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич, который состоял тогда главнокомандующим гвардейских и гренадерских корпусов.
Начальником штаба Балтийского корпуса был Свиты Его Величества ген.-м. Ф. Л. Гейден. Должность военного генерал-губернатора Кронштадта была вверена генералу Дену…

Серьезным препятствием должны были явиться шхеры с их трудно изучаемыми проходами, но эту преграду англичане одолевали, отчасти благодаря своей опытности в морском деле, но главным образом, к глубокому нашему сожалению, при посредстве лоцманов из местных уроженцев Финляндии.
Для приобретения проводников-лоцманов англичане прибегали и к насилию, и к хитрости.


Одну партию лоцманов, как рассказывали тогда, они добыли себе следующим образом. Еще осенью 1853 г. какой-то таинственный субъект приехал в Гельсингфорс, выдавая себя за ихтиолога (т. е. исследователя рыб), рекомендованного университету.
Под предлогом рыбной ловли, ему удалось сманить многих лоцманов, с которыми он тогда же уехал в Англию».


Как видим, англичане заранее готовились к боевым действиям в Финском заливе и даже, буквально под носом у царской жандармерии и полиции вербовали в Финляндии опытных лоцманов.


Наши же военачальники пребывали в «тягостном неведении» о дальнейших планах неприятельского флота:
«-3-го (15-го июля) 1854 г. Государь Император писал Паскевичу: «Флоты все у Поркалаудда и вероятно выжидают десанта; а что предпримут потом, один Бог знает.
Это нам неведение тягостно, ибо препятствует располагать войска как бы хотелось. Осторожность требует быть готовыми на все».

7-го (19-го июля) 1854 г. Царь сообщил кн. Д. М. Горчакову: «Здесь нового ничего; но достоверно знаем, что десант около 20,000 отправлен из Франции, или на Аланд или к Гельсингфорсу. На днях окажется».
 
Предположения о намерении неприятеля произвести высадку около Гельсингфорса и затем большим десантом занять Петербургскую дорогу, взять Борго и двинуться на Фридрихсгам и Выборг держались долго и упорно.
Эти действия союзников ставились в связь с восстанием в Польше.
 
Командовавший войсками в Финляндии также склонялся к тому, что неприятель имеет в виду взять Гельсингфорс и уничтожить наш флот».


На самом деле, действия неприятельского флота в 1854 году свелись к нескольким нападениям на прибрежные финляндские городки и захвате русской крепости Бомарзунд на Аландском архипелаге.
Давайте кратко их и рассмотрим.

ДЕЛО ПРИ ЭКЕНЕСЕ.
 
(Экенес – это маленький городишко в шхерном районе южной Финдяндии, ныне город Таммисаари, население около 15 тыс. человек, в настоящее время)

«7-го (19-го) мая 1854 года пролита была «первая капля крови» на Финляндском берегу. В этот день неприятель на двух судах, — двухтрубном фрегате и малом судне конструкции шхуны, — предшествуемый 16-ти весельным баркасом, производившим промеры, направился к гор. Экенесу…

Пролив у Витсанда — единственный морской проход к городу Экенесу. Местами этот пролив столь узок, что более двух малых судов одновременно по нем проходить не могут.
Прибывшей за несколько часов до начала боя дивизионной батарейной № 1 батареей 1-ой гренадерской артиллерийской бригады ген.-лейтенант Рамзай подкрепил береговую батарею.
 
А в 1855 г. отряд достиг здесь силы 3500 чел., из коих финнов было 500 чел.
8-го числа, в 5 часов утра, неприятель продолжал наступление.
Береговая батарея действовала сперва удачно и, видимо, причинила неприятелю значительные повреждения, так как он остановился на час в своем наступлении.
 
Но затем неприятель, открыв самый учащенный огонь из всех орудий левого борта обоих судов («Arrogant» и "Hekla»), настолько осыпал нашу батарею картечью, что она вынуждена была сняться и переехать к деревне Лексваль, оттуда, с новой позиции, около 2-го часа пополудни, возобновила свои действия.
Стрелки оставались на своих местах…

Один английский пароход («Hekla») пододвинулся к городу; но в это время другой («Arrogant») сел на мель.

«Гекле» пришлось подать помощь товарищу.
Чтобы оберечь себя от наших выстрелов, «Гекла» забрала на рейде у Лексваля купеческое судно, нагруженное солью, и, поставив его около своего обстреливаемого борта, благополучно миновала нашу батарею. За 11/2 версты до города Экенеса суда, однако, остановились, не дерзнув идти далее.

Генерал-лейтенант Э. А. Рамзай, командовавший наскоро собранными здесь воинскими частями, с большой похвалой отозвался об их стойкости и о меткости их стрельбы.
Финские стрелки удачными выстрелами снимали храбрецов с рей и палубы. Чтобы отвлечь ружейный огонь вверх, англичане прибегли к хитрости, повесив на мачте чучело из парусины…

Потери наши были незначительны: 3 убитых нижних чина и 6 раненых; но среди павших находился прекрасный «служака», майор Дергачев…

Все это маленькое дело на столбцах европейской печати выросло в блестящий подвиг англичан, яко бы разбивших и разогнавших целые полки русских войск и взявших с сильной батареи у Витсанда три орудия.
 
По английским известиям, мы потеряли до 500 человек.
В газетах Швеции эта стычка также превратилась в грандиозное дело, о которой публика была извещена статьей под заглавием: «500 русских убитых и раненых».
 
Сведения эти основывались яко бы на рассказах капитана Халля с корабля «Гекла».
В книге Эжен Вёстин "Победы и завоевания союзных армий» (Paris 1856) читаем: «Редут замолк; земля усеяна обломками лафетов, касками, ранцами и оружием, брошенным русскими.

Капитан Халль сходит на шлюпке на берег, берет одно орудие и переносит его на борт, как трофей экспедиции.
На следующий день корабли присоединяются к эскадре, и «Веллингтон» дает по их адресу следующий сигнал: «хорошо действовали «Аррагант» и «Гекла». Остальные суда разукрашиваются флагами и приветствуют троекратным восторженным «ура»…

Остается только указать, что пушки, явившиеся трофеями англичан у Витсанда, оказались маленькими фальконетами, бывшими прежде на купеческих судах для салютаций…»

Как видим, не бог весть какое сражение там произошло.
Англичане занимались промерами глубин фарватера,  наша батарея их обстреливала, потом не выдержала ответного огня и переехала на другую позицию.

Капитан Халль сошел на берег и забрал, в качестве трофея, маленькие фальконеты, брошенные там нашими артиллеристами.

Наиболее удачно действовали (как и в других подобных прибрежных стычках) финские стрелки, которых даже, порой, вооружали дефицитными штуцерами.
 
Ну и конечно, особо впечатляет военная хитрость коварных англичан, в виде чучела из парусины вывешенного на мачте их баркаса.


ДЕЛО ПРИ ГАНГЕУДД.

(Ныне это город Ханко, самый южный город Финляндии. На имеющейся напротив мыса Ханко скале шведы построили в 1789—1808 крепость. Во время Финской войны 1808—1809 годов эта крепость была занята русскими войсками.
После войны вся Финляндия была присоединена к Российской империи как Великое княжество Финляндское.
Во время Крымской войны, в августе 1854 года, крепость была взорвана нашими солдатами).


«Укрепления маленького Гангеудда, или Гангута, как называл это место Петр Великий, состояли из нескольких слабых старинных фортов.
Главные из них находились на островах, а один форт, казармы, дом коменданта и церковь помещались на берегу.

В апреле 1854 г. комендантом Гангеудда был назначен (из Або) подполковник Моллер. Вступив в должность, он донес, что нашел инженерные работы «в самом жалком состоянии».

Подполковнику Моллеру шел 66 год; при Бородине он был ранен в правую руку и контужен в грудь…

Но энергии у него оказалось достаточно, чтобы воодушевить свой маленький гарнизон.
10-го мая к  старым укреплениям шведских времен — Густавсверн, Густав-Адольф и Скансгольм — неприятель подошел  на шести пароходах, имея на рейде до 26 судов.
Первое укрепление могло отвечать на огонь англичан только двумя орудиями, а форт Густав-Адольф только одним.
И тем не менее гарнизон прекрасно выдержал пяти-часовой бой и успел причинить нескольким судам неприятеля существенные повреждения…»


Давайте посмотрим на 2 версии описания этого сражения.

Русские отчеты того времени  рисуют его в героических тонах:

«О скромном герое Густавсверна, капитане артиллерии Семенове, следующие подробности, характеризующие симпатичные черты старого воина.
 
Семенову было 70 лет. Он состоял начальником острова Густавсверна, когда два неприятельских судна открыли огонь по вверенному ему форту. Видя, что можно отвечать только из двух фланговых орудий, он распорядился, чтобы остальная команда ушла в каземат.
 
— Все наши фортовые орудия, кроме двух действовавших, были подбиты. Борьба с орудиями новейшей системы неприятеля казалась бесполезной, почему некоторые из офицеров местного финляндского происхождения предложили Семенову выкинуть белый флаг.
 
Но престарелый и больной воин ответил: «Пока я жив и со мной есть хоть один человек, я не сдамся; в крепости взорву собственноручно пороховой погреб и погибну вместе с другими»…

Одно из русских ядер попало в стрелявший корабль и неприятель, прекратив огонь, отошел к эскадре, которая в 4 часа пополудни двинулась по направлению к Свеаборгу.
По прекращении сражения, шлюпка от коменданта забрала раненых, коих оказалось 9 человек.

Вместе с тем предложено было капитану Семенову, которого застали в безнадежном состоянии, переехать на берег в госпиталь. «Теперь не такое время; я умру здесь».
Однако, на другой день его свезли с острова и через несколько дней он скончался, произведенный накануне смерти в следующий чин и награжденный орденом…

Неприятель выпустил до 1500 зарядов, стреляя 68- и 96-фунтовыми ядрами и 3 пудовыми бомбами. На случай невозможности держаться в каком-либо форте, приказано было ночью вывести войска и взорвать укрепления.

Гарнизон, одушевляемый примером своего доблестного коменданта, действовал с таким хладнокровием и меткостью, что пароходы вынуждены были отступить. Неутомимый ветеран все время находился на укреплениях, побуждая подчиненных к истинному геройству.
Его мужество и распорядительность, как доносил генерал-лейтенант Рамзай, стояли «выше всякой похвалы».
 
Когда командующий войсками довел до Высочайшего сведения о достойнейшем поведении подполковника Моллера и его гарнизона, Государь Император 13-го мая 1854 года собственноручно начертал:
«Коменданта в генерал-майоры, нижним чинам по три Георгиевских креста на батарею и всем по 1 руб. сереб.».
 
Егора Ивановича Моллера о таковой Монаршей милости уведомил письмом непосредственно сам военный министр. Государь, кроме того, повелел выслать Моллеру генеральские эполеты…»


Как отмечал в своей книге М.М. Бородкин:

«В финляндском издании последнего времени автор прямо глумится над этим делом, рисуя его с грубой иронией и в карикатурном виде.
 
Он пишет, что пушки стояли на таких лафетах, которые после первого выстрела разваливались.
Во время самой осады, пехоте приходилось переливать пули от кремневых ружей для новых, только что выданных.
 
Около города, на горе Дротнигсберг, возвели укрепление из бревен, заложив промежутки между ними, за неимением земли, пучками соломы.
То же самое делалось и на островах.


Комендант, боявшийся десанта, предложил на всякий случай огородиться палисадом и эта «китайская стена» спешно возводилась под его личным наблюдением.
При появлении союзного флота, ударили тревогу и решили всем собраться для принесения Всевышнему горячей молитвы о заступничестве.
 
«По уверению очевидца, молились с усердием, чуть ли не до слез».
 
К изумлению защитников форта Густавсверна, с эскадры открыли огонь.
Пришлось отвечать на выстрелы противника.

Бой продолжался несколько часов...
Простояв несколько дней, союзная эскадра ушла в море... Радости и ликованию не было конца. Тотчас же было послано донесение в Петербург о полном успехе дела…»


Думаю, что как часто бывает, истина находится где-то по середине как бравурных реляций, так и «карикатурных описаний» произошедшего.

Во всяком случае, «После ухода неприятельской эскадры, Гангеуддские укрепления были нами разрушены. Этим обстоятельством воспользовались иностранные писатели для нового возвеличения своих военных сил.

 
Один только слух, что в будущем году в Финский залив войдет эскадра с десантом, побудила русских взорвать Гангеудд, писал Леон Герен.
 
Европа удивлялась, что гордое государство разоряет свои укрепления из боязни встречи с неприятелем…

Русские дали сперва мужественный отпор врагу, превосходившему их силой; русские, с достоинством отстояв в честном бою укрепления, сами решили добровольно упразднить их, в виду того, что экенеский отряд ген.-л. Рамзая находился далеко и форты легко могли быть взяты с северной сухопутной стороны.
Представление об этом сделал (11 августа) командующий войсками, и Государь одобрил его.
 
Гарнизон, крестьяне и 200 лошадей работали над подготовлением трех фортов к взрыву.
В воскресенье, 15-го (27-го) августа, взлетел на воздух форт Мейерфельд, за ним последовали остальные, при громадном стечении народа.
 
На этот взрыв израсходовано было до 950 пуд. пороха; 86 орудий крепости были затоплены в заливе.
После разрушения фортов, в Гангэ заходили только казацкие разъезды да гренадерские патрули».


Сожжение верфи Брагестада.
(Ныне это город Раахе, он находиться на берегу Ботнического залива, в котором английская эскадра тоже хозяйничала, спокойно разграбляя тамошние финские городки.)


«Рассказ очевидца английского разрушения, профессора Гельсингфорсского университета С. Барановского, представляет этих «просвещенных мореплавателей» при полном освещении зажженных ими пожаров.

На трех фрегатах английские воины приблизились к городу Брагестаду 18-го (30-го) мая. Версты за три, англичане пересели в шлюпки, из коих некоторые имели по одной пушке.
Приблизившись к судам, стоявшим на верфи, английский офицер спросил: «есть ли тут войско»? На отрицательный ответ он сказал: «Жаль. Будем жечь, и этот прекрасный корабль должен сгореть».
При этом он имел в виду новое строящееся судно, только что обшитое медью. Прогнав всех рабочих с верфи, англичане предали все огню.

Жертвой пламени последовательно сделались 13 судов, склады корабельного леса, пять домов, множество бочек соли, дегтю, смолы, 2000 сажен дров и пр., всего на сумму 300,000 руб.
Склады корабельного леса истреблялись на том (английском) основании, что из этого материала имелась возможность построить канонерские лодки, следовательно, склады являлись военной контрабандой.
 
Войска в городе не было, не было даже людей, носивших мундир, казенных домов не имелось и тем не менее все предавалось «господами англичанами» пламени. Один бриг составлял собственность шведского купца, одна шхуна принадлежала русскому, а часть материалов были уже закуплены английскими купцами; но моряки высококультурной нации ничего подобного в расчет не желали принять и жгли все без разбора, без малейшей надобности, и без всякого основания.
 
И если Брагестад не погиб в пламени, то только благодаря тому, что ветер дул от города к верфи….

Перечисляя свои трофеи, англичане доносили, что истребили всего 14 судов, 25,000 бочек смолы и дегтя, много судостроительного материала и 3 верфи.

На донесении генерал-лейтенанта Рокасовского 23-го мая (4-го июня) 1854 г. об истреблении огнем Брагестада, Государь Император собственноручно написал: «Разбойники».


Та же картина беспричинного истребления частного имущества повторилась в Улеоборге 20-го мая (1-го июня) 1854 года.

(Ныне это город Оулу, 5-й по величине в Финляндии. Находится в северо-восточной части Ботнического залива).

«Долго работали англичане, желая проникнуть на рейд, но это им не удавалось, так как они наталкивались то на одну, то на другую мель.
Затем, неожиданно для жителей, четыре корабля («Леопольд», «Оден», «Валарус» и «Вольтюр») быстро и смело пошли вперед по надлежащему фарватеру.
 
Оказалось, что суда вел лучший лоцман города Ананий Михельсон, отставленный от службы за пьянство и захваченный англичанами по пути в Торнео.
Суда были вооружены 54 орудиями и на них находилось до 1010 матросов и морских солдат.
Депутация от города встретила англичан на пристани, объявив, что в городе нет войска.

От адмирала Плюмриджа предъявлено было особое письменное объявление, в котором говорилось, что англичане имеют намерение «истребить только крепости, военные снаряды, корабельные припасы и собственность Императора России».
 
Ознакомившись с объявлением, депутация заявила, что в таком случае горожанам нечего опасаться, так как в Улеоборге нет ни войска, ни укреплений, ни военной контрабанды.
Но адмирал возразил: «У вас большие склады дегтя, корабельного леса; у вас корабли, верфи и оборонительные средства: все это надо сжечь». «Но ведь это частная собственность», — указывали улеоборгцы,

На 28-ми шлюпках подъехали 475 матросов и 145 морских солдат; из них было высажено 50 человек, которые и принялись поджигать.
Опять истреблены были суда (16), корабельный лес, деготь, смола и пр. на 300,000 руб.
 
На пристани неприятельские шайки обыскивали купеческие амбары, причем найденные парусину, сахар, вино и другие предметы, перенесли на свои лодки…
По отпускной торговле Улеоборгу принадлежало видное место среди городов Финляндии. Свой товар он направлял преимущественно в Англию.
Грабительский набег англичан временно убил эту торговлю, превратив склады в пепел.
Эскадра подняла якорь и под командой Real-Admiral Hanway Plumridge и руководительством лоцмана-изменника Михельсона оставила Улеоборг 23-го мая (3-го июня).

Михельсон не только указал путь к городу, но открыл неприятелю те места, в которых часть жителей укрыли свое имущество…

Французский историк «Войны в России» (1853 — 1856) Леон Герен, подводя итоги истребительным подвигам адмирала Плюмриджа, говорит, что с 5 мая по 10 июня он уничтожил на верфях 46 судов и причинил всего убытков более, чем на 8 млн. франков…»


Пожалуй, единственным местом, где англичане в 1854 году получили достойный отпор, был городок Гамле-Карлебю, тоже расположенный на Ботническом заливе.

«Отряд русских войск, сосредоточенный в Гамле-Карлебю, состоял из двух пушек полевого взвода Выборгской гарнизонной артиллерии и из двух рот (1-й и 4-й) Финляндского линейного батальона № 12.
К этому отряду присоединилось около сотни добровольно вооружившихся граждан города.

Войска были укрыты за амбарами, находившимися на берегу залива.
Когда, по приказанию английского лейтенанта, двинулись все девять баркасов, то наш отряд дал им доплыть на расстояние выстрела и затем встретил их дружным и метким огнем. Завязалась перестрелка, которая продолжалась 45 минут
.

— Дело кончилось для англичан полным поражением.
Особенно пострадали три баркаса, из которых один остался на месте и был захвачен нашими людьми, а два других англичане успели оттащить.

Неприятель потерял двух офицеров и пять матросов убитыми и 22 нижних чина ранеными и взятыми в плен.
Кроме того, нам достались их флаг, медная пушка, несколько снарядов и ружья. — У нас было всего четыре раненых, что объясняется удачным расположением отряда…

Когда о красивом и самоотверженном подвиге жителей Гамле-Карлебю было доведено до сведения Государя, то Рыцарь-Монарх не мог, конечно, не отозваться на патриотическое возбуждение своих подданных и он не только наградил названных героев орденами и медалями, но особым рескриптом (9 июня 1854 г.) объявил свою Высочайшую благодарность всем жителям города, принимавшим участие в отражении неприятеля.

Вазаский губернатор Валлен поехал в Гамле-Карлебю и там торжественно вручил горожанам царскую грамоту, которые при этом заявили, что событие 26 мая никогда не изгладится из их памяти и что полученную грамоту с гордостью передадут потомству».


Еще нужно упомянуть не слишком-то удачную для англичан перестрелку у города Або.

ДЕЛО ПРИ АБО.

«После экспедиции к Аланду, у Непира явилось желание напасть на Або, где, по его мнению, находилось до 10.000 русского войска.
Для разведок он послал кап. Скотта, который донес, что в Або находятся канонерские лодки, а позиция русских заграждена цепью и бревнами. «Леса кругом кишели войсками». Русские получили якобы накануне 4.000 чел. и ожидали еще подкрепления в 4.000 или 5.000 чел.
 
От финнов кап. корабля «Албан» Оттер узнал, что в Або 6 русских пароходов и 18 канонерских лодок, с командой по 80 человек на каждой. Расследование Оттера убедило Непира в возможности атаковать Або, почему он предложил своим «французским коллегам» принять участие в деле.
Но они (Барагэ д’Иллье и др.) не одобрили плана английского адмирала, ссылаясь на позднее время года и на холеру (G. B. Ирп «The history of the Baltic campaign of 1854», стр. 401 — 404).

Ген.-л. Рамзай, узнав о приближении к городу неприятеля, приказал разместить 10 вооруженных канонерских лодок  и два парохода за бонами и произвести надлежащую разведку.
 
В 4 часа дня 10 (22) августа показались пять пароходных неприятельских судов, которые, остановясь у острова Виттакари, т. е. на расстоянии 2000 саж. и даже более, открыли огонь преимущественно по канонерским лодкам гребной флотилии.
Стрельба ядрами и бомбами продолжалась непрерывно три часа, но никакого вреда она не причинила, ибо большинство снарядов не долетало и наши лодки «ни на шаг не отступили со своих позиций.
Неприятель, по обыкновению, находился вне наших выстрелов, хотя на острове Рунсала у нас имелось две батареи.
Батареи стояли на мысах острова и имели каждая по три пушки, которые были сняты с лодок. — Построили укрепления люди с разоруженных канонерок, при содействии города Або…

Так как снаряды наши не достигали до английских судов, то действия Рунсальской батареи остались пассивными и вообще бой был неровный…

Была рекогносцировка к Або, перестрелка с батареями и канонерскими лодками и тем кончилось.

«Что далее! — написал Государь 16 (28) авг. 1854 г. кн. Меншикову. — Что дальше?» Этот вопрос после падения Бомарзунда служил предметом особого исследования ген. Левина, который был командирован к Або, со специальной целью изучить дело на месте…
Лето клонилось уже к концу, а союзники ничего существенного (если не считать дела при Бомарзунде) еще не предприняли.

Они тревожили ничтожные города и местечки; главные же крепости Финского залива — Кронштадт и Свеаборг — оставались нетронутыми».


Вот о «деле при Бомарзунде» мы подробно и поговорим в следующей главе.

(На гравюре- адмирал Непир, в 1854 году)

(Продолжение: http://proza.ru/2025/05/03/550)