Хлеб наш насущный

- Любишь рыбу, дед? – спрашивает меня младший внук, Андрей, ловко отправляя в рот аппетитный кусочек вареного судака.
– Мммм… Вкуснятина!
Артистично зажмуривая глаза, он поднимает большой палец кверху, зная, что мне это доставит удовольствие. Его умильная мордашка расплывается в улыбке – а мне большего счастья и не надо. Ну хоть что-то удается запихать в это маленькое тощее создание, которое так трудно накормить. К счастью, мое фирменное рождественское блюдо – заливное из судака – пришлось ему по вкусу.
Люблю ли я рыбу? Что ему сказать…
Вспоминаю голодный февраль 1959 года.
Я возвращаюсь домой из школы. Жестокий, пронизывающий ветер въедается в глаза, нос, уши, пытается найти щель в моей потрепанной телогрейке, в залатанных штанах, в холщевой сумке с учебниками. И некуда спрятаться от этого ветра в открытой степи – ни дерева, ни кустика, ни забора.
Но еще более жестоким был голод, терзающий мои внутренности.
Я смотрю на свои валенки, слабо загребающие по обледенелому степному шляху, и представляю себе горячую сковороду, полную ароматной яичницы, жареной на конопляном масле…
Но ее не будет, потому что у нас нет ни яиц, ни масла. Я знаю, что на ужин меня ждет то же, что было на завтрак – ломоть черствого хлеба, вареная картофелина в мундире и чай из сушеной моркови. И так уже много дней подряд.
Летом было проще. Вместе с другими деревенскими мальчишками я ловил рыбу, охотился в поле на сусликов – не ради забавы, а чтобы хоть как-то утолить белковый голод.
Подобно маленьким индейцам, мы часами прятались в высокой траве с самодельными луками, скрадывая осторожных зверьков, а затем, подстрелив нескольких штук, варили в старом котелке на берегу реки и с жадностью, еще полусырых, съедали.
Мы ели все, что подворачивалось под руку – обшаривали птичьи гнезда, искали дикий мед, собирали речные ракушки. Потому что есть хотелось всегда.
Но сейчас зима, и нет ни сусликов, ни рыбы, ни птичьих яиц. Ничего, кроме старой, начавшей прорастать, картошки.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь… Миллионы людей повторяют эти слова ежедневно, не вдумываясь в их содержание. Родившись в безбожном колхозе, я не знал ни одной молитвы, но вся моя душа была полна этим криком, взывающим к холодным, осыпающим меня ледяной крупой, небесам.
Даждь… Даждь… Хлеба, и еще горячей, наваристой ухи… а еще масла и вареное яичко. И кусочек сахара, вкусного, сладкого сахара, который вышел у нас еще осенью.
Воет ледяная вьюга, и никто не слышит голодных детских рыданий в бескрайней степи.
Дома в сенях я встречаюсь с отцом. Тихо шмыгая носом, отворачиваюсь, чтобы не встречаться с ним взглядом, но он ловит меня за плечо жесткой рукой и внимательно всматривается в лицо. Я робко поднимаю на него заплаканные глаза, и вижу, как сильно он исхудал за эту зиму, как осунулось и посерело его мужественное, с грубоватыми чертами, лицо.
Взгляд его мрачнеет, он смотрит несколько секунд сквозь меня, затем начинает одеваться.
Я не смею спросить, куда он собрался, и ощущаю лишь огромную тревогу за него. С этой тревогой в груди я забираюсь на печку и засыпаю…
А потом просыпаюсь… От вкусного, дразнящего запаха жареной рыбы!
- Вася, иди поешь! – слышу я ласковый материнский голос.
С печки я вижу улыбающегося отца с большой чугунной сковородой в руке, перевязанной у плеча тряпичной повязкой. Сквозь повязку проступает алое пятно крови.
Меня не приходится дважды звать…
Давясь кусками жареной рыбы, я спрашиваю, что произошло.
Скупыми, словно рубленными топором, фразами, отец, не спеша, рассказывает о своем приключении.
От стариков он слышал, что на Сердобе есть места, где зимой случаются заморы - кислородное голодание рыбы. Решив попытать счастья, он взял кованую пешню, снасти для зимней рыбалки и отправился к реке.
Морозы стояли сильные, и он не без труда пробил пешней большую лунку на реке.
Не прошло и нескольких минут, как вода в лунке закипела  - рыба, едва не выталкивая друг друга, стала жадно хватать ртами воздух. Снасти не потребовались – он доставал ее прямо руками, и укладывал в припасенный мешок из джутового волокна. Вот только не заметил в азарте, что за его действиями наблюдали двое голодных волков.
Волк атакует бесшумно, в отличие от собаки. Первый сшиб отца с ног, распоров зубами рукав старого армейского бушлата. Вероятно, он метил в горло, но отца спасло то, что он на секунду нагнулся, подбирая выскользнувшую из рук щуку. Тяжелый удар его кулака отбросил волка в сторону. И тогда на него бросился второй.
Реакция фронтовика, не раз спасавшая ему жизнь в штыковом бою, не подвела и на этот раз. Схватка была жестокой и короткой. Никто никому не хотел уступать рыбу - источник жизни.
Спасла отца пешня. Орудуя ей, словно штыком, он убил обоих волков. Старый солдат оказался сильнее и смекалистее своих обезумевших от голода соперников. Вот только от бушлата почти ничего не осталось – одни лохмотья.
В тот день отец добыл почти полторы сотни килограммов рыбы. Благодаря ей в доме появилось и конопляное масло, и яйца – выменяли у соседей. А на премию, выплаченную правлением колхоза за две волчьи шкуры, мама купила на городском рынке полпуда белой муки.
И дома наконец-то запахло вкусным, выпеченным в нашей печке пшеничным хлебом, которого мы не видели уже много месяцев.
С тех пор я и полюбил рыбу. Люблю ее ловить, а еще больше готовить,  и угощать родных рыбными блюдами. Особенно внуков.