***

– Ольга! – на минуту замялся Сохикян. – Она вон комнату убирает. Хозяйка! – крикнул он, повернувшись к двери. – Анастасия Ивановна тебя спрашивает.


Смущенная и раскрасневшаяся, выглянула из дверей Ольга. Поздоровавшись, сказала:


– Я сейчас, – и снова скрылась за дверью.


Немного погодя, она вышла в кухню. Прислонившись к косяку, не глядя на Настю, спросила:


– Вы че, Анастасия Ивановна?


Настя, заметив ее смущенный вид, почувствовала себя совсем неловко, и от этого ее бросило в жар. Горячей и влажной стала на спине сорочка, и на лбу выступила испарина.


– После обеда выходи. Нужна будешь.


– Ага! – чуть слышно произнесла Ольга, мучительно, до слез краснея.


Настя сделала вид, что не замечает Ольгиного бордового румянца, заливавшего не только щеки и лоб, но шею и грудь в вырезе халата.


– Заодно вот хотела с Суреном посоветоваться, чем асфальт можно будет заменить на складе. Да ладно, не буду вам мешать кашеварить. Не горит. Завтра обговорим. А вы давайте обед получше готовьте, да смотрите, чтоб каша не подгорела!


С этими словами она и ретировалась. Лишь закрыв за собой дверь, дала волю своим чувствам.


«Ах, черт кривозубый! Никак, облапошил девку? – чертыхалась она про себя. – Иначе зачем Сохикяну суетиться? А Ольга, Ольга-то! Недаром говорят – в тихом озере чертей больше!»


Настя сокрушалась не из-за того, что, по ее предположению, могло случиться с Сохикяном и Ольгой Станкиной, а по той причине, что она невольно стала свидетельницей того, чему не должен быть свидетелем третий.


Весь день она ходила с этим чувством неловкости на душе и никак не могла отделаться от этого неприятного ощущения.


После обеда Ольга пришла в правление. Настя только глянула на нее и вновь изумилась. От той смущенной, не знавшей куда себя деть Ольги не осталось и следа. Теперь перед Настей была гордая, даже, как ей показалось, разбитная девка. Настя дивилась случившейся с шофером перемене и все пыталась понять, что с ней произошло.


Поехали на дальние поля смотреть работу тракторов во вторую смену. Поначалу перебрасывались ничего не значащими фразами, словно бы и не было неловкой встречи утром.


Настя, пока ехала, искоса посматривала на Ольгу, все ждала, когда она заговорит. Но Ольга молчала, как никогда лихо гнала машину по проселку. Настя не выдержала, заговорила первая:


– Давно с Сохикяном кашеварите?


Ольга глянула на нее удивленно.


– А что?


– Что, что, – фыркнула Настя. – Когда двое кашу варят, кому-то приходится ее расхлебывать!


– А-а-а! – протянула Ольга и засмеялась.


Они ехали вдоль опушки молодого соснового леса по накатанной с прошлого года дороге. Песок был еще влажен, и машина шла не тряско, словно по хорошему асфальту.


Ольга, помолчав немного, сказала:


– Напрасно, Анастасия Ивановна, беспокоитесь. Кашу-то не вам придется расхлебывать.


– Смотри, какая ты смелая стала! – рассердилась Настя. – Сохикян ведь сегодня здесь, завтра там, а ты еще только жить начинаешь.


– Анастасия Ивановна, не сердитесь. Я знаю, что вы обо мне сегодня подумали. Ничего не было. А Сохикян мне предложение сделал.


От неожиданности Настя даже растерялась.


– Ой, ой, держите меня. Ой, упаду! – приговаривала она, трясясь от смеха.


Ольга от обиды переменилась в лице.


– Ладно, не обижайся, – заметив эту перемену, миролюбиво стала утешать ее Настя. – Я ведь тебе добра хочу. Конечно, замуж тебе надо. Все это так. Правильно.
Да уж больно жених ненадежный. Он, мне кажется, где ни живет, ко всем сватается. Их ведь, мужиков, тоже понимать надо. Молодой, здоровый. Он без бабы трех дней, не проживет.


– Сурен не из таких, – защищала Сохикяна Ольга. – Он не врет. Он вправду холостой.


– Знаем, какие они холостые!


Настя тоже была понаслышана, что Сохикян вдовец, что у него от первой жены осталось двое ребят, за которыми присматривают его мать и старая бабка.


– Даже если он всерьез, – вслух рассуждала Настя, пытаясь разубедить Ольгу. – Какая ты будешь мать для двух мальчишек? Они, поди, ни слова по-русски, а ты – по-ихнему. Две старухи дома, да бог знает, живут где. Случись вот так, не поладите. Ни родных, ни знакомых. И поплакаться некому будет. Да, поди, не примут, скажут: не нашей веры.


Ей не удалось развить эту мысль. Дорога пошла вниз, и за пологой балочкой начались поля, где в ночную смену должны работать три тракториста. Она еще издали всматривалась в серый массив поля, пытаясь разглядеть в сумерках трактора. Два из них она увидела еще издали, а третьего не было видно. Остановившись у края загонки, стали дожидаться двигавшихся друг за другом в их сторону двух «дэтэсемьдесятпятых».


– Где Кирдяшкин? – спросила Настя тракториста, остановившего трактор около них.


Из его путаного ответа Настя поняла, что к Кирдяшкину приехал брат из Магадана, и поэтому он не пошел на работу, и теперь, как это было заведено в Сухом Корбулаке, Кирдяшкин не выйдет на работу ни завтра, ни послезавтра, а то и всю неделю, а, может быть, и до самого отъезда не вовремя приехавшего магаданца.


Кипя от гнева, Настя на чем свет стоит костерила загулявшего тракториста. Грозилась заехать к нему домой и учинить скандал. Но, пока ехала обратно, остыла, а подъезжая к селу, махнула рукой: «Какой сейчас прок? Утром зайду, выволочку устрою».


Ольга словно прочитала мысли председателя и, не спрашивая, подъехала прямо к дому. Сказала с укоризной:


– Идите, хоть отдохните немного.


Настя хмыкнула недовольно, однако послушалась и вылезла из машины. Уходя, все ж не удержалась, посоветовала:


– Смотри, девка, будь поосторожней. А то Сохикян своего добьется, а ты останешься при своих интересах.


Дома бодрствовал лишь Степан, Витюшка, набегавшись за день, спал. Настя, пройдя в детскую, глянула не спящего сына, поправила одеяло, и у нее отлегло от сердца.


Умывшись и переодевшись, пожаловалась Степану:


– Меня эта весновспашка в гроб загонит!


Степан испытующе глянул на жену, коротко бросил:


– Разваливаешь потихонечку колхоз. Никакой дисциплины…


Настя обиделась на мужа, не стала с ним больше разговаривать и лишь в постели, вспомнив об Ольге, стала рассказывать о том, как она была утром у Станкиных, о том, что Сохикян сделал Ольге предложение.


Степан хохотнул, довольный, но жену не поддержал, стал доказывать, что Сохикян – порядочный человек и Ольга правильно сделает, если выйдет за него замуж.


– От смешанных браков только польза. Талантливые дети пойдут.


Настя не дослушала мужа, стала возражать:


– Голова ты садовая. Ну представь себе, какая из Ольги выйдет мать. У него же двое мальчишек. Что она с ними будет делать? Она же ни слова по-армянски, а они – по-русски!


– Она их научит по-мордовски! – засмеялся Степан. – А насчет того, какая из нее будет мать, это еще как сказать. Уж такая, как ты, будет. И вообще, молодец Сохикян, что женится на Ольге. Ему жена нужна, а не начальник. Хотя тебе это не понять. Ты, кроме весновспашки да своих голодных коров, больше ни о чем думать не можешь.


Настя уж который раз за вечер снова обиделась на мужа:


– А ты весь исстрадался. Испугался: жена много работает. Тогда иди сам вместо меня.


– Пойду, коли предложат, – огрызнулся Степан. – А ходить в домохозяйках при вашем превосходительстве надоело, вот так!


– Ну и не ходил бы!


– Вот я и думаю.


Окончательно рассорившись, Настя повернулась к мужу спиной. Степан тоже демонстративно отвернулся от нее.


                Глава 10


На другое утро чуть свет Настя побежала к Кирдяшкину, загулявшему вчера трактористу. На улице было безлюдно. Она поднялась на крыльцо, решительно постучала в запертую дверь. В сенях послышались шаги. В накинутой на плечи фуфайке вышла жена тракториста, Матрена Кирдяшкина, заспанная, со слипающимися глазами.


– Почему муж вчера не был на работе? – без обиняков спросила Настя.


– Вай, Насте-е! – запричитала Матрена. – И, прямо не знаю, что с ним делать!


Из ее рассказа Настя поняла, что к ним в гости из Магадана приехал старший брат (не был в Сухом Корбулаке десять лет), и они вчера весь день гуляли и только недавно угомонились и легли спать.


– Проспится и пусть идет на работу, – наказала Настя. – Иначе я дружбу с ним потеряю. Время такое! Сев, а он, видите ли, никому ни слова, трактор бросил и гуляет.


– Десять лет не виделись, – оправдывалась женщина. – Как-никак братья!


– Что ж, что десять лет. А вот если бы ты сейчас заболела, операцию тебе срочную делать, а районный хирург загулял, брат или сват к нему приехал. Тогда как?


– Да что с моего возьмешь, Настя? Не знаешь, что ли, его!


Поговорив еще немного, Настя направилась в правление. Не доходя до него, завернула к амбарам, где на автомашину грузили мешки с семенами. Ей было досадно. И без того дела не шли, еще этого магаданца не вовремя принесло.


Накопившееся в ней раздражение она выплеснула на бригадира тракторной бригады, стоявшего вместе с агрономом у амбаров.


– Распустил механизаторов, – накинулась она на него. – Ни стыда, ни совести у людей. В такое горячее время загулять, не выйти на работу, и ни у кого душа не болит. Как будто только мне одной все это надо. Ты знаешь, что Кирдяшкин в ночную смену не работал? Знаешь! Гости? Так при чем здесь гости?


У бригадира нервно задергалась щека.


– Мне этот Кирдяшкин осточертел вот так! – провел он ладонью по горлу. – Хоть кол ему на голове теши, он все по-своему будет делать.


– Ну, а ты куда смотришь? – попался ей под горячую руку агроном.      – Ходит, бродит как наблюдатель. Хоть бы возмутился, разозлился. Нет! Руки – в брюки, папиросу – в зубы и ждет, когда председатель колхоза все организует, заставит, а он тогда, пожалуйста, на все готовенькое. Плохо ли так! Ни с кем не ссориться, не ругаться, нервы себе не портить. Я и сама тоже не против так жить. А пахать и сеять иностранцев, что ли, нанимать?