Рубен Овсепян - Аисты вернулись перевод с арм

Когда-то я думал, что весну приносят аисты. Каждый раз, когда они прилетали, я выходил во двор и свистел грязными пальцами, приветствуя их прилёт.
Мой дед говорил: весна падает с неба, это дар Божий.
Мой отец говорил: есть четыре времени года: лето, осень, зима и весна.
Моя мать говорила: ты снова испачкал штаны, какой ты неаккуратный мальчик.
А я был уверен, что весну приносят аисты.
То были два аиста - самка и самец. В нашем маленьком городке была хлопкоочистительная фабрика с ярко-красной крышей. И на этой красной крыше было свито аистиное гнездо в форме корзины. В начале каждой весны аисты прилетали из Африки или какого-то другого далекого места и кружили прямо над городом. Сначала круг был большим: я прищуривался, чтобы найти их в белоснежной пене облаков. Затем круг становился уже, и они кружились над фабрикой. Затем круг снова сжимался. Как будто кто-то снизу постоянно наматывал и укорачивал нить, привязанную к их ногам. И на этот раз они кружили вокруг широкого гнезда. Когда они уже стояли на крыше, казалось, что у них нет ног. Их ноги были красными, и крыша была красной.
Мать-аист щипала себя своим длинным клювом, плевалась и расчесывала свои растрепанные, пыльные перья. А самец мужским взглядом по-деловому осматривал окрестности - не изменилось ли что-нибудь за зиму?
С этого дня зацветали белым цветом невысокие вишни и абрикосы, а затем и персиковые деревья покрывались нежными, прозрачными цветами. С этого дня я лазал по деревьям в поисках смолы. С этого дня женщины-курдиянки заводили своё: «Мацун, хороший мацун». С этого дня соседские девочки в красных, желтых и синих передниках, путавшихся между белыми ногами, шли в поле собирать зелень, а мурлычущие коты все ночи напролет скребли крышу. И начинались наши игры, весенние игры.
– Ки-ки-да-на-ки…
Так приходила весна. Ее приносили аисты.

Как-то в наши края приехал охотник с ружьём из Еревана с билетом охотничьей компании в кармане и с неудержимой решимостью убить куропатку. Ходил туда, сюда — куропатки нет. «Тьфу!» — сказал охотник из Еревана и вошел в заросли камыша на реке Севджур. Он так подумал: если куропаток нет, ну и черт с ними, дикие утки не менее вкусны.
Камыши зашуршали, как женские юбки, и дуло охотничьего ружья было направлено в ту сторону. Ба-бах... он приблизился, увидел кровь и побежал обратно, бежал, пока его не подобрал случайный грузовик. Водитель сказал:
– На тебе лица нет, брат.
Тот ничего не ответил. Водитель подозрительно посмотрел на ружье.
– Ты ведь не..?
– Нет, нет... я думал, это утка, но... это был аист.
– Ох, брат, – сказал водитель, – я бы сейчас высадил тебя из машины, но... Да ведь не каждый человек должен брать в руки ружье, брат. А тот, кто берет ружье, не должен ошибаться, брат. А иначе что выйдет?..
Мать-аист долго ждала своего друга. Она стояла на крыше фабрики и ждала, подняв клюв. Ей казалось, что вот сейчас воздух всколыхнется от взмахов знакомых крыльев.
Осенью улетели журавли. Мать-аист проводила их клювом и осталась. Осталась зимовать. Наши соседи-старики то и дело крестились. Они никогда ничего подобного не видели.
Мой дедушка говорил сам с собой: аист тоже человек, он умеет любить как человек.
Мой отец поносил охотника – слепого сукина сына.
Моя мать таскала меня за ухо: чтобы я больше не слышала, что ты заходишь в камыши, чтобы не слышала.
А я думал о весне. Если мать-аист не улетит, кто принесет весну?
Мать-аист провела зиму на крыше хлопкоочистительной фабрики.
Но к моему удивлению весна всё-таки пришла. Снова зацвели вишни и абрикосы, а персиковые деревья снова покрылись нежными прозрачными цветами... Однако смола больше не имела того вкуса, весне чего-то не хватало.
Моего отца не было дома, кузнеца Григора не было дома, дяди Геворга и остальных мужчин в округе тоже не было. И мать-аист не выдержала зимнего холода и умерла.
Нашими играми были уже не «кики-данаки», а войнушки.
Я помню, как в городе появился первый человек на костылях. Город молчал, и в этой тишине, как удары молотка, стучала пара костылей.
Я помню, как однажды летом мы поехали в Ереван, к моей тёте. Впервые я увидел настоящих, живых немцев. Это были не фашисты, это были просто немцы, в поношенной униформе, без погон, со светлыми волосами и грустными глазами. С соседским мальчиком Мишиком мы с балкона бросали им газеты, а взамен получали деревянные игрушки. Мы долго дрались за игрушку-спортсмена. Мишик был сильнее меня, он ее у меня отобрал. Через несколько дней пришла весть о том, что отца Мишика убили. Мать Мишика плакала, тетя плакала, Мишик плакал, я тоже плакал.
Потом мы, бросив игрушку-спортсмена себе под ноги, раздавили ее и больше не бросали газеты с балкона...
Все это заставило меня вспомнить телефонный звонок отца. Он позвонил и немного с тоской, немного рассерженно сказал:
– Сынок, ты же не Ноев ворон? Почему не приезжаешь? Женился – хорошо. Но есть отцовский дом, который нужно отремонтировать, есть земля, которую нужно вскопать. Ты разве не знаешь, что пришла весна?
– Знаю, – сказал я, – в Ереване тоже зацвели деревья.
– В этом году ожидается хороший урожай, – продолжил отец, – аисты вернулись.
– Какие аисты? – удивился я.
– Аисты, разве ты не помнишь?
И я вспомнил.
Я вспомнил много лет остававшееся заброшенным гнездо, из которого каждый легкий порыв ветра вырывал ветки. Мне всегда казалось, что война сбросила на наш маленький городок только одну бомбу, она упала на гнездо аистов.
– Ты не помнишь?
– Я помню. Приеду.
Завтра суббота, и я поеду. Поеду, чтобы увидеть аистов. Поеду, чтобы собрать смолу с деревьев, поеду, чтобы почувствовать весну.
Интересно, где сейчас Мишик?
(Перевод с армянского)