Слова запутаны, Пушкин о похоти в повести

     Любой памятник неисчерпаем.
     Но тем труднее отличить находку от миража и обманки, трактовку от «вчитывания» в текст того, чего в нём нет (Лихачёв Д.С.). Легче же всего, ту находку не замечать и вовсе, не обременяя себя мыслями, утруждаясь чтением древнерусской литературы. Добавил бы к изречению классика с элементарным выводом, лежащим на поверхности. Я не совсем понимаю тот язык, на котором написана повесть 8 веков тому назад. И это находка первая. Подтверждением тому служат споры вокруг трактовок, неразгаданных слов и сплошных «белых мест» повести, как писали первые исследователи текста. И это находка вторая: во времена Пушкина тоже не понимали язык повести. Иными словами, создатель языка русского, не понимал - русский язык? Оригинально. Удивительно, но факт. Как говорится, есть два пути на дороге, или он не тот язык создавал, или я перестал отличать находку от миража. Читая тексты времён Ломоносова и то замечаешь, как «языки» повествования местами сходятся и расходятся в логике их понимания. Как будто в письме не один язык, а несколько. Текст кириллический вроде как один, но написание некоторых буквиц другое, и смысл порою остаётся за рамками понимания. Церковный язык послужил основой современному (российскому языку), вобрал в себя многие слова, одних греческих около 10 тысяч, а к ним ещё болгарские, тюркские, сербские и белорусские с латынью. Общепринятое название - Русский Язык - отсылает нас ко времени «явления руси» - племенам, о чём впервые узнаём из летописей по истории земли. Оттого и сомнения мои. Не только в языке, но и русском духе отчасти, если Рюрик с призванной братвой - немцы, по сути своей и наёмники.


     О  ЯЗЫКЕ  ПЕРВЫХ (исторических и летописных)  РУССКИХ

     Если правильно читать повесть, называемую «Словом о полку Игореве», а с ней «Задонщину» и ПВЛ, особенно «Историю от Гостомысла» графа Алексея Толстого (правнук Кириллы Разумовского, последнего гетмана Украины), имение село Красный Рог, ныне Брянщина. Опубликовано впервые в "Русской старине" в 1883 году под названием "Русская история от Гостомысла 862-1868", до этого широко распространялась в списках. История государства Российского от Гостомысла до Тимашева (А. К. Толстой). Его дедом по материнской линии был граф Разумовский, министр просвещения. Есть основания доверять как сказке «Колобок» от Алексея Толстого, так и его истории.
 
Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.
A эту правду, детки,
За тысячу уж лет
Смекнули наши предки:
Порядка-де, вишь, нет.
И стали все под стягом,
И молвят: «Как нам быть?
Давай пошлём к варягам:
Пускай придут княжить.
Ведь немцы тороваты,
Им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».
И вот пришли три брата,
Варяги средних лет,
Глядят — земля богата,
Порядка ж вовсе нет.
«Hу,— думают,— команда!
Здесь ногу сломит черт,
Es ist ja eine Schande,
Wir m;ssen wieder fort».
 
     Как-то так. Там ещё много есть немецкого в переговорах между братьями (рюриковичами) от пера графа Толстого. Стихотворение длинное. При удобном случае стараюсь на него обратить внимание. Помогает думать. На каком языке ЛГ думали - на том и общаются меж собой. Почему это не изучают в школах? С одной просьбой к читателю, не посчитать меня предателем предков, как может показаться, а то и, не патриотом России, чего хуже - латинского слова патрик. Я просто привык подбирать слова в предложениях, которым доверяю, чтобы донести мысль. Ибо: предатель - корня "ред", как и предок, как и князь Редедя повести, с полками Косожскими из Посожья - река такая есть, Сож. Роман Красный - сын Редеди, как просто оказалось, когда понимаешь о чём там дед внуку пишет. Потому слово "красный" (ред) в названии Красная Гора там же, а какого-нибудь графа могли назвать красным запросто. Или Карамзина - "кармазый" - красный мурза, но почему не чёрный? В свете устоявшегося: кара - чёрный (не верно). А как Ленин Троцкого - редиской обозвал за то, что внутри она белая, хоть и красная снаружи. Богатый язык на образы, потому что впитал много по дороге. А вот "из грязи в князи" произойти титулом - не родом, как в случае с одним графом, это пусть останется пока загадкой.

      Язык русский, насколько он русский, скорее - российский и имперский, которым пользуемся в обиходе сегодня, которому и двести лет нет, считай от Пушкина. И это была моя находка первая. Находка помогла прочесть "Слово о полку" разными языками, которые называю наречиями. «История» графа Толстого подтверждение, а «Грамматика» Ломоносова тому пример. "На каком языке думаешь, тот и русский". Получается так. "Грамматика Российская", та даже другими буквами написана. Корни же древнерусского языка следует искать не в греческом и еврейском, и не латинском тем более, выводя от глаголов действия (как любовь), а узнавать существительные сразу - в белорусском и сербском. Для тех кто не знает: любовь - глагол. Поэтому годится всему, я что делаю? Люблю. Однако этого слова в повести пока ещё нет.
 
      Древнерусский язык, это даже и звучит смешно, с 200-летним его юбилеем от Пушкина, настолько нас оболванили те немцы с местными филологами современности, но, если принять во внимание исчисление лет старообрядцами, получится, что русский старше идиша с латынью вместе взятых. Следующее открытие. Как и флоту русскому уже более 1000 лет, если считать от новгородских ушкуйников и кораблей Олега  907 года, когда они причалили в Царьград через Босфор с целью заключения вечного мира, приколотив на память щит на вратах. Почему-то «патриоты» от науки и вопроса о том не ставят, что пора бы россиянам перестать быть рабами в плену философских умозаключений.  Ещё граф Мусин-Пушкин предлагал в своё время гражданам, способным обогатить и развить «российский язык», сведущим в нём, да объединить усилия. Алексей Иванович, призывая к тому, издал в Париже рукопись «Слова» (1800).


      АУТЕНТИЧНОСТЬ  ПОВЕСТИ
 
      Кстати, о рукописи. В 1766 году она хранилась в Кирилло-Белозерском монастыре. Осенью 1791 года, согласно повелению Екатерины, её вместе с другими рукописями, „до российской истории относящимся“, присылают к епархиальному архиерею Гавриилу Петрову, а в декабре того же года пересылают в Синод к Мусину-Пушкину. Здесь её следы и теряются». Работник Пушкинского Дома, петербургский филолог-древник Александр Бобров поясняет. Рукопись «Слова» хранилась в Кирилло-Белозерском монастыре. Установление происхождения манускрипта со «Словом о полку Игореве» стало еще одним аргументом в пользу подлинности древнерусского шедевра. Происхождение «Слова о полку Игореве» всегда было окутано тайной. Считается, что рукопись погибла в московском пожаре 1812 года, спустя 12 лет после публикации графом Алексеем Мусиным-Пушкиным. Исчезновение оригинала дало скептикам повод рассуждать о поддельности «Слова». Мусин-Пушкин получил доступ к монастырским архивам в 1791 году: в конце июля он был назначен обер-прокурором Святейшего синода, а через две недели было опубликовано повеление Екатерины II о сборе летописных и иных источников по русской истории. «Всем епархиальным архиереям и монастырским настоятелям» было предписано присылать их, «ежели где еще найдутся, в Святейший синод». «Когда граф был уволен с должности обер-прокурора Синода, ему был предъявлен реестр пропавших рукописей, бывших в его распоряжении. Алексей Иванович утверждал, что передал эти рукописные книги уже скончавшейся к тому времени Екатерине II, но ни во дворце, ни где бы то ни было еще манускрипты не обнаружились.  Во все учебники вошла версия о Спасо-Ярославском происхождении рукописи, а в самом монастыре был создан прекрасный музей „Слова о полку Игореве“. В начале 1990-х годов обнаружилось, что именно этот хронограф никуда не исчез, а находится в фондах Ярославского музея-заповедника, причём никаких прибавлений, в том числе и „Слова“, в нём нет. Версия Мусина-Пушкина, таким образом, лишилась документального подтверждения. Таким образом, появление «Слова» оказалось не менее таинственным, чем его исчезновение, и скептики получили новый аргумент. История происхождения текста оставалась неполной до 2014 года, когда Александр Бобров опубликовал своё исследование на эту тему. По его версии, рукопись происходила из Кирилло-Белозерского монастыря, а Мусин-Пушкин скрывал это, потому что получил оригинал «Слова» незаконно. «Монастырское имущество являлось государственным, казённым, поэтому Мусин-Пушкин, безусловно, нарушил и юридические, и моральные нормы. Но все-таки, на мой взгляд, слово „украл“ слишком резкое. В его действиях не было корысти. Он, следуя идеям Просвещения, хотел познакомить читающую публику с неведомым шедевром, поэтому я бы предпочел использовать более нейтральное слово „присвоил“». Александр Бобров, доктор наук, сотрудник Пушкинского Дома.
 
     А русский воз истории увёз казах, как пояснил Алексей Иванович Мусин-Пушкин, и это случилось на глазах одного студента, который на базаре хотел приобрести рукописные реликвии, но они оказались уже проданными. Студент печально глядел на удаляющийся воз, и думал, зачем он казаху? Я домыслил эту байку уже по прочтении басни И. Крылова, когда разобрался, что значит "воз". И это будет полезным знать всем. Статья: "По щучьему велению, что такое воз?"
 
      «Лебедь, Щука и Рак» — басня Ивана Андреевича Крылова, современника Мусина-Пушкина и просто Пушкина, написанная в 1814 году и опубликованная в сборнике «Новые басни» (1816, ч. 4). Герои произведения, как и в большинстве басен, не люди. Мораль басни строится на основе этой заложенной природой в животных модели поведения. Далее неё исследователи не ушли, потому «воз» и ныне там. А на нём повесть. И вот её изучает уже сам А.С. Пушкин, основатель языка, на котором мы с вами разговариваем. Изучает и распутывает слова.

      Появление Слово о полку - в 1800 году рассматриваю как начало, вступительное слово для написания «Истории России» (Карамзиным с рукописи Елагина по Родословнику Екатерины). Выходит Первый том на согласование, приходит Наполеон? к слову, в поисках библиотеки Ивана Грозного...


      СЛОВА  ЗАПУТАНЫ  или  ПУШКИН  о  ПОХОТИ

      Спасибо словарю Виноградовой. По материалам: Статья называется «СЛОВА ЗАПУТАНЫ» (к пониманию фразы «Спала князю умь...» в «Слове о полку Игореве»), стр. 106-115. Э. Я . Гребнева.  Одно из тёмных, если не самое тёмное место, в «Слове о полку Игореве» — фраза: «Спала князю умь похоти, и жалость ему знамение заступи искусити Дону великаго».
 
     Первое доказательство неправильности её прочтения — разнобой в переводах, хотя все они при всех своих различиях варьируют одну и ту же мысль, выраженную в переводе первого издания: «Пришло князю на мысль пренебречь худое предвещание и изведать щастья на Дону великом». Первый вариант встречаем уже в переводе неизвестного автора конца XVIII в.: «Пришло князю на мысль — желание не скорбеть о затмении солнца, а изведать щастие на Дону великом»... В одних переводах ум (разум) «сгорал», в других «уступал», в некоторых «вспадала мысль», в одних была «страсть», в других — «желание» изведать Дону великого и т. д. Многочисленны были попытки найти приемлемое решение и сформулировать наконец перевод этой фразы. Замечу, что слова "неизвестного автора конца XVIII века" вряд ли могли относиться к тексту, напечатанному в Париже, ставшему известным россиянам позже 1800 года.
 
      Н. М. Дылевский в статье, посвященной специально анализу этого темного места, обобщил поиски и решения всех крупнейших исследователей и переводчиков «Слова» от первых издателей до наших современников и попытался сам сформулировать смысл этой фразы, сделав, как он пишет, на этот раз «некоторые выводы более окончательного характера». Минуя ход его рассуждений, посмотрим выводы: 1) спала он рассматривает как существительное (подлежащее); 2) похоти — глагол (сказуемое) со значением, близким к современным 'овладеть’, -охватить’, ‘полонить’; но вносится поправка: это не похоти, а похити (по- хыти). «Исходя из всего сказанного по адресу нашего выражения, его структуры и семантики входящих в него слов, находим вполне возможным предложить уже известный и раньше (с небольшими поправками) перевод: „Пыл (пылкость) князю ум полонил (охватил), и жажда (рвение, ревность) отведать Дону великого заступила (превозмогла) у него знамение"».
 
     Перевод как будто бы сформулирован, однако автор после сделанного вывода заявляет: «Мы далеки от мысли об окончательном разрешении задачи» и призывает ученых всего мира «протянуть друг другу руку в достижении общей цели — уяснения оставшихся не до конца понятыми темных мест текста, одним из которых является и „спала князю умь похоти"».
 
     Удивительно то, что при огромном разнобое в понимании отдельных слов (спала у одних авторов существительное, у других — глагол, у одних глагол в форме перфекта от спаднути , у других — в форме аориста от спалати) общий смысл всегда варьирует понимание первого издания, где дан даже не перевод, а переложение смутно понятой мысли.
 
     После Н. М. Дылевского еще одну попытку дать окончательное толкование этого места сделал в 1971 г. В. Ф. Соболевский. Его толкование и перевод сразу же были рассмотрены лингвистом Л. П. Жуковской и отвергнуты как очередная неудачная попытка подменить перевод своим толкованием. Однако и Л. П. Жуковская, предложив правильный ход анализа такого запутанного текста, никакого положительного вывода не сделала, ибо сама же нарушила свои принципы анализа. Первый и главный из этих принципов — «правильное и единственно возможное вычленение каждой переводимой фразы из окружающего текста». Но выдвинув правильное положение, Л. П. Жуковская традиционно вычленила рассматриваемую фразу, а поэтому дальше уже не могла преодолеть порочный круг, в который попадали и все исследователи до нее.
 
     Очень много думал над этой фразой и А. С. Пушкин. В его набросках комментария к «Слову о полку Игореве» отразились эти раздумья: «„Спала Князю умь похоти, и жалость ему знамение заступи, искусити Дону великаго". — Слова запутаны.» А. С. Пушкин рассматривает перевод первого издания, взяв в скобки слова, которых нет в оригинале: «Пришло князю на мысль пренебречь (худое) предвещание и изведать (счастия на) Дону великом» и далее размышляет над словом «заступить»: «...заступить имеет несколько значений: омрачить, помешать, удержать». Пушкин пробует сам несколько вариантов и среди них такой: «Пришлось князю, мысль похоти и горесть знамение ему омрачило, удержало». Словом «удержало» Пушкин переводит «заступи», а «горесть» — эквивалент к слову «жалость». Записи Пушкина о «Слове» скупы и отрывочны, сохранилось много его пометок на переводе А. Вельтмана и писарской копии перевода В. А. Жуковского, которые говорят о том, как много и напряженно думал поэт об этом предмете.
 
     Свидетельства современников подтверждают, что в последние месяцы жизни Пушкин особенно много думал и говорил о «Слове» с разными людьми. В мае 1836 г. А. С. Пушкин был в Москве и в это время встречался с А. Ф. Малиновским, который оставался единственным еще живущим участником первого издания «Слова» и поэтому особенно, видимо, интересовал поэта.
 
     Тогда же, 15 мая 1836 г., И. М. Снегирев, профессор классической филологии, этнограф и археограф, записал в своем Дневнике: «Утром я был у А. С. Пушкина, который обещался паписать разбор моих Пословиц и меня приглашал участвовать в „Современнике" с платою 150 рублей за лист; просил сообщить ему мои замечания на Игореву песнь, коею он занимается как самородным памятником русской словесности. Со мною прочел он 3-й лист Русских праздников, кои просил для помещения в „Современнике" своем». Как видим, Пушкин интересовался мнением Снегирева о «Слове», они, видимо, обсуждали текст и толкования к нему — «замечания на Игореву песнь». Пушкин приглашал Снегирева принять участие в «Современнике» и одобрил труды Снегирева по этнографии, так как хотел их публиковать в «Современнике». Видимо, между ними не возникло разногласий, так как Снегирев и его мнения были приемлемы для Пушкина.
 
     Очень ярко рисует увлеченность Пушкина «Словом» А. И. Тургенев, человек, который был особенно близок к Пушкину в последние, трагические дни его жизни. И в это время целые вечера посвящал Пушкин разговорам о «Слове». Подробно писал об этом А. И. Тургенев своему брату Николаю в Париж 13 (25) декабря 1836 г.: «О песне о полку Игореве переговорю с Пушкиным, который ею давно занимается и издает с примечаниями. Между тем посылаю две статьи о ней, напечатанные недавно в Журнале нар. проев. Передай их Эйхгофу и скажи ему, что постараюсь еще кое-что о ней доставить и самую песнь. Справлюсь о лучшем немец. переводе». А затем, придя от Пушкина, А. И. Тургенев дописывает: «Полночь. Я зашел к Пушкину справиться о песне о Полку Игореве, коей он приготовляет критическое издание. Он посылает тебе прилагаемое у сего издание оной на древнем русском (в оригинале) латинскими буквами и переводы Богемский и Польский; и в конце написал и свое мнение о сих переводах. У него случилось два экземпляра этой книжки. Он хочет сделать критическое издание сей песни, в роде Шлецерова Нестора, и показать ошибки в толках Шишкова и других переводчиков и толкователей; но для этого ему нужно дождаться смерти Шишкова, чтобы преждевременно не уморить его критикою, а других смехом. Три или четыре места в оригинале останутся неясными, но многое пояснит я, особливо начало. Он прочел несколько замечаний своих, весьма основательных и остроумных: все основано на знании парений славянских и языка руского». В конце Тургенев добавляет еще любопытную подробность: «Я провел у них весь вечер в умном и любопытном разговоре и не поехал на бал к Щерб». А вернувшись от Пушкина, все еще был полон мыслей об этом разговоре и под их впечатлением писал брату.
 
     И. П. Сахаров, фольклорист и этнограф, за три дня до дуэли Пушкина был у него с Л. А. Якубовичем и вспоминает об этом: «Пушкин горячо спорил с Якубовичем и спорил дельно. Здесь я слышал его предсмертные замыслы о „Слове Игорева полка - и только при разборе библиотеки Пушкина видел на лоскутках начатые заметки».
 
     О том, что Пушкин очень основательно готовился к анализу «Слова о полку Игореве», говорит его библиотека. «Пушкин имел почти без исключения все существовавшие тогда переводы „Слова (вплоть до стихотворных). Среди них обращает на себя внимание экземпляр „Слова о полку Игореве, изданного в Праге Вячеславом Ганкой с его переводами текста на чешский и немецкий языки. Вероятно, по этому экземпляру должна была вестись Пушкиным основная работа, так как в книгу вплетены были листы для заметок. Сверх того насчитываем мы до пятнадцати словарей и грамматик разных славянских языков. Как видно по некоторым пометам Пушкина на переводе „Слова Жуковского", Пушкин сопоставлял трудные слова с польскими, чешскими и даже немецкими словами».
 
      Защищая от нападок скептиков подлинность и древность «Слова», Пушкин отмечал особенности его лексики: «Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других славянских наречиях, где еще сохранились они во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание, всех наречий славянских». Поэтому естественно, что при работе над «Сломом» Пушкин пришел к необходимости славянских сопоставлений.
 
     В начале января 1837 г. Пушкин беседовал с А. М. Коркуноным, археографом, тогда преподавателем Московского университета, впоследствии академиком, который по поручению П. А. Вяземского после гибели поэта сообщал М. П. Погодину о сохранившихся в бумагах Пушкина неизданных произведениях. Вспоминая эту беседу, Коркунов писал: «Его светлые объяснения древней „Песни о полку Игореве“ если не сохранились в бумагах, — невозвратимая потеря для науки».
 
     Известно, что осталось в бумагах Пушкина: начальный этап большой работы, какие-то мысли, наброски, отметки, на которые йотом следовало обратить внимание. А концепция памятника, видимо, развивалась Пушкиным в устных беседах, где он, убеждая собеседников, убеждал и самого себя, и эти мысли вслух были «светлые», потому так увлекали его собеседников и слушателей. Устные беседы оставили у их участников, как мы видим по воспоминаниям, яркое впечатление, но воспоминания не передают конкретных подробностей, которые нас так интересуют.
 
     Но все же, может быть, что-нибудь осталось, отразилось где-то?
 
     В этой связи обращает на себя внимание одна малоизвестная публикация текста «Слова о полку Игореве» (без перевода). История этого сборника такова: 12-го декабря 1836 г. И. М. Снегирев записал в Дневнике: «Был в заседании Общества Истории и древностей Российских, где представил от М. Я. Диева о вирах и предложил напечатать 2-е издание Сказания о Мамаевом побоище и Слово о кончине Великого Князя Дмитрия Донского. Предложение было принято Обществом». В дневниковой записи И. М, Снегирева и упоминания нет о печатании в сборнике «Слова о полку Игореве», однако в первой книжке Русского исторического сборника за 1838 г. оно напечатано на третьем месте после двух названных произведений о Дмитрии Донском, а на титульном листе к названиям двух первых произведений добавлено мелким шрифтом: «и Слово о плъку Игорев;».
 
     Эти обстоятельства наводят на мысль, что решение печатать в сборнике и «Слово о полку Игореве» было принято позднее, уже после кончины Пушкина. На титуле книги есть и такая запись: «По определению Общества. 1838 года Декабря 10 дня. Секретарь М. Погодин». Но из Дневника И. М. Снегирева нам известно, что такое решение было принято два года назад — 12 декабря 1836 г., но без «Слова о полку Игореве». Следовательно, это «определение» было новое. Известно, что М.Погодин, историк, профессор Московского университета, одно время бывший в близких отношениях с Пушкиным, очень тяжело переживал смерть поэта. «„Пушкин, наш славный Пушкин — погиб, — писал Погодин чешскому слависту П. Шафарику 21 февр. 1837. — Потеря сия невозвратима для литературы русской. Он первый наш народный поэт“. Погодин резко осудил Дантеса («поганый бродяга») и выразил беспокойство о судьбе наследия Пушкина».
 
     Так может быть решение о печатании «Слова о полку Игореве» в Русском историческом сборнике было продиктовано стремлением сохранить хоть что-то из устного наследия Пушкина? Ведь о «Слове» с Пушкиным говорил И. М. Снегирев, издающий сборник. Ему известны были суждения Пушкина о «Слове», слышанные им в разговоре 15 мая 1836 г. На эти детали приходится обращать внимание, потому что ни до Снегирева, ни после него подобным образом «Слово о полку Игореве» не издавалось. Что же особенного в этом издании?
 
      Снегирев издал «Слово о полку Игореве» без перевода на современный язык и сопроводил его небольшим комментарием, обосновывающим те или иные написания. Изменения им внесены в основном пунктуационного характера и объясняются они всегда словами «как того требует смысл» или, говоря иными словами, Снегирев, исправив пунктуацию, тем самым дал иное прочтение ряда мест памятника. Изменено написание некоторых предлогов: в издании 1800 г. было къ мети , у Снегирева — къметщ похоти он разделил — по хоти, тоже с объяснением — «по смыслу». Но главное — Снегирев изменил пунктуацию. И вот рассматриваемое нами темное место, над которым ломали головы столько лет, в его издании на с. 108 написано следующим образом:

     «Спала князю умь по хоти, и жалость ему знамение заступи. „Искусити Дону великаго хощу бо, рече, копие приломити конецъ поля Половецкаго съ вами, Русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомъ Дону». Примечание: «В первом издании 1800 года напечатано: „похоти, я разделил здесь на два слова по смыслу; см. ниже, стр. 112: „забыв — хоти, т. е. жены».
 
     На с. 112, куда для аналогии отсылает Снегирев, речь идет о супруге князя Всеволода, прекрасной Глебовне: «Кая раны дорога, братие, забывъ чти и живота, и града Чрънигова, отня злата стола и своея милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая?» Кроме того, Снегирев в своих комментариях несколько раз проводит сопоставления с переводом В. Ганки (который, напоминаем, был и у Пушкина), а у Ганки к слову «хоть» есть примечание: «8;о]а тііуіа сйоіі петйге Ьуіі Дпё пег — своея милыя хоти, т. е. супругы». В чешском языке сохранилось это древнее славянское слово в его первоначальном значении. На этом основании и разделил И. М. Снегирев похоти на два слова. На то что хотъ было синонимом жены еще в XII в., позднее указывал и П. Лавровский.
 
      Но самое главное, что внес в прочтение этого места Снегирев, — это новое деление на предложения. Точка поставлена «по смыслу», т. е. именно там, где она только и может стоять, — в логическом конце предложения. Ведь как раз слова искусити Дону великаго, которые грамматически не связаны с этим предложением, и вносили сумятицу в его истолкование. Вот поэтому Пушкин и сделал свое замечание — «слова запутаны».
 
      На синтаксическую неорганизованность этого предложения в свое время обратил внимание А. А. Потебня, который в комментарии к этой фразе записал: «что-то здесь лишнее», «нет грамматической связи между „похоть“ и „искусити». Н. А. Мещерский пытался сделать синтаксический разбор этого предложения, где во второй его части названы последовательно все члены: подлежащее жалость, косвенное дополнение в дат. падеже ему, прямое дополнение в вин. падеже знамение, сказуемое заступи, а слова искусити Дону великаго в схему не укладываются.
 
     Н. М. Дылевский также пытался добраться до смысла предложения путем использования синтаксического параллелизма. Он построил даже такую схему:
 
спала юіязю умь похоги
 
и жалость ему знамение заступи (искусити Дону великаго).
 
Как видим, и на этой схеме, которая должна была показать синтаксический параллелизм двух частей предложения, эти слова также в схему не укладываются, потому что они отсечены от следующего предложения.
 
Исправил Снегирев пунктуацию и в других местах памятника, всегда оговаривая свои поправки, и на это обратил внимание Д. Дубенский, упомянув в предисловии к своему изданию «Слова о полку Игореве»: «Снегирев переменил знаки препинания». Но как изменился от этого смысл — на это Дубенский внимания не обратил.
 
Что же нового внесло прочтение Снегирева?
 
Страстное желание Игоря достичь Дона великого не отменяется, но только его высказывает сам Игорь в речи к дружине:
 
Братие и дружино!
 
Луце жъ бы потяту быти, пеже полонену быти; а всядемъ, братие, на своп бръзыя комони, да позримъ синего Дону...
 
Искусити Дону великаго хощу бо, — рече, —
Копіе прйломити конецъ поля Половецкаго, с вами, Русици, хощу главу свою приложити а любо испити шеломомъ Дону.
 
А слова «Спала князю умь по хоти, и жалость ему знамений заступи» — это законченное предложение, вставная конструкция, авторский комментарий по адресу князя Игоря, который думал об оставленной супруге — хоти — и поэтому не обратил внимания на зловещее знамение.
 
      В известном споре о том, чем считать форму спала — аористом 3 л. ед. ч. от палаты или перфектом от спаднути — Н. М. Дылевский соглашается с доводами Р. О. Якобсона: «Наиболее убедительные доводы, как нам кажется, дает Р. О. Якобсон. Он видит в спала аорист от глагола спалати, хорошо известного в форме палаты (без префикса) в древнерусском языке». Аорист видят в этом слове А. К. Югов, В. И. Стеллецкий, Н. А. Мещерский, В. П. Адрианова-Перетц. Л. П. Жуковская в ответе В. Ф. Соболевскому тоже признает, что это может быть аорист, и тогда это слово — сказуемое. Обычно в этом случае ищут второй главный член — подлежащее. По нашему мнению, в этом предложении нет подлежащего, оно безличное. Князю — дополнение в дат. падеже, умь — прямое дополнение, по хоты — тоже дополнение. Возможно ли безличное предложение со сказуемым в форме аориста? Ответ дают памятники древнерусской письменности: в Новгородской летописи по Синодальному списку XIII—XIV вв. под 1143 г. читаем: «И бы вода велика вельми въ Волхове и всю де, сено и дръва разнесе; Озеро морози въ нощь, и растьрза в;тръ, ивънесевъ Волхово, и поломи мост, городн;  отиноудь безнатбе задесе».
 
      Словосочетание спала по хоты тоже имеет аналогии в памятниках письменности да и в самом «Слове о полку Игореве»: «Плачется мати Ростиславя по уноши князи Ростислав;»; в Повести временных лет по Лаврентьевской летописи под годом 985: «Ольга же, поимши мало дружины, легъко идущи приде къ гробу его иплакася по мужи своемъ»; в Галицкой летописи под 1262 г.: «умре княгиня Миндовговая и поча карити по ней... И посла Миндовг по свою св;сть, тако река: се сестра твоя мертва, а по;ди карити по своей сестре»;  в летописном рассказе о походе Игоря (по Ипатьевскому списку): «тако нын; жалоую болми по Игор;, брат; моемь». Эти параллели убедительно показывают, что спала умь по хоты — это обычная для древнерусского текста конструкция. В переводе на современный "русский язык" это можно бы выразить приблизительно так: Сжигало князю ум (мыслями, беспокойством) по супруге. И жалость ему знамение заступи — вторая часть сложного предложения, смысл которой: и жалость (Пушкин подобрал прекрасный эквивалент — горесть) заслонила ему знамение.

     При таком прочтении Снегиреву не понадобилось изменять ни одной буквы в тексте, только переставить точку и написать раздельно по хоти. Эти изменения не затрагивают оригинал, а касаются только прочтения в первом издании.
 
     Итак, как нам кажется, И. М. Снегирев еще в 1838 г. нашел выход из заколдованного круга, каким стало это предложение из-за неправильной пунктуации.
 
     Очень возможно, что такое решение было найдено не одним Снегиревым, возможно, его нашел и Пушкин, так как в приведенном выше его варианте данной фразы (Пришлось князю, мысль пашіги и горесть знамение ему удержало) точка поставлена как раз после слова удержало, которым Пушкин перевел заступи. И даже если это не было решением Пушкина, то это могло быть согласованное с ним решение И. М. Снегирева, мнением которого интересовался Пушкин.
 
Если относительно разбираемого предложения мы можем говорить лишь предположительно о точке зрения Пушкина, то безусловно известным является мнение А. С. Пушкина о начале поэмы. Он отрицал вопросительное значение частицы ли в словах: «Не л;по ли ны бяшетъ, братие, начати старыми словесы трудныхъ пов;стий о пълку Игорев;, Игоря Святъславлича!» Им убедительно показано, что начало Песни все переводчики читают неправильно: «не прилично ли нам было бы?» Такое прочтение находится в противоречии с последующей мыслью: а начаться сей повести по былинам сего времени, а не по замышлению Бояна. Но дадим слово самому Пушкину: «Во-первых, рассмотрим смысл речи. По мнению переводчиков, поэт говорит: Не воспеть ли нам об Игоре по-старому? Начнем же петь по былинам сего времени (то есть по-новому) — а не по замышлению Боянову (т. е. не по старому). Явное противуречие. Если же признаем, что частица ли смысла вопросительного не дает, то выйдет: Не прилично, братья, начать старым слогом печальную песнь об Игоре Святославиче; начаться же песни по былинам сего времени, а не по вымыслам Бояна».
 
     Это убеждение у Пушкина сложилось прочно, он его сформулировал и записал, он подчеркнул в писарской копии перевода В. А. Жуковского это ли , давая тем понять, что он не согласен с обычно принятым переводом.
 
     А как в издании И. М. Снегирева? Именно по Пушкину: «Не леполи ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудных пов;стий о плъку Игорев;, Игоря Святъславлича!» Восклицательный знак здесь подчеркивает, что и намёка на вопрос не может быть.
 
     Этот факт, равно как и обстоятельства, связанные с появлением публикации И. М. Снегирева, позволяют предполагать, что чрезвычайное решение, связанное с появлением в Русском историческом сборнике «Слова о полку Игореве», было данью памяти великого поэта со стороны редактора сборника М. П. Погодина и издателя И. М. Снегирева, чтобы сохранить «светлые» мысли Пушкина о «Слове», которые он не успел изложить в связном исследовании.


      О  КАКОЙ  ЖЕНЕ  МЫ  РАССУЖДАЕМ ?

      К сожалению, да. Не успел. С другой стороны, не внесло бы путаницу бесспорную и непререкаемую, если так сказал сам Пушкин? Начало повести очевидно читать следует так:

     Не л;по ли ны бяшетъ, братiе,
     начяти старыми словесы трудныхъ пов;стiй
     о пълку Игорев;, Игоря Святъславлича!
     начатижеся тъй п;сни по былинамь сего времени,
     а не по замышленiю Бояню.
 
    И сомнений нет в том, что времена "старые" встретились в повести с "новыми", но зачем же было слово "бяшеть" игнорировать  в стихах и переложениях? В статье "Не л;по ли ны бяшетъ...?" я проследил с дюжину исследований от первых, в которых не обнаружил "бяшеть" вообще. В том числе и у Пушкина отсутствует оно, уцепившись за то "ли" (вопросительное), лишь бы расставить пунктуацию. Сегодня исследователи с юмором анализируют - бяшеть - как барана на погибель (на новые ворота глядючи), а некоторые поэты усмотрели даже двух, на мосту. А к природному барану, как известно, положен настоящий пастух стада - волк, вот они там и бегают серыми (Влур и Овлур). К слову, о недосказанности в толкованиях по всему рассказу в целом - "трудной повести". Слово церковное и тугое - спало - современникам от слова иго. Вполне вероятное - пало - с неба, как меч, плуг и чаша (скифу), но тут бы надо знать что такое скиф? Скиф = лодка. Так и здесь. На самом деле слово бяшеть означает начальное - Я - в теологии ("бо я есть", сокращённое я, то есть), ставшее последней буквой в алфавите. Ять упразднили за ненадобностью, заодно "оуки", потому что Петру Первому было сложно читать кириллицу с детства, в коей он не соображал, зато латынью мог щегольнуть. Читай статью, ссылка о бяшеть ниже. С этого и начинается повесть, не случайным названием - Слово. То есть "белых пятен" в "Слове о полку", воз и маленькая тележка вперемешку с серыми и чёрными, чистыми и грязными. Также "... искусити Дону великаго" - это не о реке, которую хочется вкусить, где же кружка?

      Смотрит князь на дружину (начало повести), обращается к дружине с призывом (употребляя "по Хоть", с уже ясным пониманием для исследователя, что князёк удельный новгород-северский не особо и похотливый, как оказалось), но! Одно оно не беспокоит, неужели из-за жены такие проблемы у Игоря, впрямь, как у Богдана Хмельницкого у которого польский шляхтич отнял бабу, а тот устроил буйное похмелье вплоть до присоединения Левобережья к России? Причём, сама Ярославна, жена Игорева сидит дома на крепостной стене Путивля. Лепота.

      "Как я сел в лужу. Брехня" - статья в которой разумели слово "жена" (жонка, жинка), от неё и дрУжина и дружИна. Слово встречается - в начале повести и в конце (только ударение верно расставить), а в середине - полки (Игоревы, русские) воюют с полками половецкими, никакими не кочевыми ордами. Одно только слово "полк" (от "палка" происхождением, не от полочки и оружия - "ружи", спасибо филологам), - заставляет задуматься, а с кем и по какой причине все там воевали. Жена дома, а они куда? Ага, кочевники прятали Пирогощую... с ума спятить, русские сыны догнали воз и отобрали икону, как раз в пяток на Пасху. Чтобы в конце повести увязать весь смысл её, ещё одним загадочным - аминь.

       Это не конец, это даже наоборот, пожелание здоровья и дальнейших успехов.
       И так по каждому русскому слову...

       04.04.2025, Санкт-Петербург

Аминь значение и происхождение слова
http://proza.ru/2023/10/29/204