Выжил

                Победителям посвящается.



                Выжил…

      Странные фортеля порой выписывает жизнь. Вот взять, к примеру, деда Прокопа. Как он сам говорил – три раза, самое малое, жизнь его висела на тонюсеньком волоске, но, видно, Богу было угодно не оборвать этот волосок, вытянуть его душу в мир жизни и позволить дожить до старости.
      Редко кому такое на войне удавалось. Особенно в пехоте. И дед в зрелых годах не раз утверждал, что кто-то за него на небесах сильно заступается. И не сказать, что очень верующим был, в церковь не ходил, молитв не знал, разве что говаривал при случае: «Спаси мя Господи» или «Спасибо тебе, святой Никола, что не оставляешь меня без поддержки своей».
      Но, вот, выжил.
      Особенно страшно погибать было в сорок пятом. Весной всем уже стало ясно, что конец немцу пришёл, что нет у них возможности победить, и все их попытки, спасти положение, ни к чему не приведут. Но упирались, огрызались и дрались так, словно за ними Москва, и отступать некуда. Впрочем, за ними тоже был Берлин, и тоже отступать было некуда. Потому, может, и дрались так.
      -Наступали мы, -  рассказывал дед, - вокурат перед Берлином. Через эти самые знаменитые Зееловские высоты. Середина апреля, весна зеленью расцветает, птички щебечут, соловьи вовсю заливаются. А тут грохот от взрывов снарядов и бомб. Танки урчат и скрежещут.
      Перед высотами минные поля, колючка во много рядов натянута, по верху траншеи и окопы. Тоже в несколько рядов. На склонах небольшой бугорок – дзот. Каждые пятьдесят-сто метров бетонные доты. Любой метр простреливается, и не обойдёшь ведь никак.
      Когда начиналось, с утра до позднего вечера артподготовка. Перепахали склоны так, что показалось - от врагов и живого места не останется. Но нет. Только танки ринулись, как тут же ответный шквальный огонь поднялся. На раз несколько танков запалили. Захлебнулась атака.
      И опять артиллерия принялась. Видно, засекли вражеские огневые точки и по ним теперь лупят. Нужно понимать – разведку боем проводили. Всю ночь грохотало. К утру редко-редко где колючки остались. Да ещё штурмовики в несколько волн налетали. Эти по бетонным дотам больше бомбили. Взрывы такие, что за два километра землю встряхивало. Где-то удачно боеприпасы в доте накрыло, столб огня и дыма до самого неба. Весь горизонт, от края и до края, в огне и дыму.
      Снова заурчали танковые моторы. Снова вперёд двинулись танки и самоходки. На танках впереди специальные минные тралы навешены, чтобы мины и заряды детонировали, чтобы проходы в минных полях понаделать. А как иначе к высотам подойти?
      Из орудий по танкам стрелять стали реже, но всё равно ещё несколько наших танков подбили. Ещё вчерашние кое-где дымят, и тут новые уже добавились. А команда для танков – вперёд.
      Тут и для нас команда вышла – наступать за танками. И идти строго по танковой колее. Потому как мин пехотных столько лопается, что звон в ушах стоит, взводных едва слышно. Местами тралы противотанковые мины зацепляют, так их от подрывов на метр-два вверх забрасывает. Танки медленно идут, нам и бежать-то за ними не приходится.
      Сколько прошли? С версту, может быть. До горок и холмов с полверсты ещё оставалось. Немцы из миномётов стали сыпать с высот, то там, то тут мины начали лопаться. Да ещё пулемёты, что тебе швейные машинки, застрекотали. Залегла пехота, остановились танки. А как иначе? Танки без пехоты в наступлении себя совсем плохо чувствуют. Их фаустпатронщики моментально пожгут. Видно, с танков по рации передали, что пока наступать не можем. Самоходки к танкам подтянулись, чтобы огнём поддержать. И дополнительно артиллерия подключилась. Сначала пробными прошлась, чтоб своих не поранить, а потом и остальные всё уверенней вступили.
Деревья и кусты у высоток совсем разбили, один бурелом остался. Где горит, где дымит – такая вакханалия.
      Сколько? Думаю, с час артиллерия утюжила. Постепенно перенося огонь всё выше и выше. Некоторые танки очнулись, зарычали, поползли вперёд. Ну и мы за танками следом двинулись. Что интересно – вперёд идём, а никто ещё из автоматов и карабинов не стреляет. Так и стрелять-то пока не по кому.
      Я за танком шагал, дымок дизельный нюхал. И вроде не так уж и страшно. Все вот так и идём, перекликаемся, друг дружку поддерживаем. И всё бы ничего, пока в бочину танку фаустпатрон не ударил. Вспыхнула тридцатьчетвёрка. Кто-то из верхнего люка выскочить успел, водитель из переднего едва вывалился, комбинезон на нём вовсю огнём горит. Еле успели затушить, захлопать огонь, но поджарился сильно. На лице язвы и волдыри от ожогов в момент набухли.
      Командир взвода, не молодой уже лейтенант, из сержантов выбившийся, вперёд командует – кусты проверять, прочёсывать. Перед самими высотками в три-пять рядов надолбы выложены, чтобы танки не прошли. По склонам дотов и дзотов десятки, некоторые ещё огнём огрызаются.
      Мы подымаемся, а за нами сапёры специально обученные – штурмовики. Пока по доту огонь ведём, они с боку подползают и в амбразуру мину противотанковую или специальный заряд забрасывают. Иной раз так рванёт, что колпак от дота на несколько метров подбросит. Иногда из огнемётов выжигают, то ещё зрелище. И что удивительно, пока ни окопов, ни траншей, одни только опорные точки.
      Наконец до верхушек добрались. Вот там и окопы с блиндажами, и площадки для противотанковых пушек. И ходы сообщения к дальней траншее уходят. Немцев в окопе мало оказалось. По большей части раненые и убитые, не сопротивляются. Окоп на раз захватили.
      Сунулись по ходам сообщения к траншее идти, но не тут-то было. Немцы во время обстрела к траншее отступили и оттуда пулемётами все ходы сообщения простреливают насквозь. А по открытой местности не побежишь, враз положат. Огнём бы артиллерии поддержать, но окоп от траншеи близко. Нас самих накроют. А танки с самоходками внизу остались, надолбы пройти не дают.
      Дело к вечеру повернуло. Мы в окопе, немцы в траншее. Они из пулемётов постреливают, а мы наблюдателей оставили, а сами за склон отошли. Темнеть начало, и вроде утихомирилось. Внизу видно – сапёры надолбы пытаются стащить. Проходы для танков проделать.
      Чуть позднее подошла к нам свежая рота. Боеприпасы доставили, а старшина термос с супом притащил и мешок с хлебом. Первый раз за день перекусили, но плотно. А позднее ещё хлеб, сухари и тушёнку принёс, и патроны – на завтра.
      Взводный прошёл по склону. Посчитал живых и здоровых. Со взвода человек двадцать осталось. Двоих убило. Ещё пятерых ранило. Ушёл к ротному – доложить, а когда вернулся, распределил, кому и как в наблюдателях ночью дежурить, а остальным велел к отдыху готовиться.
      В наблюдатели я не попал, потому натянул на фуфайку шинелку и примостился в окопчике у дзота. Вещмешок под голову пристроил и ко сну приготовился. Рядом Степаныч, такой же старый переросток, как я, укладывался. Свернули с ним самокрутки, в рукав попыхали, порадовались, что живы пока, погрустили о завтрашнем дне, послушали, как на отдалении артиллерия грохочет, посмотрели на звёзды яркие на тёмном небе да на ракеты осветительные, что немцы запускают, да так я и уснул.
      …Проснулся от холодка весеннего. На востоке розоветь начинало. Пробрался в окоп, посмотреть, что у немца делается. И у них почти тихо. Редко кто из пулемёта шмальнёт, видно, зажигательные пули перед окопом землю выбьют или выше пройдут, из ракетницы фонарь повесят в небе. И опять тихо.
      Чуть утренняя хмарь разошлась, просветлело, у немцев моторы заурчали, похоже – танковые. Не близко, с версту, может быть, от нас. Смотрю, наши со взвода в окоп залезли. Направо от нас рота, которая на усиление подошла, залегла.
Немного времени прошло, немецкие танки показались. Много танков и самоходок.
      Ползут на нас, но пока не стреляют. Из траншеи вражеская пехота поднялась в поддержку танкам. Пока в рост идут, не боятся. Взводный передал – подпускать ближе, огонь открывать по команде.
      Танки совсем близко. Тут с роты как жахнули фаустами, враз два танка и самоходка загорелись. Немцы тут же ответный шквальный огонь открыли. Снаряд рядом рванул. Оглушило меня и из сознания выбило. Совсем смутно помню, как меня медбратья вниз на носилках стаскивали.
      Победу встретил в госпитале. Тряхнуло меня сильно. С месяц голова тряслась, руки ходуном ходили. Сам питаться не мог, с ложки кормили.
      Считаю, Саня, повезло мне и в этот раз. Очень сильно повезло. Там, на высотах народу положили тьму-тьмущую, но и немцев положили такую же тьму. Конечно, не знаю, как могло бы быть иначе, но если бы там народу не положили, то Берлин вряд ли бы так легко взяли. Всего за несколько дней.
      Такое вот теперь моё мнение.