Боль, длиною в жизнь

     Ночь. Опять приснился папа. Как же долго его нет в моей жизни! Очень долго.

     Воспоминания постепенно пропадают в зыбкой пелене памяти, но папино лицо остается в ней всегда – молодое и улыбающееся. Другого я и не помню – умер папа рано. Как вообще возможно вот так, в один миг и в 41 год? 
     И как же быть нам, оставшимся? Жить? Но как?
     Мне всего тринадцать, а ты ушел так неожиданно и тихо… Улица манит, соблазнов – куча. Кто поможет разобраться?
Кто подскажет? Кто научит? Вопросов больше, чем  ответов… Я справился.
     Но как  хочется рассказать об этом, как много есть того, о чем рассказать НАДО…
     Рассказать надо многое, да слушать некому…


     …- Что надумали, товарищ старший лейтенант?
       - Полубокс.

     Папа стоит рядом. Он в военной шинели и подмигивает мне в зеркало. Я не могу ему ответить, потому что дядька в белом халате наклонил мне голову. Зажужжала машинка. Сижу на доске, положенной на ручки большого и глубокого кресла в парикмахерской. Странное название «полубокс». Значит, есть и «целый бокс»?..  «Не крутись, мальчик, а то ухо отстригу нечаянно!» – пугающе бормочет дядька-парикмахер. Я исподлобья смотрю в зеркало на папу. Тот улыбается мне, мол, не боись, не отстрижет, я с тобой! Машинка продолжает щекотать затылок.  Мои состриженные светлые волосики почти не видны на белой тряпке, которой я укутан по самое горло. Я сижу на доске как маленький снеговик….

     - Готово! Одеколонимом «Шипр» освежить?
     - А как же! Пусть цветет и пахнет! – опять подмигивает мне папа.
     - С Вас 20 копеек за стрижку и  пять за одеколон. Благодарю… Следующий!..

     Ты держишь меня за руку, а я семеню рядом, не успевая за твоим армейским шагом. Тогда ты берешь меня на руки, говоришь: «Ух, как от тебя пахнет!» и целуешь в щеку. Хорошо как!.. Мы оба довольные возвращаемся домой. Ты тем, что подстриг сына, я же тем, что злой дядька не отстриг мне ухо. Для счастья человеку надо так мало…
Но для меня сегодняшнего ЭТО – все!
     Я сам уже прошел этот путь со своим сыном, держа его на руках и целуя так же в щечку, а теперь еще и с внуком.
Ты бы мог быть отличным дедом и даже прадедом, но остался только моим папой.
     Черт, почему так больно в груди?..

***

     …Я со своим двоюродным братом Димкой сижу под столом… Нет, не так!
     Папа купил магнитофон. Он, новенький «Астра-4», появился у нашей семьи незадолго до Нового года. Большой, бобинный.
В 1966 году это – событие всеквартирного масштаба! Поглядеть на приобретение собралась вся коммуналка.

     - Да-а, это, конечно, вещь! – произнес сосед дядя Виталий.
     - Ну, Саня, теперь на пленках разоришься, – подхватил другой сосед, дядя Вася.
     - Ладно, как-нибудь справимся. Правда, Зоя? – папа приобнял маму. – Юрка, не трогай! Не трогай, тебе говорят!..

     Хорошенькое дело, купили магнитофон и не трогай. Его что теперь, в сервант поставить и любоваться?
     - Ладно, давай нажми сюда… И вот так, понял? Хорошо. А сейчас будем записывать наши голоса. На старости лет послушаем! – предложил папа.

     Мы втроем, мама, брат Сережка и я, уселись за стол и уставились на белый прямоугольный микрофон. Папа вставил бабину с пленкой в аппарат и включил запись…
…Она сохранилась, лежит в гараже, в коробке с другими кассетами. Но веселые и радостные родные голоса до сих пор звучат в моих воспоминаниях. Я помню как сейчас, даже то, о чем кто тогда говорил.  Самого же магнитофона, увы, уже нет, да дело и не в нем вовсе…
     Рассказать надо многое, да слушать некому…
     …В тот Новый год у нас в комнате собралось куча народу. И настал момент, когда я со своим двоюродным братом Димкой залез под стол. Почему так? Да, просто начались танцы. Гремела наша «Астра», и, хотя новогодний стол придвинули к стенке,
в восемнадцатиметровой комнате место нам нашлось только под столом. Да так и спокойнее было наблюдать за взрослыми.
К тому же у нас все было: бутылка лимонада «Буратино» и два эклера. А если этого запаса не хватит, можно еще стянуть
со стола конфеты, пока все остальные  раскачиваются под Ободзинского.
     И тут из магнитофона  «вырвался» твист…
     «Саша, давай!», – закричали гости, и мой папа, подхватив маму, оказался в центре танцующих. Ох, как они двигались  вместе!.. Сейчас-то я знаю, что «Давайте еще раз покрутим» в исполнении Чабби Чекерра был шлягером среди шлягеров, но тогда  просто «Let’s Twist Again» неслось из магнитофона, а гости кричали «Саша, давай!»… Насколько я мог тогда судить, папа любил твист и умел танцевать, потому что все смотрели на них и хлопали в такт.
     С  твистом связана моя нескончаемая боль. Не конкретно с танцем, а скорее со словом…
    В Металлострое есть центральное, «лобное» место – площадь перед Домом культуры имени В.В. Маяковского. Не знаю, откуда взялась традиция на ней провожать людей в последний путь. Возможно, еще с 30-х годов, когда хоронили строителей и рабочих Колпинского Металлургического завода, проживавших тогда в поселке «Соцгородок», который уже позже стали называть Металлостроем. Странная традиция осталась, и я часто в детстве, гуляя, встречал скорбную процессию на площади. Звуки оркестра  разносились по близлежащим  улицам…
     Как-то раз, возвращаясь с родителями откуда-то домой, мы наткнулись на похороны. Колонна уже двинулась с площади и приближалась к нам, поэтому «Траурный марш» Шопена звучал как-то особенно громко. Папа остановился и, обращаясь к маме, серьезно сказал:

     - Знаешь, Зоя, если я умру, то не хочу, чтобы  на моих похоронах звучала эта музыка.
     - Ты  чего, Саша, помирать собрался?
     - Не в этом дело! Уж лучше под твист похороните, чем под такую. Я не шучу, Зоя!

     Я посмотрел на серьезное лицо отца и увидел, что он не шутит. Мама попыталась повернуть разговор в другое русло, и мы пошли дальше. Но это «не хочу» запало в голову не только мне…
     Когда трагедия пришла в нашу семью, вопрос о музыке на прощании с папой не стоял. Конечно, про твист тоже никто не заикался. Хоронили папу в Рыбацком. Там стоял дом семьи Мясниковых, построенный еще моим прапрадедом. Здесь папа провел свое детство, здесь его знали и любили.
     По проспекту Володарского растянулся длинный и черный от траура  молчаливый поток людей. И эта тишина разрывала перепонки! Хотелось кричать и выть, но ни сил, ни слез уже не осталось… Вдоль всего проспекта открывались окна домов и калитки. Выходили люди с цветами и бросали их на дорогу. Кто крестился, кто кланялся, кто присоединялся. Только в тишине слышался хруст гладиолусов под ногами. С тех пор не люблю эти цветы…
     Ворота нашего дома были широко раскрыты. Во дворе – длинный поминальный стол. С опухшими от слез глазами суетились тетя Валя и бабуля. Дядя Сережа и Лева деловито выставляли бутылки со своими наливками. Дедушка держался по-военному прямо, но я видел, как у него иногда дергались плечи, и он, отвернувшись в сторону, доставал из кармана платок. Ему надо было рассадить множество людей: одни уходили, другие приходили. Поток...
     За столом, напротив, сидел брат Сережка. Его круглые глаза, наполненные страхом и слезами, в упор смотрели на почерневшее лицо мамы. Она, отстраненная и обмякшая, сидела рядом со мной. Так выглядит горе…

     …Опять ночь. И опять ты, папа, мне приснился. Я бросаюсь к тебе. Обними, обними меня крепко и спроси, как я жил все это время без тебя. Ну же, спроси… Но ты молчишь, а я, уткнувшись в твою грудь, только плачу… Слова застряли в горле.
Знаю, тебя нет, давно нет, но ты сейчас тут… Я чувствую объятия во сне. Что это? Твоя сила передается мне, или же это я так крепко обнял себя сам? Нет ответа.
     Но я чувствую прикосновение….
     Ох, как хорошо и, одновременно, как неутихающе больно!..

***

     …Завтра педсовет. Родителей взывают в школу. Будут разбирать недостойное поведение одного ученика 5 «Б» класса, а именно – мое поведение. А что тут разбирать и что тут недостойного? Да, есть одноклассник, с которым у меня вражда, перешедшая в драку за спортшколой. Есть куча свидетелей, что я честно победил или, вернее, честно его побил. За что? А вот это уже наше дело, подробностей не ждите, но правда была на моей стороне. И потом, антагонизм существует даже в детстве! Вдобавок, как говорят сегодня, существовал и конфликт интересов в лице некой одноклассницы…

     - В общем, вас завтра ждут в школе, – это я доложил.
     - Ничего не скажешь, хорош…,  – это мама  отреагировала.
     - Зоя, надо еще разобраться, – а это папа засомневался.

     Усложнялось разбирательство тем, что этот одноклассник был еще и сыном нашей учительницы. Естественно, корпоративная солидарность не отменялась, и «всех собак» решили повесить на меня. Но не получилось. Не потому, что справедливость восторжествовала, а из-за того, что тот одноклассник ничего толком против меня не выдвинул, чувствуя свою вину. А правду сказать побоялся. Я тоже уперто молчал. В результате, обоих отругали за драку и пригрозили детской комнатой милиции.
     Мы возвращались домой из школы. Я шел впереди, родители шептались и шли сзади. Дома тоже никакого «разбора полета» не было, но я чувствовал, что его не избежать. Когда все улеглись спать, мама с папой уединились на кухне. Я встал и тихо вышел в коридор. Из-за угла слышался негромкий разговор родителей. Услышал я его не весь, конечно, но главную его часть…

     - Вот вечно ты, Саша, за него заступаешься. Сегодня драка, педсовет, а завтра что будет? Милиция?
     - Послушай, Зоя, я верю Юрке и верю в него! Я знаю, нет, я уверен – ОН БУДЕТ НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ!
Вот увидишь!

     Тут в коридоре показалась соседская девчонка Света. Заприметив меня, стоящего за углом в одних трусах, ехидно изрекла:
«А подслушивать взрослых нехорошо!». Ладно, не кричи, ухожу… Тем более, все что надо, я уже услышал!

     Эх, папка, если бы ты знал, что я подслушал вас, ты, конечно бы, расстроился. Не хорошо, мол, сынок.
     Чего же тут хорошего!
Но, если бы узнал, что я оправдал твою уверенность во мне и всей своей жизнью не подвел тебя, то, возможно, ты был бы рад, что однажды вечером я притаился за углом. Вот так…
     В моей жизни в целом  все сложилось, папа… Кроме одного. 
     Она вся прошла БЕЗ ТЕБЯ…

***

     Опять ночь. Опять приснился папа. Спасибо, что пришел, я тебя так ждал…