Портрет творческого иждивенца XIX в

 
по материалам романа И. Гончарова «Обрыв».
М. Шульгин: Сочи, апрель, 2025

Предназначен больше для людей, грезящих искусством и живущих на содержании

Предисловие

Борис Райский, небогатый помещик, живущий от доходов в деревне, обеспечиваемых его тетей; десять лет без забот о хлебе насущном живет в Петербурге. Он постоянно снимает три порядочные комнаты у немки, с тех пор как оставил службу, оставил, как только на неё поступил.
     «Теперь Райскому за тридцать лет, а он еще ничего не посеял, не пожал и не шел ни по одной колее, по каким ходят приезжающие изнутри России. Он ни офицер, ни чиновник, не пробивает себе никакого пути трудом, связями, будто нарочно, наперекор всем, один остается недорослем в Петербурге. В квартале прописан он отставным коллежским секретарем».

1. Странный ученик

В детстве Борис Райский любил рассматривать других, подмечал все внешние подробности и особенности человека: как говорит, во что одет, что делает. Часто представлял и самого себя со стороны: как он сидит, какое у него сейчас лицо, что другим приходит на ум, когда они глядят на него.
— «О чем я говорил сейчас? — вдруг спросил его учитель, заметив, что он рассеянно бродит глазами по всей комнате. К удивлению, Райский сказал ему от слова до слова, что он говорил.
— Что же это значит? — спрашивал учитель.
— Райский не знал: он так же машинально слушал, как и смотрел, и ловил ухом только слова.
Учитель повторил объяснение.
— Борис опять слушал, как раздавались слова, но не вникал в суть. Ничего не ускользнуло от него, только ускользнуло значение слов и решение задачи. В математике он не пошел дальше дробей».
     «У него в голове было свое царство цифр в образах: они по-своему строились у него там, как солдаты. Он придумал им какие-то свои знаки или физиономии, по которым они становились в ряды, слагались, множились и делились; все фигуры их рисовались то знакомыми людьми, то походили на разных животных».
     «Между тем писать выучился быстро, читал со страстью историю, эпопею, роман, басню. Из географии, по климатам, по народам, не мог ничего ответить, «но вне класса вдруг начнет рассказывать о какой-нибудь стране или об океане, о городе — откуда что берется у него!»
     «Симпатии его так часто менялись, что у него не было ни постоянных друзей, ни врагов.  Зато если было задето его самолюбие, затронуты нервы, тогда он одним взглядом в книгу как будто снимет фотографию с урока, запомнит столбцы цифр, отгадает задачу — и вдруг блеснет, как фейерверк, и изумит весь класс, иногда и учителя».
     «Воображение его вспыхивало, и он путем сверкнувшей догадки схватывал тень, верхушку истины, дорисовывал остальное, но только на короткое время».
«Притворяется!» — думают ученики. «Какие способности у этого лентяя!» — подумает учитель.

2. Импульсивный, неуловимый, чувственный

«Лицо Бориса Райского было неуловимо изменчиво. Иногда он кажется так счастлив, глаза горят, и наблюдатель только что предположит в нем открытый характер, сообщительность и даже болтливость, как через час, через можно поразится бледностью его лица, каким-то внутренним и, кажется, неисцелимым страданием, как будто он отроду не улыбался».
     «Нравственное лицо его было еще неуловимее. В одни периоды он казался добр и приветлив, в другие – окунал вас холодным взглядом и резкой речью. —Злой, холодный эгоист и гордец— говорили одни; он очарователен — говорили другие; — актер! — твердили третьи; — фальшивый человек! — возражали иные. Когда чего-нибудь захочет достигнуть, откуда берутся речи, взгляды, как играет».
      Итак, даже в кругу близких ему знакомых людей о нем не сложилось никакого определенного понятия, и еще менее образа.
      Позднее на службе, название «пустого человека» привинтилось к нему еще крепче. От него не добились ни одной докладной записки, никогда не прочел он ни одного дела, между тем вносил веселье, смех и анекдоты в ту комнату, где сидел. Около него всегда кучка народу.
      Перед гражданской службой в Петербурге, Райский после университета поступил, как и ожидалось, в юнкера. «Стучал саблей и шпорами, при встрече с генералами, а по вечерам в удалой компании на тройках уносился за город, на веселые пикники, или брал уроки жизни и любви у столичных русских и нерусских «Армид», в том волшебном царстве, где «гаснет вера в лучший край».
      В результате такой лихой разгульной жизни, у Бориса Райского «чуть не погасла вера в честь, честность, вообще в человека. Он, не желая, не стараясь, часто бегая прочь, изведал этот «чудесный мир» — силою своей впечатлительной натуры, вбиравшей в себя, как губка, все задевавшие его явления.

3. Любит рисовать

Он упорно рисует глаза, пытаясь повторить учительские точки, который сделал каких-то два штриха и глаза ожили. Ждал, что и под его пером вдруг голова оживет, посмотрит открыто и в ней можно будет угадать мысли, чувства… Но чертить зрачки, носы, линии лба, ушей и рук по сто раз — ему было до смерти скучно.
       Прошло два года. Профессор спросил Райского, где он учился, подтвердил, что у него талант, и разразился сильной бранью, узнав, что Райский только раз десять был в академии и с бюстов не рисует.
— Посмотрите: ни одной черты нет верной. Эта нога короче, у Андромахи плечо не на месте; если Гектор выпрямится, так она ему будет только по брюхо. А эти мускулы, посмотрите?
— Вы не умеете рисовать, — сказал он. Вам года три надо учиться с бюстов да анатомии…
— А голова Гектора, глаза, возразил Райский.
— Да вы ли это делали?
— Я, сказал Райский.
Профессор пожал плечами. «Гм! Пожалуй, у вас есть талант, это видно. Учитесь и со временем…».
     Известный художник Кирилов уже значительно позже, через 10 лет, глядя на портрет Софьи, заметил: «В вас погибает талант; вы не выбьетесь, не выйдете на широкую дорогу. У вас недостает упорства, есть страстность, да терпенья нет! Вот и тут, смотрите, руки только что намечены, и неверно, плеча несоразмерны, а вы уж завертываете, бежите показывать, хвастаться…».
— Да, если хотите в искусстве чего-нибудь достичь, так бросьте красавиц и пирушки, а будьте трезвы, работайте до тумана, до обморока в голове; надо падать и вставать, умирать с отчаяния и опять понемногу оживать, вскакивать ночью…
(Они, эти учителя все твердят одно: учитесь: со временем! — думал Райский. А ему бы хотелось быстрого результата).

Удачный опыт рисования
После того, как Райский потерпел неудачу влюбить в себя Белозерову, он принялся с увлеченным усилием и страстью продолжил работать над её портретом. «С каким-то непонятным ему смыслом, мешал краски и провел в глазу какую-то черту, поставил нечаянно точку, как учитель некогда в школе поставил на его безжизненном рисунке… Потом сделал что-то, чего и сам объяснить не мог, в другом глазу… И вдруг сам замер от искры, какая блеснула ему из них».
      Он отошел, посмотрел и обомлел: глаза бросили сноп лучей прямо на него, но выражение всё было строго. Он бессознательно, почти случайно, чуть-чуть изменил линию губ, провел легкий штрих по верхней губе, смягчил какую-то тень и опять отошел, посмотрел:
— Она, она! — говорил он, едва дыша, — нынешняя, настоящая Софья!

4.  Способен играть на фортепьяно
 
       Музыку он любил до опьянения и стал было учиться на скрипке. Но ничего не получалось и пересел за фортепиано. Одолев с грехом пополам основами техники игры, с трудом и неохотой все же сделал первые шаги.
       И вдруг заметил, что пальцы стали играть уже что-то свое. Они бегали свободно и одушевленно: и он перескочил через школу через сонаты, сначала на кадрили, на марши, а потом на оперы, проходя курс по своей программе, продиктованной воображением и слухом.
        Учитель немец говори о нем: «Что способности у него быстрые, удивительные, но лень еще удивительнее».
        Да еще кто-то сказал ему, что при таланте не нужно много и работать, что работают только бездарные.

5. Попытки писать стихи и прозу
   
Учась в университете, по вечерам Райский бывал в «своем кружке» избранных товарищей, горячих голов, великодушных сердец.
        Вскоре начал писать стихи и прозу, показал сначала одному товарищу, потом другому, потом всему «кружку», а кружок объявил, что он талант. Тогда Борис приступил к историческому роману, написал несколько глав и прочел также в кружке. Товарищи стали уважать его «как надежду», ходили с ним толпой. Однако «первые ученики», которые так смирно сидят на лекции, у которых все записки есть, не слушали его стихи и прозу и не ставили его ни во что.
         Товарищи Райского показали его стихи и прозу «гениальным» профессорам. Один из них разобрал стихи публично на лекции и сказал, что «в них преобладает элемент живописи, обилие образов и музыкальность, но нет глубины и мало силы», однако советовал «беречь и лелеять музу», то есть заняться серьезно.
         Другой профессор прочел начало его романа и также выдал ему патент на талант, и кучу старых книг с надеждой на трудолюбие. На экзаменах его выручала репутация будущего таланта, несколько удачных стихотворений и прозаические взмахи и очерки из русской истории.

6. Намерение писать роман

— Все же я буду писать роман, Аянов. В роман укладывается вся жизнь, и целиком, и по частям. Писать, что взбрело на ум, что-нибудь да выйдет. Да еще нужен талант.
— Так живопись — прощай! — сказал Аянов.
— «Да, напишу только портрет Софьи и покажу учителю, а там попробую силы на романе. Я записывал и прежде кое-что: у меня есть некие отрывки, а теперь примусь серьезно. Это новый для меня род творчества; надо попробовать».
— Послушай, Райский, тебе бросить прежде надо не живопись, а Софью, и не делать романов, если хочешь писать их… Лучше пиши по утрам роман, а вечером играй в карты: по маленькой, в коммерческую… это не раздражает…
—«А это-то и нужно для романа, то есть раздражение. Да тронь я карты, так я стащу и с тебя пальто и проиграю. Есть своя бездна и там: слава Богу, я никогда не заглядывал в нее, а если загляну — так уж выйдет не роман, а трагедия».
        «Впрочем, ты дело говоришь: двум господам служить нельзя! Дай мне кончить как-нибудь эту историю с Софьей, написать ее портрет, и тогда, под влиянием впечатления её красоты приняться за роман. — Да! Надо смешать свою жизнь с чужою, занести эту массу наблюдений, мыслей, опытов, портретов, картин, ощущений, чувств».

7. Он для родных - талант

Борис показал бабушке (он так называл свою тетю, которая управляла его поместьем) свой портфель с рисунками, потом переиграл ей все кадрили, мазурки и мотивы из опер, наконец, свои фантазии.
Бабушка так и ахнула: «Весь, весь в мать!» — говорила она. — Та тоже всё, бывало, тоскует, ничего не надо, всё о чем-то вздыхает, как будто ждет чего-нибудь, да вдруг заиграет и развеселится, или от книжки не оттащишь.
        Он читал, рисовал, играл на фортепиано, и бабушка заслушивалась; Верочка, не сморгнув, глядела на него во все глаза, положив подбородок на фортепиано. Когда надоедало, то писал стихи и читал громко, упиваясь музыкой их, то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге

8. Ему нет дела до карьеры
   
«Так зачем ты опять в университет поступил, говорила его бабушка (фактически его тетя, сестра матери). Чему ты учишься там? У опекуна учился, в гимназии учился: рисуешь, играешь на клавикордах — что еще? А студенты выучат тебя только трубку курить да, пожалуй, — Боже сохрани — вино пить. Ты бы в военную службу поступил, в гвардию».
В университете
— Вы куда хотите пойти на службу? — спросил его декан. — Через неделю вы выйдете. Что вы будете делать?
— Я… стихи буду писать и повести тоже.
— Но ведь это не звание, это так.., впоследствии, когда талант выработается. А звание… звание?
— Сначала я пойду в военную службу, а потом в статскую, в прокуроры… в губернаторы… — отвечал Райский.
Декан улыбнулся.
— Стало быть, прежде в юнкера — вот это понятно! — сказал он. — А ваш приятель Козлов, сказал, что пойдет «в учителя куда-нибудь в губернию».

Пустой человек на службе

В Петербурге Райский действительно поступил в юнкера, стуча саблей и шпорами, при встрече с генералами, а по вечерам в удалой компании на тройках уносился за город, на веселые пикники, или брал уроки жизни и любви у столичных русских и нерусских «Армид», в том волшебном царстве, где «гаснет вера в лучший край».
        На гражданской службе он также потерпел неудачу, поскольку был неспособен произвести и завершить (оформить) не одного дела и был годен только как рассказчик и собеседник.