Глава 1. Абитура - это маленькая жизнь

I курс – «без вины виноватые»
II курс – «приказано выжить»
III курс – «куда пойти учиться?»
IV курс – «ноги на стол, господа офицеры!»

Часть I

- Равняйсь! Смирно! Приказ начальника Черниговского Высшего Военного Авиационного Училища летчиков имени Ленинского комсомола от 31 июля 1987 года номер 103. Зачислить на должность «курсант» первой роты первого батальона  курсантов вышеупомянутого училища с присвоением воинского звания «рядовой» нижеперечисленных граждан:
…….
…….
……..
Пожитков Сергей Евгеньевич!
- Я!
- Сто шестьдесят седьмая учебная группа!
- Есть!
Я бегом перебежал асфальт изрядно раздолбанного каблуками сапог плаца на самый левый фланг уже начавшего формироваться из разношерстно одетого строя только что провозглашенных первокурсников. Или, как их здесь принято называть – «коржиков». 167-я учебная группа была шестой и самой крайней на потоке. К моей большой радости, мое учебное подразделение в большей своей массе было собрано из ребят, с которыми успел плотно подружиться еще на абитуре.

Глава 1. Абитура – это маленькая жизнь

Ранним утром 27 июня 1987 года мы с Валеркой Бельдягой выгрузились на перроне железнодорожной станции «Мена», с облегчением покинув плацкартный душный вагон с замызганной табличкой «Донецк – Орша». В нашем распоряжении было еще целых пять дней до того момента, как нам было предписано явиться в чертоги летного училища в древнем русском городе Чернигов. Целых пять дней и четыре ночи – это все, что остается от прежней гражданской жизни. И проведем мы эти жалкие крохи «гражданки» у дядьки Валерки, который уже ждет нас на пристанционной площади со своим мотоциклом «Урал». Так предложил Валерка, и я был не против отдохнуть хотя бы несколько дней, прийти, так сказать, в себя, после прожитого двухлетнего сумасшествия без каникул и должных выходных, когда я совмещал учебу в школе с полетами в аэроклубе. А жил Валеркин дядька в селе с названием Дягово. Мне, как почетному гостю, было предложено место в мотоциклетной коляске. Пятнадцатикилометровый умеренный экстрим, и мы в глухом малорусском селе, утопающим в зелени, и рое мошкары – накануне был обильный летний ливень.
- Смотри! - заорал в ухо мне Валерка, пробиваясь через мотоциклетный рев. – Это Покровская церковь! Семнадцатого века! Деревянная! Говорят, без единого гвоздя! Местная достопримечательность!
Церквушка была самого неприглядного вида, ободранная, со стенами,  изъеденной голубой древесной плесенью. В те времена восстановлением культовых объектов на должном уровне еще не занимались, только местные инициаторы не давали окончательно развалиться памятнику древнего деревянного зодчества. И, конечно же, я сразу вспомнил когда-то просмотренный фильм «Вий» с Куравлевым и Варлей. Кто знает, может, здесь его снимали? Нет, не здесь. Дядя Вова – дядька Валерки, сказал, что в его селе «отродясь никаких киношников не было».
Домик был небольшой, деревянный, но ухоженный, с красивыми оконными наличниками и резными ставнями. За домом был неплохой фруктовый сад, за которым протекала речушка Дяговка, давшая название этому населенному пункту, а может быть, и наоборот – названное по селу.
Пять дней мы обжирались дарами сада и огорода, рыбачили на речке, хоть и «переплюйке», но достаточно рыбной. Вечерами варили уху, пекли картошку и, тем самым, полностью абстрагировались  от предстоящего процесса поступления в военное училище, который с каждым часом неумолимо приближался. Кстати, мы были шокированы размерами уродившихся в этом году ягодами местной клубники – со средний человеческий кулак, да исполинством местных лопухов – метра под два ростом. Говорите, тридцатикилометровой чернобыльской зоны была достаточной? Ну-ну…
И, вот, наконец, наступил граничная дата, отделяющая прошлую жизнь от мутного будущего – 2 июля 1987 года, согласно которой нам предписано пересечь КПП черниговского летного училища. Дядя Вова ранним утром отвез нас на автостанцию Мены, а сам, распрощавшись и пожелав удачи, поехал на работу – с утра был четверг. Ближайший транспорт до Чернигова отходил в десять утра, так что мы по предложению Валерки двинулись осматривать местный зоопарк. Да, да, да! В этом неказистом городке был свой собственный зоопарк! Причем, очень немаленький – на девяти гектарах. Даже в Донецке такого не было. Единственный зоологический парк страны, расположенный в районном центре, и это правда! Конечно, слоны в нем не водились, но, тем не менее, всякого зверья различного насчитывалось более пятиста особей, в том числе любимец округи верблюд.
«Наверно, его Васей зовут» - подумалось мне по мотивам «Джентльменов удачи». Гляди-ка, и надпись соответствующая! «К вольеру не подходить! Животное может плюнуть!». А через проход собрал умиляющуюся публику  восхитительный камышовый кот. Ему тоже бы подошла кличка «Васька». Да только шипел и рычал на мои «кыс-кыс-кыс» этот Вася, угрожая огромными оранжевыми клыками.
В десять утра точно по расписанию нас принял на борт зашарпанный скрипучий и вонючий ЛАЗ, но, тем не менее, до невозможности уютный своей простой деревенской сущностью. По-моему, художники это называют «пасторалью». И не спеша, взяв курс почти строго на запад, повез меня к очередному этапу моего полета, длинною в жизнь. Состоится ли он, тогда, конечно, было непонятно, и меня постоянно терзали сомнения в успехе всего этого предприятия, так как я даже ни на йоту не представлял то, с чем мне придется столкнуться уже через пару часов.
Валерка был внешне спокоен, скорее всего, на это повлиял его прошлогодний внеплановый  разведывательный визит в училище, давший законный повод для определенного уровня самоуверенности. Я ему откровенно завидовал, пытаясь совладать с непонятно где в организме находящимися поджилками, которые, конечно же, предательски тряслись.
- Серый, смотри! – Валерка прижался носом к бортовому стеклу. – Училищный самолет летит! Миг двадцать третий!
- Заходит на посадку, -  заявил я с долей непререкаемой компетентности.
- Чего так решил?
- Летит с выпущенными колесами и распушился.
- Что значит «распушился»?
- Выпустил посадочную механизацию.
«Двадцать третий» быстро скрылся из глаз, обдав наш старенький ЛАЗ ощутимым грохотом.
- Скорее бы попасть в училище! – мечтательно протянул Валерка.
«Мне бы твою уверенность» - подумалось мне.
Я смотрел по сторонам и удивлялся тому, что вместо привычных донецких лесопосадок дорога окаймлялась огромными толстенными тополями, обильно сбрасывавшими пух, который мягкой вьюгой носил приземный ветерок.
- Смотри! – опять ткнул меня локтем в бок Валерка. – Въезжаем в город!
Промелькнула стела «Чернигов» и вдоль дороги появились приземистые одноэтажные дома, в основном, деревянные, с резными наличниками и красиво оформленными коньками крыш. После индустриального Донецка видеть такую одноэтажную сельскую окраину для меня было в диковинку, так как окраины больших городов уже давно застаивались многоэтажками и считались спальными районами. Я вглядывался в таблички на домах, пытаясь разобрать название улицы. И получилось это только после остановки автобуса на первом городском светофоре Чернигова: мы ехали по улице Шевченко.
- Смотри слева! – опять меня теребил восторженный Валерка. – Река Десна!
Река была не сильно широкая, но судоходная, так как в этот момент речную гладь рассекал небольшой речной трамвайчик, в простонародье называемый «лаптем». Вскоре слева по борту промелькнул стадион, на входных воротах которого буквами было выложено его название – «им. Ю.А. Гагарина», а справа от них огромный баннер «Чернигову 1295».
Небольшое отступление, так сказать, блиц-экскурс в историю, для локализации всяческих недомолвок, понимая то, что многие сейчас ринутся за поиском истины в википедию. Да, в современной Вики указан год образования Чернигова – 907, вроде как бы, от первого упоминания в «Слове о полку Игореве». То есть, по современному мнению на момент нашего с Валеркой визита город должен был праздновать 1080-ю годовщину. Но есть большое «НО». Википедия появилась гораздо позже описываемых мною событий, и писали статью об истории Чернигова уже украинские историки, и зачем-то решившие скостить древнему русскому городу пару сотен лет. Может быть, в попытке умолить влияние Руси на историю земли, которая, впоследствии, оказалась в границах отделившейся «окраинной» территории, на всех конечностях устремившейся в направлении европейского райского сада. Тем не менее, жители Чернигова хорошо должны помнить стелу «Чернiгову 1300», появившуюся на въезде в город со стороны Киева в 1992 году. Надеюсь, ее еще не снесли.
«Ничего себе, вот это старинный город!» - я очень любил старинные города, за свою короткую жизнь достаточно исколесив страну на каникулах в различных профсоюзовских от родительского треста туристических поездках. Далее слева по борту показался городской парк. Который, как и во всех городах, идентифицировался колесом обозрения.
Вскоре малоэтажная окраинная застройка стала меняться уже более многоэтажной, с красивыми зданиями с огромными арочными окнами, высокими двухскатными крышами и резными башенками. Стало очевидным, что мы въезжаем в исторический центр города, заодно проскочив еще одну небольшую речку по широкому мосту с табличкой «р. Стрижень». Красивых исторических домов становилось все больше и больше, а мелькающих в запыленных окнах автобуса парков и сквериков - все чаще и чаще. Чернигов утопал в зелени! Он мне начал нравиться!
- Смотри слева!  - Валерка продолжал проводить для меня импровизированную экскурсию. – Это площадь называется «Красной»! Как в Москве. Здесь проходят выпуски из училища.
«И где он этого столько успел нахвататься?» - недоумевал я. - «Он был здесь всего один раз прошлым летом!».
Ну, и как всякий длинный путь имеет своей конец, мы тоже засобирались на выход, прихватив свои пожитки – по курсу показался вокзал и примыкающая к нему автостанция. А что, очень удобно – все рядом. Не то, что в Донецке, от железнодорожного вокзала на автостанцию надо ехать через весь город.
- Все, Серега, приехали. На выход. На такси поедем или на троллейбусе?
- Да ну, Валерка, давай уж не будем шиковать. Лучше городским транспортом.
- Ну, городским, так городским. Пошли, вон троллик «семерка» подходит. Как раз тот, какой нам нужен.
Троллейбус повез нас по проспекту Революции, а я продолжал любоваться незнакомым городом, который, возможно, станет моим прибежищем на следующие четыре года. Очень широкая улица, окаймляющая несколько крупных площадей, на одной из которых традиционно для городов, побывавших в горниле Великой Отечественной, стоял легендарный танк Т-34. Вскоре троллейбус повернул на улицу Ленина, которая, конечно же, есть в каждом советском городе, и взял курс на север. Незаметно исторические здания сменились советской многоэтажной и безликой застройкой, а улица стала гораздо уже.
- Нам сейчас выходить, - сказал Валерка и стал перемещаться к задней двери троллейбуса. В салоне было полно народу – обеденный час пик.
Троллейбус остановился возле остановки «Ул. Красногвардейская» и зашипел дверями.
- Пошли, - подхватил свою сумку Валерка и выпрыгнул на тротуар. - Там, в начале улицы есть пельменная. Давай пожрем?
- Что-то не хочется, - мысль о том, что через несколько минут мы пройдем очередную острую грань неизвестности не давал поднять голову моему аппетиту.
- Давай, давай. Вряд ли сегодня нас будут кормить обедом. Я банкую.
Так бы и сразу - денюжки у бывшего шахтера водились. Пельмени, кстати, были очень даже ничего. Не домашние, конечно, но вполне съедобные. Наверно, сюда любят захаживать в увольнениях курсанты.
Мы довольно долго шли вниз по Красногвардейской улице. Я продолжал крутить головой вокруг, пытаясь запомнить основные ориентиры, хотя в стандартной для всех городов девятиэтажной спальной застройки это не так-то просто. И вот, наконец, перекресток ведет нас влево, упираясь в двухэтажное белое КПП за небольшой площадью, возле широких ворот которого стоял военный с голубыми погонами и желтыми буквами на них «СА». Это был солдатик срочной службы. Да еще и со штык-ножом на ремне.
- Помощник дежурного по КПП, - авторитетно заявил Валерка. – Вон, повязка на рукаве. А штык-нож от карабина СКС.
Откуда ты все знаешь, а, Валерка? Неужели одного прошлогоднего визита для всего этого было достаточно? Ну да, вспомнил: он же в своей «106-ой» горной бурсе пулевой стрельбой занимался. Видимо, в тире на плакаты и насмотрелся.
На металлическом кованом заборе легендарных «шаров» уже не было, зато наличествовало множество небольших шариков, как бы упоминавших старую училищную легенду о поступлении и учебе в училище «на шару». А справа от ворот на фоне красных старинных зданий, утопающих в зелени, на стеле, устремившись вверх, красовался серебристый самолет с бортовым номером «01». Это был легендарный училищный МиГ-21Ф-13, на долгие годы ставший символом нашей учебы, ратной службы и многолетнего общения.
Ну, вот… Мы и прибыли…
В сквозном коридоре КПП стояла вертушка, дистанционно блокируемая из комнаты дежурного, в окошке которой виднелся прапорщик, и какой-то низкорослый плюгавый капитан со сверлящим подозрительным взглядом.
- Абитуриенты?
- Будущие курсанты! – бодро ответил Валерка.
- Сначала поступи. Ваши паспорта и направления.
Мы передали в окошко затребованные документы и стали ждать, пока прапор найдет нас в каких-то списках. Меня он нашел сразу, а, вот, Валерку обнаружил в каком-то дополнительном, написанном от руки.
- Куда идти, знаете? Прямо по центральной аллее, смотрите на стены зданий, там развешены указатели. Следующий!
За нами, столпившихся в проходе и заполонившего его своими дорожными сумками, уже образовалась небольшая толпа таких же, как мы соискателей на курсантскую парту.
- Ну-ка, встали все вдоль стены! Проход не закрывать! К окну подходим по одному! Громко представляемся! – гремел голос капитана с повязкой на рукаве «Комендант».
Мы вышли с КПП уже с противоположной стороны. Вот она, территория военного ВУЗа! Все подстрижено под нитку, на асфальте ни листочка, бордюры побелены. Я крутил головой, параллельно слушая Валерку:
- Смотри направо вдоль забора. Видишь трехэтажное красное здание? Это лазарет. Там мы будем проходить медкомиссию. А вот это – пожарка, сразу после КПП слева.
Действительно, в моем поле зрения оказался одноэтажный кирпичный ангар с широкими и высокими воротами, в одних из которых в луже воды стоял пожарный КАМАЗ. На следующем после пожарного депо здании у двери была табличка «Тренажерный корпус №1». За ним расположилась монументальная белая стела с эмблемой училища и несколькими флагштоками с государственным красным «серпасто-молоткастыми» и флагом ВВС. Напротив, через центральную аллею расположилась небольшая казарма, о чем гласила табличка у входа - «Казарма войсковой части 55618».
- Смотри, вон, слева впереди. Это новый учебно-летный отдел. Его здесь сокращенно называют «новое УЛО».
Я с любопытством разглядывал современное четырехэтажное здание с косыми линиями окон на левом крыле – двумя огромными аудиториями.
- А напротив, чуть дальше, - Валерка захлебывался от восторга и своего мимолетного триумфа всезнайства, - старый учебно-летный отдел. Или старое УЛО.
Справа мы прошли монументальное красивое здание с высокими окнами, и с надписью у широченных дубовых дверей – «Дом офицеров ЧВВАУЛ». Кстати, именно на стене этого культурного заведения была первая табличка с направлением движения «Приемная комиссия».
- Пойдем, кое-что покажу.
Валерка потащил меня вправо по переулку за дом офицеров. Через сто метров перед нами раскинулся плац, и он был гораздо меньшим, чем рисовало мое воображение.
- Смотри вправо! Напротив плаца! – восторженного Валерку было не узнать!
А там было с десяток самолетов! Реактивные мигари всех поколений! И знакомый силуэт Як-18, внешне почти не отличавшегося от нашего «полста второго», если не считать его радикально зеленый окрас.
- Это музей самолетов, на которых в училище летали за всю ее историю.
- Товарищи абитуриенты, стоять! – остановил нас окриком какой-то грузный офицер с большими тремя звездами на погонах. – Ваши фамилии?
«Полковник!», - оторопел я. Полковников в своей жизни я еще не встречал.
- Пожитков…
- Бельдяга… Мы только приехали…
- Почему без разрешения шатаетесь по территории не по установленному для вас маршруту перемещения? Хотите быть отчисленными еще до того, как попадете на приемную комиссию? Все одиночные перемещения по территории училища только бегом и только по определенным для вас направлениям! На первый раз прощаю. Если еще раз увижу, что слоняетесь без дела, сразу же пойдете на выход. Кругом! К учебному корпусу бегом марш!
Вот и трындец тебе пришел, гражданская жизнь… Мы с Валеркой спринтерски стартанули по аллее, а я на бегу в душе проклинал его за эту несанкционированную экскурсию.
- Кто это был?!
Валерка недоуменно пожал плечами.
Бежать пришлось недолго – до старого учебного отдела, на двери которого с внутреннего П-образного дворика была прибита табличка «Приемная комиссия». Напротив этого дворика через аллею, по которой мы только что ускоренно перемещались, было одноэтажное красное здание с табличкой «Кафедра физкультуры и спорта ЧВВАУЛ. Спортивный зал». Валерка не преминул в очередной раз показать свою осведомленность:
- Говорят, что в старину здесь был зал фехтований. Ну, когда лет двести назад здесь был расквартирован черниговский гусарский полк.
Теперь стало понятна такая концентрация доисторическими казенными зданиями, с широкими коридорами, высоченными, под метра четыре, потолками, и обширными залами. И здесь вполне можно было устроить казармы, штабы, фехтовальные залы - всю прочую армейскую инфраструктуру минувших веков. И по логике вещей, где-то на территории должны были быть бывшие конюшни.
Возле спортзала расположился спортивный городок с множеством турников, брусьев и, конечно же, основными атрибутами летного училища – лопингов, батута и рейнских колес. За ним виднелся высоченный сетчатый забор теннисного корта.
Мы зашли в прохладный коридор и обнаружили возле небольшой аудитории с номером 12 небольшую кучку таких же, как мы пацанов, с бумагами в одной руке, и багажом в другой. Наши конкуренты  при поступлении, а потом - будущие товарищи по учебе, уж как у кого получится. Мы встали в очередь. Очередь шла не так быстро - на каждого оформлялись личное дело кандидата.
В приемной комиссии за столами, заваленными бумагами, сидел подполковник и майор.
- Направление. Откуда прибыл? Школьник? Студент?
- Аэроклубовец, - неожиданно ляпнул я.
- Подтверждающие документы есть?
- Вот, направление с аэроклуба, летная характеристика, летная книжка. Правда, направление выписано на харьковское…
- А чего к нам приехал?
- Это училище - лучшее.
- Правильно. Соображаешь. Будешь жить в тринадцатой группе – она как раз полностью аэроклубовская, - подполковник сделал какую-то пометку в журнале.
Ух-ты, вот это номер группы! Тринадцатая! Я, как советский гражданин, не должен быть суеверным, но, тем не менее, где-то в подсознании что-то заскребло… Я сдал использованные проездные документы - в то время Министерство Обороны оплачивало дороги до военных училищ. Ну, и обратно, в случае фиаско. Майор быстро заполнял бланк с надписью «Личное дело кандидата», на который приклеил мою фотографию, периодически отвлекаясь на реплики в адрес находившегося в помещении подполковника, смысл которых пока до меня еще не доходил. Наконец-то он закончил с писаниной.
- Размещаться будете в старой красной трехэтажной казарме возле стадиона. Найдешь там старшину, представишься. Он скажет, что дальше делать. Напоминаю о дисциплине. Малейший залет – сразу же за КПП. Вот только сегодня с десяток нарушителей поехали домой. Вопросы? Вперед. Зови следующего.
Я подождал Валерку, в тайне надеясь на то, что мы попадем в одну группу. Но не тут-то было:
- Тридцать первая, - безрадостно и разочарованно протянул Валерка, - Просился с тобой, даже сказал, что ты мой двоюродный брат. Не прокатило…
Я знаю, что Валерка рассчитывал на мою помощь на экзаменах. Теперь ему придется полагаться только на самого себя. И это было проблемой – он так толком и не смог подтянуть свои знания до школьного выпускного уровня, несмотря на то, что я всячески ему в этом пытался способствовать. Ну, по мере своих скромных возможностей, и с учетом двухлетней занятости учебой и полетами в аэроклубе. Так что мы договорились с ним заниматься по вечерам. Если, конечно, будет возможность.
Мы двинулись в указанном направлении – в сторону училищного стадиона и соседствующей ему старой красной казарме, попутно вертя головой во все стороны, запоминая все служебные объекты, попадавшиеся нам по пути. Вот слева красивое громадное здание, опять же, из красного кирпича, на двери которого была прикручена красная табличка со звездой внизу «Штаб Черниговского Высшего Военного Авиационного Училища Летчиков им. Ленинского комсомола». Напротив находился неприглядный одноэтажный домик, но со старинной двускатной крышей и узкими окнами-бойницами, с открытых форточек которых валили лохмотья пара. Ну, конечно же, это была баня, о чем информировала такая же со звездой красная табличка. Далее, по ходу нашего движения, слева был небольшой скверик дозревающего абрикоса, а напротив него довольно-таки крупное одноэтажное красное здание  - солдатский клуб, что так же следовало из соответствующей таблички справа от широких двустворчатых дубовых дверей. И афиша какого-то кино.
- Кино здесь крутят по выходным бесплатно, - довел до меня Валерка потрясающую информацию. Класс! Кино я любил! А здесь оно будет еще и бесплатным!
И вот мы выходим на небольшой плац между двумя относительно современными зданиями. Слева была «Казарма 1-го батальона курсантов», ну, а справа, что, конечно, было не очень приятным соседством – офицерское общежитие, у входа в которое стояло множество детских колясок. Там живет начальство, которое через выходящие на казарму окна легко может лицезреть на все курсантские безобразия: в окнах казармы штор не было, и она просматривалась насквозь.
А вот и стадион! И сейчас по нему носится большая группа молодых людей, голых по пояс, в сапогах и со спортивными номерами на туловище. Они, пыхтя и обливаясь потом, каждый раз пробегают мимо круглого дядьки в спортивном костюме, периодически смотревшего на секундомер, и что-то им кричащего. «Конечно же, это сдача зачета по кроссу!» - подумал я, с тоской наблюдая за ходом не очень популярного для меня спортивного мероприятия. «Но, кто это? Солдаты? Курсанты?».
- Это курсаки. У них офицерские яловые сапоги, а не солдатские кирзачи.
Точно! У них была добротная кожаная обувь, причем, с голенищем, смятым в плотную гармошку.
- Это здесь такая курсантская мода, - Валерка продолжал хвастаться своей осведомленностью. А что, неплохо, в общем-то, смятые сапожки смотрятся! Гораздо лучше того, если бы прямые голенища упирались в колено  – как их носят в пехоте.
И вот, наконец, слева от стадиона показалась трехэтажная старая с царских времен красная казарма, с огромной печной трубой с тыльной стороны. Предназначение объекта обозначала табличка «Казарма 2-го батальона курсантов». Это был конечный пункт нашего маршрута. Через несколько секунд я окажусь в новом для себя мире с незнакомыми людьми моего возраста, съехавшегося сюда со всех концов Союза. Здесь мы будем какое-то время жить. Отсюда мы уйдем или на склад за новеньким обмундированием, или со своим барахлом на выход через КПП.
Казарма оглушила нас густым гомоном – одновременно голосили несколько сотен луженых глоток. В обшарпанном коридоре возле двери с табличкой «Кладовая» толпилась небольшая кучка таких, как мы, вновь прибывших. Вход в кладовую был перегорожен столом, за которым восседал щуплый мужичок зрелого возраста с усами и погонами старшего прапорщика. Он говорил на дикой и забавной смеси белорусского прононса и среднеукраинского суржика.
- Товарыщи абытуриэнты! Слухай мэнэ внымателно! Зараз буду вас ынструктыроваты. Запамьятуваты, шо вам кажу, або бильши повторюваты нэ буду. Вам дозволэно находыться тильки у усеи казарми, та в прэделах прылэгаюшего стадыону. Усэ останние пэрэмэшэния по тиритории вчшилыша тильки с моэго дозворлэннья и писля запыси усему зошите. – Старшина потряс перед нами толстой тетрадью. - Хоча б найменше порушення - улэтыти за хвиртку швыдше швыкости звука. Абрыкосы нэ жраты, засранцив деся нихто лыковаты не буде, сразу за огорожу, будытэ кущи тама обсираты. Зрозумылы? Пидходэмо по одного и получаемо пастельные приладдя.
Когда подошла наша очередь, Старшина (по доброй памяти буду писать с заглавной буквы) выдал нам по комплекту постельного белья и подсказал, где нам следует искать расположение наших групп:
- Пожэтков, трынадьцята група знаходытыся у сёму спальному памышении, за пэршим столбом налэво. Бэльдяга, твоэ подраздэление живэ на другому повэрху. Пишлы, покажу, мэни как раз туда трэба.
Ё-мое, мы с Валеркой еще и жить будем на разных этажах! Совсем нехорошо… Договорились с ним встретиться вечером на стадионе, там как раз много лавочек - трибун для зрителей. Ну, что, Сереня, пошли, тебя ждут новые люди, новые знакомства, новые «неочищенные контакты»…
По пути в спальное помещение справа был туалет, напротив слева – бытовая комната и, конечно же, неизменный атрибут армии СССР – ленинская комната. Но она была закрыта «патаму шо, там зберегатыся тэлевызор, якый мы будэмо дывытыся тильки у выхидни дни». И вот я в жилом помещении с сотнями двухъярусных армейских коек, на ближайших к проходу которых были подвешены криво подписанные фломастером картонки, в том числе и моя – «Группа № 13». Итак, нам сюда, налево. Возле окна сидела небольшая группа пацанов, пялящихся на меня, пробирающегося к ним по узкому проходу между плотно стоящими койками, и цепляющегося за них сумкой.
- Привет! Я - Серега Пожитков, из Донецка.
Быстро перезнакомившись, я узнал, что наша «тринадцатая аэроклубовская», практически, в полном составе была из Одессы, с небольшим дополнением из Севастополя и Симферополя. Ну, теперь еще и меня – единичного донецкого вкрапления. И еще затесавшегося в наши «крылатые» ряды пухлого как мячик Жеки Балушко - львовянина, в аэроклубе никогда не летавшего, но каким-то образом к нам в летную группу попавшего. Втихаря мне объяснили, что он сын какой-то крутой номенклатурной шишки. Ну, теперь все стало более-менее понятно – очередное проявление «включенного административного ресурса». Видимо, из-за этого он от нас всегда держался особнячком, в диалогах не участвовал и жил на своей койке у самого прохода. Кстати, выяснилось и то, что на нашем потоке существует еще несколько таких аэроклубовских групп, как наша, причем, с представителями, практически, из всех регионов страны, и даже из дальневосточного.
Свободное место было у пыльного окна на нижнем ярусе возле койки, которую занимал круглолицый невысокий парнишка в десантной тельняшке с солидным горбатым носом на круглом краснощеком лице под черной шевелюрой и лукавыми глазами под мощными бровями «домиком». Он сразу же ассоциировал мне образ Карлсона из любимого мультика детства, да еще и дядю Джабраила из «Кавказкой пленницы» в исполнении великолепного Фрунзика Мкртчана.
- Я - Женька Ермак. Можно просто Жёрик. Меня так здесь зовут.
- Почему?
- Жрет он много и всегда! – хохотнул с верхнего яруса одессит Серега Стрельцов
- Точно! Хавчик – это все, - нисколько не обижаясь, подтвердил Жёрик. Да, именно так и следует произносить, через «ё». Так, по словам Жёрика, его называют друзья.
У Сереги Стрельцова был брат близнец – Олег. У них разница в рождении всего двадцать две минуты, причем, Олег был старшим. Ну, а Серега – умным и мозгом этой «слетанной пары».
- Мы однояйцевые близнецы!
- В смысле, «однояйцевые»?
- В смысле, одно яйцо на двоих! – жизнерадостно ржал сверху Олег.
Пацаны мне сразу понравились, и на душе стало намного проще. Настоящие одесситы с присущим им колоритом, и всегда в хорошем настроении. И шутки, шутки, шутки, под час скабрезные, но нисколько не обидные. Да еще и самобытные анекдоты южного города, утомленного солнцем, и обласканного морем.
Конечно же, парни сразу же кинулись мне придумывать кличку, но дальше «Донецка» и «Шахтера» фантазии не хватило даже одесситам. Ну, ничего, поживем пока без кликухи  - это явление временное. Зато самим братьям Стрельцовым сразу же прилипло «Братья Карамазовы», или просто «Братья», причем, в индивидуальном режиме Олега мы звали «Старшеньким», а его брата Серегу – «Младшеньким». Кстати, с подачи все того же севастопольского весельчака Жёрика.
А житуха, похоже, налаживается! А я-то переживал… К тому же, я стал привыкать к перманентному казарменному гулу, еще несколько часов назад меня так сильно раздражавшего. И пацаны нормальные, и веселые, и, главное, не видят во мне конкурента. А это – очень важно. В общем, с ними я сдружился с первой же минуты. Особенно, с Жёриком. С ними я пройду через все перипетии будущей курсантской жизни. И даже дальше.
Потихоньку приблизилось время ужина. Наш колоритный Старшина громогласно (и откуда у него столько громкости?) пригласил нас на данное мероприятие своим «Таварыши абытуриэнты! Выходь строитысь на вэчерю!». И мы потянулись на небольшой плац перед казармой, где уже гудел разношерстный юный люд, пытаясь формироваться во что-то вроде взводных колонн. Плац был уже переполнен, но из казармы все продолжало вываливаться огромное количество шумной людской массы. Интересно, как при таком человеческом сонме для нас будет организована кормежка? Но Старшина деловито махнул в сторону солдатской столовой, которая находилась у противоположного конца стадиона, и представляло собой монументальное двухэтажное розовое здание с колоннами. Когда первые ряды уже подошли к небольшой площадке у входа в заведение армейского общепита, крайние ряды даже еще и не тронулись с места. По моим прикидкам, нас уже было гораздо больше тысячи! И все они, конечно, как и мы с Валеркой, были умными, решившими, что «мало дураков захотят ехать в предчернобыльскую зону». Ну-ну… И что-то мне подсказывало, что люди еще будут прибывать, по мере отсева предыдущих соискателей, так как такую массу желающих поступить в престижное училище, сразу и не переварить. Вот поэтому мы прибывали в разные сроки, занимая освободившиеся ниши – результата жесточайшего отсева. О чем, кстати, красноречиво говорила вереница нескольких десятков человек с чемоданами, сегодня сдавших Старшине уже ненужное постельное белье, и понуро покинувших казарму. Кстати, кое-какие группы уже начали проходить медкомиссию и следующий за ней профессиональный отбор. И, не смотря на то, что мы все уже были неоднократно освидетельствованы врачами,  местная медкомиссия и летно-методический отдел, организующий профотбор, продолжали масштабный отсев неподходящего им человеческого материала.
Старшина дал команду построиться в колонну по десять человек и, отсчитав первых две шеренги – двадцать галдящих рыл, оправил их в столовую для «сэрвирування столив». Через десять минут запустил в столовую еще десять шеренг, наказав им «рубать вэчерю як можно швидче».
Вскоре очередь дошла и до нашей группы, и, по закону подлости, наша «тринадцатая» оказалась в числе первой двадцатки, предназначенной для «сэрвирування столив». Мы поднялись на второй этаж, где на раздаче уже томились котелки с макаронами, с каким-то мясом и источающие пар алюминиевые чайники. Здоровенный дядька средних лет с красными лычками старшего сержанта и повязкой на руке «Дежурный по столовой» деловито распоряжался нами:
- Ты и ты, по одному подносу со кружками на каждый стол. Ты и ты, расставляйте по одному котелку с макаронами и мясом. Ты и ты, по десять вилок, по одной корзинке хлеба и тарелки с маслом. Шевелитесь!
Масло было нарублено в виде небольших цилиндриков, диаметром в сантиметра три. На удивление, мы быстро управились, и через пять минут в зал ввалилась громогласная голодная толпа, шумно рассаживаясь по десять человек. Столовая наполнилась лязгом вилок, невнятными разговорами и звуками разливающегося чая. За дисциплину за столом «чтобы было слышно, как муха летает», нас пока не драли.
Итак, на первом моем ужине в стенах училища были: липкие холодные макароны, вареное сало (похоже, выуженное из бульона) и порядком остывший сладкий чай – сахар в него был добавлен заранее. Не буду кривить душой, многие кисло поковырялись в тарелках и ограничились только чаем – видимо, ожидали что-то большее. Короче говоря, всеобщее разочарование харчами откровенно сквозило  в атмосфере столовой, в том числе, и в моем сознании, я же, черт побери, прибыл в летное училище, где кормежка должна быть на порядок выше, чем где либо! А тут еще и нагнетаемые слухи о том, что в питье добавляют бром, мол, для подавления наших мужских желаний, или, как это по-научному – либидо? И только Жёрик по-чесноку срубал свою порцию и потянулся за добавкой. Ну, точно «Жёрик»! Потом мы каждый за собой убирали грязную посуду и относили ее на стол посудомоечного зала. В небольшом окошке которого виднелись две громадные моечные машины, да взмыленные тетки, загружающие их грязной посудой с одного конца, и принимающих уже вымытую и обдатую паром с другого, сразу же ее сортируя и расставляя по полкам.
Сейчас я понимаю, что и этот деликатный момент с кормежкой – тоже был элементом испытания и отсева «случайных персонажей», подавшихся в авиацию за эфемерным престижем, а не за настоящим смыслом. Так же, как и по утрам «мавзолейные» очереди в туалет и умывальник. И в подтверждении этого очередная вереница разочарованных пацанов со следующего утра сдадут свое постельное белье Старшине, и направятся в сторону приемной комиссии, где им выпишут воинские проездные документы на обратную дорогу. Ну, а через  несколько часов их койки займут вновь прибывшие молодые люди и будут пытаться вступить на сколькую и тернистую дорогу, ведущую в мир авиации. Хотя солдатской столовой была неплохая альтернатива – платная, расположенная за солдатским клубом, и кормили там неплохо, но жаба давила платить за это удовольствие довольно немалые деньги. А перспектива кормится за деньги в течение месяца, вообще, не устраивала, так что нам, хотим мы этого или нет, придется привыкнуть к солдатским харчам. После поступления, конечно, все изменится, и мы уже будем питаться в своей курсантской столовой напротив офицерской общаги, которая уже привлекала тем, что на ее окнах был чистый кружевной тюль, да вазы с цветочками. И норма довольствия уже будет другой – курсантской. А когда начнем летать, нас поставят на реактивный паек и будут давать шоколад! Сказочная перспектива! Дело только за малым – поступить. Ну, и начать летать. А до этого – еще целая пропасть.
Время между завтраком, обедом и ужином в распорядке дня было обозначено как «самоподготовка», однако в аудитории учебных корпусов вход для нас был закрыт. Так что мы с учебниками и конспектами полноценно оккупировали лавочки-трибуны стадиона. Периодически появлялись какие-то военные, решали вопросы со Старшиной, и из тех, кого успевали отловить, формировались трудовые бригады – на территории училища работы всегда было невпроворот. Постоянно разбирались какие-то старые здания, и мы убирали строительный мусор. Косили траву, белили бордюры, подметали дороги и плац перед казармой. Что-то разгружали, загружали, копали. И мне пришлось вновь восстанавливать приобретенные в аэроклубе навыки по отлыниванию от этих бесконечных работ. Иначе, вместо того, чтобы повторять логарифмы и прочие законы Гука, будешь вкалывать целый день, заменив конспекты ломом с лопатой. Что тоже, кстати, было элементом отсева – многие нерасторопные персонажи, не научившиеся «смываться от работодателей», проваливали экзамены, банально не успев к ним подготовиться.
Но вернемся к подходящему к концу первого дня моего пребывания в будущей альма-матер - второго июля, вечером которого мы с Валеркой договорились встретиться на лавочках-трибунах стадиона. А вот, кстати, и он идет, причем, не один, а с каким-то жилистым парнишей, с глубоко посаженными глазами, снабженного мощным подбородком, выдающимся далеко вперед. У него были длинные узловатые руки «а-ля мечта боксера», и прямая спина квадратного туловища. Очень необычная фигура, и было видно, что ее обладатель серьезно занимался спортом. Парниша, как мне тогда привиделось, похоже, не умел крутить головой, поэтому, чтобы посмотреть в сторону, разворачивался всем своим прямым корпусом.
- Серый, знакомься. Это Васька. Мы с ним обитаем в одной группе.
- Вася Пономарев, - ответил он на мое рукопожатие, - из Караганды.
Вечером на доске документации напротив канцелярии появилось расписание прохождения медкомиссии, профотбора и сдачи экзаменов для каждой группы, в том числе и нашей. Рядом висели списки групп и самый скорбный – длинный на несколько листов список отчисленных, который обновлялся ежедневно. Фамилии убывших в списках групп банально вычеркивались – чтобы их каждый раз не переделывать. Так эти списки и шли до самого конца – исчерканные, пожелтевшие и выцветшие. Единственно, что в них ежедневно обновлялось – это следы черного фломастера.
Итак, с завтра, с пятницы третьего июня наша «тринадцатая» начинает проходить медкомиссию. Если быть точнее – врачебно-летную комиссию. Ну, а уж, если совсем по авиационному  - ВЛК. Эта аббревиатура точно также будет идти с летчиком через всю его летную жизнь, как и остальные авиационные сокращения - КБП, «МиГ», «Як» и «Су». ВЛК мы будем проходить целых три дня. В первый день сдаем анализы, снимки, флюорографию, кардиограмму и прочую антропометрию. Во второй день  боремся со специалистами, а их целых шесть, и, наконец, на третий день по пятнадцать минут качаемся на качелях Хилова (огромные четырехштанговые качели, площадка которых сохраняет при движении горизонтальное положение), и после «летаем» в барокамере.
С утра пятницы натощак мы пошли в лазарет сдавать анализы. Наконец-то я рассмотрел небольшой авиационный музей под открытым небом, который как раз и был по пути в училищное медицинское заведение. Здесь были стремительные МиГ-23 - боевой и спарка, элегантные МиГ-21 и МиГ-21УБ, крепыши МиГ-17 и учебно-тренировочный УТИ МиГ-15, а также летающие парты Л-29 «Дельфин» и, конечно же, наш перспективный Л-39 «Альбатрос», на котором мы начнем летать с середины второго курса. Далее в ряду стоял ностальгический Як-18П и большая редкость (сказали, что таких в мире сохранилось не более десятка, да и то они все находятся в частных коллекциях) учебный двухместный Як-11. Из полного арсенала училищных самолетов не хватало, конечно же, легендарного По-2
Кстати, представленный в музее МиГ-23 имел свою печальную историю. На посадке курсант допустил грубое приземление с последующим прогрессирующим скольжением, в результате чего был поврежден подкос правой стойки шасси и оторвана поворотная часть подфюзеляжного гребня. Машину восстановили, но дальше эксплуатировать не стали. На ней сделали один полет по кругу, а затем поставили на площадку музея авиационной техники Черниговского ВВАУЛ. Самолет получил другой бортовой номер «01», с которым он красуется и по сей день. Думаю, что каждый представленный на этой «вечной» стоянке самолет имел свои историю, и не факт, что радужную.
А вот и лазарет – трехэтажное старинное здание, на первом и втором этажах которого находилась поликлиника, а на третьем – стационар. Там можно будет в будущем «поболеть-отдохнуть».
- Серый, - протянул мне склянку Стрельцов Старшенький, который Олег. – Пописай в баночку. У меня постоянно какая-то фигня с сульфатами.
Знаю точно, что многие из нас друг за друга делали кардиограммы, вставали на весы, жали динамометры, лишний раз облучались рентгеновским аппаратом, фотографируя пазухи носа. В принципе, каждый из нас уже знал свои проблемы, а большая массовость потока пока давала возможность кого-либо подменить-продублировать. В общем, помогали друг другу, как могли, понимая то, что, в случае поступления мы будем сосуществовать вместе целых четыре года двадцать четыре часа в сутки. И все радости, как и невзгоды, придется делить на всех поровну - как и положено в большой и дружной семье. Но с врачами будет сложнее – их мы будем проходить уже с личными картами, на которых наклеят наши фотографии. Поэтому мы с тревогой спрашивали каждого, кто выходил из кабинета очередного врача - «Ну как, прошел?». И поздравляли, получив утвердительный кивок, надеясь на то, что и я также радостно отвечу «Ура, прошел!!!», закрыв дверь терапевта – крайнего врача в конвейере врачебно-летной комиссии.
Валерку срубили на первом же этапе. Рентгенологу и лору не понравился снимок его пазух носа – они нашли в них какие-то подозрительные затемнения, вроде как, подозрение на кисту, и искривление носовой перегородки. Так что, Валерка вечером пятницы уже появился в скорбных списках на отчисление, просуществовав на абитуре чуть больше суток. Причем, такого раньше и близко у него не было, он, как и я, перед тем, как приехать сюда, прошел не одну медкомиссию.
- Что будешь дальше делать?
- Осенью пойду в армию, через год буду снова поступать.
- Опять сюда?
- Не знаю. Посмотрим… Проводишь до КПП?
Старшина разрешил мне выйти на пока еще запретную территорию училища, но сначала обязательная процедура - «запышись в зошит». Угрюмый Валерка молча шел, молчал и я, понимая, что злодейка-судьба уже во второй раз швырнула его за борт, так что и сказать тут нечего…
- Деньги есть? Дать? Ну, смотри… Давай, хоть ты поступи… Пока… Еще увидимся… Наверное…
Я смотрел на спину Валерки, удаляющемуся по длинному коридору КПП мимо окошка дежурного, и от души крутанувшему прощально взвизгнувшую вертушку. Человек, который когда-то дал мне «волшебного пенделя», опять оказался не у дел. Вскоре о нем здесь все забудут, но только не я. Но с ним мы увидимся нескоро и наскоро, спустя только пять лет, когда я приеду в отпуск в Донецк уже лейтенантом второго года службы, а он только выпустится из луганского штурманского. После этого связь с ним окончательно прервется. Узнаем ли мы теперь друг друга вообще?
В субботу мы проходили остальных специалистов, все процедуры были уже знакомы по аэроклубовским медкомиссиям, только немного озадачил окулист со своей проверкой ночного зрения – такого еще у меня не было. Ну да, мы же теперь будем и ночью летать. Так получилось, что окулиста Елфимова, тогда еще старшего лейтенанта, я запомнил на всю жизнь, и встречусь с ним спустя десятки лет, проходя медкомиссию в Борисоглебском авиационном госпитале. Он тогда уже будет майором. И меня, кстати, вспомнит.
Единственный выходной для нас был в воскресенье. Я планировал потратить его на подготовку к экзаменам, особенно, к истории, с которой у меня были многолетние нелады. Объем, которую придется сдавать, был указан в программке, пришедшей вместе с вызовом в училище, и охватывал историю СССР, которую мы изучали в старших классах. Это несколько успокаивало, так как более раннюю летопись нашей страны я, конечно же, по прошествии многих лет, не помнил, так как раннюю Русь мы проходили в средних классах.
В воскресенье утром вся наша абитура, вывалившись на завтрак, с изумлением пялилась на толпу громыхающих сапогами по центральной аллее голых по пояс курсантов с номерами. Тяжело дышащая толпа пересекла второе КПП и покинула территорию училища. Через несколько минут эта же толпа, мокрая и надсадно дышащая, бежала обратно к месту старта – к центральному КП, растянувшись в длинную сосиску по всей протяженности аллеи. Старшина сообщил нам, что «цэ – спортивнэ свято» и о «шо воно кожну нэдиллю».
Ничего себе, каждое воскресенье здесь мутят какой-то «спортивный праздник»! Если честно, в гробу я видел такие праздники, ибо бег никогда не любил. Но Старшина окончательно сразил тем, что по результатам этих забегов принимается решение об увольнении курсанта в город. Еще лучше… Окончательно расстроенный, я предложил своим согруппникам сегодня побегать по стадиону, то бишь, постепенно входить в установленные здесь спортивные рамки. Серега Стрельцов, то есть, Младшенький, в отличие от своего «однояйцевого» ленивого братца, меня пообещал поддержать. Жёрик сразу же отмел эту «бредовую идею», предпочтя послеобеденный отдых.
«Подрыхнуть» - дело, конечно же, хорошее, но, пыхтя на стадионе с Младшеньким, мы злорадно наблюдали, как понурого Жёрика и еще такого же любителя дневного сна – братца Сереги, с метлами вел в сторону северного КПП какой-то прапор. Прятаться надо Жёрик, прятаться! Иначе, постоянно будешь «шуршать»! По своей шкуре знаю – сам несколько раз попадался.
Заключительная процедура медкомиссии – качели Хилова и барокамера, были в понедельник. Качели Хилова – очень интересный аттракцион, был сооружен на первом этаже нашего лазарета, для чего в полу выкопан полутораметровый котлован. В эту яму платформа с двумя привязанными к креслу испытуемыми погружалась в нижнем апогее своего движения, потом подлетала метра на три вверх, при этом создавая амплитуду качения метров десять. Мне это испытание даже понравилось, но нравились эти качели далеко не всем, поэтому в зале всегда находилось ведро с водой и шваброй, а испытуемым выдавался целлофановый пакет, в который, если что-то пойдет не так, нужно будет «складывать харчи». Даже морячки, вроде как привыкшие к качке (а с нами поступали также и представители флота, и даже были подводники!) не все однозначно здорово переживали эту процедуру, хотя это было очень странно: длинные апериодичные колебания, имитируемые качелями Хилова, должны были быть их перманентной средой обитания.
А барокамерой меня начали пугать еще в аэроклубе. Дескать, не каждому суждено пройти это жесточайшее испытание. Но меня, почему-то, даже особо не впечатлившее, так как с барофункциями ушей и причиндал носа я уже был знаком не понаслышке. И прекрасно знал те ощущения, которые меня будут преследовать при наборе высоты и снижении. В общем, ничего интересного, «подняли» на пять тысяч метров, устроили там десятиминутную площадку, и потом «спустили» с вертикальной скоростью двадцать метров в секунду. Все было нормально, вот только после снижения до трех тысяч метров в лазарете вырубилось электричество, и мы в этой барокамере или вместе с барокамерой (как правильно?) стали «падать» с вертикальной скоростью за сто метров в секунду. Уши заломило так, что глаза начали вылезать из орбит, но оператор сией камеры пыток успел завернуть какие-то вентиля, после чего бережно нас, сидящих в полной темноте, «опустил на землю». Где, конечно же, после отдраивания люка по закону полости долбанное электроснабжение восстановилось.
- Барофункции ушей в норме! – торжественно объявил только что тщательно осмотревший меня отоларинголог и сделал соответствующую запись в моей медкарте. – Заложенность ушей скоро пройдет, не переживай. Зажимай нос и дуй.
Да знаю я! Плавали! И это все?! Больше ничего не надо проходить? Куда теперь? А, вон к тому кабинету, с длинной очередью и табличкой «Председатель врачебно-летной комиссии ЧВВАУЛ»!
- Пацаны, кто крайний?
Вот из кабинета вышел сияющий Жёрик, показывающий большой палец, и одобряюще хлопнул меня по плечу, уже входящему в дверь, с положенным по служебному этикету «Разрешите войти?»
- Входи. Медкарту на стол. Фамилия?
После короткого ознакомления с заключениями предыдущих специалистов, результатами анализов, снимков и кардиограммы, председатель ВЛК, он же начальник лазарета ЧВВАУЛ, он же полковник медицинской службы в графе «заключение врачебно-летной комиссии сделал запись «Годен к поступлению» » и шлепнул сверху печатью.
- Медицинскую книжку на тебя заведут после зачисления в училище. Свободен. Зови следующего.
В коридоре все еще сидели Братья Карамазовы и Жёрик, уже получившие свои вожделенные заключения годности.
- Ну как?
- Прошел!!!
- А куда бы ты делся! Пойдем в чепок это дело отметим! – и это, конечно, был ненасытный Жёрик.
«Чепок» – это иносказательное определение заведения «Солдатская чайная», но правильнее трактовалось как «чрезвычайная помощь оголодавшему курсанту». Кстати, чепок находился в здании солдатской столовой, на какое-то время ставшей нашей кормилицей, в левом его крыле. Очень удобно.
И да, боевые потери после медкомиссии понесла и наша «тринадцатая». Медкомиссию не прошли почти треть группы и, в том числе, одессит с очень экзотической фамилией Неешсало.
В понедельник, в соответствии с графиком, наша группа сдавала физподготовку. За подтягивания я не боялся и подтянулся гораздо больше нормы на «отлично», но, вот, кросс на три километра очень меня беспокоил, хотя по школьным результатам я почти всегда укладывался в «пятерку».
- Товарищи абитуриенты! Норматив на «удовлетворительно» на кроссе три километра в соответствии с наставлением по физической подготовке двенадцать минут тридцать секунд. Советую уложиться, иначе два балла за физо вам гарантированы, даже, если вы все остальные нормативы сдали на положительную оценку, - безапелляционно вещал маленький круглый человек – гражданский преподаватель кафедры физической подготовки и спорта Павел Васильевич, или как его здесь звали – Пал Силыч.
Двенадцать тридцать! Это как раз был школьный норматив на «отлично»! А я уже столько времени не бегал, что возможно, не уложусь! Блин-н-н-н…
– Первые десять человек на старт! Внимание! Марш!
Впервые в жизни я сдавал кросс на стадионе – до этого мы бегали вокруг школы. Пока бежал – нещадно клял себя за то, что не удосужился до этого, пока была возможность, поднатореть в бегах, а уделял максимальное внимание силовой подготовке. Достаточно полетав на пилотаж в аэроклубе, я на своей шкуре осознал то, что у летчика должен быть сильными брюшной пресс, ноги, руки, ведь перегрузки всякие, понимаете ли! Бегать, конечно, бегал, но, как вынужденную «обязаловку», не стараясь достичь каких-то сногсшибательных результатов, какие достигал на турнике. К сожалению, прогресса в этом конском спорте и в дальнейшем у меня не было, хотя «сотку» бегал неплохо, даже, бывало, на разряд. И с большой благодарностью вспоминаю индивидуальный подход к моим особенностям со стороны того же Пал Силыча, который объективно учитывал мои достижения в силовой подготовке, и моя итоговая оценка по физо всегда была «отлично». Ну, не дано товарищу Пожиткову бегать кросс, и что с того? Ну как ему можно поставить «трояк» по экзамену, если он с легкостью, можно сказать, играючись, выполняет норматив кандидата мастера спорта по гирям, и почти минуту держит уголок на брусьях? Да еще и с двухпудовой гирей балуется? А на лопинге – а это, между прочим, спецупражнение, двадцать положенных оборотов крутит за двадцать восемь секунд, что норматив на мастера спорта? А необходимое количество подтягиваний, дурачась, выполняет «выходом на две», даже не касаясь грудью перекладины, практически, на прямых руках? То-то и оно...
  На кроссе я тогда уложился по самому нижнему пределу – потом смотрел результат. Или, может, Пал Силыч, понимая, что принимает экзамен у ценной аэроклубовской группы, уже тогда отнесся к моему хреновому результату несколько лояльнее? Так сказать, подтянул его? Кто знат…
Со вторника мы начинаем проходить профотбор – очередная «пугалка»,  которой также до этого дня планомерно стращали. И как ВЛК, он также будет длиться целых три дня. В первый день нас ждут тесты, в том числе мне уже знакомые «часики» и «компасики». Во второй день нам предстоит проверка физической выносливости. Что это, мы даже еще и не представляли - данная процедура экспериментальным порядком началась именно с нашего набора в рамках какой-то мудреной программы «Лазарет 12». Ну, а в третий день нас проверят на специальных тренажерах, функционально разработанных под изучение наших способностей, применительно к кабине самолета.
Если честно, я не понимал тогда, зачем этот профотбор был вообще нужен нам, аэроклубовцам, ибо все эти проверки мы, вроде, как бы уже объективно прошли, раз умудрились вылететь самостоятельно, и даже поднабрать какой-то тренировочный налет? Но спустя некоторое время я найду ответ на свой наивный вопрос, изучая соответствующую литературу по авиационной психологии: «Летная работа – это профессиональная деятельность летного состава, направленная на достижение результатов в условиях резкого изменения устройства пространственной ориентировки, появления значительного психического напряжения, а также негативного влияния внешней среды». А это и пространственная, и позиционная ориентировка, причем, в условиях отсутствия видимости земли. Это и перепады давления, и перегрузки, ну и длительные проявления ускорений Кориолиса, способные вызвать психовегетативные нарушения и вестибулярные расстройства. Это и психологический дискомфорт, который возникает при необходимости решения сложнейших боевых задач в условиях высоковероятного поражения противником. Так что, первоначального навыка на Як-52 может быть и недостаточно. Что в мою, несколько отравленную самомнением голову аэроклубовца, год назад умудрившегося вылететь самостоятельно по кругу и в зону на простой пилотаж, это, конечно же, еще не приходило. А что вы хотите от вчерашнего школьника? Не думал я тогда о том, что в будущем нас ждут совершено другие скорости, более длительные перегрузки, громадное количество приборов и систем, с которыми придется работать в комплексе. А потенциальное увеличение количества выполняемых операций однозначно будет создавать дефицит времени на овладение всем этим. Плюсом ко всему этому - совершено другие задачи, требующие мгновенных оперативных решений в постоянно меняющейся обстановке. Да еще и моральный фактор: если на спортивных Яках мы просто крутили пилотаж, в чем и заключался весь смысл существования спортивной авиации, то в боевой авиации, по определению, мы будем выполнять боевые задачи со всеми сопутствующими отвратными процессами. И вот этот самый трехдневный профессиональный отбор должен будет определить: есть ли у меня все эти необходимые качества - качества профессионального высокотехнологичного убийцы, чего уж там вуалировать… Вот со вторника все мы этим и начинаем заниматься. Точнее, с нами начнут.
Первый день профотбора был в старом УЛО на первом этаже в аудитории с табличкой «Конструкция и прочность самолета». Как и было запланировано, начался с общих тестов, с которыми я, спасибо Валерке, уже был частично знаком еще с прошлого года. Благодаря регулярной тренировке, уложился намного быстрее назначенного времени, даже успел эти тесты еще и перепроверить. Но, как ожидалось, на этом наши мытарства первого дня не закончились, и до самого обеда мы проходили еще кучу тестов, один из них носил мудреное название «тест Спилбергера-Ханина» и представлял собой несколько сотен вопросов, связанных не только с логикой решения непростых задач, но и рядом вопросов на различную тематику, проверяющих эрудицию и знания. Интересно было и то, что одни и те же вопросы несколько раз в ходе прохождения теста повторялись, только формулировка их, как бы, переворачивалась: если в прошлый раз правильному ответу соответствовало утверждение «да», то через несколько страниц, чтобы правильно ответить на точно такой же по смыслу вопрос, нужно было отмечать окошко «нет». Запомнилось еще одно испытание первого дня профотбора – магнитофон нудным мужским голосом зачитывал семизначные числа: сначала с интервалом в четыре секунды, через определенное время интервал чтения уменьшался до трех, двух, одной секунды. Причем, необходимо не просто найти эту цифру в нескольких десятках листов (для этого нужно было понять алгоритм формирования цифровых последовательностей), но и вычеркнуть ее карандашом определенного цвета: если число нечетное – красным, если четное – синим. Вот именно этот тест был самым изнуряющим и длился около часа. К концу первого дня испытаний голова была как чугунный котелок. И страшно хотелось спать.
Немного оклемавшись и посетив столовую, мы с учебниками и школьными конспектами собрались на лавочках стадиона в надежде освежить знания для предстоящих экзаменов, которые уже начнутся на этой неделе. В это время в Певцах (это название приучилищного аэродрома) шли полеты. Летал выпускной четвертый курс, добивая крайние смены перед своим лётным государственным экзаменом. До нас доносился рвущий атмосферу рокот движка, работающего на форсаже, после чего вдали над крышей нашей столовой с впечатляющим углом набора высоты стремительно проносился силуэт МиГ-23. Мы, поначалу, конечно же, на каждый такой взлет восторженно реагировали, но вскоре привыкли и почти не обращали внимание. И вдруг…
- Смотри!  - заорал Жёрик. – Дымище! Над аэродромом!
Мы увидели черный гриб дымового столба, мгновенно разраставшегося и очень быстро поднимавшегося вверх. Через минуту по центральной аллее пролетела пожарная машина со всеми включенными сигнализирующими элементами, а за ней с воем и с красным крестом на борту лазаретовская зеленая «буханка». Сразу стало понятно: произошло то, что в авиации называется «авиационным происшествием».
С нами на первый курс поступали сыновья местных преподавателей и офицеров, кое-кто из них даже уже был знаком с курсантами, так что некоторые сведения об этой ситуации вскоре просочились и в наш непосвященный круг. Хотя, до сих пор я не понимаю, почему нам тогда официально не довели обстоятельства той аварии, ведь «шатающимся» и прочим романтикам был бы лишний и объективный повод принять взвешенное решение? Тем более что желающих поступить в ЧВВАУЛ в этом году было гораздо больше, чем в прошлые, и добровольный уход вот таких вот шатающихся элементов дал бы больше шансов для остальных.
К вечеру выяснилось следующее. Курсант в самостоятельном полете на посадке допустил прогрессирующего «козла», который был очень характерен для самолетов типа МиГ-23, и отбил переднюю стойку. В общем, как говорят в авиации «заточил зубило». Самолет, конструктивно представляющий собой сплошной летающий топливный бак, естественно, благополучно загорелся. Ситуацию усложнило то, что удар носовой частью об бетон деформировал фюзеляж и заклинил фонарь кабины. То есть, чтобы штатным способом покинуть горящий самолет, курсант открыть фонарь не смог. Он не растерялся, отвязался от кресла, умудрился так извернуться в кабине, что ногами, хоть и не с первой попытки, но фонарь выбил. Или разбил остекление, точно не знаю. В общем, вылез из самолета до того, как он начал полномасштабно полыхать. Однако сильно обгорел, особенно лицо. Видел я потом этого курсанта – ради получения диплома о высшем образовании он восстановился в училище на нашем курсе, спустя четыре года, когда мы уже сдавали свои «госы». Он так и ходил с шарфом, скрывающим лицо, под которым совершенно не угадывался нос.
В будущем, летая на самолете МиГ-23, я так и не мог понять, как он умудрился так вывернуться в кабине, чтобы суметь выдернуть ноги из под приборной доски, да выбить ими фонарь? Он был, примерно, моего роста, а кабина «двадцать третьего» - это очень узкая капсула, в которую с трудом втискивается человек среднего телосложения, и всегда существует вероятность случайно локтем по бортам что-нибудь задеть. Короче говоря, повезло парню. Либо, о чем правильно пишут авиационные психологи, что в подобных ситуациях у человека включаются скрытые резервы, и он способен создавать невероятные усилия: разорвать, к примеру, шланг кислородной маски или парашютные лямки, имеющие прочность на разрыв в несколько тонн.
Не могу точно сказать – повлияло ли тогда это происшествие на чью либо шаткую психику? Покинул ли из-за этого кто-нибудь наши «стройные ряды»? Возможно, кто-то и дрогнул тогда в коленях – иногда мы теряли до сотни абитуриентов в сутки. Что касается меня, то я уже был относительно «тертым калачом»: чуть более года назад во время своего первого визита на аэродром ДОСААФ «Моспино» я стал свидетелем авиационной катастрофы, когда на наших глазах разбилась спортсменка.
Вечером, перед отбоем, мы лежали на койках, некоторое время негромко трепались, и главной темой, конечно же, было сегодняшнее неординарное событие. Раз группа аэроклубовская – то у каждого в арсенале было, что рассказать из своей, пусть еще очень короткой, но авиационной жизни. У одесситов, кстати, была своя аэроклубовская форма, и мы с Жёриком таращились на синие костюмы с пришитыми голубыми погонами и петлицами с «птичками». Они эту форму всегда напяливали перед всеми вступительными экзекуциями, в наивной надежде заполучить какие-либо преференции от членов приемной комиссии. Да и не очень-то это им помогало - большая часть представителей одесского аэроклуба до зачисления так и не доживет.
Ну, а у нас с Жёриком никаких авиационных аксессуаров, идентифицирующих нас как «бывалых авиаторов», не было, что несколько тогда напрягало – надо было хотя бы парашютные значки привезти. Вон, даже какой-то мелкий огненно-рыжий пацан в веснушках с головы до пят щеголяет в видавшей виды футболке в забавный детский горошек, но зато с пришпиленным к ней парашютным значком, аж с четырьмя прыжками на латунной подвеске. Их, кстати, эти значки, в авиации называют «тошнотиками» и, почему-то, на местных курсантах их я не видел. И мне популярно объяснили, что «в нашем училище таскать эти «тошнотики» считается моветоном - прыгают все, мол, и нечего выделяться». И еще то, что кроме обязательного к ношению комсомольского значка в Чваче (так иносказательно и ласково в мире авиации называют ЧВВАУЛ), ношение любых значков, типа «воин-спортсмен» и ежи с ним, категорически не рекомендуется - могут «зачмырить». В общем, все это было принято к сведению, пусть даже с немалой толикой разочарования – знаки отличия я уважал. Хотя, был у нас курсант – бывший морячок-подводник, который, не взирая на сии неписанные традиции, продолжал носить значок в виде подводной лодки с надписью «За дальний поход», вызывая некую оторопь у командиров и авиационных преподавателей.
Вечера были относительно скучными, особенно после того, как все рассказы были по десять раз перерассказаны и обмусолены. Одесские анекдоты быстро закончились, а аэроклубовские истории стали неинтересны своей похожестью. И только далекий от авиации Женёк Балушко, по «волосатости» попавший в нашу аэроклубовскую группу, никогда не вступал в разговоры, споры, дискуссии и прочие категории нашего общения. Мы его почти не замечали, давно соотнеся к бесплатному приложению. И самое смешное было то, что именно его в нашей группе назначили старшим, и он каждый вечер с докладом ходил к Старшине с информацией о наличии и расходе личного состава. 
Запомнилось то, что именно тогда, на абитуре, наши одесситы научили меня правильно произносить название их любимого города:
- Серега, слово Одесса должно звучать нежно и плавно, через «о», мягкое «е» и два «с»! А не так, как вы по-кацапски говорите «Адэса»! Мы в Одессе, кстати, именно по выговору этого слова выявляем приезжих «быков». Вот будешь неправильно говорить – в «Гамбринусе» пиво недольют, а на «Привозе» обсчитают!
Да, парни очень сильно любили свой родной город, можно сказать, заочно заставив полюбить его и меня. И мне очень захотелось когда-нибудь посетить это замечательное место, про традиционную одесскую первоапрельскую Юморину и Плоский дом которого мне братья Стрельцовы все уши прожужжали. А также популярно объяснили, почему  на памятник Дюка Ришелье надо обязательно смотреть со второго люка, наглядно все это продемонстрировав. Я уже досконально знал, что такое «Поскот», «Слоботка», «Два столба» и «Фонтан», и что значит «не фонтан», и чем печально известна «Молдаванка».
Второй день профотбора, как и запланировано, был назначен на среду, и проходил в спортзале кафедры физической подготовки и спорта. Спортзал был масштабным и состоял из двух частей. В первой большей части была разбита стандартная волейбольно-баскетбольная площадка. Вторая часть, отделенная от первой тяжелой брезентовой шторой, разместила в себе четыре лопинга, настоящий гимнастический батут и по паре брусьев с перекладинами. Там же на помосте стояли разношерстные гири и гантели. На стенах – множество плакатов со спортивными нормативами. Кроме всего этого, здесь лежала большая груда гимнастических матов и приютился длиннющий конь, через которого я с большим психологическим натягом учился прыгать еще в школе. 
Задача этого второго этапа профотбора – проверить, как выше писал, нас на физическую выносливость. Нет, это не очередной зачет по физической подготовке, который мы сдавали в понедельник, а намного тяжелее. Проверяемому, или тестируемому, если в современных определениях, необходимо было в течение тридцати секунд выполнить элементарные физические упражнения, которых было всего четыре. Для отдыха между упражнениями предоставлялся такой же полуминутный интервал. В общей сложности все это испытание длилось две минуты. Первое упражнение – поочередно подбрасываем ноги до горизонтального положения и хлопаем под ними руками. Второе – ложимся на пол и совершаем подъем корпуса с положения «лежа» до положения «сидя» - так мы делаем, когда качаем брюшной пресс. Третье упражнение – в положении «стоя», сцепив руки в замок за головой, делаем наклоны корпуса влево-вправо. И, наконец, четвертое, самое сложное, так как надо еще и не сбиться – выполняем прыжки влево вправо с разворотом на сто восемьдесят градусов. И основной смысл этого испытания – за отводимые для упражнения тридцать секунд необходимо выполнить максимально возможное количество повторений – что добавляет количество баллов, влияющих на итоговый результат профотбора. При этом, конечно же, переступая через силу, боль и гарантированно сбивающее дыхание, которое так и не удастся восстановить за тридцать отведенных для отдыха секунд. Как правильно выразился Жёрик – «нужно работать на полном форсаже».
Через две минуты экзекуции все без исключения валились на пол, отползали, откатывались в сторону, некоторых даже оттаскивали за ноги, чтобы не мешать сдавать испытание очередным жертвам. Реально подняться на ноги могли минут через двадцать, не раньше. А после того, когда я все же сумел встать на ноги - шел вдоль стеночки, цепляясь за нее, за кусты, трубы и заборы, так как, по-прежнему, не мог держать спину – мышцы не повиновались. И только через час лежания на траве я смог зафиксировать корпус в вертикальном положении.
Я не помню, ходил ли я в этот день в столовую. Думаю, что нет. И уж точно не пытался даже чем-то по подготовке к предстоящим экзаменам заниматься. Мышечные боли оставались дикими до самого конца недели, хорошо, что у нас на абитуре не были предусмотрены утренние физические зарядки.
Народ на потоке был крайне разношерстный, и было много поступающих по, так называемой, «квоте». То есть, зачисление которых уже формально состоялось. Это были «армейцы» - кто со срочной службы поступал на военных сборах. Это были и национальные кадры, как их сразу же нарекли «нацкадрами», то есть, контингент с союзных республик, что-то там сдавших у себя, когда их, как у нас горько шутили - «поймали, когда они спустились с гор за солью». Обидно было то, что они толком даже по-русски не говорили, только на своем гортанном, чужом нам языке. Жили обособлено в своем отдельном углу, сразу же нареченный «волчьим», исключив абсолютно все виды общения с окружающим миром. Они были крайне гонористые, готовыми мгновенно развязать драку, причем, вступив в нее всем своим «аулом» даже на одного человека. Хорошо помню, как они после отбоя орали из своего угла: «Рюськие, виходы дратса, ми вас будэм быть и учит!», но мгновенно наложив в штаны, визжали: «Таварыш стараший парапаршик! Быжитэ быстрээ, нас пыздють!», когда на всем протяжении этажа длиннющей казармы посыпались, как горох, прыгающие со своих коек «рюськие». И только вмешательство Старшины, крикнувшего, что, если он кого-то увидит не в койках после включения света – сразу на отчисление, предотвратило это побоище. Старшина прекрасно знал данный контингент, не первый год с ними работая, но, к сожалению, он также и знал, что его строжайше было запрещено трогать, и даже привлекать к хозработам. Однако он делал все, чтобы инциденты, связанные с межнациональными противоречиями, дальше стен казармы не выходили. Я не буду лукавить, конечно, были случаи, когда их немного ставили на место, и даже хорошо помню, как приехавший поступать с учебно-авиационного центра Славик Быков эффектно пробил «двоечку» самому борзому представителю детей гор. Тогда кадр национальной наружности решил побрить свою харю электробритвой, бесцеремонно отключив утюг из единственной в спальном помещении розетки, когда Славик гладил свою сержантскую форму. И опять «волчий угол» начал истерически взывать к «таваришу старашему парапошику». Мы мгновенно оттеснили дикое стадо в их угол, а Славика быстро затеряли в толпе. Пострадавший вместе со старшиной ходил между коек, пытаясь опознать обидчика, да только и мы у них «всэ на одну лыцу». Обошлось.
Странные ребята, они, все-таки, эти «братские народы». Помню, еще один забавный случай с их участием. Как писал выше, в выходные дни нам разрешалось смотреть телевизор, который выносили из ленкомнаты. А по субботам шла очень популярная тогда «Утренняя почта». И вот, когда в «ящике» запела C.C.Catch с каким-то своим популярным хитом, «волчий угол» мгновенно попрыгал с коек, сдвинув их к стене, соорудив импровизированный танцпол. И, пока играла песня, дрыгались пару минут, изображая, видимо, танцы. Потом, когда все с это дело закончилось, быстро расставили койки по местам, и опять, как ни в чем не бывало, залезли на них. Мы, конечно, на это смотрели изумленно, не понимая, как, блин, это дикое племя будет осваивать одну из самых высокотехнологичных профессий мира?!
Но Чвача уже наработала определенный опыт, понимая, что весь это «националистический» контингент просуществует в ее стенах, в самом лучшем случае, до первой сессии, а то еще и раньше отвалит – не переживет даже курса молодого бойца. Поэтому Чвача всегда набирала резерв из толковых ребят, у которых не было ни «волосатости», ни каких-либо льгот, но зато нормально прошедших горнила ВЛК, профотбора, и прилично сдавших вступительные экзамены. И набирали их ровно столько, сколько мест занимали «нацмены» - тридцать человек, применительно к нашему случаю. И они, позволю себе немного забежать вперед, все были успешно зачислены уже через две недели после начала курса молодого бойца.
Запомнился мне еще один паренек, похоже, деревенский, приехавший поступать вместе со своей гитарой. Он очень громко пел песни Высоцкого дня три, потом куда-то запропал. Я тоже уже умел сносно играть на шестиструнке, но чтобы тащить с ее собой  - не додумался. Узнав об этом, Младший Брат пошел и выпросил гитару специально для меня. Песенок я тогда знал крайне немного, но была одна - как будто бы специально одесситов, один из вариантов переделки «House of the Rising Sun» («Дом восходящего солнца») популярной тогда в СССР группы «The Animals».
В старом забытом одесском порту
Еврейское судно стояло.
Абрам уходил на святую войну,
А Сара его провожала.
Иди, мой Абрам, на святую войну,
За русские спины ховайся!
Смотри, не забудь ты Сару свою,
Без денег домой не вертайся.
…Давно отгремела святая война.
Абрам с той войны не вернулся.
Фашистская пуля сразила жида,
Когда русский Ванька споткнулся.
Песня одесситам очень зашла, так как им тогда по кайфу было любое упоминание о любимом городе, не взирая даже на ее примитивный и уничижительный смысл. В общем, мне пришлось диктовать слова этого «шедевра», а они его тщательно записали, взяв с меня слово этой песенке их в ближайшее время обязательно обучить.
Мы объективно понимали, что в этом году приехало поступать огромное количество желающих, а мест на курсе всего-то было чуть больше ста восьмидесяти. И это с учетом уже фактически зачисленных льготников, в том числе вышеупомянутых  народных меньшинств. Окончательно испортил мне настроение Серега Стрельцов, который всегда знал чуточку больше нас:
- Вот, смотри, Серый, нас будут набирать сто восемьдесят шесть человек. Тридцать армейцев, считай, уже поступили. Тридцать, мать их, нацкадров – тоже. С десятка два суворовцев, они тоже, вроде как, идут по льготам. Сколько получилось? Восемьдесят? Ну, да, на нас остается чуть больше сотни мест. Смотрим дальше. Студенты там всякие, золотомедалисты и, главное, что? Правильно – «волосатики».
- Ну, мы же тоже, наверное, имеем какие-то льготы?
- Да какие там льготы? - со второго яруса влез в дискуссию его брательник Олег, - я спрашивал об этом, и мне сказали, что наши аэроклубы будут учитывать только на мандатной комиссии. А до нее нужно еще дожить.
Да уж, веселенькие перспективы! Мы потом подчитали, что через горнила абитуры 1987 года с самого начала кампании прошло две тысячи двести человек, и это на сто восемьдесят шесть мест. Если кому-то охота – можете подсчитать то, каким был изначальный конкурс. Вот поэтому мы засвистали группу, и даже чуть ли не вступили с ними в прямую конфронтацию, строем прошагавших через плац, и дефилирующих в форме курсантов училища гражданской авиации. Потом оказалось, что это – студенты Кировоградского училища гражданской авиации, и прибыли в наше училище по плану военных сборов, а не поступать, как нам это привиделось. Ну, не разобрались мы тогда, нехорошо получилось.
Сегодняшний вечер до отбоя у нас был вечером философии, и не на шутку разгорелась соответствующая баталия на тему судьбы и выбора, который каждому предстоит сделать в жизни. Или который мы, собственно говоря, уже сделали, собравшись здесь с единственной целью – вступить на профессиональный путь в мир летчиков. Правда, быстро угасла, так как мы - не философы, мы - практики. Но тут неожиданно и эффективно подвел итоги Брат Младший, который Серега. И его неожиданный и импровизированный монолог я до сих пор помню.
- Существует ли судьба или человек единственный и полноправный творец, и хозяин своей жизни? – разглагольствовал он на своей верхней койке, начитавшись очередной хрени. - Ща попробую подробно и с примерами. Примеры буду брать, м… из сказок. Причем всех времен и народов. Могу, конечно, попробовать переплести их с более близкими персонажами. Вспомните, как подошел сказочный богатырь к камню на перекрестке трех дорог и принялся рассуждать: направо пойду убитым буду, налево - коня потеряю, прямо - богатства лишусь. А проще говоря, куда не пойди везде полная задница. И решает герой … никуда не идти. Поворачивает назад, а дальше… А дальше, собственно, ничего, ни подвигов ни самой сказки. Побоялся чел испытать судьбу и остался ни с чем. Но в сказке было по-другому. Не побоялся добрый молодец, доверился судьбе, исполнил свое предназначение. А именно - освободил царевну, по ходу совершая с десяток подвигов, и полцарства отгрыз, как водится. Вывод: доверься судьбе? Ну, по крайней мере, этому учит народная мудрость.  Примеров, как говориться, «до утра». Задерживаться на маленькой глупой девочке в красной шапочке, напрочь лишенной элементарного инстинкта самосохранения, не стану. Как, вааще, жива-то осталась? Судьба!!! А, к примеру, Геракл. Как и наш Ваня (тот, что с лука стрелять пытался и в болото попал) умом он не блещет, но воле судьбы следует слепо. В итоге – слава и бессмертие. А также Золушка, Синдбад-мореход, Аладдин, Али Баба, Емеля. Аладдин, как настоящий дурачок, верит каким-то сказкам, а по жизни - разводила и кидала, которому для полного счастья не хватает только лампы. Лезет в яму, находит лампу, отдает ее, а сам попадает в заточение (совокупность учиненных глупостей). Но, как раз на этой точке времени и пространства начинает разворачиваться его судьба. Или сестрички из сказки «Морозко». Первая, мол, «тепло дедушка, тепло» и вся в шоколаде, а вторая - нормальная умная баба, расчетливая и хитрая, как курсант в самоходе, и «мимо тазика», хотя сидели они возле одной и той же ели, или нет? «Не судьба» - как у нас говорили. Короче говоря, пацаны, иногда мы сами подменяем понятия «жизнь» и «судьба». Хотя, наверное, это не совсем так. Как назвал жизнь Карл Маркс? Правильно – «Способ существования белковых тел». То есть рождения, взросление, старение и смерть. А судьба - это нечто большее, и самое интересное то, что она дает нам. Опять тот же Ваня, зафигачил стрелу в болото, все потому, что и стрелять-то толком не умел. А там его уже поджидала судьба. И напоследок, бессмертный Булгаков, никто не читал? Слабаки! Вот бляха-муха, и сходил за хлебушком, или вы считаете, что Берлиоз сам себя под трамвай пристроил? Вот так, братва! Высказывайтесь.
- Брат, иди ты в жопу, - пробурчал засыпающий Жёрик.
- Вот тебе и вся философия, - задумчиво произнес Младшенький – И на конце всегда жопа…
Наступил четверг – третий и итоговый день профотбора. Наши способности будут проверять на специальных тренажерах, и это уже несколько успокаивало, так как определенный навык пилотирования мы, аэроклубовцы, уже имели. Нас построили и повели мимо спортзала, затем спортивного городка. Напротив штаба училища мы повернули налево и мимо бани подошли к красивому двухэтажному зданию с помпезно звучащей табличкой «Лётный профилакторий ЧВВАУЛ». На его первом этаже в нескольких кабинетах находились специальные тренажеры, через которые нас сегодня всех прогонят. Это были так называемая «синусоида» и какой-то мудреный агрегат, имитирующий кабину самолета - что-то подобие ручки управления самолетом (РУС), рычага управления двигателем (РУД) и приборной доски с кучей лампочек. Эти лампочки необходимо было гасить правильным движением импровизированных органов управления. Вот с него мы и начали третий этап профотбора, по-очереди занимая место на табуретке, которая заменяла самолетное кресло. В принципе, все было понятно и несложно: загорелась лампочка – гаси ее нужным движением РУС или РУД, а в это время твою быстроту реагирования фиксируют специальные электронные секундомеры. Сначала частота загорания лампочек была очень медленная, потом она увеличивалась и, в конечном итоге, отбиваемые по всем направлениям рычаги издавали барабанную дробь. Испытание было довольно длительным, что вскоре доставляло определенный дискомфорт в виде тяжелого дыхания и обильного потоотделения. В конце это действо было усложнено тем, что гасить лампы пришлось движением в противоположную сторону, то есть, в зеркальном отображении.
Следующий испытательный тренажер «синусоида» мне понравился тем, что примитивно имитировал движение рулями во время полета. За исключением того, что движение кресла вместе с коллиматорным прицелом в горизонтальной плоскости необходимо было осуществлять педалями, а не привычным заваливанием ручки управления по крену. Опять же, все выходы за зоны (а их было три: на отлично, хорошо и удовлетворительно) фиксировались по времени и, в конечном итоге, влияли на балл пройденного испытания. Хорошо помню, что мне удалось довольно точно вести светящуюся прицельную марку по заданной траектории с хорошим темпом, практически, не выползая за зеленый сектор – что соответствовало нормативу «отлично». Но, конечно же, просто так «попилотировать» нам не позволили, и оператор тренажера через надетые на руки браслеты периодически пропускал электрический ток, вроде, как имитируя возникновение дискомфортной среды обитания. И практически всегда в этот момент эфир профилактория сотрясали громкие «Ай, бл…!!!», «Ой, е…!!!».
После тренажеров у нас были собеседования с почтенными аксакалами авиации, которые, как выяснилось позже, занимали должности инструкторов группы тренажерной подготовки. Они нам задавали множество вопросов, спрашивая банальные - «почему хочешь стать летчиком?» и даже на эрудицию - «а, ну-ка, мой дорогой юный друг, скажи-ка мне максимальное число М полета для самолета МиГ-21?». И я даже запомнил фамилию моего почтенного визави – подполковник запаса Чесноков, в прошлом заместитель командира одного из училищных полков. Нас опять  заставляли решать довольно-таки сложные тесты в виде таблиц с мешаниной из двух групп цифр от «1» до «21» (одна группа красная, другая черная) которые надо было найти и зачеркнуть в определенном порядке: красный «1» - черный «21», красный «2» - черный «20». И так далее, пока все клетки не будут перечеркнуты. Ну, конечно же, все эта процедура хронометрировалась по секундомеру.
И вот очередной сумасшедший день подошел к концу, ознаменовав собой завершение комплекса испытаний по плану профотбора. Остаются только экзамены. Самый сложный момент, потому что, хоть отсев на ВЛК и профотборе был громадным, причем, даже изрядно проредив нашу аэроклубовскую группу, но все еще недостаточным для размещения нас в рамках отведенного количества свободных мест первого курса. Так что, «рубилово» и на этом этапе поступления будет изрядным и кровавым.
Пятницу для нас объявили свободным днем, но, конечно же, рекомендовали его потратить на подготовку к самому первому экзаменационному барьеру – сочинению, которое мы писали в громадной аудитории нового УЛО, рассчитанной на сотни четыре посадочных мест. Были предоставлены несколько тем сочинений на выбор, но какую я выбрал для своего творческого опуса, к сожалению, не помню.  Помню, что особо не волновался, понимая то, что в военном училище скрупулезно твою писанину никто рассматривать не будет, а основной смысл всего этого сочинения – проверка грамотности и уровня владения русским языком. Ну, может быть, еще неких проявлений логики. Интересно, кто эти сочинения проверял, так как в училище, конечно, не было ни кафедры русского языка и литературы, ни соответствующих преподавателей? Так что, со спокойной совестью я отхватил свои законные две четверки, а на большее и не рассчитывал.
Уже второе по счету воскресенье, проведенное в Чваче, я старался потратить на подготовку к следующему экзамену – математике. По которой, кстати, имел хорошую твердую четверку у своего школьного учителя Анны Игнатьевны, в свое молодое время преподававшей «вышку» в сумском артиллерийском. И у нее было «не забалуешь», спасибо ей за это огромное! К каждому экзамену нам по-чесноку давали несколько дней подготовки, так что математику мы будем сдавать только в четверг следующей недели. А до этого времени надо максимально прятаться, так как только что в казарму ввалились очередные прапора (когда же они, блин, наконец-то, закончатся?!) для соискания очередных жертв на бесконечные хозработы. Поэтому я по стеночке, по стеночке, да прикрываясь рядами двухъярусных коек (кстати, уже на многих были убраны матрасы – отсев не прекращался ни на день), выскользнул на улицу, и затихорился в кустах на противоположном конце стадиона. Здесь я немного подучу билеты и через какое-то время поменяю дислокацию, так как «трудовые патрули» продолжают рыскать и за пределами казармы. А, вон, кстати, и раскрасневшийся от спурта Жёрик плюхнулся рядом, вместе с тем рыжим шкетом с парашютным значком на давно утратившей свежесть футболке в детский горошек.
- Братьев Карамазовых загребли, будут на носилках таскать мусор, там возле второго КПП какой-то сарай разломали.
- Вот, тормоза! Я им говорил, что надо валить! А они мне – мы, типа, в прошлый раз работали, нас не должны опять запрячь… Мало им, блин, было моего примера? А тебя как зовут? – спросил я рыжего и конопатого.
- Зиядханов Андрей Александрович. Из Кёника я, - с достоинством ответил он. – Можно просто Зия.
И еще. Сегодня, 12 июля, у Братьев Карамазовых была днюха. Общая на двоих. По этому поводу мы решили устроить себе «праздник живота» в нормальной столовой – в платной.  И в этот день Младшенький мне показал на своем лбу круглый шрам.
 - Знаешь, от чего он?
Ну откуда мне знать! И про свои шрамы не все помню.
- Это меня туда кололи, откачивали после рождения.
- Ну, и как?
- Как видишь, откачали…
Три дня подготовки ко второму экзамену прошли в режиме «кто не спрятался – я не виноват» и в поиске укромного местечка, где тебя гарантировано не найдут. Причем, мы организовали настоящие дежурства: пока один вел наблюдение за окружающей обстановкой, остальные вслух учили билеты, тем самым устраивая публичный мозговой штурм. Потом «часовой» менялся, и так до самого экзаменационного четверга.
Математику мы сдавали на втором этаже старого УЛО, где, собственно говоря, соответствующая кафедра и располагалась. Экзамен был устным, но обязательно включал задачу, которую нужно было расписать на классной доске и обосновать решение. Что отвечал - не помню. Помню, что получил за экзамен свою привычную твердую четверку, хотя, конечно, в глубине рассчитывал на более высокую отметку. Но прыгнуть выше себя не получилось, хотя геометрию со стереометрией, если бы здесь проводились эти виды экзаменов, я бы однозначно сдал на отличную оценку.
Следующий экзамен будет по физике, во вторник следующей недели, затем в субботу – по истории. И все. И тем самым закончится третья неделя моего пребывания в стенах Чвачи. Далее нас ждет мандатная комиссия с ее судьбоносным решением. И вожделенный приказ о зачислении на первый курс, который аккурат вершится к крайним числам июля. Кстати, на втором этаже казармы уже никого не было, мы уже давно умещались на нашем первом. Из-за того, что наша численность колоссально сократилась, процедуры приема пищи в столовой заметно упростились и глобально ужались по времени – жизнь налаживалась. Но, тем не менее, была еще пара негативных моментов: постельное белье нам не меняли и в баню не водили. Местных на выходных под расписку отпускали домой, мы же выкручивались каждый по-своему, выпросив у Старшины электрический чайник, грели воду в тазиках и мылись, по-очереди оккупировав умывальник. Но разве это были проблемы в такой судьбоносный период жизни? Так себе, мелочи…
Армейцев, то есть, тех, кто поступал со срочной службы, мы также не видели, как писал выше - они сдали экзамены где-то на сборах, а в училище проходили только ВЛК и профотбор. Теперь они занимались обустройством лагеря, где мы, по слухам, будем проходить курс молодого бойца. Про курс молодого бойца, или аббревиатурно «КМБ», мы также знали немного. Прошлогодний первый курс свой КМБ провел на кондитерской фабрике, где они ведрами таскали сгущенку, коробками шоколад. А отдельные индивидуумы даже умудрились набрать вес, что им пришлось срочно худеть. Но нам, по слухам, такая лафа не уже светила, ибо мы опять оказались на пороге очередного эксперимента – полноценной общевойсковой подготовки на одном из танковых полигонов Киевского военного округа, в окрестностях которого наши уже зачисленные армейцы разбивали и обустраивали лагерь. Зачем все это нам это – будущим летчикам, нужно? Было такое объяснение: в Афганистане летчики на земле после катапультирования, как правило, не выживали. Поэтому в качестве эксперимента с нашим набором решено было провести двухмесячный курс молодого бойца (обычный КМБ был месяц) в рамках курса боевой подготовки мотострелковых войск. Это и инженерная подготовка (рытье окопов и прочая пехотная беллетристика), и боевые стрельбы, и различные пехотные нормативы, и изнуряющие марш-броски с полной выкладкой. Причем, ходили слухи, что для этих целей планируют привезти к нам в училище офицеров Рязанского училища ВДВ. В качестве командиров взводов. Вообще, нормально! В общем, час от часу не легче, так как на своем небольшом жизненном опыте я уже четко понимал, что любые эксперименты никогда сразу не бывают успешными и крайне вредны для здоровья.
Физику мы сдавали на все том же втором этаже старого УЛО, который соответствующая кафедра по-братски делила с математиками. Физику я знал очень даже неплохо, полюсом к тому были два года внешкольного изучения аэродинамики, благодаря чему данную вступительную процедуру отработал на ожидаемую «пятерку».
Во время этого экзамена произошел забавный случай, который мне запомнился. В общем, корплю над билетом, готовлюсь к выступлению у доски, как в класс заходит очередной экзаменуемый – маленький круглый черноволосый пацанчик с губами в бантик, с черными, глубоко посаженными глазами и щегольскими усиками под крупном носом. Он подходит к столу и очень зычным, четким и требовательным голосом представляется:
- Я - Асеев!
Экзаменатор женщина никак не отреагировала на это, пожав плечами, мол «Асеев, так Асеев, бери билет, да ступай готовиться». Однако, парнишка еще раз, считая, что его не услышали, громогласно требовательно представляется, мол, вы, что не поняли? Я же - Асеев!!! Но опять ноль реакции, и парнишка, взяв билет, разочаровано поплелся за свободную парту. Я толкнул сидящего рядом Жёрика:
- Смотри! Вон, «волосатик» пришел, думает, что он находится в особых списках!
- А, вот, фиг ему! Пусть как все поступает!
Юра Асеев был местным черниговским и сыном действующего летчика звена управления Чвачи, который потом нас неоднократно развозил на своем Ан-12 по «точкам». И Юра, конечно же, в вопросах поступления вполне логично рассчитывал на определенные послабления. Но, на физике у него что-то не срослось. Может быть случайно выпал из «особого списка» именно на этом этапе. А, может быть, и тетка-физик была дамой принципиальной. Тем не менее, Юрка, конечно же, поступил, успешно училище закончил, и мы с ним довольно плотно общались, будучи в ближайших учебных группах и соседями по казарме. Да, и до сих пор общаемся. В общем, победителей не судят.
Народа после физики ушло очень много. Самая сложная и важная для будущих летчиков наука оказалась крепким орешком для пары сотен понуро направившихся к выходу бывших наших конкурентов. И теперь нас осталось на чуть больше половины первого этажа казармы. Я каждый день свободно болтался на турнике, к которому теперь практически не было очереди. И один раз из-за предприимчивого Жёрика мне пришлось на спор подряд сделать двенадцать выходов на две руки. Проигравшие спор братья Стрельцовы повели нас в чепок. Ну, Жёрик! Вот, неймется же тебе! Надо будет заняться его воспитанием в будущем, если оно, конечно, состоится.
Впереди еще один экзамен по истории, и для меня он будет непростым. Лучше бы я еще пару раз сдал физику с математикой! С историей у меня были нелады еще в школе, и эфемерная наука, которую, по остроумному определению Уинстона Черчилля - «пишут победители», на протяжении многих лет никак не могла найти во мне благодарного слушателя. Историю мы сдавали все в том же старом УЛО, но, почему-то в одной из маленьких аудиторий кафедры иностранных языков, которая располагалась на третьем этаже другого крыла здания. Кстати, после поступления в училище нам предстоит изучать крайне тяжелые на восприятие научный коммунизм с таким же капитализмом, историю партии, и венец всего этого исторического кордебалета – марксистко-ленинскую философию. Зачем все это нужно военному летчику? Ладно, там, научный коммунизм с капитализмом, или история КПСС, но к чему нам философия?!  Что она дает военному летчику? Немного спустя, я получу ответ. И он будет таков: весь этот набор аналитических знаний нужен летчику только для развития у него мышления. И больше ни для чего. Тем более что вовсю шагавшая по стране перестройка уже откровенно противоречила всем существовавшим к тому времени коммунистическим канонам и ленинским учениям, безжалостно их отменяя.
Принимал у меня экзамен полковник Попов - старший преподаватель кафедры марксизма-ленинизма.
- Фамилия? Бери билет, - услышав мою фамилию, полковник сверился с каким-то списком. Ох, уж, эти «особые списки»!
- Билет номер один.
Именно, первый билет. До сих пор помню. На второй вопрос билета ответ я знал хорошо – это причины Октябрьской революции и основные даты этого события. И по этому поводу мог чирикать довольно-таки долго – знаний хватило бы. А вот первый вопрос был для меня катастрофически нулевым. Мне предстояло рассказать о древних племенах, населявших территорию СССР, об их культуре, быте, месте жительства. Чтобы это было в программке для поступления,  предоставленной мне училищем, такого я не помнил. Полномасштабно паникуя, лихорадочно стал вспоминать историю чуть ли не за четвертый класс, но дальше таких понятий, как кривичи, поляне, древляне,  дреговичи, радимичи и прочие словене, я не вспомнил. Тем более что-то существенное брякнуть об их культуре, быте и местах обитания. Разве ж только то, что ильменские словене логично жили в районе озера Ильмень. Ну, а чем они занимались? Ну чем занимались древние люди, кроме охоты на мамонтов? Решив досрочно завершить ответ на первый вопрос, четко доложил:
- Ответ на первый вопрос закончил! Второй вопро…
- Достаточно, - прервав меня, полковник сделал какую-то запись в журнале. – Свободен.
Похоже, это полный трындец! Или кабздец, кому как больше нравится.
- Товарищ полковник, разрешите, я вытяну еще один билет? Пожалуйста!
- Я сказал, свободен!
- И что теперь будет?
- Тебе доведут. На выход.
Ошарашенный, практически в предсинкопальном состоянии и, не видя перед собой ничего, я покинул аудиторию. Вот и все, сушите весла… Не помню, как добрел до казармы, где завалился на койку. Самое обидное было то, что вся группа нормально сдала эту долбанную историю, а младший Стрельцов, вообще, отхватил пять баллов. И им оставалось пережить только мандатную комиссию, где из остатков абитуры, и теперь уже без меня, будут формировать окончательный контингент первого курса.
- Серега, - передо мной на койке уже битый час сидели Жёрик и Серега Стрельцов, - давай, иди в приемную комиссию, объясняй ситуацию, просись на пересдачу.
- Какую ситуацию объяснять? – через пелену растерянности в который раз мямлил я. – Я же на «пару» историю сдал…
- Что ты летал в аэроклубе, придурок! – кипел разъяренный Жёрик.- Иди, дави на это! Из-за какой-то дебильной истории зачехлили готового летчика! Иди, не тормози!
- Читал Каверина «Два капитана»? – спросил до крайности эрудированный Брат Младший.
 - Читал… Бороться и искать, найти и не сдаваться…
- Вот именно! Встал и пошел!!! – Жёрик с Младшеньким общими усилиями сдернули меня с койки.
Ну, пойду, схожу, хотя в целесообразность этого предприятия я не верил - уже столько людей на «помойку» отправили, а тут я со своими «соплями»… мол, дайте пересдать, я же ведь, особенный… Ага, разбежался, дадут…
И вот на приемной комиссии присутствую я уже во второй раз. Правда, в совершенно ином и печальном качестве. И все тот же подполковник, все тот же майор.
- Фамилия? Не сдал историю? – майор посмотрел в какой-то журнал.  – Что ж, бывает. Приезжай в следующем году, мы тебя, можно сказать, уже знаем, и ты все знаешь, и вполне возможно в следующем году поступишь. А пока собирай вещи и к завтрашнему утру ждем тебя здесь – получишь проездные документы. К вечеру списки на отчисление будут готовы. Свободен.
…1972 год, на своей телеге дед Петя двухлетнего меня привез на укатанное выкошенное поле с одиноким маленьким домиком с краю и табличкой «Аэропорт с. Великая Белозерка».
- Вон, смотри, самолетик летит! – сказала мама, держащая меня на руках. – Сейчас мы с тобой на нем полетим.
Я видел быстро приближающуюся точку, которая, увеличившись, стала похожа на картинку из какой-то моей детской книжки.
- Только ты в самолетике будешь спать, хорошо?
Я, конечно же, не спал, и все полчаса лёта до Запорожья радостно пялился в круглое окно, наблюдая за пробегающими внизу полями, дорогами и развязками железнодорожного вокзала, когда уже заходили на посадку. Практически всех пассажиров укачало, и они без остановки «хвастались харчами» – болтало здорово, был июль, и сопутствующая ему неслабая турбулентность. А мне – хоть бы хны. Пилот, увидев мое радостное возбуждение и совершенно бодрый вид, сказал:
- Будет летчиком!
Потом, на протяжении всего моего сознательного детства и отрочества у меня были бесконечные перелеты на гражданских лайнерах - на всех типах «тушек», «яках» и даже на старикане Ил-18. Помню, даже прощался с жизнью, настолько было страшно, когда мы летели над грозовым фронтом, да и трясло так, что я подлетал к потолку салона.
Затем в мою жизнь бешенным потоком ворвался аэроклуб. Крылатая организация полностью изменила меня как личность, упрочила и мотивировала мой сознательный выбор, а бескрайнее небо с легкостью приняло меня в свои объятия в первом моем самостоятельном полете. И этот мой первый самостоятельный состоялся задолго до сегодняшнего проваленного, как сказал Жёрик,  «экзамена по дебильной истории». Да дайте мне сейчас несколько контролей и я опять слетаю самостоятельно на Як-52! Прошло-то всего каких-то неполных пару месяцев, как я покинул кабину самолета. И какая-то "дебильная история", которую вновь начнут переписывать через несколько лет, может все это одним росчерком пера перечеркнуть...
Примерно так я только что выдохнул перед изумленными офицерами приемной комиссии, ну, разве же только с включением антиматерного фильтра.
- Ты, что, летал в аэроклубе?!
Ну, наконец-то до вас это дошло! Ну, а дальше было очень интересно и увлекательно, причем, с учетом очень плохо скрытого контекста:
- Ты в какую стопку его бумаги положил, а?! – подполковник накинулся на майора. – Я же тебе сразу сказал, что личные дела кандидатов, имевших летную подготовку, складывать отдельно! Быстро найди его дело!
Майор какое-то время носился по кабинету среди стопок личных дел и, в конце концов, нашел мое.
- Дай сюда! – подполковник выхватил бланк с моей фотографией. - Так, донецкий АСК. обучение в 1985-87 годах… Налет, гм, за семьдесят часов… Самостоятельный налет… Неплохо, почти семь часов … Гляди, даже в зону на пилотаж самостоятельно сходил… А где твоя летная книжка?
- В казарме… В сумке…
- Потом принесешь. Профотбор прошел нормально… Оценки – все четверки, даже «пятерка» по физике… Физо – ничего, научим бегать, не проблема… Черт, чуть такой экземпляр не угробили… Вот что, дружище, завтра в девять утра сдаешь историю с двадцать первой группой, готовься. Свободен!
Я на крыльях понесся в казарму в диком желании как можно быстрее сообщить моим новым друзьям эту потрясающую новость! Но, у меня завтра история, так что в чепок, визит в который сразу же затребовал Жёрик, я вас поведу не сегодня, а завтра, когда полностью рассчитаюсь с этой «дебильной историей»!
До вечера я опять повторял материал в соответствии с программкой, предоставленной училищем, в котором так и не нашел вопросов по древним славянским племенам. Надеюсь, что это мне не выпадет, полагаясь на утверждение, что «снаряд дважды в одну воронку не попадает». Кстати, на мой взгляд, крайне некорректная поговорка, так как, в любом случае, снаряд дважды в одну воронку не попадет – он будет безвозвратно утрачен после первого же попадания. А, вот, если будет, по крайней мере, два снаряда, то тогда вероятность попадания в одну и ту же воронку уже не будет нулевой. Что, собственно говоря, и нашло подтверждение в ближайшей перспективе.
Опять та же аудитория на третьем этаже старого УЛО. Опять я стою у двери и жду своей очереди сдать историю со второй попытки. Все те же два строгих экзаменатора с полковничьими погонами. Стою, и с ужасом понимаю, что парнишка, отвечающий по билету Попову, освободится раньше того, кто сдает Белову, к которому я всеми фибрами души пытаюсь попасть, всячески маневрируя в очереди. И вот, отпустив паренька, полковник Попов произносит:
- Следующий, заходи!
А следующим, по-любасу, был я, так как кроме меня в коридоре уже никого не было. На ватных ногах подхожу к столу. Преподаватель делает вид, что меня видит в первый раз:
- Фамилия? Выбирай билет, - попутно найдя мою фамилию в каком-то очередном списке.
Ну, и кто еще будет утверждать про снаряд и воронку? Я вытаскиваю ТОТ ЖЕ билет, и ТОЧНО ТАК же отвечаю на первый вопрос, как и вчера, так как ничего другого в моих мозгах не появилось! И как ни в чем не бывало, Попов ставит в ведомость мне «четверку», причем, как и вчера, освободив от ответа на второй вопрос! Дежавю, блин какое-то, честное слово! Чудеса! Вот, что значит быть в «особом списке» - я сдал!
- Пацаны! Я сдал!!! Пошли  в чепок! Угощаю!
Пацаны были рады за меня. Мы очень сдружились за эти три недели, так как уже тогда понимали, что нам придется вместе жить и держаться своим коллективом все четыре года. Вместе ходить в столовую, спать вместе на сдвинутых по уставу койках, для согрева прижимаясь спинами в холодной зимней казарме (кстати, интересная игра слов получилась, когда мы, спустя многие десятки лет, встречаясь на юбилеях выпуска, представляли училищных друзей своим женам, именно этим словосочетанием – «спали вместе», вызывая у них улыбки), и выходить на полеты тоже вместе. Как и стойко переносить все тяготы и лишения, что прописано в воинской присяге. А также наказания. Все будущие коллективные наказания – это основной принцип идеологии воспитания в коллективах, подобных нашему, и, по сути, звучит точно также, как и высокопарный девиз в любимом фильме детства - «один за всех и все за одного».  Ну, и если повезет – будем вместе прощаться со знаменем училища, получив новенькие лейтенантские погоны.
К концу третьей недели нашей борьбы за курсантскую парту от нас осталось меньше половины первого этажа казармы, причем, большинство коек второго яруса уже были свободны. Через неделю, после закрытия вступительной экзаменационной сессии, нас ждет крайнее испытание, имеющее, скорее всего, формальный смысл – мандатная комиссия. На ней уже окончательно будут приниматься решения о зачислении по каждому кандидату индивидуально, с учетом результатов экзаменов, профотбора и личной мотивации. Теоретически, на мандатке все еще можно непозорно «воткнуть штык в землю» и, взяв академическую справку, убраться восвояси, чтобы строить свою жизнь в другом направлении. 
Многие парни, пребывая в полной уверенности к поступлению, уже посетили парикмахерскую, приводя свои прически к «нулевому уровню». Общительный и также бритый наголо Жёрик уже шарахался по соседним группам, заводил новые знакомства, представляясь не иначе, как «Жорж», или «Жёрик», начисто забыв свое имя, данное ему при рождении. И вот он подводит меня к какому-то долговязому парнише, из-за своего роста очень приметного и, поэтому, уже давно в казарме примелькавшегося. У него был череп, выбритый до зеркального блеска, и лицо постоянно улыбающегося абрека-переростка, напоминающего персонажи из фильма «Белое солнце пустыни», который космонавты традиционно смотрят перед полетом:
- Серый, знакомься, это – Толян Иванишин. Правильный пацан из Иркутска.
И я, ведь, неспроста сейчас сделал отсылку к фильму «Белое солнце пустыни»: будущий Герой Российской Федерации Толик, к которому сразу прилип курсантский позывной «Ваня», взлетит несколько выше нас - ровно через двадцать лет после выпуска он отправится покорять космос.
Вместе с нами по этажу шарахалось полтора десятка парней в черной форме и красными погонами, с желтыми акантами и такими же желтыми буквами «СВУ». Это были суворовцы, которые всю процедуру поступления не снимали своей черной формы, тщательно ее утюжили чуть ли не каждый день, и ходили застегнутыми на все пуговицы, несмотря на июльскую жару. Стойкие ребята! Мы обратили внимание на то, что есть отличия в их погонах: одни - с тонкой окантовкой, другие - с широкой.
- Это потому, что я вице-сержант,  - снисходительно пояснил суворовец из питерской кадетки Пашка Ивкин. Он имел практически квадратное лицо, и постоянно жизнерадостно улыбался. С ним нас тоже познакомил все тот же неугомонный Жёрик, видимо, поставивший себе задачу завести дружбу со всеми будущими нашими товарищами по учебе.
«Ну, вот», - подумал я, - «это однозначно будущий командир отделения».
До мандатной комиссии еще была почти неделя, и Старшина, по-чесноку, предупредил нас, что «хлопци, вам прыдеться богато поробыть», приводя казарму, где мы прожили уже почти месяц, в исходное состояние: убрать лишние койки, вывезти груды использованного постельного белья, натереть полы мастикой, ну, и много еще чего. Никто уже от работ не отлынивал, понимая, что мы, по сути дела, уже зачисленные курсанты, и, зная то, что через пару месяцев сюда въедет вернувшийся с полетов новоиспеченный третий курс. А после себя оставлять срач и получить от старших товарищей несмываемую категорию «чмошников» не хотел никто.
Мандатная комиссия для меня прошла, вообще, незаметно. Точнее – меня на нее не вызвали, и я битый час проторчал в коридоре третьего этажа нового УЛО перед табличкой «Преподавательская кафедры боевого применения авиационных средств поражения». Пошли слухи, что несколько человек отказались от поступления и, взяв предложенные академические справки, пошли собирать вещи. Всем остальным было рекомендовано до вечера окончательно решить вопрос с парикмахерской и почтой – постричься и отбить телеграммы родным. А также готовиться к построению на плацу для зачитки приказа о зачислении, которое состоится завтра в девять утра, и после него к переселению в новую казарму, где мы теперь будем жить до самого выпуска. Новая казарма была через дорогу. Рядом с ней, громогласно лая басом, стоял какой-то квадратный майор с буденовскими усищами, небольшими бакенбардами и буравил нашу толпу своими кавказскими черными глазами. Около него переминалась с ног на ногу небольшая группка младших офицеров. Мы знали, что для нашего курса уже подготовлен первый и второй этажи новой казармы. Завтра, получив солдатские «хэбэшки», со своим нехитрым скарбом мы переселимся в новоявленные пенаты, где все наши гражданские вещи будут надежно закрыты в кладовой, которой заведовал черноволосый кудрявый рядовой срочной службы – наш будущий коптерщик. И после курса молодого бойца нам придется их отправить домой почтой, либо, в крайнем случае, отвезти в ближайшем отпуске. Иначе цивильные вещички будут безжалостно уничтожены. Как там поют пацаны из Secret Service? Ну да, «Oh, oh, you're in the army now!». То-то и оно…
И, вот, настал этот день. 31 июля 1987 года. Пятница. И стоим мы на плацу теперь уже своего училища пока еще неровным строем, но уже остриженные наголо и с отбитыми домой радостными телеграммами.
- Равняйсь! Смирно! Приказ начальника Черниговского Высшего Военного Авиационного Училища летчиков имени Ленинского комсомола от 31 июля 1987 года номер 103….
- Внимание, товарищи курсанты! – после того, как приказ о зачислении был полностью зачитан, вперед вышел низкорослый крепко сбитый полковник в огромной фуражке с высокой тульей. Это был начальник училища Кузюбердин Виктор Романович. И мы уже знали не понаслышке об этом очень известном  и уважаемом в ВВС страны летчике, проявившего себя в Африке, будучи военным советником в одном из тамошних государств. Он в учебном воздушном бою, предварительно разработав и рассчитав маневры с учетом характеристик обоих самолетов, на своем МиГ-21 условно уничтожил французский «Мираж». Тогда этой машиной были вооружены ВВС Египта, и по характеристикам считавшейся лучше нашего «двадцать первого», так как был самолетом уже следующего поколения. И тогдашний Главком ВВС СССР Кутахов в благодарность за публичное унижение «француза» лично сделал запись в летной книжке Кузюбердина - «На МиГ-21 разрешаю все. Главком ВВС СССР Кутахов П.С.». - Поздравляю вас с поступлением в самый передовой летный ВУЗ страны!  Наше училище вот уже много лет является полигоном для проведения различных экспериментов, в том числе в интересах совершенствования летного обучения, участниками которых вы также обязательно станете. Представляю вам командование училища, а также ваших курсовых командиров: заместитель начальника училища полковник Соболев (услышав свою фамилию, офицеры делали шаг вперед), начальник политического отдела училища полковник Борбатько (так вот кто нас с Валеркой изловил в первый же день абитуры! Целый замполит училища! Ниче се!), заместитель начальника училища по летной подготовке полковник Шевцов, начальник штаба училища полковник Пугач (ударение на первом слоге, он, кстати, зачитывал приказ о зачислении), начальник отдела тылового обеспечения полковник Пирогов (ну, фамилия, конечно, соответствует должности), командир первого батальона курсантов  подполковник Хотеев (мы уже знали, что у него была курсантская кликуха «Череп» -  был лысым, как колено), командир первой роты майор Бурнацев (это именно тот квадратный майор с буденовскими усищами, небольшими бакенбардами, что накануне буравил нашу толпу своими кавказскими черными глазами). Подполковник Хотеев, командуйте!
- Есть! Майор Бурнацев, рота в вашем распоряжении!
- Рота, разойдись! Погруппно в четыре шеренги становись! Равняйсь! Отставить! Равняйсь! Отставить! Равняйсь! Смирно! Напра-ву! Прямо шагом марш!


Продолжение http://proza.ru/2025/05/30/940