А что здесь скажешь?

Безумное желание немедленно исчезнуть одолело меня, когда я, собрав вещи: ну, пару носков и бритвенный прибор, хлопнул дверью своей четырехкомнатной квартиры, вышел из дома. Я понимал, что ничего меня не держит здесь, хотя трое детей сгрудились в своей спальне и с испугом наблюдали за нашей разборкой. Больших разговоров не было, потому что мы вернулись после суда, в котором нас развели.
Развели. Развели, словно створки моста над рекой!
Развели, словно шулеры в карты с самым серьёзным видом.
Развели, как девчонки на завалинке в деревне, наобещав парню всё, что он захочет, если купит в магазине по мороженному каждой!
Сейчас судьи, ну, ладно, одна тётка в ситцевом платье, занимается другой парой, которая оказалась крепче алмаза, а лишь пришла просто так, чтобы со смехом и объятиями уйти домой…
И вот я сильно зажмурил глаза, чтобы исчезнуть из этого мира и попасть в другой, где нет ни семей, ни судей, вообще, никакой суеты!
Мама моя жива, и она сразу говорила, что этот брак мне не нужен. Но я был упрямым и верил, что делаю доброе дело, поднимая из грязи бедную девушку…
Но в грязи оказался сам и теперь вытаскиваю себя из болота как герр Мюнхгаузен.
Мне было тоскливо и стыдно. Дети. Я знал, что заберу их к себе, потому что ей они не нужны. Жильё сделаю.
А ощущение счастья? Оно осталось в глубине души, правда, потрепанное и с оговорками «если».
Не успел отойти от дома, как меня остановила… странная женщина.
- Лёня, на тебе лица нет! Что случилось?
- Лицо на месте. На нём только нет счастья глупого человека! Кто вы?
- Не узнаёшь? Свою тётку не узнаёшь? Я же Марина Львовна!
- Не знаю такой. Мать про вас никогда не говорила!
- Я цыганка с Волги. Маму мы в своё время подобрали, выросла и знатно воровала и пела! А потом она ушла от нас, точнее, её заманил парень из Пугачева, город такой. Иногда Пугачевском называют. Или… не знаю, как.
- У меня нет тети! Уходите. У меня мама лучше всех! Да и не до вас сейчас, мне необходимо быть одному сейчас…
- Семью оставили? Не думайте об этом, Леонид! Это семья вас оставила, а вы - хороший.
- У-у-у-у!
Быстрый взмах руки и я оказался… в пустыне, наверное, в Каракумах.
Солнце опускалось за горизонт. Поддувал теплый ветерок с песчинками песка. Мимо равнодушно пробежал варан. Вокруг только барханы. Море и море песка!
Я растеряно застыл в ожидании следующего акта драмы.
Закрыл глаза и стал наощупь махать руками, пытаясь наткнуться на цыганку.
Разумеется, никого не почувствовал. Но и облегчения не ощутил.
Сел на пригорок, но он почему-то двинулся. Встряхнулся. Это был большой заяц. Я скатился в ложбинку и не стал подниматься. Растянулся на остывающем после пекла песке.
Так мне и надо! Так я и просил! Так и оборачиваются просьбы уйти туда, не знаю куда!
Неблагодарная!
Это о жене.
Наверное, звонит подругам и расписывает постигшую её трагедию. Это её реакция на несчастья, словно посторонние женщины помогут решить проблемы. Посудачат, сочувственно вздохнут и… займутся своими делами.
Она этого не понимает. Она не воспитана думать своей головой. Головы ей хватало на то, чтобы рожать и рожать. Иногда – делать аборты. Но её организм продолжал рожать. Думаю, уверен, что на аборты она залетала от связей с другими мужчинами. Я говорил ей об этом, в ответ лишь улыбалась.
За что она мне мстила? За мои переписки с другими женщинами? Но то были лишь отголосками школьных увлечений и нереализованных поисков. За маму, что видела её насквозь и была непримиримой в обличении? А я не порывал с мамой ради неё?
Может быть.
Ночь опустилась быстро, и я замерз. Луна и звёзды светили особенно ярко. Я не плакал. Не умею этого после детства. Даже позднее, в школе, после встреч с местными ребятами в неположенном для городских мест, даже после смерти друга Валерки, соскользнувшего с поручней под колёса вагона. Он лежал бледный перед тем, как гроб закроют и начнут опускать в могилу. Мне было жаль его представить одного под слоем земли в темноте, которая не мешает жить кротам, крысам и червям.
Мама уже не могла меня бить ремнём, за проказы и плохое поведение.
Да и мы забыли о порках. Я уже работал, меня продвигали по служебной лестнице, писали в газетах и показывали по телевидению. Иногда приглашали в студию для интервью. Но никто не мог и не хотел говорить со мной о семейной жизни и её превратностях. Друг и шеф по отделу, оказывается, в день моей свадьбы уговорил её отдаться на ходу. А вовремя выяснения отношений со своей женой друг неожиданно и со злостью сказал мне об этом. Уже тогда мир рухнул. Потому что я не понял, кого я взял под свою защиту, друг всё понял и воспользовался этим…
Я просто ощущал эти рога на голове. Но терпеливо ждал развязки. Почему?
В моём теле поселился другой человек, исследователь поведения людей. Он откладывал свои заметки в дальние ящички мозга и будто забывал о своём тайнике. Но сегодня…
Сильный сон сморил меня на верхушке самого высокого бархана.
Проснулся от прикосновения к лицу чьей-то руки.
Открыл глаза и увидел себя на скамейке в городском парке. Было утро, и женщина-сторож пыталась разбудить меня:
- Вставайте и уходите. Сейчас приедет милиция, она осматривает парк и всех ночующих здесь забирает и увозит.
- Куда?
- Что, куда?
- Куда увозит?
- Не знаю, может за город, в пески, в пустыню и там бросает в общую яму и заваливает песком?
- Вы шутите? Так немцы не делали…
- Немцы не то ещё делали. Я была в их лагере во время войны. Люди во все времена были способны на всё!
- И жены?
- А женщины, особенно!
- Я не знаю, куда мне идти. Я ушёл из дома, который мне уже и не дом.
Она пристально посмотрела на меня:
- Я знаю вашу маму. Она здесь работала на аттракционах. Вы Лёня?
Мой кивок головой.
Женщина порылась в карманах и достала оттуда связку ключей. Один она отделила и дала мне:
- Выйдете и пойдете налево. Первый четырехэтажный дом – мой. На третьем этаже первого подъезда откроете дверь седьмой квартиры. Там есть, где поспать, борщ в холодильнике на кухне, сами подогреете. Я через час приду, поговорим.
- Так вы тётя Лена? Я вас тоже узнал! Видел на фотографии мамы.
- Да, да. Поговорим, только не уходите, ключ у меня один.
Всё вышло так, как и говорила мне сторож. Я даже поспал на диване, что был на балконе.
Но проснулся от возгласа:
- Ба, да это Риткин муж Лёня!
Крик шёл от соседнего балкона. Перегнувшись через перила на меня смотрела подружка жены Дуся.
- Сейчас я к тебе перелезу, и мы поговорим…
Но в это время звонок в дверь, пришла тётя Лена. Открыл и снова на балкон. За мной тетя тётя Лена. Увидела соседку:
- Ишь, чего вздумала, лазить! И часто ты бываешь у меня? Может и в квартиру заходишь? Дверь я не закрываю в комнату.
- Нет, ну что вы, иногда меня выгоняет Димка, я убегаю к вам и пережидаю… Вы меня уж извините! Да у вас там – нищета!
 - Всё пролазила, соседушка… Его дуре ничего не говори! Мается он, хороший Леня человек. Куда твоему приблудышу Диме до него! Иди, зайди, как человек, поговорим!
Так и поговорили. Взял я командировку на Сахалин, директор разрешил даже с женой. А за жену у меня стала Дуся, ну Евдокия Ивановна.
Я открыл там филиал и стал его директором.
Никто не знал, где мы живём. Ни Ритка, ни Димка. А уж после, когда союз распался, детей смог вывезти с помощью фирмы, чем стало мое объединение, да выучились на всяких специалистов.
Дочка за китайца вышла замуж. Сказали его родителям, что жена моя свихнулась от всяких бед. Они пожалели её заочно, но к внукам придирчиво стали присматриваться, как бы они тоже не того. А что здесь скажешь?