Универсум

#рассказы_по_рисункам_ии

Этот рассказ вдохновлен рисунками Искуственного Интелекта на запрос «инь ян». Содержание полученных изображений, как можно заметить, весьма смутно подчиняется заданной теме. От этого задача соединить всё воедино, увидеть смысл там, где его, казалось бы, нет, становится особенно интересной.

ПРОЛОГ

Одна из историй о сотворении мира гласит: «Изначально был Хундун, великий хаос. Мир, похожий на яйцо, зародился в нем. Внутри инь и ян были неразделимы. Но однажды яйцо раскололось и появился Пангу. Тогда светлое (мужское) ян стало небом, а темное (женское) инь – землей. Пангу рос и рос до тех пор, пока не сделался очень большим, окончательно разделив небо и землю. Он прожил восемнадцать тысяч лет. А когда умер его дыхание стало ветром и облаками, голос – раскатами грома. Левый глаз стал солнцем, правый - луной... Пот и телесные жидкости превратились в проливной дождь. Клещи на его теле обернулись черноволосыми людьми».

1.
ЯН

- Обожжённый? Снова? – спросил мужчина с уставшим взглядом, поправив желтые стекла очков.
- Только что поступил, - ответил молодой женский голос, рука протянула карточку.
- Область поражения?
- Руки, ноги частично. Незначительные очаги на теле, - голос сбавил серьезность, - Легко отделался. Сам пришел.
Обладатель очков оторвался от экрана монитора и производимых замеров.
- Он в процедурной?
- Так точно.
Улыбка и звон каблучков. Дверь закрылась.
 
Мужчина остался один в маленькой темной комнате. Компактный биолабораторный модуль с прозрачными колбами тускло светился. В одних ёмкостях плавали листья, покрытые защитной смолой, в других неестественно яркая, почти неоновая зелень.
Он спешно занёс в журнал свежие данные аппарата. В этот раз на десять процентов лучше, чем в прошлый. Он посмотрел на растения люминисцирующие в полумраке. Свечение стало интенсивнее по сравнению с прошлыми тестами - побочный эффект от стабилизирующих компонентов. Но это небольшая цена за возможность увидеть мир, каким он был раньше, без защитных куполов над полями, всей этой уродливой «скорлупы».

«Как в старых книгах», - мысленно присвистнул он, вспоминая о временах, когда дождь дарил жизнь, а не вероятные проблемы со здоровьем.
«Бедолага в процедурной опять будет клясться, что носил защитный костюм, - думал Джан, - Они все так говорят. Просто корпорации экономят на материалах и выдают сотрудникам то, что похуже. По сути, их костюмы одноразовые, только кто им прямо об этом скажет».

Джан спустился в приемный покой этажом ниже, зашел в процедурную.
- Здравствуйте, док.
- Бенефициар Рахвалик? – Джан заглянул в карточку.
- Он самый.
- Вы имеете право на медицинское обслуживание в рамках Шестого уровня Потребления Корпоративных благ, в соответствии с объемом полезной деятельности, которую выполняете.
- Да понял я… - небритый рот скривился в кислой ухмылке.
- Подпишите, пожалуйста здесь и здесь… Давно почувствовали боль?
- Утром. Зашел в душ, а на теле Кандинский разминался, не иначе. Вот.
Джан взглянул на руки Рахвалика. «Если почувствовал утром, чего ждал до вечера?!» - док мысленно выругался. Продолговатые, извилистые пятна, неправильной формы, похожие скорее на таинственные письмена, чем на ожоги в разных местах покрывали кожу.
- Под дождем гуляли?
- Я в костюме, - взгляд посетителя с интересом остановился на собеседнике, - Пропускать ведь не должен?
Джан оставил вопрос без ответа, наполнил шприц гормональным препаратом, вколол внутримышечно, медленно, считая про себя секунды.
- Любите искусство?
- Интересуюсь, – грузный мужчина в одних трусах слегка улыбнулся, - с женой познакомился благодаря этому.
- Как так?
- Любительница «правды», - произнес он со смаком, - Помните граффити на Десятой улице? Много шуму тогда было из-за близости к Капитолию.
Доктор кивнул.
Рахвалик продолжал:
- Дева плачущая (Мария, кажется?) посылает дождь кислотный на глав корпораций. Еще слово такое есть…
- Сатира?
- Верно. На злобу дня.
В руке не вполне одетого пациента мелькнула сигарета. Было не ясно, где он прятал её до этого момента, но возмущаться Джан не стал: ионная модель не испускает дыма.
Рахвалик приободрился:
- Её звали Ева…
Джан отметил про себя прошедшее время и отсутствие на руке кольца.
- Тогда я, конечно, имени еще не знал, - взгляд Рахвалика уперся в пол, - Проходил мимо, когда милитаи схватили девушку… Собирались смыть картину, а она кричит мол «Не троньте» и в драку. Подумал тогда: «Огонь-женщина! Такую упускать нельзя».
Улыбка пациента стала шире, сигарета моргнула, подсвечивая затяжку:
- А вы, док, чем увлекаетесь?
Джан ответил не сразу, сперва вручил рецепт.
- Препараты получите у медсестры, как принимать здесь написано… А если хобби мое интересно, могу показать, только придется слегка прогуляться.
- Не вопрос, док… только накину что-нибудь потеплее…
Пару минут спустя двое совершенно одетых мужчин вышли на лестницу между этажами и поднялись на крышу.

Город полыхал огнями улиц, неоном вывесок, светом фар и рекламой билбордов. Танцующие в воздухе голограммы зазывали в кафе и бары. «Живые» проекции на домах предлагали квартиры мечты.

Такие квартиры были доступны не всем. Но начиная с третьего уровня Потребления бенефициары чаще селились в зданиях, защищенных от осадков прозрачными куполами, с крышами-парками, где можно в любое время гулять. Те, что рангом ниже, вместо неба видели лишь грязно-серые купола своих жилых зон. Такие как Рахвалик, рисковали бродить по окраинам, где еще можно было смотреть на небо. Их называли «поэты». Конечно, раньше это слово значило не то, что теперь.

Здание амбулатория было старым, «бескупольным». Если бы кого-то волновала аварийность, его давно бы снесли. Но никому не было дела до того, где обслуживаются рабочие, лишь бы те приходили на заводы вовремя и могли трудиться.
Корпорации беспокоили не бенефиции, а Потребление. Голод мог прибавить им хлопот, но продуктового кризиса удалось избежать. Хотя укрывать поля куполами додумались не сразу. Сперва считали, что новая болезнь косит урожай. Причина же оказалась в дожде.

- Вот вы задумывались, почему мы все бенефициары, - начал доктор.
- Нет. А что с этим не так? – поинтересовался собеседник.
- Название от латинского beneficium «благодеяние, прибыль». Мы те, кого одарили Корпорации за труд. Не заплатили, а пожертвовали. Мы не имеем прав, как граждане, а принимаем подачки в виде медицины и питания.
- Опасные мысли, док. Что значит латинское?
- Старый язык. Вот видите, вы даже не знаете, что это. Полное образование сейчас удел избранных. Зато есть множество обрывочных курсов, готовых к потреблению. Вы, наверное, смотрите про искусство?
Рахвалик кивнул.
- А кто-то покупает подкасты по химии, биологии или математике, - продолжал доктор, - Это развлечение. Они ничему на самом деле не учат. Только дают ошибочное ощущение, что ты немного в теме. Люди потребляют контент, не имея даже начального образования.

Мужчины свернули за небольшое строение и Рахвалик ахнул. Голубоватые люминесцирующие стебли бегоний, светящиеся маргаритки, флуоресцирующий укроп и горох, раскинувший свои цепкие усики по ветшающей кирпичной кладке. Гость не знал названия этих растений, но был очарован.

- Здесь же нет купола? – удивился он, - как они выживают? И почему светятся?
- Вы никому не расскажете? – осведомился Джан, хотя уже знал ответ. – Это будущее… если ему суждено сбыться.
- Можно мне взять один? – Рахвалик смотрел с надеждой.
- Для Евы?
- Для неё. Положу на памятник.
- Конечно, - Джан сорвал маргаритку, - Мне возможно потребуется ваша помощь для одного дела…
- Моя? – удивился мужчина.
- Ваша и других «поэтов». Вы ведь общаетесь?
- Да. А что нужно сделать?
- Рассыпать за городом семена. Я всё подготовлю, не о чем будет переживать.
- Они вырастут? – с сомнением произнес собеседник.
- Должны. Я в них верю, - Джан улыбнулся, - согласно тестам, они очень живучие и хорошо размножаются.
- А что дальше, док?

2.
ИНЬ

«Девушка. Легкая как пух, твердая как сталь. Голос у меня отняла» Нха Тхор, поэт древности.

Амайа была единственным ребенком в семье. До семи лет её звали Мизу, чтобы духи узнав настоящее имя не навредили. Из игрушек ей часто дарили драконов, крылатых львов и обезьян – верных зверей-хранителей. В комнате Амайа пахло сандалом, можжевельником, ладаном и миррой. Девочка должна была постоянно носить якуёкэ (талисман от болезней) и кипарисовые бусы – подарок бабушки.

С пяти лет она исполняла ритуалы и принимала участие в церемониях: преклоняла колени на утренней и вечерней молитвах, зажигала свечи в храме предков по праздникам, делала подношения духу рода.

Вскоре к этим обязанностям прибавилось еще обучение. Книги из домашней библиотеки. Учителя, приходящие в поместье с утра до вечера. Других детей Амайа не знала.

Родители считали, что помимо прочих наук девушка должна овладеть шитьем, научиться петь и сносно готовить. Амайа делала успехи. Её вышивки украшали стены отчего дома, а голос звучал на торжественных приемах, очаровывая гостей. Но больше всего ей, повзрослевшей, нравилось искусство перевоплощения и макияжа. Занятия эти были, пожалуй, самыми необычными из всех. Вскоре она научилась с легкостью создавать образы акахимэ (благородной женщины в роскошном наряде из красного шёлка), ниобояку (жены простолюдина), фукеояма (пожилой дамы в белом парике) и многих других.

Отец Амайа любил театр. Уважаемая Йоко Сан, глава одной из актерских труп, была в их доме частой гостьей.

Прошли те времена, когда в театре Кабуки играли только мужчины. Встречались даже чисто женские труппы. В постановках смешивались стили, использовались экраны, роботы и современные спецэффекты, ставились иностранные пьесы. Кабуки переживал новый расцвет. Актеров даже причислили к бенефициарам второго уровня. Они пользовались относительной свободой передвижения, имели собственный транспорт, а вместе с тем и возможность бывать в других городах. Для них действовал упрощенный паспортно-визовый режим.

Амайа в тайне сочиняла пьесы для Кабуки. Это был их с Йоко Сан секрет. В череде одинаковых дней и до боли знакомых лиц проведенные в творчестве часы (оторванные от нелюбимых дел и занятий) казались единственной радостью.

Амайа подчинялась отцу, не перечила воле матери. Носила броню из шелковых кимоно, а по выражению её лица, ничего нельзя было сказать о том, что происходит внутри.
Однажды в дом пришел человек. Его усадили в комнате для гостей за ширмой с прорезями для глаз, поднесли закуски и вино. Амайа было велено спеть незнакомцу «Песню о бабочке».

Лишенная возможности видеть своего зрителя, она всё же не растерялась. Тонкие, но сильные пальцы коснулись струн сямисэна, голос зазвучал чисто и высоко:
«Юная и прекрасная,
Расправляет крылья подобно бутону цветка,
Взлетает бабочка в небо
С дуновением ветерка.
Не знает она печали,
Ещё не ведома ей,
Тоска по родному сердцу,
Любовь, что жизни сильней…»

Гость слушал молча, а когда последний аккорд отзвучал, подозвал слугу, чтобы что-то сказать.
- Господин просит, чтобы вы исполнили для него танец с веером, - передал слуга.

Пригласили музыкантов, приглушили свет. Амайа встала на одно колено, прикрыв веером лицо. Зазвучала нежная вкрадчивая мелодия. Над девушкой зажегся прожектор, она поднялась на носки и потянулась к воображаемому солнцу, гибкая как веточка ивы. Но большая лампа вскоре погасла, оставив комнату в полумраке свечей. Амайа опустилась на пол снова прикрыв веером лицо. В это время служанки прикрепили к её платью колокольчики. Послышался гул барабанов. Амайа встрепенулась и запорхала по сцене. Все её движения, будто спрашивали: «Что за шум?», колокольчики тревожно позвякивали. Девушка подошла к зеркалу, барабаны смокли, запела флейта. Комната наполнилась голограммами птиц. Амайа танцевала перед зеркалом, будто любуясь своей красотой. Флейта сменилась сямисэном. Из-за сцены вышел механический журавль. Он двигался плавно и грациозно, совсем как настоящая птица. После нескольких движений Амайа склонилась перед ним скрестив руки. Журавль поклонился в ответ и обнял её крылом. Музыка стихла. Включили свет.

Доволен ли остался гость, Амайа не знала. За всё представление не было слышно ни какэгоэ (подбадривающих криков), не хомэкотоба (хвалебных слов). Она тихо удалилась со сцены.


Дни бежали в привычном ритме, наполненные обычными делами. С представления прошла неделя. Ничего не предвещало перемен, когда в дом прилетело письмо. Тогда оказалось, что все только этого и ждали. В тайне вели переговоры, заказывали белый шёлк. Все кроме Амайа знали о предстоящем браке.
Йоко Сан, прибывшая с визитом, задержалась в покоях девушки. Они долго о чем-то беседовали. Родители не препятствовали, пологая, что умудренная опытом дама даст молодой Амайа советы как вести себя с будущим мужем.

Через три дня в поместье проходил костюмированный бал в честь помолвки. Театральная труппа была приглашена на праздник в расширенном составе, что, конечно же, обошлось не дешево. Амайа замечала новые лица среди актеров: прибыли те, кто обычно не выезжал. Готовилось большое представление и требовалось много рук.

Сцену организовали прямо под открытым небом, прозрачный купол над поместьем это позволял. Костюмы и декорации заняли целый шатер. Незадолго до начала представления Йоко Сан позвала Амайа в гримерную. Выйдя оттуда, девушка порозовела и казалась более уверенной, заняв свое место в зрительном зале.
Представление началось. Это была история о том, как бедный крестьянин, вернувшись домой обнаружил вместо жены лисицу. Разгневанный он выгнал оборотня из дома. Долго сокрушался над своей несчастной судьбой, пел и пил вино. А потом заплатил охотнику чтобы тот выследил лисицу и отнял её жизнь.

Начинается сцена поимки зверя. Девушка, играющая лисицу, танцует под барабаны. За сценой слышен голос охотника, подбирающегося все ближе к цели. Вдруг актриса спускается в зрительный зал, подходит к местам первого ряда, где сидят хозяева дома. Происходит хикинуки (мгновенное снятие верхнего слоя кимоно), и лисица оказывается одета точь-в-точь как Амайа. Актриса берет её за руку и выводит на сцену. Помощники надевают на девушек лисьи маски, и тут все замечают на сколько они похожи. Одинаковое телосложение и костюмы делают их неотличимыми друг от друга.

На сцене появляется охотник. Мужчина, будто бы в замешательстве, в какую из лисиц стрелять. Только он прицеливается, как выходят еще актеры. Все переодеты в лис. Начинается танец со множеством каскадов и переходов. Уже никто не может сказать, где прячется жена крестьянина. Зрители в восторге.

Вдруг Амайа спускается со сцены и занимает своё место в зрительном зале. Под гул барабанов другие лисицы тоже разбегаются, лишь одна остается на подмостках. Охотник выхватывает кинжал и пронзает сердце оборотня.

Последняя сцена. Протрезвевший крестьянин оплакивает свою жену. Не в силах жить без неё дальше он накладывает на себя руки.
В воздухе запахло дымом.

Не успевают актеры покинуть помост, как всех приводит в чувства звон колоколов. В поместье пожар. Начинается суета. Дам отводят на женскую половину. Мужчины принимают участие в тушении. Актеры уезжают. Лишь несколько рабочих продолжают собирать декорации.

Амайа спокойна и молчалива. На ней все еще маска лисицы. Заботливая матушка предлагает ей выпить воды, в комнатах душно. Девушка жестом отказывается.
Время идёт. Вестей об успешном тушении пока нет. Все в напряжении. Хозяйка просит дочь развлечь гостей пением. Ей кажется, это способно разрядить обстановку.
Приносят инструмент. Амайа начинает играть совершенно незнакомую её матери мелодию. Голос девушки звучит ниже и будто грустнее. Не вполне понимая в чем причина такой перемены, женщина снимает с дочери маску и обнаруживает, что это совсем не её дочь…


На второй день поисков Амайа пришло сообщение, что госпожа Йоко Сан обвенчалась с одним из глав Корпораций. Из бенефициара второго уровня она сделалась эквалис («равной»), недосягаемой для простых смертных и их законов. Эквалис судили только за убийство, все остальное им было простительно. Амайа так и не нашли.

3.
ПАНГУ

Окутанный клубами дыма он спал.

На днях ему подарили мост. Оттуда можно было смотреть в темную воду, пока не закружится голова, провожать навсегда предметы, уплывающие в небытие… У него уже были десятки таких мостов, тысячи зданий, множество улиц, косых переулков и подворотен. Он знал все злачные места.

Порой становилось скучно, и он бродил бесцельно от памятника к памятнику. Потемневшие, засиженные птицами, избитые ветром лица статуй смотрели с укором. Никто не реставрировал их уже давно…

Город расширялся, достраивался, ему дарили всё новые и новые игрушки, пока не вырос совсем, разделив небо и землю.
 
Сначала люди стремились в центр города. Там были административные здания и офисы. Но в какой-то момент сохранять старое стало дороже, чем возвести новое. Дешевле перенести. И недавно отстроенные районы впустили в себя администрацию и банки. Современные дома, уже накрытые куполами, не нуждались в переоборудовании и ремонте. Ось жизни сместилась

Исторический центр угасал, ветшал и превращался в свалку. Город стал напоминать бублик или первый в истории человечества снимок черной дыры, светящийся эллипс в ореоле газа и пыли.

Он помнил тот день, когда отключили центральные линии метро. Сердце остановилось. Теперь только «поэты» осмеливались заходить так далеко в поисках неба. Большинство не рисковало, прячась под защитой стен и сводов в своем тесном мирке, где паркам место только на крышах, где пространство расходовалось рационально, не перегруженное объектами культурного наследия.

Поезда возили теперь только товары. Личный транспорт разрешался лишь на Втором уровне Потребления. Не хватало звуков движения: пыхтения моторов, резких клаксонов, рёва миллионов автомобилей. Будто болезнь притупила слух.
Он пытался говорить, как умел: ветром в пробитых куполах, журчанием труб, гудением электрических проводов. Порой фонари ни с того ни с сего загорались и гасли, будто идея, пришедшая в голову. Мысль эта проносилась время от времени цепочкой света по улице от столба к столбу, никого не удивляя. Утопающий в рекламе город, так часто подмигивал билбордами, что люди перестали верить сигналам SOS.


Мужчина стоял на перекрестке не зная, куда пойти. Все дороги были одинаково неизвестными. Он не помнил, в какое место направлялся и зачем, ждут ли его и почему должен идти. Только что-то внутри все время толкало вперёд.

Он блуждал по городу день за днем, засыпая, где придется, когда кончались силы. Порой казалось, что мужчина забыл нечто важное, постоянно ускользающее из вида. Вглядывался в лица прохожих и не узнавал никого. Иногда ему кричали вслед. Но обернувшись, он находил лишь пустой переулок и безмолвные стены домов. Чувствуя на себе взгляд сотен окон, он закрывал лицо руками и шагал дальше.
Время от времени представлялось, что город — это он сам, потому что подобно городу он видел всех, а люди его не замечали.

Вдруг на перекрестке кто-то вложил ему в руку сверток. Запахло капустой и майонезом, жаренным мясом и хлебом. Еда была ещё теплой. Он не успел поблагодарить давшего её, лишь заметил, что это был доктор. «Врач!» Почему-то профессия показалась важной. Мужчина вспомнил другого, носившего когда-то такую же форму. Тот человек сообщил ему, что память вернуть не удастся, и болезнь будет прогрессировать. Работу пришлось оставить. А однажды выйдя из дома он потерялся. Забыл куда надо идти.

Внезапно его осенило: «Кто я?» Вопрос пронзил сознание. Вот, что всё время ускользало. Ответ был жизненно важен. «Кто я? И где мой дом?»

Джан знал, как не легко приходится нулла («нулевой» по-латински). Они выброшены за пределы системы, не обеспечены едой и жильем, их мало и живут они недолго, но этого мужчину доктор видел часто.

«Видимо кто-то кормит его, вопреки запретам», - подумал Джан и краем глаза заметил девушку, снявшую с себя плащ. Тонкая и изящная она подошла к оборванному нулла, застывшему на какой-то мысли, накинула плащ ему на плечи. Мужчина был худым настолько, что её дар пришелся почти в пору.

Джан поспешил к девушке, пока люди не начали оборачиваться, отвел её в сторону и сказал:
- Выпейте со мной чаю…
Она опешила от приглашения, но сопротивляться не стала.
-  Как вас зовут?
- Амайа.


4.
ХУНДУН

Было непривычно темно. Со стен смотрели пожелтевшие картины, каллиграфические рисунки и выдержки из поэтических произведений. Никакого пластика и деконструктивизма новомодных кафе, только старые резные столы и стулья, тяжёлые подносы из груши и можжевельника, медные чайники и спиртовые горелки. Отдельные кабинеты на четыре, шесть или двенадцать мест приглашали компании. Посетителей почти не было.

- У Вас могли быть неприятности, - начал Джан, - Камер в том месте нет, но некоторые люди способны донести куда следует. Надо быть осторожнее.
Перспектива задержания, казалось, совсем не тревожила Амайа. Её лицо не выражало волнения, лишь глаза с интересом разглядывали место.

Джан сказал что-то подошедшему к ним официанту и тот удалился.
- Вы не местная?
- Да. Этот сити не родной.
- А откуда?
- Далеко. Часто посещаем многие столицы.
- У вас есть разрешение?
- Есть. Мы играем.
Девушка говорила с акцентом слегка смягчая согласные.
- Играете во что? – не понял Джан.
- Сцена. Много людей. Театр.
Она с усилием подбирала слова.
- Понятно. Вышли прогуляться по городу чтобы развеять скуку?
- Нет. Искала.
- Искали что?
Вода в чайнике нагрелась достаточно и Джан снял его с горелки, слив первую заварку.

Амайа молчала, глядя в пустоту. В воспоминаниях она видела нулла с обожжённым лицом, которому отдала свой плащ. Этот человек явно бывал на окраинах города и мог рассказать то, что ускорило бы её поиски. Но момент упущен. Нельзя вернуться и поговорить с ним, не вызвав подозрений. «Добрый доктор…»

Она посмотрела на куртку из белой ткани с рельефом. Объемная фигура на рукаве выделялась из общего рисунка. Жезл, обвитый цепочками ДНК говорил о том, что перед ней человек знания. Такой как он мог тоже владеть информацией полезной для её дела. «Пожалуй, стоит его расспросить…»

Слегка пригубив чай, Амайа повернула кружку после глотка.  Доктор с интересом наблюдал за движениями её рук. Затем накрыл узкую пиалу широкой, переливая напиток из одной посуды в другую, поднес широкую пиалу к губам и сделал глоток.
- Бывали за городом? – осторожно спросила девушка.

- Нет, - с непроницаемым взглядом соврал Джан. Два года назад он вместе с «поэтами» участвовал в экспериментальной посадке семян. Повторить совместную вылазку не получилось, но парни сообщали, что дело пошло хорошо…
Годы вдали от дома не прошли даром для Амайа. Она научилась наблюдать за людьми подмечая их эмоции, выявлять скрытое. Слишком быстро сказанное «нет» кричало о том, что дело нечисто.
- Знаете о «вышедших из леса»?
Слово далось ей с огромным трудом из-за обилия согласных.
- Не успели приехать, как уже нахватались сплетен… - саркастически протянул доктор.
- Значит, слышали?
- Краем уха. А что?
- Были пациенты оттуда?
Джан задумался, стоит ли говорить. Пациенты были. Они все как один утверждали, что за городом слышали голоса. Некоторых посещали видения. Кому-то чудились запахи. Все это сопровождалось сильным нервным возбуждением и требовалось применение успокоительных средств. Причину галлюцинаций выяснить не удалось. Анализ крови был чист.
- Всех не запомнишь, - пожал плечами Джан, - Вам почему интересно?
Амайа чувствовала, что доктор не договаривает. Оставалось последнее средство. Она видела, как Джан дал пищу нулла и прочитала в глазах доброту. В благом порыве этот мужчина увел её с улицы подальше от злых глаз. Такой как он не сможет отказать в помощи.
- Один человек вышел оттуда с видениями, - сказала девушка, - Потом исчез. Думаю, снова в лесу. Нужен гид.
- Вообще это дело властей… - попытался соскочить Джан, но уже чувствовал, как внутри что-то грызет его как сосну короед.
- Пожалуйста, - её глаза блестели, а произношение казалось трогательно-детским, - Вы знаете, властям нет важности. Мне надо его найти.
Они вышли на улицу.

«Новейшая разработка! Ткань Т-51!» - кричала реклама билборда, - «Костюмы ГАРДОС сделаны из инновационного синтетического волокна полифилум с минимальным добавлением хлопка. Защитите себя и близких от непогоды! ГАРДОС сделает любую прогулку незабываемой».

«Незабываемой! Это уж точно!» - подумал Джан, - «Мелким шрифтом на упаковке написано: «эффективно при одноразовом использовании». Остальное на свой страх и риск! Правда, некоторым и этого хватает – раз в год сходить на пикник или потусить с друзьями за пределами обитаемой зоны, показать какие они храбрые. А потом сложить на полку и пусть пылится».

Погода расстроилась, по куполам забарабанил дождь. Укрытые от осадков жилые зоны соединялись защищенными дорожками, напоминавшими нити надорванной ткани. В просветах меж ними город лилась вода, уходя сквозь специальные отводы под землю. Освещение было ярким. Реклама мелькала, порой неожиданно выскакивая из-за угла голограммой, как призрак, которого можно пройти насквозь. Кое-где купола были прозрачными. Но насладиться небом могли лишь жители престижных районов, гуляя по надземным паркам. Город был слишком застроен, небо взято в тиски и опасно скалилось сверху.

«Свобода выбора на Ру-Зон! Найдешь дешевле? Вернем разницу!» «Козырь в рукаве - Твой магазин одежды». «Голая наука. Не стесняйся быть в теме» «Узнать судьбу по номеру бенефициарного счета можно уже сейчас!»

Незаметно они подошли к припаркованному личному транспорту. Огни улиц отражались на гладкой поверхности покрытой смарт-полимерной пленкой, меняющей цвет в зависимости от освещения. Обтекаемый легкий корпус автомобиля из графенового композита безропотно ждал хозяйку.

Система защиты отсканировала чип, вшитый между большим и указательным пальцами Амайа. Логотип с крылышками на капоте приветственно моргнул, впуская в просторный салон. Джан помог скорректировать курс автопилота. Поднявшись от земли на полметра, машина тронулась в путь. Быстро замелькали дома.

- Скоро будем в месте, - сказала девушка. Джан отметил про себя, как двусмысленно звучит ее ошибка в предлоге.

Она достала из бардачка прорезиненной костюм и протянула доктору. «Такой сейчас не достать!», - удивился он, но вслух ничего не сказал.
Поездка с Амайа заняла не больше пятнадцати минут (в отличие от прошлого раза, когда Джан потратил весь день на дорогу туда-обратно, а после мучительно болели ноги). 

Лес не сильно изменился. Всё тот же хаос из стволов, поломанных и целых, гниющих и живых. Брошенный на произвол судьбы биомир выживал как умел. Ясени и березы уступили место осинам и елям, менее восприимчивым к злому дождю. Зверобой цвел вопреки всему, золотом устилая подлесок.

Дождь прекратился и сияло закатное солнце. Джан застыл, глядя в небо. Красная вспышка мелькнула перед глазами. Он моргнул.

- Разделимся, - предложила Амайа, - через час снова здесь, хорошо?
Он кивнул, направляясь вглубь леса по едва заметной тропинке. Усталость, в глазах рябь, мысли путаются. «Какие тебе нужны семена?», - звучит в голове голос.
- А какие сможешь достать? – спрашивает Джан у Фэнга.
- У тебя не хватит денег купить всё, что смогу достать, - контрабандист улыбается.

Они знают друг друга с детства, оба выросли в гетто для эмигрантов. Но удивительно, на сколько разной может быть судьба у людей. Джан прошел отбор и получил образование. Фэнга ждал завод и темный мир запутанных связей, благодаря которым можно было достать практически что угодно.

Аромат зверобоя удушливо сладок. В костюме жарко и Джан снимает верх, завязав рукава на поясе. В голове каша из разнородных фактов: «Повилика паразитическая тянется к стеблям томата, ориентируясь на запах... Горох слышит. Корни его направляются в сторону шума воды, даже если аудиозапись... Бокила трёхлистная «видит» форму соседних растений и подражает им». А гибриды, что вывел он сам? Почему не провел на них подобные тесты? Слишком зациклился на жизнестойкости образцов?

Красная вспышка. Едва заметная тропка исчезла.  Джан трет глаза понимая, что сбился с пути. В голове голос бабушки, тихо рассказывающей сказку: «Первородный хаос Хундун парил в пустоте не имея глаз, ноздрей, рта, ушей и лица. Был замкнут в себе и по-своему счастлив не видя, не слыша и не обоняя то, что происходит вокруг. Владыки же думали, он страдает. Семь дыр пробили в теле его, чтобы сделать подобным себе, даровать ощущения. Чувства захлестнули Хундун. Их было так много, что не в силах всё осознать он умер. Или думал, что умер, на самом же деле уснул.»
- Что дальше, Лаолао?
- Ничего. Он уснул, и ты спи.
- Но я же знаю, что есть что-то дальше…
И она продолжила:
- Во сне Хундун видел свет. Он знал когда солнце садится и встает, рос и тянул к нему листья. Всё чувствовал, но не мог передать словами. Люди его не слышали…
- Они его обижали?
- Да, но однажды он обретет голос и скажет им…
- Скажет что, Лаолао?
- Мне больно!
Капелька крови упала в траву. Джан поранил руку двигаясь в каком-то полусне. Вдалеке послышался шум. Повернувшись на звук, он увидел удаляющуюся спину Рахвалика. Обрадовавшись и не размышляя о том, как «поэт» оказался в лесу, догнал его и хлопнул по плечу. Мужчина обернулся, и Джан застыл в изумлении. Улыбаясь во весь рот, на него смотрел Фэнг:
- Нашел, что искал, доктор?
Послышался крик. Джан вспомнил про Амайа и ринулся к ней сквозь кусты. Девушка лежала на поляне без сознания. В поисках аптечки доктор вытряхнул на землю содержимое ее сумки. Зазвенели колбы с образцами растений. «Как странно… Зачем ей всё это?»
- А ты ещё не догадался? – голос Фэнга сочился ядом, - Она дурит тебя. Водит за нос…
- Что ты говоришь?!
- Зачем вы сюда пришли? – не унимался контрабандист.
- Ищем её знакомого…
- Никакого знакомого нет. Открой глаза наконец. Помнишь знак, по которому такие как я узнают друг друга? Я показывал тебе такой, помнишь?
Джан закатал левый рукав Амайа и похолодел от того, что увидел. Сбоку от запястья над локтевой костью была татуировка - ; «сила».
- Не благодари, - сказал Фэнг. Его лицо, одежда и руки светились в сгустившихся сумерках. Мгновение спустя образ исчез. Синяя вспышка. Джан очнулся на краю люминесцирующей поляны, которую сам когда-то посадил. 

ЭПИЛОГ

- У таких как я нет имени, - говорит Амайа. Голос её спокоен как озеро Товада средь гор. В душе бурлящий Уми Дзигоку «Морской Ад», - Нас никак не называют. Эквалис делают вид, что нас нет. Им выгодно продавать чужими руками то, что официально не могут…
Она глотнула воды.
- Театр - не только сцена. На приемах выведывать секреты. Информация тоже товар. Я раньше не знала.
Он обнял её за плечи. Несмотря на внутреннюю сталь Джан видел в ней девочку, сбежавшую когда-то из дома, отчаянно смелую, сильную, но хрупкую как Луншаньская ваза.
- Лес говорил со мной о боли. Он знает, что я чувствую внутри глубоко. Его боль тоже велика.
- Что он тебе показал?
- Моё детство в поместье. Там под куполом растения несвободны. Я была как они. Лес знает, что сбежала, но свободной все равно не стала. Не могу просто жить в мире. Лес тоже. Мир отравлен и дело не только в дожде.
Джан понимающе кивнул.
- А ещё показал мне её… занявшую мое место.
- На празднике во время пожара?
- Да. Ей сделали больно… из-за меня… - Гнев и стыд заструились слезой по щеке Амайа.
Джан попытался её успокоить, но девушка отстранилась, закрывая лицо руками.
Спустя какое-то время он осторожно произнес:
- Похоже лес обрел разум, новые гибриды повлияли на него. Что будет теперь я не знаю…  Расскажешь своим?
- Скажу, что не нашла ничего, - взяв себя в руки произнесла Амайа, - Он попросил дать время.
- Время для чего?
- Созреть семенам…
- А потом?
- Увезу их далеко…
Она закрыла глаза, плечи опустились под тяжестью невидимого груза.
- Он будет жить в другом месте, даже если его уничтожат здесь? – спросил Джан.
- Будет жить даже когда не станет никого из нас…
В окна отчаянно забарабанил дождь, будто готовый смыть человечество с лица земли.
- Хаос бессмертен, - задумчиво произнес доктор, вспоминая слова бабушкиной сказки.