Как я спал в гробу

    Рак у матери обнаружили слишком поздно, стадия уже была четвёртой, терминальной. Жизни маме дали врачи от силы два месяца, так оно и вышло, и всё это время я был рядом с ней. Последние недели она беспрерывно стонала и бредила, несмотря на морфий, который я ей колол. Есть она уже не могла, пила с трудом, руки, когда я менял простыни, сгибались в разные стороны - расплав костей, одно глазное яблоко было навыкате, метастазы были уже в мозгу. Мне было отчаянно жаль маму и вместе с тем я желал ей смерти, так она мучилась.
   Пока она была в сознании, я ставил ей песни тридцатых годов прошлого века. Последнее, что она слушала было «В парке Чаир распускаются розы».
То, что надежды нет, она знала и приняла это с мужеством. Узнав о неутешительном прогнозе, я, не сомневаясь, поделился с ней.
   Считал и считаю, что каждый имеет право знать, если возможно, о своём исходе.
Выслушав меня, Светлана, так её звали, сказала только:
   - Значит, звиздец котёнку!
    Когда мать окончательно ушла в предсмертный бред, я продолжал разговаривать с ней, будто она могла меня слышать и понимать. Странные эти были беседы. Несуразицы с одной стороны и новости с другой.
    Наконец, мама отмучилась, иначе не скажешь.
    Начались подготовки к похоронам.
    Всем этим занимался я.
    Отец горевал, но полагался во всём на меня. Сразу после смерти жены он подошёл ко мне и попросил морфий, «попробовать».
    Я отказал тогда.
    Сейчас бы дал, наверное.
    Вызов скорой помощи для констатации смерти, визит в похоронную контору. Жуликоватый, с бегающими глазками агент, А бывают другие у нас?
Три американские студентки (рядом Институт русского языка) в автобусе по дороге в агентство пытались завязать со мной знакомство, спрашивая, не разбойник ли я?
Что их навело на эту мысль, не знаю.
Может, мой дикий вид?
     Приезжал найденный через друзей отца бальзамировщик из Ясенево. Из известной государственной службы. Оказывается, люди и такой профессии им нужны.
Пришли подруги матери и принесли полмешка денег. Они обошли все квартиры в нашем доме и кто хотел и мог, скинулись на похороны.
   Привезли заказанный гроб.
   Он пах свежей сосной, был обит алой тканью снаружи и белоснежным атласом внутри.
   Покойница лежала на кровати, накрытая одеялом по шею. На лице была марля, пропитанная резко пахнущем формальдегидом. Но сладковатый запах тления уже чувствовался.
   Я посмотрел на гроб и мне пришло в голову проверить, удобно ли будет маме в гробу. Я не спал толком уже месяц, совершенно вымотался душевно, поэтому эта мысль не показалась мне странной.
   Открытый гроб стоял на полу, я забрался в него вытянулся, поёрзал немного, устраиваясь поудобнее и уснул. Спал я долго, навёрстывая часы и часы вынужденной бессонницы.
   Проснулся отдохнувшим.
   Перед тем, как крышку гроба забили гвоздями на кладбище, я поцеловал усопшую в лоб и шепнул ей в ухо:
   - Скоро увидимся, мама!