Неожиданное излечение

Глава 1.

За окнами Малой столовой нежились в лучах утреннего солнца цветники курдонера, легкий ветерок гладил листву фигурно подстриженных самшитовых кустов. Через час-другой солнце поднимется выше, сдвинется к югу и на узорный медово-коричный паркет лягут яркие теплые пятна, перечеркнутые тенью оконного переплета, заскользят по полу, сначала сокращаясь, потом вытягиваясь, взберутся на белую стену, а затем и вовсе улизнут наружу и растворятся в густеющих сумерках.

Королева Карронии Юнона вертела в пальцах тонкую двузубую вилочку, рассеянно следя, как ее сын бродит по комнате. Принц еще минут пять назад не выдержал и поднялся со стула, заявив, что ему надоело сидеть перед пустой тарелкой, и с тех пор успел постоять у окна, глядя, как садовники разравнивают гравий на дорожке, выглянуть за дверь, мимоходом обругав лакея, постоять у камина, взять с полки китайскую фарфоровую статуэтку и с отвращением поставить ее обратно, развернуть туда-сюда каминные часы, вернуться к столу, потом снова подойти к камину…

– Кларенс, не волнуйтесь и сядьте, – умоляюще сказала, наконец, королева. – Ваш отец вот-вот придет.

– Вы это и четверть часа назад говорили, – раздраженно ответил Кларенс. – Может быть, начнем без него?

– Как же мы можем? И не четверть часа, а… О, вот и вы! Доброе утро, дорогой.

– Доброе утро, – король Генрих Карронский вошел в Малую столовую быстрым шагом занятого человека и бросил рядом со своим прибором какие-то бумаги. – Кларенс.

Принц коротко поклонился отцу. Король сел.

– Подавайте.

Принц так спешил за стол, что придвигая стул, громко скрежетнул его ножками по паркету. Лакей разложил по тарелкам ломти толстого золотисто-белого омлета. Кларенс набросился на свою порцию так, словно голодал неделю.

– Боюсь, скоро тебе пригодятся хорошие манеры, Кларенс, – произнес король, орудуя ножом.

– Почему еще? – спросил принц, одним судорожным движением проглотив все, что было у него во рту.

– О, дорогой! – радостно воскликнула королева, – Адель?

– Да. Поэтому я и задержался. Она провела ночь в Обиссе и в середине дня должна прибыть сюда.

Принц замер с набитым ртом.

– Сегодня? – спросил он невнятно.

– Сегодня, – спокойно подтвердил король. – Буду тебе очень благодарен, если ты все же к ее приезду вспомнишь, чему тебя учили на уроках этикета.

– Генрих, вы так говорите, словно наш сын чудовищный невежа! – тут же ринулась на защиту принца королева.

– Пока нет. Но все к тому идет.

– Глупости!

– Вот именно, – подхватил принц. – У Альрика, например, вовсе никаких манер нет.

– Кларенс, не смейте так говорить! Генрих, она в самом деле будет сегодня?

Безмолвный лакей переменил тарелки и подал запеченную в сливках форель, спаржу и суп из петушиных гребешков. Четвертый прибор на столе так и оставался пустым.

Король с долей иронии посмотрел на взволнованную супругу.

– Ваше величество, с тех пор, как принцесса встретилась на границе с нашим эскортом, мы обмениваемся посланиями едва ли не ежедневно. Даты ее приезда вы добивались у меня несколько дней и с тех пор постоянно ее уточняете. Если Господь не нашлет на нас метель в начале лета и не разверзнет землю, ее высочество прибудет сегодня к обеду или чуть позже.

– Вы напрасно смеетесь надо мной, – чуть покраснев, возразила королева, – Я просто волнуюсь за…

– За прием в ее честь.

– И вовсе не прием, а свободный ужин с балом. А фейерверк вы, дражайший супруг, предложили сами. Но мне надо не забыть распорядиться, чтобы в покоях принцессы расставили цветы.

– Только не увлекайтесь, дорогая, пусть в саду тоже что-нибудь останется.

– Можете не сомневаться. О, Альрик! Доброе утро.

Двадцатитрехлетний, на год младше Кларенса, князь Баррингена еще ребенком осиротел, был взят под опеку карронской королевской четой и поэтому большую часть жизни провел при дворе короля Генриха и королевы Юноны. К завтраку он опять опоздал.

Принц Кларенс, пока его кузен обходил стол, быстро состроил в его сторону гримасу.

Альрик рассеянно улыбался.

– Доброе утро, госпожа королева, – он вытянул из утреннего чепца своей троюродной тетки тонкую шпильку. – Доброе утро, господин король, – рука, прижатая к сердцу и на миг склоненная голова. – Хорошо выглядишь, Кларенс.

Вместо того, чтобы сесть на свое место за столом, он подхватил фарфоровую вазу с фруктами и удалился с ней к окну, воткнул между рамами похищенную шпильку и уселся на подоконник, покачивая ногой.

– Князь, идите к нам, за стол, – позвал король, по-видимому, ничуть не удивленный таким поведением.

– Благодарю вас, – отозвался Альрик, не двигаясь с места, и принялся перебирать в вазе оранжерейные персики.

– Ох, – брови королевы жалостливо приподнялись, – Кажется, он опять…

– Пап, слушай, – Кларенс оглянулся на кузена и наклонился к отцу, – Может, пусть он пару деньков у себя посидит? Еще выкинет что-нибудь…

Быстрый косой взгляд, который Альрик, вроде бы занятый кистью винограда, бросил на принца, остался никем не замеченным.

– Меня больше заботит, как бы ты ничего не выкинул, – сухо ответил король, подбирая с тарелки остатки форели. – С тебя станется.

С принца можно было лепить статую искреннего и праведного негодования. Альрик поднял голову и равнодушно спросил:

– Я пропустил что-то, кроме рыбы?

– Сегодня приезжает моя невеста, – кисло отозвался Кларенс, опередив и отца, и мать.

– А… – не менее равнодушно произнес князь. – Совет да любовь.

Принц с шипением выдохнул.


– Ленесс, почему мы остановились?

Голос был девичий, громкий и, пожалуй, чуточку пронзительный. Совсем чуточку, ровно настолько, чтобы придворные льстецы могли сравнивать его с флейтой, снабжая такими эпитетами, как «серебристый» и «проникновенный».

– Видна Каймира, ваше высочество, – гофмаршал малого двора – именно такое звание носил барон Ленесс – низко поклонился золоченой дверце кареты.

Нетерпеливая тонкая рука отдернула лишь чуть отогнутую до того бархатную занавеску:

– Где же? Я ничего не вижу!

Ленесс поклонился еще ниже, сумев не потерять при этом равновесия:

– Если ваше высочество соблаговолит выйти из кареты…

– Так помогите мне!

Лакей открыл дверцу кареты, гофмаршал подал руку, и принцесса ступила на истоптанную траву обочины.

Дорога впереди спускалась длинным пологим склоном, потом взбиралась на невысокую гряду холмов, потом снова спускалась к реке, течение которой и оседлала столица Карронии. С опушки леса, из которого только что выехал кортеж, хорошо было видно вознесшийся над городом собор и старинный замок на скалистой излучине противоположного берега, а также высокую башню ратуши.

– Слава Пречистой Деве, – чуть язвительно произнесла принцесса, поворачиваясь к Ленессу. – Доехали. Мне страшно наскучила дорожная жизнь. Пошлите кого-нибудь предупредить его карронское величество о том, что мы здесь, и распорядитесь о кофе. О том, что сегодня когда-то был завтрак, я уже и забыла.

– О, ваше высочество, обедать вы будете уже в королевском дворце.

– Скорее – ужинать, – вздохнула принцесса. – Плетемся, как улитки. Поторопитесь, Ленесс.

Когда мимо кареты галопом промчался верховой, принцесса снова вздохнула и, отпустив занавеску, откинулась на кожаные подушки. И почему весь кортеж не может двигаться с такой вот скоростью? Наверняка тот гонец, которого она отправила в королевский дворец перед завтраком, давно уже добрался до столицы. А они только-только на открытое место выехали…


Кортеж принцессы миновал предместья и въехал в городские ворота в четвертом часу пополудни. Загрохотали по мостовой колеса, зацокали подковы, а верховые впереди принялись покрикивать: «Дорогу! Дорогу ее высочеству!» По краю улицы толпились любопытные, высовывались из окон – каким-то неведомым образом слух о том, что едет невеста наследного принца, успел облететь людей.

– Добро пожаловать, принцесса!

– Счастья вам!

– Добро пожаловать!

Краснощекая дебелая женщина в чепце, бесстрашно перегнувшись через подоконник, бросила на улицу горсть пшена, словно приветствуя идущих от алтаря новобрачных. Принцесса вежливо улыбалась толпе из оконца кареты, иногда взмахивая рукой или милостиво склоняя голову. Ручная обезьянка вспрыгнула Адели на колени и принялась строить рожицы в окошко – хозяйка, не глядя, столкнула ее на пол. Зверек возмущенно заверещал и попытался снова вскарабкаться по пышной, расшитой бантами, юбке, но его вовремя перехватила фрейлина.

Кортеж медленно продвигался по улицам. Впереди ехали три всадника из карронского эскорта, раздвигая толпу, за ними в экипаже церемониймейстер малого двора и обер-гофмейстрина, затем огромная раззолоченная карета принцессы, сопровождаемая верховыми. У дверцы гарцевал, горделиво выпрямившись в седле, глава эскорта – герцог Детклейн, младший брат короля Генриха. Время от времени он склонялся к принцессе, дабы обратить ее внимание на очередную достопримечательность. Следом катил еще десяток экипажей с фрейлинами, багажом и приданым.

Проплыли мимо ратуша, рынок, огромное здание королевского суда, Новый театр, десяток часовен и несколько церквей. Изогнул широкую спину мост через Садовый канал. Рядом с процессией бежали мальчишки, зеваки махали руками и кричали. Принцесса улыбалась.

Слава Богу, вот и дворец… Карета, с хрустом приминая колесами гравий, прокатила подъездной аллеей и остановилась перед широким портиком. Детклейн подал руку и помог принцессе выйти из экипажа.

– Это король? – тихо спросила Адель, не отрывая взгляда от группки людей у входа.

– Да, впереди.

– А принц?

– Его вы увидите на вечернем рауте.

– Что ж… – принцесса положила ладонь на запястье Детклейна и вместе с ним, горделиво вскинув голову, стала подниматься по ступеням.


Принц с недовольной гримасой отошел от окна.

– Ничего не видно, Габриэль. Чертова балюстрада все загораживает.

– Позвольте, я посмотрю, ваше высочество, – с готовностью предложил его наперсник и приятель по развлечениям, молодой граф Габриэль Камманн.

– Поздно, они уже вошли.

– Так или иначе, скоро вы все равно ее увидите, ваше высочество, – утешающе заметил Камманн.

– Да, через… – взгляд на эмалевый циферблат карманных часов, – ого, через три часа. По крайней мере, насколько я успел рассмотреть, она не горбатая и не хромая.

– Но вы же видели ее портрет.

– Портрет! Скажи, Габриэль, можно верить придворным художникам?

– Зависит от модели, ваше высочество, – многозначительно произнес граф.

На губах принца заиграла самодовольная улыбка. Ему-то художники не льстили: Кларенс был красив и отлично об этом знал.


Королевский дворец сиял, сверкал и переливался, словно хрустальная люстра с десятками тысяч подвесок. У трехэтажного зелено-золотистого здания в стиле позднего итальянского барокко светились высокие окна с раздвинутыми шторами, на ступенях крыльца в огромных, ростом со взрослого человека, шандалах горели длинные толстые свечи, заливая теплым светом колоннаду портика, вдоль аллей курдонера россыпью светлячков лучились накрытые колпачками из цветного стекла светильники – желтые, красные, голубые и лиловые, словно сама ночь обронила на землю свое звездное ожерелье. Свечи были запрятаны даже в прихотливых узорах ограды, превращая ее в усыпанное огненными бриллиантами кружево.

Королевский дворец сиял и казалось, что никакая иллюминация не способна превзойти сегодняшнюю, а ведь предстояла еще свадьба.

Свадьба… Свадьба! Ее белоснежный отсвет падал на нынешнее торжество, превращая званый вечер в честь прибытия иностранной принцессы в нечто большее, наполнял его терпким привкусом ожидания и предзнаменований. Ведь даже династический союз – все равно союз. Союз если не двух сердец, не двух душ, то все же двух жизней, сворачивающих с прежнего привычного русла в непредсказуемое будущее.

Парка скоро совьет две нити в одну, а пока она заглянула через порог, усмехнулась и ушла. На время.

– Его величество Генрих Карронский и ее высочество принцесса Адель София Юлия Нойленская!

Присутствующие, все без изъятия, обернулись к дверям. Принц, беседовавший с матерью, замолк на полуслове и жадно впился взглядом в невесту.

Рядом с королем принцесса казалась совсем невысокой. Она была в фисташкового цвета платье, собранном фалдами над светло-зеленой нижней юбкой и украшенном темно-синими лентами и бантами. На шее, в ушах, в волосах поблескивал сапфировый гарнитур в тон отделке. Король под руку вел гостью к принцу. А у того на лице все явственнее проступало разочарование.

Увы, придворный художник Адели все же польстил. Слабо напудренные по нойленской моде локоны, золотистые на портрете, оказались рыжеватыми, глаза живописец увеличил, а нос укоротил. Да и губы напоминали лук Эрота лишь отдаленно.

– Позвольте представить вам, моя дорогая принцесса, – король мельком взглянул на сына и тот, правильно истолковав этот взгляд, поспешно придал лицу подобающее выражение, – принца Кларенса Франциска Карла Карронского, моего сына, наследника и вашего жениха.

Все так же не поднимая глаз, принцесса плавно опустилась в реверансе и лишь выпрямившись, вскинула ресницы. Она успела заметить на лице принца призрак торопливо разогнанной тени, но только на мгновение – потому что принц, в свою очередь, склонился в галантнейшем поклоне.

– Это счастье для меня, принцесса, – произнес он. Кларенс не способен был забыться настолько, чтобы разучиться говорить дамам любезности.

– Я тоже очень рада вас видеть, – бесцветно отозвалась Адель.

Король со значением взглянул на сына и повел его невесту дальше. Принц проводил их взглядом, далеким от восхищения.

– Не очень повезло, верно, ваше высочество? – пробормотал сзади неотлучный Габриэль.

– Ничего, – не оборачиваясь, ответил принц. – Она не единственная женщина в мире, а женитьба – не повод отказываться от удовольствий.

Камманн заговорщицки хмыкнул.

Король неторопливо вел принцессу Адель по залу, представляя ей придворных.

– Смотри-ка, – прошептал принц приятелю. – Интересно, что Альрик отмочит…

Король остановился, знакомя свою будущую сноху с князем Баррингеном. Кларенс заухмылялся, а затем разочарованно протянул:

– Эх, черт, кажется, он ничего такого не сказал. Видел бы ты его за завтраком, Габриэль… Вот была умора!

– Ей-богу, ваше высочество, когда князь выздоровеет, всем нам станет скучнее.

– Не очень-то забывайтесь, граф, он все-таки мой кузен и отцовский подопечный, но, – тут Кларенс опять ухмыльнулся, – развлечений станет меньше.

Нет, Кларенс не трогал кузена, но поведение князя Баррингена очень часто служило поводом для зубоскальства принца и его приятелей, заглазно упражнявшихся в остроумии.

– Как вы думаете, ваше высочество, он все-таки выздоровеет когда-нибудь?

– Откуда мне знать? – дернул плечом принц. – Этого даже лучшие врачи сказать не смогли.


Свободные ужины совсем недавно вошли в моду при карронском дворе, который заимствовал их из Нойлена. Это было нечто среднее между обычной парадной трапезой и фуршетом. От последнего он отличался тем, что после закусок все же подавали горячее, а от первой – непринужденностью обстановки. В Большой столовой у стен расставили столики, сервированные на четыре-шесть персон, с закусками и вином, украшенные цветами и бумажными гирляндами. Рассаживались гости – и в этом-то заключалась соль – сами, куда и с кем хотели. Некоторые не садились – прогуливались с тарелкой по залу, обменивались приветствиями со знакомыми, останавливались поболтать, или подсаживались к друзьям, а затем опять вставали и переходили за другой стол. На таких ужинах и после них рождалось необыкновенное количество сплетен.

Королева с умыслом запланировала именно свободный ужин, считая, что так гостье будет легче познакомиться со всеми и освоиться в новой стране. Для этого она усадила принцессу за свой стол и усердно опекала, болтая так много, что почти забывала есть.

– А с герцогом Детклейном вы знакомы, дорогая? Ну что я говорю, он же вас сопровождал. Герцог приходится мне вдвойне родней – и по мужу, и по матери. Королева Луиза, вторая жена моего свекра и мачеха моего мужа, была моей троюродной… или четвероюродной… Одним словом, наши прапрабабки были сестрами.

– Королева Луиза и с нашей семьей состояла в родстве, – вежливо ответила Адель.

– Да-да, по мужской линии, а с нашей – по женской. Попробуйте паштет, дорогая, он очень вкусный. Жаль, что герцогиня Мейлетт не смогла быть – это чудеснейшая женщина, я вас обязательно познакомлю. У нее по матери, вы знаете, есть нойленская родня.

Король, в противоположность супруге, молча ел, изредка поглядывая то на столик королевы, то на сына, который, не усидев рядом с отцом, перемещался по залу. Впрочем, многие гости были на ногах, особенно молодежь, так что принцу было с кем перекинуться словечком.

Подали последнюю перемену горячего. Король пригубил вина, снова обвел взглядом столовую, слегка нахмурился и приподнял руку. Клемент Венвисс, которого при дворе прозвали «королевской тенью», всегда сопровождавший его величество на людях, держась позади, чтобы не слишком привлекать к себе внимание, тут же наклонился.

– Кто эта девица?

Венвисс проследил за королевским взглядом. На мягкой банкетке у окна сидели Кларенс и темноволосая девушка с безукоризненно очерченным лицом и прекрасными выразительными глазами. Принц, белозубо улыбаясь, что-то говорил, доверительно наклоняясь к собеседнице.

– Одна из фрейлин принцессы Адели. Некая Мария де Сильве. Род знатный, но весьма обедневший.

– Идиот, – процедил король. Венвисс не шелохнулся. Королевские слова относились не к нему. – Пригласите его ко мне.

Венвисс коротко поклонился и начал распрямляться. Повелительный жест короля заставил его снова нагнуться.

– А фрейлине… в наказание сосватайте в собеседники Альрика.

Оба они взглянули в сторону королевского подопечного. Тот давно перестал есть, симметрично разложил на тарелке столовые приборы и сосредоточенно лепил из хлебного мякиша шарики, которыми выкладывал на камчатной скатерти сложный узор.

Венвисс поклонился вторично и пошел вдоль стены за спинами сидящих. Вот он наклонился к Альрику. Тот поднял голову со своей обычной рассеянной улыбкой. Венвисс что-то прошептал и указал на принца и его собеседницу. Альрик с готовностью встал и собрал со стола в ладонь свои шарики. Король поморщился.

Подойдя к принцу, Венвисс с поклоном позвал:

– Ваше высочество!

Принц вздрогнул:

– А, это ты… Что за привычка подкрадываться. Чего тебе?

– Его величество желает с вами поговорить.

– Передай, я занят.

– Его величество настаивает.

Принц поглядел на отца. Тот постучал указательным пальцем по скатерти рядом с собой.

– Хорошо, – проворчал он, – Извините, сударыня, что покидаю вас. Не скучайте.

И он нарочито неторопливо удалился.

Венвисс повернулся к фрейлине:

– Похитив одного собеседника, я оставляю вам другого. Его светлость князь Баррингенский Альрик. Мария де Сильве. Имею честь.

Кивнув обоим, он ушел вслед за принцем. Мария де Сильве проводила его задумчивым взглядом и с вежливой улыбкой повернулась к его светлости. Альрик сел рядом с ней на банкетку, вытащил из кулака хлебный шарик и церемонно предложил даме. Та растерянно взяла. Второй такой же шарик Альрик без тени смущения сунул в рот.

– Вы давно в Каймире, сударыня?


Король встретил сына дружеской улыбкой, которая не сулила тому ничего хорошего, но принц, нимало не смущаясь, упал на свой стул по левую руку короля и потянулся к полупустому бокалу.

– Что случилось-то?

– Ты понимаешь, что творишь? – вполголоса осведомился отец.

– А что я творю?

– На глазах у невесты флиртуешь с ее же фрейлиной. Ты хочешь расстроить свадьбу?

Принц замялся.

– Ну?

– Нет.

– Тогда будь добр, иди к принцессе Адели и разыгрывай из себя нежного и заботливого жениха. Со всем старанием.

Со стороны казалось, что отец и сын дружески беседуют.

– Шутишь, отец! – возмутился принц, – Ты посмотри на нее – страшна, как смертный грех!

– Это к делу не относится.

– Как же, не относится!

Король несильно хлопнул ладонью по столу.

– Хоть раз в жизни подумай не чреслами, а тем, что выше! Мне нужно, чтобы эта свадьба состоялась. А когда герцогство Мерсейское присоединится к нашим землям, вот тогда можешь поить своего коня, где захочешь. Хоть каждую ночь.

Принц обиженно насупился и посмотрел туда, где сидела вожделенная, но запретная красавица.

– Полудурок, похоже, неплохо ее развлекает. Вон как смеются.

– В самом деле? – удивился король. Он тоже взглянул на пару на банкетке.

Альрик что-то рассказывал девушке, и та от всей души смеялась. Альрик тоже улыбался, вполне здоровой и осмысленной улыбкой, какую король нечасто видел у своего подопечного. Правда, между разговором Альрик то и дело рассеянно бросал в рот свои хлебные шарики.

– Похоже, у него опять просветление. Интересно, – пробормотал под нос король, – Оч-чень интересно.

Принц не слышал его слов.

– Наверное, объясняет ей, что коровы не летают только потому, что рогами за небо цепляются. Полоумный!

– Кларенс! Сколько тебе говорить?

– Ладно, ладно, – скривился принц, – мой драгоценный кузен, просто светоч разума, – он помолчал, – а вообще-то ты прав, отец.

Король удивленно поднял брови.

– В самом деле, не стоит вольничать на глазах у принцессы. Может взревновать, и отошлет Марию от двора.

Король вздохнул.

– Так что до свадьбы я буду вести себя как примерный мальчик, – пообещал принц, – хоть и не хочется упускать такую красотку.

– А мы ее оставим при дворе, – рассеянно произнес король, продолжая наблюдать за князем. – Выдадим замуж… Например, за Альрика…

Принц снова возмутился:

– Что?! Отдавать Полудурку такую красотку! Женил бы его лучше на Адели!

Он замолчал.

– Хотя нет, отец, ты опять прав. Тогда Адель не сможет ее отослать. А мой добренький придурковатый кузен, конечно же, не будет возражать, если я решу приволокнуться за его женой.

– Хватит. Иди к невесте.

Принц поставил бокал, ослепительно улыбнулся всем сразу и никому в отдельности и направился к нареченной.

– Я иногда думаю, кто же из них слабоумный, – тихо сказал король ему вслед. Он кивком подозвал церемониймейстера. – Объявляйте фейерверк.


– Фейерверк! – воскликнула Мария, даже не дослушав объявления.

– Ему потом до конца жизни припоминали этот случай, – быстро досказал Альрик. – Да. Вам нравятся фейерверки?

– Очень! – взволнованно призналась девушка. – Пойдемте?

Она нетерпеливо поднялась с банкетки.

– Пойдемте, – весело согласился Альрик.

Король под руку с королевой и принц с принцессой чинно проследовали на широкую террасу, обращенную в парк. Пользуясь тем, что согласно этикету придворные расступались перед князем Баррингеном, Альрик ловко проложил дорогу в толпе, скопившейся перед тремя французскими окнами, заговорщицки взглянул на спутницу и поманил ее в сторону. Мария замялась.

Она думала, что они просто подойдут к самой балюстраде, как обе пары – супружеская и почти супружеская, но у князя, кажется, на уме было что-то другое.

– Ну же, сударыня?

Мария решилась. Они спустились по короткой полукруглой лестнице и, сделав несколько шагов влево, опять поднялись по ступенькам на небольшую боковую терраску, расположенную чуть ниже главной. Альрик усадил фрейлину на широкую мраморную скамью. Прочие гости так и толпились возле королевской семьи, никто не последовал их примеру.

В парке было темно и прохладно. Цветные фонарики вдоль дорожек сияли, как светлячки, ничего не освещая. Смутно белели в темноте статуи, раскрытые венчики ночных цветов источали нежный аромат.

– Отсюда вам все будет видно лучше, – глухо сказал Альрик, и Мария обернулась к нему, удивленная переменой тона. Князь стоял спиной к освещенным окнам дворца, и девушка плохо различала его лицо, но появившееся на нем странное, напряженное и замкнутое, выражение она разглядела.

– После фейерверка будет бал. Желаю вам приятно провести время.

– Куда же вы? А фейерверк? – Мария умоляюще протянула ему руку.

Альрик уже начал отворачиваться к лестнице, но остановился и на мгновение оперся на львиноголовый подлокотник скамьи.

– Я их уже много видел, – он помедлил и легонько сжал ее пальцы. – Вам будут говорить, что я безумен… но вы не верьте.

Зашипела, рассыпаясь огненными бабочками, первая ракета. Альрик коротко поклонился и ушел. Вспышки участились, одна за другой заливая парк разноцветным светом – белым, синим, красным, выхватывая из сумрака статуи и куртины.
Он шел напрямик через лужайки, на ходу развязывая батистовый шейный платок.
Небо дышало ночной прохладой, журчал недалеко фонтан, воздух был слаще игры придворных музыкантов и ароматнее духов принцессы. Альрик тихо чертыхался сквозь зубы. Что это на него нашло, ведь едва все не испортил. Слава богу, что вовремя спохватился.

В вышине за его спиной набирал силу фейерверк. Цветные огни то взлетали как бабочки, то осыпались золотым дождем, вспыхивали, как звезды и разлетались пушинками одуванчиков. Внизу в парке с треском и шипением закрутились огненные колеса, фонтанами забили белые искры и, наконец, ярко вспыхнула вся праздничная иллюминация.

Он вошел в низкую боковую дверь, через две ступеньки взлетел по лестнице. Небрежно скомканный шейный платок свисал из кармана. Может быть, ему и встретился кто-нибудь в коридорах. Альрик не помнил. Неважно.

Он запер дверь на ключ, подошел к высокому зеркалу в раме черного дерева и прижался лбом к гладкому прохладному стеклу. Как удивился бы король, увидь он сейчас своего подопечного! Альрик чуть повернул голову вправо, затем влево, остужая виски, отодвинулся и взглянул на себя. Из-за ясного стекла на него смотрел взъерошенный юноша с непонятным выражением в глазах. Он с омерзением согнал с лица привычную гримасу. Напряжение, которое заставило его сбежать, пока не поздно, к себе в апартаменты, внезапно куда-то исчезло, оставив усталость в душе и вялость в движениях.

Альрик заглянул в комнатку своего единственного слуги. Старик спал в большом кресле, свесив голову на грудь. Хозяин не стал его будить, тихо прикрыл дверь и прошел в кабинет, медленно стягивая кафтан, который затем был небрежно брошен на гобеленовое сиденье дивана. Зажег свечи на письменном столе и некоторое время оцепенело смотрел на нежные, трепещущие лепестки пламени. Небо за окном вспыхивало, словно во время грозы, огнями невидимого фейерверка.
Случайно задев рукой, Альрик опрокинул пресс-папье, вздрогнул и заставил себя очнуться.

Так и в самом деле недолго сойти с ума.

Он задернул тяжелые шторы на окнах, зажег еще свечей и не поленился сходить проверить, надежно ли заперта дверь. Если бы кто-нибудь застал князя за тем занятием, которому он собирался предаться, это могло стоить Альрику жизни.

По комнате плавали тени, порожденные колебаниями пламени. Смутный свет выхватывал из полумрака отдельные предметы: то блеснет на циферблате каминных часов, то отразится в стеклянных дверцах книжного шкафа, то положит теплый мазок на лакированную ручку дивана, окрашивая комнату в мягкие рембрандтовские тона.
Альрик приподнял диван и вытащил из-под гнутой ножки край пушистого ковра. О тайнике в его покоях не знал никто – по крайней мере, он на это надеялся. Он отыскал нужную плашку, и та послушно встала на ребро, открывая небольшое отверстие. Запустив туда руку, Альрик на ощупь нажал. Тихо щелкнула пружина и на полу под ковром, совсем в другом месте, вырос бугор. Альрик навел у дивана порядок и отвернул ковер. Паркет в этом месте раскрылся, как дверцы шкафчика, повернувшись на тщательно запрятанных петлях.

Альрик выпрямился.

Толстая книга в темном потертом переплете. Когда Альрик положил ее на стол, в мерцании свечей блеснули золотом буквы на обложке: «Наставления в фехтовальном мастерстве, особливо для тех, кто желает редкими приемами овладеть, предназначенные, писанные мастером Флоренсом Витти в Ованце для герцога Реми Пуартена». Книгу эту Альрик полгода назад украл в библиотеке и, спрятав под полой, вынес в свои покои. Он не обольщался: для того, чтобы преуспеть в фехтовании, мало одного только руководства, желания и тайных занятий. Но он возьмет все, что в его положении только можно взять.

Альрик раскрыл книгу и погрузился в магию финтов и отскоков, терций и декстеров.

А в Агатовой зале блистал и кружился бал. Королевский оркестр в этот вечер превзошел самого себя. Никогда еще музыканты не играли так дружно и слаженно, так чисто и сладко. Музыка то взмывала птицей к расписному потолку, то затухала нежным диминуэндо, то усиливалась вновь, разрасталась, заполняя собой залу, низвергалась хрустальными струями горного водопада.

Пары чинно плыли в менуэте по навощенному узорному паркету, расходились и сходились вновь, кавалеры кланялись, а дамы приседали в глубоких реверансах, с притворной скромностью опуская ресницы. Открывали бал королевская чета и принц со своей нареченной. Следует отдать принцессе должное: она прекрасно танцевала, хотя это и не примирило Кларенса с недостатками ее внешности. Однако, выполняя данное отцу и государю слово, принц исправно ухаживал за невестой, был галантен, шутил и рассыпал комплименты. Два или три раза он досадливо взглянул в ту сторону, где как пчелы у цветов увивались вокруг принцессиных фрейлин кавалеры. Принцесса, впрочем, этого не заметила.

Заметил это кое-кто другой. «Королевская тень» не танцевал, а стоял у стены, окидывая залу и танцующих рассеянно-равнодушным взором. На него никто не обращал внимания: хозяева – в силу привычки, гости – потому, что вокруг было множество куда более интересных объектов. Лишь принцесса, однажды почувствовав на себе этот взгляд, зябко повела плечами и спросила жениха:

– Кто это?

– Где?

– Там, у стены…

Принц вытянул шею:

– Ах, этот… Телохранитель отца.

– Он так смотрит…

– Не обращайте внимания, дорогая, – новое па развернуло их спиной к предмету разговора. – Он на каждом бале вот так торчит у стенки и никогда не танцует. Долг службы, сами понимаете.

Мария де Сильве, как и ее повелительница, из-за отсутствия внимания не страдала, но если за принцессой ухаживал один только принц Кларенс, то у Марии было не менее пяти кавалеров одновременно, и все они наперебой изощрялись в галантности. Когда же фрейлина уронила вышитый платочек, два молодых аристократа, ринувшиеся поднять его, чуть не столкнулись лбами, и менее удачливый, выпрямляясь, прожег соперника яростным взглядом. Кто знает, возможно, дело дошло бы и до поединка, если бы не Мария. Она поблагодарила их со столь сердечной улыбкой, что несостоявшиеся соперники мгновенно растаяли.

Конечно же, она совсем забыла о своем странном собеседнике за обедом, но вечером ей о нем напомнила принцесса.


– «Прочь от меня! – вскричал монах, и Эммелина, заливаясь слезами, выбежала из церкви», – Мария перевернула страницу. – «Глава двенадцатая»…

– Осторожней, Селли, дергаешь!

– Простите, ваше высочество, – камеристка сделала реверанс, не переставая при этом расчесывать волосы принцессы.

Адель в пеньюаре, наброшенном поверх нижнего платья, сидела перед зеркалом в окружении вынутых из сложной прически золоченых шпилек, серебряных расчесок, флаконов, баночек и папильоток, ждавших, пока наступит их очередь. За ее спиной болтали и хихикали фрейлины. Мария, все еще в бальном платье, устроилась в стороне, на низкой скамеечке, в озере шелка и кружева, а на ее коленях покоилась раскрытая книга.

– «Усадьба Манолетто, о которой читатель уже наслышан, стояла на высоком холме, с которого открывался превосходный вид на окрестные луга и серебряную ленту реки. Старые тенистые ивы склоняли ветви над прохладной водой, окуная в нее свои длинные зеленые пальцы».

– Я слышала, Маргерита, – не обращая внимания на чтение, говорила Адель фрейлине, – что в свадебном уборе, который король пришлет мне перед венчанием, есть ожерелье, которое передается в роду Алленберов уже двести лет. В нем сто двадцать семь алмазов. Хорошо, что мама подарила мне свой браслет, можно будет надеть его к ожерелью.

Мария невольно подняла голову, слушая, что говорит ее повелительница, и забыв о лежащем на коленях романе. Принцесса встретилась в зеркале взглядом со своей фрейлиной, и та поспешно опустила глаза на страницу.

– Возьми конфету, Беа, это мне принц прислал. Мария, да оставь эту скучную книгу, я все равно сейчас не могу думать о монахах и усадьбах. Лучше тоже попробуй.

– Благодарю вас, ваше высочество, – Мария подошла к туалетному столику, выбрала из расписной коробочки конфету и вернулась на скамеечку. Книгу она положила рядом, на пол.

– Признаться, я боялась, что художник принцу польстил, – Адель задумчиво рассматривала марципановое сердечко. – Но Кларенс оказался еще красивее, чем на портрете. Тебе понравился принц, Мария?

Этот невинный вопрос на самом деле был весьма опасен.

– Его высочество очень любезен и галантен, – осторожно начала Мария. – И прекрасно танцует, вы изумительно смотрелись вдвоем на балу.

Капелька лести, а также напоминание о лучших часах вечера возымели нужное действие – взгляд принцессы слегка затуманился, а губы тронула мимолетная улыбка. Адель сразу же забыла о предосудительном поведении своей фрейлины и унеслась мыслью в Агатовую залу, к плавному кружению танца и ослепительной улыбке жениха. Даже при том, что принцесса Адель вряд ли обманывалась относительно истинных чувств своего нареченного.

Какая-то причудливая смена мысли заставила Адель благодушно спросить:

– А куда исчез твой первый кавалер? Я не разглядела, кто это был?

– Первый?

– Да, вы разговаривали перед фейерверком.

– О… Ваше высочество, это был князь Альрик. Он, кажется, не захотел смотреть фейерверк и ушел.

– А, вот как! – тон принцессы заметно изменился. – Да… Кларенс говорил мне о нем. Будто бы князь совершенно безумен, – она выжидательно посмотрела в зеркало на фрейлину.

Та колебалась.

– Не знаю, ваше высочество. Он показался мне странным… сначала.

– А потом?

– Потом… Нет, не знаю. Князь и правда странно себя ведет.

– А я слышала, – весело вмешалась Беатриса, – что он уже почти два года не в себе. Его лечили целых полгода лучшие королевские врачи, а потом король распорядился оставить князя в покое. Король ведь его опекун.

– Да, это я знаю, – небрежно уронила Адель. – После смерти родителей и до совершеннолетия. У тебя необыкновенная способность собирать сплетни, Беатриса.

– Простите, ваше высочество, – пролепетала белокурая фрейлина.

Адель рассмеялась:

– Иногда такое умение бывает полезным, Беа, само собой, до тех пор, пока ты будешь помнить, с кем и о ком можно сплетничать.

– О, ваше высочество! Конечно!

– То-то. И о чем же вы разговаривали, Мария?

Фрейлина слегка пожала плечами.

– О приемах. О дворцах. О чем-то еще, я уже не помню.

– Стало быть, ничего интересного, – заключила принцесса, отворачиваясь и вставая. – Тебе следовало бы поучиться у Беатрисы, как вести беседу. Можешь идти, Мария.

– Благодарю вас, ваше высочество, – Мария присела и выскользнула за порог.

Ей вдруг вспомнились странные слова.

«Вам будут говорить, что я безумен… но вы не верьте».


Старый Франк проснулся и поспешно выбрался из кресла.

Половина первого! Он ведь хотел немного отдохнуть, минут десять, и… уснул. А если его светлость уже вернулся, а встретить его было некому?

За последние полтора года, за время душевной болезни его светлости, личный двор князя Баррингена, и без того немногочисленный, почти растаял. Франк не переставал сердиться этому. Бестолочь, дурачье! Нынешняя молодежь, никакого понятия о верности. Сам Франк служил еще отцу его светлости, и будет служить князю и дальше – пока ноги держат. А эти… Прощелыги!

Франк прошел приемную, заглянул в гостиную, кабинет. Так и есть. Его светлость уже вернулся. Какой стыд, а он все проспал. Камердинер поднял с дивана расшитый кафтан, бережно расправил и повесил на спинку стула с тем, чтобы потом убрать в шкаф. Спальня…

Франк расстроился еще больше, увидев на неразобранной кровати, поверх покрывала, неподвижно лежащего хозяина. Кажется, его светлость так и уснул одетым, только разулся. Одна блестящая бальная туфля упала набок. Спит? Или нет? Трудно сказать, лежит не шелохнется, но вряд ли он мог уснуть в такой позе: одна рука закинута за голову, а вторая, сжатая в кулак, лежит на груди. Да и свеча у изголовья не задута. Франк нерешительно подошел к кровати, кашлянул и позвал шепотом:

– Ваша светлость…

Если он все же спит, шепот его не разбудит.

– Я не сплю, Франк, – не открывая глаз, устало отозвался Альрик. – Иди, я сам потом разденусь.

– Позвольте, я хотя бы халат подам и грелку принесу, – жалобно попросил старик.

– Ничего не надо. Иди.

Франк переступил с ноги на ногу, придвинул ближе домашние туфли, подобрал бальные и на цыпочках вышел.

Он всей душой жалел своего господина. Такой был веселый, ласковый молодой человек, загляденье, а ведь осиротел еще ребенком. Родителей прямо на глазах убили. Да беда одна не ходит, ни с того ни с сего повредился умом. А какой был кавалер… Старый князь бы порадовался…

Альрик выждал немного после ухода Франка и медленно раскрыл правую ладонь. Мягко блеснуло золото овального медальона. Некоторое время Альрик бездумно гладил подушечкой большого пальца чеканные завитки узора, затем нащупал сбоку застежку.
Слегка подпружиненная крышечка с привычной готовностью отщелкнулась. Да, вещи – не люди, они не предадут.

В медальоне прятались две миниатюры на слоновой кости. Два портрета, заказанные родителями двадцать три года назад итальянскому художнику по случаю рождения третьего ребенка. Альрик молча смотрел на нарисованные лица.

Фердинанд, князь Барринген. Ему здесь тридцать лет. Военный мундир – он очень шел отцу, хорошо гармонируя с энергичным лицом и решительным взглядом. Шелковая лента через плечо, виден краешек орденской звезды. Отец очень редко проигрывал сражения – сколько их было в его жизни? Семь, кажется, или девять… А вот политикой он интересовался меньше, для него это была необходимая, но нелюбимая обязанность.
По ободку миниатюры шла гирлянда из листьев дуба и сосновых веток. Стойкость. Отвага. Альрик помнил, как отец вскидывал его над головой и вертел в воздухе, смеясь восторженному визгу сына, а потом сажал к себе на плечи и нес матери. Альрику было три года. «Вырастешь, – приговаривал отец, – и не смогу тебя на плечах катать».

Отца убили раньше, чем сын вырос.

Со второй створки медальона Альрику ласково улыбалась мать, княгиня Мария. Она погибла мгновением позже мужа, еще не успев понять, что происходит, и не увидела смерти своих старших детей.

Детские портреты брата и сестры остались в Баррингене – десятилетний Георг рядом с любимым пони и собакой, разодетая, как куколка, пятилетняя Анна, серьезно глядящая на художника. Судьба отмерила им еще два года…

Портрет матери был обрамлен розами и земляничными листьями. Альрик помнил мягкий, обволакивающий запах ее духов. На шестилетие княгиня подарила младшему сыну огромную коробку с игрушечными солдатиками. Пехота, конница, крохотные пушечки, саперы, обоз… Георг тут же разбил брата наголову. Неудивительно – он был вдвое старше. А князь Фердинанд в утешение научил сына игре в шахматы.

У Георга Альрик все же однажды выиграл – старший брат великодушно дал фору в две орудийные батареи.

Пламя свечи заметалось, затем громко хлопнуло приоткрытое окно и огонек, успокоившись, замер. Альрик закрыл медальон и поднял взгляд на часы. Без шести минут час ночи, пожалуй, хватит на сегодня… всего.

Уже засыпая, Альрик сообразил, что девушку, с которой он разговаривал за ужином, зовут так же, как его мать. Он вспомнил ясные серые глаза и слегка улыбнулся сквозь дрему.


Глава 2.

Альрик шел по анфиладе и тихонько напевал балладу о слепом короле. Он любил эту старинную песню, к тому же она, услышь кто-нибудь, что князь Барринген поет не модную ариетку, а такую замшелую вещь, подыгрывала его маске. Так же, как и все прочие невинные чудачества, которых Альрик изобрел превеликое множество и методично применял.

А вот и библиотека. Альрик потянулся к изогнутой лепестком лилии ручке, но та вдруг сама собой повернулась, ускользая от его пальцев, и вместе с дверью стала удаляться. Альрик шагнул в сторону, уступая дорогу тому, кто выходил из комнаты, и на мгновение замер, увидев Марию де Сильве. Она негромко ахнула от неожиданности и смешалась, не зная, как держаться с князем. Вдруг рассказы о его душевной болезни все же правда…

– Доброе утро, сударыня, – Альрик с запозданием вспомнил о своей роли и принялся обводить пальцем резьбу на дверной панели. Никогда еще он не притворялся так неохотно.

– Здравствуйте, ваша светлость, – Мария сумела непринужденно улыбнуться.

Князь рассматривал книгу в ее руках.

– Вас интересует география?

Мария порозовела. Она взяла книгу в основном затем, чтобы почитать о княжестве Барринген. К сожалению, поискать что-нибудь еще и по истории ей не хватило времени.

– Да, и география тоже. Она помогает отдохнуть от романов, – и, видя вежливое недоумение собеседника, пояснила: – Я читаю принцессе.

– Вот как? Вы читаете, чтобы отдохнуть от чтения?

Мария не сразу нашла, что ответить.

– Можно сказать и так.

Воцарилась неловкая пауза из тех, какие возникают, когда оба собеседника понимают, что нужно что-нибудь сказать, но не могут придумать, что.

– Вы поедете сейчас кататься? – наконец спросила Мария и тут же отругала себя за бестактность. Вдруг князя вовсе не выпускают из дворца…

– Нет.

Ну же, спросит ли сероглазая фрейлина о причинах его нежелания? Еще накануне, он не сомневался, она так бы и поступила.

Мария ни о чем не спросила. Лишь сказала, прижав к груди книгу, что-то вежливое и незначащее о необходимости поскорее вернуться к принцессе и ушла не оглядываясь. Ей почему-то казалось, что если она обернется, то непременно встретится взглядом с князем. Любому из своих вчерашних кавалеров Мария в таком случае могла лукаво улыбнуться и скрыться за поворотом, зная, что вечером, на балу, этот невинный флирт возобновится. Однако загадочный князь Барринген вызывал у нее слишком сильное смятение, чтобы Мария была способна с ним флиртовать, и одновременно заинтриговал настолько, что фрейлина не могла просто так выбросить его из головы.

Альрик и правда не двигался с места, пока девушка шла по анфиладе: так и смотрел ей вслед и, лишь когда она скрылась из вида, вспомнил о библиотеке.

Там было тихо и пусто, пахло бумагой, старой кожей, деревом и немного пылью. Альрик, не задерживаясь, миновал шкафы с поэзией и романами (это вотчина ее величества), философскими трудами, политическими трактатами. История, изящные искусства, юриспруденция – интересы Генриха Карронского были довольно широки. Пыльные фолианты по медицине, книги по механике, дальше, дальше. Альрик мимолетно улыбнулся, словно приятелю, пустоте на месте взятого Марией де Сильве «Описания Карронии и сопредельных земель» и осторожно вытащил с полки тяжелый том географического атласа.

Так, сначала повторить то, что выучил в прошлый раз. Альрик устроился прямо на полу, презрев нарочно для книг установленный пюпитр и два письменных стола, и раскрыл атлас на нужной странице. Номер приходилось запоминать – Альрик не хотел привлекать внимания закладками.

Он накрыл карту ладонью. Итак, Лейенгенская дорога. Выходит из города через одноименные ворота, проходит… Альрик мысленно проследил весь тракт, понемногу сдвигая руку, чтобы убедиться, что помнит правильно. Оттуда в княжество можно добраться двумя путями… Снова названия, городки, постоялые дворы, переправы, перевалы, развилки и поселки. Если вот здесь с Лейенгенской дороги свернуть, можно выйти… Что ж, неплохо.

Альрик отложил атлас, потянулся, сходил к ближайшему столу за пачкой бумаги и, снова положив атлас на колени, принялся изучать карту дальше. Руки сами собой сворачивали из чистых гладких листков лодочки.

Когда в библиотеку вошел королевский секретарь, барон Варанж, сидящего на полу Альрика уже окружала целая флотилия бумажных корабликов разного размера, с парусом и без.

– Здравствуйте, ваша светлость, – Варанж чуть брезгливо осмотрел игрушечный флот. – Командуете сражением?

– Да, – Альрик смотрел ясными глазами. – Марк Антоний против Клеопатры.

– Гхм, – секретарь с долей высокомерия взглянул на князя. – Может быть, они оба против Октавиана Августа?

– Нет, так неинтересно, – отозвался Альрик.

– Вам виднее, ваша светлость, – Варанж небрежно скользнул взглядом по книге, раскрытой на карте восточной Карронии и совершенно очевидно не придал ей никакого значения, посчитав, что для князя это, скорее всего, карта Египта или Ост-Индии.

– Вы наступили на посыльный корабль, барон, – укоризненно сказал Альрик, придвигая самодельный флот поближе к себе.

Варанж, уже взявший с полки нужную книгу, посмотрел под ноги.

– Простите, ваша светлость. Хотите, я дам вам бумаги, и вы сделаете новый?

– Поздно. Антоний уже заметил это.

– Как пожелаете, – секретарь поспешно вышел.

Альрик язвительно улыбнулся закрывшейся двери и снова обратился к карте. Он так действовал на многих придворных – они торопились, как можно быстрее покинуть его общество.


Кавалькада их высочеств выбралась из городского муравейника и, пользуясь отсутствием карет, повозок и телег, безнадежно загромождавших даже самые широкие улицы, тут же привольно растянулась по пригородной дороге. Погода была восхитительная – свежая, солнечная, легкий дождик на рассвете прибил пыль, но не испортил дороги. Мягкий ветерок шевелил яркую, умытую листву, еще не растерявшую юной прелести под горячим солнцем лета, играл газовыми шарфами и лентами, завитыми напудренными локонами, пышными перьями на шляпах, расчесанными и заплетенными гривами лошадей. Атлас, шелк и бархат, кружева, галуны и канительное шитье, банты, драгоценные пряжки и самоцветные пуговицы, горячие скакуны кавалеров и изящные кобылки под дамскими седлами – о, это была великолепная кавалькада, которая сверкала и переливалась, словно россыпь камней на прилавке ювелира.

Было решено доехать до парка Аркадия, там пообедать в павильоне под названием «Табакерка», куда загодя отослали слуг со всем необходимым, и вернуться во дворец как раз вовремя, чтобы успеть отдохнуть и переодеться перед вечерним балом.

– Разве не символично, дорогая принцесса, – разглагольствовал Кларенс, красуясь в седле, – что мы едем именно в Аркадию, беззаботную страну счастливых?

Принцесса кокетливо поправляла вуаль, приколотую к шляпе красивыми складками.

– Но вы, принц, вовсе не похожи на пастуха, а я – на пастушку…

– Да, но смею надеяться, мы похожи на счастливцев.

Адель с напускным смущением улыбнулась. Карронский принц был во всех отношениях удачной партией, их союз можно назвать политически выгодным обеим сторонам, но объявлять его счастливым – довольно преждевременно. Адель пока не чувствовала внутренней потребности прыгать от восторга, пусть даже ее жених молод, красив и наследует трон.

Гнедой жеребец принца вздернул голову и заплясал. Кларенс привычно усмирил его, описав вокруг невесты дугу, невольно бросил взгляд назад – на кавалькаду придворных – и незаметно скрипнул зубами: рядом с Марией де Сильве ехал Габриэль Камманн и, похоже, пытался уподобиться павлину, а проще говоря – распускал хвост.

– Скажите, дорогая Адель, представлял ли я вам графа Камманна?

Адель не помнила. Принцесса сохранила в памяти всех, кого ей представлял король, но затем королева утопила будущую невестку в потоках болтовни, запомнить которую было просто невозможно.

– Боюсь, что нет.

– Тогда умоляю простить меня за то, что я ненадолго вас покину. Граф мой хороший друг и заслуживает и вашей дружбы.

Произведя этот ловкий маневр, Кларенс развернул коня и поехал вдоль вереницы всадников назад – слишком сильно было его нетерпение, чтобы, остановившись, ждать, пока Камманн и Мария сами с ним поравняются.

– Габриэль! – издалека окликнул принц с беспечной улыбкой. – Вы мне нужны. – И, подъехав ближе, добавил: – Настолько нужны, что я вынужден рисковать навлечь на себя неудовольствие вашей прекрасной спутницы. Вы простите меня, сударыня?

– А если нет? – смело спросила Мария, раззадоренная его преувеличенно смиренным тоном.

– Тогда вы сможете требовать от меня всего, чего захотите.

– Фант?

– Фант, – согласился Кларенс.

– Что ж, тогда отдаю вам графа, ваше высочество, – Мария рассмеялась.

Кларенс снова мысленно скрипнул зубами – оттого, что приходилось возвращаться к невесте. Он куда охотнее остался бы пофлиртовать с красавицей-фрейлиной. Если бы не вчерашняя нотация отца… Только его принц, при всей своей напускной браваде, и побаивался, а уж напеть королю после возвращения во дворец о поведении сына охотники найдутся. Что ж, после свадьбы…

– Умерьте свой пыл, Габриэль, – тихо, но свирепо сказал принц приятелю, пока они ехали к голове кавалькады.

– Пыл?

– И не притворяйтесь, что не поняли. Я вижу, как вы обхаживаете де Сильве.

– Вот как? – в этих словах было больше понимания, чем хотелось бы Кларенсу. – Я не знал, что она вам приглянулась. Да и кто мог так подумать, глядя, как преданно ваше высочество ухаживает за невестой?

– Я не шучу, граф, – ледяным тоном отрезал принц. – Адель привезла с собой целый курятник, там и ищите себе добычу. А де Сильве оставьте в покое.

Тут Кларенса осенило.

– Я не потерплю, чтобы кто-то замарал честь моего кузена.

Такой поворот событий застал Камманна врасплох.

– Кузена? – медленно переспросил он. – Князя Баррингена? Ох, ваше высочество, ну и шутник же вы!

К принцу почти вернулся его привычно беззаботный тон.

– Отнюдь. Его величество сам дал мне вчера понять… – Кларенс окончил фразу многозначительным взглядом.

На этом они подъехали к принцессе и завязался обычный светский разговор с изящными остротами и хорошо обдуманными экспромтами. Чуть позже Кларенс снова украдкой оглянулся. Спутником Марии стал молодой виконт Шеллер, и принц успокоился. Этот недалекий увалень был не опасен.


Парковый павильон действительно походил на табакерку – изящный, округлый, с плоским, расписанным на античный сюжет плафоном. Через высокие арочные окна открывался прекрасный вид на парк. Однако проголодавшееся в дороге общество обратило мало внимания на красоты пейзажа и интерьера, гораздо больше интереса вызвал сервированный по всем правилам стол. Обед был легким, всего из четырех перемен и десерта, но большего от парковой трапезы никто и не ждал.

Соседкой графа Камманна по столу оказалась хорошенькая белокурая нойленка из свиты Адели. Она так непринужденно щебетала, что Габриэль сам не заметил, как рассказал ей почти все последние дворцовые сплетни. Неподдельный интерес и звонкий смех очаровательной собеседницы служили ему наградой.

Перехватив случайный взгляд принца, граф заговорщицки улыбнулся ему. Габриэль хорошо знал своего августейшего приятеля и не сомневался – вовсе не о чести кузена пекся Кларенс, отгоняя от хорошенькой фрейлины возможного соперника. И все же… Почему бы королю не позаботиться еще и о княжеской женитьбе?

Может быть, рассказать об этом прелестной Беатрисе? Нет, подобную новость следует преподносить более эффектно.

Такая возможность скоро ему представилась.


– Кикс! – воскликнул кто-то из зрителей.

Тяжелый желтоватый шар вместо того, чтобы послушно прокатиться поперек стола и лечь в лузу, завертелся волчком и выписал по сукну несуразную петлю.

– Вам везет, граф, – со вздохом сказал виконт Рейнесс, выпрямляясь.

После обеда принцесса Адель изъявила желание немного отдохнуть на одной из мягких кушеток павильона. Жених, рассыпая любезности, уселся рядом, слуги принесли ломберный столик, принцесса оставила при себе нескольких фрейлин и составилась партия в квинтиль. Остальных, поначалу столпившихся вокруг кушетки, Адель капризным тоном попросила удалиться. Две-три парочки отправились бродить по аллеям, большая же часть свиты их высочеств, обнаружив недалеко от «Табакерки» бильярд, занялась игрой.

Два бильярдных стола стояли под сенью перголы, увитой жимолостью. Легкая зеленоватая тень почти не давала прохлады, но гроздья желто-розовых цветков заливали просторную беседку ароматом.

Габриэль внимательно осмотрел гипсовый оконечник кия, обнаружил там тоненькую трещину, которая после одного-двух ударов могла стать причиной кикса, вроде того, что подвел Рейнесса, и отдал кий слуге.

– Господа, господа, у меня новость! Вы знаете, что свадьбы – заразны?

– Как, граф?..

– Неужели?

– Вы решили тоже осчастливить какую-нибудь благонравную девицу?

– И огорчить десяток неблагонравных… – вполголоса добавил виконт Рейнесс под дружный хохот.

Граф невозмутимо держал паузу, притворяясь, что выбирает себе новый кий.

– Ну же, Камманн, не томите!

Габриэль взмахнул кием, проверяя, как он лежит в руке, и слегка оперся на него, как на тросточку:

– Я не стал бы занимать ваше внимание своей скромной персоной. Всего два часа назад его высочество сам сказал мне, что его величество решил женить… князя Баррингена.

Это сообщение вызвало взрыв еще более возбужденных восклицаний.

– Баррингена?

– Вы шутите?

– На ком же?

– Вы знаете, на ком, граф?

– Должно быть, на графине Фрейзенберг.

– Нет, на старухе Фонтейн.

Камманн дал присутствующим перебрать всех самых старых и уродливых карг, которые только имелись в Карронии, и небрежно уронил:

– На принцессиной фрейлине.

– На ком, на ком?

Габриэль поднес к губам палец:

– Господа, мы же воспитанные люди, – укоризненно произнес он. – Не требуйте от меня имени дамы!

– Хоть намекните, граф!

– Она молода?

– Вполне.

– Хорошенькая?

– О, да.

– Граф, что же вы наделали? – кокетливо улыбнулась одна из трех присутствующих нойленок. – Мы теперь лишимся покоя, гадая, кто же из нас удостоился такой чести.

– Зато я подарил вам надежду, а это – благотворное чувство, – и Габриэль ловким ударом положил в лузу шар, завершая партию.


В библиотеку кто-то вошел и Альрик прикрыл Вергилия заранее приготовленной книгой – скучнейшим сочинением по астрономии, которое и в здравом уме никто не стал бы читать. Массивный стол загораживал от князя ту часть комнаты, и Альрик слегка подался влево, чтобы посмотреть, кто это.

Мария де Сильве, в амазонке и треуголке, шла вдоль полок с историческими трудами, оглядывая цветные корешки.

Значит, их высочества уже вернулись с прогулки. Прощай, спокойствие. Опять по дворцу будут бегать слуги и толпиться придворные.

Во всех движениях девушки чувствовалось укрощаемое нетерпение. Ей удалось ускользнуть буквально на минутку, сюда она почти бежала, уже пора возвращаться, а ничего подходящего не найти. Мария досадливо притопнула и, подхватив шлейф, упорхнула, решив за Альрика вопрос, стоит ли обнаруживать себя, чтобы… чтобы что?

И дернул же вчера лукавый за язык… Надо быть осмотрительнее.

Вряд ли всеобщая суета доберется до библиотеки, но все же пора заканчивать. Альрик пошел ставить книги на место. До свиданья, Эней, вынесший отца на плечах из гибнущей Трои. Сегодня уже не увидимся. Завтра, может быть.

Альрик задержался около «Записок о галльской войне», борясь с искушением утащить книгу к себе и перечитать. Последний раз он открывал Цезаря года два назад, да, еще до болезни, а после нее читать приходилось украдкой, урывками, вот как сейчас. Взять? Нет, не стоит. Но так хочется…

Справиться с этим неразумным желанием господину помог Франк.

– Ох, ваша светлость, вот вы где. Вы здесь так весь день и просидели? Уже пора и к ужину одеваться, а вы даже не обедали.

И верно, не обедал, просто сходил на кухню, когда проголодался, и вернулся сюда. Привилегия князя Баррингена – можно делать все, что заблагорассудится, и никто не потребует объяснений. Даже не удивится.

Альрик позволил Франку увести себя из библиотеки. Старик так трогательно переживал за господина, так старательно о нем заботился – такая преданность не заслуживала грубости.


– Как ты сказала, Маргерита? Повтори! Шарлотта, где моя перламутровая шкатулка?

В уютном будуаре пахло горячим железом и жженой пудрой. От жаровни, на которой грелись щипцы, волной плыло тепло. День понемногу превращался в вечер.

– Его величество хочет кого-то из нас выдать замуж за князя Баррингена, – скороговоркой повторила Маргерита. Ее глаза вдохновенно сияли. Не так уж часто кому-то удавалось опередить Беатрису в деле собирания сплетен.

– Баррингена? Очень странно… А кого именно из вас, Маргерита, ты не знаешь? Селли, не эту пудру.

– Нет, граф Камманн об этом ничего не сказал.

– Камманн… Беатриса, ты же разговаривала с ним за обедом. Он говорил что-нибудь подобное?

– Нет, ваше высочество.

Маргерита бросила на соперницу победный взгляд.

– Все же странно. С чего бы вдруг Генриху Карронскому заниматься устройством замужества моей фрейлины. Маргерита, ты точно ничего не путаешь? Да, Селли, вот эту.

– Нет, ваше высочество, – ответила молоденькая фрейлина так уверенно, как только могла. – После обеда, когда мы играли в бильярд, граф сказал, что его величество собирается женить князя Баррингена на одной из ваших фрейлин.

– Надо спросить об этом короля, – Адель выбрала мушку, немного подумала и приклеила ее как «величественную».


До ужина оставалось еще полтора часа, и королевская семья с придворными собрались в Большой гостиной. Старшее поколение образовало несколько кружков, самый многочисленный – вокруг королевы, а молодежь во главе с их высочествами затеяла игру в фанты.

На круглом столике подрастала горка безделушек. Дамы, смеясь, вынимали из ушек серьги, отдавали веера и филигранные флакончики духов, мужчины – перстни, табакерки, булавки из шейных платков. Доставать фанты единогласно поручили принцессе.

Мария отстегнула от корсажа небольшую брошь – ониксовую камею – и положила к прочим вещицам. Эту камею ей отдала бабушка, когда девушка уезжала ко двору, – и еще добрую половину содержимого своей шкатулки, чтобы внучка не выглядела в столице нищей провинциалкой.

Игра в фанты началась. Мария вместе со всеми смеялась и аплодировала, но полностью вернуться мыслями в Большую гостиную не удавалось.

Чтобы выхлопотать ей место при дворе, отец почти год писал всем, кого знал, и даже сам ездил в столицу. Мария тогда несколько месяцев рвалась на части: хотела ко двору, в этот ослепительный, роскошный, беззаботный мир, – и боялась. Хотела остаться дома, где все мило и знакомо, – и томилась там. Домашняя размеренная жизнь казалась то нестерпимо скучной, то необыкновенно прекрасной. Скорей бы уехать – ах нет, еще бы немного пожить с семьей. Голова кружилась от этой раздвоенности.

– Запомни, дочь, – за два дня до отъезда строго сказал ей отец. – При дворе девушка на выданье получает многие возможности, но одновременно ее подстерегают соблазны, способные навсегда погубить. Распорядись первыми как можно умнее, и избегай вторых как огня.

Он был прав, как всегда, но лишь отчасти. Сама Мария ошибалась сильнее.

За пышным дворцовым фасадом скрывалась все та же прозаическая жизнь – с мелкими интригами, сплетнями, долгими скучными вечерами в принцессиной гостиной, когда уже невмочь слушать пустую болтовню, а уйти нельзя. О, конечно же, в этой жизни были балы, игры, маскарады, самые разные развлечения, и был изысканный флирт, пронизывающий все вышеперечисленное. Но на соблазн, способный погубить навсегда, он отнюдь не походил.

– Этот фант… этот фант украсит статую Аполлона чем-нибудь из своей одежды.

Габриэль Камманн непринужденно выдернул из-за обшлага платок и повязал его на мраморную руку.

– Не считается! – хором запротестовали почти все. – Это не одежда.

– Это часть костюма, – парировал граф.

– Верно, – согласилась принцесса. – Объявляйте следующий фант.

– Этот фант, – провозгласил Камманн, – подойдет к ее величеству и поцелует в щеку.

Возникла заминка.

– Господа, чья же это записная книжка?

– Моя, – весело объявил князь Барринген. – Сейчас поцеловать?

Шутка сразу перестала быть смешной, потому что князь Барринген действительно мог подойти к королеве и поцеловать тетку в щеку, ничего необычного.

– Как хотите, кузен, – принужденно улыбнулся принц. – Только сначала объявите следующий фант.

Альрик сосредоточенно нахмурился:

– Этот фант сегодня на балу протанцует все менуэты.

– У вас словно глаза на затылке, – заметил Рейнесс, подойдя за своей табакеркой. – Благодарю за пожелание. Дамы – я к вашим услугам!

Альрик отошел к тетке – выполнять задание.

Мария невольно проводила его взглядом. Хотя князь Барринген и играл вместе со всеми в фанты, казалось, что их высочества со свитой сами по себе, а князь – сам по себе, среди них, но не с ними. Королева ласково погладила юношу по щеке, о чем-то спросила, и Альрик присел рядом с ней.

Наверное, когда князь был здоров, вокруг него тоже собирались приятели, и он смеялся и шутил. А теперь с ним и говорить почти никто не хочет.

Неужели и правда король хочет женить его на ком-то из принцессиной свиты? Бедный князь Барринген, его, наверное, и не спросят, по сердцу ли ему избранница…

Вынули следующий фант.

– А этот сегодня на балу заведет светскую беседу с графом Зейендорном.

Мария засмеялась и захлопала вместе со всеми, и вдруг спохватилась. В руке принцессы была ее брошь.

– Но я даже не знаю, как он выглядит! – с веселым отчаянием воскликнула фрейлина.

– Хотите, я вам его покажу? – произнес знакомый голос.

Мария и не заметила, что рядом с ней стоит граф Камманн.

– Будьте столь любезны, – с облегчением попросила девушка.

Габриэль обвел взглядом залу.

– Он был здесь. Должно быть, граф вышел на террасу.

– Следующий фант, пожалуйста, – напомнила Адель.

– Он прочтет мадригал вашему высочеству.

Задание Мария придумала заранее – интересное, не очень простое и, главное, не обидное. Не такое, какое досталось виконту Шеллеру – трижды прокричать петухом среди залы. Виконт был совершенно пунцовый, когда возвращался на свое место.
Получилось как нельзя удачнее – это оказался фант его высочества и, пока Кларенс произносил рифмованные комплименты, позаимствованные у модных поэтов, Камманн подвел Марию к ближайшему окну.

В углу террасы собрался десяток стариков. Кто-то сидел, кто-то, упрямо не сдаваясь возрасту, стоял, опираясь на крепкие трости. Реликты предыдущего царствования, они хорошо помнили, как взошел на престол «молодой король Генрих», и всех, кому еще не стукнуло пятидесяти, именовали «юнцами».

– Вон он, слева, видите? В светло-пюсовом кафтане и старомодном парике.

– О… – только и смогла произнести Мария при виде желчного лица с брюзгливо поджатым ртом. – Я догадывалась, что здесь есть подвох…

– Главное – не спрашивайте его о здоровье, граф принимает это за намек на преклонный возраст и очень сердится. А хотите, я вам его представлю? – предложил Габриэль, искоса поглядывая на Кларенса.

Принц издалека сверлил Габриэля взглядом. Камманн наслаждался.

Взгляды, взгляды. Томные, лукавые, насмешливые, заинтересованные. Взгляд-обещание и взгляд-отказ. Безмолвный разговор зрачков, ресниц, рук и вееров. Намеки, насмешки, беззвучные сплетни. Взгляд-приглашение. И взгляд-заноза.

На дне широкой и низкой фарфоровой вазы, которую использовали для игры, оставался один-единственный фант – чьи-то открытые часики на серебряной цепочке и стрелка на матово-голубом циферблате почти подползла к цифре «7». До ужина оставалось совсем немного, весьма легкого ужина, чтобы насытить, но не отяжелить тело; а затем бал и после него снова ужин, его так и называли «поздний», поскольку происходил он уже за полночь. После «позднего» в бальной зале оставалась в основном неугомонная молодежь и несколько человек постарше – для соблюдения приличия.

– Этот фант перепробует за ужином все поданные блюда.

– Смилуйтесь, – Беатриса, смеясь, молитвенно сложила руки. – Ведь я тогда не смогу танцевать!

Даже у легкого ужина количество блюд на одну перемену могло достигать десяти, а ведь перемен будет не меньше трех, да еще антреме между ними.

– Тебе ведь задали, Беа, попробовать, а не съедать все, – резко ответила ей принцесса.

Улыбка фрейлины стала жалобной:

– Да, ваше высочество.

– Дорогая, дорогая, – вмешался Кларенс, – в честь нашего будущего счастья помилуйте бедняжку. Довольно будет, если ваша фрейлина ограничится десертом.

– Пускай, – недовольно согласилась Адель.

Беатриса просияла и на ее лице отразилась кокетливая благодарность, обращенная к принцу. Кларенс снисходительно улыбнулся в ответ. Бойкая голубоглазая блондинка была хороша, не так интересна, как Мария де Сильве, зато гораздо проще и доступнее. Флирт с ней стал бы развлечением, флирт с Марией – состязанием, но, увы, обе они сейчас были равно недосягаемы.

Недосягаемы – но только для принца. Габриэль Камманн нахально продолжал разговаривать с Марией прямо на глазах его высочества. Кларенс на мгновение плотно сжал губы. Если граф думает, что его терпение безгранично…

Огромные часы на каминной полке – настоящее произведение искусства, два локтя высотой, не чета тем малюткам из Малой столовой, позолоченная бронза, эбен и черепаховый панцирь, вихрь изящных завитков – принялись вызванивать час. Хрустальная затейливая мелодия еще не успела отзвучать, когда двустворчатые двери гостиной раскрылись и церемониймейстер веско объявил:

– Ужин подан!

Связанному по рукам и ногам неумолимыми требованиями этикета Кларенсу оставалось лишь мысленно скрипеть зубами, глядя как Габриэль Камманн галантно подает девушке руку, чтобы проводить в столовую, а Мария с непринужденной улыбкой на эту руку опирается. Самому Кларенсу пришлось вести к накрытому столу принцессину обер-гофмейстрину – следом за отцом, ведущим Адель, и матерью, сопровождаемой гофмаршалом бароном Ленессом. Камманн же, точно издеваясь, довел Марию до предназначенного для нее места, заботливо усадил, опередив ее соседа по столу, все того же незадачливого Шеллера, и на прощание поцеловал руку, пожелав получить от ужина такое же удовольствие, какое сам Камманн получил от ее общества.

Только на балу, да и то не сразу, а после нескольких обязательных танцев, в коротком перерыве между алемандой и курантой, Кларенсу удалось отозвать Камманна в сторону.

– Габриэль… – свирепо прошипел принц.

Граф ничуть не испугался и даже не смутился.

– Ваше высочество, – с возмутительной безмятежностью сказал он, – я придумал чудесную вещь. Вы ведь не хотите, чтобы благосклонности прелестной госпожи де Сильве добился кто-то, кроме… вашего кузена.

– Нет, – протянул Кларенс.

– Тогда я готов, конечно, не преступая пределов благопристойности, служить преградой между красавицей и ее настойчивыми поклонниками.

Кларенс пристально посмотрел на приятеля.

– Не преступая пределов, Габриэль. Клянитесь!

– Клянусь, – тем же безмятежным тоном ответил граф. – Простите, ваше высочество, я обещал госпоже де Сильве представить ей графа Зейендорна.


Первое впечатление чаще всего бывает обманчивым, но не в случае графа Зейендорна. Характер графа полностью отвечал его внешности.

– Вертопрах! – сердито фыркнул старик в спину Камманну и пристукнул тростью о паркет. – Его отец тоже был вертопрахом, но он, по крайней мере, потом взялся за ум!

– Может быть, и сын поступит так же? – осторожно предположила Мария.

– Ха! Для этого нужен ум.

Боже правый, чтобы выполнить задание, ей придется беседовать с этим сварливцем не меньше десяти минут. О чем с ним можно говорить?

– Граф Камманн показался мне весьма разумным человеком.

Зейендорн снова стукнул тростью.

– Разумным! Конечно. В этом разряженном цветнике даже беотийский осел окажется светочем разума. Танцы и сплетни – вот все, что их интересует, танцы и сплетни.

– Вот как? Но виконт Шеллер за ужином говорил со мной об архитектуре.

Шеллер рассказывал о том, как застраивалась столица – от средневекового замка до нового оперного театра – но до чего же сухо и скучно! Ни единой живой краски не было в его рассказе – мертвом перечислении веков, улиц, стилей и архитекторов. При этом чувствовалось, что виконт немало кичится своими познаниями, тон у него был менторски снисходительный.

– Этот недотепа, который только и может, что бубнить с важным видом то, что в книжках прочитал? – Граф язвительно усмехнулся. – Если бы его дед увидел своего внука, он бы его просто выпорол. Шпагой плашмя отстегал! А потом отправил в фехтовальный зал и манеж. Да!

– Вы хорошо знали прежнего виконта Шеллера?

Терпение. Терпение и вежливая улыбка. Каждая прошедшая минута приближает конец этого испытания.


Скучно. Пустопорожнее время идет медленно, тягуче, как свежесваренная, еще не застывшая карамель. Ее как раз готовил младший повар, когда Альрик заходил на кухню обедать, – вытягивал жгутом сахаристую светло-желтую массу намасленными – чтобы не липла к коже – руками, разминал ленточкой и обвивал ею каркас будущей карамельной корзинки.

Какая только чушь не вспоминается от безделья. Альрик в пятнадцатый раз перебрал брелоки на короткой часовой цепочке, от оправленного в золото акульего зуба до аметистовой печатки. Другие танцуют, разговаривают, в карты играют, а ты сиди, как… хм. Только ее величество иногда преувеличенно бодро что-нибудь спрашивает и чаще всего сама же себе отвечает.

Что же, сам это выбрал, теперь не жалуйся. За прошедшие полтора года, нет, уже почти два, можно было пять раз разыграть постепенное выздоровление… и начать ждать смерти. Альрик рассеянно обернул цепочку вокруг пальца. И верно – не стоит жаловаться.

– А вы как думаете, мой мальчик?

– Совершенно правильно, – намеренно невпопад отозвался Альрик, привычно ощутив укол совести при виде огорчения в тетушкиных глазах.

Но, святые угодники, как же скучно! Что стоило Рейнессу загадать в качестве фанта вместо графа Зейендорна полоумного князя Баррингена? Для всех – такая же потеха, а для Альрика – возможность поговорить. Да еще с де Сильве.

И выяснить заодно, что это было вчера – случайная неосторожность или он стал давать слабину?

Не уйти ли к себе? Но там тоже нельзя побыть самим собой – там Франк, он ничего не знает. Он не предаст хозяина, но неосторожность способна погубить не хуже злого умысла.

Уйду, но позже, решил Альрик. Еще немного посижу и уйду, тогда можно будет сразу лечь. Интересно, о чем они разговаривают?


Получи в ту эпоху распространение покер, король Генрих был бы в числе лучших игроков. Возможно, что он нашел бы в этом искусстве много общего с основным своим занятием, то есть с государственной деятельностью, так как и то, и другое требовало хладнокровия и умения скрывать истинное положение дел. Однако всеобщего признания покеру оставалось ждать еще около двух столетий, а пока это была всего лишь одна из многих игр, которыми развлекалось простонародье.

Как бы то ни было, но принцесса Адель, задав свой неожиданный вопрос, прочла на королевском лице только то, что должна была прочитать, и не более.

Адель начала издалека.

– Меня всегда забавляло, – томно произнесла она, лениво обмахиваясь веером, – как быстро при дворе зарождается молва (она не стала употреблять неделикатное слово «сплетня»). Мы всего второй день в Каймире, но до меня уже донеслись слухи о том, что ваше величество желает устроить судьбу одной из моих фрейлин.

Адель искоса взглянула на будущего свекра.

– Вообразите, всего полтора дня – но люди уже успели кого-то выделить из моей свиты и подобрать ей партию. Не забавно ли?

– Действительно, забавно, – любезно согласился Генрих, – Кого же, по мнению света, я обязан выдать замуж?

– Этот вопрос занимает всю мою свиту, ваше величество, поскольку об имени дамы молва умалчивает. Представьте, как мучаются от любопытства все мои фрейлины, – Адель кокетливо улыбнулась, словно призывая собеседника снисходительно отнестись к слабостям своих спутниц.

Король чуть усмехнулся.

– Как же я узнаю, чью судьбу мне устраивать?

Адель сложила и снова развернула веер.

– В связи с этим упоминают князя Баррингена. Может быть, это имя подскажет вашему величеству, кого именно из моих фрейлин вы хотите видеть замужней?

– Барринген? Жаль вас разочаровать, но вопрос о женитьбе князя мы еще не рассматривали.

«Кларенса бы женить для начала…»

«Либо Маргерита напутала, либо Камманн над ней подшутил. Или подшутили над самим Камманном».

Габриэлю Камманну, хоть он об этом и не знал, впредь следовало быть осторожнее. У принцессы Адели была хорошая память.

Принц с недоумением посмотрел на загадочно улыбающуюся невесту, но ни о чем спрашивать не стал.


Лесть не помогла. Не помогли и дипломатия, и вежливость, и обаяние. Граф Зейендорн оказался непробиваем.

– Неудивительно, что они не стали удалять от двора князя Баррингена, – завершил свою гневную филиппику, бичующую современные карронские нравы, старик. – Он нисколько не выделяется среди прочих!

Какая удача! Надо попытаться узнать побольше.

– Князь и вправду умалишенный? – небрежно спросила Мария, отыскивая взглядом предмет разговора.

Барринген сидел, опустив голову, и что-то вертел в руках, что именно – отсюда не разобрать.

– А кто здесь в здравом уме? Могли бы и не спрашивать. Хорошенькая головка и здравый ум… Помилуй, Боже!

Если бы не фант… и не тема разговора, графу Зейендорну пришлось бы искать другого адресата для своих старческих колкостей.

– Отчего же князь повредился умом? Ведь он же, – вспомнился вечерний разговор накануне, – не с рождения таков?

Зейендорн фыркнул.

– Ведь вы наверняка знаете князя с детства, кого как не вас об этом спрашивать.

Старый граф подбоченился:

– Конечно, я знаю его с детства, это ведь меня молодой Генрих посылал за мальчиком, когда он осиротел. Кое-кому следовало бы об этом не забывать.

– Неужели его светлость оказался неблагодарным?

– Я не его имею в виду, – буркнул граф, нахмурившись.

Мария попыталась спасти положение:

– Так князь осиротел совсем ребенком?

Ах, обладать бы мастерством Беатрисы! Старый граф тогда рассказал бы даже то, чего никогда и не знал. Но увы, ничто на свете не способно было отвлечь графа Зейендорна от обличения вкусов и манер современной молодежи, а также ее познаний и интересов, словно все, вне зависимости от возраста, обязаны знать о любых событиях любой давности.

Альрик вдруг поднял голову, и Мария поспешно отвела глаза, впервые испугавшись, что ее внимание может быть принято за жадное любопытство сплетницы. Краем глаза, не осмеливаясь взглянуть прямо, она видела, что молодой князь склонился над рукой ее величества и вышел из бального зала.

– Доставьте мне удовольствие потанцевать с вами, сударыня, – перед собеседниками остановился граф Камманн и поклонился Марии с неотразимой улыбкой.

Фант был исполнен, королевские музыканты заиграли менуэт, кавалер ждал – и Марии можно было заканчивать разговор. Бал покачивал ее на мерных волнах музыки, но девушка танцевала механически – в голове все кружились, безуспешно пытаясь сложиться в единую историю, те обрывки, которые Марии удалось собрать из книг, осторожных расспросов и подслушанных в принцессиной гостиной сплетен.


Франк хлопотал вокруг хозяина, помогая ему раздеваться – по мнению Альрика, чересчур хлопотал – и, не умолкая, говорил. Князь слушал вполуха.

– Конечно, ваша светлость, когда женитесь, надо будет полный штат заводить, – приговаривал старик, помогая хозяину снимать камзол цвета светлого аквамарина. – Холостяк – одно, а женатому человеку положено, чтобы все как у людей. Лакеи, секретари… горничные для княгини, – Франк украдкой вздохнул. – Наверное, и себе наймете кого помоложе, порасторопней.

– Что это на тебя нашло? – спросил Альрик, борясь с зевотой. Погода, что ли, меняется, что так спать захотелось? – Я не собираюсь тебя увольнять.

– Спасибо на добром слове, ваша светлость, да только новая хозяйка всегда новые порядки заводит. А зачем ей старик в штате…

– Ты перепутал, Франк, это Кларенс женится. Его новой хозяйке до моей прислуги дела не будет.

Слуга принял у хозяина шейный платок и перекинул его через руку, словно салфетку. Вроде же у его светлости было просветление. Хотя с ним иной раз не угадаешь.

– Так ведь, говорят, и вас женить хотят, – Франк расправил на его светлости воротник халата. – На ком-то из принцессиной свиты.

– Оставь, я сам завяжу. А на ком, не говорят?

– Нет, ваша светлость. Но точно женят.

– Ерунда, – отмахнулся юноша. – Больше сплетни слушай.

Франк вздохнул. Женят его светлость и даже не спросят. Он, может, и не поймет, что случилось. Будет всех уверять, что это его высочество женили, а он холостой.

Часом позже Франк заметил в приоткрытой двери спальни свет и, поколебавшись, тихонько заглянул внутрь – как бы не уснул его светлость, не погасив огня, беды не оберешься, ведь так до пожара недалеко. Однако Альрик еще не спал, просто лежал, прижавшись щекой к подушке, и смотрел прямо перед собой, а когда заметил своего слугу, то приподнялся и, покачав головой, задул свечу. Франк отступил назад и, успокоенный, закрыл дверь.


Княжество Барринген располагалось у юго-восточных границ Карронии. Через это маленькое государство проходила значительная часть карронского сообщения с Грайерном – через Лейенген, столицу княжества Нейвинген и далее, предгорьями, через перевал Виттен, на восток. После того, как князь Фердинанд и король Генрих тридцать лет назад женились на троюродных сестрах, к тому же с детства друживших, отношения двух стран стали почти что родственными. И если мужчины в общении ограничивались вежливой приязнью, то кузины часто гостили друг у друга с детьми, а для первенца княгини Марии, Георга, карронская королева даже стала крестной матерью.

Неудивительно, что трагическая и загадочная гибель княжеской семьи всколыхнула и карронский двор.

Смерть княжеской четы и их старших детей, хоть и произошла на глазах малолетнего Альрика, так и осталась неразгаданной тайной. Ясно было лишь, что они убиты, но кто и по чьему приказу это сделал, не смогли выяснить. Чудом уцелевший мальчик ничего не помнил, при расспросах нашлись очевидцы, встречавшие незадолго до убийства в окрестностях летнего замка незнакомца, но описания его внешности настолько сильно разнились, что проку от них не было.

Взволнованная событиями, королева Юнона решительно заявила о том, что намерена вырастить осиротевшего сына любимой кузины, как родного. О клубке интриг, мгновенно образовавшемся вокруг новоявленного князя, теперь, семнадцать лет спустя, оставалось лишь догадываться, но влияние в Баррингене короля Генриха было достаточным для того, чтобы желание королевы осуществилось. Правда, юридическую опеку оформили совместную – ответственность за мальчика разделили карронская королевская чета и его ближайший родственник с отцовской стороны и следующий наследник княжеского титула граф Леонард Дорто-Барринген.

Увы, пережитая трагедия не прошла бесследно для душевного здоровья князя, хотя выяснилось это менее двух лет назад, а до этого он ничем не отличался от своих сверстников. Внезапная болезнь все изменила.


Глава 3.

К концу следующей недели Мария убедилась окончательно: ей не кажется, так и есть – граф Камманн действительно мягко, ненавязчиво, но настойчиво оттесняет от нее других кавалеров. На балах граф приглашал танцевать, на прогулках развлекал рассказами, во время игр составлял пару, каждый раз неизменно останавливаясь прежде, чем нарушит приличия. Сначала Марию это забавляло, даже немного льстило, затем начало исподволь сердить.

Почему – она поняла вчера вечером, заметив, что граф, прощаясь с ней после бала, несколько раз бросил быстрый взгляд на его высочество. Словно хотел что-то тому сказать, нет, словно то, что он стоит рядом с Марией, само по себе что-то говорило принцу.

Этот безмолвный разговор, предметом которого была девушка, насмешливое веселье во взгляде Камманна, который она прежде не относила к себе… Эти двое что-то решили о ее судьбе, решили за ее спиной, не спросив и не сказав. Было от чего рассердиться. Стать призом в чужом пари Марию де Сильве не прельщало.

«Сегодня же дам графу понять, что его ухаживания неуместны.»

Пока что самонадеянный кавалер даже не заметил внезапной сухости тона у собеседницы.

Маленькая гостиная, к которой с двух сторон примыкали крохотные спальни, была у Марии де Сильве и ее тезки, Марии де Эллесмир, общей. Так поселили всех фрейлин. Одной на двоих была у них и горничная – когда принцессу Адель снаряжали к жениху, то размеры обоза сокращали отнюдь не за счет ее высочества. Причесываться и краситься приходилось по очереди, платья иной раз, не дожидаясь прислуги, фрейлины застегивали друг другу сами. Флаконы и баночки на маленьком туалетном столике, впрочем, не перемешивались – де Эллесмир была розовощекой золотистой блондинкой и косметика темноволосой белокожей тезки ей просто не подходила. Девушки сразу договорились, чьими будут левый и правый края столика, и иногда, забавляясь, выстраивали чужие помадницы и румянницы кругом, цветочком, сердечком или, вот как сейчас, затейливым вензелем MS.

Пока Труди укладывала ей волосы в модную прическу под названием «нежность», Мария успела в задумчивости выложить большую часть ответного МЕ. Горничная накрыла утреннее платье хозяйки особой льняной накидкой, достала платок, чтобы прикрыть лицо, и маленькие мехи для пудры, взяла из завитка, которым заканчивалась буква S, большую чеканную пудреницу, раскрыла и уже занесла над ней щепоть, но вдруг переменилась в лице и, торопливо закрыв, поставила на место.

– Что там, Труди? – не поднимая головы, спросила Мария и, не получив ответа, повторила: – Что там?

– Посмотрите, госпожа. Она закрытая стояла, истинный крест, я точно помню!

В голубоватой, тонко размолотой пудре ясно виднелись маленькие темные катышки. Это была не случайность, не оплошность горничной – чья-то злонамеренная рука тщательно перемешала содержимое круглой коробочки, напрочь его погубив.

Мария много слышала о разных способах насолить сопернице, ревнивый женский ум был способен на многое, но не ожидала, что ей придется самой столкнуться с подобным. За что? Кому и чем она помешала?

Мария закрыла оскверненную пудреницу и отдала ее горничной.

– Выбрось это, – ровным голосом приказала фрейлина, – а пудреницу вымой как следует изнутри и снаружи и протри кельнской водой. И узнай, кто мог это сделать.

– Я знаю, госпожа! Уже знаю. Это Грета, она заходила утром, совсем рано, вы еще спали, просила иголку. Это она, больше некому.

– У кого она служит?

– У госпожи Ферлейн и госпожи Рейнольди.

«Шарлотта и Беатриса. Шарлотте незачем, а Беатриса последние дни ходит надутая. Но почему?»

Когда Труди закончила туалет и ушла, Мария облокотилась о столик и опустила голову. Было обидно, очень обидно, и противно, и жаль испорченную пудру, привезенную из Нойлена. Это ведь мама ко прошлому дню ангела прислала денег, и Мария купила себе новые шелковые перчатки, красивый аграф на шляпку и целую коробку пудры от мсье Ламо, королевского поставщика.

Нет, не надо об этом думать, иначе раскиснешь окончательно. Мария посмотрела на себя в зеркало, и отражение ответило решительным взглядом. Так-то лучше.

Она непременно выяснит, в чем дело, а потом, при случае, купит самой лучшей пудры, какой бы дорогой та не оказалась.


Пользуясь тихой погодой, малый двор после завтрака затеял на дворцовой террасе игру в волан. Играли в три пары, большему числу играющих не хватало места, играли по-разному – дамы с дамами, мужчины между собой, смешанными парами, при этом кавалеру приходилось подстраиваться под соперницу, не бить слишком далеко в сторону или за спину дамы. Плотная связка жестких гусиных перьев то взмывала к небу, а затем разворачивалась вниз пробковым носиком и неслась к земле, выписывая крутую дугу, то, отбитая сильным ударом, чиркала низко-низко, словно ласточка перед дождем.

В королевском кабинете отчетливо слышался стук волана о туго натянутый волос ракетки и азартные возгласы игроков. Солнце просвечивало насквозь спущенные сборчатые занавеси, и тени от полукруглых складок напоминали бы морскую рябь, если б в мире только существовали неподвижные волны.

Рабочий стол короля Генриха стоял у самого окна, боком к кабинету, и просителям, и секретарю приходилось смотреть на его величество против света. Сейчас барона Варанжа в комнате не было, короля придумал ему поручение и на час услал к гофмаршалу, а на месте секретаря, за его высокой конторкой, стоял Клемент Венвисс.

– Еще. Мерсейский наместник, будучи в Париже, купил у графа Дюбарри новую четверку для своего выезда. Довольно дорого, ваше величество.

– С чего бы? – лениво осведомился Генрих, постукивая черенком перочинного ножа по бумагам.

Вмешательства Франции в свои дела он не ждал, подводные течения ее внешней политики устремлялись в другую сторону – английская угроза заокеанским колониям оттягивала большую часть внимания французов, определяя их с виду непоследовательное поведение в Европе. Прочие европейские державы тоже были слишком заняты друг другом, чтобы следить пристрастно за карронско-нойленскими отношениями, хотя король Генрих уже получил через своего представителя при потсдамском дворе недвусмысленное подтверждение того, что Пруссия вполне заинтересована в альянсе против своего западного соседа. Но тут следовало быть осторожным: стоит всплыть подробностям этих переговоров – и Грайерн может поддержать Людовика Нойленского, а Австрия последует принципу «враг моего врага – мой друг» и тоже выступит на стороне Нойлена. Если прежде не стравить венский двор с Грайерном, что пока не удавалось.

– Получилось занятно: ему почти одновременно вернули крупные карточные долги нойленский посланник, граф Сконцо и мадам де Бельфор.

– Сконцо? Этот мелкий интриган на посылках у герцога Вендельсгаузена? Не может Людовик Нойленский смириться с потерей Мерсея…

– Будут особые указания по поводу графа Эгьон-Мерсе?

Такой титул носил наместник принцессы Адели в герцогстве. Король Генрих взял со стола карандаш, рассеянно осмотрел его кончик и решил, что тот слишком стерся.

– Пока нет, – бросил король, срезая край кожаной оправы, скрывающей свинцовый стерженек. – До венчания понаблюдаем еще. А что Альрик и де Сильве?

Венвисс не стал деловито перебирать бумаги или задумчиво возводить взгляд к потолку, якобы припоминая. Память у «королевской тени» была отличная, а письменных заметок он почти не делал, держа большую часть нужного в голове.

– Нельзя сказать, что его светлость стал искать чьего-то общества.

– Записки, конфеты, духи?

– Нет.

– Многозначительные взгляды? С обеих сторон.

Венвисс поколебался.

– Об этом трудно судить. Вся свита ее высочества, особенно фрейлины, проявляют в отношении князя… любопытство. Де Сильве не выделяется среди прочих. Что же касается князя Баррингена, он стал чаще присутствовать на вечерах, разумеется, на тех, что проходят во дворце.

– Я заметил.

– Свита ее высочества явно привлекает внимание князя Баррингена. Более определенно я сказать не могу.

– Кстати, откуда пошла эта сплетня про Альрика?

Венвисс не стал напоминать королю, что тот не давал ему задания это выяснить.

– От графа Камманна со ссылкой на его высочество.

Генрих молча кивнул, положил карандашик и начал задумчиво очинять сломанное перо.

– Что-нибудь можете рассказать о де Сильве?

– Это старинный нойленский род, когда-то владевший северной Аллестрией. После объединения с Нойленом род постепенно пришел в упадок. Старшая ветвь пресеклась в прошлом веке, младшая пока здравствует.

С легким стуком в оконное стекло ударился волан, скользнул вниз, на мгновение задержался на краю водосброса и полетел наземь. Ни Генрих, ни его собеседник не обратили на шум внимания.

– Аллестрия… да, теперь припоминаю. Осколки былой славы.

– Сейчас в распоряжении Карла де Сильве находятся три малоприбыльных поместья, одно – с родовым замком в очень плохом состоянии. По сути, это груда камней. Женат на младшей дочери местного барона, но выгод от этого родства немного. В семье пятеро детей, дочь и четыре сына. Двое старших выбрали военную карьеру, младших прочат в священники. Ко двору де Сильве представил дочь позапрошлой осенью и выхлопотал ей шифр фрейлины, в основном, полагаю, ради удачного замужества и приданого. О девице де Сильве отзываются как о девушке благонравной и хорошо воспитанной, при ее высочестве она уже год состоит чтицей.

– Захудалая, но достаточно древняя семья?

– Да, ваше величество.

– Что ж. Мне нужны сведения о связях и политических амбициях ее родителей. Родственники, крестные, друзья детства, протекции… надежды, возлагаемые на брак дочери, предполагаемые невесты сыновей – все, что сможешь выяснить, – король отложил перо.

– Будет исполнено, ваше величество.

Клемент Венвисс точно знал, что лишних сведений не бывает. Даже крошечный камешек, попав в огромные зубчатые колеса башенных часов, способен лишить их точности хода. Даже самая пустяковая мелочь способна сорвать тщательно продуманный план, если в нем ничего на этот случай не предусмотрено. У личного телохранителя (как считалось) его величества короля Карронии все камешки были заранее педантично подобраны, а мелочи учтены и внесены в реестр. Однажды Венвисс уже обжегся и теперь, хотя в тот раз для него все обошлось благополучно, методично дул на все, что даже теоретически могло оказаться горячим. Нерешительным он не стал, но все, что можно, предпочитал узнавать заранее.

Состав свиты принцессы Адели сделался известен Венвиссу еще до того, как поезд ее высочества пересек карронско-нойленскую границу. Сведения о девице де Сильве его человек прислал накануне. Взамен, еще прежде доклада у короля, Венвисс отправил невинную с виду записку с прибавленным квасцами предписанием собрать как можно больше сведений о старших и младших де Сильве.


Весь день Мария украдкой присматривалась к Беатрисе. Та смеялась и болтала так же беспечно, как раньше, но это была явно напускная веселость. Несколько раз Мария ловила на себе ее взгляд – колючий, сердитый, недоброжелательный. Миг – и фрейлина снова мило разговаривает с их высочествами, играет веером, кокетничает с карронскими кавалерами… словно ничто не омрачает ее душу. В чем же дело?

– Ты не знаешь, что с Беа? – на всякий случай тихонько спросила Мария у Шарлотты. Вдруг та больше знает о своей соседке. – Она сама не своя.

– Нет, – прошептала в ответ Шарлотта. – Я ее не спрашивала. Она уже третий день такая. При всех смеется, даже со мной пытается притворяться, но я же вижу. А ты как догадалась?

Про испорченную пудру Мария решила не говорить.

– Заметила. Как думаешь, она на кого-то обиделась?

– Сердится, скорее. Ну и что? Посердится и перестанет. Помнишь, как она на Клару год назад дулась? И чем все закончилось? Ничем.

– Да, наверное, – задумчиво согласилась Мария, понимая, что дальше с Шарлоттой разговаривать об этом бесполезно.

Беатриса тоже исподтишка изучала Марию и сердилась все сильнее.

Сидит… Улыбается, словно ничего не случилось. Смотрите, какие мы хладнокровные, все нам нипочем. Ведь голодранка же, семья еле концы с концами сводит, и ко двору-то пристроили только ради приданого… а строит из себя герцогиню. Что, ну что он нашел в этой гордячке?


– Итак, господа, не съездить ли нам завтра на прогулку?

Дворцовая терраса походила на цветник. Нарядные платья – тафта, брокар, дамаск, широкие юбки украшены бантами, рюшами, кружевом, шелковыми розами, маргаритками, фиалками, модные цвета – палевый, колумбиновый, амарант; роскошные костюмы – богатая канительная вышивка, позумент и снова кружева. Разговор порхал над этим цветником, как бабочка.

– Где мы уже были?

Присутствующие принялись дружно вспоминать:

– Мерлан.

– Аркадия.

– Олений лес.

Ракетки и воланы были уже брошены и унесены услужливыми лакеями. Объединенный малый двор отдыхал.

– Вот, кажется, и все.

– Давайте съездим к старому аббатству.

– Если не нарушим там чье-то уединение, – усмехнулся Рейнесс.

– Оно служит для свиданий? – заинтересовались нойленки.

– Особого рода, – виконт многозначительно дотронулся до эфеса шпаги.

– В это время там никого нет, – отмахнулся принц.

– И это все, чем оно примечательно? – лениво спросила Адель.

– Ну же, виконт, – засмеялся Кларенс, – не скромничайте, расскажите о вашем состязании.

– Не стал бы занимать всеобщее внимание такой безделицей.

– Пожалуйста, виконт!

– Просим!

– Иначе я сам расскажу.

Рейнесс заговорил чуть неохотно, но без признаков неудовольствия.

– Что ж… Однажды князь Барринген и я поспорили о том, кто первым доскачет до аббатства от ворот дворца. Мы были еще сущими мальчишками, мне тогда едва исполнилось шестнадцать, а князю – пятнадцать, и, разумеется, отнеслись к этому очень серьезно.

– И кто же выиграл?

Рейнесс слегка замялся, и принц его опередил:

– Виконт обогнал моего кузена на три корпуса.

– У него перед самым финишем споткнулся конь, – пояснил виконт.

– А что же было ставкой?

Рейнесс снова замялся, но затем с выразительной гримасой ответил:

– Собственно, наши лошади и были.

– Так вам достался в итоге хромой выигрыш? – Адель рассмеялась, следом за ней засмеялись и фрейлины. Рейнесс улыбнулся и развел руками:

– Увы! С тех пор я не азартен.

Бешеная дробь копыт по булыжной мостовой, искры из-под подков и скрежет железа по камню на поворотах… с руганью шарахаются прохожие, опрокидывается чей-то прилавок и товар летит наземь… узкие промежутки между экипажами и телегами, куда соперник так и норовит протиснуться первым. Это в городе, а потом – ветер в лицо и глаза слезятся, глухой топот вместо звонкого цоканья… и миг острой, но постыдной радости, когда гнедой Гиацинт князя сбивается с шага и отстает, отстает… Обо всем этом не было сказано ни слова.

Когда всеобщее внимание снова переместилось на будущую прогулку, Мария тихонько спросила у Рейнесса:

– Князь тогда еще был здоров? Каким он был?

Виконт пожал плечами:

– В пятнадцать лет? Да таким же, как мы все, – легкомысленным озорником. Хотя в нем и тогда уже была счастливая способность не заигрываться.

– Это значит, не доводить дело до наказания?

– Нет, я другое имею в виду… С годами я понял, что многие наши тогдашние шутки были глупыми или жестокими. Что взять со вчерашних мальчишек, да еще избалованных? Видите, я знаю нам цену, – Рейнесс улыбнулся. – Вот в князе Альрике этого не было. Он всегда чувствовал ту грань, которую не надо переходить, при этом ухитряясь не выглядеть занудой и моралистом. Это как-то само собой получалось. И на своем сиротстве князь никогда не наживался.

– Вы много общались?

Рейнесс успел лишь утвердительно кивнуть, поскольку принцесса Адель громко, на всю террасу, заявила:

– Значит, решено, завтра мы едем к аббатству. Виконт, вы с нами? А вы, барон? Граф, виконт, дамы? Все едут? А знаете, дорогой, – повернулась она к принцу, – я заметила, что ваш кузен еще ни разу к нам не присоединился. Давайте пригласим его тоже!

Ее слова вызвали поначалу всплеск удивления, а затем оживление и смешки.

– Может быть, удастся у него вызнать, кого же прочат князю в жены, – прощебетала Мария де Эллесмир.

– У князя Баррингена? – скептически приподняла брови Адель. – Сомневаюсь. Я же говорила, что это просто слухи. Должно быть, граф Камманн над нами подшутил. Кстати, где он?

Граф Камманн почему-то задерживался. Обычно он появлялся во дворце вскоре после завтрака – то есть около полудня, из-за ежевечерних балов распорядок дня при дворе сильно сдвинулся – но время уже подходило к обеду, а графа все еще не было. С Беатрисой тоже пока не удавалось поговорить – ее не отпускала от себя принцесса, а когда общество, отдохнув после игры в волан, отправилось прогуливаться по парку, Мария наткнулась на графа Зейендорна. Что за день!

И князя Баррингена с утра не видно. А вдруг он заболел? Мария очень смутно представляла себе, чем может внезапно заболеть молодой человек двадцати трех лет от роду, поскольку ее братья были по-деревенски здоровыми юношами и неожиданно слечь в постель могли, только свалившись с коня при попытке перескочить канаву или изгородь и сломав ногу. Но вдруг такое случается?

А может быть, это граф Камманн заболел? Сломал ногу, выпав из кареты… Мария подавила непрошеный смешок. Вряд ли граф на такое способен.

Двор рассаживался в столовой, собираясь ужинать. Виконт Шеллер, к обществу которого Мария уже притерпелась, усадил соседку и взялся за спинку своего стула, дожидаясь, пока свое место за столом займут король и принц. Генрих Карронский почему-то замешкался, принц ждал отца и тут-то в столовой наконец появился Камманн.

Он сразу же подошел к их величествам.

– … прошу простить, – донеслось до Марии в общем шуме, – … дела… был вынужден.

Король равнодушно кивнул, и повеселевший Камманн отошел. Он напоминал школьника, которого учитель не стал бранить за опоздание. Еще вчера Мария улыбнулась бы этой непочтительной мысли.

Причина отсутствия графа Камманна была проста до банальности. Накануне после бала приятель, барон Гроне, сманил его поиграть, и за карточным столом Габриэль просидел до утра. Поэтому большую часть дня он проспал, затем ездил к бывшему бернардинскому аббатству секундировать барону, повздорившему за игрой с партнером, затем вез его домой, проклинающего все на свете и особенно проткнутое и тут же на месте перевязанное плечо. Довольно рядовые события, что о них рассказывать его величеству...

Граф сидел гораздо выше Марии по столу, но все же умудрился намеренно задержать на ней взгляд и со значением улыбнуться. Мария ответила холодным кивком и тут же с любезной улыбкой повернулась к Шеллеру, краем глаза наблюдая за отвергнутым кавалером. На лице Камманна появилось, но быстро исчезло некоторое удивление. За ужином он разговаривал с соседками, иногда его через стол окликал принц Кларенс и граф, слегка наклоняясь вперед, принимал участие в разговоре – и все это сопровождалось короткими, но частыми взглядами в сторону Марии де Сильве, не ускользнувшими от нее. На лице Камманна не было ни обиды, ни недоумения, он словно обдумывал ход в шахматной партии. Это еще больше укрепило подозрения девушки.

На галерее негромко играл малый королевский оркестр. На сей раз музыка не взмывала к расписанному идиллическими пейзажами потолку, а струилась над полом вечерней дымкой, тихим легким туманом обвивала препятствия и неспешно вытекала в распахнутые окна. Она словно старалась не привлекать к себе лишнего внимания. Подрагивало пламя бесчисленных свечей – в люстре, на стенах, на столе, бесшумно двигались лакеи, приносили, уносили, раскладывали по тарелкам, подливали вино. Рядом разливался соловьем виконт Шеллер, рассказывая об истории бывшего бернардинского аббатства, намеченного на завтрашнюю прогулку, хотя нет, скорее это был не соловей, а токующий глухарь. На мгновение Марии стало жаль виконта. Он ведь действительно старался, прочел не одну книгу и по истории, и по архитектуре… просто Бог отказал ему в таланте рассказчика, взамен отвесив избыток самомнения.

Шеллер временно умолк, воздавая должное лососю под устричным соусом, и Мария ненадолго заслушалась нежной и задумчивой перекличкой скрипки и флейты. Они казались совершенно неуместными здесь, где, не обращая на них внимания, ели, разговаривали и смеялись. Такими же неуместными, как… она опять за свое?

– О нет, он безнадежен, – пробормотал рядом виконт, и Мария подняла взгляд узнать, о ком он. Мимолетное сочувствие к соседу испарилось, как пролитые на солнцепеке духи. Шеллер явно имел в виду князя Баррингена, который, в нарушение всех приличий, поднялся из-за стола прежде, чем его величество отложит салфетку, приветливо улыбнулся королю и направился к двери, расстроив слугам их безупречно отлаженный ритм.

– Не нужно было их величествам оставлять его при дворе, – добавил Шеллер чуть громче, но Мария сделала вид, что занята рыбным волованом и не может поддержать разговор. В таком тоне и с таким собеседником обсуждать князя ей не хотелось.

Когда все вставали из-за стола, Камманн словно ни в чем не бывало нашел глазами Марию и улыбнулся ей. Пригасшее было в душе девушке негодование вспыхнуло с новой силой. Кажется, граф настолько самонадеян, что не понимает очевидных намеков. Что ж, она намекнет еще очевиднее.

В Агатовой зале негодованию пришлось потесниться. Князь Барринген был уже там, устроился на стуле под раскрытым окном и снова что-то вертел в руках, всецело на этом сосредоточившись. Мария раскрыла веер и спрятала за ним невольную улыбку.


Альрик привычно перебирал брелоки на часах и подсчитывал прошедшие балы. В день приезда принцессы и в следующий. На них он присутствовал. Затем был бал в городском магистрате. Затем во дворце, его пришлось пропустить, чтобы не вызывать лишних подозрений. Потом герцог Детклейн устроил у себя маскарад… очень пышный, судя по рассказам. Потом все снова веселились в королевском дворце: позавчера, вчера и сегодня. Вчерашний опять пришлось пропустить, зато можно будет сходить на завтрашний.

Юноша разжал пальцы, и брелоки закачались на подхватившей их цепочке. Свиту Адели он в общих чертах уже изучил, и скрытая досада на лице кузена вовсе не нова. Стихийное смешение двух малых дворов стало заметно упорядоченнее, в нем выкристаллизовались кружки и зачатки пар. Можно уже не оставаться так часто после ужина, не сидеть так долго: взглянуть, убедиться, что все по-прежнему, – и к себе. Можно, но ведь и вреда в том, чтобы посидеть и посмотреть на танцующих, никакого нет.

По волосам мазнуло что-то мягкое. Большая ночная бабочка влетела в залу из темного парка. Несколько неровных рывков, и она полетела вверх, к восседающей в сияющих облаках аллегории Мира, окруженной цветочными гирляндами и голубями. Альрик провожал ее взглядом, пока не потерял. Вокруг свечей бестолково роилась мошкара.


Первых трех танцев можно было не опасаться: Камманн танцевал с теми дамами, каких предписывал этикет и в перерывах их же занимал разговором. Менуэт – перерыв – контрданс – снова перерыв – опять менуэт – затем гавот. Стулья, ровными шеренгами выстроенные вдоль стен, то пустели, то вновь становились востребованы. С каждым перерывом Мария незаметно усаживалась все ближе к князю Баррингену, и вот, наконец, ее отделяет от предмета интереса только круглый цоколь статуи, стоящей в простенке между окнами. И, при этом, никто не смог бы заявить, что девица де Сильве нарочно ищет чьего-то общества. Это было правдой – Марию тянуло в этот угол залы почти что против воли.

– Я счастлив, сударыня, что наконец-то могу приветствовать вас.

Мария подняла на графа Камманна нарочито равнодушный взгляд и сложила веер движением, которое в переводе означало «не разделяю вашу радость». Благоразумие нашептывало ей, что не следует ссориться с хорошим приятелем его высочества, но голос гнева оказался громче.

– Без сомнения дела, призвавшие вас сегодня, были гораздо важнее чьего-либо общества.

– Поверьте, я всей душой рвался на свободу, но увы… А теперь – могу ли я пригласить вас на следующий танец?

Как нарочно, этот менуэт у Марии был свободен. Если в первые дни ее бальная книжка бывала исписана сплошь, то теперь в ней то и дело появлялись бреши. Карронский двор уже начал растворять в себе малый нойленский, готовясь совсем поглотить чужеродное включение.

– Простите, граф, – без сожаления слукавила Мария, – но я несколько устала и хочу отдохнуть. Все же вам не стоит лишать себя возможности потанцевать, я уверена, найдутся дамы, которые будут рады вашему приглашению.

После таких слов графу Камманну делалось совершенно неприлично как настаивать на танце, так и предлагать дальше девушке свое общество. Но Мария не сумела на этом остановиться. Сердитое вдохновение заставило ее сделать то, на что она не отваживалась целую неделю. Девушка обернулась к князю Баррингену и со светской улыбкой произнесла:

– Скажите, вы бывали в старинном замке близ Альвингена?

Застигнутый врасплох Альрик ответил самым естественным образом – для себя нынешнего. Он растерянно улыбнулся и спросил:

– Альвинген? Где это?

Мария, не поведя бровью, напомнила хладнокровно:

– Это в Баррингене, на берегу Видля, по дороге из Нейвингена к горам. Я читала, что с этим замком связана какая-то красивая легенда, может быть, вам она знакома?

Камманн внимательно взглянул на Альрика, затем вновь на Марию и, наконец, помедлив, сказал:

– Что ж, не буду мешать. Уверен, сударыня, что князь Барринген не даст вам заскучать.

Он окинул взглядом залу и направился туда, где стайкой собрались дамы из королевской свиты. Беатриса едва сумела спрятать горькое разочарование, когда граф безразлично прошел мимо.

Альрик собрался с мыслями, вытащил из кармана тонкий платок и принялся поочередно завязывать узлами обшитые кружевом углы. Мария этого словно и не заметила.

– Ах, Речной замок… Да, про него рассказывают, что… Я не уверен, что в точности все помню.

Пересказывая трогательную легенду о любви хозяина Речного замка к дочери своего сюзерена, Альрик скрепя сердце намеренно переврал несколько имен и откровенно запутался в концовке. На собеседницу это не произвело никакого видимого действия.

– Но в самом замке вам не приходилось бывать?

Как хорошо, что белила и румяна на щеках скрывают неприличную краску! Пока князь рассказывал, Мария отрезвела, порыв рассеялся, и девушка слегка испугалась, но было поздно – разговор уже завязан. Так летят на санях вниз по крутому склону: и страшно, и дух захватывает, и изменить ничего нельзя, можно только покрепче вцепиться в сиденье…


– Ах, дорогой, как же я счастлива!

Голос королевы дрогнул и она осторожно, чтобы не смазать косметику, поднесла к глазам кружевной платочек.

– Адель ангел, просто ангел, и Кларенс так переменился со дня ее приезда.

Король не стал просвещать супругу относительно причин столь резкой смены в поведении их сына. Пусть остается в блаженной уверенности, что Кларенс покорен невестой.

– Я и не думала, что у такого мужлана, как Людовик, будет такая очаровательная дочка.

– О да, – согласился король. – И умненькая вдобавок.

Королева безуспешно попыталась придать голосу строгости.

– Не понимаю, при чем здесь ваш сарказм, ваше величество. Она ангел!

Король промолчал. По его мнению, «ангел» отличался цепким умом и практичностью. Полная противоположность и его недалекой жене, и принцу, который видел только то, что хотел видеть. Интересно, насколько быстро Адель раскусит молодого супруга и хватит ли ей разумности и хладнокровия не обращать внимания на его интрижки. Скандал при дворе был королю совсем не нужен, особенно при том, как гладко все шло до сих пор.

Сейчас принцесса отдыхала после гавота в палисандровом креслице, потягивая оранжад. Кларенс держал ее веер и сыпал любезностями. Если поначалу соблюдение приличий давалось принцу нелегко, то теперь он проделывал это почти машинально.
Музыканты заиграли менуэт, и принцесса, поставив бокал, встала и улыбнулась жениху. Принц изящным жестом предложил ей руку и повел танцевать.

– Как они прекрасно смотрятся, просто плывут, – с материнской гордостью сказала королева. – И ведь так каждый вечер. Ах, в молодости я тоже была способна танцевать всю ночь напролет… Помните, дорогой?

– Конечно, – не поведя бровью, согласился король. – Все ваши кавалеры падали от усталости, а вы оставались свежи и резвы.

Королева умиленно улыбнулась – одновременно и воспоминаниям, и детям.

Легконогая и неутомимая молодость! Неостановимый вихрь развлечений и балов затмил пышностью все, что устраивалось в Карронии прежде. Принцесса заказывала новые туфельки десятками, за вечер стирая до дыр подошву у двух-трех пар. Башмачники готовы были молиться на нее, никогда еще их ремесло не приносило столько прибылей.

– Принц, неужели вы не устали танцевать? – смеялась Адель.

– С вами? Никогда! – с готовностью отвечал Кларенс.

«В этом платье она кажется еще рыжее» – одновременно подумал он.

Ровно месяц назад уехала, найдя себе нового покровителя, прекрасная ветреная Амелия. О, Амелия, какая это была женщина! Уехала как раз в Нойлен, словно в насмешку. Сейчас как раз было бы время присматривать себе новую пассию, а вместо этого приходится ухаживать за невзрачной невестой, навязанной отцом и матерью. Черт, скорее бы позади остались и свадьба, и медовый месяц, и можно будет дать себе волю.

– Ах! – королева снова поднесла к глазам платочек. – Если даже Господь сию секунду призовет меня к себе, я умру счастливой.

В зале пахло горячим воском, пудрой и смесью сотни разных духов, разбавленной цитрусовым ароматом от множества бокалов с оранжадом и лимонадом. Огромные окна были раскрыты, но за ними царил безветренный летний вечер, и неподвижный воздух не спешил вливаться в зал.

Последний аккорд медленно, как сам танец, истаял на струнах скрипок придворного оркестра, и молодая чета снова направилась к креслицу.

– Что ж, – вздохнула королева, провожая их взглядом. – Вот бы еще Альрика увидеть здоровым и счастливым…

– Он здесь?

– Кажется… Да, вот он. Знаете, он ведь стал гораздо больше времени проводить на людях. И сейчас… Подумайте, он разговаривает с дамой!

Дамой? Король внимательно обвел взглядом зал. Верно, вот и Альрик – сидит, повернувшись всем телом к Марии де Сильве, и слушает ее. «Явно привлекает внимание», говорите?

– И верно… Не с ней ли Альрик уже разговаривал неделю назад, в вечер приезда Адели?

– Ах, мне бы вашу память, дорогой! Неужели… неужели наш мальчик испытывает к ней интерес? О, дорогой, это было бы так замечательно! Они прекрасно смотрятся вместе.

– В вас опять зарождаются грандиозные планы, дорогая? Вы еще предложите их поженить.

О да, король хорошо знал свою супругу – выстрел угодил точно в цель. Королева не стала сразу же отвергать эту мысль, как абсурдную. Напротив, король видел по ее задумчивому лицу, что ее величество уже начала рассматривать pro и contra.

– Поженить? Думаете, они ровня? Я имею в виду – достаточно ровня.

– Де Сильве? Почему бы и нет? Их род древностью не уступает Баррингенам, да и с королями они когда-то были в родстве.

– По женской линии.

– Разве этого мало?

– Нет, – медленно протянула ее величество и снова оживилась. – Вы чудесно придумали, дорогой, они ведь составят прекрасную пару. Ах, если бы еще Альрик был здоров…

– Ну, вы же знаете, как говорят: «Женился – переменился». Красавица жена его быстро вылечит.

Королева залилась смехом и игриво хлопнула супруга сложенным веером по руке. Таким образом, для ее величества судьба Альрика уже была решена.


– Как, принц, вы все же устали?

– Смилуйтесь, дорогая, позвольте мне отдохнуть немного! – взмолился с притворным отчаянием Кларенс. В глазах у него плясали бесенята. Он наклонился к уху невесты. – Предлагаю развлечение. Вон сидит мой кузен – давайте заставим танцевать его. Уверен, это будет презабавно.

– Как же мы его заставим?

– Мне он мог бы отказать… возможно, но отказать даме – такого даже он не посмеет. Как, согласны?

– Что ж, пускай кто-нибудь позовет его к нам, – Адель оглянулась, ища кого отправить с поручением.

Принц поспешно схватил ее за руку.

– Нет-нет! Лучше подойдем к нему сами. Осадим, так сказать, и используем эффект внезапности.

– Боже мой, принц, – рассмеялась принцесса, – Вы как будто военную кампанию планируете. А завтрашняя прогулка? Не воспользоваться ли случаем и не пригласить ли вашего кузена с нами?

– Как вам будет угодно, дорогая.

Принц заговорщицки усмехнулся и помог Адели встать. Увлеченный разговором и собеседницей, Альрик не заметил их приближения.


– Сейчас княжеством правит мой кузен, Вильхельм-Георг, а барон Рей-Варанж ему помогает. Он родственник секретаря его величества, хотя вы, наверное, незнакомы.

– Боюсь, что нет. Эти господа, должно быть, часто вам пишут о делах княжества?

– Гораздо реже, чем его величеству.

На самом деле «наместник» Вильхельм-Георг Дорто-Барринген, старший сын и преемник ныне покойного графа Леонарда, мало чем интересовался, кроме лошадей и псовой охоты, а главным человеком в княжестве был присланный из Карронии «помощник» – глаза и руки Генриха Карронского.

Альрик слышал свой голос словно со стороны и сам себе удивлялся. А Мария де Сильве непринужденно и участливо расспрашивала, расспрашивала его о родине.

– Вы часто ездите туда?

Когда-то ездил каждый год…

– Я давно там не был.

Мария смутилась, хотела извиниться и – не успела. Она поспешно встала, чтобы поздороваться с Аделью и Кларенсом. Альрик, пользуясь своей сомнительной привилегией, вставать не стал. Если он и увлекся чересчур разговором, то теперь ему представился отличный случай вернуться в образ.


– Князь, – начала принцесса укоризненно, – я на вас обижена.

Губы Адели были слегка надуты в знак наигранного недовольства, но ухмылка Кларенса ясно говорила о том, что пара что-то задумала.

– На меня? – наивно удивился князь Барринген. – За что?

– Вы все время избегаете моего общества.

– Право? – неуверенно спросил князь. – Я ненамеренно. Я… не хотел мешать вам и Кларенсу.

Ухмылка принца на мгновение стала злобной. К счастью, для настоящей мстительности он был слишком легкомысленным.

– Вы ничуть ему не помешали бы, князь, – категорично заявила Адель. – Завтра мы едем на прогулку, приглашаю вас с нами.

Вот так новости.

– О, благодарю, с удовольствием, но… его величество разрешит?

– Конечно, разрешит, – вмешался Кларенс. – Поедемте, кузен, будет весело.

Без сомнения.

– Хорошо, но куда?

– К старому бернардинскому аббатству.

Князь Барринген старательно наморщил лоб.

– Это далеко?


Перерывы между танцами не длились долго: около пяти – десяти минут, достаточно, чтобы немного отдохнуть, обмахнуть веером разгоряченное лицо, мелкими глотками выпить бокал лимонада и вежливо приветствовать очередного кавалера.

Когда музыканты заиграли начало алеманды, принцесса Адель вполне натурально воскликнула:

– Князь, а ведь вы не только не выезжаете с нами, вы еще и не танцуете. Почему? Пригласите кого-нибудь, такой прекрасный бал!

– Боюсь, я не слишком хороший танцор…

– Не скромничайте, кузен, – отмахнулся Кларенс, – я помню, вы хорошо танцевали.

Альрик почувствовал себя цирковым медведем, который неуклюже пляшет в кругу на потеху публике. Яснее ясного, что потанцевать ему предлагают не по доброте душевной, а рассчитывая на забаву. Вот уже и любопытствующие вокруг начинают собираться.

– Но это было так давно.

– Думаете, вы забыли, как это делается? Такое нельзя забыть. Вы только выйдите в зал, и тело само все вспомнит.

Альрик на мгновение крепко сжал зубы. Хотите позабавиться и посмеяться? Смейтесь, господа, смейтесь, мне не привыкать. Главное – не забыться.

– Тогда прошу вас, сударыня, окажите мне честь…

Чуть смутившись, Мария де Сильве подала князю кончики пальцев и вместе с ним вышла к танцующим. Те, расступившись, дали пройти, а некоторые даже прервали танец, с любопытством глазея на неожиданную пару. Князь Барринген не участвовал в балах с незапамятных времен.

Они остановились не слишком далеко, кавалер слева, дама справа, лицом в ту сторону, где сидели их высочества. Мария на мгновение ободряюще улыбнулась князю, хотя сама почему-то волновалась. Почему? Ведь она столько раз танцевала такие же алеманды и дома, и здесь, в Карронии.

Кажется, кавалер не заметил ее улыбки, он сосредоточенно смотрел куда-то поверх голов. Должно быть, вспоминал движения. Итак, вторая фигура, сейчас князь, не выпуская ее пальцев, развернется и заложенной за спину свободной рукой возьмет правую руку дамы. Затем полтора оборота вместе, не расцепляя рук… Мария приготовилась подхватить движение кавалера.

Фрейлина не сразу поняла, что происходит. Вместо нужного движения князь почему-то шагнул вперед, потянув Марию за собой, потом еще… Господи, это же начало полонеза! Девушка вынужденно двинулась следом, сбилась, князь чуть не столкнулся с кем-то впереди, они оба остановились…

– Простите, – растерянно сказал Барринген, – я, кажется, что-то перепутал.

– Ничего страшного, – сумела выговорить Мария. – Давайте попробуем еще раз.

Не обращая внимания на любопытные взгляды и вспыхивающий то там, то сям шепоток, они снова встали в исходную позицию. Раз, два… и опять полонез вместо второй фигуры алеманды.

На сей раз князь спохватился быстрее.

– Наверное, мне не стоит больше танцевать.

– Попробуем в последний раз и, если не получится, то больше не станем. Вы согласны? – слегка дрожащим голосом предложила девушка.

Опять исходная, теперь уже не второй, а третьей фигуры: лицами в разные стороны, бок о бок, руки скрещены внизу. Раз, два…

– Я шагаю, вы поворачиваетесь, – невесомым шепотом подсказала кавалеру Мария.

– Благодарю, – отозвался тот вслух.

Теперь на эту пару уже смотрели все, кто был рядом. Не переставая танцевать, конечно, – косились, поворачивали головы, глазели впрямую, быстро перешептывались, с предвкушением улыбались. Альрик решил, что хватит с них. Искреннее огорчение в глазах де Сильве задело его сильнее, чем он ожидал.

Он и вправду уже подзабыл алеманду, но в третьей фигуре двигалась дама, и Альрику всего лишь пришлось сделать вид, что он ведет, а не просто позволяет Марии сделать нужные шаги.

– Так? – негромко спросил он, чтобы не совсем уж выйти из роли.

– Да-да, все верно, – радостно ответила девушка.

Третья фигура, за ней сразу пятая, потом виньетка… принцесса Адель оказалась права, тело, хоть и не сразу, вспомнило, что нужно делать. Альрик с удовольствием смотрел, как тает огорчение во взгляде его дамы, сменяясь облегчением, а затем – радостью.


– Генрих, я не верю своим глазам… – пораженно прошептала королева. – Ведь Альрик не танцевал уже… уже два года, с тех пор, как заболел. Вы были правы, ему необходимо жениться!


Мария тоже внимательно глядела на партнера, готовая сразу же подсказать, если понадобиться, нужное движение, но князь танцевал хорошо – совершенно пристойно, хотя и слегка сведя брови от сосредоточения. Раз или два он немного сбился, но быстро поправился.

Король наблюдал за ними, рассеянно потирая подбородок, и прикидывал, прикидывал…


– Скажите, принц, вы именно этого и ожидали? – спросила Адель во время первой виньетки, когда стало ясно, что представление окончилось.

– Этого? Ах, нет, – сообразил принц. – В отношении поступков мой кузен довольно непредсказуем. Никогда заранее не знаешь, что именно он выкинет. Однако в одном на него можно положиться – кузен неизменно забавен. Вы сами завтра убедитесь, если он не пропустит прогулку.


Танец окончился. Альрик усадил свою даму на первое же попавшееся свободное место и заставил себя откланяться. Пора исчезнуть, пока принц с принцессой не придумали для него еще какого-нибудь развлечения.

Уже покинув бальную залу, Альрик наконец сообразил, что же ему напоминает легкий и сладкий, но чем-то неприятный аромат духов принцессы Адели – душистое цветение липы.

Липа…


Жаркие месяцы княжеская семья проводила в летнем замке близ Регенау – давно лишившемся и рва, и оборонительной стены, но взамен приобретшем обширный парк и уют светлых комнат.

Ужинало семейство обычно в Липовой гостиной. Окна этой продолговатой комнаты затеняли густые раскидистые липы, чей медовый аромат за время цветения так пропитывал гостиную, что его можно было уловить и в сентябре. После того, как слуги подавали десерт, князь обычно отсылал их, и окончание ужина проходило в мирной домашней обстановке. Затем княгиня бралась за вышивание, маленькая Анна устраивалась рядом с ней с куклами или нехитрым детским рукоделием, а князь читал или присоединялся к игре сыновей.

Обычно туда выезжали все вместе, но в последний год маленький Альрик заболел, и решено было не утомлять его дорогой, пока мальчик не окрепнет. Доставить его в замок поручили воспитателю, что господин Малер через две недели и сделал.
У кареты за несколько миль до замка сломалась ось, поэтому привезли мальчика поздно, уже почти в темноте. Воспитатель усадил подопечного на седло перед собой, завернув в полу своего плаща, чтобы недавно выздоровевшему ребенку не повредила вечерняя прохлада.

В замке, расцеловав сына, княгиня решительно распорядилась накормить его чем-нибудь легким и сразу же отправить в постель – отдохнуть с дороги. Альрик попытался протестовать, ему хотелось ужинать со всеми, но взрослые оказались непреклонны. Но мальчик не сдался. Провертевшись минут десять под одеялом, он встал, осторожно выскользнул из спальни и бесшумно прокрался вниз. Он решил спрятаться в Липовой гостиной, прежде чем все сядут за стол, а потом неожиданно объявиться. Вот смешно-то будет!

Липа, липа…


Глава 4.

Ехать на так бесцеремонно навязанную ему прогулку Альрик вовсе не собирался. Он нарочно встал пораньше, пока малый двор, протанцевавший далеко за полночь, еще спал, наскоро поел холодные остатки ужина на кухне (там только-только растапливали печи, чтобы готовить завтрак) и неторопливо пошел через парадную часть дворца, теперь малолюдную, почти вымершую – лишь молоденькая служанка в перепачканном золой холщовом фартуке подметала на лестнице да еще две натирали набранный из дерева разных пород узорчатый паркет в бальной зале желтоватым душистым воском. Альрик рассеянно повел рукой в ответ на их торопливые реверансы, подошел туда, где сидел накануне, и остановился, словно задумавшись. Служанки осторожно косились на его неподвижную фигуру, но вскоре привыкли к присутствию князя и снова принялись приглушенно болтать.

Альрик не слышал их разговора. В его ушах, сначала еле слышно, затем все более разрастаясь, звучала мелодия вчерашней алеманды, мешая думать о том, о чем следовало думать.

Дорога, которую он скрытно и неустанно мостил в настоящем, уходила в зыбкий и неверный туман будущего, грозившего в случае неудачи оказаться совсем коротким. Что ж, к этому Альрик привык. Он знал, что непредвиденная случайность может разрушить даже самый тщательный план, что события непредсказуемы… но он никак не ожидал, что эта непредсказуемость может взглянуть на него взволнованными серыми глазами нойленской фрейлины.

Один… нет, два разговора и один танец. Сущий пустяк для кого угодно. Недопустимо много для князя Баррингена. Пусть даже каждый раз они оказывались вынужденными, но все равно, все равно...

Какая странная причуда судьбы.

Альрик вдруг тихо рассмеялся, не обращая внимания на взгляды служанок, и ушел из бальной залы пустой и гулкой анфиладой – в библиотеку. Его ждали дела.


В библиотеке тоже хлопотала служанка, обметала перьевым веничком пыль со столов в ближней части комнаты. Альрик не стал задерживаться и прошел дальше, в дебри книжных шкафов. Ему не нужны были лишние глаза.

Следует признать, что просторная комната, когда-то отведенная под королевскую библиотеку, самым очевидным образом не соответствовала размерам книжного собрания его величества. По мере его постепенного разрастания в библиотеке появлялись все новые шкафы, и когда им перестало хватать места вдоль стен, тяжелые ореховые стеллажи принялись перегораживать комнату поперек, напоминая своим расположением гребенку. Самым простым решением было бы перенести библиотеку в другое помещение, но даже если бы нашелся кто-то, кто намекнул на это его величеству, король Генрих все равно запретил бы это делать. В некоторых вопросах он все же позволял себе потворствовать устоявшимся привычкам.

Князь Барринген бесцельно брел среди шкафов, рассеянно оглядывая и трогая золоченые сафьяновые корешки. То и дело он вытаскивал с полки ту или иную книгу, зачем-то листал или открывал на первой попавшейся странице, а затем, даже не взглянув, ставил обратно в плотный ряд сородичей – словно совсем забыл, зачем он сюда шел, и что вообще делают в подобных местах. Тихо стукнула дверь: то ли служанка ушла, закончив уборку, то ли кто-то вошел, но князь не обратил на это внимания и продолжал свои блуждания, забираясь все дальше вглубь комнаты.

Очередная книга, взятая им с полки, ничем не отличалась от прочих, но между страниц в ней обнаружился небольшой, меньше восьмушки, листок тонкой желтоватой бумаги. Должно быть, кому-то потребовалось отметить нужное место закладкой… или кто-то хотел сделать выписку, но отвлекся, а листок остался лежать… Альрик расправил пальцем загнутый особым образом уголок, рассеянно огляделся и снова повернулся к шкафу. Неуловимое движение – и когда книга вернулась на место, листка между страниц в ней уже не было.


– Где же ваш кузен? – спросила Адель у жениха, внимательным взглядом обводя курдонер.

Конюхи подводили лошадей, по меньшей мере половина малого двора уже была в седлах. Кавалеры, отстраняя слуг, подсаживали дам на лошадиные спины, получая в награду кокетливую благодарность, улыбку, благосклонный взгляд. Нарядные фрейлины устраивались поудобнее, расправляли складки амазонок и надежнее перекалывали вуали шляп, чтобы пыль и солнечные лучи не испортили цвет лица.

Кларенс развел руками:

– Подозреваю, что он забыл… или даже не понял, что его пригласили. Он всегда таков.

– Тогда нужно послать за ним кого-нибудь, – принцесса решительно щелкнула пальцами, подзывая слугу.

– Стоит ли, дорогая? – пренебрежительно сказал Кларенс. – Он наверняка не одет, а может быть, даже еще не проснулся. Нам всем придется его ждать.

– Тогда, пожалуй, вы правы, – нехотя согласилась принцесса. – И все же это чрезвычайно неучтиво с его стороны.

Мария тоже невольно высматривала среди придворных князя Баррингена, а не найдя, ощутила странную смесь огорчения и облегчения. На сегодняшний вечер не было назначено ни бала, ни приема, поскольку назавтра должны были состояться венчание и свадебный пир, значит, увидеть князя Мария могла, разве что случайно столкнувшись с ним во дворце. Но зато и насмехаться над ним всю прогулку никто не будет. Хотя казалось бы, что за дело нойленской фрейлине принцессы до душевного покоя князя Баррингена? Мария сама не смогла бы ответить на этот вопрос.

– Прекрасный день сегодня, сударыня, – граф Камманн ловко оттер лошадью виконта Корберга и приподнял треуголку, приветствуя Марию.

– Возможно, – прохладно ответила девушка.

– Но ваше общество делает его еще прекраснее.

Камманн улыбался так, как может улыбаться только человек с совершенно чистой совестью, и Марию вдруг охватило сомнение. Может быть, в ухаживаниях графа и вправду не было никакого злого умысла? Может быть, она неверно судила о нем? Мария искоса взглянула в сторону принца, но тот, доверительно склонившись к невесте, что-то ей говорил.

Как бы то ни было, если немного подержать графа на расстоянии, вреда от этого не будет.

– Скажите, виконт, – обратилась Мария к Корбергу, который успел за это время подъехать к ней с другой стороны, – долго ли нам ехать до монастыря?

– Хорошей рысью – меньше часа, – охотно ответил виконт. – Но мы поедем шагом, поэтому нам потребуются все два.

– В таком приятном обществе время пролетит незаметно, – добавил Камманн, слегка усмехаясь.

Мария равнодушно кивнула в ответ на эти слова, а Корберг посмотрел на соперника с тайной завистью. Ах, если бы самому уметь так ловко и непринужденно говорить дамам комплименты. В этом искусстве Камманну не было равных при карронском дворе.

Когда пышно разряженная кавалькада потянулась длинной змеей от королевского дворца, через мощеную площадь, на городскую улицу, они так и поехали – виконт с одной стороны от Марии, граф с другой. Корберг, воодушевленный благосклонностью своей спутницы, почти не умолкал. Камманн все так же не упускал случая вставить реплику, не смущаясь тем, насколько безразлично его слова встречала Мария де Сильве.

Габриэль Камманн не воспринял слишком уж всерьез внезапную холодность своей дамы. Он хорошо знал этот способ набить себе цену – нет ничего проще, чем разыграть неприступность, дразня и распаляя ею поклонника. Признаться, он не ожидал, что де Сильве пустит в ход такой уж очевидный прием, но… почему бы нет? Почему бы не сыграть в эту игру? Если бы де Сильве поддалась его ухаживаниям слишком быстро, еще до свадьбы, до того, как у его высочества окажутся развязаны руки, Камманн оказался бы в двусмысленном положении. Фавором у принца он рисковать не хотел. Одно дело – подразнить своего августейшего приятеля, другое – оказаться в настоящей опале. Такого не стоила ни одна юбка.


Барон Мейлау, ныне давно покойный, был бездарным, но очень плодовитым поэтом. Каким образом толстый том его стихов оказался в королевской библиотеке, уже никто не смог бы сказать, но именно эту книгу Альрик под конец своих блужданий среди шкафов снял с полки и унес с собой.

Франк возился в гардеробной: перетряхивал хозяйскую одежду, проверял, не нужно ли чего починить или почистить. Альрик устроился в кабинете и погрузился в чтение, неторопливо переворачивая страницы.

Пространные оды всему на свете, от муравья до небесных светил, были написаны необыкновенно высокопарным слогом, и для того, чтобы втиснуть текст в прокрустово ложе стихотворного размера, автор не щадил ни ударений, ни грамматики, ни даже сам размер. Мало того, и по мысли своей стихи отличались безнадежной банальностью, как это всегда бывает у плохих поэтов, которые склонны общеизвестные истины преподносить с пафосом великого открытия. Однако князь Барринген, казалось, не имел ничего против такого времяпрепровождения, как чтение бездарных стихов, хоть и начинал время от времени машинально отсчитывать на пальцах количество слогов.

Франк увязал вместе все белье, которое нужно было отнести прачке, и на всякий случай заглянул в кабинет: как там хозяин? Взгляд старика сразу же приковала к себе зажженная свеча на столике рядом с хозяйским креслом.

Окна княжеского кабинета выходили на северо-восток, но ясным летним днем, когда солнце еще не миновало зенита, в них лилось достаточно света, чтобы читать, не прибегая к помощи ламп или свечей. Нежный лепесток пламени не то, что не освещал – его почти и не видно было.

Альрик оторвался от книги и вопросительно взглянул на слугу. Франк неловко переступил с ноги на ногу:

– Что-нибудь прикажете, ваша светлость?

Альрик отрицательно покачал головой и вернулся к чтению. Франк помялся, перехватил поудобнее узел и, наконец, сказал:

– Позвольте, я свечу затушу, ваша светлость. Мало ли, неровен час, обожжетесь.

– Не нужно, – рассеянно отозвался Альрик и перевернул страницу. – Мне так светлее.

Он даже наклонил книгу таким образом, словно на нее и вправду падал свет от свечи.

Франк вздохнул, почесал щеку и наконец ушел.

Не поднимая головы, Альрик слушал, как удаляются, делаясь глуше, его шаги, а затем вдруг отложил книгу, потянулся и поднялся на ноги. Обойдя столик со свечой, он встал между ним и окном и достал из кармана принесенный из библиотеки лист бумаги. Осторожно взяв за углы, Альрик поднес его к свече и с удовлетворением кивнул, когда на гладкой чистой поверхности вдруг начала проступать бледно-коричневая надпись.

Обычно потайные чернила проявляли, проглаживая горячим утюгом, но где же его было взять князю Баррингену? Альрик терпеливо водил бумагу над свечой, следя, чтобы лист прогревался более-менее равномерно и случайно не загорелся, и одновременно чутко прислушиваясь, не раздадутся ли за дверью чьи-нибудь шаги. Наконец послание проявилось полностью.

Убористые, тесно выписанные строчки полностью состояли из цифр, разделенных то запятыми, то точками. Альрик вернулся в кресло, снова открыл Мейлау и занялся расшифровкой.


– Дорогой, вы позволите? – спросила ее величество и, не дожидаясь ответа, вплыла в королевский кабинет. – Я хочу посоветоваться с вами… по семейному делу, – прибавила она, со значением посмотрев на секретаря.

Ее появление заставило короля Генриха прерваться на полуслове – он как раз диктовал секретарю письмо к карронскому посланнику при нойленском дворе, однако его величество не выказал никаких признаков недовольства.

– Подождите в приемной, Варанж, – король положил руки на стол и сплел пальцы. – Надеюсь, дорогая, вы нас прервали не ради того, чтобы обсудить праздничное меню?

– Что? О, нет-нет! Ради этого я не стала бы отвлекать вас от дел, – королева с удобством устроилась в кресле для посетителей. – Хотя меню тоже очень важно… Но меня волнует сейчас другое. Как вы думаете, дорогой, стоит ли завтра Альрику присутствовать на венчании?

На лице ее величества была написана подлинная озабоченность.

– Что же вас смущает? – невозмутимо спросил король. – Полагаете, он поведет себя неподобающе?

Королева сокрушенно вздохнула:

– О, я не знаю. Вы сами видели, в обществе он держится довольно тихо. Но вдруг он что-нибудь перепутает… привлечет к себе излишнее внимание… Неумышленно, конечно, – торопливо добавила она. – Или церемония ухудшит его состояние… каким-то образом. Как вы считаете, не оставить ли его во дворце? Хотя это будет не менее неловко, ведь он практически член семьи, да и его положение…

Король потер подбородок, делая вид, что задумался.

– Его положение, верно… Пожалуй, ему не следует пропускать такое событие. Я думаю, присутствие на венчании ему не повредит.

– Ах, мне бы вашу уверенность. Хотя… он ведь был на приеме в честь приезда принцессы, и нельзя сказать, что ему стало хуже. Даже напротив… Но как же быть с… с его поведением?

– Как князь Баррингена, он будет находиться рядом со мной, и я лично за ним присмотрю. Кроме того, – добавил король, предупредив следующее возражение, – я попрошу Леопольда о том же, в те моменты, когда я буду занят в церемонии.

У королевы вырвался вздох облегчения.

– Ох, дорогой, вы сняли с моей души огромный камень! Представить только: мы бы все уехали на такое торжество, а он остался бы здесь в одиночестве, бедный мальчик. Конечно, раз вы сами за ним проследите, я уверена, что все будет в порядке!

– К тому же, – многозначительно прибавил король, – на венчании ведь будет присутствовать и нойленская свита принцессы…

– О? Ооо-о, вы намекаете на де Сильве? Ну конечно! Так вы все же считаете, что она подходящая для него пара? Я еще не писала ее отцу, но сейчас же напишу, не откладывая! Вы согласны?

– Всецело, – кивнул Генрих. – Женитьба князя мне кажется весьма желательной, и де Сильве прекрасно для этого подходит.

– Напишу безотлагательно! – радостно объявила королева, вставая. – Как все замечательно складывается, дорогой!

– Весьма, – согласился король.

У него были свои планы на этот союз.


Альрик сидел на боковой террасе, на той самой скамье, с которой Мария де Сильве в свой первый карронский вечер любовалась фейерверком, и, облокотясь о балюстраду, лениво разглядывал цветные кружева паркового партера, узорчатыми коврами расстелившегося по обе стороны центральной аллеи. Фигурные зеленые газоны перемежались прихотливыми завитками красного и желтого песка, а немного дальше изумрудные рамки самшитовых бордюров ограждали пышные цветники, засаженные лилиями, туберозами и львиным зевом. День был ясный и жаркий, но террасу затеняла громада дворца. Альрик сонно щурился и подставлял лицо теплому летнему ветру, напоенному цветочным ароматом. Ни о чем думать не хотелось.

Зашифрованный ответ на полученное утром послание уже лежал в условленном месте в библиотеке. Альрик написал его, как и все предыдущие, самодельным восковым карандашом – обструганным и заточенным обломком свечи, вставленным в кожаную оправу от обычного карандаша. Его легко было спрятать в тайнике письменного стола, в отличие от невидимых чернил, которые было бы сложно и добыть, и скрывать. Воск служил не хуже.

Альрик зевнул. Хорошо, что сегодня нет бала... Впрочем, даже если б и был, его все равно пришлось бы пропустить.

– Вы здесь, мой мальчик, – рядом с ним на скамью опустилась королева, усердно обмахиваясь веером. – Как жарко сегодня!

– Правда? Я не заметил, – рассеянно отозвался Альрик.

За обедом королева то и дело со значением на него посматривала. Это явно что-то предвещало.

– Когда я была молода, я тоже не замечала погоды, – вздохнула королева. – Все было нипочем: дождь, снег, жара, ветер… Ах, где они, эти годы?! Улетели без следа!

– Вы все время кокетничаете, ваше величество, – Альрик положил голову на руки. – Больше тридцати пяти вам никто не даст.

На самом деле королеве уже исполнилось сорок три.

– Льстец, бессовестный льстец, – довольно улыбнулась королева. – Должно быть, вы берете уроки у Кларенса. Хотя он так остепенился после приезда Адели!

Альрик полагал, что у неожиданного смирения шалопайного принца имелись какие-то скрытые причины, но говорить об этом не стал.

– Быть может, он влюбился? – наугад предположил он.

Королева расцвела:

– Я тоже так считаю, Альрик. Чудесно, что и вы так думаете!

Князь не стал спорить.

– И вот, что я вам скажу, мой мальчик, – решительно продолжала королева. – Вам тоже следует жениться!

Такого Альрик не ожидал.

– Жениться? – повторил он беспомощно и выпрямился. – Но… зачем?

– Как зачем?!

– Я не это хотел сказать. Я… не знаю. Я не думал о женитьбе.

– Конечно, вы не думали. Для этого есть мы – ваши опекуны, – с воодушевлением ответила королева. – Ведь Кларенс вот-вот женится, а он ненамного старше вас, подумайте.

В парке показалась принцесса Адель со свитой. Фрейлины несли множество необходимых вещей: корзиночку с рукодельем, пяльцы, веер, конфеты, ручную обезьянку на цепочке, зонтик от солнца. В этой многоцветной стайке была и Мария – как обычно, с книгой. Адель сделала будущей свекрови реверанс, немедленно повторенный фрейлинами, королева в ответ довольно безразлично кивнула, вся во власти своего нового матримониального проекта.

Альрик невольно проводил взглядом процессию, направившуюся в нижнюю часть парка. Королева многозначительно улыбнулась.

– Итак, Альрик, что же вы не спросите, кого мы выбрали вам в жены?

Он собрался с мыслями.

– Я уверен, что вы не станете меня долго томить и сами это скажете.

Королева лукаво поигрывала веером и молчала.

Альрик сдался.

– Так кто же она?

Королева приложила палец к верхушке обтянутой пергаментом костяной планки:

– Она молода, – палец переместился на соседнюю планку, – недурна собой… воспитанна... из хорошей семьи.

– В Карронии таких девушек очень много, – с деланным спокойствием заметил Альрик.

– Приехала из Нойлена в свите принцессы Адели…

Альрик замер от неожиданной догадки.

– И ее имя начинается на… «М», – победно закончила королева.

– В свите принцессы таких трое.

– М… ария де Сильве!

Альрик на мгновение стиснул мраморный подлокотник.

– А если она не захочет стать моей женой?

Во взгляде королевы на миг появилась озабоченность. Мысль о том, что Карл де Сильве может не пожелать связывать судьбу дочери с душевнобольным князем Баррингеном, ее не посещала, но и посетив, смутила ненадолго. Ее величество ласково похлопала подопечного по руке:

– Положитесь на меня, мой мальчик. Я уже написала ее отцу, и даже если он мужлан еще хуже Людовика, он не посмеет мне отказать.

Королева повелительным жестом подозвала терпеливо ожидавшую в стороне придворную даму, графиню Рандорф:

– Сударыня, найдите в парке ее высочество и передайте, что мы желаем видеть Марию де Сильве.


– Марию де Сильве? – с удивлением переспросила принцесса. – Зачем бы она могла понадобиться ее величеству?

– Не имею счастья знать, ваше высочество, – почтительно ответила графиня Рандорф.

– А ты, Мария?

– Простите, ваше высочество, я даже не догадываюсь.

Недоумение на ее лице было неподдельным.

– Какая высокая честь, – сладким голосом произнесла Беатриса. – Никто из нас пока что не удостаивался личного внимания ее величества. Только… вдруг ты ее чем-то прогневала, Мария?

– Чепуха, – с беспокойством ответила фрейлина. – Чем я могла прогневать ее величество?

– Мало ли…

– Сударыня, ее величество ждет, – напомнила графиня Рандорф.

– Вдруг ее величество все же рассердилась на Марию, – с притворной озабоченностью сказала Беатриса вслед удаляющимся дамам. – Ох, а вдруг она отошлет Марию от двора? Что же будет? Ведь вы же не сможете перечить королеве, ваше высочество.

Между бровей принцессы появилась легкая складка. Конечно же, по такой незначительной причине, как провинность одной из фрейлин, Адель не стала бы портить отношения с будущей свекровью, которая вот-вот, уже завтра, станет настоящей. Наоборот, принцесса еще и от своего имени наказала бы виновницу возможного разлада с королевской семьей, и Беатриса прекрасно об этом знала. Такой удобный случай позлословить о сопернице и, может быть, даже настроить против де Сильве принцессу она никак не могла упустить.

Торопливо шагая следом за графиней, Мария тщетно ломала голову, пытаясь сообразить, чем же она могла привлечь к себе особое внимание королевы. Ни в каких скандалах Мария не бывала замешана – ни здесь, ни в Нойлене. Случаев как-то отличиться ей тоже не выдавалось. Может быть, ее величеству нужна чтица? Но тогда королева выбрала бы кого-нибудь из своих дам. В чем же дело?

– Ваше величество, ваша светлость – Мария де Сильве, – объявила графиня Рандорф, поднявшись на террасу, и отошла, повинуясь жесту своей повелительницы.

Только сейчас Мария заметила, что ее величество не одна, и замешательство фрейлины усилилось. Кажется, ее величество не гневалась, напротив – королева Юнона так и сияла. Князь смотрел в сторону.

Мария, чувствуя, как сильно бьется в груди сердце, склонилась в глубоком реверансе и замерла, не решаясь поднять взгляд.

– Славная девочка, – одобрительно заметила королева, слегка приподнимая подбородок фрейлины. Мария послушно выпрямилась и благонравно сложила руки, ожидая, что будет дальше. Кажется, королевская опала ей все-таки не грозила.

– Мы, – неопределенное движение веером, – то есть мой венценосный супруг и я, решили устроить вашу судьбу. Я отправила вашему батюшке письмо, в котором прошу у него вашей руки для князя Баррингена, опекунами коего мы являемся. Советовала бы вам тоже написать ему и просить прислушаться к нашим словам.

Барринген упорно смотрел на подлокотник скамьи.

У Марии на мгновение закружилась голова. Ее руки? Для князя Баррингена? Но почему?

– Ваше величество, благодарю за честь, – проговорила она, словно со стороны слыша собственный голос. – Стоило ли вам так утруждаться из-за меня?..

– Ах, чепуха, – отмахнулась королева. – Разве же это труд? Однако все это для вас неожиданно, я понимаю, – добавила она с довольной улыбкой. – Что ж, о помолвке объявим, когда получим ответ от вашего отца, а пока… пока поговорите наедине, – она проказливо рассмеялась. – Вам, конечно, теперь есть о чем поговорить. Но не нарушая приличий!

Королева лукаво погрозила пальцем и спустилась в парк.

Мария стояла, бессильно опустив руки, в своем смятении не зная даже, что сказать неожиданно обретенному жениху.

– Полагаю, – по-прежнему не глядя на нее, проговорил наконец князь, – что для вас это было таким же сюрпризом, как и для меня.

– Да… – еле слышно ответила Мария. – Да… На нас смотрит ее величество.

– И правда, – князь подошел к ней вплотную и взял за руку. Мария слегка вздрогнула.

– Я внушаю вам отвращение? – осведомился князь. Он улыбался, но улыбка была натянутой.

– Нет-нет, что вы!

– Тогда для нас не все потеряно.

Мария не знала, что ответить. Все эти годы она помнила, что ее долг – составить хорошую партию, что ради этого ее отец хлопотал о месте фрейлины, что замужество – естественная судьба для нее, но... князь Барринген? Всю жизнь прожить рядом с помешанным мужем? За что?

Пусть он и говорил тогда, на этой же самой террасе, что не безумен… Разве с тех пор Марии не случалось своими глазами убедиться, что это не так? Разве князь не вел себя странно каждый раз, когда она его видела? Что помешает безумцу утверждать, что он здоров?

Князь, похоже, неверно истолковал ее замешательство.

– Не волнуйтесь. Ее величество с удовольствием все устроит как надо: и помолвку, и свадьбу.

Мария через силу улыбнулась дрожащими губами:

– Да, я уверена, что все будет хорошо.


– Разве я не была права? – горделиво произнесла королева, с умилением наблюдая, как ее подопечный целует на прощание руку своей будущей невесте. – Конечно женитьба пойдет ему на пользу!


– Так зачем же вас вызывала ее величество? – требовательно спросила Адель, едва фрейлина вернулась.

По дороге Мария постаралась взять себя в руки, но потрясение, испытанное ею, было слишком сильно, чтобы его следы удалось полностью изгнать с лица.

– Ну же! В чем дело?

Мария помедлила. Скрывать произошедшее не было смысла: принцесса все равно узнала бы, не от нее, так от королевы. Такие новости разносятся быстро, тем более при королевским дворе, где без сплетен не обходилось ни одно событие.

– Ее величество оказали мне честь, решив выдать замуж, – бесцветно произнесла Мария.

– Без моего ведома? – Адель нахмурилась. – Даже не предупредив? И за кого же?

– Наверное, за графа Зейендорна, – фыркнула Беатриса под общий смех.

– Нет… – Мария глубоко вздохнула. – За князя Баррингена.

Воцарилось изумленное молчание.

– Это какой-то розыгрыш? – наконец нарушила тишину принцесса.

– Ее величество сама объявила это, – Мария снова набрала в грудь воздуха, чтобы справиться с голосом, – мне и князю. Она написала моему отцу и… и король тоже согласен…

Хор изумленных возгласов вдруг прорезало громкое, торжествующее восклицание Маргериты:

– Я же говорила! Я же так и говорила!

Беатриса широко раскрытыми глазами смотрела на Марию и вдруг прикрыла рот рукою, пряча смешок. Так вот почему наша маленькая скромница вчера воротила нос от графа Камманна. Вот куда она метила – в княгини. Ну и пусть живет отныне со своим сумасшедшим, а Камманн теперь свободен, свободен! О, второй раз Беатриса его не упустит!


Простившись с Марией Альрик быстрым шагом ушел к себе, и только здесь самообладание наконец оставило его. Он сел на диван, согнувшись, облокотился о колени и сжал ладонями виски.

Черт, черт, черт!

– Ваша светлость… Ваша светлость! – всполошился Франк, – вам плохо? Позвать доктора?

Да будь оно все проклято!

Альрик сжал зубы и с усилием выпрямился.

– Не надо. Все в порядке, Франк. Иди.

Слуга не поверил, но, пятясь, удалился.

Альрик подошел к окну, уперся ладонями в подоконник и уставился невидящим взглядом в небо.

Женитьба осложняла… осложняла все.

Бархатная западня, из которой нет выхода. Посмеет ли Карл де Сильве отказать карронской королеве? Десять против одного, что нет. Посмеет ли протестовать против этого брака Мария? Вряд ли. А уж душевнобольного князя Баррингена точно никто не станет слушать. Кого вообще интересует мнение сумасшедших?

Что движет тетушкой, понятно, но зачем все это нужно королю? Привязать Альрика еще прочнее? Но он и так уже связан по рукам и ногам, дальше некуда. Опека над несовершеннолетним естественным образом перетекла в опеку над душевнобольным, все его расходы в руках короля, все решения принимает король, обо всех передвижениях ему докладывают, Альрик даже из дворца не может выйти так, чтобы это осталось незамеченным. Прийти или нет к завтраку – вот и вся отпущенная ему свобода.

Так что же это? Попытка найти слабое место? Вспугнуть, вынудить к поспешным действиям? Неужели король подозревает притворство? Подозревает и ждет, что Альрик выдаст себя? Или Марии уготована роль невольного соглядатая, а то и тюремщика? Ведь если король с озабоченным видом попросит ее сообщать ему о любом необычном поведении мужа, она, конечно, выполнит эту просьбу… без сомнения, продиктованную беспокойством и заботой о подопечном.

Мария… Альрик невольно улыбнулся, но сразу вспомнил потрясенный взгляд девушки, и улыбка медленно сползла с его лица.

Рискует ли она и чем именно? В наихудшем случае… в наихудшем случае она скоропостижно станет вдовствующей княгиней Баррринген, вот и все. Опечалит ли ее это? Или чувство облегчения окажется сильнее? Альрик сам не знал, что он бы предпочел, но ради блага Марии… лучше пусть будет облегчение. Единственный свадебный подарок, который он мог ей сделать… горький, как полынь.

Бедная девушка. Ее брак начнется несчастливо, и один только Бог знает, как закончится. Она не заслуживала такой судьбы, но тут оба они были бессильны. Альрик ведь тоже не выбирал того положения, в котором оказался.

В дверь тихонько постучали, и Альрик рывком обернулся. Король? Уже? Слишком быстро, его величество никогда не торопится.

Створка деликатно приоткрылась и из щели донесся голос придворного врача:

– Вы позволите войти, ваша светлость?

Ах Франк, Франк, все-таки не удержался и пошел за доктором Веннером. Вот уж забота хуже вредительства.

– Не позволю, – сумрачно ответил князь, но врач, не обратив внимания на его слова, уже переступил порог.

– Не ребячьтесь, ваша светлость. Здоровье – это не шутка. Мне передали, что вы чем-то крайне взволнованы.

Альрик взглянул на озабоченное лицо Франка, топтавшегося за дверью, и отвернулся.

– Мне необходимо проверить ваш пульс, ваша светлость.

– Только если вы после этого оставите меня в покое, – проворчал князь Барринген, привычным движением поддергивая кружевную манжету.

Пока врач, вооружившись большими серебряными карманными часами, подсчитывал частоту ударов его сердца, князь с преувеличенным интересом разглядывал позолоченную лепнину над камином. С некоторых пор он совсем не любил врачей, особенно таких бесцеремонных.

Закончив с одним запястьем, Веннер исследовал второе, затем, развернув пациента к свету, внимательно рассмотрел его зрачки, и наконец огласил свое заключение:

– Что ж, ничего страшного не произошло. Однако, – он извлек из кармана большой флакон темного стекла с залитой воском пробкой, – я оставлю вам успокоительную микстуру. Две чайных ложки на стакан воды, на ночь. Вы ведь не хотите совсем слечь? Любезный, проследите, чтобы князь ее принимал.

Франк торопливо кивнул.

Едва за врачом закрылась дверь, Альрик сунул Франку оставленный доктором флакон.

– Выбрось это.

– Но ваша светлость, ведь доктор сказал…

– Я не собираюсь пить эту отраву. Если хочешь – пей сам. А лучше выбрось.

Нет, Альрик вовсе не думал, что в микстуру был подмешан яд. Зачем его травить сейчас, едва объявив о будущей помолвке? Никакого смысла в этом не было. Но он очень хорошо знал, какой туман в голове бывает от некоторых успокоительных средств, и не хотел терять ясность мысли. Сейчас она была нужна как никогда.

Франк со вздохом забрал флакон. Тут уже не знаешь, как лучше. Начнешь спорить и настаивать, так его светлость разволнуется еще больше, а разве можно это допустить? Но лекарство Франк выбрасывать не станет, нет-нет. Уберет с глаз долой, и все. Может быть, когда и пригодится. Или получится подсунуть его втихаря, когда хозяин поуспокоится или даже вовсе забудет про врача.

Альрик постоял немного посреди гостиной, рассеянно потирая ладонью лоб, и ушел в парк – думать.


Глава 5.

Назавтра о предстоящей женитьбе князя Баррингена знал весь двор. Королева Юнона была так уверена в успехе своей затеи, что не считала нужным ее скрывать, хотя и следовало бы сначала подождать ответа от Карла де Сильве. И пускай главным событием дня было долгожданное бракосочетание карронского принца и нойленской принцессы, все же, следуя в торжественной процессии вместе с остальными фрейлинами ее высочества, Мария все время замечала устремленные на нее любопытные взгляды и перешептывания. Девушка держалась прямо, ничем не выдавая царившего в душе смятения.

Роскошный свадебный кортеж двинулся от дворца к собору за два часа до полудня, и казалось, что весь город собрался посмотреть на то, как вереница золоченых карет в сопровождении пышно разодетого конного эскорта проедет несколько кварталов, отделяющих королевский дворец от собора святого Стефана. Публика попроще толпилась по обочинам улиц, залезала на подножия фонарей, входные ступеньки и подъездные тумбы. Места на балконах и у окон для тех, кто хотел посмотреть на процессию с относительным удобством, начали продавать еще за неделю до венчания, а накануне вечером цены на них взлетели до небес.

На увитых зеленью балконах, словно букеты цветов, теснились нарядные горожанки, ради праздника разодевшиеся в лучшие платья. Любопытствующие выглядывали из распахнутых окон, свешивались через подоконник, стремясь получше разглядеть кортеж, бросали на улицу пригоршни розовых лепестков, которые, кружась в воздухе, опускались на крыши экипажей, усеивали выметенную рано утром брусчатку, застревали в гривах коней и пышных плюмажах шляп. Приветственные возгласы сливались в единый громкий гул.


– Хотите глотнуть, ваше высочество?

Принц отвернулся от широкого окна кареты. Габриэль Камманн, сегодня ставший шафером его высочества, вытащил из кармана маленькую плоскую фляжку.

– Для бодрости, – усмехаясь, продолжал граф. – И чтобы скрасить последние минуты свободы.

Принц криво улыбнулся.

– Разве что чуть-чуть. Мне же еще целовать новобрачную, не забыл? К счастью, она не настолько страшна, чтобы для этого нужно было как следует напиваться.

– Всегда можно закрыть глаза, – услужливо подсказал Камманн, – и представить на ее месте какую-нибудь другую девицу.

Принц хохотнул:

– Неплохой способ. Может быть, я приберегу его для брачной ночи.

Кларенс украдкой приложился к фляжке, отдал ее приятелю и снова повернулся к окну. Следовало показывать подданным, как счастлив и благополучен их принц в день своей свадьбы.


Вычищенные до атласного блеска лошади с яркими розетками на упряжи и цветными лентами в гривах шли ровным шагом, словно красуясь. Длинная, как змея, процессия миновала три пышно разубранные праздничные арки, нарочно установленные на ее пути, дважды повернула и остановилась.

От ступеней огромного барочного собора, перестроенного еще дедом нынешнего короля, и почти до середины площади двумя шеренгами выстроился почетный коридор из королевских гвардейцев. Когда разукрашенная гербами дверца первого экипажа открылась и появился принц в роскошном праздничном наряде, они слаженным единым движением отсалютовали его высочеству. Кларенс самодовольно улыбнулся и приветственно поднял руку. Сегодня он был ослепителен – не столько в переносном смысле, сколько в самом прямом. Золотая парча его свадебного костюма сверкала на солнце, разноцветными искрами полыхали драгоценные камни в пуговицах, пряжках, перстнях, спрятанные среди густой вышивки канителью, также горевшей нестерпимым огнем. Поэтической натуре принц показался бы богом солнца, вдруг сошедшим на смертную землю, чтобы осенить ее своим блеском.

Принцесса Адель тоже сияла, но сияла, как луна. На ее платье пошло сорок локтей серебряного глазета, затканного цветочными букетами, да еще пятнадцать локтей – на расшитый шлейф, который несли за ней восемь нарядных пажей. С ног до головы невеста была осыпана драгоценностями: от бриллиантовой короны на пудреной голове до каблучков атласных туфелек. Острыми искрами горели алмазы ожерелья, переливался жемчуг, которым было расшито платье, блестели серебряные нити в кружевах широких многослойных манжет. Высокомерно вскинув голову, принцесса подплыла к жениху, церемонно подала ему руку, и под торжественное пение фанфар пара двинулась по живому коридору ко входу в собор, где архиепископ уже ждал их для благословения.


Свадебная церемония врезалась в память Марии со странной четкостью – не потому ли, что ей и самой теперь предстояло замужество. Девушка в мельчайших подробностях запомнила и то, как шли по проходу между рядами скамей принц и принцесса и все головы поворачивались вслед за ними, и как солнечный свет, падавший из высоких окон, пронизывал сизые струи ароматного ладанного дыма, плывущего из чеканных серебряных кадильниц, и как архиепископ в бело-золотом облачении напутствовал жениха и невесту, прежде чем они будут объявлены супругами, пока смерть не разлучит их. И ангельское пение хора, и торжественный гулкий звук органа, заполняющий собой все внутреннее пространство огромного белоснежного собора – от узорного мраморного пола до сияющих витражей под барабаном купола – и слезы радости на глазах ее величества… И князя Баррингена, сидевшего между королем и герцогом Детклейном, единственного, кто не смотрел на новобрачных. Вместо этого князь, запрокинув голову, с любопытством разглядывал потолочную фреску с Воскресением Христовым, словно видел ее впервые.

Мария отвела глаза.


Камманн разыскал ее в толпе, когда принц с принцессой усаживались в экипаж – теперь уже вместе.

– Позвольте вас поздравить, – произнес он с легким поклоном. – Или правильнее будет принести соболезнования?

Под его насмешливым взглядом неприязнь Марии вспыхнула новым пламенем.

– И то, и другое несколько преждевременно, – сухо произнесла фрейлина.

– Вы полагаете? Но ее величество всегда добивается желаемого. Если она решила связать вашу судьбу с князем…

Мария вновь задумалась, какой же скрытый смысл заключался в настойчивом ухаживании графа. Для влюбленного, чью даму сердца вот-вот отдадут другому, Камманн был слишком спокоен и весел.

– Не похоже, чтобы это вас очень сильно огорчало, граф.

– Вам бы этого хотелось?

– Как я могу желать, чтобы вы страдали? – уклонилась от мастерски расставленной ловушки Мария.

– Я рад, что вам небезразличны мои чувства, – граф многозначительно улыбнулся.

– И снова вы поторопились, – парировала девушка.

О, Господи, будет ли этому конец? Сейчас Мария предпочла бы любого другого собеседника, даже Баррингена, даже старого графа Зейендорна, даже Шеллера с его архитектурой, – кого угодно, только не Камманна.

Она была слишком измучена переживаниями даже для простой светской пикировки, а этот разговор уже выходил за ее границы и начинал напоминать прогулку среди капканов.

От обязанности продолжать утомительную и бессмысленную беседу Марию спасла, как ни странно, Беатриса.

– О, граф, – проворковала она с пленительной улыбкой, – не поможете ли вы мне сесть в карету? Там такая неудобная подножка.

Камманн с подчеркнутой неспешностью отвел взгляд от Марии и поклонился белокурой нойленке:

– Почту за честь, сударыня.

Беатриса кокетливо рассмеялась и бросила на Марию победный взгляд.

– Так пойдемте же, – она приняла предложенную руку и снова стрельнула глазами на побежденную соперницу.

Мария ответила ей равнодушной светской улыбкой. Неужели дело было в Камманне и его ухаживаниях, а испорченная пудра, сердитые взгляды и злословие были вызваны завистью и ревностью? Как… как это глупо и… по-детски.

Мария словно бы за один день повзрослела на десять лет – так она себя сейчас чувствовала. Мелкой возней, детскими забавами ей теперь казались и развлечения, и интриги при малом дворе. Неужели ее высочество тоже ощущала что-то подобное, когда окончательно решилось, что она выйдет за карронского принца? Но переговоры о ее браке продолжались много лет, помолвка не стала для Адели внезапной новостью, да и жених оказался редкостным красавцем. Нет, принцесса не переживала такого потрясения, какое обрушилось вчера на ее фрейлину.


Свадебное празднество своим размахом затмило все торжества последней недели, дававшиеся в честь приезда нойленской принцессы. Городские фонтаны били вином, каждая столичная гильдия устроила пир и старалась превзойти другие изобилием и изысканностью кушаний, на каждой площади играли музыканты и выступали актеры, всем желающим бесплатно раздавали угощение, а кое-где и подарки. Последний раз подобное устраивали почти четверть века назад, в честь рождения наследника, и теперь старики спорили, когда же праздник был роскошнее: тогда или сейчас.

После возвращения свадебного кортежа во дворец состоялся официальный прием, где Адель выступала уже как карронская принцесса. Король Генрих зорко наблюдал, как она принимает поздравления и подарки от иностранных послов, обращаясь со всеми дипломатами – и с нойленским посланником тоже – с одинаковой формальной вежливостью, не выказывая никаких предпочтений. По-видимому, такая беспристрастность короля удовлетворила. Без сомнения, принцесса попытается стать проводником нойленского влияния при дворе, но пока что она этого хотя бы не демонстрировала.

Свадебный обед, последовавший за приемом, из-за огромного числа приглашенных устроили в парке, так как даже Большая столовая не вместила бы столько гостей. Яркий солнечный свет заливал дорожки и цветники, играл радугой в брызгах фонтанов, сверкал в драгоценностях, воздух был напоен ароматом лилий и тубероз. По всему парку были расставлены клетки с певчими птицами, чей громкий щебет радовал слух не хуже музыки. Впрочем, музыка за обедом тоже была – в перерывах между переменами перед гостями выступали лучшие танцоры и певцы, не только карронские, но и приглашенные из других стран.


После окончания обеда, уже переодевшись для вечера, королева Юнона улучила минутку и зашла к своему подопечному.

Альрик сидел в своей гостиной, подперев рукой подбородок, и методично выстраивал шахматные фигурки вдоль края доски, окаймляя ее черно-белым частоколом. Те, что не помещались, были выставлены на середину – два коня, выточенных из эбенового дерева, и два коня из слоновой кости, все развернуты мордами в разные стороны. Появление венценосной тетушки не заставило его оторваться от своего занятия ни на минуту.

– Альрик, вы хорошо себя чувствуете? – королева зачем-то потрогала его лоб, как будто у него мог быть жар.

– Да, благодарю вас, – отозвался он, тщательно выравнивая каждую фигурку в центре занятой ею клетки.

– Вы пропустили обед, мой мальчик. Неужели вы и на бал не пойдете?

– Полагаю, что нет. Видите ли, я немного занят, ваше величество.

– Заняты… этим?

– Да. Смотрите, как красиво.

Альрик полюбовался результатом своих трудов, а затем принялся переставлять фигуры по-другому.

В таком состоянии его вряд ли стоило выводить в общество, но королева, памятуя о том, какое благотворное действие оказывало на него присутствие де Сильве, все же сделала еще одну попытку:

– Так что же, ваша будущая невеста будет веселиться там одна?

– Невеста? – рассеянно переспросил князь, словно не вполне понимая, о ком идет речь.

Королева вздохнула и погладила воспитанника по голове. Альрик удивленно поднял взгляд.

– Вы раньше часто играли в шахматы с его величеством. Хотите, я попрошу его завтра зайти к вам поиграть?

– Благодарю вас, тетушка, но мне это уже не интересно.

Шахматные фигуры вытянулись поперек доски двухцветной процессией: черные и белые выступали парами бок о бок. Шествие получилось настолько длинным, что его хвост достиг края доски и изогнулся в сторону. Альрик подумал и разделил его на две узкие симметричные колонны.

Играть в шахматы с королем он теперь не стал бы и под страхом смерти.


Когда снаружи сгустились сумерки и в парке вспыхнули огни праздничной иллюминации, Альрик подошел к окну, повернул тугую бронзовую ручку и распахнул настежь обе створки, мельком подумав, как же хорошо, что никто не додумался заколотить у него окна или забрать их решетками. Хотя болезнь князя Баррингена была секретом Полишинеля, карронская королевская семья предпочитала делать вид, что ничего необычного не происходит.

Из раскрытого окна в полутемную комнату хлынула вечерняя прохлада, разгоняя застоявшийся, нагретый за день воздух. Стали хорошо слышны треск и шипение праздничного фейерверка.

Он был великолепен. Римские свечи выбрасывали снопы разноцветных искр, били ввысь сверкающие фонтаны, крутились, рассыпая огненные брызги, сияющие колеса. На темном полотне вечернего неба то распускались гигантские цветы, то вырастали огромные пламенные деревья. Сыпались дождем белые, алые, зеленые звезды. Огни в вышине то сплетались зыбким причудливым кружевом, то составлялись в разнообразные символические фигуры, пока наконец не сложились в инициалы новобрачных: сначала по отдельности, а затем – соединенные в изящный вензель, увенчанный короной, который долго-долго горел в вышине, понемногу тускнея, пока не истаял окончательно.

Дворцовая терраса опустела, но Альрик не спешил закрывать окно. Прохладный ветер донес отдаленную, чуть слышную мелодию, за высокими окнами бальной залы смутными тенями задвигались танцующие. Там были блеск, и оживление, и музыка, и веселье, здесь же…

Альрик вдруг отошел от окна и встал посередине гостиной. Галантно поклонился, словно приглашая на танец невидимую даму. Повернулся, снова поклонился, начиная первую фигуру менуэта, сделал скользящий шаг вперед под неслышимую музыку.
Никто не застанет его за этим странным занятием, даже неизменный Франк – дворцовая прислуга тоже празднует свадьбу их высочеств. Можно ненадолго выбросить из головы все, что необходимо помнить, и перенестись на несколько лет назад, во времена юношески беззаботной жизни с балами, охотами, играми. На несколько мгновений оживить то, что уже никогда не вернется.

Поворот, смена руки, поклон. Менуэт – танец-флирт, танец-ухаживание. Воображаемая дама лукаво улыбается, делает вид, словно ускользает, и возвращается. Не серые ли у нее глаза? Возможно.

Грациозные па позволяют показать изящество движений. О, менуэт, король танца и танец королей, почти век ты уже царишь в бальных залах, и звезда твоя и не думает закатываться. Снова поворот, кавалер и дама меняются местами…

Так они танцевали в тот вечер, почти жених и почти невеста: Мария в ярко освещенной зале, с учтивым придворным кавалером, в окружении других пар – и Альрик в одиночестве, в темноте и тишине пустой гостиной.

Шаг вбок, поворот… Альрик вдруг рассмеялся на середине движения, затем вздохнул, снова вернулся к окну, сел на подоконник и стал смотреть на россыпь разноцветных фонариков в парке.


Мария ожидала, что ответное письмо ее отца придет приблизительно через две недели, но она недооценила скорость карронской королевской почты и оглушительную важность подобного сватовства. Карл де Сильве не стал затевать долгую обстоятельную переписку с их величествами, обсуждая предстоящий брак дочери с их подопечным. Он приехал в Карронию сам.

Никого не зная в Каймире, де Сильве остановился в первой же приличной гостинице, какая ему попалась, и сразу отправил во дворец письмо с просьбой об аудиенции. Стесненность в средствах заставляла его надеяться, что встречи с их величествами не придется ждать слишком долго, но все вышло даже лучше, чем он рассчитывал – его вызвали на следующий же день.


– Это большая честь для нашей семьи, ваше величество, – озабоченно нахмурился де Сильве, пожилой, коренастый, в старомодном парике и костюме, простота ткани и скудость отделки которого безуспешно пытались выдать себя за сдержанную элегантность, – но прежде, чем давать ответ, я хотел бы взглянуть на князя Баррингена. Я слышал, что он нездоров…

Король и королева Карронии принимали его в небольшой гостиной, с глазу на глаз, поскольку разговор был деликатный. Де Сильве, который и при нойленском-то дворе бывал считанное число раз, чувствовал себя неловко и нервничал.

– Нет ничего проще, – король Генрих слегка усмехнулся и тряхнул позолоченным колокольчиком, вызывая слугу. – Любезный, приведите к нам князя Баррингена.

Лакей поклонился и вышел.

– Я прекрасно понимаю ваши сомнения, – проникновенно заговорила королева Юнона. – Я ведь тоже мать. И я бы не хотела для своего ребенка неподходящей партии. Но Альрик совершенно безобиден, вы сами убедитесь. Он только немного теряется в обществе, вот и все.

– Как видите, мы даже не стали удалять его от двора, – прибавил король.

Де Сильве заколебался.

– И все же, с позволения ваших величеств, я хотел бы увидеть князя…

– Он скоро придет, – успокоил его король. – А пока мы можем обсудить другие вопросы. Например, приданое.

Де Сильве выпрямился.

– Да, приданое. Поскольку моя дочь состоит фрейлиной в свите принцессы, то и приданое ей полагается от двора. А поскольку ее высочество вышла замуж за карронского принца, то…

– То, полагаю, что Людовик Нойленский заявит, что больше не имеет каких-либо обязательств по отношению к вашей дочери.

– Поэтому я и обращаюсь с этим к вам, ваше величество.

Куда только делся неуверенный тон де Сильве? Теперь он говорил решительно и без колебаний, твердо намеренный не упустить ничего, ему положенного.

Король усмехнулся. Он уже выяснил о старшем де Сильве все, что хотел знать, и определил тому полагающееся место на шахматной доске большой политики – не слишком лестное место одной из своих пешек. Пешки, которая сама по себе не стоила такого щедрого подкупа, но вот та фигура, которую эта пешка прикрывала, выглядела многообещающей.

– Однако складывается несколько необычное положение, когда мы даем приданое девице, которую сами же и сватаем, – как бы в задумчивости заметил король.

– Позвольте заметить, ваше величество, что приданое моей дочери дает Каррония, а выходит она замуж в Барринген, – вежливо возразил де Сильве, сам не заметив, что говорит о будущем замужестве дочери, как о чем-то уже решенном.

– Ах, ну конечно же мы дадим вашей девочке приданое, – нетерпеливо воскликнула королева Юнона. – Платья, посуду, белье… все, что нужно. Я сама этим займусь.

– Вы успеете все собрать? – спросил король. – Не стоит надолго откладывать свадьбу.

Королева задумалась:

– Можно внести приданое по частям. Часть – до свадьбы, часть – по договору после. Почему бы нет? Вас это устроит?

Де Сильве поклонился, выражая тем самым свое согласие.

Стук в дверь раздался в разгар обсуждения, должен ли в приданое входить экипаж и если да, то какой. Как фрейлине он Марии не полагался, но как будущей княгине – был весьма уместен, а вероятность того, что его дочь все-таки станет княгиней, вызывала у де Сильве все меньше сопротивления. Именно этого результата и добивался король Генрих, когда направлял мысли своего визави в практическое русло обсуждения приданого.

– К вашим величествам его светлость князь Барринген, – объявил слуга и отступил в сторону.

Карл де Сильве поспешно обернулся к двери.

Он увидел юношу вполне приятной наружности, опрятно одетого и причесанного, с напудренными волосами и драгоценным перстнем на руке… правда, с какой-то неопределенной улыбкой и рассеянным выражением лица. Ни беспорядка в одежде, ни всклокоченных косм на голове, ни безумного взгляда налитых кровью глаз… что там еще бывает у буйнопомешанных? Не зная, и не заподозришь с первого взгляда, что с князем что-то не так.

Смущенный его пристальным вниманием, князь Барринген замялся, остановился на пороге и неуверенно спросил:

– Я вам не помешал? Может быть, мне уйти?

– Нет-нет, князь, заходите, – оживленно откликнулся король Генрих. – Мы как раз вас ждали. Позвольте представить: граф де Сильве. Ваш будущий родственник.

– Весьма рад, – вежливо и без малейшего интереса отозвался князь, входя в гостиную.

– Для меня честь быть представленным вашей светлости, – пробормотал де Сильве.

Князь равнодушно кивнул. Повисла пауза.

– Так о чем же мы говорили? – решительно нарушила молчание королева. – Ах, да! Легкий городской экипаж и пара лошадей к нему, не более. Дорожная карета им ни к чему, она будет просто стоять без дела. Жить молодые будут при нашем дворе, переезжать – вместе со всеми нами. Нет-нет, я не вижу надобности в том, чтобы у них была еще одна.

Князь тихо отошел в оконную нишу и встал там, полуотвернувшись и поглядывая в окно – словно благовоспитанный мальчик, вынужденный слушать непонятные и неинтересные разговоры взрослых. Де Сильве проводил его изучающим взглядом.

– Но что если молодые решат поехать в Барринген?

– Тогда дадим им одну из наших, вот и все.

– А вы что думаете, ваша светлость? – вдруг обратился де Сильве к князю.

– Как скажет его величество, – ответил тот, не оборачиваясь.

– Но сами вы что предпочли бы?

– Я не знаю… Пусть его величество решит.

– Вы всегда полагаетесь на его мнение?

– Конечно. Как же иначе?

Де Сильве не нашел, что возразить.

– Но вы ведь понимаете, что речь идет о вашей женитьбе? – настаивал он.

– Женитьбе? – все так же без интереса переспросил князь. – Ах да, тетушка мне говорила. Если так нужно, пусть будет женитьба, я не возражаю.

На сей раз паузу прервал король.

– Итак, что же вы думаете? – негромко спросил он. – Послать ли нам за вашей дочерью, чтобы вы объявили ей свою волю, или этот брак по-прежнему кажется вам неприемлемым?

Де Сильве нервно облизнул губы, еще раз взглянул в сторону безучастного князя и, наконец, решился:

– Я принимаю ваше сватовство, ваше величество, и молю вас позаботиться о моей дочери.


– Батюшка! – ахнула Мария, едва войдя в гостиную.

От неожиданности она чуть не забыла приветствовать их величества, но вовремя исправила свою оплошность. Королева благосклонно ей улыбнулась.

Их величества… оба… и отец… и князь тоже здесь… Мария похолодела от предчувствия. Но вдруг отец не согласится…

Де Сильве поцеловал ее в лоб и подвел к князю Баррингену.

– Дочь моя, их величества просили у меня твоей руки, – он взял безвольную руку князя, соединил с рукой дочери и слегка сжал. – Прими же мое благословение.

– О! – воскликнула Мария прерывающимся голосом. – Вы дали согласие?

Последняя надежда избежать этого брака рассеялась, как дым. И ведь он даже не поговорил с ней! Даже не спросил! А теперь… что ей оставалось? Заявить прямо здесь, при отце, при их величествах, при князе: «Нет, я не хочу»? Немыслимо. И бесполезно – это сочтут просто девическим капризом.

– Вы так побледнели! – королева всплеснула руками. – Возьмите мою нюхательную соль. Когда мой отец сообщил мне, что я выхожу замуж, я упала в обморок, представляете? Вот так. Вам лучше?

Де Сильве подвел дочь к креслу и усадил. Мария еще раз вдохнула резкий запах бергамота из хрустального флакончика и безмолвно кивнула.

– Очень хорошо, – заключила ее величество. – Нет-нет, посидите пока. Я полагаю, что помолвку можно считать состоявшейся.

Мария слушала, как они обсуждают ее свадьбу: отец – серьезно, ее величество – воодушевленно, король – веско, и механически кивала в ответ на вопросы. Стороны быстро договорились, что приданое будет внесено по частям, что публичная церемония помолвки произойдет завтра, при свидетелях, в число которых войдет и архиепископ Карронии, что венчание состоится через три недели в дворцовой церкви («В семейном кругу», – прибавила королева), что свадебное платье будет подарком от их величеств, а после свадьбы Мария останется в свите принцессы, но уже не фрейлиной, а придворной дамой, и переселится в собственные покои, которые ей устроят рядом с комнатами князя («Как жаль, что их некогда отремонтировать! – огорчилась ее величество. – Но уж освежить их мы успеем, да, дорогой? Обтянем стены серебристым штофом, он очень пойдет к вашим глазам, дитя мое»), и обсудили вдобавок массу других, не менее важных деталей. Но если у Марии еще спрашивали некоторое подобие согласия, то на тихо стоящего в оконной нише князя внимания вовсе никто не обращал.


– Доброе утро, ваша будущая светлость! – сладким голосом пропела Беатриса на следующий день, делая преувеличенно глубокий реверанс. – Хорошо ли вы почивали?

Завоевание графа Камманна продвигалось медленнее, чем ей хотелось бы, хотя не сказать, чтобы неуспешно. В последние дни граф делил свое внимание между двумя фрейлинами почти поровну. Мария ничуть против этого не возражала, но Беатрисе хотелось полной победы.

– Благодарю, Беа, я почивала прекрасно, – спокойно ответила Мария, хотя на самом деле из-за переживаний спала очень плохо.

Фрейлины дожидались в похожей на золоченую шкатулку гостиной, пока проснется ее высочество, и, как обычно, тихонько болтали и сплетничали: обсуждали последние дворцовые события, разглядывали наряды друг друга, расспрашивали, как делается прическа, словом, о чем поговорить находилось всегда. И о чем позлословить или понасмешничать, тоже.

– О, если бы я составила такую прекрасную партию, я бы всю ночь не спала от волнения, – не унималась Беатриса. – Князь ведь такой завидный жених. Вдруг он в последнюю минуту передумает, а ведь так жалко было бы не стать княгиней.

– Тебе плохо удается простодушие, Беа, – холодно сказала Мария и отошла, не желая ввязываться в перебранку.

– Надо же, у нас уже прорезываются зубки, – прошипела Беатриса ей вслед.

– Зря ты с ней ссоришься, Беа, – вполголоса сказала Шарлотта. – Тебе злость застит рассудок. Сама подумай, даже если этот твой граф посватается к тебе, ты станешь всего лишь графиней. А Мария будет княгиней и родственницей их величеств. Не надо ее настраивать против себя.

– А мне все равно, будь она хоть солнцем на небе, – зло блеснула глазами Беатриса, не желая признавать, что Шарлотта права. Но та же самая смесь ревности и злорадства, которая в последние дни заставляла фрейлину постоянно злословить о сопернице, вдруг вызвала у нее короткий смешок:

– Хотела бы я посмотреть на их венчание. Князь вообще сумеет сказать в нужную минуту «да» или ему придется подсказывать?

Этот вопрос, и без того риторический, остался без ответа – как раз в эту минуту объявили о пробуждении ее высочества, и фрейлины вереницей направились в спальню принцессы, чтобы помочь ей одеваться.

Немного позже, когда ее высочество, облаченная в светлый пеньюар из кремового атласа поверх сорочки и в кружевном чепце, пила в будуаре утренний шоколад из большой фарфоровой чашки, она подозвала Марию к себе.

– Мария, сядь здесь. Ее величество сказала, что после свадьбы ты останешься в моей свите.

– Если так будет угодно вашему высочеству, – осторожно ответила девушка.

Адель равнодушно пожала плечами:

– Если таково желание королевы, так тому и быть. Я полагала, что ты можешь захотеть завести собственный двор.

– Думаю, об этом еще рано говорить, ваше высочество, – Мария опустила взгляд на сложенные руки.

Принцесса поднесла к губам прозрачный стеклянный стакан с водой и сделала глоток, смягчая горечь шоколада.

– Можешь причесывать меня, Селли. И о переезде в Барринген тоже речь пока не шла?

Мария покачала головой.

Камеристка сняла с принцессы чепец и принялась ловко извлекать из ее рыжеватых волос папильотки. Адель сделала последний глоток шоколада, отставила чашку на серебряный поднос и окинула свою фрейлину оценивающим взглядом.

– Вы в этом платье пойдете на церемонию? Шарлотта, принеси мою шкатулку с драгоценностями.

Для помолвки Мария надела свое самое роскошное придворное платье: из серебристо-голубого шелка, затканного синими узорами, с широким округлым вырезом и рукавами, сплошь состоящими из кружевных воланов. Жесткий корсаж был так плотно проложен китовым усом, что заменял собой корсет. Тщательно завитую и напудренную прическу надо лбом и чуть сбоку украшали маленькие шелковые фиалки под цвет узора на ткани, шею обвивал кружевной рюш, стянутый синей лентой того же оттенка. Этот наряд Мария приберегала для самых торжественных случаев и в Каймире еще не надевала ни разу.

Порывшись в обтянутых атласом недрах большого резного ларца, принцесса вынула ажурные серьги, украшенные крупными светлыми сапфирами.

– Пускай это будет моим подарком вам на помолвку, и пусть с ними вы получите еще и частичку моего счастья.

«Они все равно мне не идут», – мысленно прибавила Адель.

– О, благодарю вас, ваше высочество, это большая честь для меня.

Чтобы принцесса не решила, что ее подарком пренебрегают, Мария сразу же сняла свои маленькие жемчужные сережки и вдела на их место сапфировые. Крупные подвески непривычно оттянули мочки ушей.

Адель удовлетворенно кивнула.


Принц Кларенс тем утром был настроен далеко не так благодушно, и узнать об этом довелось графу Камманну.

– Все, Габриэль, – напористо сказал приятелю принц, едва ему удалось избавиться от лишних ушей. – Помолвка уже сегодня, так что перестаньте волочиться за де Сильве. Займитесь той блондинкой, которая столько времени строит вам глазки, можете даже жениться на ней, а де Сильве не трогайте!

– Но ваше высочество, – Габриэль принял озабоченный вид, – ведь свадьба еще не завтра. Вдруг кто-то за это время успеет добиться благосклонности госпожи де Сильве? Пострадает честь князя Баррингена, да и помолвка может расстроиться.

Кларенс сердито хмыкнул:

– И кто бы это мог достичь успеха, если не вы? Растяпа Шеллер, может быть? Кто еще посмеет ухаживать за невестой моего кузена? – Принц ткнул Камманна пальцем в грудь. – До объявления о помолвке и ни дня дольше. Понятно?

– Склоняюсь перед волей вашего высочества, – ответил Камманн, пряча усмешку.

Глубоко же запала в душу его приятеля-принца эта нойленская фрейлина. Интересно, насколько у его высочества хватит терпения на то, чтобы повести осаду неприступной красавицы? Легкой победы здесь не будет, в этом Габриэль был уверен, а к трудным путям принц не привык.

И насколько хватит интереса Кларенса, когда ему наконец удастся сорвать с ветки вожделенный плод? Месяц? Два? Вряд ли дольше. Де Сильве слишком добродетельна для него, так что вскоре принц устремится за новой пассией, какой-нибудь разбитной девицей вроде приснопамятной Амелии, а де Сильве, вернее, уже княгиня Барринген, останется с разбитым сердцем возле своего помешанного мужа. Отличная возможность для того, кто сумеет ее утешить. Вот тогда-то в ее взгляде, обращенном к графу Камманну, поубавится холодности.

С этой расчетливой мыслью, в порожденном ею хорошем настроении Камманн и отправился флиртовать с Беатрисой. В отличие от принца он был терпелив… в некоторых вопросах.


Церемония помолвки больше походила на подписание делового договора, чем на преддверие таинства брака, но даже в таком случае королева постаралась бы обставить ее со всей возможной пышностью… если бы не болезнь князя. Пришлось удовольствоваться немногим: роскошным ковром, расстеленным возле стола с документами, и расставленными повсюду букетами. Цветов было столько, что их благоухание заливало Малый Аудиенц-зал, как затапливает утренние долины голубоватый прохладный туман.

Мария сидела в этом душистом облаке, опустив взгляд и напряженно сцепив пальцы, и слушала, как секретарь его величества зачитывает список ее приданого. Никогда она не могла себе представить, что будет такой богатой невестой. Краем глаза она видела, как солидно кивал во время чтения отец. Он держался со всей возможной невозмутимостью, но Мария знала, что он очень рад. Стал бы король Генрих давать ей такое приданое, если бы жених был здоров? Да и сочли бы ее тогда подходящей партией для князя Баррингена? Наверное, нет.

Князь тоже был здесь: сидел рядом с герцогом Детклейном, как на свадьбе их высочеств. Мария не осмеливалась взглянуть в ту сторону. Впрочем, просватанной девице как раз и приличествует скромность. Кроме того, в комнате находился архиепископ Каймирский – его высокопреосвященство Эберхард Реймар, такой же представительный, как его имя: высокий, с крючковатым носом, со звучным голосом прирожденного оратора и величавой осанкой. Сегодня он был уже не в том роскошном облачении, в каком венчал принца и принцессу, а в черной шелковой сутане с пурпурным поясом. Он был здесь как свидетель, а поженить молодых через три недели предстояло дворцовому капеллану. Преподобный отец Феликс, священник дворцовой церкви и духовник их величеств, внимательно слушал чтение, механически катая в пальцах гагатовую бусину четок. И, конечно же, присутствовали их величества: король Генрих улыбался благодушно, королева Юнона – с умилением и гордостью.

Закончив с приданым, секретарь так же во всеуслышанье огласил, пункт за пунктом, обручальный договор. Ничего нового в нем не было, повторялось все оговоренное накануне, и Карл де Сильве втайне вздохнул с облегчением. Реши их величества в последнюю минуту что-то изменить в своих условиях, он не смог бы воспротивиться, а ведь для них этот брак был куда менее выгодным, чем для него. Устраивая дочь фрейлиной, он рассчитывал на хорошую партию для нее, но о такой выигрышной и не мечтал. Ему даже не придется тратиться на свадьбу: все расходы поровну брали на себя Каррония и Барринген. И когда настала очередь де Сильве подписать договор, он с удовлетворением поставил свой росчерк пониже подписей короля и королевы. После него расписались все присутствующие – кроме нареченных жениха и невесты. Они были предметом этого договора, а не его участниками.

Затем настало время родительских благословений, и Альрик с отрешенным видом выслушал благожелательное напутствие короля Генриха. Казалось, что апатия, охватившая князя накануне, во время разговора их величеств с де Сильве, ничуть не уменьшилась, а даже возросла.

Королева Юнона от нахлынувших чувств едва была способна говорить.

– Будьте счастливы, мой мальчик, – наконец вымолвила она прерывающимся голосом. – Счастливы так же, как я сейчас.

Альрик вместо ответа молча поцеловал ей руку.


Неловкость, которой все подспудно ожидали, случилась после того, как архиепископ Каймирский благословил обручальное кольцо и вручил его князю. Барринген с любопытством повертел его в руках, полюбовался блеском камней и…

– Нет-нет, ваша светлость! – невольно воскликнул прелат, и князь замер с не до конца надвинутым на мизинец кольцом.

Архиепископ продолжил, понизив голос:

– Наденьте его невесте, не себе.

– Не себе? – Альрик посмотрел на Марию.

Девушка глубоко вдохнула, улыбнулась жениху и непринужденным жестом подала ему левую руку.

– На сердечный палец, – тихо подсказала она.

Князь перевел озадаченный взгляд на архиепископа, дождался утвердительного кивка и осторожно взял невесту за руку.

Прохладный золотой ободок скользнул на безымянный палец, плотно его обхватив. Размер подошел точь-в-точь – у ее величества был верный глаз. Крупную розоватую жемчужину окружала кайма из мелких светлых рубинов. Мария чуть повернула руку, чтобы лучше видеть. Это кольцо и подписи на бумаге невидимыми цепями привязывали ее теперь к князю Баррингену.

Она уходила в это замужество, как тонущий в воду, – все глубже и глубже, и волны уже сомкнулись над головой.

Но разве только она? Мария подняла взгляд на жениха. Его тоже швырнули в эту пучину, так же, как ее, не спросив и не предупредив. Может быть, и к лучшему, что он, кажется, не очень понимает, что происходит. А она… ей придется смириться. Господь милосерден, он поможет ей. На тебя, Господи, мое упование, да не оставишь меня…


– Вам не кажется, дорогой, что мы поторопились с этим браком? – озабоченно спросила королева у мужа вечером. – Альрику как будто вовсе не лучше. Напротив, он стал совсем… совсем рассеянным. Когда я разговаривала с ним о женитьбе, он гораздо яснее понимал, о чем идет речь.

Королевская чета неспешно шла по аллее дворцового парка, посыпанной крупным золотистым песком. Несколько придворных дам королевы почтительно следовали в отдалении, неизменный Венвисс держался чуть ближе, но на таком расстоянии, чтобы не мешать беседовать.

Летний день уже превратился в прохладный вечер. Солнце спустилось низко и скрылось за боковым крылом дворца, однако свет его еще царил в вечернем небе, раскрашивая и его, и высокие облака золотым и персиковым сиянием.

– Вы не можете припомнить, как именно он разговаривал тогда? – вместо ответа спросил король.

– О, – королева задумалась. – Я не уверена, что в точности все помню… Он спросил, зачем ему жениться… странный вопрос, бесспорно. Потом сказал, что еще не думал об этом. Потом… потом я сказала ему, кого выбрала, и он совершенно отчетливо понимал, что я говорю и о ком. Даже усомнился, согласится ли ее отец на такой брак. Как будто тот мог не согласиться. И потом я дала ему поговорить с девушкой наедине. Я не слышала их разговора, конечно, но выглядели они вполне… вполне довольными друг другом. Нет-нет, у него совершенно точно тогда было просветление рассудка. А теперь… Он все больше молчит и прячется у себя, на невесту вовсе не смотрит, да еще этот случай с кольцом… Вы ведь неспроста пригласили сегодня на церемонию Леопольда, я права?

– Я пригласил его, чтобы среди свидетелей был герцог Детклейн. Было странно пренебречь им в таком случае, как княжеская помолвка. Я вовсе не просил его присматривать за Альриком.

– Право? Значит, я ошиблась. Мне показалось, что он нарочно сел рядом. И все же, не навредили ли мы нашему мальчику, как вы думаете?

Королева с тревогой взглянула на мужа.

Короля тоже занимало непредвиденное действие помолвки на поведение подопечного и его душевное здоровье, хотя и в другом свете, чем королеву. Последние дни король как раз обдумывал и проверял свои наблюдения, поэтому уже мог обрисовать для супруги некоторую утешительную перспективу.

– Полагаю, вам не следует слишком тревожиться, дорогая, – сказал он веско. – Вспомните, его болезнь всегда протекала приступами. Нынешний я отношу на счет тех изменений, которые происходят сейчас в его жизни, но когда он привыкнет к своему новому положению, его состояние непременно улучшится.

– Вы так думаете?

– Конечно. Вспомните, каким он был, когда к нам приехал. И как изменился затем.

– Ах, бедный малыш, – вздохнула королева. – Он был так напуган, так одинок… Как я была рада, что он смог у нас отогреться, как благодарна вам, дорогой, что вы не стали возражать против опекунства. И мало того, вы ведь буквально заменили ему отца. Мне даже казалось иногда, что он ближе вам, чем Кларенс.

– Он был куда понятливее Кларенса, – обронил Генрих.

– Да, вы ведь цените в людях ум. Мне не хотелось бы думать, что вы разочарованы в Кларенсе. Он хороший мальчик, просто немного взбалмошный. Но Альрик… Как печально, что он теперь… такой. Лишь бы наши надежды оправдались, и женитьба помогла ему выздороветь.

Король помолчал.

– Я очень на это рассчитываю, – наконец сказал он. – Меня тоже огорчает его состояние.

Разумеется, Генрих не стал говорить жене, что этот брак нужен ему совсем по другой причине.


Глава 6.

Королевский дворец едва-едва успел опомниться от подготовки к свадьбе их высочеств, как в нем снова закружился вихрь приготовлений, хотя и не столь масштабных, ведь грандиозного праздника на сей раз не предвиделось. Зато и времени на все было меньше. Портные, под бдительным присмотром ее величества, спешно шили свадебные наряды для жениха и невесты. Королева с упоением выбирала шелк, парчу и кружево, подбирала цвета и фасоны не только для новобрачных, но и для родителей невесты, быстро сломив неубедительное сопротивление старшего де Сильве, которому и самому не хотелось вести дочь к алтарю одетым, как бедный родственник.

Рядом с апартаментами князя целыми днями стучали молотки, шоркали рубанки, доносился запах то олифы, то мокрого мела, то пиленого дерева. Там заново отделывали комнаты для будущей княгини: красили потолки и окна, скоблили и полировали паркет, обтягивали стены штофным обоями. Ко дню венчания Мария де Сильве должна была переехать из своей крохотной фрейлинской спаленки в целую анфиладу комнат, которая начиналась просторной гостиной, продолжалась светлой столовой и уютным будуаром и завершалась прекрасно обставленной спальней. В маленькой смежной комнате с камином была устроена ванная. Еще одна дверь вела из спальни в гардеробную князя и через нее – на его половину. Мария старалась не думать о том, что это значит.

Из княжества на свадьбу кузена приехал Вильхельм-Георг Дорто-Барринген. Мария, наслышанная о его страсти к охоте, ожидала увидеть краснощекого здоровяка, этакого деревенского помещика, шумного и громогласного, однако будущий родственник оказался невысоким и изящно сложенным. Настоящий паркетный щеголь с виду, тем не менее он преподнес ей в подарок верховую лошадь, стройную серую кобылу в мелкую гречку, и пообещал любого щенка со своей псарни, о достоинствах которой, как оказалось, мог говорить бесконечно.

Приехала из Нойлена и Тереза де Сильве, радостно-взволнованная, и чуть ли не с порога заключила дочь в объятия.

– Ах, как ты расцвела! Сколько мы не виделись, год? Нет, уже почти два. Какая ты стала красавица, девочка моя!

Мать немного отстранилась и оглядела Марию с ног до головы.

– И такая нарядная, ну просто принцесса! Как я рада! Господи, не могу поверить, удача-то какая! Подумать только – князь!

– Матушка, но он же… – Мария запнулась.

– Ничего, – деловито ответила Тереза де Сильве. – Ничего. Так даже лучше. Не будет мешать тебе устраивать собственную жизнь так, как тебе удобнее. Надо же, как нам повезло! Ну, расскажи, расскажи мне подробнее! Отец не любит длинных писем, ты же знаешь, а я хочу все-все знать.

Как хорошо, что придворная жизнь научила девушку, любезно улыбаясь, вести светский разговор даже тогда, когда хочется плакать. Мария не ждала, что мать спасет ее от замужества, но надеялась хотя бы на сочувствие. На понимание. Надеялась напрасно. Княжеский титул для дочери – вот что было важно ее родителям. Титул и те перспективы, которые он сулил для семьи.

Королевское сватовство сделало то, что не удалось почти двухлетней разлуке: Мария впервые почувствовала, как между ней и родителями пролегла невидимая трещина, делая их чужими друг другу. Или так было всегда, и Мария просто обманывала себя, не замечая очевидного? О нет, сейчас у нее нет сил думать еще и об этом.

Лишь одно было хорошо в эти дни – после объявления о помолвке Габриэль Камманн наконец-то оставил ее в покое, и даже Беатриса, опьяненная успехом, почти перестала злословить в глаза и за глаза.


Назначенные три недели прошли. Трижды, воскресенье за воскресеньем, в кафедральном соборе оглашали предстоящую женитьбу князя Баррингена, и не нашлось никого, кто заявил бы о препятствиях к ней. Все приготовления завершились, гости приехали, наряды были дошиты, ремонт окончен, первая часть приданого собрана – никаких причин откладывать свадьбу не появилось. Венчание было назначено на одиннадцать часов утра, ведь жениться до полудня предвещало счастливую жизнь в браке.


– Ваша светлость, – позвал Франк, стоя на пороге кабинета, – ваша светлость, одеваться пора.

– Одеваться? Я уже одет, – медленно проговорил князь Барринген, не отрываясь от листа бумаги, который он покрывал беспорядочными каракулями. Кто бы смог заподозрить, что таким образом он обдумывает полученное накануне тайное письмо?

Предстоящая женитьба князя Баррингена чрезвычайно оживила его переписку, и последние недели Альрику пришлось наведываться в библиотеку почти каждый день. Список книг – ключей для шифрования, регулярно сменяемых, стремительно приближался к концу, а ведь предполагалось, что его хватит еще на полгода.

– Переодеваться, я хотел сказать, ваша светлость. До венчания всего час.

Голос Франка звучал как-то странно, словно бы сдавленно, и князь отвлекся от своего глубокомысленного занятия и взглянул на старого камердинера.

Оказалось, что тот не один. Немного позади него замер еще один слуга: крепкий щеголеватый парень с настолько простодушным выражением лица, что в это простодушие вполне можно было поверить. Альрик видел его и прежде среди дворцовых лакеев, но что он делает здесь?

– Только вот… – продолжал Франк дрогнувшим голосом, – я… попрощаться пришел, ваша светлость. Вот он ваш новый камердинер будет. А меня их величество изволили от вашей светлости отставить.

– Меня Петером звать, – вставил лакей безо всякого смущения. – Я все, что надо, умею, ваша светлость, меня господин Раймеринг научил.

Раймеринг был камердинером его величества.

– Старый я уже, что там… – Франк вздохнул и вытер глаза основанием ладони. – Надо вам кого помоложе… Пенсию мне от вашей светлости назначили, да и жалование я копил. Проживу уж.

Альрик молча смотрел на него, крутя пальцах перо. Что ж, его величество заботливо обрезал последнюю, как он думал, нить, связывающую князя Баррингена с прошлым. Просто так, на всякий случай.

– Так что я сейчас присмотрю, чтобы вас Петер как надо переодел, да собираться пойду.

– Куда собираться? – наконец разомкнул губы князь.

Старые слуги редко оставались во дворце, разве что им из милости давали необременительную формальную должность. Чаще они селились в городе, прикупив или сняв маленькую квартирку, или уезжали к какой-нибудь родне. Но они была карронцами, а что будет делать Франк? Не дай бог, решит остаться поближе к своему злосчастному князю. Альрик любил старика, и именно поэтому Франку стоило бы уехать подальше.

– В княжество?

– Ну да, – снова вздохнул Франк. – У меня там сестра вдовая в Вадлерхаммене, так я к ней.

– Хорошо, – равнодушно отозвался Альрик, ничем не выдавая облегчения.

Когда Петер под бдительным присмотром Франка закончил переодевать князя Баррингена в роскошный свадебный наряд, Франк в последний раз уложил складки кружева на груди хозяина, поправил полу кафтана и отступил на шаг, как художник, который в последний раз окидывает критическим взором законченную картину.

– Вот так, – обратился он к Петеру. – И смотри мне, не будешь стараться, сошлют тебя на кухню.

Петер ухмыльнулся:

– Я же не кухарка, что мне там делать?

– Найдут занятие, – проворчал Франк. – Так что же, прощайте, ваша светлость…

– Подожди, – Альрик, безропотно вытерпевший всю процедуру одевания, в течение которой его, как куклу, в четыре руки крутили туда и сюда, открыл ящик комода и вынул черепаховую табакерку в золотой оправе. – Возьми за службу.

Больше он пока ничем не мог отплатить старому слуге за преданность, кроме дорогой безделушки на память.

Франк бережно спрятал подарок на груди и поцеловал хозяину руку на прощание.


На сей раз не было ни праздничной толпы на улицах, ни раззолоченных экипажей, ни цветочных гирлянд. Король с королевой сами пришли за своим подопечным и отвели его, как малого ребенка, в дворцовую церковь, празднично украшенную, где их уже ждали гости: принц Кларенс и принцесса Адель, герцог и герцогиня Детклейн, и граф Дорто-Барринген, и Тереза де Сильве – семейный круг, как и говорила королева.
Кларенс пытался принять чинный вид, но все равно на его лице время от времени появлялась неуместная довольная ухмылка. Адель светски улыбалась. Хотя Мария и совершила головокружительный взлет, перестав при этом быть ее подданной, но все же княгиня Баррингена оставалась ниже положением, чем карронская принцесса.

Альрик стоял у возвышения, с любопытством озираясь вокруг, словно ему внове была дворцовая церковь, куда он ходил каждую неделю, когда Мария, не чувствуя под собой ног, прошла через распахнутые двери. Отец вел ее по проходу, лучась сдержанной гордостью, и под искусно наложенными румянами никто не видел, как же бледна невеста. От волнения она словно бы видела и слышала все, но ничего не осознавала: ни бело-золотого сияния, наполнявшего просторную церковь, ни ангельских голосов певчих, ни взглядов, которыми провожали ее, пока она проходила мимо скамей, ни терпкого запаха ладана. Девушка очнулась лишь тогда, когда они остановились перед ступенями, ведущими к алтарю, и отец выпустил ее пальцы.

Отец Феликс улыбнулся со снисходительной доброжелательностью. Ему редко приходилось венчать, но кто же не знает, что новобрачным – особенно невестам – свойственно волноваться в этот день. Он выждал, пока князь и Мария преклонят колени на темно-синих бархатных подушках, и начал мессу.

Торжественная служба должна была отчасти искупить недостаток пышности у княжеской свадьбы, но знакомое течение литургии помогло Марии успокоиться, послушно повторяя Amen вслед за священником. Она выслушала проповедь о важности брака, подкрепляемую цитатами из Святого Писания, а затем, подчиняясь жесту священника, встала, опираясь на руку жениха.

– Возлюбленные Альрик и Мария, – начал торжественно отец Феликс, – вы слушали слово Божие, напомнившее вам о значении человеческой любви и супружества. Теперь от имени святой Церкви я желаю испытать ваши намерения.

Он сделал значительную паузу.

– Согласна ли ты, Мария, взять этого мужчину в мужья, по свободной воле и собственному желанию?

– Согласна, – ответила Мария, не поднимая глаз, но отчетливо.

– А ты, Альрик, берешь ли эту женщину в жены, по свободной воле и сердечной склонности?

Князь встрепенулся, словно вырванный из задумчивости.

– Простите, что вы сказали, святой отец? – не трудясь понизить голос, спросил он.

– Берешь ли ты эту женщину в жены? – терпеливо повторил священник.

Альрик искоса взглянул на склоненную голову своей невесты.

– Беру.

– Клянешься ли ты, Мария, любить и почитать своего мужа, покорствовать ему и быть ему верной сопутницей и помощницей во всех делах его?

– Клянусь…

– Клянешься ли ты, Альрик, любить и почитать свою жену, оберегать и заботиться о ней во всех делах ее?

Альрик пожал плечами:

– Разумеется. Да, клянусь, – исправился он под укоризненным взглядом отца Феликса.

Третий вопрос священник задал сразу обоим новобрачным, раз уж князь давал такие неловкие ответы, когда к нему обращались персонально.

– Клянетесь ли вы, Альрик и Мария, с любовью принимать детей, дарованных вам Богом, и воспитывать их верными нашей матери-церкви?

– Клянусь, – отозвалась невеста, а затем, с небольшим запозданием, и жених.

Дети, хм… Не в них ли дело? Эту мысль стоило обдумать на досуге. Не сейчас, сейчас главное сохранить под пристальными взглядами свою маску. Прах бы ее побрал. Не такого венчания заслуживала де Сильве.

Альрик с усилием выбросил из головы лишние мысли и сосредоточился на гимне Святому Духу. Впереди еще одно испытание – брачные обеты.


– Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключенный вами супружеский союз я подтверждаю и благословляю властью Вселенской Церкви во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!

– Аминь! – откликнулись все присутствующие.

Отец Феликс с облегчением снял столу с соединенных рук новобрачных. Благодарение Господу, князь сумел повторить все, что нужно, нигде не запутавшись, и брак, столь желательный для их величеств, был заключен по всем правилам.

– Теперь же, дети мои, скрепите ваш союз поцелуем. Ваша светлость, – на всякий случай подсказал святой отец, – поцелуйте супругу.

Новобрачные повернулись друг к другу, и Мария покорно подставила лицо. Она сама не знала, чего ей ждать, но касание губ… мужа, теперь уже и вправду мужа, было настолько мимолетным, что она его почти не почувствовала.

Когда месса закончилась, первой к новобрачным подоспела с поздравлениями королева Юнона.

– Дитя мое, – всхлипнула она, обнимая Марию, – как я счастлива! Как долго я ждала этого дня! Вы такая красивая пара! Мне теперь больше нечего желать от жизни! – королева расцеловала Альрика.

Со спокойствием человека, которому не оставили никакого иного выбора, Мария сделала глубокий реверанс.

– Я очень рада, ваше величество, и благодарна вам.

– Да уж, матушка, – бесцеремонно вмешался Кларенс, – вы поистине стали для кузины доброй феей: взмахнули волшебной палочкой и осыпали ее дарами. Я ведь могу теперь называть вас кузиной?

Под его взглядом Марии почему-то стало неуютно.

– Кто же, в таком случае, я в этой сказке? – спросил князь со своей обычной неопределенной улыбкой.

– Разумеется, принц, за которого выходит замуж героиня, – насмешливо отозвалась Адель.

– О, тогда я согласен, – Альрик взял руку Марии и положил на свой согнутый локоть. – Ведь они потом живут долго и счастливо.

Жаль, что они не в сказке.


Вернувшись из церкви к себе, Альрик застал в гостиной Петера: тот вынимал из подсвечников оплывшие огарки, чтобы заменить их. На каминной полке уже лежала приготовленная связка новых свечей.

– Кто вы и что здесь делаете? – требовательно спросил князь Барринген.

Лакей сковырнул с чашечки канделябра лоснящийся восковый натек и лишь после этого ответил:

– Я Петер, ваш новый камердинер, ваша светлость.

– Камердинер? – недоверчиво переспросил князь. – Мой камердинер Франк. Где он?

– Уехал, вашсветлость. Он же вам говорил утром, помните?

Князь поднес руку ко лбу.

– Говорил… Разве? Не помню ничего такого. Позови его.

– Да как же я его позову, когда он ушел. Уехал, говорю. К сестре, что ли.

Наедине с хозяином Петер стал держаться гораздо развязнее, чем под строгим взглядом Франка. Чего стесняться умалишенного? Вся прислуга знает, что он тихий, с кулаками не бросится. Это вам не принц Кларенс, который, чуть не по нему, может и швырнуть, что попадется.

Князь опустил руку.

– И верно, я вспомнил. Теперь ты мне служишь?

– Так и есть.

– И говорил, что Раймеринг тебя научил всему?

– Ну… – слуга насторожился, – да.

– Видимо, он плохо старался. Или ты невнимательно слушал. Я скажу ему.

Петер встревожился, представив, как станут потешаться другие слуги, если его разжалуют из камердинера – и чьего? княжеского! – в первый же день:

– Нет-нет, не надо, ваша светлость!

Князь кивнул:

– Вот так уже лучше. Не забывайся.

Лакей подобрался и ответил с поклоном:

– Конечно, ваша светлость.

Альрик взмахом руки отпустил его и задумчиво покачал головой. С такого станется не только шпионить за новым хозяином, но и обкрадывать его втихомолку. Теперь придется повнимательнее следить за своими вещами.


Какое пышное празднество ознаменовало бы княжескую свадьбу, будь князь здоров! Как нарядился бы к этому дню Нейвинген, старинная столица Баррингена, давно не знавшая праздников. Сколько съехалось бы гостей в Новый дворец, сколько было бы поздравлений и подарков, сколько увеселений. Много лет затем жители Баррингена говорили бы: «богаче княжеской свадьбы», когда речь заходила о чем угодно роскошном.

Но… «обстоятельства», как стыдливо называли окружающие душевную болезнь князя, сделали это невозможным. Вместо многолюдного венчания в соборе святого Мартина – скромная церемония в карронской дворцовой церкви. Ни о каком официальном приеме или публичном празднике и речи не шло. А вместо парадного обеда и большого бала королева Юнона устроила камерный вечер с танцами и ужином, для узкого круга семьи и придворных.

– Нельзя же в такой день вовсе обойтись без праздника, – объяснила она. – В конце концов, это было бы вовсе неприлично. Альрик ведь бывал уже на балах в честь приезда Адели, даже танцевал там. Я убеждена, что он и в этот раз справится.

Чего было больше в этих словах – уверенности или попытки себя успокоить, королева и сама не смогла бы ответить. Ведь одно дело – сидеть зрителем у стены на чужом празднике, и совсем другое – под руку с супругой возглавлять шествие в открывающем бал торжественном полонезе, когда к тебе прикованы взгляды всего двора, а придворные сплетники только и ждут повода для пересудов. Поэтому перед началом бала ее величество улучила минутку, чтобы поговорить с новобрачной.

– Вам замечательно идет этот жемчуг, – начала королева Юнона для отвода глаз и как бы невзначай отошла вместе с ней подальше от любопытных ушей. – Я знаю, что могу на вас положиться, дорогая, – продолжала она, понизив голос. – Если Альрик вдруг собьется в танце… о, от волнения… вы ведь подскажете ему, что делать? Он так давно не танцевал, мог и забыть фигуры.

– Конечно, ваше величество, – тихо ответила Мария, – я помогу князю, если понадобится. Вам не стоит волноваться.

Что ей еще оставалось? Только исполнять свой долг до конца.

Так, ведомая чувством долга и покорностью судьбе, новоявленная княгиня танцевала, разговаривала с гостями, с любезной улыбкой принимала поздравления и комплименты. Полонез прошел гладко: Мария была настороже, памятуя ту алеманду, но и князь сумел ни разу не ошибиться. Затем он без особого воодушевления кое-как станцевал с Терезой де Сильве и королевой Юноной, как предписывал этикет, и отошел к стульям, выстроенным у стены, где и провел остаток бала, рассеянно наблюдая за танцующими и невпопад отвечая на немногочисленные поздравления.


– Кажется, мы все же не прогадали, – шепнула Тереза де Сильве мужу под прикрытием своего большого веера, – он и вправду совершенно не буйный. Не то что дед нынешнего герцога Айоля. Помните его?

– Тот самый, что бил жену, а в старости воображал себя то волком, то собакой?

– Да-да, и ходил на четвереньках и ел сырое мясо. Этот точно никого бить не будет, или я ничего не понимаю в людях.

– Но ведь вам прежде не приходилось иметь дело с душевнобольными. Впрочем, – продолжил Карл де Сильве прежде, чем супруга принялась ему возражать, – чтобы разрешить свои сомнения, я обращался к доктору Веннеру. Это королевский врач, именно он наблюдает за здоровьем князя.

– Правда? И как мне самой не пришла в голову эта мысль. Что же он сказал?

– Он рассказал, что проявление душевной болезни зависит от врожденного характера больного…

– О, Юлиан Айоль и в молодости отличался дурным нравом, – перебила мужа Тереза де Сильве, украдкой рассматривая зятя. Князь Барринген бесцельно скользил взглядом по залу, в такт мелодии гавота перебирая пальцами в воздухе.

– Да. Князь же до болезни ни в чем таком не был замечен. Доктор Веннер заверил меня, что мы можем ничего не опасаться.

– Отлично! Только представьте, какую протекцию Мария теперь обеспечит Паулю и Герарду! Жаль, конечно, что не при нойленском дворе, но и так неплохо. И на какие хорошие партии смогут рассчитывать младшие! Может быть, им не принимать сан, как вы думаете? Или напротив, сказать Марии, чтобы похлопотала за них перед архиепископом Реймаром?

– Хорошая мысль, но позже, дорогая, позже. Не здесь. Все это нужно как следует взвесить.

Тереза де Сильве понятливо кивнула, выпрямилась, затрепетала веером и завела светскую беседу с подсевшей к ней герцогиней Мейлетт.


Свадебный ужин накрыли в той же самой Большой столовой, где почти полтора месяца назад праздновали приезд ее нойленского высочества принцессы Адели, но сейчас все было по-другому. Впервые в жизни как Альрик, так и Мария сидели во главе стола, словно хозяева, которыми они вовсе не были – как и многие иные новобрачные на своих свадебных пирах. Справа и слева от них сидели родители… или те, кто их заменял: королевская чета рядом с Альриком, де Сильве подле дочери. Все они вшестером занимали центральную часть стола, составленного буквой «П», ножки же этой буквы были отведены прочим гостям.

Сияние свечей в расставленных вдоль стола подсвечниках блестело на столовом серебре, переливалось в гранях хрусталя, рассыпаясь цветными искрами, придавало белоснежному фарфору и камке скатерти теплый оттенок слоновой кости и зажигало в бокалах с вином рубиновые и гранатовые отсветы. Негромко, чтобы не мешать застольным разговорам, играли музыканты, бесшумно ступающие слуги разносили вдоль стола блюда с кушаньями.

Мария почти не ела, хотя отец, сидящий слева от нее, всячески старался за ней ухаживать, добровольно приняв на себя обязанность, которая на самом деле принадлежала князю Баррингену. Но князь вновь впал в рассеянную задумчивость, механически орудовал ножом и вилкой и почти не обращал внимания на жену. Несколько раз, собравшись с духом, Мария пыталась завести с мужем светскую беседу, но князь хоть и отвечал вежливо, однако тему не поддерживал, и разговор всякий раз увядал.

Во время пятой перемены Альрик несколько раз, не особенно скрываясь, зевнул, а когда подали десерт, вдруг отложил приборы и салфетку и встал из-за стола. Шум разговоров стих. Гости поспешно решали, чьему примеру следовать: князя, так неожиданно закончившего ужинать, или короля, который пока и не думал покидать свое место.

– Разве вы не будете провожать князя в спальню? – тихо спросила Адель у принца.

– Я полагал, что будем, но, – Кларенс усмехнулся пренебрежительно, – видимо, кузен об этом забыл. Не удивлюсь, если он вообще не помнит, что женился.

– Кларенс, как вы можете! – возмущенным шепотом одернула сына королева и с беспокойством взглянула вдоль бокового стола: не слышал ли кто-нибудь еще их разговор. Привычка принца злословить в адрес кузена была, пожалуй, единственным, перед чем розовые очки ее величества неизменно оказывались бессильны.

– Куда же вы, князь? – хладнокровно спросил король Генрих, не оборачиваясь. – Сядьте и подождите, пока закончится ужин.

– Зачем же? – князь остановился и оглянулся. – Всем и без меня будет весело, я уверен.

– А с ним станет еще веселее, – прошептал Кларенс на ухо жене, и Адель поспешно спрятала смешок за салфеткой.

– Однако мы должны будем сопроводить вас.

– К чему вам утруждаться? Я думаю, что не заблужусь.

Эти слова, сказанные другим тоном, могли прозвучать как дерзость или как насмешка, однако в устах князя Баррингена они превратились в простодушное недоумение. Князь словно бы забыл о том обычае, который предписывал провожать молодоженов до брачного ложа, напутствуя их песнями, нескромными шутками и благими пожеланиями; обычае, которого придерживались равно в королевском дворце и в деревенской хижине, пусть даже во дворце все это обставлялось более чинно, и стыдливость молодоженов здесь уважалась больше.

Именно так месяц назад после свадебного бала и ужина провожали принца Кларенса и принцессу Адель. Впрочем, как припомнил король Генрих, Альрик тот вечер провел у себя, а если бы даже и нет, все равно способен был начисто забыть о настолько давнем – по его нынешним меркам – событии.

Стоило ли напоминать ему и настаивать? Может быть, подобная встряска и была бы полезна для князя, однако его величество решил не рисковать и отступился.

Король кивнул слуге с блюдом персиковых пирожных, разрешая положить одно из них на тарелку, и сказал, слегка повернув голову:

– Я к вам позже зайду, князь. Дождитесь меня.

– Как вам будет угодно, ваше величество, – Альрик поклонился, стараясь не встретиться глазами с женой, и наконец-то ушел.


– Как это забавно, – рассмеялась часом позже королева Юнона, расстегивая длинный ряд маленьких жемчужных пуговичек на спине нарядного платья Марии, которое, конечно же, как и венчальный наряд, было подарком ее величества. – Если бы я вдруг перестала быть королевой – не приведи Господь, разумеется! – я могла бы стать хорошей камеристкой. Я переодевала в свое время герцогиню Детклейн, месяц назад помогала переодеться Адели, теперь вот вы, дорогая. Мне осталось научиться чистить одежду, и вот я опытная горничная, не так ли?

Она засмеялась снова, довольная своей шуткой, и вслед за ее величеством с готовностью рассмеялись и герцогиня Детклейн, которая как раз в эту минуту взбивала подушки на раскрытой постели новой княгини, и Тереза де Сильве, разворачивавшая поверх одеяла тонкую батистовую сорочку, щедро украшенную кружевом и шитьем, и придворные дамы, столпившиеся по углам спальни. Мария тоже засмеялась бы, если б могла.

– Но кто смог бы позволить себе подобную горничную? – через силу сказала она.

– Да, полагаю, немногие. Вытяните руку из рукава, дорогая. Вот так. Поэтому лучше уж я останусь королевой.

Тереза де Сильве с готовностью подхватила снятый с дочери лиф, отошла с ним к креслу и повесила на спинке. Мария подтянула повыше на плечи сорочку с широким, под стать декольте, вырезом.

– Оливия, прошу вас, помогите мне с юбкой. Где же здесь завязка?

Герцогиня Детклейн поспешила на помощь своей царственной невестке. Мария, продолжая придерживать на плечах сорочку, слегка наклонилась, чтобы дамам удобнее было снять с нее через голову обширную верхнюю юбку, которая тоже отправилась на кресло.

– Что ж, можно сказать, что полдела мы сделали, – жизнерадостно сказала королева, слегка преуменьшая количество оставшейся работы. – Вы дрожите, дитя, вам холодно?

– Нет-нет, ваше величество, – Мария попыталась справиться с нервной дрожью. – Разве что совсем немного.

– Потерпите, дорогая, мы быстро закончим, и вы сможете забраться под одеяло. Я никогда не слышала, чтобы кому-нибудь в свадебную ночь удавалось долго мерзнуть, – королева легкомысленно хихикнула.

Мария невольно вздрогнула снова.


Когда новобрачную увели в спальню переодеваться и ее величество решительно приказала мужчинам удалиться, король, на всякий случай не взяв с собой никого, зашел на половину князя.

Там было безлюдно и тихо – как и всегда в последние два года. И это в свадебный вечер. Король вспомнил собственную женитьбу, вспомнил недавнюю свадьбу сына и покачал головой. Темную анфиладу комнат скупо освещал тусклый лунный свет, ровно настолько, чтобы находить дверные проемы и не натыкаться на мебель, обозначенную смутными серыми бликами. Лишь впереди, как протянутая над полом тонкая нитка, слегка светилась щель под закрытой дверью княжеского кабинета. Стало быть, Альрик там. Отлично. Хотя бы частично удастся соблюсти этикет и обычай.

Король вошел в кабинет и остановился на пороге, оглядывая комнату. Князя в ней не оказалось.

Возле обширного орехового стола возился новый княжеский камердинер, прилежно протирал фланелькой письменный прибор из золоченой бронзы. Странное занятие в этот час… если не знать, что на самом деле он рылся в хозяйском столе и, только услышав в гостиной чьи-то шаги, поспешно схватился за тряпку. Узнав его величество, Петер торопливо согнулся в поклоне.

– Мне нужен твой хозяин. Где он? – отрывисто произнес король.

– Его светлость уже удалился в спальню, ваше величество, – подобострастно доложил лакей. – Доложить о вас?

– Как – в спальню? Давно?

– Да наверное, с час как, ваше величество, – неуверенно ответил слуга, заподозрив, что оплошал. Петер только сейчас сообразил, что вечером княжеской свадьбы раздевать новобрачного должен был вовсе не он.

– Доложить? – повторил камердинер все тем же неуверенным тоном и оглянулся на закрытую дверь спальни.

Король сделал рукой отстраняющее движение.

– Я сам.


Слабая надежда, что князь еще не лег, не оправдалась – это стало понятно уже с порога. В спальне было даже темнее, чем в анфиладе. Лишь полоса света, упавшая от двери, позволяла различать в этом мраке предметы. Король взял в кабинете подсвечник и вошел в комнату.

Он тихо подошел к кровати и прислушался к ровному дыханию спящего, затем поднес подсвечник ближе, освещая лицо Альрика.

Похоже, тот и вправду спал: глаза его были закрыты, лицо расслабленно, рот приоткрыт. Веки даже не дрогнули, когда на них упал свет.

– Князь, князь… – негромко окликнул его король Генрих.

Юноша не пошевелился. Король протянул руку, чтобы потрясти его за плечо, но на середине движения остановился, передумав, и медленно выпрямился.

Что, если его расчет не верен и ставка на де Сильве не сработает? Если князь будет сторониться жены так же, как сторонился невесты? Но почему? Он ведь выказывал к ней явный интерес. Король видел это своими глазами, он не мог ошибиться. Неужели, подтолкнув события, они сами спугнули князя и лишь обострили его болезнь? Напрасно обострили? Стоит ли тогда подталкивать его и дальше, если в ответ князь только глубже уходит в помешательство?

Король опустил в задумчивости голову и, тяжело ступая, вышел из княжеской спальни.

Альрик проводил его спину внимательным взглядом из-под приподнятых ресниц и снова закрыл глаза, вслушиваясь, что же происходит по ту сторону закрытой двери. Тихо поскрипывал паркет – все глуше и глуше, вслед удаляющимся шагам. Потом все смолкло.

Альрик перевернулся на спину, уставился в темный омут высокого балдахина и задумчиво сдвинул брови. Итак, дети…


Мария сидела в постели, крепко стиснув руки, и не отрываясь смотрела на дверь, которая вела в гардеробную князя. Девушка была одна: все остальные удалились после того, как новобрачную переодели в сорочку и распустили ей волосы. Лишь Тереза де Сильве ненадолго задержалась в спальне, чтобы дать дочери последние наставления.

– Запомни, – внушительно сказала она, – ты должна быть послушна мужу. Делай то, что он потребует, не ломаясь и не чинясь. Что бы там ни было у него в голове, он мужчина, а им для этого голова не очень-то и нужна. И ради всего святого, не вздумай плакать. Они этого не любят.

С этими, отнюдь не вдохновляющими словами она тоже ушла. И вот теперь Мария сидела в одиночестве и ждала мужа… ей до сих пор странно было так называть князя. Но нужно привыкать. Она замужем, она княгиня Барринген, и муж вот-вот придет к ней сюда.

Не ломаясь и не чинясь. Все женщины через это проходят. И матушка. И ее величество. Все, начиная с прародительницы Евы. Князь был вежлив с ней раньше, как он поведет себя сейчас? Может быть… нет, нужно быть готовой ко всему. Все, что он потребует. Не ломаясь и не чинясь.

Время тянулось мучительно неторопливо. Где-то в отдалении часы чуть слышно пробили четверть часа, затем полчаса… Не в силах усидеть на месте, Мария выбралась из пуховых подушек и начала нервно ходить по спальне, обхватив себя руками. Пламя свечей металось от ее шагов, и вслед ему по комнате метались тени. Зачем он терзает ее своей медлительностью? Чего ждет? Раньше Мария боялась его появления, теперь ей хотелось, чтобы это поскорее случилось… лишь бы положить конец ожиданию неизбежного. Она не будет плакать, только пусть уже он придет и сделает все, что ему понадобится. И уйдет, оставив ее в покое.

Девушка медленно подошла к двери и взялась за прохладную ручку, но вместо того, чтобы повернуть ее, замерла в нерешительности. Затем тихо разжала пальцы и снова принялась кружить по спальне. Нет, ей не хватает храбрости пойти к нему самой. Она еще подождет.

Далекие часы вновь начали бить. Один удар, и они смолкли. Уже час ночи? Свечи в двух больших канделябрах чуть слышно потрескивали, укоротившись почти наполовину. Сколько еще ждать? Мария, обессилев, села на кровать. Босые ноги мерзли. Где-то здесь были домашние туфли, но девушка не стала их разыскивать в потемках. Она забралась под одеяло и укуталась им поплотнее, согреваясь.

Усталость тела и изнеможение души давали о себе знать. Мария вздрогнула, почувствовав, как уплывает в дремоту, и заставила себя открыть глаза. Раз, второй… бороться со сном становилось все труднее. Ничего ведь страшного не случится, если она ненадолго ляжет? Она просто немного отдохнет, и все. Час ведь уже поздний.

Когда Мария вновь открыла глаза, она увидела, как через неплотно задернутые шторы в комнату, разгоняя сумрак, сочится утренний свет. Свечи прогорели до основания и погасли сами собой, превратившись в бесформенные груды воска. Стрелки на часах показывали восемь утра.

Мария повела сонным взглядом по комнате, пытаясь понять, где она и что за день сегодня, и почему она проснулась в незнакомой спальне, на такой большой кровати с пуховой периной и парчовыми занавесями, и вдруг разом все вспомнила. Она поспешно села, провела ладонями по лицу, убирая растрепавшиеся волосы, и огляделась снова.

Князь так и не пришел.


Глава 7.

– Не смею вас более утомлять, ваша светлость, – мэтр Гренер, придворный художник, отступил от мольберта и поклонился княгине Барринген. – Для нынешнего сеанса достаточно.

Мария с невольным вздохом облегчения встала с мягкого кресла и повела затекшими плечами.

Позировать для портрета оказалось неожиданно трудным занятием: требовалось сохранять неизменной не только позу, но даже выражение лица – легкую приветливую улыбку. Мэтр Гренер, пожилой и очень церемонный живописец, всеми способами старался облегчить ей позирование, развлекал разговором, устраивал каждые полчаса перерывы для отдыха, но Мария все равно уставала.

– Если вашу светлость не затруднит, я просил бы на следующий сеанс снова надеть венчальное платье и сделать именно такую прическу, какая была у вашей светлости в день свадьбы, – продолжал тем временем художник. – Всего на один-два сеанса, чтобы я мог связать их с окружением. Я уже подыскал натурщицу, ростом и телосложением похожую на вашу светлость, так что для основной работы мне будет позировать она. Разумеется, только чтобы прописать ткань, – торопливо добавил он, чтобы княгиня не вздумала оскорбиться, что ее портрет будут писать с какой-то натурщицы, может быть даже – упаси боже! – простолюдинки. Мэтр Гренер давно состоял при дворе и отлично знал, на что способны обидеться высокопоставленные заказчицы.

– Хорошо, разумеется, – Мария подошла к высокому мольберту, и художник отступил, давая ей рассмотреть картину.

На большом, почти в человеческий рост, холсте уже в подробностях было выписано все то, что не требовало ее присутствия: обитая синим бархатом спинка кресла и ее лакированная деревянная окантовка, маленький круглый столик, на который Мария опиралась локтем, и пышный букет в китайской вазе. Задний план окутывала серебристо-голубоватая дымка. Фигура девушки была намечена крупными мазками, вчерне создающими объем, лишь лицо, плечи и руки художник проработал детальнее. Свежая краска влажно блестела на свету.

С холста на Марию со спокойной приветливой улыбкой смотрела она сама – но в роскошной обстановке, соответствующей новому титулу. За неделю Мария стала к нему привыкать.

Быть княгиней Барринген оказалось… терпимо. Новые апартаменты были гораздо удобнее, чем крошечная фрейлинская спальня, новая камеристка – услужлива и проворна. Придворные и слуги относились к ней с возросшим почтением, князь – с вежливым безразличием, и хотя завтраки, обеды и ужины в ее просторной столовой всегда накрывали на двоих, чаще всего Мария ела там одна.

Королева Юнона теперь обращалась к ней не иначе как «дитя мое», и даже принцесса Адель, вслед за принцем Кларенсом, в последние дни начала называть свою придворную даму кузиной. Сам принц Кларенс, на правах родственника, теперь неизменно целовал ей руку при каждой встрече, всякий раз как бы невзначай задерживая в своей ладони тонкие пальцы новоявленной княгини.

– Нет ли у вашей светлости пожеланий? – отвлек ее от размышлений мэтр Гренер. – Может быть, добавить деталей или переписать фон? Ее величество любит, когда на заднем плане пейзаж, а не глухая стена, хотя в последнее время пейзаж выходит из моды.

Мария попыталась представить на портрете деревья и розовые кусты или решетчатую беседку, увитую виноградом.

– Мне кажется, что и так хорошо, – заметила она. – Пейзаж можно написать и в другой раз.

Художник воодушевился.

– Я обдумываю парный портрет на свежем воздухе, ваша светлость. Как вы думаете, ваш супруг согласится позировать?

Что ж, вот и повод поговорить с князем. Может быть, это поможет сломить стену его безразличия?

– Я спрошу его. Не думаю, что его светлость станет возражать.


Зеркальная галерея получила свое название по огромным венецианским зеркалам, украшавшим простенки между выходящими в нее дверями. Однако Марии больше нравилась роспись – каждое зеркало было словно заключено в гирлянду, свитую из роз, пионов и жасмина и перехваченную атласными лентами. Мария засмотрелась, не останавливаясь, на выписанные с изумительным искусством нежные лепестки (казалось, вдохни поглубже – и ощутишь источаемый цветами аромат) и налетела на человека, вышедшего на галерею из боковой двери.

– Ах! – девушка увидела перед собой принца и поспешно присела в реверансе. – Простите, ваше высочество…

Кларенс обаятельнейше улыбался. Он не планировал этой встречи, но упускать удобный момент не собирался. И так слишком много времени потеряно.

– Куда-то спешите?

Мария шла к себе, чтобы переодеться к обеду. Просторная светлая мастерская мэтра Гренера располагалась в противоположном крыле дворца, а спрямить путь через парк не позволил короткий, но обильный дождь, вымочивший дорожки.

– Да, ваше высочество, – Мария попыталась обойти принца, но тот шагнул в ту же сторону.

– Не так быстро, кузина. А выкуп?

– Выкуп?

– Да. Я требую поцелуй.

Мария попробовала обойти принца с другой стороны, но он снова загородил дорогу.

– Ну же, красавица! Не стесняйтесь, – Кларенс чуть наклонился к ней.

Мария глубоко вдохнула, быстро чмокнула принца в щеку и попыталась проскочить мимо, но Кларенс не терял бдительности и ловко сгреб девушку в объятия. В глазах его плясали чертенята.

– Разве же это поцелуй? Сейчас я научу вас, как надо.

– Но, ваше высочество, – умоляюще произнесла Мария, пытаясь воззвать к его разуму, – что подумает принцесса?

– А мы ей не скажем.

– Но князь Альрик…

– Кто, мой кузен? – Кларенс коротко хохотнул, не ослабляя хватки. – Да этот ненормальный и не поймет ничего. Не вертись. Я давно об этом мечтаю.

Последние слова он выдохнул, наклоняясь к губам Марии, и от этого страстного шепота ей стало страшно.

– Но, ваше выс…

– К черту, – выдохнул он, не слушая девушку, и жадно поцеловал ее.

«Пресвятая Дева! – в ужасе и смятении думала Мария, не сомневаясь, что эта бестолковая молитва не будет услышана и ничто ее от принца не спасет. – Пресвятая Дева, помоги… спаси меня!»

Она пыталась вырваться из этих нежеланных объятий, но Кларенс был сильнее и, конечно же, гораздо опытнее в таких делах, и играючи справлялся с ее сопротивлением. Оно лишь раззадоривало принца.

Вдруг чьи-то железные пальцы оторвали от Марии навязчивого ухажера, и принц отлетел в угол, получив редкой силы тумак. Мария поспешно отскочила в сторону и принялась изо всех сил вытирать губы – сначала дрожащими руками, а затем краем газовой косынки, укрывавшей плечи.

Кларенс помотал головой, разгоняя пелену перед глазами.

– Альрик, ты совсем рехнулся? – возмущенно крикнул принц.

Белый от ярости, как бумага, князь наклонился к Кларенсу.

– Если… я… хоть раз… увижу тебя… рядом со своей женой, – процедил Альрик, с трудом размыкая губы, – пеняй на себя!

Куда делось его безразличие, его неуверенный взгляд и рассеянная улыбка? Кларенс шарахнулся от гневного огня, полыхавшего в глазах кузена, и вскочил на ноги. Покраснев от стыда и злости, он схватился за эфес шпаги и тут же поспешно разжал пальцы. Что его удержало: осознание того, насколько позорно драться с больным? Или мысль о том, что князь всегда фехтовал лучше?

– Не думай, что тебе это сойдет с рук! – наконец выплюнул принц и ринулся прочь из галереи.

Князь проводил его взглядом, с шипением втянул сквозь зубы воздух, выдохнул и повернулся к жене. Мария невольно попятилась к стене – таким незнакомым показалось ей окаменевшее лицо мужа.

Альрик был так зол, что не мог даже ругаться. То, что Кларенсу вздумалось целовать его жену, уже было плохо, но то, что Альрик не сумел сдержаться, было во сто крат хуже. Столько времени старательно изображать безразличие, не трогать жену даже пальцем, лишний раз не смотреть в ее сторону, и что в итоге? Теперь приходилось решать, и решать быстро.

– Князь, я не… – дрожащим голосом начала Мария. – Я не поощряла его, клянусь…

Князь словно не слышал. В два широких шага он оказался рядом с женой, не говоря ни слова, крепко взял ее за руку и повел прочь из злосчастной галереи.

Марии пришлось почти бежать, так быстро он шел. Сбитая с толку, напуганная, растерянная, она не осмеливалась даже попросить его идти медленнее. Кажется, им никто не встретился по дороге до самых апартаментов князя. Только там Барринген выпустил руку жены.


В кабинет отца Кларенс ворвался, прикрывая рукавом наливающийся на скуле синяк.

– Отец, он совсем спятил!

Король с неудовольствием оторвал взгляд от бумаг как раз в тот миг, когда Кларенс опустил руку.

– Ого. С кем это ты подрался?

Варанж, не дожидаясь приказа, поспешно выскользнул из кабинета.

– С Альриком!

Король приподнял бровь.

– Кто первым начал?

– Этот полоумный! А из-за чего? Я ведь ничего такого не сделал. Подумаешь, чмокнул разок его женушку!

– Значит, она наконец-то стала благотворно на него влиять. Очень хорошо.

– Хорошо?! Да он буйный! Его запереть надо!

Взгляд короля потяжелел.

– Если помнишь, Кларенс, я давно тебя предупреждал. Не рассчитывай на мое сочувствие.

– Так вы же сами! Для чего вы ее выдали за Альрика? Чтобы она осталась при дворе! – вскричал Кларенс.

Король откинулся на спинку стула. Он вспомнил тот разговор в вечер приезда Адели. Тогда в его уме только забрезжили смутные очертания плана, разработанного и осуществленного позже. А Кларенс, значит, вообразил, что отец взялся устраивать его любовные дела.

– И теперь, – неторопливо начал король, – я должен запереть Альрика за то, что ему не понравилось, как ты целуешь его жену? Ты сам-то слышишь, что говоришь?

– Так что же, вы ничего с этим не будете делать?! Вот так позволите ему бросаться на людей?

– А разве ты этого не заслужил? – с насмешкой спросил король Генрих и вернулся к прежнему сухому тону:

– На твоем месте я бы всем говорил, что наткнулся на дверь.

– Это все, что вы можете мне сказать?

– Пока да, – король опустил взгляд на бумаги. – Постарайся больше не целовать Альрикову жену у него на глазах. А с Альриком… я поговорю.

Этим Кларенсу и пришлось удовольствоваться.


На сей раз Петер снова был в хозяйском кабинете: протирал корешки книг в шкафу, глядя заодно, нет ли в них каких-нибудь закладок или записок. Он не очень рассчитывал что-либо найти, но поручение есть поручение. Велели следить за князем Баррингеном, вот он и следил.

– Выйди, – мимоходом бросил ему князь сквозь зубы.

– Э… ваша светлость… – начал Петер.

Князь обернулся к нему, и камердинер, увидев незнакомый жесткий блеск в глазах хозяина, торопливо нашарил дверную ручку, а оказавшись по ту сторону двери, сначала прижался ухом к филенке, а затем, ничего не услышав, со всех ног бросился к Раймерингу, королевскому камердинеру.


Мария обреченно смотрела, как князь быстро поворачивает ключ в замке. Неспроста муж отослал слугу, зачем ему свидетели семейной ссоры. Что ее ждет? Упреки, обвинения, угрозы? Брань? Побои? Неужели князь способен… нет, конечно же… или да? Откуда ей знать, на что он способен, этот незнакомец со стремительными движениями и непроницаемым лицом?

Князь запер боковую дверь, подхватил жену под локоть и потащил дальше. Мария не сопротивлялась. В спальне Барринген так же запер боковую дверь, окончательно выпустил жену лишь в гардеробной и сразу же задал совершенно неожиданный вопрос:

– Вы умеете ездить по-мужски?

Тон его был отрывистым, но спокойным.

Мария, сбитая с толку, опустилась на диван и сложила руки на коленях.

– Я… да.

Князь отошел к большому платяному шкафу и распахнул дверцы.

– Сможете ехать долго и далеко?

– Не знаю. Наверное.

Что происходит? К чему эти вопросы?

– Отлично. Переодевайтесь.

На сиденье рядом с Марией лег мужской дорожный костюм. Князь на мгновение задумался и принес вдобавок шляпу, сапоги и ворох шейных платков.

– Вам помочь с платьем?

– Нет, я могу сама, но… зачем?

Князь вытащил из сундука пару седельных сумок и принялся быстро их укладывать, открывая шкафы и выдвигая ящики.

– Затем, что мы уезжаем, – он оглянулся на жену, все так же сидевшую на диване. – Это долгая и некрасивая семейная история, которую я бы предпочел рассказывать в другом месте и в другое время, но если вы останетесь здесь, то станете оружием против меня. Так что же, вы едете?

Мария не знала, что ответить.

Она слышала, что буйным сумасшедшим лучше не перечить. Но… что за странная внезапная фантазия? Какое оружие, почему? Девушка ничего не понимала, но кажется, просить сейчас объяснений бесполезно. Нет, лучше его не раздражать. Хоть ей и не хотелось верить, что князь способен поднять на нее руку, но Мария видела, как полетел на пол принц, сбитый с ног одним ударом. И потом… ведь это ее муж. Этот незнакомец, уверенный и сосредоточенный, – это все еще ее муж, князь Барринген, которому она перед алтарем поклялась в верности и послушании.

Князь подхватил одну из сумок и ушел в спальню жены, а вернувшись вскоре, добавил:

– Или, может быть, вы предпочитаете и дальше жить под одной крышей с моим кузеном?

Мария содрогнулась. Остаться здесь одной… во власти принца Кларенса… Она вскочила и принялась торопливо вытаскивать булавки, которыми было сколото верхнее платье.

Она впервые раздевалась при муже, да и вообще при мужчине, и ее лицо так и пылало от смущения. Слава богу, что на ней сегодня распашное платье, а не придворное, с его шнуровкой на спине, ведь тогда пришлось бы просить князя ее распустить. И слава богу, что он вроде бы не смотрит.

Внезапно князь вскинул голову и прислушался. С его губ сорвалось тихое невнятное восклицание. Мария успела различить приглушенный отдаленный стук, видимо, в запертую дверь кабинета, а в следующее мгновение князь крепко сжал ее руку и настойчиво прошептал:

– Ни звука! Не выходите отсюда, – и поспешно вышел из гардеробной, плотно закрыв за собой дверь.

Мария сразу же прильнула ухом к тонкой филенке, надеясь хотя бы услышать, что происходит, но тщетно. До нее донесся лишь неразборчивый отголосок разговора, и все.


Не успел! Что Кларенс побежит к отцу, было очевидно сразу. Однако его величество, занятый делами, вполне мог оставить разговор с подопечным на потом. Мог, но не оставил.

Стук повторился.

– Альрик, вы здесь? – окликнул вдобавок король.

Да, это действительно его величество. Что ж, выхода нет. Альрик взялся за торчащий из замка ключ, ненадолго прикрыл глаза, готовясь к разговору, а затем решительно отпер дверь.


– Здравствуйте, ваше величество, – Альрик посторонился, пропуская короля в кабинет.

– Мы сегодня уже виделись, – ответил Генрих, внимательно глядя в его лицо. Альрик не дрогнул – что-что, а лицедействовать он за последние два года поднаторел.

– Правда? – он нахмурился, словно бы в раздумье, – Да… кажется, я припоминаю. Но садитесь же, ваше величество.

– А что еще ты припоминаешь? – король устроился в кресле, по-прежнему не сводя с князя испытывающего взгляда.

Альрик немного боком сел на диван, чтобы быть лицом к королю.

– Немного, – он беспомощно улыбнулся, – я… вы наверное решите, что я брежу…

– Нет-нет. Я внимательно слушаю.

Альрик нахмурился и сцепил пальцы.

– Я… как бы это описать… я словно спал-спал – и вдруг проснулся. Я заметил, что последнее время со мной такое почему-то случается. Я что-то помню хорошо, что-то – плохо, а что-то… – он пожал плечами.

Повисла пауза. Король изучающе смотрел на воспитанника. Вот, значит, как выглядит для князя собственная болезнь. Что ж, это объясняло периоды его просветлений… «пробуждений», как он их удачно назвал. Если все это длится уже много времени, то нынешняя вспышка вовсе не означает окончательного излечения, следовательно… следовательно, можно не спешить с принятием решительных мер, а пока что понаблюдать.

По крайней мере, до появления нового наследника, а оно теперь стало казаться королю вполне вероятным. Если уж красавица-жена подвигает князя на такие, хм, экстравагантные поступки, которые еще недавно были бы немыслимы.

О том, какие возможности предоставляет существование малолетнего наследника, король Генрих был осведомлен как никто. Вдовствующую княгиню можно будет сделать сорегентом, она, конечно же, не доставит хлопот, и еще лет на двадцать Барринген останется под карронским управлением. Да, прекрасная была мысль женить Альрика, прекрасная.

– Ты можешь сказать, когда это началось? Вот эта… – король безуспешно поискал подходящее слово, – забывчивость. Месяц назад, полгода, год?

Альрик беспомощно помотал головой.

– У меня как будто смешалось все.

– Ты помнишь, как болел?

– Болел? – в замешательстве переспросил князь.

Король отступил. Если воспитанник забыл о своей болезни, тем лучше. Слишком много в ней было непонятного и, возможно, опасного.

– А если взять сегодня – что ты помнишь? – наконец спросил король.

Подействовало? Или… нет?

Альрик подумал.

– Завтрак… помню. Не слишком хорошо, но помню. Вы еще рассказывали принцессе о пошлинах. Только мне это будто приснилось. Знаете, припоминаешь утром сон, а он далекий и тусклый. Что-то потом еще было… нет, не могу вспомнить.

– Хорошо, а в какой момент ты сейчас, как ты говоришь, проснулся? – король наклонился вперед.

Альрик помолчал.

– Я полагаю, Кларенс у вас уже побывал?

Король кивнул.

– Ну, вот тогда и проснулся.

Король опять откинулся на спинку кресла. Снова воцарилось молчание.

– Ты кому-нибудь рассказывал об этом?

Альрик покачал головой.

– Почему?

Юноша одарил короля изумленным взглядом:

– Чтобы все подумали, что я тронулся?! Я думал, это от усталости или еще чего-нибудь, и если отдохну, оно само пройдет. А разве… – его голос дрогнул, – разве это так уж заметно?

Теперь настала очередь короля лгать.

– Вовсе нет, – король побарабанил пальцами по колену, обтянутому палевым атласом. – А где княгиня? Мне сказали, что она у тебя.

«Сказали»? Какое мягкое выражение. Скорее, донесли. Причем понятно, кто.

Альрик заметно замялся:

– Она… не может сейчас никого принимать. Она очень расстроилась.

Король криво усмехнулся:

– Понятно. Рыдает в подушку? Что ж, неудивительно, – он тяжело поднялся. – Тогда не буду задерживать, иди, утешай ее. И передай, что я весьма сожалею о прискорбном поведении его высочества.

Альрик молча кивнул.

– Да, Альрик, – уже на пороге король вдруг снова остановился, и Альрик на мгновение стиснул зубы, – лучше будет, если ты никому больше не станешь рассказывать то, о чем сейчас рассказал мне.

Князь сделал над собой еще одно усилие:

– Почему? Что ж, если вы считаете это необходимым… Я никому не скажу.


Вернувшись в спальню, Альрик несколько секунд стоял неподвижно, тяжело дыша и сжимая и разжимая кулаки. Внешнее спокойствие и искренность в разговоре с королем потребовали у него душевного напряжения на пределе сил. Чудо, что ему удалось не сорваться в самом конце, и еще большее чудо – в том, что король, кажется, поверил своему воспитаннику. Еще немного времени выиграно в этой смертельной гонке… нельзя его терять.

Альрик сорвался с места.


Камзол оказался тесноват в груди, кафтан широк в плечах, но хуже всего было с сапогами – они просто болтались. Марии пришлось обмотать ноги поверх чулок шейными платками, только тогда сапоги наконец сели плотно. Вернувшийся Барринген оглядел девушку, одобрительно кивнул и сказал:

– Переплетите волосы покрепче.

Изящная куафюра действительно не выдержала бы быстрой скачки. Мария поспешно вытащила шпильки, не глядя сунула их в карман и принялась плести тугую косу, стянув ее оторванной от платья лентой. Князь тем временем переодевался за высокой ширмой. Вытирая руки от перепачкавшей их пудры, Мария случайно взглянула на часы.
Меньше часа назад она ушла из мастерской мэтра Гренера, точно зная, что ждет ее сегодня, и мир был понятным и предсказуемым. Мария подавила истерический смешок, вспомнив, как размышляла, поможет ли разговор о парном портрете преодолеть безразличие князя. Нет, для этого потребовалось нечто совсем иное. А теперь ее словно подхватил какой-то вихрь – и несет, беспомощную, неизвестно куда и зачем. Князь ведь даже не сказал, куда они поедут.

Вдруг он и сам этого не знает, и его порыв – просто новая форма помешательства? Вдруг она пройдет, и князь впадет в прежнее состояние – в каком-нибудь закоулке, среди чужих людей? Что ж, пусть тогда рядом с ним будет кто-то, кто сможет о нем позаботиться. Эта мысль утешила девушку.

Князь вышел из-за ширмы, сосредоточенно пристегивая к перевязи длинную шпагу. Он подхватил туго набитые сумки, вскинул их на плечо и распахнул малозаметную дверцу в глубине гардеробной. Быстрым шагом, почти бегом, они спустились по узкой темной лестнице для слуг (Мария изо всех сил старалась не отставать), вышли через боковую дверь, пересекли полосу цветников и газонов, протянувшуюся с наружной стороны дворцового крыла, и через калитку в высокой узорчатой ограде попали наружу, в мощеный проулок.

Если не считать парка и нескольких широких проспектов, протянувшихся от дворца, Мария очень плохо знала его окрестности, поэтому девушка не имела никакого представления, куда же они идут. Пришлось положиться на целеустремленность князя. Не зря же он спрашивал про верховую езду, видимо, рассчитывает где-то достать лошадей.


Королевские конюшни – обширное приземистое здание, выкрашенное в светло-желтый цвет, – занимали почти целый квартал неподалеку. Мария оказалась здесь впервые: когда их высочества со свитой собирались на прогулку, уже оседланных лошадей подводили прямо ко дворцу. Широкая арка вела во внутренний двор, где кипела обычная работа: в одном углу с двух крестьянских телег разгружали сено и солому для денников, в другом – вываживали разгоряченного коня, давая ему успокоиться и остыть. Рядом конюх обтирал еще одну лошадь, паренек-помощник ходил с ведрами от колодца к водопойной колоде и обратно, и темная поверхность воды, колыхаясь, рассыпала вокруг яркие солнечные блики. Перед крылом, отведенным под каретный двор, мастера-каретники чинили экипаж со снятыми колесами, и оттуда доносился перестук молотков то по дереву, то по металлу. Откуда-то тянуло дымом, видимо, здесь же была и кузница. В этом шуме, гаме и привычной суете на незваных посетителей поначалу никто не обратил внимания.

Князь окинул двор быстрым взглядом и решительно направился туда, где ко вбитым в стену бронзовым кольцам были привязаны несколько коней, уже взнузданных и оседланных. Они показались Марии смутно знакомыми; наверное, принадлежали кому-то из придворных. Кони выглядели вполне свежими, даже немного застоявшимися в конюшне; видимо, их хозяева только собирались куда-то ехать.

 – Эй-эй-эй, – встревоженный конюх устремился к ним, когда князь, перекинув сумки через холку одного коня, подсаживал свою спутницу на другого. – Что вы делаете? Это лошади его светлости герцога Детклейна!

Князь распутал повод, перекинул его через лошадиную голову и принялся отвязывать второго.

– Отлично, – хладнокровно отозвался Барринген. – Значит, они хорошие. Леопольд плохих не держит.

Конюх схватил князя за рукав, но князь сбросил его руку и легко вскочил в седло. Мария увидела, что, привлеченные происходящим, к ним начинают подходить любопытствующие. Может быть, им удастся вернуть князя во дворец? А потом? Его объявят окончательно помешавшимся и запрут насовсем? Кто тогда защитит ее от принца?

– Да что же вы, сударь, делаете?! – взвыл конюх.

Барринген дернул коня в сторону, не позволяя его схватить, ловким движением намотал на руку повод коня Марии и послал обоих вскачь прямо через собирающуюся толпу.

«Господи, только бы никого не затоптать!» – едва успела подумать девушка, но обошлось. Люди торопливо шарахнулись в стороны, освобождая дорогу, и всадники без помех пронеслись по мощеному двору и вылетели на улицу.


Отсутствие князя и княгини Барринген во дворце обнаружили не сразу и поначалу не придали ему значения. Камеристка княгини, найдя в столовой нетронутый обед, немного удивилась и, хихикнув, подумала, не начала ли ее госпожа перенимать странные привычки своего мужа. На конюшне княжескую чету, конечно же, не узнали и, скрывая от герцога свой промах, спешно оседлали для него другую пару. И даже Петер, когда он наконец осмелился вернуться в хозяйские апартаменты, решил, что князь бродит где-нибудь во дворце или в парке. И лишь когда время подошло к ужину, а за окнами стало смеркаться, прислуга понемногу забеспокоились, а через час тщетных поисков тревога Петера возросла настолько, что он отважился обратиться к королевскому гофмаршалу, барону Реккнаузену, в ведении которого состояли все дворцовые слуги. Барон немедленно доложил о случившемся королевскому секретарю, а тот – его величеству. Король сразу же распорядился еще раз обшарить дворец и парк, но, как легко догадаться, безрезультатно. Княжеская чета как в воду канула.

Наутро поиски возобновились. К полудню выплыла наружу история с лошадьми герцога Детклейна, и Клемент Венвисс лично допросил всех очевидцев. Сомнений не оставалось: на конюшне побывали именно князь и княгиня, но вот куда они могли уехать, никто не знал. Самым напрашивающимся вариантом был Барринген, родина и владение князя, но стражники на городских воротах божились, что ни через одну из застав подходящая под описание пара не проезжала.


Поиски еще продолжались, когда вечером этого же дня в ворота замка Тренберг, что в Нижнем Баррингене, в нескольких часах пути от границы с Карронией, въехали два всадника в запыленной дорожной одежде.

Замок Тренберг возвышался на высоком обрывистом мысе, над озером и городком того же названия. Построенный два столетия назад из местного желтоватого камня, он избежал впоследствии перестройки в модном вкусе – участи многих старинных замков – и сохранял своеобразное ренессансное очарование. Четыре многоэтажных крыла под высокими черепичными крышами замыкали прямоугольник мощеного внутреннего двора, единственным входом в который служили тяжелые ворота между двумя круглыми башнями юго-западного фасада. Зеленый покров винограда, оплетающего подножия башен, смягчал их строгие линии и добавлял живописности общей картине. Предмостное укрепление было чисто символическим, просто вынесенная вперед каменная арка, однако ее украшал окруженный прихотливой резьбой герб владельцев замка: графов Фрейтнер, старинного баррингенского рода, восходящего еще ко временам крестовых походов. На высокой и мощной романской башне, самой старой части замка, вился на ветру штандарт с тем же гербом.

Подковы лошадей громко процокали по короткому каменному мосту над узким сухим рвом, потом глухим эхом отдались в длинном темном тоннеле позади ворот, и Альрик с Марией въехали во внутренний двор, затопленный вечерним сумраком, хотя низко стоящее солнце еще не скрылось за горизонтом.

– Эй, парень, – окликнул Альрик слугу, зажигавшего фонарь неподалеку. – Мне нужно видеть его сиятельство. Он здесь?

Слуга убежал. Альрик поймал взгляд жены и слегка качнул головой, показывая, что покидать седло пока рано. Штандарт на башне мог означать, что граф находится в резиденции, но в последние годы обычаем отмечать таким образом присутствие хозяина все чаще пренебрегали.

Лошади, утомленные долгой скачкой, как ни старался Альрик их беречь, стояли спокойно, лишь изредка переступая с ноги на ногу. Мария украдкой взглянула на мужа. За все время пути он сказал ей самое большее пяток фраз, так и не объяснив, куда они едут и зачем. Сама она не спрашивала: князь так был сосредоточен на дороге и чем-то еще, Марии не известном, что заговаривать с ним у девушки не поворачивался язык.

Разумеется, к нежданным посетителям спустился не сам граф. Сухощавый мужчина средних лет в неброском темном костюме подошел к Альрику, окинул оценивающим взглядом его одежду, пыльную и измятую, но все же дорогую, уверенную осанку, лошадей и представился:

– Я секретарь его сиятельства. Могу ли я узнать, кто вы, сударь, и какое у вас к нему дело?

– Вас, должно быть, зовут Траугорн? – вместо ответа спросил Альрик.

Секретарь поклонился.

– Будьте добры, передайте его сиятельству, что с ним хочет встретиться его карронский корреспондент.

На лице Траугорна проступило недоумение, и Альрик прибавил еще более загадочную фразу:

– Чтобы обсудить с ним философию Иоганна Пельца.

– Но как мне вас представить?

Альрик покачал головой.

– Того, что я сказал, для графа будет достаточно.

Его властный тон возымел свое действие – секретарь еще раз поклонился и поспешно ушел докладывать графу о необычном посетителе.

– Почему Пельца? – осторожно спросила Мария.

– Это длинная история, – отозвался Альрик, продолжая смотреть вслед Траугорну.
На сей раз ждать пришлось гораздо меньше. Не прошло и пяти минут, как секретарь торопливо вернулся.

– Прошу, пройдемте внутрь. Его сиятельство вас сейчас примет.

Альрик устало спешился и вынул из седла Марию, подхватив ее, когда девушка покачнулась. Она оперлась на руку мужа, через силу улыбнулась бледными губами и пошла вместе с ним ко входу в лестничную башню. Девушка так обессилела от безостановочной скачки с единственным лишь кратким ночным перерывом на сон, что под конец держалась в седле одним только усилием воли, но все же за весь путь ни разу не пожаловалась.


Граф Фрейтнер принял неожиданных посетителей в кабинете – просторной комнате, светлые оштукатуренные стены которой были понизу обшиты дубовыми панелями. Над большим камином красовались охотничьи трофеи: огромные оленьи рога, окруженные десятком кабаньих клыков. В окна со старинным мелким переплетом бил косой закатный свет.

Граф, крупный пожилой мужчина с тяжелыми чертами лица, стоял у окна, хмуро глядя на дверь. О его переписке с Каймирой почти никто не знал, и внезапное появление «корреспондента», о чем в последних письмах не было и намека, заставляло беспокоиться, нет ли здесь подвоха. Даже упоминание Пельца, чья книга сейчас служила ключом, не гарантировало, что все это не ловушка, подстроенная карронцами. Правда, непонятно, при чем тут девушка в мужской одежде, упомянутая Траугорном, но ладно… посмотрим.

Секретарь ввел в кабинет посетителей и отступил назад, оставляя их наедине с графом. Фрейтнер повнимательнее присмотрелся – и недоверие на его лице постепенно уступило место глубочайшему изумлению. Он невольно сделал шаг вперед.

– Бог мой! Это… вы?!

– Да, граф, это я, – несмотря на усталость Альрик говорил бодро и весело. – Полностью в здравом уме, прошу заметить. Придется действовать несколько раньше, чем мы предполагали, но, как видите, свое обещание доставить в княжество князя Баррингена я выполнил.

Он усадил Марию в кресло и встал рядом, крепко взявшись на спинку.

– Позвольте представить вам, княгиня, графа Фрейтнера. Во времена моего отца он был хранителем печати. Я верно помню, граф?

– Глазам своим не верю, – граф вдруг спохватился: – Не желаете ли вина?

– И еще чего-нибудь подкрепиться. Мы ехали половину вчерашнего дня и почти весь сегодняшний и практически ничего не ели.

– Да-да, разумеется, – граф поспешно дернул вышитую сонетку, вызывая слуг. – Простите мне мое удивление, но я никак не предполагал, что вы сами… я думал, что переписываюсь с кем-то из вашего окружения…

– Надеюсь, вы не считаете это проявлением недоверия, – вошел слуга, и Альрик прервался.

Граф быстро отдал распоряжения, и вскоре уже Мария сжимала в руках большую кружку с ароматным бульоном, а на столе перед ней появилась миска горячего рагу и блюдо с белыми пшеничными булочками и пирожками. Альрик с неохотой отпустил, наконец, опору и тоже сел. Граф лично налил ему вина и снова отослал слуг.

Каким наслаждением было сидеть в удобном кресле и мелкими глотками потягивать горячее сытное питье. Князь купил накануне по пути хлеба и сыра, так что они смогли наскоро поесть перед сном и потом еще раз, в середине дня, но и только. К рагу Мария почти не притронулась, поскольку усталость оказалась сильнее голода, но взамен попросила еще бульона.

– Графиня, моя супруга, тоже сочтет за честь приветствовать вас, ваша светлость, – говорил тем временем граф. – Но ей сегодня нездоровится, и она не выходила. Или вы предпочитаете сохранить инкогнито?

– Думаю, в этом нет необходимости, – отвечал Альрик. – Передайте графине нашу благодарность за гостеприимство и пожелания выздоравливать.

В подобном светском духе разговор продолжался до тех пор, пока вошедший слуга не объявил, что гостевые комнаты готовы. Мария через силу поднялась с кресла и заколебалась, увидев, что муж остался сидеть.

– Идите, княгиня, – Альрик заметил ее нерешительность. – Вам следует отдохнуть, дорога была утомительной.

– А вы? – девушка догадывалась, что он тоже устал.

– Я приду позже.

Фрейтнер пристально взглянул на князя.


Гостевые комнаты в замке Тренберг были невелики, но по-старомодному уютны. В маленькой спальне, разбирая сумки, хлопотала деловитая немолодая горничная. Она уже разложила на расстеленной постели ночную сорочку и теплый стеганый пеньюар, на туалетном столике красовались расческа и щетка для волос, пудреница, румянница и мушечница – все это, как с удивлением обнаружила Мария, ее собственное. Только пеньюар был, похоже, позаимствован из гардероба хозяйки замка. Горничная помогла Марии раздеться и умыться, и девушка села на кровать, наслаждаясь тем, что удалось наконец-то избавиться от надоевших сапог, взяла щетку и принялась расплетать волосы, рассеянно наблюдая, как горничная вытаскивает из сумки бесцеремонно смятую и скрученную одежду. Служанка напомнила девушке бабушкину камеристку: такое же сочетание ворчливости и заботы, присущее многим старым слугам, заставило Марию почувствовать себя почти как дома.

Никогда еще девушке не приходилось путешествовать таким странным и до крайности утомительным образом. Ездить по-мужски ее научили братья, но это всегда были необременительные прогулки в окрестностях, да и лошади в конюшне ее отца никакого сравнения не выдерживали с герцогскими. Сейчас же…

…Когда лошади, высекая подковами искры из мостовой, вылетели с конюшенного двора на широкую оживленную улицу, Мария невольно вцепилась обеими руками в переднюю луку седла и едва не зажмурилась от ужаса. Неужели они и дальше помчатся этим бешеным галопом, пугая прохожих и протискиваясь между экипажами? Но небеса смилостивились: несколько раз оглянувшись через плечо, князь позволил лошадям пойти короткой рысью и тут же свернул с проспекта в переулок.

– Куда мы едем?

Вместо ответа князь отдал Марии повод и коротко распорядился:

– Следуйте за мной.

Очень скоро девушка окончательно перестала понимать, где они находятся. Сумрачные кривые улочки между старых, вытянутых вверх домов с темными перекрестьями балок на узких фасадах образовывали настоящий лабиринт. Князь уверенно петлял в нем, лишь иногда задумываясь на перекрестках. Дважды им пришлось возвращаться – видимо, все-таки сворачивали не туда. Дома постепенно стали ниже, заросли лопухов и репейника на обочинах – гуще и выше, а потом  резкий поворот – и Мария увидела впереди городскую стену, обветшавшую, с осыпью выпавших камней у подножия, заплетенную плющом. И широкий пролом в ней, и яркое небо, голубевшее в проломе, а дальше виднелся травянистый берег по-летнему обмелевшей реки, и луг, и лес на противоположном берегу.

Вот так они и покинули Каймиру: может быть, проиграв в скорости, зато выиграв в скрытности. А дальше… дальше князь мчал так, словно сама смерть летела за ними следом, и если и сбавлял скорость, то только ради того, чтобы не загнать лошадей, ведь сменных было взять негде. Зачем была нужна такая спешка, Мария не понимала, а спрашивать объяснений оказалось бесполезно. Они ехали и ехали, то трактом, то проселками, то и вовсе напрямик через поля и луга, почти без отдыха, заночевав у какого-то деревенского священника и выехав снова с рассветом. Каким чудом у Марии хватило сил все это выдержать, она и сама не могла сказать.

– Ну вот, отдыхайте, ваша светлость. Сейчас я с этой сумкой докончу, и сможете поспать. Надо же, как скомкано все. Разве можно так укладывать?

Неодобрительно качая головой, горничная достала и встряхнула, чтобы расправить, нижние юбки: сначала одну, потом вторую, затем на свет божий появился скомканный лиф кораллового цвета, потом горничная вытащила и растянула на руках верхнюю юбку того же оттенка. Мария почувствовала, как что-то сдавило горло.

– Ох, Матерь Божия, как измялось! – воскликнула горничная озабоченно и оглянулась на тихий прерывистый всхлип. – Ваша светлость, да вы не огорчайтесь! Я сейчас его отглажу, и будет как новенькое. Юбки вы привезли, а фижмы я попрошу у госпожи графини. Она рада будет услужить вашей светлости. Ну же! Не плачьте.

Но Мария ничего не могла с собой поделать. Она сидела на краю кровати, сжимала в руках серебряную щетку для волос и безудержно рыдала, выплескивая в слезах все переживания последних двух дней. Весь испуг, и непонятную спешку, и безудержную скачку неизвестно куда, и голод, и усталость, и молчаливого незнакомца рядом, незнакомца в облике ее мужа. Незнакомца, который, оказывается, за время стремительных сборов успел позаботиться и о том, чтобы ей было во что переодеться из нелепого мужского наряда.

И этот странный навязанный ей брак, и новое неловкое положение, и внезапные домогательства принца, все, все, весь последний месяц, выливалось сейчас из ее души, как вода из разбитого кувшина.


Когда гость и хозяин остались одни, Альрик усмехнулся и отставил тарелку.

– Так что же, граф, мне удалось произвести на вас впечатление здорового? Не отрицайте, я видел, как вы меня разглядывали.

Граф немного смутился:

– Поверьте, ваша светлость, я не хотел вас обидеть, но вы же понимаете, слухи, доходящие из Карронии… Я рад был убедиться, что они преувеличили вашу болезнь.

– Тогда, пожалуй, перейдем к делу, – Альрик подобрался. – У вас есть карта княжества?

Карта нашлась. Граф придавил один край большого листа стеклянным пресс-папье, а второй – фаянсовой подставкой для перьев, и Альрик, опершись руками о столешницу, наклонился над подробным изображением Баррингена. Взгляд князя стал острым и сосредоточенным.

– Для начала сверим наши сведения. Карронские гарнизоны стоят здесь и здесь, у границ с Нойленом и Грайерном, верно?

– Да, ваша светлость. И еще один полк недавно перевели в Альвинген.

– Откуда? Из столицы?

– Нет, из Карронии. В столице все тот же гарнизон численностью примерно в полтора полка. И всяческие чиновники, которых натащил в княжество Рей-Варанж. Он крепко держит город в руках, ваша светлость. Простите за прямоту, но я бы не стал на вашем месте соваться прямо туда.

– Я и не собираюсь. Сразу мы туда не поедем, – Альрик провел пальцем по карте, выписывая короткую дугу от Тренберга до Нейвингена. – Мне понадобятся услуги ваших нарочных, чтобы развезти несколько писем, а также экипаж и сопровождение.

– Вот как? Выходит, ваша светлость не только со мной состояли в переписке?

Альрик засмеялся:

– Разумеется, граф, разумеется, – он снова наклонился над картой. – А собственные войска княжества?

– Гвардия в столице, при Дорто. Думаю, они не создадут вам хлопот.

– Полковником в гвардии по-прежнему ваш кузен?

– Да, ваша светлость. Остальная армия разбросана по всему Нижнему Баррингену, ее вряд ли получится скоро собрать.

– Надеюсь, что это и не потребуется. Король Генрих никогда не полагается на грубую силу, если не может обернуть ее в золоченый фантик законности.

– Вот только если он все же решится ее применить, нас зажмут с севера и с юго-востока, как челюстями, – проворчал граф.

– И при этом снимут войска с границы. Долго ли Нойлен станет сопротивляться соблазну выставить себя защитником невинно страдающего Баррингена?

– И нас оккупирует уже он, – нахмурившись, заметил Фрейтнер.

Альрик потер лоб ладонью.

– Признаться, карронско-нойленская война на нашей земле – это совсем не то, чего я хотел бы добиться. Поэтому сперва постараемся задействовать дипломатию. Генрих Карронский по уши завяз в мерсейских делах, так что вся наша затея только на руку Нойлену, да и Грайерну тоже, а они вдвоем имеют достаточно веса, чтобы остудить карронские порывы.

Такие здравые рассуждения от того, кто два года считался душевнобольным, окончательно рассеяли опасения Фрейтнера.

– Как я понимаю, ваша светлость, наш первоначальный план уже отменяется?

– Нет, почему же? – Альрик задержал взгляд на Нейвингене, – Скорее, немного дополняется. Вы ведь поедете завтра с нами?

– Почту за честь, ваша светлость. Куда именно?

Альрик поднял взгляд от карты и весело улыбнулся:

– За последние два года, граф, я вынужденно привык к скрытности. Завтра узнаете.

– Уффф, – граф побарабанил пальцами по столу, – надеюсь, что ваши карты лучше, чем я о них думаю. Хотя человек, исхитрившийся наладить тайную переписку с княжеством под самым носом Генриха Карронского, возможно сумеет его и еще разок обойти.


Последние отблески заката давно угасли над западными холмами, но князь Барринген не собирался снижать темпа, взятого им при спешном отъезде из Каймиры. Пока для графских посыльных, не дожидаясь утра, торопливо седлали лошадей, Альрик успел написать с десяток коротких писем, подписав каждое так, чтобы у получателей не оставалось никаких сомнений в подлинности авторства. Из осторожности он не стал использовать настоящее имя или личный герб: вдруг письмо попадет в чужие руки.
Пока что никто из его корреспондентов не выдал секрета зашифрованной переписки. Или выдал, и теперь карронский король вел двойную игру, рассчитывая потом разом взять всех заговорщиков – когда они начнут действовать. В таком случае их могла спасти только скорость. Скорость и та крошечная фора, которую дало внезапное исчезновение из королевского дворца князя и княгини Барринген.


«Фант, – думала Мария, глядя в окошко кареты. – Почему я не вспомнила про фант? Может быть, принц тогда отпустил бы меня, и ничего бы не было. И я сейчас сидела бы в студии мэтра Гренера… жаль портрет, он теперь останется недописанным».

За окном плыли живописные холмы Нижнего Баррингена. Гнедая четверка, впряженная в легкий экипаж, бежала ровно и резво, подгоняемая щелчками кучерского кнута, прочные и упругие пружины под кузовом смягчали дорожную тряску. И насколько же мягкие сафьяновые подушки на сиденье были приятнее мужского седла.

Мария тихо вздохнула. Хотя ночной сон и освежил ее, полтора дня в седле до сих пор давали о себе знать. Она с удовольствием погостила бы еще в Тренберге, у любезной графини Фрейтнер, с которой даже не успела познакомиться как следует, но которая с готовностью ссудила ее всем необходимым: от фижм к платью до дорожных туфель. Однако князь не намерен был задерживаться, и вот они снова в пути.

Они ехали в какой-то Фернорхен, но, сколько девушка ни напрягала память, обегая мысленным взглядом страницы прочитанных книг о княжестве, она не могла вспомнить такого города или селения. Таким же малопонятным был и разговор, который вели вполголоса ее муж и граф Фрейтнер, сидящие напротив. Долетавшие иной раз до ее слуха обрывки ровным счетом ничего девушке не говорили.

Мария стала украдкой рассматривать мужа. Ей вспомнилось, как она гадала (святые угодники, как же это было давно!), каким был князь до болезни, сильно ли отличался от того, каким она его знала. Наверное, таким, как сейчас, и был: оживленным, деятельным, уверенным в себе, с обаятельной улыбкой и блеском в глазах. Ничего общего с тем безучастным созданием, за которое ее выдали замуж. Неужели случай с принцем неожиданно стал лекарством, и помешательство князя прошло – насовсем или временно? Или оно просто приняло другую форму? Мария не знала.

Альрик вдруг повернул голову и встретился с женой глазами.

– Вам удобно, княгиня?

– Вполне, ваша светлость, благодарю.

– Можете вздремнуть, если хотите. Мы приедем в замок только вечером.

– Я выспалась ночью.

А где же спал он сам? Вчера Мария, наплакавшись, почти сразу уснула, а когда она утром открыла глаза, князь был уже на ногах и отдавал распоряжения слугам.

Девушка поколебалась, но все же добавила:

– Но я бы… я бы хотела лучше понимать, что именно происходит.

Сейчас он скажет, что не следует ей забивать свою хорошенькую головку столь сложными вещами, и Марии останется только снова смотреть в окно, спасаясь от дорожной скуки, да украдкой разглядывать попутчиков. И почему она не попросила у графа какую-нибудь книгу в дорогу, пусть бы даже молитвенник?

Вопреки ее ожиданиям князь согласно кивнул:

– Да, вы правы. До сих пор мне некогда было рассказать вам о положении дел, но раз уж вас против воли замешали в эту историю, вы имеете право просить объяснений.

– Ее светлость не знала о ваших планах и переписке? – осторожно спросил граф.

– Мы поженились чуть больше недели назад. Конечно же, не знала.

Он машинально покрутил на пальце гербовый перстень-печатку.

– Что ж… Если вкратце, сейчас происходит то, что должно было случиться еще два года назад, когда я достиг совершеннолетия: я возвращаюсь в княжество, чтобы самостоятельно заниматься его делами. В силу ряда обстоятельств, касаться которых пока преждевременно, приходится делать это вот таким необычным образом.

– Эти обстоятельства… это та семейная история? – тут Мария припомнила кое-что еще. – Вы говорили, что я могу стать оружием против вас. Чьим оружием?

Князь усмехнулся.

– Чьим же еще, как не короля Генриха.

– Но ведь… но ведь он ваш родственник и воспитатель…

– Верно. А еще фактический правитель Баррингена. Моим именем и руками Рей-Варанжа. Очень удобное положение, согласитесь?

– Если бы только Рей-Варанжа… – проворчал граф. – Весь Нейвинген кишит карронскими выскочками.

– С другой стороны, я в своем законном праве, и препятствовать моему возращению открыто у Карронии оснований нет. Кузену Дорто все равно, кто будет принимать решения и подписывать приказы, так что все упирается в короля Генриха и его ставленников.

– Поэтому мы так спешно и тайно уехали? Ведь иначе его величество бы вас не отпустил?

– Он все равно узнает, что я в княжестве, но мы за это время успеем подготовиться.

– Но почему вы ему не доверяете? Разве король станет чинить вам какие-то препоны? Ведь он наверняка рад будет узнать, что вы выздоровели.

– Возможно, – согласился князь. – Зато совершенно точно не рад будет потерять Барринген.

– Мне кажется, вы несправедливы к нему.

Губы князя тронула невеселая улыбка:

– Посмотрим.


Глава 8.

– Ваша светлость! Ваша светлость, мы приехали.

Князь открыл глаза так, словно и вовсе не дремал весь последний час, привалившись к стенке экипажа.

Карета стояла во дворе замка… нет, скорее небольшого дворца. Альрик никогда не был в Фернорхене, но помнил его описания – достаточно хорошо, чтобы узнать. Да, это он. Не Нейвинген, не поместье какого-нибудь карронского ставленника или сторонника… куда можно негласно, с вооруженным эскортом привезти беглого воспитанника короля Генриха и надежно запереть, пока не настанет время вернуть его в Каймиру. Граф Фрейтнер не подвел. Теперь посмотрим, как покажут себя остальные.

Подбежавший лакей опустил подножку, распахнул дверцу кареты и согнулся в поклоне. Вокруг, шумно переговариваясь, спешивались всадники графской свиты, весь день скакавшие впереди и позади экипажа. Альрик ступил на булыжную мостовую двора, повернулся и подал руку жене, помогая ей спуститься по узкой ступеньке.
Вечер еще не совсем превратился в ночь, но во дворе уже горели факелы – в высоких железных подставках и в руках слуг, суетящихся вокруг приезжих. Светились окна в главном здании, там ждали гостей. Пока что все шло как надо. Дай бог, чтобы так было и дальше.

Очень вежливый и церемонный лакей отвел их в небольшую гостиную и отправился доложить хозяину, что прибыл граф Фрейтнер со спутниками. Альрик иронически улыбнулся этой характеристике, но пока что она была необходима.

И неудивительно, что предупрежденный таким образом о посетителях барон Лейзенауген, войдя в комнату, сначала заметил именно графа.

– Рад вас видеть, друг мой, – жизнерадостно произнес щегольски одетый барон, невысокий и полноватый мужчина средних лет. – Так вы тоже в наших рядах? Я мог бы и сам догадаться. А кто же?..

Барон взглянул внимательнее на стоящего у окна юношу и вдруг широко раскрыл глаза.

– Силы небесные! Неужели зрение меня не обманывает? Граф, как вам удалось заполучить его светлость? И где… кто же писал мне сегодня… вчера?

– Так вы тоже не знали? – с удовлетворением спросил Фрейтнер, радуясь тому, что не он один был так одурачен в переписке.

Скрытность молодого князя вызывала у него не столько обиду на недоверие, сколько своего рода восхищение ловкостью, с которой тот все провернул. И надежду на то, что их дело все-таки окажется успешным. Один только Рей-Варанж, без стоящего за его спиной Генриха Карронского, уже был серьезным противником, справиться с которым, не имея на своей стороне законного князя, было бы чрезвычайно сложно. Что уж говорить о самом короле Генрихе?

– Не знал чего?

Альрик заговорил – негромко и спокойно.

– Рад наконец-то встретиться, барон. Это я вам писал: не только вчера, но и весь прошедший год. Как видите, сборник поэм Пауля Штейеннара нам уже не понадобится.

Барон бросил быстрый взгляд на Фрейтнера. Граф кивнул:

– Если его светлость болен, значит здоровых на свете вовсе не существует.

– О мой бог! Выходит, карронцы нам лгали о вашем здоровье? Вот негодяи! Но где мои манеры? Прошу вас, ваша светлость, представьте меня… княгине, я полагаю? – барон изящно поклонился Марии.

Девушка тепло улыбнулась ему. Ей понравился этот забавный говорливый человек.

– Спасибо вам за гостеприимство, барон, – сказала она, когда Альрик его представил.

– Спасибо вам, ваша светлость, за то, что удостоили своим визитом мой скромный дом. Дорто-Барринген всем рассказывал, вернувшись с вашей свадьбы, что наша новая княгиня прекрасна, как майская роза. Многие считали, что он преувеличивает, но теперь я вижу: он сильно преуменьшал!

– Старый греховодник, – пробормотал граф Фрейтнер.

– Может быть, греховодник, но почему же старый? – беззлобно возразил барон. – Впрочем, бог с ними, с моими грехами, мы же не ради них здесь собрались. Прошу вас, ваша светлость, располагайте мной, как сочтете нужным.

– Благодарю вас, барон, – слегка улыбаясь, ответил Альрик. – Я в вас не сомневался. Много ли у вас нынче гостей, помимо нас?

Барон посерьезнел.

– Шестеро. Я седьмой, – он снова беззаботно улыбнулся. – Совсем маленькая частная вечеринка, даже трех дюжин не выпьем. Приехали Граветан, – барон принялся загибать пальцы, – молодой Неллер, Роттерин… не то чтобы я был ему рад, но что поделать… Саксенау, Фарнользен и Эймерих… вот уж кого не ожидал увидеть… теперь и вы. Будет кто-то еще?

– Должны быть, но, видимо, не успели доехать. Впрочем, и тех, кто уже здесь, для начала достаточно. Скажите, барон, есть ли у вас комната с большим столом и достаточно уединенная, чтобы можно было не опасаться чужих ушей?

Барон задумчиво взялся за подбородок.

– Столовая? Нет, там слишком много дверей и окна на террасу. Могу предложить вашей светлости библиотеку или… о! Старый кабинет. Там чудовищно старомодная обстановка, до которой у меня никак не дойдут руки, зато он на втором этаже, там толстые стены и большой стол на полкомнаты. Вашей светлости он подойдет? Может быть, посмотрим?


Старый кабинет князя вполне устроил. Барон Лейзенауген приказал принести в темную мрачноватую комнату еще свечей, затем подхватил под руку графа Фрейтнера и со смешком сказал:

– Пойдемте пока к остальным, граф. Только, ради бога, не говорите им ничего! Я хочу посмотреть на их лица, когда они войдут сюда и увидят, кто же их вызвал.

Барон расхохотался и направился к двери.

– Одну минуту, – окликнул его Альрик. – Распорядитесь, чтобы сюда принесли еще Библию, бумагу, перья и чернила.

Барон комично раскрыл глаза, но передал приказ слугам и, лишь убедившись, что все требуемое доставлено, вышел, уводя с собой Фрейтнера.

– Я постараюсь побыстрее всех собрать, – пообещал он напоследок. – Пять, самое большее десять минут – и мы придем.


Впервые за этот день Мария осталась наедине с мужем. Тот остановился возле громоздкого стула с высокой, словно у трона, спинкой, стоящего во главе стола, и что-то обдумывал, опустив взгляд на чеканный серебряный переплет старинной книги – семейной Библии баронов Лейзенауген. Марии совсем не хотелось прерывать его раздумья, но то, что уже третий день жгло ее душу, оказалось сильнее. Девушка глубоко вдохнула, собрала все свое мужество и обратилась к князю:

– Ваша светлость, могу ли я поговорить с вами?

Альрик удивленно поднял голову.

– Прямо сейчас?

– Да.

Мария не хотела рисковать. Один только Всевышний знает, когда ей в следующий раз представится такая возможность, и хотя девушка боялась этого разговора, оттягивать его было бы недостойно. Она с силой стиснула руки.

– Ваша светлость, я хотела бы объясниться. По поводу того случая с принцем…

Альрик слегка приподнял брови.

– Тогда, в Зеркальной галерее, – упавшим голосом, почти шепотом закончила Мария.

– А, – Альрик понял. – Тот поцелуй.

В вихре последовавших событий, после того, как схлынула первоначальная ярость, он почти забыл об этом, честно сказать малозначительном, случае, примечательном лишь как спусковой крючок их поспешного бегства. Но, как видно, его жена об этом помнила.

– Я не поощряла его высочество, клянусь! – взволнованно заговорила Мария. – Он сам… я вовсе не хотела этого, я пыталась избежать… Пожалуйста, поверьте мне!

Сама того не зная, Мария в своем волнении была чудо как хороша. На щеках выступил нежный румянец, ясные серые глаза блестели от подступивших слез… Альрику хотелось вместо разговоров схватить свою честную и верную жену в объятия и на деле доказать, что он совсем, совсем на нее не сердится. Но… пока не время. Пока что нельзя.

Пока он не обеспечил им безопасность, пока игра не окончена, пока будущее зыбко и не определено, пока не… пока не… Нельзя. Он сам выбрал держать невесту, а затем жену на расстоянии, чтобы защитить ее чувства в случае неудачи. Легче лишиться нелюбимого, навязанного, душевнобольного мужа, чем человека… к которому неравнодушна.

Чего это Альрику стоило, только он и знал.

«Еще несколько дней, – мысленно попросил он девушку. – Подождите всего несколько дней, и все решится. И тогда…».

Усилием воли Альрик запретил себе думать о том, что и для них может оказаться возможным «долго и счастливо». Если он сейчас утратит ту сосредоточенность на цели, которая вела его столько времени, то никакого «долго и счастливо» не будет. И то, что случилось семнадцать лет назад, не получит воздаяния – навеки.
«Потом. Все – потом».

– Я верю, – просто ответил он, и Мария запнулась на полуслове, встревоженно глядя в его лицо.

– Правда… верите?

Альрик взял ее руку и легонько сжал.

– Я хорошо знаю своего кузена. Вас, к сожалению, я знаю несколько хуже, но не сомневаюсь, что все так и было.

Даже если бы он обманулся, приняв кокетливое сопротивление за настоящее, то, что, едва освободившись от объятий Кларенса, Мария первым делом принялась стирать со своих губ его поцелуи, трудно было истолковать неправильно.

– А я вас не знаю совсем… – прошептала Мария.

– Да, – согласился он. – Но надеюсь, что со временем мы это исправим.


Альрик сидел, подперев рукой подбородок, во главе обширного тяжеловесного стола и с интересом смотрел на входящих. Все они принадлежали к старинным баррингенским семьям, и у каждого имелись причины быть недовольными засильем карронцев в княжестве. Как у графа Эймериха и барона Саксенау, которых вскоре после смерти княжеской семьи лишили придворных должностей. Как у барона Фарнользена, с поста княжеского наместника в Реддлерберге отправленного в почетную отставку, а по сути – в ссылку, подальше от столицы. Как у молодого графа Неллера, чьи поместья после смерти отца забрал под опеку карронский подручный Рей-Варанжа, не подпуская графа к собственному имуществу даже после совершеннолетия. Примечательное сходство в методах с королем Генрихом, не мог не подумать Альрик. Всем им годами приходилось наблюдать, как командуют и распоряжаются в княжестве, словно у себя дома, карронские чиновники, забирая все больше и больше силы. Неудивительно, что все они сейчас оказались здесь.

Барон Роттерин, войдя в кабинет сразу за Фрейтнером и хозяином дома, от неожиданности споткнулся и шепотом выругался. Лейзенауген расцвел улыбкой. Все его гости, за исключением, пожалуй, молодого графа Неллера, знали своего князя в лицо по его прошлым, еще до болезни, визитам в княжество, но никто не ожидал увидеть его сейчас на этой секретной встрече. Каждый был убежден, что переписывается с кем-то из княжеского окружения, кто не прочь возвыситься, поучаствовав в свержении карронского наместника, но выступление было намечено на позднюю осень; именно к этому сроку «карронский корреспондент» предлагал доставить князя в Барринген, причем вовсе не в Фернорхен. Очевидно, дело еще серьезнее, чем можно было подумать.

Альрик изменил позу.

– Добрый вечер, господа. Рад вас всех видеть здесь, – он непринужденно обвел рукой два ряда стульев вдоль стола. – Прошу вас, садитесь. Садитесь, не стесняйтесь.

После прямого приказа присутствующим ничего не оставалось, как нарушить придворный этикет. Под прикрытием шума, создаваемого отодвигаемыми стульями, Роттерин сердито шепнул Лейзенаугену:

– Вы что, с ума сошли?

– Что вы имеете в виду? – прошипел тот в ответ.

Роттерин метнул быстрый взгляд на Альрика. Тот, откинувшись на спинку стула, ждал, пока все рассядутся.

– Сами нашли двойника или кто подсунул? – Роттерину казалось, что он понял, в чем состоит замысел Лейзенаугена, но тут Альрик заговорил и барон не успел ответить.

Альрик по очереди представил присутствующих жене, без ошибки назвав каждого, и Лейзенауген в свою очередь со значением посмотрел на Роттерина. Тот сохранял скептичную улыбку: дураком надо быть,  чтобы не подготовить самозванца заранее. Вопрос для него состоял только в том, чья это интрига – Лейзенаугена или таинственного автора писем… кстати, где он? А может быть, все это устроили карронцы? Ведь письма шли из их столицы.

– Итак, – начал Альрик, когда представление состоялось, – сразу введу вас в курс дела. Я действительно князь Барринген.

Роттерин плотно сжал губы. Неужели самозванец… претендент… как бы его называть… услышал их перешептывания? Нет, конечно, он не мог. Просто совпадение.

Альрик продолжал:

– И это я вас сюда созвал.

Вдоль стола пронесся изумленный выдох.

– С каждым из вас я переписывался тайно весь последний год, обсуждая способы моего возвращения в княжество и ту поддержку, которую вы могли бы мне оказать. Подтвердить это предъявлением писем, как вы понимаете, я не могу, все они уничтожались сразу после прочтения. В качестве доказательства я готов перечислить список книг – ключей для шифра, мною же и составленный. Да, барон Роттерин?

– Не затруднит ли вашу светлость сказать, каким образом происходил обмен письмами?

– Не затруднит. Письма оставлялись заложенными в книги королевской библиотеки, в заранее оговоренном порядке, с особым образом загнутым уголком. Писались невидимыми чернилами, разумеется.

– А ваши ответы? – быстро спросил барон.

– Восковым карандашом. Вы удовлетворены?

Роттерин кивнул. На самом деле эти ответы не доказывали ничего, кроме того, как тщательно подготавливались события.

– Прошу прощения у вашей светлости, – заговорил вдруг виконт Граветан, примерно тех же лет, что граф Фрейтнер, но худощавый и остролицый, благодаря чему выглядел моложе, – но не могли бы вы разъяснить для меня… да и для всех остальных одно обстоятельство.

Он дождался кивка князя и продолжил, аккуратно подбирая слова:

– Как нам сообщали из Карронии последние два года, ваша светлость были нездоровы. Всего неделю назад Дорто-Барринген вернулся из Каймиры и утверждал, что никаких улучшений в вашем состоянии не видно. Мне… и, наверное, не только мне… не вполне понятно, как ваша светлость при этом могли целый год переписываться со всеми нами?

Другими словами, не была ли вся эта переписка формой изощренного безумия. Либо ложью.

Фрейтнер нахмурился. Лейзенауген слегка пожал плечами. Роттерин откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Неллер побледнел и собрался вскочить, но ладонь Фарнользена на плече не позволила ему это сделать.

Мария с тревогой взглянула на мужа. На его лице не было ни смущения, ни замешательства.

– Я отвечу на ваш вопрос, виконт, но при одном условии.

Фарнользен и следом за ним Эймерих усмехнулись.  Альрик обвел взглядом заговорщиков.

– А именно: вы все, господа, прежде поклянетесь не разглашать никому деталей того, что сейчас услышите. Вы готовы это сделать?

Роттерин снова улыбнулся. Ловко. Какие детали они не смогут разглашать: что это вовсе не князь? Барон по-прежнему не верил, что перед ними не самозванец.

– Я готов поклясться, ваша светлость! – пружинисто поднялся Неллер.

– Благодарю, граф, – Альрик слегка улыбнулся порывистому юноше. – А вы? Барон, граф, виконт?

– Я поклянусь, – Фрейтнер встал и поклонился.

– Я тоже, – откликнулся Саксенау.

– И я, – слегка помедлив, присоединился к ним Роттерин. Глупо упираться на виду у всех.

Поклялись и остальные, кто с готовностью, кто с сомнением, кто в нерешительности. Альрик не подал вида, что заметил чьи-то колебания. Сейчас это не имело значения.

– Сослужите мне еще одну службу, граф, – обратился Альрик к Неллеру. – Побудьте сегодня моим секретарем. Мне нужно, чтобы вы записывали то, что я расскажу.

Неллер слегка покраснел от гордости и придвинул к себе бумагу и письменный прибор.


Альрик встал, выпрямившись и касаясь кончиками пальцев полированной столешницы. Лицо его было непроницаемо спокойным. Он начал размеренно – чтобы Неллер успевал записывать – говорить:

– Я, Франц Альрик Барринген, князь Баррингена по праву рождения и наследования, клянусь при свидетелях, что нахожусь в здравом уме и светлом рассудке и никогда не был душевнобольным.

Присутствующие переглянулись, но никто не отважился его прервать. Князь твердо продолжал:

– Я признаю при свидетелях, что последние два года изображал умопомешательство, находясь при дворе Генриха Карронского, так как имел веские основания опасаться за свою жизнь.

Мария невольно прижала руку к груди.

– Как известно, мой отец, Фердинанд Ульрих, князь Баррингена, с супругой Марией Августой, моей матерью, и детьми Карлом Георгом и Анной Доротеей, были убиты в 1737 году в летнем замке близ Регенау неизвестным лицом. Я заявляю и клянусь, что убийцей был Клемент Венвисс, доверенное лицо короля Генриха Карронского, действовавший по прямому приказу и с ведома своего короля.

Неллер уронил и поспешно подобрал перо.

– Но… вы уверены? – осмелился спросить граф Фрейтнер.

Альрик, не глядя на него, продолжил:

– Целью Генриха Карронского было получить власть над княжеством Барринген, сначала как опекуну малолетнего наследника, а затем закрепить ее каким-либо иным способом.

Теперь уже в комнате стояла полная тишина, в которую тяжело и беспощадно одна за другой падали фразы, развертывающие кровавую историю заговора, смертей и предательства. На глазах Марии блестели слезы.


Все началось два года назад. Князю Баррингену едва-едва исполнился двадцать один год, он стал совершеннолетним, но пока что не торопился уезжать от уже бывших опекунов. Казалось, что спешить некуда. Возможно, зимой, отпраздновав в семейном кругу Рождество, когда установится санный путь, и можно будет собраться в дорогу, но пока что… пока что об отъезде в Барринген никто даже не заговаривал.

Однако после большой охоты Альрик заболел. Неосторожно схваченная простуда перешла в горячку с надсадным кашлем, а хуже всего оказалось то, что в разгар болезни его стали посещать кошмары. Несколько раз в неделю он просыпался в холодном поту, а непокорная память снова и снова показывала ему во сне то, о чем он пятнадцать лет мог чистосердечно поклясться: «Почти ничего не помню» – убийство родителей. Он видел его в малейших деталях, опять и опять всей душой желая броситься вперед и помешать убийце, но мальчик в его снах не трогался с места. Так оно и было на самом деле, и это делало кошмар еще страшнее.

Наконец горячка прошла, и кашель отступил под напором микстур, и врач разрешил больному принимать посетителей. Казалось, все идет на лад.


– К вам их величества, ваша светлость, – провозгласил лакей и с поклоном отступил в сторону.

Альрик сел в постели и весело улыбнулся опекунам.

– Здравствуйте, Альрик, – ласково сказала королева. – Как ваше здоровье? Вы так осунулись и побледнели, бедный мальчик…

Колыхнув широкими юбками, она подошла к постели и села у изголовья, а король встал в ногах кровати, разглядывая молодого князя. Неизменный Венвисс скользнул в сторону и прислонился плечом к двери гардеробной.

– Вашими заботами, моя королева, – ответил Альрик, целуя ей душистую мягкую руку, – мне уже гораздо лучше.

– Ах, пустяки, – ее величество хлопотливо взбила за спиной Альрика подушку. – Говорят, вы плохо спите, я пришлю вам вечером теплое молоко, оно хорошо помогает заснуть.

– Спасибо, ваше величество, – при напоминании о ночных кошмарах улыбка Альрика слегка поблекла, но он сделал над собой усилие и вернул ей беззаботность.

– Не волнуйтесь так, дорогая, наш воспитанник действительно выздоравливает, – усмехнулся король. – Вчера он впервые на этой неделе обыграл меня в шахматы. Сыграем еще после ужина, князь?

– Конечно! Я намерен выиграть у вас два из трех, ваше величество.

– Посмотрим…

– Какие, право, глупости, сущее мальчишество, – попеняла обоим королева. – Альрик, Кларенс к вам не заходил?

– Нет, ваше величество, я его с прошлой недели не видел.

– Как же так, ведь он мне обещал…

– Должно быть, ему скучно у меня, – беспечно пожал плечами Альрик. Отсутствие кузена его ничуть не огорчало. – Вы же его знаете. Утешение страждущих – не его стихия.

Королева засмеялась и встала.

– Я вижу, вам и правда лучше, мой мальчик. Надеюсь, мы скоро увидим вас за завтраком, – она нагнулась и поцеловала князя в лоб. – Дорогой?

– Я задержусь еще на минутку, – ответил король. Его супруга кивнула и выплыла из комнаты.

Король несколько долгих мгновений разглядывал воспитанника.

– Вас все так же мучают кошмары, князь?

Альрик кивнул. Он перестал улыбаться.

– И что вам снится?

Об этом Альрик не смог бы сказать никому. Слишком болела в душе эта рана.

– Я не помню наутро, ваше величество, – солгал он. – Что-то страшное.

– А что говорит врач?

– Что со временем, когда я выздоровею… окрепну, они прекратятся.

– Будем надеяться. Вы не думали пока прибегнуть к снотворному? Доктор Веннер говорит, что есть средства, позволяющие спать без сновидений.

– Правда? – оживился Альрик. – Спасибо, ваше величество, я подумаю.

– Что ж, тогда до вечера. Два из трех, говорите? – король насмешливо сощурился и пошел к двери, как обычно сопровождаемый телохранителем.

На пороге «королевская тень» оглянулся через плечо, миг помедлил – и вышел вслед за повелителем из спальни.

Альрик обмер.

Слуга закрыл за сиятельными посетителями дверь, оглянулся на господина и испуганно вскрикнул:

– Ваша… ваша светлость! Что с Вами?!

Альрик не ответил. Он сидел, оцепенело глядя перед собой безумно расширенными глазами, бледный, как простыня, губы беззвучно шевелятся, руки комкают атласное одеяло.

– Ваше величество! – слуга выскочил за дверь. – Кто-нибудь… Доктора! Его светлости худо.

Альрик этого не слышал. В его ушах эхом отдавался шепот: «Генрих будет доволен…». Генрих!

В тот вечер он не рассмотрел лица того, кто пришел убить его родителей и совершил непростительную ошибку, не заметив, что думает вслух. Он видел, сквозь жгучие безмолвные слезы, только расплывчатую темную фигуру. А потом его привезли ко двору, к опекуну, которого все называли: «Ваше величество», и к тому времени, когда оказалось, что у короля тоже есть имя и это имя – Генрих, память милосердно похоронила под спудом непосильные для души и разума воспоминания… пока они не всплыли вновь в горячечном бреду. И вот сегодня – случайно! – тайна раскрылась.
Он не знал ни имени, ни лица того человека, но разворот «королевской тени» как зеркало повторил его движение…


В спальню ворвался король, незаметной тенью проскользнул его неизменный спутник, поспешно вошла встревоженная королева, прибежал врач, камердинер, лакеи, придворные… Альрика уложили на подушки, он не противился, он вовсе этого не заметил, врач с озабоченным лицом наложил жгут и пустил князю кровь, но это не помогло.

– Что с ним?

– Похоже на неожиданно наступившее обострение болезни, – ответил врач, считая пульс своего вельможного пациента.

– Чертовски неожиданно, – пробормотал король. – Как гром с ясного неба. Чуть что – докладывайте мне немедленно. А вы все – вон! Сгрудились, как зеваки у балагана. Ваше величество, вам тоже стоит уйти.

Королева подчинилась, на прощание погладив холодный влажный лоб воспитанника:

– Поправляйтесь, Альрик.

Он не слышал.


Назавтра король первым делом зашел к воспитаннику узнать о его здоровье.
Альрик лежал в постели с закрытыми глазами, на бледном измученном лице застыло страдальческое выражение. Когда король окликнул его по имени, он даже не пошевелился.

– Альрик, черт возьми! – король нагнулся и потряс за плечо его безвольное тело. Не помогло.

Его величество выпрямился и с угрозой посмотрел на врача. Тот развел руками:

– Я делаю, что могу. В крайнем случае, придется опять прибегнуть к кровопусканию…

– Какое кровопускание! Мальчишка и так уже белее моей рубашки. Уморите его – ответите головой.

– Поверьте, ваше величество, как только мне удастся установить причину болезни…

– Что значит «установить»? Разве это не обострение?

Доктор скорбно поджал губы.

– Признаться, вчера я и сам так думал. Но симптомы… их совокупность… Все выглядит так, словно его светлость пережил какое-то внезапное и очень сильное потрясение, к которому его разум оказался не готов.

– Какое потрясение?

– Об этом я и хотел спросить ваше величество. Ведь его светлость, эээ… впал в такое прискорбное состояние в вашем присутствии. Может быть, вы сообщили ему какое-то неприятное известие?

Король начал остывать.

– Нет, я оставил князя вполне… не прискорбным. В нашем разговоре тоже не было ничего неожиданного. Никаких причин для потрясения.


Через несколько дней князь все же очнулся. Потом начал вставать. Это была тень прежнего Альрика: бледный, исхудавший, молчаливый, с отсутствующим, как будто внутрь обращенным взглядом. Он механически ел, невпопад отвечал, если к нему обращались, или вовсе не отвечал, равнодушно позволял слугам причесывать и переодевать его. Придворные врачи тщетно бились над загадкой его состояния, предлагая все более сильнодействующие средства, пока сердобольная королева решительно не запретила это бессмысленное мучительство. Не помогли и две службы во здравие князя Баррингена, которые королева заказала в кафедральном соборе и в дворцовой церкви.

Альрик плохо помнил те дни. Все словно подернулось туманной дымкой: где он был, что делал, о чем думал… Вспоминались лишь обрывки. Для того, чтобы очнуться, понадобилось еще одно потрясение.

В тот день князь Барринген едва притронулся к завтраку и ушел в парк – появилась у него в последнюю неделю привычка бродить там, никого не замечая, или, забившись в какой-нибудь укромный уголок, сидеть на скамье, теребя и обрывая сломанную по дороге ветку.

День был пасмурный, но сухой и теплый. В ближнем партере щелкали ножницы – садовники подстригали самшитовые кусты и что-то обсуждали. Доцветали осенние розы, роняя наземь шелковые лепестки, тонко и задумчиво пахло медленным, неторопливым увяданием. Оно еще только подступало, но все в природе – деревья, кусты, цветы – уже грезило осенним покоем.

Альрик едва ли помнил, где именно он бродил в тот день, прежде чем пришел к лабиринту, образованному живой изгородью из густой туи. В этой части парка было совсем безлюдно и тихо. Альрик вошел в лабиринт и долго брел меж двух плотных зеленых стен, послушно поворачивая вслед за изгибами дорожки, а когда устал, сел прямо на землю, обхватил согнутые ноги, прижался лбом к коленям и сидел так, пока не задремал. Ему не приснилось ничего, и это было счастье.

– Итак, это можно считать решенным.

Альрик с усилием поднял голову и стал соображать, приснилось ему или эти слова действительно произнес совсем рядом очень знакомый голос.

За густой порослью туи похрустывал под чьими-то неторопливыми шагами гравий дорожки. Если не шевелиться и не шуметь, они пройдут мимо, не останавливаясь, и не заметят его.

Гуляющие медленно приближались. Альрик угрюмо ждал.

– Так что же, Клемент, что ты думаешь о болезни его светлости князя Баррингена?

Это был голос короля! Ставшее уже привычным душевное оцепенение внезапно дрогнуло, пошло широкими трещинами и осыпалось, освобождая сознание.

Альрик торопливо глянул вверх, но увидел над бордюром только пышные алые перья королевской шляпы. Если не вставать, его и не заметят, бордюры здесь чуть выше груди взрослого мужчины. Альрик расслабился и сел поудобнее.

– Что она затягивается, ваше величество, – низкий глуховатый голос принадлежал «королевской тени».

Собеседники шли по дорожке, их голоса становились глуше, удаляясь. Альрик, согнувшись, принялся бесшумно красться вдоль изгороди.

– А о ее причине?

Венвисс помолчал.

– В жизни князя было всего одно событие, способное так потрясти его душу.

– Но не через пятнадцать же лет. Не говоря о том, что князь совершенно не помнит подробностей.

Губы Альрика дрогнули. «Уже помню».

Зеленая стена лабиринта впереди вдруг изогнулась, преграждая дорогу. Альрик в растерянности остановился. Неужели проход уведет его от беседующих? Однако король тоже не двигался дальше. Он вздохнул, словно устраиваясь поудобнее, и сказал:

– Не люблю задирать голову, Клемент.

Скамья! Бордюр окаймлял полукруглую нишу с мраморной скамьей, куда только что сел король.

Хрустнул гравий. «Королевская тень», не имея права сидеть рядом с монархом, опустился на одно колено на дорожку. Альрик тоже устроился надолго, надежно скрытый плотной стеной тщательно подстриженных кустов.

– Признаюсь, мне эта его внезапная болезнь непонятна, но она уже произошла, и теперь нужно думать о том, как обратить ее на пользу. Так же, как я обратил на пользу ту твою ошибку.

– Мальчишка все равно не мог ничего увидеть. Где бы он ни прятался тогда…

– В буфете.

Пауза. Затем король продолжал любезным тоном:

– В большом буфете, в столовой. Там в нижней части такие дверцы… с цветными стеклышками. Так что в общих чертах он картину разглядел. И тебя, должно быть, видел.

Альрик зажал сам себе рот, чтобы не застонать. Так это все-таки правда! Он не ошибся!

Венвисс мгновение помолчал, затем упрямо возразил:

– Я был в маске, ваше величество, и ни на мгновение ее не снимал. Даже если он меня видел, то узнать или запомнить все равно не мог.

– Как бы то ни было, это дела прошлые, и я сюда пришел не за этим. Я уже поручил Варанжу собрать все прецеденты – все разумные прецеденты – опекунства над душевнобольным правителем. Официального опекунства и регентства, хищнический захват страны, не оформленный юридически, меня не интересует. Мне нужно, чтобы ты подготовил умонастроения в княжестве по своим каналам.

– Вы хотите теперь править за князя под предлогом его болезни?

Альрик напрягся.

– Да. Это очень ценное приобретение. Слишком ценное. И если его упустим мы, то контролировать Барринген попытается кто-нибудь другой, но уже не к нашей выгоде.

Политика! Губы князя презрительно искривились.

– А если князь выздоровеет? – это опять Венвисс.

Повисло молчание, затем по другую сторону бордюра, у скамьи, с треском обломилась ветка.

– Я не выпущу Барринген из рук. Даже если ради этого придется чем-то пожертвовать.

«Или кем-то», – мысленно добавил Альрик, невольно сжимая кулаки.

– Как выяснилось, – добавил король, и Альрик почти воочию увидел его безжалостную усмешку, – мои аппетиты простираются дальше пятнадцати лет опекунства.

– Думаете, князь, взойдя на трон, не будет лоялен к своему воспитателю?

– О, может статься, и будет. Поначалу. Пока не обнаружит, что интересы княжества для него важнее всяческих сентиментальностей. Альрик способный юноша и правитель из него получится… получился бы куда лучше, чем из Кларенса. Жаль, что он не мой сын, я бы со спокойной душой сделал его наследником.


– …в том же, что изложенное мною правдиво и истинно, основано на виденном мною и слышанных мною подлинных словах Генриха Карронского и Клемента Венвисса, – Альрик прижал ладонь к роскошному переплету Библии, – я клянусь при свидетелях на Святом Писании.

Он перевел дыхание и добавил уже обычным тоном:

– Дано 16 августа 1754 года в замке Фернорхен и подписано мною лично. Господа, кто будет столь любезен и засвидетельствует мою подпись?

– Подождите, ваша светлость, я перепишу все набело, – взмолился Неллер.

– Да, – согласился Альрик. – И нам нужно будет несколько экземпляров. Один без подписей, – он в упор взглянул на Граветана:

– Я ответил на ваш вопрос?

– Вполне, – выдавил виконт, слишком потрясенный для более пространного ответа.

– Располагайте нами, ваша светлость, – хрипло добавил Роттерин.

Когда копии были готовы и все участвующие расписались, Альрик продиктовал несколько очень учтивых и вполне недвусмысленных писем соседям, начав с Людовика Нойленского, а затем потребовал бумагу и перо и долго писал что-то, сосредоточенно сдвинув брови и тщательно обдумывая каждую фразу. Он составлял ультиматум.


Два дня спустя король Генрих просматривал в своем кабинете утреннюю корреспонденцию. Донесения из посольств, официальные письма из-за границы, сводные записки министерств, приватные сообщения разных адресантов… а это что? Увидев оттиск на сургуче, король Генрих нахмурился и сломал печать. Развернув письмо, король пробежал глазами первую страницу, затем перечитал уже медленнее, а потом откинулся на спинку кресла и скомандовал секретарю:

– Венвисса ко мне!

Когда спустя несколько минут в королевский кабинет поспешно вошел Венвисс, король дочитывал последний лист. Генрих бросил письмо на стол и сказал обманчиво спокойным голосом:

– Варанж, будьте добры выйти. Помнится, Клемент, я давал вам поручение найти князя и княгиню Барринген.

– По моим сведениям… – начал Венвисс.

– Можете больше не трудиться: князь сам нашелся. Посмотрите, что он мне пишет.

Король подцепил со стола первую страницу письма и подал ее своему сообщнику.

«Ваше величество, – гласил четкий почерк Альрика. – Считаю своим долгом уведомить вас, хотя срок вашей опеки надо мной уже истек, что нахожусь в своих законных владениях, где и намерен далее оставаться…»

«…К сему прилагаю копию документа, каковой, надлежащим образом заверенный и надежно запечатанный, я оставил у нескольких доверенных лиц с указанием в случае безвременной смерти моей или княгини Барринген вскрыть и опубликовать наиболее гласным способом. С тем остаюсь с наилучшими пожеланиями и надеждой на долгое доброе соседство, Франц Альрик, князь Барринген».

– Чертов мальчишка, – король потер ладонью лицо и вдруг зло усмехнулся. – Переиграл нас с тобой. Еще и копию своих откровений приложил для верности.

Венвисс осторожно сложил послание.

– Прикажете устранить?

– Кого, Альрика? Чтобы эта писулька увидела свет? Ты представляешь, как в нее вцепятся Нойлен и Грайерн? Для них это будет такой подарок, что… – Генрих не закончил фразу и махнул рукой.

– Можно выяснить, кому он оставил копии. Выкрасть или…

– Можно, – согласился король. – Но до тех пор – чтобы ни волоса не упало, ни с головы Альрика, ни этой его жены. Понял? Пока не выяснишь, никаких внезапных смертей.

И король, и Венвисс сознавали, что когда они найдут, у кого же Альрик спрятал свое грозное оружие, уже может оказаться слишком поздно. Время сейчас помогало не им, а князю Баррингену.

Король снова взял в руки письмо и почти что против воли перечитал последние строки.

«В надежде на долгое доброе соседство».

– Как же так вышло, что у этого простака Фердинанда получился такой сын, а у меня… – почти беззвучно прошептал Генрих Карронский.


– Представляете, дорогой, Альрик объявился! – восторженно щебетала за обедом королева. – Он прислал мне очень почтительное письмо, где просил извинения за внезапный отъезд. Ах, Генрих, он пишет, что совсем здоров! Как же мы были правы, что женили его!

Принц Кларенс беззвучно скрипнул зубами. Кровоподтек, результат последней встречи с кузеном, успел уже побледнеть, но скула все еще болела.

– Что еще он пишет? – поинтересовался король, сосредоточенно разделывая на тарелке ножом и вилкой крошечную перепелку в меду.

– О, благодарит за то, что я заменила ему мать, и растила его все эти годы, и что они всегда рады будут принимать нас в княжестве... – королева приложила к глазам салфетку и спохватилась:

 – А что же, разве вам он не написал?

– Написал, – признал король. – Но в основном с деловыми вопросами. Он собирается остаться в княжестве и самостоятельно им управлять.

Принц поперхнулся.

– Сам управлять? Он? Да он не выздоровел, а еще больше свихнулся, если такое пишет!

– Почему это? – возмутилась королева. – Альрик всегда был умницей... конечно, до болезни. Неужели вы думаете, что он не справится?

Принц презрительно фыркнул.

– Вы ведь будете помогать ему советами? – спросила Адель короля, пока принц препирался с матерью.

– Конечно, – спокойно ответил Генрих. – Если они ему потребуются.

Смысл полученного сегодня послания был совершенно прозрачен. С хладнокровием, достойным своего воспитателя, Альрик предлагал королю Генриху возможность сохранить лицо, притворившись, что все идет так, как и замышлялось; взамен же обещал не предавать огласке давние обстоятельства гибели княжеской семьи. Единственным способом присоединить княжество теперь была только военная сила, но как раз этого при нынешней обстановке Генрих не мог себе позволить. Все, что ему сейчас оставалось, – это сделать хорошую мину и в ответном письме поздравить князя Баррингена с возвращением домой, обиняками подтвердив, что его условия поняты и приняты.

– Впрочем, – прибавил король, – я уверен, что князь справится и сам. Я уже написал Рей-Варанжу, чтобы он передал Альрику дела.

Разумеется, Рей-Варанжу придется вернуться в Карронию, однако и его агенты, и сеть Венвисса останутся в Баррингене. Продолжая расправляться с ужином, король Генрих привычно обдумывал, какие перспективы это перед ним открывает. Выигранное сражение не равно полной победе, и Альрику рано еще почивать на лаврах…

Соус внезапно показался слишком приторным и король отхлебнул вина, чтобы смыть вкус. Ради чего? Для того, чтобы оставить Кларенсу побольше земли? Кларенсу, этому беспутному повесе? Храни Господь Карронию, когда Кларенс станет ее королем. Если бы Генрих только мог выбирать себе наследника… но троюродный племянник жены слишком далеко отстоял от карронского трона. Пусть уж сидит в своем княжестве: до тех пор, пока ему будет удаваться держать нейтралитет, и Генрих его не тронет. Пожалуй, впервые человеческое чувство в нем оказалось сильнее политических расчетов.

«Главное, – мысленно усмехнулся король, отодвигая тарелку, – не впадать в подобную сентиментальность во всех остальных делах. Ни Людовик Нойленский, ни Фридрих Грайернский ее ничем не заслужили. Хватит с Людовика дочурки – будущей карронской королевы. Храни, Господи, Карронию».


Карронский курьер нагнал княжеский кортеж на шестой день пути из Фернорхена.
После памятной всем участникам встречи князь Барринген словно бы забыл обо всякой спешке. Теперь княжеская чета ехала неторопливо, со свитой, как и приличествовало их положению, с торжественными въездами в попадающиеся по пути города. Пусть все видят: их князь вернулся – и вернулся совершенно здоровым. Рей-Варанж не посмеет что-либо предпринимать без указаний из Карронии, и Альрик намеревался извлечь из его вынужденного бездействия всю возможную выгоду.

Тем не менее княжеский кортеж нигде не задерживался больше, чем на одну ночь. Предложения остаться подольше, чтобы городские власти могли устроить достойный высокородных гостей праздник, князь мягко, но непреклонно отклонял – к тайному облегчению бургомистров и членов городских советов – и на следующий день снова трогался в путь.

Компанию Марии в карете графа Фрейтнера теперь составляла камеристка – смущенная своим новым положением старательная девушка из Фернорхена. Альрик предпочитал ехать верхом, переговариваясь со спутниками и раздавая поручения. Лишь иногда князь подсаживался в карету к жене. Он был неизменно заботлив, охотно рассказывал про княжество, про те места, какими они проезжали, но Мария видела, что мысли его при этом все же заняты другим.

Девушка не обижалась. Теперь, зная, через что ему пришлось пройти, как она могла обижаться? Мария пыталась представить, какое же крушение мира он пережил, когда оказалось, что внимательный опекун, почти что второй отец, был причиной смерти всей его семьи. Воображение отказывало.

И она еще сердилась на родителей за то, что ее выдали замуж без согласия!

Чувствовала ли Мария жалость к князю? И нет, и да. Восхищение его умом, стойкостью и отвагой – вот что ощущала она, глядя на сидевшего напротив мужа. Подумать только: почти два года он носил свою маску, притворялся помешанным, терпел насмешки, выжидал и готовился, постоянно рискуя жизнью, а потом, когда настало время действовать, сумел спасти и себя, и ее. Должно быть, и его вежливое безразличие к ней тоже было частью игры, зачем-то необходимой… по крайней мере, Мария на это надеялась, вспоминая некоторые его слова. Ей казалось неуместным сейчас пытаться говорить с ним о чувствах.

Но когда девушка думала о маленьком мальчике, в одночасье лишившемся всех, кто был ему дорог, осиротевшем, привезенном в чужую страну, к незнакомым людям, оторванном от опустевшего дома, у нее неизменно сжималось сердце.

Карета вдруг замедлила ход, а затем и вовсе остановилась. Князь оборвал рассказ о том, какими искусными кружевницами славился покинутый ими утром городок, слегка нахмурился и приоткрыл дверцу экипажа.

– Что там, граф?

– Письмо из Карронии, ваша светлость, – доложил подъехавший Неллер.

– Лично в руки, – добавил стоявший в отдалении под присмотром сразу двух человек курьер.

Князь открыл дверь шире и спрыгнул на травянистую обочину дороги. Мария придвинулась к оконцу, чтобы лучше видеть. Наверняка это что-то важное.

– Отдайте ему, – князь кивнул на Неллера.

Курьер заколебался, потом пожал плечами и вытащил из-за пазухи немного помятое письмо с большой темно-красной печатью.

Альрик взял у молодого графа послание и вскрыл его.

Письмо было написано собственноручно – юноша чуть усмехнулся углом рта, узнав почерк бывшего опекуна – и занимало всего лишь одну страницу. Альрику понадобилось совсем немного времени для того, чтобы прочитать ее. Затем князь аккуратно сложил письмо, коротко хмыкнул и обвел спутников взглядом.

– Что ж, господа, – в голосе Альрика все же на мгновение пробились победные нотки, – вот теперь мы можем ехать в Нейвинген.


Что здесь можно добавить? Альрик правил сохранившим независимость Баррингеном тридцать восемь лет, ловко маневрируя между могущественными соседями и играя на противоречиях между ними. Поначалу, к некоторому удивлению князя, в этом ему помогала Каррония, недвусмысленно выступая в пользу баррингенского суверенитета. Ничего странного соседи в этом не увидели: ожидаемо, что король Генрих будет содействовать своему протеже. Затем поддержка Карронии ослабла, но Альрик успешно справлялся и сам. Не все в годы его правления протекало гладко, и тем не менее позднейшие исследователи единодушно называли этот период одним из самых удачных в истории княжества.

Княгиня Мария сдержала клятву быть верной помощницей мужа, данную когда-то перед алтарем. Ее быстро полюбили в Баррингене за доброту и сострадательность, она много занималась благотворительностью, помимо всего прочего основав – в память об обстоятельствах своего замужества – особый фонд для девушек-бесприданниц, названный ее именем.

Взаимный интерес, зародившийся между Альриком и Марией в самом начале их знакомства, претерпевший затем столько ущерба из-за рвения королевы Юноны, избавился в Баррингене от всех преград и вспыхнул с новой силой, быстро перейдя не только в любовь-страсть, но и в любовь – уважение и дружбу. Из детей княжеской четы младенческий возраст пережило пятеро: трое сыновей и две дочери. Все они соединяли в себе ум отца с красотой и сердечностью матери.

Некий документ, составленный однажды летним вечером в замке Фернорхен, так и остался не обнародованным.