Золотой дурман кн. 3 гл. 4 Откровение Прохора

Откровение Прохора

…Багряным светом зари окрасились зелёные склоны, подступающих к селению Бакая, гор. Призывное ржание лошадей и нетерпеливый стук копыт, заставили вылезти Никиту из-под тёплых козьих шкур.
– Э-эх!.. – передёрнул он плечами. – Свежо, однако! – и побежал сбросить остатки сна к, спрятавшейся в утреннем тумане, речке.
– Долго спать изволите, господин урядник, – встретил его грозным голосом отец, идущий от юрты с арестантами.
– Да которую ночь не спавши, тятенька! – оправдательно ответил сын.
– Не пристало казаку про такое говорить, – строго посмотрел Ефим на Никиту. – Давай быстренько охолонись, да собираться в дорогу надобно.
– Я мигом!..

– Так, так… – деловито ходил между лошадей Степан, проверяя прочность крепления тюков с ясаком.
– Ну как? Можно трогаться? – поинтересовался Ефим.
– Можно…
– Ты вот что, Стёпа, доставь ясак и этих лиходеев в крепость. Хотел тебя с собой взять, да никому не могу доверить этих разбойников. А я с Фёдором и Никитой – за Мироном. Скажешь, что Макара Недосекина здесь похоронили. Поговори с Кузьмой, чтобы семье его какую помощь оказал.
– Всё-таки надеешься поймать его? – вопросительно взглянул Степан на товарища.
– А куда деваться?! – обещание, данное господину Качке, исполнять надобно. Сколько зла через Мирона вышло. Да и кто его знал, что Мирон шибко слаб до золота окажется… такую беду сотворил.
– Хмм… Ефим, Ефим… – ухмыльнулся Степан. – Золото – оно как червь съедает душу, подменяя благие черты на чёрные помыслы. Вот и Мирон показал – кто он есть на самом деле.
– Прав ты, Стёпа, – горестно вздохнул Ефим. – Что теперь про это говорить – искать надо этого дьявола, да и ясак у Тайпынака забрать следовало.
– Возьми с собой Илью – он вам нужнее будет, а мы вшестером управимся. За лиходеев можешь быть спокоен – глаз с них не спущу.
– Ну что ж, Илья нам кстати будет… А Богданову скажешь, что за ясаком к Тойпынаку пошли. Про Мирона, молчи: там Зуеву команда дана, да только руки коротки у него до Мирона...
Именно с того места, где по разумению Ефима сбежал арестант, небольшой отряд казаков начал поиски, направляясь к затерянному в глухомани поселению Тойпынака. Одна надежда тешила их – то, что Мирон, по заверению Бакая, не приходил за идолом – это давало шанс поймать беглеца... Ефим торопился, ведь каждый потерянный час мог изменить ситуацию и тогда – ищи ветра в поле…
Отряд казаков галопом ворвался в поселение Тойпынака. Испуганные инородцы с широко открытыми глазами повыскакивали из юрт.
– Что-то случилось?! – поспешил навстречу к служивым демичи.
– Случилось… – спрыгнул с коня Ефим. – Лиходея одного изловить никак не можем. Чувствую, где-то в этих местах он прячется – вот и хотел у тебя поспрашивать.
– Знаю… – неопределённо бросил Тойпынак. – Был уже здесь один – важный такой и человек десять служивых при нём, тоже про лиходея спрашивал.
– Зуев… – недовольно перебил его Ефим. – Ну и?.. – бросил он выжидательный взгляд.
– Словили они того беглеца… Туруш их, вместе с арестантом, назад к Телесскому озеру провёл.
– Словили Мирона?! – недоверчиво переспросил Ефим.
– Не знаю кто он, но сильно похож на того, что с рисунка, который этот господин оставил, – кивнул Тойпынак на Фёдора.
– М-да… – всё ещё не до конца веря в сказанное, мотнул головой Ефим. – Поймать Мирона – повезло Зуеву… Что ж, мужики, торопиться нам некуда: отдохнём, заберём ясак и домой.
– Может, вашего возьмёте с собой? – кивнул куда-то в сторону демичи.
– Какого нашего?! – изумлённо выпялился на Тойпынака Ефим.
– Люди мои человека подобрали, видать, заблукал – думали уже не жилец.
– Погоди, погоди – кто забрал? Кто не жилец?
– Мунат с Чагандаем… Послал я их к демечи Сангулу. Услышал я, что он от маньчжурцев, за пушнину, табун хороших лошадей пригнал. Ну и решил у него немного выменить.
– Амырчак, кликни Муната или Чагандая, – приказал демичи стоявшему в дверях пареньку.
– Вот они его и притащили… – кивнул Тойпынак на вошедшего Чагандая. – Расскажи, как всё было с тем русским.
– Хмм… – почесал затылок охотник. – С чего бы это начать?.. Ну, в общем, гоним мы с Мунатом лошадей, а тут, поутру уже, слышим крик неистовый – будто зверь кого дерёт. Оставил я Мутана при конях, а сам в ту сторону. А оно враз и утихло всё…
 – «Конец, однако ему», – подумал я. – «Пойду хоть тело приберу»… Подъехал – никого (Чагандай едва не столкнулся нос к носу с Игнатом). Подошёл к расщелине глянул, – а там человек на камнях лежит: вся одежда разорвана, ноги в крови, застывшие глаза обезумели от страха. Спустился я вниз, приложил ухо к груди – живой вроде как. А наверх-то вытащить не могу – здоровый мужик. Хорошо верёвка при себе была, обвязал бедолагу и прицепил к коню, да мало-помалу, придерживая, чтобы о камни не побился, вытянул наверх. Вот и притащили мы несчастного в селение. Шаман Дьокту какой день пытается из страдальца злых духов выгнать, да видать, крепко уцепились те за его душу…
– Пошили-ка, глянем… – перебил рассказчика Илья…
Обособленно стоящая юрта расположилась неподалёку от, огибающей селение, горной речки. Запах дыма и трав резко ударил в нос казакам.
– Фу-у!.. – сморщился Никита.
На шкурах, полузакрыв глаза, лежал человек с измождённым лицом.


– А-аааааа! – затянул обыз гортанным голосом, подняв бубен над головой несчастного.
– Уйди отселя, диавол! – вскинул на шамана испуганно-трясущееся лицо умирающий.
– Совсем плохой был, – не обращая внимания на страдальца, произнёс Дьокту. Долго мне пришлось взывать к Кайратаху. И вот услышал меня добрый дух – кушать понемногу стал бедолага! – с гордостью показал шаман на ополовиненную чашку с бараньим бульоном. 
– Выйди-ка – мне поговорить с ним надобно, а то что-то страх его берёт, глядя на тебя…
– Кто ты? Как попал в эти края? – продолжил Ефим, когда шаман, недовольно ворча, покинул юрту.
– Прохор Анисимович Шубин, – слабым голосом ответил страдалец. – Заблудился в горах я, да вот чуть жизни не лишилси через то, – затравленно посмотрел он на вошедших казаков.
– Давай-ка я погляжу тебя, – подошёл Илья. – Травки, мази какие дам… Раз уж заговорил – жить будешь, – улыбнулся он.
– Ох ты, как одёжу-то поизодрал… Раны глубокие, но ничего – вылечим, – произнёс лекарь, оглядывая грудь Прохора.
– Ефим, давай-ка выйдем, – кивком головы показал он на дверь…
– Его эта пуговка, – скороговоркой начал Илья.
– Какая пуговка?! – удивлённо посмотрел на него Ефим.
– Того мужика, что похоронили, помнишь? Пуговка у него в руке была зажата – на рубашке у этого такие же.
– Да мало ли у кого какие пуговки.
– Такие не у каждого.
– Не у каждого, говоришь, – задумчиво потеребил подбородок Ефим.
– Их обычно зажиточные господа по своему желанию заказывают – в смысле рисунка, – вытащил из кармана пуговицу Илья, показывая хорошо различимую гравировку. – Буква «П» – Прохор.
– Так думаешь, этот того бедолагу прикончил?
– Отравил… – поправил Илья.
– Хмм… – мотнул головой командир. – Пошли!..
  Израненный жалобно постанывал, прикрыв глаза.
– Кто ж тебя так беднягу подрал? – издалека начал Ефим.
– Заблудился я… – как заученную фразу повторил Прохор. – Ужасть на меня нашла, словно перед смертию. Побёг я куды глаза глядять – боле ничего не помню… Очнулся в этой халупе, да чуть со страху не скончался – подумал в аду я и диавол округ меня прыгаить. Апосля, когда инородцы пришли, скумекал, что это – шаман ихний.
– А может какой мужик перед смертию тебя покалечил… А-а?!
– Какой мужик, какой мужик… – тихо скороговоркой затараторил Прохор.   – Откеля ему здесь оказаться? – Один я был – с проводником.
– Ну, значит, ты и лишил жизни проводника. А говоришь – какой мужик.
– Не-е!.. – вылетело с трясущихся губ. – Да я не вжисть! – прискочив на шкурах, выкатил глаза Прохор.
– А это твоя? – поднёс к его глазам пуговку Илья.
– Н-не моя… мало ли теряють таких?
– А она в самый раз к твоей рубахе, – приложил Илья пуговку на место отсутствующей. – У кого такие делал? Может и мне там заказать? Вот только букву другую выправить «И» – Илья значит, ну, а ты – Прохор и буковка «П» излажена.
– Вы чево, м-мужуки?! – трясясь всем телом, подался назад Прохор. – Н-не я!
– Может и не ты, – спокойным тоном подхватил Фёдор – Да вот только пуговка от твоей рубашки в кулаке убиенного была зажата…Что на это скажешь?.. Ежели не нам ¬– так судье объяснишь.
– Н-не знаю, – прижался к стене юрты Прохор. В голове его всё завертелось – рой гнетущих, панических мыслей словно жалом вонзился в мозг. ¬– «Судье, судье… Это что же – Игнатовы грехи на себя брать? Думал найти, наказать как следует свояка, забрать всё – за такие дела, да видать, недооценил он напарника – где его сыщешь?.. А теперь что – на дыбу за него? Как же я оплошал с пуговкой. Теперяча одна дорога – сказать всю правду… Выложу всё! Пусть эта гадина за содеянное ответит – на мне то какие шибкие грехи?»…
– Всё скажу! – глядя Ефиму в глаза, твёрдо вымолвил Прохор.
– Ну, говори…
– Игнатий – свояк мой, того мужука отравил.
– И как же он это сделал?
– Травки нехорошие ему в заварку подсыпал.
Ефим с Ильёй переглянулись.
– Ну и где же теперь этот Игнатий? – испытующе посмотрел в глаза страдальца лекарь.
– Убёг… И меня чуть на тот свет не спровадил – тоже травками… Деньги ирод все до полушки выгреб.
– А фамилия у свояка как?
– Щербаков…
– Хмм… Что-то знакомое.
– Это тот – барнаульский, который с нами от Бакая шёл, когда Мирон сбежал, – пояснил Фёдор.
– Никуда Мирон не сбёг – Игнат его в пропасть столкнул. А перед тем, как меня порешить – похвалялся мне про это, наверно думал, что я с собой на тот свет все его злодияния унесу… Самородки и идол золотой – тоже его рук…
И торопясь, словно опасаясь, как бы его не перебили, Прохор выложил всё, что знал об Игнате.
Ошалелые казаки на какое-то время застыли от услышанного. Ефим, собравшись что-то ещё спросить, так и остался с полуоткрытым ртом.
– Да это чего?.. – опустившись на шкуры, изумлённо развёл руками Фёдор.
– Ты хоть соображаешь, что сказал?! – первым пришёл в себя Илья. – За такие дела – на виселицу.
– Сказал всё как было! – твёрдо отрезал Прохор.
– Ну не верю! – вскочил на ноги Фёдор. – Ведь мы свидетели, что Мирон усыпил сторожа, прихватил его ружьё, коня и сбежал из-под стражи.
– Никуда он не убёг – это Игнат: и сторожа усыпил, и Мирона порешил, и коня туда же в пропасть спровадил, чтобы достоверно всё получилось – сам и похвалялся этим, – уверенно повторил Прохор. – Только я-то, господа казаки, никаким грехом здесь не повязан.
Опять гробовая тишина воцарилась в юрте. Друзья всё ещё не могли поверить услышанное, только гортанный голос шамана, не решающегося зайти внутрь, нарушал повисшее безмолвие.
– Если, как говоришь, – сбросил в пропасть, то вряд ли он живой остался, – первым опомнился Илья. – А кого же тогда Зуев поймал?
– А я что вам говорил! – вдруг с нотками отчаяния выкрикнул Никита. – Ой Мирон, Мирон –дорогой ты мой друг. Теперь только косточки от тебя остались… Поеду, разыщу – похороню товарища по-христиански.
– Да уймись ты! – в сердцах выкрикнул Ефим. – Самому тошно – ежели всё так вышло… Но ведь сказали же эти, – кивнул он в сторону полога, – что поймал Зуев Мирона. – Выходит, рано его хоронить.
– А ежели – не его поймали?! – зажав кулаки, зло ответил Никита.
  – Успокойся, сынок, – добродушно произнёс Ефим. – Иди, приведи сюда всех – ещё раз поспрашиваем…
Через некоторое время толпа инородцев заполнила юрту.
Охотники, тыкая пальцами в рисунок Фёдора, утверждали, что именно этого мужика конвоировал поручик Зуев.
– А вы видели, уверены? – настойчиво допытывался Ефим.
– У меня острый глаз – белку без промаха бью. Видел со стороны, как Туруш их к Телесскому озеру вёл и этот со связанными руками меж их был.
– Так, так, так… – задумчиво глядя в землю, повторял Ефим. – И что же теперь делать?.. Дорога каждая минута… За такое Мирона могут и повесить… А он выходит невиновен?.. Так что получается: сперва был Прокопий, затем Мирон, теперь Игнат. Прав будет их превосходительство, если ответит: «будем ждать четвёртого?»
Четвёртова не будеть – Игнатовы эти злодеяния… – убеждённо произнёс Прохор.
– Давно ты последний раз видел свояка?
– Не помню – голова словно не моя.
– Когда вы его подобрали, – кивнул на Прохора Ефим.
– Да уже солнце раз семь всходило, – ответил Чагандай.
– Торопиться надо – уйдёт…
– Вот же шельма, вот злодей!.. Это ж надо так! И нас ведь гадина в грех ввёл – безвинного осудили, – не сдержался Фёдор.
– Верить людям нужно, – зло зыркнул на него Никита.
– Чего теперь воду в ступе толочь… Виноваты мы! – отчаянно махнул рукой Ефим. – Вот что, мужики, – я сам к Качке поеду. Пускай вместе с Мироном и меня повесит – не отступлюсь, пока правда не восторжествует. Да вот только – поверят ли мне в который раз… Если бы тебя с собой взять, – взглянул он на Прохора. – А осилишь ли дорогу – путь нелёгкий.
– Да я хошь из гроба встану, а падлу эту накажу! – сжал кулаки Прохор.
– Хорошо… Илья тебя сейчас снадобьями подмажет да с собой на дорогу даст – и едем!.. Нельзя времени терять… Может пока суд да дело – успеем.
– Тебя, Никита, Христом Богом прошу: торопись, найди, догони лиходея – без его поимки трудно будет убедить господина Качку в невиновности Мирона. Бери две пары лошадей ищи ниточку: по деревням, заимкам, трактирам, заезжим домам – всё равно кто-то видел и сможет указать, в какой стороне искать этого гада. Езжайте с Фёдором – он знаток по лицам, лучше объяснит.
– Федя, а ты нарисуй Игната, чтобы людям проще было опознать – помнишь его лицо?
– Ну а ты как думал? После того как он умирал от солнечного удара – как живой в глазах стоит.
– Тебе, Илья, – с ясаком в Бийск. До туда вместе пойдём – куда же одному. А там мы, не заезжая в крепость, подождём где-нибудь на выезде… А ты первым делом – к Кузьме: расскажешь ему обо всём, попросишь, чтобы какой документ, в Барнаул, для нас выправил, а после уже – с ясаком к Богданову...
– Ну – всё!.. – окинул уверенным взглядом товарищей Ефим. – с Богом, господа казаки!..

 Взмыленные от долгого бега лошади, тяжело дыша, одолевали крутые подъёмы. Приходилось часто спешиваться и менять уставших скакунов – Никита торопился, не обращая внимания на восхищения Фёдора окружающей суровой красотой. Он все свои мысли направил на возможные пути поимки Игната. Вот и Телесское озеро раскинулось во всей своей красе, но во встретившихся немногочисленных поселениях инородцев ничего не могли сказать, о смотревшем с листа бумаги, худощавом человеке. А мысли его уже были за озером, где широкие долины уходили к наезженным дорогам. Только там охотник-инородец рассказал ему, что видел человека, который ехал не дорогой, а пробирался тропами и указал, в какую сторону он мог выехать тем путём. – «А боле я ничего не знаю» – пожал плечами охотник…
  Всё чаще и чаще стали попадаться заимки и поселения, только жители их отрицательно качали головами –«Не-е – такого не видали».
– «Опять след потерялся… Что он невидимым ушёл?», – недоумевал Никита…
Запылённые всадники, резко осадив лошадей, спешились у заезжей избы.
– «Из далека, видать» – выглянул в окно хозяин. – «Голодные, уставшие – это хорошо, может и заночуют».
Никита обвёл взглядом помещение и не обращая внимания на любопытных посетителей, прошёл к свободному столу.
– Издалека, служивые? – понимающе кивнул на запылённые сапоги, подвыпивший мужичонка за соседним столиком.
– Издалека… – коротко бросил Фёдор, давая понять, что не намерен затевать разговор.
– Ну-ну… – повернулся к своей кружке посетитель.
– Что пожелаете? – с улыбочкой подскочил парнишка-прислужник. – Есть: бражка, борч малоросейскай – Агапья только что сварила, солонина, капустка квашена, грузди – духмяные, – красноречиво втянул он воздух ноздрями. – Ну как, господа? – попытался расшевелить задумчиво сидящих казаков прислужник.
– Мужика одного ищем, – не глядя на него произнёс Никита.
– Чего, чего? – угоднически наклонился парнишка.
– Вот такого не видал? – вытащил Фёдор лист бумаги, положив сверху рубль.
– Погодитя… – косясь на деньги, придвинулся лицом к рисунку служитель.
– Ну как же – был такой здеся!
– Не путаешь? Точно он? – вскинул нетерпеливый взгляд Никита.
– Он, он!.. Запомнил я того – рупь соизволили мне пожаловать.
– Не сказывал, куда направлялся? Может, видал, в какую сторону уехал?
– Любопытствовал, как к сибирскому тракту выйти, что на Иркутск.
– Далёко-о собрался… И давно это было?
– М-мм… Шти он хлебал, а их Агапья по середам и субботам варит – в середу это было! – поднял вверх указательный палец прислужник.
– Та-ак! – с нотками уверенной радости протянул Никита.
– Так что ты говоришь у тебя покушать?
Прислужник заново перечислил набор предлагаемых блюд. – Ну как? – принял он выжидательную позу.
– Неси всё и бражки по паре кружек, – хлопнул по столу ладонью Никита. – Да лошадей вдоволь накорми, сёдла сними – пусть отдохнут… А это ещё добавок – за хорошие новости, – сунул он ему в карман, длинной холщовой рубахи, серебряный рубль.
– Премного, премного благодарен… – кланяясь и пятясь назад, нащупывал в кармане монету прислужник. – Ежели проводить – так это мигом, – с готовностью высказался он.
– Не нужно – дорогу я знаю…
– Дай-ка листок бумаги и что-нибудь писать, – освобождая место, отодвинул Никита кружки с бражкой. – Вот смотри: в прошлую среду он выехал отсюда. Дорога у него одна – на Чаусский острог. Если гнать лошадей, а Игнат будет торопиться, значит, не меньше недели уйдёт. Самое раннее – сегодняшним днём, он доберётся до сибирского тракта. Народ там не шибко спешит: колодники, переселенцы. Будем расспрашивать, кто в какое время проходил чаусский свороток на Барнаул и если нагоним тех, которые прошли его сегодняшним днём – то наверняка разыщем Игната. Дорога – она роднит людей и все друг друга знают… Нужно торопиться. 
– А если Игнат нас первым заметит, – что тогда?.. Уйдёт, – развёл руками Фёдор. – Ведь он нас обоих знает.
– Да-а… Об этом я не подумал – здесь нужно быть очень осторожными…
Какое-то время оба друга, опустив глаза раздумывали – как же им поступить в таком случае.
– Я в детстве, в школьном спектакле играл, – нарушил молчание Фёдор.
– Нам нужно Игната ловить, а ты мне про спектакли. Чем поможет нам твоя тонкая натура художника?
– А вот чем!.. Я загримирую тебя и себя – мать родная не узнает.
– Чего-оо?
– Ну… наложу тени, изменю выражение лица – в общем, сделаю другого человека.
– Хмм…– недоверчиво мотнул головой Никита. – Давай кушать, а то суп стынет.
Наскоро перекусив, казаки оседлали лошадей и ударив в бока каблуками пыльных сапог, галопом направились в сторону сибирского тракта…

Как не торопился Ефим, а выехать пришлось только во второй половине следующего дня. Прохору вдруг совсем поплохело: обливаясь потом, он страдальчески стонал. Илья израсходовал последние запасы мазей и делал всё возможное, чтобы как-то поскорее поставить его на ноги.
– Это он в горячке раздухарился, а теперь вот видишь… – разводил руками лекарь.
– Делай что-нибудь, – торопил его Ефим. – Куда же я без него? Что скажу господину Качке?..
– Ты вот что – выйди-ка отсюда! – резким тоном, оборвал его Илья. – Я не господь Бог – делаю, что могу и прошу не мешать мне.
– Не мешать… – тихо ворча, послушно вышел из юрты командир…
Как только Прохор встал на ноги, Ефим сразу же дал сигнал к походу.
– Ты к осени приезжай – много свежей пушнины будет, – крикнул ему вдогонку Тайпынак…
Какой же длинной показалась дорога Ефиму: из-за слабости Прохора приходилось часто останавливаться и отдыхать. С большим трудом они добрались до Телесского озера. Но здесь Прохор вдруг оживился:
  – Рыбку бы забрать, – жалобно промолвил он.
– Какую рыбку? – не понял Ефим.
– Да обещался я на завод сельди телесской привезть. Как жа теперяча? Ведь, и бочки, и лошадей у инородцев оставили.
– Ты до дома живым доберись, а про рыбку скажешь: напарник, мол, помехой всему стал – пускай с него и спрашивают…
Ранним утром, лишь только забрезжил рассвет, небольшой отряд казаков подъехал к бийской крепости.
– Хорошо, что рано прибыли – меньше любопытных глаз, – довольно произнёс Ефим. – Илья, бери лошадей с ясаком и прямиком к Кузьме, пусть какую-нибудь бумагу изладит для нас. Мы недалече подождём – вот в той берёзовой колке…
Не успело солнце подняться над горизонтом, как из ворот крепости выехал всадник, лихо погоняющий скакуна.
– Вот, тятенька передал, – протянул пакет запыхавшийся Захар.
– Депеша капитану горного батальона, Семёну Фролову, –   прочитал Ефим. – Неплохо… – сунул он запазуху послание.
– Что с бандитами? Не пытались бежать в дороге?
– Пытались… да разве от дяди Степана сбежишь. Он и повёз их с конвойными в Барнаул.
– Это хорошо – может и встретимся там… Ну что, Прохор Анисимович – поторопимся…

Вольный степной ветер зноем ударял в лицо, седоки то и дело вытирали льющийся ручьями пот.
– Вот жварит, вот жварит! – жалобливым тоном повторял раскрасневшийся Прохор.
– Можа куды в колки – в теньке отдышаться.
– Ехать надо, – непреклонно отвечал Ефим. – Сейчас Чемровку переезжать будем: там и лошадей напоим и сам охолонёшься.
Небольшая речушка извивающийся лентой разрезала широкое поле, собрав по своим берегам заросли ивы и облепихи.
– Ох, хорошо! – восторженно вскрикивал Прохор, пригоршнями хватая воду и поливая голову.
Ехать стало намного легче, мокрая одежда, обдуваемая от быстрой езды, ещё какое-то время отдавала приятной прохладой.
Ближе к ночи потянулись березняки вперемежку с соснами, а к вечеру следующего дня вдалеке замаячил высокий берег Оби.
– Успеем, поди, к переправе, – привстав на стременах, произнёс Прохор.
– Успе-ем, – ответил Ефим…
Паром уже отчалил от противоположного берега, когда всадники подъехали к реке. 
С десяток служивых, сбившихся кучкой на палубе, безразлично поглядывали в сереющую гладь воды.
– Опять каку эспидицую затеяли, – кивнул Прохор на скучающих солдат.
– Какая экспедиция – одни служивые… Постой-ка… – сощурил глаза Ефим, пытаясь что-то разглядеть. – Никак Степан Соколов, он же в Барнаул бандюгов сопровождал… Ну точно – так и есть!
– Стёпа! – зашёл он по колено в воду.
– Ефим! – вскочил на коня Степан и сиганул на берег, не дождавшись, когда причалит паром. – Какими судьбами сюда?
– Расскажу, всё расскажу! Ты о себе-то коротенько... Доставил обоих?
– Сдал конвоирам… Сам секунд-майор Тёрский пожаловал, – улыбаясь, вытащил он из-за пояса четырёхствольный «Пеппербокс». – Да ещё благодарность от господина Качки передал – за поимку этих лиходеев.
– Благодарность – это хорошо… А у нас беда, Стёпушка.
– Какая?!
И Ефим коротко рассказал причину своего появления в Барнауле.
– Вот это да! – присвистнул Степан, опускаясь на, заменяющее
скамейку, длинное бревно. – А это что за чудик с тобой? – кивнул он на разомлевшего, с красным лицом, Прохора.
– Это Игната шурин – родственничек чуть на тот свет его не отправил… Прохор и выложил всё про эту паскуду. Ведь как ловко он Мирона подставил – комар носа не подточит. Ума не приложу – как его вызволить? Ведь не поверит их высокопревосходительство…Как мы его убеждали, что Мирон всему виной.
– Не поверит… – уверенно мотнул головой Степан.
– Вот и Прохора в помощь взял – для свидетельства.
– Не знаю… – глянув на шурина, скривился краешком рта Степан. – Трудно теперь будет убедить Качку. Да и не поверит тот, что Игнат столкнул Мирона в пропасть, – ведь он же живой. Заподозрит, что врёт всё шурин.
– Да хотя бы оттянуть приговор – ведь повесить могут за такое. А там, ежели Господь благоволит, – поймает Никита этого лиходея и прямиком сюда доставит, – с надеждой в голосе произнёс Ефим.
– Ежели поймает, тогда и разговор будет по-другому – освободят Мирона... Вот что – я с тобой пойду… Может эти заслуги, с поимкой бандитов, как-то послужат нам. Через Семёна Фролова нужно попробовать. Видался я с ним – передал ему тех лиходеев... Да-а, дело серьёзное… Если господин Качка покажет нам на дверь – вряд ли мы сможем чего изменить. Когда вернуться Никита с Фёдором? – пожал плечами Степан.
– Эй, Тимоха! – крикнул он средних лет служивого. – Будешь за старшего, а Кузьме я в депеше всё опишу… Эх Мирон, Мирон!.. за чужие грехи страдаешь…

Жгучие удары розог, кровавыми полосами ложились на спину. Дородный служивый с перекошенным от злобы лицом старался на совесть.

  – Фу-у!.. замарился, – выпрямился порщик, вытирая выступивший пот.               
  – Вот гад упёртый, даже не вскрикнет. Ухх!.. – замахнулся он на окровавленную спину.
   – Ну чё?!.. скажешь, куды ворованное попрятал? – поднял за волосы голову Мирона поручик.
– Я ничего не воровал, – тихим, хриплым голосом ответил истязаемый. – Хоть убейте, а оговаривать себя не стану.
– Вот и добивайся признания у такого, – со злым недовольством проворчал поручик. – Легко господину Тёрскому приказать – «узнай, где ворованное», – криво усмехнулся дознаватель.
– Пори, чего встал – пори?! – замахнулся он на солдата. – Да смотри насмерть не забей, не то тебя на эту лавку положу. И вновь свист розог и усердное кряхтение истязателя наполнили «порочную комнату».
– «Господи! Дай до конца выдержать все мучения. Прошу тебя, пусть даже через смерть мою, но смой с меня клеймо вора» – мысленно обратился Мирон к Всевышнему…

Семёна Фролова казаки застали, когда он принимал вечернюю поверку горного батальона.
– Степан?! – удивился тот. – Ты же поехал в Бийск?! Почему вернулся?.. Чем обязан, господа? – окинув взглядом казаков, доброжелательно улыбнулся капитан.
 Степан молча подтолкнул локтем Ефима.
– Вам депеша от сотника Кузьмы Нечаева, – протянул тот послание.
– Странно… – пожал плечами Фролов.
– Ничего странного, господин капитан – эта депеша нам вроде подорожной. Дело у нас к вам серьёзное.
– Тогда идёмте ко мне в кабинет, поручик, оставайтесь вместо меня, у меня важные дела с господами казаками.
  Последние лучи заходящего солнца, заглядывая в открытое окно, причудливыми силуэтами отображали на стенах немудрёную мебель кабинета.
– Извиняйте за беспорядок, – кивнул капитан на заваленный бумагами стол. – Много работы – вот и не доходят руки порядок навести… Та-ак ну и что у вас там?
– Мы хотели сразу к их высокопревосходительству, но дело такое – как бы всё не испортить. И Ефим поведал, что привело их в Барнаул.
– Хмм… – задумался Фролов. – Ну и дела-а! А я то, чем могу помочь?.. С вами он точно разговаривать не будет: в прошлом году вы уже убедили его кто виновник этих краж. Разве что попробовать упросить принять шурина этого как его… Игната. Чтобы как-то затянуть приговор суда и дождаться возвращения вашего сына и Фёдора, которые предоставят ему настоящего вора.
– А ежели Мирона повесят до этого? – подал голос Степан.
– Н-не думаю. Видал я его – мужик крепкий, таких в забой на Змеиную гору берут. Мрут там люди как мухи, потому кто покрепше – всех туда… Год, два выдерживают.
– А сейчас-то, где он?
– Ждёт суда... А пока розгами признание выколачивают.
– Вот же!.. – Не выдержав, вскочил Ефим. – Душу мне всю разрывает – как подумаю, что наша вина в том есть…
За окном уже стемнело и повсеместно зажжённые свечи, источая приятный запах воска, трепетным светом освещали кабинет.
– Свечей-то у тебя, что в церкви – светло как днём, – изменил тему разговора Ефим, поняв, что обсуждать больше нечего, говори – не говори, а придётся ждать возвращения Никиты и Фёдора.
– Прав ты, хорунжий, – словно извиняясь, что не может ничем помочь, грустно ответил капитан. – Тяжко сознавать своё участие в наказании невиновного. Думаю, господин Качка выслушает признания Прохора Анисимовича. Если на этом выиграем немного времени – и то успех.
Тимоха! – крикнул он денщика. – Определи господ казаков на постой и довольствие. – Спокойной ночи, господа… Я провожу вас немного…
– Ежели господин Качка соизволит выслушать тебя, я пошлю за тобой, – повернулся капитан к Прохору…
Грустно раздумывая, Прохор медленно ехал по тёмным, пустынным улицам. Неторопливый цокот копыт сопровождался собачьим лаем из-за покосившихся заборов слободских домов.
– «Как теперь повернётся к нему судьба – тюрьма, каторга? А может помилуют, за помощь в поимке Игната?» – словно червь засела в душу эта неопределённость, прижимая его к земле. 
– «Да-а, живут же люди спокойно и про золото не думают» – в первый раз в своей жизни с завистью посмотрел он на тёмные, затянутые бычьими пузырями окна простых слободян. Досада и боль – страшная боль, в крахе всех надежд и карьеры беспощадно жалили его мозг.
Невесёлым взглядом встретил он свой ладно срубленный дом.
Взойдя на крыльцо, хозяин нерешительно остановился перед дверьми. Кровожадный образ шурина, холодящий душу, страхом пробежал у него внутри. «Боязно как-то…А что, если...?», – вдруг представил хозяин, сидящего за столом Игната. – «Надоть в сараюшке топор взять».
Крадучись пробрался он к себе в избу, держа на изготовке топор.
     – Фу-уу… облегчённо вздохнул Прохор и, заперев дверь на все запоры, опустился на лавку. Но тут же другая опаска пронзила его холодком страха:
      – «А ежели ночью заявится?» – взглянув на запертые двери, перевёл он тревожный взгляд на окно. Ужас всего пережитого, постоянно рисовал в его воображении леденящие кровь картины.
        – «Пойду-ка я лучше к сестре – всё может душа успокоится», – несмотря на позднее, направился он к дому Пелагеи…
– Кого это нелёгкая по ночам носить! – встретил его угрожающий голос сестры.
– Это я, Прохор – брат твой.
– Идикась ты! Прохор ишшо в мае в телеуцкую землицу уехал. А ну, ступай отсель – не то мужа подыму! Он тебе бока то пообломат. Нажрался как свинья и ходить по дворам.
– Да говорю ж – брат я твой!.. Ты чево, Пелагея, с ума спятила?!
– А чего голос такой?
– Да какой тут голос, коли чуть живой вернулси.
– Можа и правда братец ты? – уже как-то неуверенно прозвучало из сеней.
– Да я это – я! – начал терять терпение Прохор.
– Погоди… А нукась встань к окошку.
– Тьфу ты, чёртова баба! – подошёл он к окну.
– И взаправду братец. Да чевой-то с тобой сотворилось – на себя непохож.
Загремели засовы и Прохор, матерясь и ругаясь вошёл в горницу.
– Погоди, я щас свечей зажгу…
– Ой! – всплеснула она руками, увидя измученную физиономию
отощавшего брата. – Это чегой-то с тобою стряслося – никак заболел? – вместо приветствия, встретила она Прохора.
          – Хуже, хуже, сестра! – устремил он на Пелагею страдальческий взгляд. – Едва живой остался!
– Чево стряслось-то?! Пошто один – Игнат-то где?!
– Ох! – Не поминай мне про него – не то алянчик хватит! Трясёть меня
словна лихорадкой, как тока зять на ум приходит. Он гад всю дорогу перед глазами стоит… Дьявол!.. Сушший дьявол!
  – Да не томи ты! – нетерпеливо и испуганно выкрикнула Пелагея. – Рассказывай!
        – Погодь… Дай воды сперва испить – растушевался  я шибко, в горле всё пересохло.
           Трясущимися руками взял Прохор ковш с водой. Жадно выпив до дна бадью, он тяжело перевёл дыхание. А можа самосидка есть?
           – Была где-то, – полезла Пелагея в шкафчик.
Прохор налил себе кружку и залпом выпил до дна.
– Ты давай закусывай, – вытащила она из печи чугунок со щами. – Ишшо тёплые… Так чево же стряслось-то?!
– По миру пустил нас муженёк твой: золото, серебро, деньги мои – всё забрал. Вот теперяча, где твоя доля! – показал он кукиш. – И моя тожа… Кабы лавку не отобрали, а самого в острог – а то и на каторгу… Ой – горемычный я! – налил ещё себе спиртного Прохор.
– К-как по миру! – выкатила глаза Пелагея. – Ты чево несёшь-то! Уговор же у нас был.
– Да плевал Игнат на твой уговор, ежели бы ты знала, каки страшны дела он сотворил, скольких человек жизни лишил, ради золота. И чёрт меня дёрнул связаться с этой паскудой, сидел бы себе в лавке, да на службу ходил – чево дураку не хватало?
– Вот послушай… – поведал он сестре, всё, что знал про Игната. С затаённым дыханием слушала Пелагея брата, лицо её всё больше и больше сжималось, словно от боли…
– Вот как обжулил нас твой муженёк… Где он теперя?!.. Ишши свишши! – закончил свой рассказ взглядом выпученных глаз Прохор.
Какой-то нечленораздельный звук выскочил из полуоткрытого рта,
обомлевшей Пелагеи.
         – Чево? – переспросил Прохор.
          – Ой-ёй-ёй! – придя в себя, замотала она головой. – А ну как поймають Игната? А травку-то от бабки Агрипины я ему положила… Пасодють меня вместе с им! На кой ты им всё рассказал?!..
 – Да не ори ты! – прикрикнул Прохор. – Он этой травкой столь людей порешил, а я б за него на каторгу пошёл, али на виселицу?!.. Вот ему!!! – выставил он вперёд кукиш. – Пущай ловют, а я буду Господа просить, чтобы поскорее нашли этого ирода.
– А я-то как жа! – широко раскрыла испуганные глаза Пелагея.
– Ну, коли сама признаишся, что дала ему травки – пасодют тебя, а ежели скажешь: сном духом ничего не ведаю – тогда пущай Игнат докажит, что через тебя от бабки Агрипины те травки пришли. А к ней не сунутся – сама говорила, что всё начальство под ей сидит.
– Сидит… – согласно кивнула Пелагея.
– Только вот золотишко жалко… – сощурившись, досадно цокнул языком Прохор.
– Да вот и я про тоже шибко переживаю… Можа одумается да отдаст нашу долю? Всё же и ты братец порядком в это дело вложился.
– Кто – Игнат одумается?!.. Ты чево сестра спятила?!.. Да он жа за рупь отца родного продаст – золото, говорить, для меня и мать, и отец. А кабы ты видела, как он те самородки, да идола в руках держал?! Страшно вспомнить – мороз по шкуре заворачиват: глаза горять – как у диавола и рот в сатанинской улыбке перякошенный…Ой чево-то поплохело мне опять, – схватился за голову Прохор. – Можа поначуешь у меня? Одному как-то боязно – в кажном углу этот диавол мерещится. Да сходила бы к той колдунье – травок успокоительных взяла, заодно и про Игната намекнула – пущай полицейским наворожить, где искать его. А за себя не тушуйся – ежели поймають твоего муженька, кто его слушать будит, ещё и за клевету получит.
– Да какой он мне муженёк!.. Жалко, что не сдох в той эспидиции.
– Можа и сдохнет где, с нашим золотишком, – скрипя зубами в бессильной злобе, произнёс Прохор…
– Погоди падла, напущу на тебя порчу – не рад будешь золоту… Пойду к бабке Агрипине, пущай ворожит, да покажеть служивым дорожку к этой гадине... Налей-ка и мене, – пододвинула кружку Пелагея…
Уже под утро, Прохор, еле ворочая языком, шатаясь добрался до лавки и, подсунув под голову сюртук, уснул как убитый…
Яркие лучи утреннего солнца, заиграли на одутловатом, после ночного кутежа, лице Прохора. Тот недовольно сощурился, потянулся:
 – Занавесь окошко – спать охота, – крикнул он в пустоту комнаты.
– Чой-то – никого? – с трудом приподнялся он локте. – Сестра!..
– Чево орёшь-то…иду… – донеслось из сеней.
– Там в бутылке осталося похмелиться? – просящим взглядом посмотрел он на Пелагею.
– Да ты один весь штоф и осадил, я-то только чарку выпила.
– Ой, помираю! Дай хоть рассольчику.
– Щас холодненького с погреба принесу.
– Ага, принеси… – присел Прохор на лавке, тряся взлохмаченной головой...
– Вот, пей!
– Фууу… Хорошо! – осушив огромный ковш, погладил он брюхо.
– Похлебай горячих штей-то – оно и разожгёт.
– Можа найдёшь чарку, под горячее?
– Погоди – схожу к суседке, у её завсегда самосидка имеется…
Перекрестившись, Прохор трясущимися руками опрокинул чарку. Смачно отхлебав немного щей из миски, он нацедил себе ещё одну.
– Вот теперяча – теплом пошла… Ты, вот что, сестра: перебирайся ко мне – вдвоём оно полегше будет.
– А чево так вдруг?
– Худо мне одному: стоить перед глазами этот диавол. – Да ишшо грызёть моё нутро какой-то червь – страшно мне, ведь в какое тёмное дело я из-за Игната вляпался… Притить за мной должны к самому господину Качке повезут – хоть руки на себя накладывай.
– Ишшо чево задумал?!
– Ладноть – можа пока поживу... – милостиво кивнул Прохор.
– Вижу не в себе ты – отдохни маненько, а я пару курей зарублю – лапшу апосля тебе сварю, да схожу к Агрепине за снадобьями… Пройдё-ёт твоя хворь… – добавила Пелагея…
Каждый день ожидания болью оседал в душе Ефима. Который раз он уже допытывался у Семёна Фролова о том, чтобы тот испросил у Качке соизволения послушать Прохора.
– Занят их высокопревосходительство – из столицы требуют увеличить выплавку серебра, а завод и так работает дённо и нощно… Погоди, как будет подходящий момент – сразу же доложу ему…
И вот спустя неделю в двери Пелагеи осторожно постучали:
– Прохор Анисимович, за вами господин капитан послали, – вежливо произнёс служивый горного батальона.
– Н-ну вот – и за мной пришли… я щас! – нервно засуетился Прохор.
– Ну, с Богом! – перекрестила его Пелагея.
– Можа боле и не свидимся, – прослезился брат. – Ты уже тогда свой дом-то продай, да перебирайся ко мне.
– Типун тебе на язык! – строго бросила сестра. – Ишшо ничево не случилася, можа ещё всё образуется.
– Дык, вишь, куды ведуть... Всё выложу про эту паскуду!..

– Ну что?! – строгим, стальным взглядом впился в Прохора Качка. – Капитан тут намедни доложил, что у тебя важное сообщение для меня имеется… Давай, рассказывай!
– Всё как на духу выложу, ваше высокопревосходительство, да и вы уже помилосердствуйте – не сгубите меня горемычного, сам был обманут лиходеем, – умоляюще глядя на хозяина кабинета, прижал руки к груди Прохор.
– Говори!
И Прохор, часто запинаясь от волнения, выложил всю историю: с самородками, идолом, Игнатом и Мироном.
– Говоришь – сбросил Мирона в пропасть? А кого же мне тогда поручик Зуев доставил?
– Н-не знаю…
– Та-ак… ну, положим, я поверю тебе. А ежели ты врёшь? Может у тебя сговор с Мироном, чтобы невинного человека вместо него наказать?
– Как на духу клянусь! – перекрестился Прохор. – Всё как есть сказал. Лиходей сам хвастал передо мною.
– Говорить вы все мастера. А ежели плетей тебе всыпать – по-другому запоёшь?.. А надо бы…
– Капитан! – крикнул Качка.
– Слушаю! – тут же появился Фролов.
– Рассказывал тебе он про историю с Мироном Кирьяновым?
– Так точно-с!
– Ну и как? Веришь ему?
– Трудно сказать, но казакам из бийской крепости – верю. Знаю как честных и преданных отечеству воинов.
– Опять эти казаки, – сморщился Качка. – Они уже раз убедили меня, что причина всех зол – Мирон Кирьянов. А что теперь?..
– Обвёл эта шельма всех вокруг пальца, – ответил Фролов.
– Мд-аа… – Заложив руки за спину, в раздумии ходил по кабинету Качка.
– Вот вам моё решение! – остановился он, в упор глядя на Фролова.
– Пока казаки не приведут мне этого Игната, ничего менять не буду,
дождётся Мирон суда и в забой на Змеиную гору. А ежели доставят истинного виновника – вызволю его оттуда.
– Но, сколько же он там протянет?!
– Это уже от вас зависимо, – строго отрезал Качка.
– А ты, – повернулся он к Прохору – иди пока. Наказания сейчас тебе чинить не буду. Если окажется правда, что ты мне здесь рассказал – отпущу тебя с Богом – живи как жил, а ежели нет!.. – недоговорив, строго постучал пальцем по краю стола Качка.
 – Всё, господа! Я и так уделил вам достаточно много времени – дела… – дал понять хозяин кабинета, что аудиенция окончена…
С нетерпением ждали казаки, результата встречи Прохора с Качкой. Первым из управления заводами вышел Семён Фролов. По его унылому виду друзья поняли, что показания Прохора оказались бесполезными.
– Вот… – красноречиво развёл руками капитан. – Не поверил его высокопревосходительство откровениям свидетеля. Один только выход – доставить ему истинного виновника – Игната…
                Продолжение следует...