Код Тиранна

ПРОЛОГ

Арктика — неведомый ледяной край. Безмолвие, хрустящее под ногами, тянется от горизонта до горизонта. Здесь нет понятий «день» и «ночь» в привычном смысле — солнце словно потеряло интерес к этим широтам, бросая на мир лишь тусклый, уставший свет. Но зато ночь...
Ночь в Арктике — не просто тьма. Это бездна, в которой звёзды словно становятся ближе, выпирая из чёрного неба, как пуговицы, пришитые к бархату. Их свет остёр и колюч, как сам ледяной ветер, что без устали гонит снежную пыль по голым равнинам. Он пронизывает насквозь, режет кожу, шепчет мёрзлыми языками о древних силах и забытой мощи.
Это земля не для слабых. Здесь выживают лишь сильнейшие — могучие белые медведи, одичавшие потомки военных дронов, обитатели ледяных расщелин, питающиеся звуками и вибрациями, которых боится даже ветер. А ещё — люди. Те, кто отказался от тепла ради науки, власти или тайны.
Люди, закованные в термоброню, с глазами, прячущимися за слоями умного стекла. Их тела закалены холодом, а разум — одержим поиском.
Среди заснеженных скал и ледяных барханов раскинулось нечто чуждое самой природе — гигантское сооружение, словно оставшееся от внеземной цивилизации. Оно состоит из семи громадных полусфер, соединённых переходами, как бусины на нитке. Это арктическая биолаборатория «Прометеус-БиоТек», построенная за 120 миллионов долларов, отрезанная от мира и погружённая в вечную мерзлоту.
Её стены покрыты термочувствительным нанопокрытием, переливающимся холодным светом. Внутри — тишина и кипучая работа: генная инженерия, попытки восстановить древние виды, раскопанные из вечной мерзлоты, слияние ДНК ныне живущих и давно исчезнувших.
Здесь, вдали от цивилизации, рождаются чудеса. Порой — ужасные. Порой — опасные для всего человечества.

ГЛАВА 1: Последний фрагмент

Арктическая биолаборатория «Прометеус-БиоТек», сектор Z-12.
15:48 по Гринвичу. Внешняя температура: –38°C.

Пальцы дрожали. Не от холода — в герметично изолированной лаборатории температура удерживалась на уровне +22°C с влажностью, не превышающей 10%. Нет, это была дрожь изнутри — в ней сплетались предвкушение, научное возбуждение и та самая тонкая тревога, которая возникает на границе с неизвестным.
Доктор Александр Левин, биохимик и генетик, выпускник Цюрихского федерального политехнического института (ETH Z;rich), один из лучших умов Европы, склонился над биосинтетической капсулой. За двойным слоем стекла, покрытым тонким слоем инея, пульсировал эмбрион, похожий на загадочную жемчужину, окружённую амниотической средой.
Левин был высоким, худощавым мужчиной лет сорока с резкими чертами лица, чуть вдавленными скулами и вечно усталым, но цепким взглядом серо-зелёных глаз. Его каштановые волосы начали стремительно седеть с тридцати — и он не стал их красить: «учёный должен выглядеть, как человек, которому действительно есть о чём думать», — говорил он. Замкнутый, методичный, почти маниакально сосредоточенный, Александр верил только в данные. Не в людей. Не в власть. Только в прогресс.
На нём был комбинезон пятого уровня биологической защиты — тончайший материал, покрытый нанофильтрами, реагирующими на колебания микробиоты. Шлем с герметичным стеклом и встроенной проекцией интерфейса перекрывал доступ даже к дыханию — опыт должен был быть абсолютно стерильным, не для его безопасности, а для того, кто находился в капсуле. Никаких внешних мутогенов, бактерий или примесей — только то, что он сам создал.
На мониторе рядом замерцали строки:
[STATUS: GENOME SEQUENCING — 99.98% COMPLETE] 
[CRISPR CORRECTION MODULE ACTIVE]
— Осталась пара сотых... — прошептал он, не отрывая взгляда от экрана. — Давай, родная, не подведи.
В этот момент из-за двери раздался голос — холодный, уверенный, с оттенком иронии:
— Ты разговариваешь с генетическим кодом как с ребёнком. Это начинает пугать, Левин.
Он обернулся. На пороге стояла Лана Коваль.
Тонкая, высокая, с коротко подстриженной чёрной чёлкой и холодными глазами цвета стали. Она двигалась с точностью и грацией хищника. В руке у неё был планшет, излучающий мягкий свет — интерфейс нейроуправления. Без неё вся система активации была бы просто дорогим набором оборудования.
Кибернетик, нейропротоколист, бывший контрактник DARPA и Пентагона. До того, как заняться наукой, она прошла подготовку в спецподразделении ВМС США, участвовала в диверсионных операциях в Южной Америке, а затем исчезла с радаров — «ушла в частный сектор». Левин знал: если в лабораторию проникнут, Лана справится. Она была одной из тех, кто стреляет до того, как задаёт вопросы.
Она подошла к панели, коснулась её пальцем — и над капсулой вспыхнула голограмма. 3D-структура реконструированного генома Tyrannosaurus rex:
— Зелёные участки — воссозданные, красные — стабилизированные мутации, — произнесла она ровно.
— Он и есть ребёнок. Только на шестьдесят пять миллионов лет старше нас, — сказал Александр, позволив себе лёгкую улыбку. Он устал, но этот момент был слишком велик, чтобы не оценить его величие.
— Ты знаешь, что это значит, да? — спросила Лана, не отрывая взгляда от голограммы. — Если активация пройдёт успешно...
— ...мы первые в истории клонируем вымершего теропода из фрагментарной ДНК, найденной в костном мозге. И именно поэтому это должно случиться здесь. Без прессы. Без наблюдателей. Без фондов с политическим мусором, — завершил он.
Лана нахмурилась:
— И без защиты. Ты понимаешь, что такие данные — не останутся в стенах лаборатории. Кто-то уже смотрит. Мы — в их фокусе.
За окном метель билась о панель защитного стекла. Тьма сгущалась за горизонтом.
А в лаборатории уже было трое.
Ответить доктор не успел — терминал издал пронзительный звуковой сигнал.
[SEQUENCING COMPLETE. DNA INTEGRITY: 99.999%] 
[EMBRYO STAGE 3: SYNAPTIC FORMATION INITIATED]
Глаза Левина вспыхнули. Он метнулся к панели управления и активировал внутреннюю микрокамеру капсулы. На экране вспыхнули образы: полупрозрачная амниотическая оболочка, внутри — крошечное существо, будто собранное из первозданной плоти и памяти Земли. Его челюсти уже приобретали знакомую форму — характерный изгиб верхнего края, первые зачатки зубов. Маленькие передние конечности подрагивали, пальцы формировались, словно вспоминая свою древнюю функцию.
Грудная клетка существа дрогнула. Медленно поднялась. Опустилась. Снова поднялась. Дыхание. Первый вдох за 65 миллионов лет. Воздух, созданный в лабораторных условиях, обогатил его микросреду — и крошечные лёгкие сработали. Автоматически. Как будто это было всегда.
— Он жив… — прошептал Левин, голос предательски дрогнул. Его пальцы сжались в кулаки, и на секунду он почти позволил себе закричать от ликования, но… он был учёным. Хладнокровным. В таких моментах нельзя терять голову. Особенно — сейчас.
Лана стояла в молчании. Её взгляд был прикован к экрану — смесь благоговения и чистого ужаса. Существо было прекрасным. Существо было древним. И оно несло в себе потенциал, о котором раньше можно было только мечтать… или бояться.
Но прежде чем она успела что-либо сказать, планшет в её руке коротко завибрировал, и на дисплее вспыхнул тревожный сигнал.
[SECURITY BREACH DETECTED — SECTOR A3 — EXTERNAL ACCESS INITIATED]
— Что это?.. — резко спросил Левин, уже бросаясь к главному экрану управления безопасностью.
Лана побледнела. Её рука потянулась под лабораторный халат — и в следующий миг в ладони оказался «Glock-17», лёгкий, холодный, с привычной тяжестью. Она проверила обойму — 17 патронов, стандартные 9-мм. Надёжно.
— Кто-то пробивается через внешний шлюз. Мы же в чёртовой Арктике. Кто?! — её голос был низким, сдавленным. В нем дрожала сталь.
Левин обернулся к камере, на которой эмбрион делал своё второе дыхание. Затем взглянул на экран с протоколами. Там уже мигала строка:
[EMBRYO STABILIZATION — 2 MINUTES REMAINING] 
[SECURITY OVERRIDE — PENDING...]
Его лицо стало серьёзным. Настороженность перешла в тревожное осознание:
— Кто-то знает, что именно мы сделали. И что это значит, — сказал он тихо, почти себе. — Это не совпадение.
Лана стиснула рукоять пистолета:
— Я тебя предупреждала, что такие исследования не проходят незаметно. Наша лаборатория — это изолированный объект, финансируемый на частные миллионы, с системой защиты, которой позавидовал бы НАСА. Но этого недостаточно. Кто-то следит за нами. Давно.
Она шагнула к пульту безопасности, отключая внешние каналы связи и блокируя дальнейшие автоматические входы.
— Вопрос только в одном, — продолжила она, уже сканируя сеть доступа, — кто именно?
Снаружи за стенами лаборатории завывал ветер. А внутри рождалось нечто древнее. И кто-то хотел это заполучить. Или уничтожить.

ГЛАВА 2: Стратегия страха

Лиссабон, Португалия. Подземный комплекс "Эдем-7".
На 12 часов раньше.

Столица Португалии — Лиссабон — была одним из тех городов, в которых дыхание истории сливается с ритмом современности. Сияющий на склонах семи холмов, он смотрел на Атлантику, как древний царь, утомлённый временем, но не утративший величия. Узкие улочки с выцветшими фасадами, рябь плитки азулежу, старинные трамваи, пробирающиеся по лабиринтам, и запах океана в вечернем воздухе — всё здесь напоминало, что красота бывает усталой, но всё ещё опасной.
На окраине города, в одном из старых районов, терялся среди других двухэтажный дом конца XIX века, с облупившейся лепниной и заросшим внутренним двориком. Никаких камер, охраны, сигнализаций — лишь тишина. Однако за стальной дверью в подвал вилась винтовая лестница, уходящая вниз на тридцать метров, к скрытому под землёй технологическому комплексу частной исследовательской корпорации.
Здесь, в стенах "Эдем-7", не было ветра, запахов, звуков живого мира. Климат искусственного интеллекта и стерильного бетона. В самом центре — овальный стол, вокруг которого светились голографические дисплеи. На одном из них — рентгеновский снимок эмбриона Tyrannosaurus rex, чёрно-белый, как кадр из чужого кошмара.
В зале сидели семеро. Специалисты в своих областях. Молчаливые, точные, опасные.
Во главе — Рафаэль Келлер. Шеф. Тень.
На вид ему было за пятьдесят: коротко стриженные седые волосы, худое лицо с острыми скулами, губы всегда поджаты, словно готов к приказу. Его глаза — стальные, холодные, не отражали света, только поглощали. Когда-то он был выдающимся биологом в Европейском институте синтетической жизни, но после того как его проект биооружия был признан этически неприемлемым, Келлер исчез. А теперь — он вернулся. Без флага, без морали, но с стратегией. Он не просто планировал — он охотился. Его ум не терпел слабости. Всё для него было "мясом": рынок, политика, даже наука.
— Подтверждено. Геном собран. Живой эмбрион на стадии третьей дифференцировки. Капсула находится в арктическом комплексе без военной охраны, — отчеканил лысый аналитик по имени Вольф Штадт, немец с лицом актового протокола. Его череп блестел под лампой, движения были резкие, механистичные. Когда он касался интерфейса, казалось, что перед тобой не человек, а плоть, одолженная у алгоритма.
Он вывел на проекцию схему комплекса «Прометеус-БиоТек» — с обозначением шлюзов, внутренних отсеков и расписанием смен.
Рафаэль подошёл ближе, изучая схему, как хирург — анатомический атлас.
— Они сделали невозможное… Даже я не верил, что из фрагмента костного мозга можно получить полноценную цепочку.
Он прищурился.
— Левин превзошёл всех.
— Прикажете устранить учёных после извлечения объекта? — спросил один из оперативников, сидевших в тени.
Келлер усмехнулся, но глаза остались мёртвыми.
— Нет. Учёные нам нужны. Без них ты не сделаешь копии.
Он провёл пальцем по изображению эмбриона, словно уже прикидывал его цену.
— Нам не нужен один динозавр. Нам нужен рынок. Устойчивый. Прибыльный. Подконтрольный.
— Чёрный рынок динозавров?.. Это ведь… безумие… — пробормотал молодой техник, сидящий у голографического терминала. Это был Луиш Дуарте, недавний выпускник Португальского института нанобиотехнологий. Тонкий, нервный, с вечными тёмными кругами под глазами. Он мечтал изменить мир. А попал в тот, кто его разрушает.
Келлер взглянул на него, как акула на малька.
— Безумие — это когда миллиардеры покупают тигров и белых львов для островов.
Он обошёл стол, глядя в глаза каждому.
— Хочешь знать, что они купят за настоящего Тиранна? Миллионы. Миллиарды.
Пауза.
— А теперь представь: клонированные хищники, запрограммированные на подчинение.
Игрушка. Оружие. Символ статуса.
Он замолчал. Остальные — тоже.
Становилось ясно: эта игра уже началась. И на кону — не просто жизнь. А контроль над тем, что должно было остаться во тьме юрского прошлого.
Он повернулся к своей команде, взглядом сканируя каждого, словно проверяя на трещины лояльности.
— Через двенадцать часов группа "Химера" войдёт через северный шлюз, — отчеканил Келлер. Его голос был сухим, точным, как лезвие. — Используем векторный вирус, чтобы отключить их системы. Нам нужен эмбрион, копии генома и исходный протокол CRISPR. Всё остальное — уничтожить. Они не должны восстановиться.
Возникла короткая тишина. Затем один из оперативников поднял руку — высокий, с нашивкой «EXFIL-7», лицо скрыто под тенью.
— Что, если они активируют существо? — спросил он, негромко, но с напряжением, как будто сам надеялся не услышать ответ.
Рафаэль на секунду замер. Его губы чуть дрогнули. А потом он улыбнулся.
— Тогда мы получим полевое испытание.
Он повернулся к дисплею, на котором всё ещё висело чёрно-белое изображение эмбриона с развитыми челюстями, первыми зубами, и почти оформленным мозжечком.
— Посмотрим, кто на самом деле вершина пищевой цепи.
Все замолчали.
И в этой тишине было больше ужаса, чем в любой войне. Потому что перед ними была не просто цель. Перед ними было будущее, которого не должно быть.

ГЛАВА 3: Вторжение

Назад в лабораторию «Прометеус-БиоТек».
Через 10 минут после сигнала тревоги.

Сигнал тревоги, низкий, цикличный, вибрировал в воздухе, словно метастаза страха, вползающая под кожу. Он бил по нервам, как молот по хрустальному стеклу — короткий импульс, за которым следовала тишина… и снова. И снова.
— Я перехватываю внутренние камеры, — Лана проговорила резко, почти сквозь зубы, пальцы мелькали по интерфейсу, оставляя за собой следы энергии. — Четыре фигуры в защитных костюмах. Они вооружены.
На голографическом экране появились силуэты — четверо высоких, хорошо сложенных мужчин в тяжёлых боевых костюмах, идентичных тем, что использует швейцарский спецназ. На спинах — гравировка SIG Sauer Sturmgewehr 553, излюбленного оружия элитных штурмовых групп. Шлемы с гермошлемной маской скрывали лица, но движения — резкие, безошибочные, синхронные — выдавали в них опытных профессионалов. Это были не наёмники. Это были операторы, натренированные на ликвидацию.
И Лана знала, как такие люди работают. Она сама была такой. Каждая операция в её прошлом — от джунглей Панамы до подземных шахт Южной Кореи — оставляла за собой десятки тел, вычищенных, как по учебнику. Она не теряла самообладания. Никогда. Даже когда кровь хлестала по лицу, а связные горели в бронированной машине. И сейчас она не собиралась терять инициативу.
— Время до входа в сектор C — три минуты, — сказала она, уже прокладывая виртуальную схему возможной обороны, используя и собственные инстинкты, и знания тактики ближнего боя.
Но пока она рассчитывала маршрут, доктор Левин метнулся к укреплённому сейфу в углу лаборатории. Сканер сетчатки — короткий импульс — и дверца отъехала в сторону. Он вытащил небольшой черный кейс, на котором горела надпись: “PROJECT: PROMETHEUS // CODE: OMEGA”.
— Что это? — бросила Лана, не отрывая взгляда от монитора, но заметив, как он судорожно держит кейс.
— Прототип нейропульта, — ответил Левин, глядя ей прямо в глаза. — Он соединяется с нейросенсорным приёмником, встроенным в эмбрион. Я могу… управлять им.
Она резко повернулась к нему, шок в голосе.
— Ты хочешь использовать его как оружие?
— Нет, — почти прошептал Левин. — Я хочу, чтобы они поняли, с чем имеют дело.
Но выражение его лица говорило больше, чем слова: если придётся… я сделаю это.
Он протянул ей кейс.
— Если со мной что-то случится — активируй “Тень-2”. Это нейросетевой барьер. Он уничтожит все локальные копии данных, — в его голосе звучала решимость и усталость. — Никто не должен повторить это без нас.
Лана побледнела.
— Только если ты не вернёшься, — произнесла она тихо, словно давала клятву. Но в глубине души она рассчитывала только на себя. В памяти всплывали кадры: перестрелка в Кабуле, вытаскивание раненого пилота в Конго, уничтожение базы картеля в Мексике. Она выживала в ситуациях, где другие гибли. И сейчас всё говорило о том, что пришло время снова стать солдатом.
Тем временем вторженцы двигались сквозь коридоры комплекса так, словно знали каждый поворот. Их путь был точным. Их шаги — размеренными. Они знали планировку. Они знали цель. И они шли за эмбрионом.
И в этот момент в стене прогремел взрыв.
Звук был не просто оглушающим — он был переписанным гулом войны, ударом по нервам и пространству. Металлическая обшивка выпучилась, как бы в последний раз пытаясь сопротивляться, а затем взорвалась внутрь — осколки шлюза с грохотом обрушились на пол, оставив дыру, сквозь которую повалил дым и пар.
Из этого клубящегося облака шагнули четверо. Они были словно тени в броне: чёрные тактические костюмы с сегментированной керамической защитой, глухие шлемы, снабжённые термоскопами, отражали тусклый свет лаборатории и напоминали безликих хищников. На правом плече каждого — эмблема ядовитого плюща, закрученного в виде тройной спирали. Символ «Чёрного Эдема» — секретной организации, финансируемой частными военными подрядчиками и корпорациями, действующей за пределами законов.
Их пальцы уже подергивались на курках, как у пианистов перед началом выступления. Эти не стреляли в воздух. Эти стреляли в сердце.
— Зона чиста, — прошипел один из бойцов в закрытую связь, его голос хрипел сквозь модуль шлема. — Объект в капсуле. Идём на извлечение.
— Ситуацию подтверждаю, — отозвался второй, уже направляясь к центральной консоли.
Двое других заняли позиции по углам лаборатории — осматривали помещение, сканируя его инфракрасными сенсорами и готовясь к сопротивлению. Однако их взгляды всё чаще возвращались к капсуле, сияющей в центре зала.
И вот она — тираннозавр. Существо, находящееся в пятой стадии постэмбрионального развития, медленно плавало в насыщенной биожидкости. Полупрозрачная кожа позволяла разглядеть мускулатуру, закрученные петли кишечника, огромное сердце, бьющее с ритмом жизни. Его голова, с характерной формой черепа, была наклонена, а челюсти — уже обрамлены крепкими клыками.
Жидкость бурлила — ритмично, равномерно, как дыхание самого будущего. Электромагнитное поле поддерживало организм в режиме синтеза и роста, тонкие трубки вводили стимуляторы, модули стабильности, корректоры генома. Это был не просто эмбрион. Это был прецедент. Живое доказательство, что время больше не подчиняется естественному отбору.
И теперь он находился в руках врага.

ГЛАВА 4: Пробуждение хищника

Сектор C. Лаборатория синтеза.
16:03 по Гринвичу.

В помещении царила тишина, напряжённая, как натянутая струна. Левин и Лана прижались к стене сервисного отсека, прячась за лабораторной колонной. Левин держал в руке нейропульт — продолговатое устройство, напоминающее медицинский сканер. Внутри него пульсировало ядро, светившееся мягким синим светом. По его лицу стекал пот. Он не дрожал от страха — это было восхищение. И безумие.
— Если они начнут извлечение, капсула раскроется. Животное проснётся не в стерильной среде, а в стрессе, — прошептал он, глядя на экран. — Оно не будет просто испугано. Оно будет в бешенстве.
— Ты ведь не собираешься… — начала Лана, но осеклась.
Александр уже нажал кнопку.
Протокол активации: «Тиранн-1»
[EMBRYO STIMULATION SEQUENCE INITIATED]
[NEURAL LINK ACTIVE]
Жидкость в капсуле вдруг закрутилась, будто кто-то опрокинул поток энергии в биореактор. Пузырьки воздуха ионизировались, заструились спиралями. По телу существа пробежали волны импульсов: сначала по позвоночнику, затем — к затылку и шее. Электроды вспыхнули красным, как глаза зверя, и на главном экране появились новые строки:
[VITAL SIGNS: ACTIVE]
[EYE RESPONSE: DETECTED]
Тираннозавр открыл глаза. Это были жёлтые, искристые глаза, с вертикальным, хищным зрачком, в котором не было разума — только инстинкт, врождённый голод и первобытная ярость. Голова существа медленно повернулась внутри капсулы. Мышцы дёрнулись. Лапы растянулись, когти царапнули по внутренней стенке, оставляя глубокие борозды.
— Что за чёрт… — выдохнул один из бойцов, глядя, как эмбрион начинает дергаться. Его грудная клетка вздымалась и опускалась, как кузнечные меха, с каждым вдохом вырываясь за рамки спокойствия.
— Он не должен быть активен! Усыпите его! — скомандовал лидер.
Один из диверсантов рванулся к интерфейсу капсулы, но не успел.
Сначала был звук — низкий гул, словно мир затаил дыхание. Затем — взрыв изнутри. Стекло капсулы разлетелось на сотни кусков, заодно разбрызгав вязкую, мутную питательную жидкость на стены, пол, людей. Из сердца бурлящей жижи взметнулось тело. Он был весь в слизи, но уже стоял. Тираннозавр. Детёныш — да. Но уже чудовище.
Рост — около двух метров, мускулистое, сухожилистое тело. Кожа — чешуйчатая, плотная, с прожилками капилляров. Челюсти — снабжены зубами в два ряда, уже крепкими, как долото. Он издал рёв, напоминающий раскат подземного грома, и ринулся вперёд.
Первый боец даже не успел выстрелить. Голова его исчезла в пасти, как булыжник в устье вулкана. Хруст костей, всплеск крови — и тело упало безвольно, дёргаясь.
Остальные отшатнулись, заняли позиции.
— Открыть огонь! — взревел командир.
Они выстрелили. Очереди врезались в тело рептилии, пробивая шкуру, вызывая кровь — тёмную, густую. Но тираннозавр не остановился. Он проревел, взбесившись, и швырнул хвостом, как тараном.
Второй диверсант был подброшен в воздух и ударился об лабораторный бак. Его спина хрустнула, и он рухнул, как мешок.
Третий успел выстрелить ещё раз — пули срикошетили, одна задела глаз рептилии, что лишь разъярила её. Хищник ринулся, схватил мужчину за грудную клетку, и разорвал её напополам, как хрупкую игрушку. Кровь залила пол.
Последний, командир, пытался отступить, подстреливая зверя в бедро и шею. Но было поздно.
Тираннозавр впился зубами ему в живот, сжал, рванул — и выдернул внутренности, как связку колбас. Командир закричал... и больше не издавал ни звука.
И вот он — один, среди крови, костей и обломков. Тяжело дышащий, раненый, но живой. Хищник древнего мира. Снова пробудившийся.
В этот момент Лана смотрела на Левина с ужасом.
— Ты сошёл с ума. Мы не контролируем его, — прошептала она. — Он не просто животное… это природное оружие.
Александр не отводил взгляда от нейропульта. Его лицо было бледным, губы — сжаты в тонкую линию. Он не ответил сразу, будто прислушивался не к Лане, а к чему-то в себе… или к тому, кто теперь бродил по лаборатории в поисках новой цели.
— Мы должны были показать им, — наконец сказал он, — что не всё можно украсть.
Он потянулся к пульту связи и активировал второй канал — скрытую резервную антенну, встроенную глубоко в систему. На панели вспыхнул зелёный индикатор.
— Передаю сигнал. Платформа "Тень-2", код REX-9. Все данные… в облако. Если нас уничтожат — пусть весь мир узнает, что было сделано.
— А если он вырвется наружу? — голос Ланы дрожал. — Что тогда?
Левин взглянул на неё — не с сожалением, а с тяжёлой, почти фанатичной решимостью.
— Тогда история повторится. Только уже не по нашей вине.
Тираннозавр, теперь весь в крови и шрамах, стоял посреди разрушенного сектора. Его грудная клетка поднималась и опускалась в тяжёлом ритме. Из его бока струилась тёмная кровь, но он был жив — по-настоящему жив, как древний демон, проснувшийся в неподходящую эпоху.
Он замер, приподняв голову. Ноздри раздулись, втягивая воздух. Он чуял запах.
Запах тех, кто разбудил его. Коваль. Левин. Люди. Цель.
Его зрачки сузились, а массивная голова повернулась в сторону отсека, где они прятались. Он сделал первый шаг — медленный, тяжёлый, и пол затрясся под его лапами. Челюсти приоткрылись, обнажив ряды острых, как лезвия, зубов. Он не рыкнул — он слушал. Охотник.
Тем временем Рафаэль Келлер, сидевший в тёмной комнате штабного комплекса, не отрывал глаз от спутниковой трансляции. На голографическом экране была лаборатория: искорёженные стены, кровь, тело командира… и фигура динозавра, сверкающая в каплях жидкости и крови, будто ожившая легенда.
— Чистая ярость. Природная машина.
Именно это мы продадим миру, — произнёс он, едва слышно, и на его губах заиграла тонкая, довольная улыбка. Не улыбка злодея — улыбка делового человека, увидевшего продукт, готовый к рынку.
В помещении с ним были ещё трое — инженер, биохимик и военный координатор. Они молчали, напряжённые, переглядываясь.
Они не разделяли его чувств. И не верили, что этим можно управлять. Но в открытую возразить не решились. Потому что знали — Келлер не прощает слабости.
А сейчас… шеф был доволен.

ГЛАВА 5: Беглецы и свидетели

Сектор C, коридор технического обслуживания.
16:11 по Гринвичу.

Сирены выли, пронзительно и безжалостно. Красные аварийные лампы мигали в ритме тревоги, окрашивая коридоры в кроваво-алый свет. Пол дрожал под ногами, потолок сочился конденсатом. Вдалеке, в лаборатории, остались разбросанные останки наёмников, изуродованные стены, прорезанные когтями, и раскуроченная капсула, откуда началось всё.
Александр и Лана бежали по узкому аварийному туннелю, ведущему к верхнему шлюзу. Их дыхание смешивалось с гулом сирен. Позади, где-то вглубине комплекса, раздавался рык — глухой, вибрирующий, не похожий на голос животного. Это был звон предка, зов чудовища, проснувшегося в мире, где ему не было места.
— Он идёт за нами. Он помнит, кто его разбудил, — выдохнула Лана, хватая воздух. В её руке всё ещё был «Глок», но теперь он казался игрушкой против стихии.
Левин скривился:
— Он идёт за движением, за теплом. И да… возможно, за мной.
Я активировал нейросвязь, даже если ненадолго. Он запомнил сигнал. Запомнил меня.
Лана резко остановилась, раскрывая кейс. Глаза её блестели напряжением.
— Тогда мы должны его ослепить.
— Что?
— Если ты подключишься напрямую, можно временно подавить импульсы в зрительной доле. Он ослепнет. Примерно на тридцать секунд. Этого хватит, чтобы выбраться.
Она говорила чётко, профессионально. Без пафоса. Она знала, как это работает.
— Тридцать секунд... — Левин покачал головой. — Нам нужно больше.
Но выбора не было. Он встал на колени, прижав нейропульт к стене — той самой, где проходили сигнальные жилы. Экран мигнул, и он начал быстро вводить код.
Бум. Бум. Бум. Бум. Гул шагов становился всё громче. Металлический пол дрожал.
Тяжёлые лапы били в ритме, как удары молота.
В ушах звенело. В горле пересохло. Страх проник в мозг, как яд, сковывая мышцы и сжимая сердце.
— Он здесь… — прошептала Лана, облизывая пересохшие губы. Она держала пистолет, как клинок обречённого. — Сделай это. Сейчас.
Тираннозавр приближался.
Сначала появилась тень — длинная, неровная, как прорезь в реальности.
Потом — голова. Его жёлтые глаза светились в темноте. Зрачки сузились, ноздри расширились. Он втягивал запахи, как дьявол, почуявший душу. Кровь ещё стекала по морде. На боках — следы пуль, впившихся, но не остановивших. Его дыхание было глубоким, раскалённым, как дуновение из преисподней.
Он шагнул вперёд. Один. Второй. И остановился.
Голова наклонена. Глаза впились в Левина. Охотник нашёл цель.
Левин сжал кнопку активации.
[NEURAL INTERFERENCE SEQUENCE: ENGAGED]
Сигнал прошёл. Риск стал реальностью.

Параллельно: Женева, штаб ВОЗ и Международной комиссии по биоэтике.
16:13 по Гринвичу.

В стеклянном зале со сводчатым потолком, где обычно обсуждали тонкости геномного регулирования и споры о стволовых клетках, воцарилась мёртвая тишина.
На главном экране транслировалось видео, появившееся в Сети буквально минуту назад: дрожащая камера, крики, свет аварийной сигнализации, размытая фигура, что с рыком прорывается сквозь коридор. Затем — кровь, вспышки оружия, вырванные фрагменты брони. Под конец — пульсирующий рев и обрыв сигнала.
Внизу экрана крупным шрифтом мигала подпись: "РЕАЛЬНЫЙ ТИРАННОЗАВР. НЕ ФЕЙК."
На передних рядах — учёные в белых халатах и с планшетами, представители НАТО и ООН, политики, специалисты по биозащите. Все молчали. Кто-то забыл, что держит ручку, и она выпала на пол. Другие смотрели, не мигая, словно надеялись, что изображение исчезнет. Но оно не исчезало.
Запрет на клонирование доисторических организмов, принятый ООН ещё в 2015 году, был абсолютным. Нарушение означало преступление против биологической стабильности. И вот — факт, неоспоримый.
— Это... это с камеры биолаборатории на Новой Земле, — проговорил хрипло эксперт по киберслежению, пожилой француз с лысиной, протыкая пальцем участок на экране. — IP-подпись соответствует ключу доступа доктора Левина. Сигнал зашифрован, но подтверждён. Это не фальсификация. Это реальный организм.
Среди делегатов молча встал генерал-майор армии ФРГ, бритоголовый, в тёмно-синем мундире, с лицом, словно высеченным из камня. Его звали Райнхольд Фальк — куратор сектора международной безопасности по вопросам биооружия. Он говорил спокойно, но в голосе звучал металл:
— Мы должны немедленно установить карантин в арктическом районе. Блокировать все выходы. И главное — задать вопрос: сколько ещё у них таких?
Его слова повисли в воздухе.
— А если он... сбежит? — дрожащим голосом произнесла доктор Мэй Лин, представительница Комиссии по биоэтике от Сингапура. Молодая, с аккуратной причёской и безупречно белым костюмом, сейчас она выглядела бледной, словно кровь ушла из лица. Руки сжаты, ногти врезались в ладони.
Ответа не последовало. Только тишина — глухая, вязкая. Как перед штормом.
Члены комиссии начали беспокойно работать: кто-то листал данные на планшетах, сверяя протоколы, другие вызывали консультантов по защищённой линии.
Всё происходящее выходило за пределы научного допустимого.
Но хуже было другое: оно было уже не в лаборатории. Оно жило.

ГЛАВА 6: Прорыв

Плато Шмидта. Восточная Арктика.
16:24 по Гринвичу.

С грохотом, словно взрывался сейф, тираннозавр выломал гермодверь, и стальной створ разлетелся, как фольга, в стороны. В проход хлынуло высвобожденное чудовище: громадное тело, покрытое порезами, ссадинами, каплями крови, которые уже начали запекаться на грубой, чешуйчатой коже. Его мышцы играли под кожей, как переплетённые канаты. Пасть приоткрыта, в ней — оскаленные, ещё алые от убийств зубы.
Он двигался точно, как пантера, но с массой бронетранспортёра. Каждый шаг отзывался ударом в пол, каждый поворот головы — мгновенной оценкой угроз. Глаза — жёлтые, почти разумные, сверлили коридор.
— Сейчас! Сейчас! — выкрикнула Лана, поднимая пистолет. Руки дрожали, но спусковой палец остался напряжённым, не решаясь нажать. Она видела в нём не просто чудовище — нечто большее.
Левин ударил по кнопке импульсной модуляции. Сигнал пробился через укреплённые переборки, отозвался вживлённым чипом, встроенным глубоко в ствол мозга животного.
Реакция была мгновенной. T-Rex дёрнулся. Его зрачки сжались, затем дернулись в стороны, свет в них угас, словно внезапно выключили прожектор. Монстр зашатался, взревел — рёв, от которого трескались перегородки. Звук был диким, полным боли и ярости. Он ударил боком в стену, пытаясь ориентироваться на слух, теряя равновесие.
— Бежим! — рявкнул Левин.
Они сорвались с места. Полминуты — не вечность, но сейчас это был весь их шанс на спасение. Коридоры гремели под их шагами, сигнальные лампы мигали, воздух становился холоднее с каждым шагом к шлюзу.
Левин вбежал первым, развернулся, втащил Лану внутрь, захлопнул внутреннюю гермодверь и активировал следующую команду:
[OUTER DOOR SEQUENCE: ACTIVE]
Писк, гудение, затем створки распахнулись.
Им в лицо ударил морозный воздух, как удар ледяной плетью. В ноздри — сухой запах арктики. За пределами — белая бездна, ровная, пустая равнина, где не было ни деревьев, ни камней — только ветер, лёд и горизонт, в котором всё сливалось в белую бесконечность.
Вдали темнел аварийный вездеход — пузатый, на широких гусеницах, стоявший примерно в 500 метрах. Его специально разместили подальше, чтобы вибрации не мешали развитию организма в капсуле. Тогда это было заботой о протоколе. Сейчас — проклятием.
— До машины — пятьсот метров. Успеем? — прохрипела Лана, сжав зубы.
На ней был всего лишь лабораторный костюм, теперь он превратился в тряпичную ловушку для холода. Её трясло.
Левин, одетый не лучше, посмотрел назад — в дверной проём снова вспыхнул свет, и в нём уже двигалась тень. T-Rex, вернув зрение, вырывался наружу.
— Если не упадём... может быть, — выдавил он.
В его голосе прозвучала обречённость. Но ноги уже несли их — в последний шанс, в мороз, в неизвестность.

ГЛАВА 6: Охота начинается

Тираннозавр выбрался наружу. Его массивное тело протиснулось через разорванный шлюз, металл скрежетал, отлетая в стороны. На морозном ветру сверкали глаза — золотые, зрачки сжаты в тонкую щель. Он приподнял голову, нюхая воздух, распахнул пасть, будто пробуя ветер языком. Они были близко. Он чувствовал их тепло, их запах, их страх. И он пошёл.
Каждый шаг хищника оставлял в снегу углубления размером с автомобильное колесо. Следы уходили прочь — в белое безмолвие, в сторону двух бегущих фигур, теряющихся среди ветра и равнины.
Температура — минус 31. Снег хлестал в лицо, как иглы.
Александр и Лана пробирались по склону, почти пригибаясь к земле, падая, вставая, снова бежа. Их дыхание превращалось в густой пар, оседая инеем на одежде и ресницах. Каждый вдох был болью. А позади — грохот. Где-то скалы трескались под его весом. Он приближался.
Тираннозавр. Юный. Смертоносный. Он шёл, не боясь холода, словно сам был создан из мёрзлой стали. Под кожей играли мускулы, как переплетённые канаты, тело было натянуто, как тетива. Он чуял тепло, слышал ритм сердец сквозь снег и ветер.
Добыча — рядом.
— Двести метров! — выкрикнула Лана, хрипло, почти сорванным голосом. Она вцепилась в руку Левина, подбадривая и таща. — Вездеход уже виден!
На фоне белизны, как спасение — тёмная туша аварийной машины. Гусеничная, бронированная, с круглой кабиной и мигающим зелёным огнём на интерфейсе. Автосистема активировалась, запущенная командой с нейросети. Мотор урчал, готовый к побегу.
Позади — удар. Грохнула земля. Когти чудовища врезались в выступ скалы, с лёгкостью разрезая камень, как масло. Снег взметнулся в высоту человеческого роста.
Тираннозавр взревел — звук был глухим, грудным, как грохот обрушивающейся горы. Воздух задрожал.
— Он слишком близко! — вскрикнула Лана, обернувшись, и в ужасе отпрянула.
Левин резко остановился.
— Беги к машине! Я задержу его!
— Ты что, совсем?! Он тебя порвёт! — крикнула Лана, оборачиваясь с отчаянием в глазах.
— Если он порвёт нас обоих, мы никого не остановим!
Он вытащил последний портативный нейромодуль — устройство-помеху, стиснул в пальцах и активировал. Раздался сигнал — визг, дрожащий, пробирающий до костей, неприятный даже для человеческого слуха.
T-Rex вскрикнул, голова затряслась, пасть скрежетнула зубами, будто он пытался вытряхнуть звук из черепа. Он закружился, потеряв ориентацию, ударил боком по снегу, отшвыривая глыбы льда.
Лана уже добралась до кабины. Руки дрожали, пальцы почти не слушались, но она вбежала внутрь, схватила микрофон громкоговорителя:
— Открываю грузовой люк! Прыгай, сейчас!
Левин сорвался с места. Бежал. Слышал, как за спиной рёв стихает, но затем... возвращается. Чудовище встряхнуло головой и рванулось следом. Земля дрожала.
Он прыгнул, вложив в рывок всё, что оставалось. Лана перехватила его руку, втащила внутрь. В этот миг T-Rex врезался когтями в заднюю часть машины, оторвал крепление обшивки, но до кабины не дотянулся.
— Закрываю! — крикнула Лана.
[LATCH ENGAGED]
[ESCAPE ROUTE: ONLINE]
Вездеход взревел, мотор выл, гусеницы вгрызлись в лед, срываясь, затем цепляясь. Машина рванула вперёд по склону, уходя прочь от лаборатории.
Позади — рев, громкий, отчаянный, чудовище металось в пурге, но не поспевало. Его силуэт затерялся среди снега и ветра.
Вездеход мчался прочь, в сторону, противоположную лаборатории. Они выжили — пока что.
На борту вездехода, лёжа на металлическом полу, едва дыша, с заледеневшим воротом халата и руками, дрожащими от усталости и шока, Александр Левин вдруг засмеялся. Смех был неровный, прерывистый, почти истерический — он вырывался сквозь тяжёлое дыхание, через сжатые зубы, словно прорывался наружу вопреки боли в груди и затаённому ужасу в сознании.
— Мы живы... — выдохнул он, глядя в потолок, задыхаясь от обрушившегося облегчения. — Ты понимаешь, Лана? Мы только что сбежали... сбежали от...
Но женщина не разделяла его облегчения. Сжав губы, она не сводила взгляда с экрана навигационного блока. На монохромном фоне радара медленно и упрямо двигался один-единственный красный маркер, и этот маркер не кружил, не метался в поиске выхода, не возвращался к руинам лаборатории — он уходил всё дальше и дальше, прямо вглубь материка, туда, где не было станций, не было городов и не было даже формальной линии эвакуации. Только лёд, ветер и вечная, неумолимая зима.
— Он не убегает, — медленно проговорила она, и голос её был чужим, холодным, будто сама поневоле пыталась отстраниться от происходящего. — Он уходит. Как будто знает, куда. Он ищет не нас. Он ищет место. Возможно... гнездо. Или пищу.
Левин приподнялся, обхватил руками голову, чувствуя, как замирает пульс. Он не чувствовал торжества. Только пустоту. И нарастающее осознание.
— Если он доживёт до утра, — произнёс он, не глядя на Лану, — он станет не ошибкой. Не экспериментом. А началом новой эры. И на этот раз — не в книгах, не в парках и не в научной фантастике. Это будет реальность.
Лана молча активировала спутниковую антенну. Сигнал просочился в небо, пробившись сквозь снежную бурю и радиошум полярных широт.
— На Лондон. На Женеву. Вашингтон. Всем. Мы должны предупредить. Пока ещё можно. Если он выживет... они захотят ещё.
В сотнях километров от этого места, в подземном зале базы "Эдем-7", Рафаэль Келлер стоял перед голографическим терминалом, наблюдая запись с камеры, установленной в корпусе биолаборатории «Прометеус-БиоТек». Его лицо оставалось неподвижным, почти безэмоциональным, но в глазах сквозила искра чего-то тёмного, на грани восторга и одержимости. Он не был напуган. Не был взбешён. Он был вдохновлён.
— Один экземпляр, — проговорил он почти шёпотом, будто самому себе. — Один побег. И теперь весь мир знает, что это возможно...
Он сделал шаг вперёд. Камера изменила ракурс. Перед ним, в глубине хранилища, стояли восемь криоконтейнеров, за толстыми стеклянными панелями которых покоились эмбрионы — величественные, древние, совершенные. Среди них был один, гораздо крупнее остальных, с тёмной отметиной на лобной части черепа.
Рафаэль подошёл ближе, дотронулся до стекла, будто приветствуя спящего титана.
— Теперь, — сказал он, с той же спокойной, безумной уверенностью, — мы начнём охоту по-крупному.
За его спиной в зал вошли люди — новая группа. Холодные, точные, без лишних слов. Они уже получили координаты. Арктика была пуста. Там больше некому было помешать.

ГЛАВА 7: Зона «Красный лёд»

Через 9 часов после побега.
Северо-восточная Сибирь. 01:40 по местному времени.

Снег здесь лежал, словно плоть самой земли — тяжёлый, слежавшийся, с редкими пятнами вымерзшей породы, застывшей в судороге вечной зимы. Тишина была почти абсолютной, за исключением редких хрипов ветра, продирающегося сквозь искорёженные остовы мёртвых деревьев. Глухая, неприветливая равнина уходила к северу, где начинались торосы. В лунном свете они напоминали груду костей древнего исполина, выброшенного на берег ледяным приливом.
В небе, тускло отражаясь в кристаллах инея, рычали вертолёты — тяжёлые «Ми-38Т», армейские машины нового поколения. Их силуэты, обтекаемые и плотные, несли под брюхом контейнеры с дронами и батареи крупнокалиберных систем, адаптированных под арктические условия. В инфракрасных режимах тепловизоров земля казалась живой тканью, пронизанной прожилками холода. Пилоты, молчаливые, собранные, в гермошлемах с адаптивной подсветкой, хладнокровно отслеживали каждый сигнал, каждую возможную аномалию в снежном полотне под собой.
На борту одного из вертолётов стоял генерал Олег Воронов — сухоплечий, с обветренным лицом и глазами, в которых не было ни страха, ни удивления. Он был ветеран — человек, прошедший через войны, катастрофы и несколько слишком близких столкновений с тем, что не должно было существовать. Его пальцы, покрытые ссадинами, медленно сжимали край экрана, где алый маркер отслеживал существо, прорывающееся к востоку.
— Объект продолжает движение. Вышел на линию вечной мерзлоты. Температура тела — стабильная, 39,6. Терморегуляция — как у теплокровного, — отчётливо произнёс аналитик, сидящий в углу, окружённый экранами и гирляндами кабелей. Его голос был безэмоционален, но лицо — побледневшее и напряжённое.
— Какая бронебойность покрова? — спросил Воронов, не отрывая взгляда от движущейся точки.
— По полевым данным: эквивалент кевлара второго класса. Простые пули — почти бесполезны. Требуются зажигательные или бронебойно-фугасные.
— Тогда не будет пощады. — Генерал наклонился к рации, будто давая приказ не в небо, а самой земле. — Запуск фазы «Гром». Разворачиваем охват. С юга, с севера — всё, что у нас есть.
Тем временем внизу, в серо-белом хаосе между скал и искорёженной тайги, тянулась граница лесотундры. Последние низкие лиственницы, приплюснутые вечной стужей, стояли чернеющими силуэтами, словно в оцеплении, вдоль западного края зоны добычи полезных ископаемых.
Там, где снег покрывал полусгнившие буровые вышки и остовы тракторов, показалась тень — тяжёлая, неестественно точная. Тираннозавр двигался медленно, будто ощущая ритм земли под собой. С каждым шагом его лапы уходили в снег почти по колено, но он не замедлялся. Его глаза, сияющие янтарным светом, бесстрастно отслеживали всё: движение дрона над кронами, слабый ультразвук двигателей, затаившуюся теплоту за ближайшим курганом. Он не бросался — он ждал. Он чувствовал, что его поджидают. Но в нём не было страха. Только тишина. Глубинная, доисторическая уверенность в себе — не звериная, а почти человеческая.
Он знал, что это ловушка. Но в генетической памяти его предков — где-то в тёмной глубине заложенной программы — были ответы. Не отступать. Не прятаться. Вырваться.
В этот момент, всего в километре к северу от зверя, группа спецназа ГРУ — позывной «Барс» — занимала позиции в узком арктическом ущелье, едва различимом под снегом и осклизлыми плитами перемёрзшего гранита. Они были профессионалы — без суеты, с хладнокровной последовательностью зачищали путь, словно действовали против бронетехники, а не живого существа. Камуфляжные костюмы с теплоизоляцией, маскировочные экраны, снайперские винтовки «Выхлоп» и лёгкие ПТРК были уже разложены на позициях. Стволы укрыты на треногах, руки — на спусковых крючках.
Командир группы — капитан Андреев, сухощавый, с едва заметной сединой у висков и тяжёлым, загнанным взглядом человека, который слишком часто смотрел смерти в лицо, — склонился к микрофону в воротнике.
— Цель в зоне. Ждём приказ, — произнёс он почти беззвучно, всматриваясь в прицел. Зверь стоял в ста пятидесяти метрах, пониже по склону, между двумя валунами. Шея — это было слабое место. Узкая полоса ткани между грубыми позвонками и скуловыми пластинами черепа.
— Подтверждаю: огонь по команде, — отозвался генерал Воронов, голос его прорезал эфир, как нож. На фоне слышались шорохи вертолётной связи, рёв турбин, треск нарастающей тревоги.
И тогда зверь — как будто услышав — поднял голову. Не просто повернулся. Он вытянул шею, выровнял морду, и, словно чувствуя чужое присутствие, уставился прямо в прицел командира. Не в глаза. В объектив. В стеклянный зрачок оптики. Это был не взгляд животного. Это был приговор.
И прежде чем кто-либо успел среагировать, он взревел. Гулкий, низкий рёв, от которого осыпался снег с нависающих уступов, пронёсся по ущелью, заглушая команды. Затем он метнулся. Без предупреждения, с чудовищной скоростью для своего роста. Хвост ударил в землю — со звоном, с треском, словно по камню прошёлся гигантский кнут. Облако снега и гравия взвилось в воздух.
Один из бойцов, стоявший слишком близко к кромке, не успел отпрянуть. Удар снёс его как соломенную куклу. Его шлем отлетел, а сам он, переломленный пополам, упал в сторону. Тень сомкнулась над ним — и челюсти чудовища схлопнулись. Хруст костей, брызг крови, брызги тканей. Это был не бой. Это была экзекуция.
Мгновением позже автоматические пулемёты на склонах открыли огонь. Разноцветные трассеры прочертили воздух. Пули врезались в плоть, но рикошетили, разлетаясь, как от железа. Гул отдачи, треск, визг металла — всё это поглотил один грохот его рывка. Только одна бронебойно-зажигательная пуля из БТР, стоящего чуть дальше, попала точно — в боковую пластину груди. Сноп крови вырвался наружу, дымясь в морозном воздухе. Но даже это его не замедлило.
Он вошёл во фланг отряда, как лавина. Как танк. Один солдат оказался прямо под лапой — зверь наступил, раздавил бронежилет, как пакет молока. Второй попытался убежать, но был подхвачен пастью, встряхнут — его тело в воздухе распалось, словно тряпичное. Третий — успел сделать два шага назад, прежде чем зубы впились в шею. Оборвался сигнал его передатчика, и вместе с ним — последние слова.
Остальные бежали. Не от страха. От невозможности воевать с этим. Они уходили через скалы, в оглушающем хаосе, прикрываясь дымом, закладывая мини-подрыв за собой. Тираннозавр остался в низине, дыша с шипением, обагрённый, исполосованный огнём, но всё ещё стоящий. И даже больше — как будто одержал свою первую победу.
Вертолёт зависал на высоте триста метров, дрожа на лезвии потоков холодного воздуха. Сквозь бронестекло кабины мир внизу казался застывшим в чуждой, внеземной тишине, но пилоты знали: тишина эта — ложь. Она скрывала зверя. Один из них, капитан Агеев, опытный, с тысячами часов налёта, впервые в жизни ощущал, как по рукам идёт дрожь. Другой — молодой бортовой оператор, с налитыми кровью глазами, буквально вцепился в раму терминала, наблюдая за тем, что происходило на земле. Его голос срывался:
— Мы теряем «Барс»! Он уходит в скалы — он знает, где техника бесполезна! Он использует укрытие, как будто понимает наш огонь!
На борту главного штаба, в командном отсеке, генерал Воронов мрачно смотрел на полупрозрачный голографический экран, где красные маркеры обозначали остатки группы. Он не моргал. Лицо — как камень, с прожилками усталости и гнева.
— Это не просто рептилия, — произнёс он медленно, с такой уверенностью, словно подписывал приговор. — Это убийца. Убийца, воспитанный временем. Подайте координаты огневым группам. Готовьте артиллерию. И запросите боевую химию. Немедленно.
В другом небе, вдали, на высоте почти пятнадцати километров, в радиотишине летел американский самолёт-разведчик RC-135V «Rivet Joint», оснащённый самой современной системой перехвата. Его электронное ухо ловило каждую вибрацию эфира, каждый зашифрованный пакет, передаваемый с российских командных точек. Внутри — синеватое освещение, мерцающие терминалы, операторы с наушниками и невидимый, но ощутимый груз срочности.
Всё, что ловил этот самолёт, в реальном времени транслировалось в Арктический наблюдательный центр ВМС США — вырубленную в толще льда базу, обшитую металлом и защищённую от атмосферных катастроф. Там, в герметичном брифинг-зале, Левин и Коваль сидели на металлических скамьях, укутавшись в термопокрывала. Они прошли сквозь арктический ад — и теперь были в безопасности, но эта безопасность ощущалась фальшиво, как затишье перед новым фронтом.
Их нашли два дня назад: измождённых, обмороженных, едва живых. Военные провели реанимацию, напоили горячим раствором глюкозы, дали сухие пайки, а потом — заставили говорить. Левин рассказывал всё: от параметров гена CRISPR до поведенческих реакций зверя. Коваль дополняла. Слушал их командир базы — полковник Джерард Блейк, массивный, лысеющий, с лицом профессионального циника и глазами человека, который умеет бояться правильно.
Выслушав рассказ, он связался с Пентагоном по защищённому каналу. Передача шла несколько минут — и, получив ответ, он повернулся к учёным:
— Наша разведка уже знает. Русские охотятся на вашего динозавра. Наш самолёт — на подхвате. Сейчас вы сами всё увидите.
На главных экранах Центра засветились кадры с российских вертолётов: зернистые, чёрно-белые, но всё равно ужасающие. Сначала — снег, залитый пятнами крови. Затем — человеческие тела, разбросанные, как поломанные игрушки. Мелькнули вспышки огня, треск трассеров, догорающие термитные гранаты. И — сам он. Тираннозавр. Огромный, раненый, но несломленный. Он шёл сквозь поле боя, как нечто древнее, восставшее из-под слоёв мифа, как стихийное бедствие с глазами охотника.
— Если они начнут использовать химикаты, если пойдёт напалм, — тихо произнёс Левин, не отрывая взгляда от экрана, — всё, что мы могли бы узнать… исчезнет. Насовсем.
— Может, оно того стоит, — тихо отозвалась Лана. Её голос не был холодным — он был уставшим. — Если это единственный способ его остановить.
Левин ничего не ответил. Он просто опустил голову. Где-то в груди скреблась вина — тяжёлая, липкая. Ведь то, что они видели сейчас на экране, было рождением. Его созданием. Его работой.
— Он не единственный. Помни? — прошептала Лана, не отрывая взгляда от пульсирующего маркера на экране. — Это был всего лишь первый.
И где-то, в подледной тишине другого континента, в криохранилищах, с закрытыми глазами и стальными этикетками на капсулах, лежали остальные.

ГЛАВА 8: Последний хищник
Север Сибири, регион Усть-Кара.
03:08. Зона операции "Гром".

Он вышел из леса, как древний идол, пробудившийся в ледяной пустоте. На его морде застыла кровь, запёкшаяся в трещинах чешуи, а хвост волочился по снегу, оставляя за собой борозду, как у обугленного метеорита. С каждой неровной складкой кожи, с каждым шагом — он казался не существом, а реликтом доисторической войны, вырванным из вечности и брошенным в ад. Перед ним простирался искорёженный пейзаж: воронки от взрывов, разбитая бронетехника, обугленные каркасы БТРов, пятна замёрзшей крови — всё смешалось с ледяной пылью и серым светом арктической ночи.
В небе — гул, похожий на скрежет раскалённого металла. Ветролёты описывали круги, а дроны, сверкая матовыми линзами, зависли с зарядами напалма, готовыми пролиться пламенным дождём. На горизонте — очертания самоходной артиллерийской платформы "Искра", чья орудийная установка уже фиксировалась на цель. Холодное жужжание гироскопов и глухой стон оптики сопровождали подготовку к удару.
Тираннозавр остановился. Его глаза — янтарные, с вертикальными зрачками — пробежали по линии горизонта. Он знал: они здесь. Он чувствовал запах горящего масла, слышал биение сердец под бронёй, уловил мельчайшие вибрации моторов. И всё же не отступил. В нём не было страха. Была жажда. Жажда боя. Глубокая, как древний зов рода, не угасающая даже в боли.
В штабе, на борту командного «Ми-38Т», генерал Олег Воронов сжал руки в тактических перчатках. Его лицо побелело, глаза сверкали бешенством. Приказы Москвы — взять объект живым, отправить в научный центр, сохранить ДНК и ткани — теперь казались ему кощунственными. Он видел, как гибли его бойцы: не просто солдаты, а его люди. И он не собирался отпускать смерть без ответа.
— Подтверждаем: цель в зоне поражения, — донёсся голос артиллерийского оператора сквозь радиошум.
Офицер наведения, молодой капитан с лицом, больше подходящим для лекционной аудитории, чем для поля боя, коротко сказал:
— Начать серию «Каскад». Пять ракет. Ступенчатый обстрел. Готовность — две минуты.
Генерал глубоко вдохнул. Воздух казался солёным, как кровь.
— Пора закончить эту ошибку, — произнёс он глухо.
Но прежде чем приказ был окончательно отдан, связист обернулся:
— Товарищ генерал, у нас на линии… НАТО.
Воронов нахмурился. На экране монитора появилась видеосвязь. Александр Левин и Лана Коваль — измученные, но живые. Рядом — полковник Джерард Блейк. За их спинами — командные терминалы базы, а в центре экрана — голографическая биометрия зверя: пульс, ритм дыхания, активность нейросетей мозга.
— Сэр, — голос Левина был хриплым, но твёрдым. — Посмотрите на дыхание. Он устал. Он боится. Он уже не может сражаться.
Воронов молчал, глядя в кадр. Его взгляд задержался на графике дыхательной амплитуды — медленной, рваной. Но он не поверил.
— Зверь боится — и всё равно стоит. Это не инстинкт. Это решимость. Убийственная решимость.
— Его можно усыпить, — настаивал Левин. — Я могу пробить по нейрочипу. Сработает перегрузка. Он отключится. Без жертв.
— А если нет?
Левин посмотрел в камеру. Его лицо стало каменным.
— Значит, мы просто не заслужили понять, насколько ничтожны перед природой.
Молчание. И — счёт пошёл.
Поле боя напряглось, как струна. Ледяной ветер гнал снег по рытвинам, а небо становилось всё темнее, будто и оно понимало: сейчас решится что-то важное.
Пуск. Ракеты взмыли вверх — пять огненных шлейфов, вылетевших с интервалом в 0.6 секунды. Они уходили по дуге, улавливая координаты цели.
В этот миг Левин отправил импульс.
Нейросигнал прошёл по спутниковому каналу, пробив резонансную частоту, на которой работал чип в мозге зверя. Импульс был коротким, но спроектированным так, чтобы вызвать перегрузку в моторной коре — своего рода контролируемый сбой.
Тираннозавр вздрогнул. Его глаза расширились. Он взревел — страшно, с болью, будто противился самой природе. Его тело зашаталось, лапы взбили снег, хвост хлестнул по льду, оставив трещину. Он метался, будто внутри него началась буря. Мозг бился в перегрузке.
Первая и вторая ракеты ушли в молчание — системы наведения сбились. Третья врезалась в лес — столб огня поглотил ели. Четвёртая взорвалась в сотне метров, подняв снежный гриб.
Пятая ударила рядом. Мощная детонация. Земля разверзлась. Взрывной волной хищника подбросило — и отбросило на бок. Осколки пробили ему ногу, куски плоти отлетели, чешуя потрескалась. Он рухнул. Не сражаясь. Не рыча. Безмолвно.
Тишина. Только слабый вой ветра, хруст льда. Вертолёты продолжали кружить, записывая каждую деталь.
Группа спецназа осторожно выдвинулась вперёд, держа оружие наготове. Их задача была проста: если он очнётся — добить.
Но в эфире раздался голос Левина:
— Остановитесь. Он жив. Импульс сработал. Сейчас он… спит. Или в коме.
Долгое, тяжёлое молчание. Генерал Воронов смотрел на неподвижного гиганта, лежащего в снегу среди дыма и крови. Он закрыл глаза. Потом произнёс:
— Отбой артиллерии. Вызвать транспортный «Космос». Рептилия будет доставлена в изолятор. А потом — в Москву.
Его голос был холоден, как сталь.
— Теперь это наша собственность.

ЭПИЛОГ

Три недели спустя.
Подмосковье. Объект: «ТАНАТУС-1»

Комплекс скрыт в лесной глуши, словно инородное тело, вживлённое в землю. Стальные купола, антенны и бетонные блоки уходят вглубь, а сверху — лишь маскировочная сетка и камеры. Снежный покров, плотный и чистый, скрывает масштабы сооружения, но внутри — кипит работа.
Центральный зал лабораторного блока — стерильная чаша из белого металла и бронестекла. В центре, окружённая круговыми платформами и консолями, лежит гигантская капсула длиной в пятнадцать метров. Внутри — зверь. Тираннозавр.
Он будто спит. Глубокий анабиоз держит его тело в состоянии, близком к смерти. Температура — 28,3 по Цельсию. Пульс — редкий, почти незаметный, но ровный. На груди и висках закреплены датчики, сливающиеся с чешуёй. Над головой — нейросканер, застывший в постоянной съёмке мозговых волн. Электроника отслеживает всё — давление в сосудах, кислотность тканей, даже мутационные колебания в клетках. Каждая мельчайшая деталь записывается и передаётся в главный блок данных, где десятки специалистов круглосуточно анализируют поведение организма.
У стеклянной перегородки стоят двое. Александр Левин и Лана Коваль. Прошедшие арктический ад, выжившие в кошмаре, и теперь — стоящие в окружении российских военных, учёных и охраны, но, по сути, наедине со своим прошлым.
— Он жив, — проговорил Левин, глядя на гигантское, неподвижное тело. — Он мог убить сотни. Но, в итоге, просто лёг под снаряд и выключился.
Голос его звучал с восхищением, почти благоговением, как у отца, наблюдающего за ребёнком, который впервые проявил волю.
Лана покачала головой, не отводя взгляда.
— Ты думаешь, он сдался?
Мимо них проходили сотрудники объекта: в чёрных комбинезонах, в масках и с планшетами, с серьёзными лицами. Кто-то обсуждал гормональный фон зверя, кто-то сверял тепловую карту мозга. Тяжёлые шаги охраны глухо отзывались в полу. Металл гудел низким эхом, как будто сам «ТАНАТУС-1» дышал.
— Нет, — Левин улыбнулся. — Я думаю, он понял, что борьба — это не только когти. Иногда... это просто тишина.
Лицо его было спокойным. Но за стеклом, в этой прозрачной гробнице, спал последний хищник, способный уничтожить всё, что его окружало. Он спал — но не был мёртв.
...На другом конце планеты, в сердце Амазонки, где туман стелется по верхушкам деревьев, а влажность разъедает металл, в скрытой под куполом биолаборатории Рафаэля Келлера оживал второй инкубатор.
Медленно загорались панели. Свет моргал, запуская питательные потоки в магистрали. За толстым кварцевым стеклом, в окутанном эмбриональной слизью баке, дрожал в жидкости силуэт. Маленький, но уже с развитым черепом, формирующимся гребнем и отпечатками хищных лап.
На дисплее рядом — цифровая метка: «Тираннозавр. Геном модифицирован. Версия 2.1»
Система подтверждала: клеточная активность стабильна. Скорость роста — повышенная. Уровень агрессии — неопределённый.
Рафаэль Келлер стоял в полумраке лаборатории и наблюдал, как его «ребёнок» шевелится в искусственной утробе. Он знал: первый был только черновиком.
А этот — станет вершиной.
(6 мая 2016 года, Элгг)