Школьные годы. часть3-я. Заключительная

       Славный город Киев, мать городов Русских, запомнился и отложился в памяти, как первая любовь. Да и был он самым крупным и цивилизованным городом из всех, в которых удалось мне в моем детстве побывать. Даже областной наш Брянск, надо признать, где не раз были, то на Олимпиаде школьной, то на соревнованиях каких, то вообще в один только цирк ездили, не произвел на меня такого сильного впечатления, как Киев.
        Вон там, внизу,  сам величественный Днепр блестит, где князь Владимир, Ясное солнышко, крестил Русь в Православие, скопом, даже не спрашивая, хотят его подданные того или нет. Вон наверху Киево-Печорская лавра видна, блестит золотом своих церквей с крестами на башнях. Со своими пещерами и гробницами усопших «святых», в катакомбах которой, мы всей группой полдня бродили, пытаясь найти «выход» из них, чтоб хлебнуть «свежего» воздуха, потому что насмотревшись «мощей», забальзамированных трупов, да и вообще костей, не совсем понтно как там появившихся, некоторым девчонкам сильно поплохело, тошнить  бедных стало, спазмы стали горло сжимать. То ли на них «святые угодники» так не хорошо «воздействовали», то ли сама гнетущая атмосфера и спертый воздух, то ли сам неподдельный страх и ужас, от сознания того, что будут теперь во сне к ним приходить, разговаривать,  в кроватку проситься, а то и сами полезут…. поди теперь, узнай. Мы, мальчики, оказались выносливей, нам все ни- почем и сыграло все это посещение «святых мест» нам на руку. В столовой, где был заказан для нас шикарный обед, в самом городе, многие девчонки отказывались есть, боясь, что их сейчас, тут же, стошнит. Мы, мальчишки, за них все съели, да еще в шутку и  «просили», нашу Анночку, а давайте и завтра еще на какое ни-будь «кладбище» съездим. Но девочек, как я поминал, было больше, первыми возбудились, они и одержали верх.
   Следующим посещением был Крещатик, с неповторимой по своей красоте архитектурой, пейзажем, кипарисами….. потом Выставка достижений, вроде нашего ВДНХа, в Москве, которая особенно ни чем и не отложилась, в памяти, а вот «Киевское эскимо», мороженое, которое там продавалось, вкус его запомнил надолго и все время, находясь в Москве, в ту же Олимпиаду-80, завались его было, со всей страны в Москву везли,  все перепробовал, вкусное, но не то. Похожее вкусом, но нет, все-таки не то.
   Перебирал как то фотографии школьных лет, наткнулся и на это, историческое фото, всей группой, у памятника жертвам фашизма. Бабий Яр. Об этом жутком месте хочется вспоминать всегда. Как напоминание всему человечеству, будущим поколениям, до какого зверства и звериной ненависти может дойти человек, проводя в жизнь свою, человеконенавистническую идеологию, чтобы с такой жестокостью уничтожать себе подобных и пытаться потом скрыть следы своих преступлений.  В Израиле когда был, наряду с Дахау, Освенцимом, Треблинкой…. Бабий Яр занимает особое место, сколько в нем расстреляно, закопано и сожжено евреев, одному Богу известно. Экскурсовод попался хороший, так рассказывал, словно сам все это пережил, как будто бы вчера происходило, слушая его, дрожь проходит по всему телу, и бежать хочется, куда глаза глядят, только бы отсюда подальше.
   Еще Киев запомнился своим гостеприимством, видя нашу большую группу, явно школьников, перед нами сразу раскрывались самые большие и «тяжелые» двери любых  «заведений». Казалось, так будет всегда. Проскакивал  порой в разговорах, ответах,  какой то, едва заметный, акцент, но он был РУССКИМ! Да и как иначе, в одной ведь стране живем, СССР. И куда теперь все это подевалось?  В один миг все развалилось, возникли какие-то границы, заборы с колючкой, таможни, КПП…. Эх, жизнь портянка, знал бы где упасть, соломки бы подстелил: еще бы раз съездил, а и была такая возможность не раз, с того же «родного» предприятия, путевки были, халявные.Жену отправил одну, наказав старшим сотрудницам нашего инстутута,присмотреть там за ней, сам не поехал.
    Однако хватит, что то мне взгрустнулось, задумываясь над тем: как было и как стало. Сочтут еще, иные, некоторые, прочитав, «не дружественную» «страну»  рекламируешь, пусть они сами разбираются, как тут правильно назвать и какие выбирать «предложения».
    Возвращались мы на «своем», хоть и худшем после Икаруса, Львовском автобусе, в нем  и сиденья не такие удобные, как в Икарусе, и спать на них не удобно, крутишься, как вошь на гребешке, но мы и тому рады, спали в нем, как могли и даже песни пели, счастливые уже от того, что слетали на другую «планету», теперь мы все тут, в этом «корабле», ну ни как не меньше, чем астронавты.
   С автобуса нас на руках, в тракторную телегу, каждого переносили, физрук и сам преподаватель «Тракторов и машин», в ботиночках, туфельках все же мы обуты, молодые еще, в общем то мужики, девчонки прямо млели, ласково так, обнимая каждого за шейку, может и шептали что кому на ушко, «ласковое», не поймешь  в потемках, ночью приехали. Встречали нас и ждали долго, чтобы не рисковать, автобус может снова съехать в кювет, на такой «дороге», а в нем дети.
   Через два дня, закончились каникулы и мы снова все, вернулись в родную школу. Наш 9-й теперь, после этой поездки, возымел вес в школе. Носы не задирали от «гордости», а вот проверенные дисциплиной, потому что даже в те времена, на такую большую группу, должно быть, как правило, три преподавателя, чтобы за всеми нами «уследить». Сэкономили, чтобы больше нас, «штук»,  в автобус «влезло», справилась одна Анночка, хоть и трудно было ей, ни кого из нас «не потерять», да вернуть всех  родителям в целости и сохранности. Переходим улицу на Крещатике, по пешеходному переходу, «голова» перешла, а «хвост» на той стороне остался… 
 Это сейчас правила, попробуй не пропусти пешехода или колонну, прав лишишься, а в те времена пешеходы «пропускали»  движущийся автотранспорт, да смотрели по сторонам, чтобы кто на тебя не наехал.
      Проверенные дисциплиной, всякий раз, когда мы только пожелаем, устроить в школе «вечер» с танцами там, «бутылочкой»- игра такая и прочими детскими «шалостями», в праздники, в день рождения «чей ни то», да и вообще, безо всякого повода, ни разу такого не было, чтобы кто- то нам посмел в этом отказать или не выдать магнитофон, которым  распоряжался сам директор, а «записи» на бобинах, были мои, я и был на таких «мероприятиях» бессменным диск-жокеем.  Анночка  на таких «посиделках» почти не участвовала, не могла, чтоб нас «не стеснять», как она говорила, вы уже сами взрослые и «присматривали» за нами всегда две молодые учительницы «Англичанка» и «Историчка», которых мы и «кружили», кто умел.
    В конце учебного года, устроила  для нас, наша Анночка,  еще один праздник, запланированный  аж с зимы: если позволит погода и ночи будут теплыми, на майские праздники, всем классом пойдем, а на самом деле- поедем в поход, на границу трех союзных Республик: России, Белоруссии и Украины, ночевать будем в палатках, в лесу, сами будем «кашу» варить на костре и посетим там все интересные места, в т. ч. и памятный знак, столб такой с табличками. Сейчас то его поди снесли уже давно,  «со злости», а вот в те времена он был. И стали мы считать дни, когда же все это осуществится, тем более, сказала она, поедут все! Осуществилось и это мероприятие, в конце учебного года. Я даже гитару с собой потащил, сам то я все детство овладеть хотел этим инструментом, видя как лихо с ними управляются старшие ребята, но в нашем классе ни кто не умел, гармонист был, лихо наяривал, что ни попросишь, все сыграть умел. Потащил из расчета,  вдруг наша Анночка нам споет, упросим, умела она, единственный раз в клубе слышали ее голос, под гитару: «Призрачно все, в этом мире бушующем. Есть только миг, за него и держись! Есть только миг, между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Не упросили, не захотела еще раз нас порадовать, потому что тогда уже, какая то грусть была в ее глазах, понимала, не сдержать эмоций, расплачется…. А вместе с ней и весь класс, вначале девчонки первыми, а за ними и мы, ребята, носами захлюпаем. Не захотела портить нам праздник. Пели песни все хором.
   А грусть у нее была от того, что она уже находилась в «интересном положении» и понимала, что в 10-м нашей классной ей уже не быть, не потянуть, придется «расставаться», но нам об этом тогда, она не говорила и призналась только 25 мая, девчонкам, когда отгремел «последний звонок» для старших, двух 10-х, а на нас напала такая грусть, выть каждому захотелось, понимая, что остался всего один, последний год, следующий, придется расставаться и нам. И решили мы в этот же день, вечером, хоть и не для нас звонил звонок, устроить вечеринку в школе, свой «выпускной», чуть- чуть развеяться, хотя нам учиться надо было еще целую неделю. Прямо сразу, после линейки, притащили магнитофон и врубили на полную мощность: «Когда уйдешь со школьного двора, под звуки не стареющего вальса….» Учительница физики заходит на урок, зашла, посмотрела на нас, все сидим грустные и снова ушла в учительскую и на вопрос всех, что там? 9-й «гуляет». Директор сам приходил:  вы хоть «музыку» по- тише сделайте, уроки же идут.  А вечером послали за ней целую делегацию девчонок,  за нашей Анночкой. Но что-то задержались они, не торопятся к нам,  час прошел уже,  а их нет. Потом смотрим со второго этажа, несут в ведрах чего-то, а у самих глазки опухшие. И  рассказали они нам, она уже знала, чувствовала сердцем, как умеет делать это только одна женщина, мужчинам это не дано, обделил нас в этом Создатель, что мы грустим и плакала дома, одна. А когда нас увидела, как разревелась: да милые вы мои, любимые девочки, не могу я больше быть вашей классной, и сказала «причину», но я всегда буду с вами и, по возможности посещать все ваши классные часы. А плачу от того, что теперь и вы, мои любимые, через год совсем от нас уйдете,  и не будет больше во всей школе таких, как вы. И мы все там разревелись, вместе с ней. После сих слов, даже мы, мальчишки,  носами захлюпали, слушая это "рассказ". А в ведрах что? А это все она, ее «подарки», в этом клубничное варенье, в этом компот, в этом…. Не задался вечер, единственный такой, за всю нашу школу. Ни чего не радовало, выпили весь компот, скушали варенье и тихо разошлисьвсе по домам.
        10-й класс, последний, заключительный. Каждый понимал, надо пахать на аттестат, особенно если в твоих планах твердые намерения учиться дальше. Намерения были и у меня, но совсем не сформировавшиеся еще до конца, поступать, куда? Некому мне было подсказать, помочь с выбором, учитывая романтику моей души, увлечений… ну да ладно, думалось мне, ближе к делу, выпускному, там разберемся, определюсь. Не определился. И это отложенное «потом» сыграло со мной злую шутку. Снова я забежал вперед, опередил события.
  Пахать, так пахать, на время пришлось забыть, не совсем,  правда, про охоту. Больше уделять времени подготовки к урокам, наверстывать, так сказать, «упущенное». Только вот незадача, на том памятном классном часе, в 9-м присутствовал бессменный завуч. Уж сколько в этой должности он пробыл, трудно сказать, но некоторые родители помнили, мы еще учились, а он уже тогда был завучем. Прямо «Титаник»  какой-то, не потопляемый. Его предшественник, «старый директор», как только построил для нас новую школу, двух-этажную, в которую  мы «переселились» еще в 8-м классе, по- тихому ушел на пенсию, передав свое «кресло», выборному кстати, на общем педсовете всех учителей, а не как сейчас, назначенному сверху, кого пришлют… «новому»  директору. И считал этот завуч, что он тут, как и во все времена,  главный. Я первый, поневоле пошатнул этот авторитет.
    Была у него, да и не только у него, у многих, особенно пожилых педагогов, многолетняя привычка, оценивать ученика сразу. Вот как тебя оценили, чуть ли не с 1-го класса, как троечника, так и будешь им до конца школы. Хоть из кожи вон лезь, а из ранга в ранг, тебе уже не перейти. Редко очень кому это удавалось, подняться на одну ступеньку выше.  Аукнулось и мне. Как ты там в 9-м учился у меня, на 4-ре, вот и сейчас, даже по новым предметам «Обществоведение» добавилось,  смесь такая, чуть- чуть взято из истории КПСС, чуть- чуть «Марсизмы- Ленинизмы», вот и вышел новый предмет, мура в  общем такая, несусветная. Сейчас то уже его наверное нет, отменили, а в те времена, 1979 год, был и вел этот «предмет» он.
       Приходит на урок, с журналом и книжкой, учебником в правильном смысле этого слова, трудно ее назвать. Так, дети, сегодня мы будем проходить… так, на чем мы прошлый раз остановились, подсказываем ему, а ну да, открывает эту «книжку» и начинает нам читать. К  следующему уроку всем выучить, буду спрашивать. И так каждый «урок». И делал все это, совершенно не смущаясь,  без зазрения совести. Так же и спрашивал, когда вызывал к доске. Откроет книжку, найдет там параграф, абзац, начинает проверять, чтоб слово в слово. Чуть запнулся, ага не выучил, садись два. В следующий раз спрошу, будешь «исправлять» свою двойку. Но так не часто было, а в большинстве, той же Верке С. одни трояки «с натягом», как не выучи. А что ей больше ставить, она все равно, на большее «не тянет». Мне 4-ки, как и по Истории, он же вел, в прошлом году…. Нет думаю, так дальше не пойдет, не стать мне снова отличником. Выучил как то весь параграф на зубок, слово в слово, как стихотворение, совсем даже не понимая, и не вдаваясь в такие подробности о чем там собственно речь. А он, как всегда, ну, кто к доске добровольно, за смелось +1 балл сверху. Я протянул руку, отчеканил слово в слово, а он по книжке сам проверял. Потом крякнул и говорит, молодец, садись, «твердое четыре». Тут я поднимаюсь и произношу, я не доволен вашей оценкой, Артем Яковлевич! И ухожу из класса. Вдогонку слышу и класс весь зашумел, меня поддерживая, а он орет: это что, бунт, да я вас всех в бараний рог согну! А с ним, я сам разберусь! И остальное что- то там, в том же духе. Иду по коридору, не плачу конечно, но поджилки трясутся: война объявлена, да и кому, самому, да он же…. Навстречу Анночка, хоть она уже и не была нашей классной, видя как меня «трясет»,  Ген, что случилось? Не хотел признаваться, но подумал, все равно же узнает от класса, шила то в мешке не утаишь, завела меня в «учительскую», там как раз и не было ни кого, теперь рассказывай, пришлось рассказать. Слушала, слушала, потом: пойдем к директору. Зачем, не пойду. Так надо. Пришлось идти, она потом ушла, тут расскажи, все, что мне говорил. Несколько изменил «рассказ», смягчил так сказать, краски: ну что это за оценки, возьмите журнал любого класса, откройте, у одного одни «трояки», у другого одни «четверки», только у отличников, то 4-ре, то 5-ть, ну это понятно, чтоб не возгордились и не разбаловались в своей уверенности, что все-равно мол  пять поставят. Были и такие. Что тут выводить в четверть, полугодие, в год? И так все ясно, как ни выучи, из своей «табели о рангах» не выпрыгнешь. Все сказал? Все. Свободен. Вечером ему видимо Анночка рассказала дома, по подробней,  в «красках», так казать, что произошло.   Весь класс за меня стал переживать: сожрет Ген, теперь тебя завуч, знаешь, как он тут орал? Но ты не бойся, мы все тебя поддержим, и если спрашивать начнут, расскажем все, как есть, не только ты от его оценок «страдаешь». Спасибо, вам, вы моя теперь надежда. А про себя удивился, в прошлом году сами «сожрать» пытались, а теперь снова за меня горой, как мир меняется. Но было приятно.
     Через неделю назначается педсовет. Директор, поминал уже ранее, умный был мужик, имел подход, да и время было, к нему, как следует подготовиться. Берет в руки наш классный журнал, открывает предметы, которые вел у нас завуч и говорит, Артем Яковлевич, вот Сушня Вера, одни тройки, она что, всегда так «знает», как вы ей оценки ставите? Тот еще не понимая в чем тут подвох и чем все это лично ему угрожает: а что ей больше ставить, она на большее и не тянет, таблицу умножения выучила только в прошлом году, а двойки в четверть, да годовые, ставить нельзя, не положено. Директор снова, так- то математика, алгебра, точные предметы, а у вас же «Обществоведение», что она и про корзину, которую сплел пастух,  ответить не может, что это, орудие производства или продукт производства? Завуч: а я не спрашивал.  Достаточно и того, что по пройденному вчера материалу оценки ставлю, как отвечает, сверяю там, как в «учебнике».  Директор ласково так: Артем Яковлевич, а вы не задумывались над тем, что вашей непосредственной обязанностью как раз то и является задача, коль вы уже взялись вести этот предмет: их научить, объяснить, чтоб каждый понимал,  что есть такое простая корзина. Молчит завуч, начало доходить, что это к нему тут придираться стали. Ладно, говорит директор, пойдем дальше, вот Гетманенко, он что, тоже не может отличить ту же корзину и правильно ответить, что она есть? Ну, этот- то наверное может…. А почему у него одни 4-ки в журнале, он что, тоже на большее «не тянет»? Тут завуч, слов некоторых «молоденьких» учительниц, передавших все это мне потом, в  красках, стал покрываться пятнами. Но не в его «правилах» так легко сдаваться: что, нажаловались уже, забегали, как крысы…. да я, всю жизнь в этой школе, меня в районе все знают, да у меня стаж тут… А на самом деле, сын у него работал прокурором, в районном центре, да и сам он, говорили старшие родители, был «стукачом», доносчиком, так что совесть его была не чиста, хоть прямых улик и доказательств  тому не было.  Только косвенные, да и ни кто не взял бы, в те времена,  даже на обучение его сына, не будь отец…  и на такую должность сразу ни кто бы его не посадил.
    Забегая вперед скажу, подвыпил он крепко на выпускном нашем балу, отозвал меня в сторонку, держит в руке стакан с водкой и мне: Генка, не хочу тебя отпускать в большую жизнь с камнем за пазухой,  давай забудем все не хорошее, как говорится: кто старое помянет, тому глаз вон. Когда я рассказывал своей родной сестре старшей, та сразу, а ты? А что я, простил. Она, надо было добавить сразу: а кто забудет, тому два. Не знал я таких слов тогда, водки не выпил, но шампанского себе плеснул. Не облегчил он свою душу, не снял камень с души, слышно было, через год повесился.
      Продолжает педсовет директор , да Артем Яковлевич, жалуется на вас 10-й, на вашу не справедливость в выставляемых вами оценках, но тут я вижу, вопрос надо ставить выше, о вашей профпригодности вообще вести «некоторые»  предметы. Так что «испытательный срок» вам назначаем, посмотрим, какие вы сделаете из нашего разговора выводы. Кто за? Как видите, нет Артем Яковлевич, даже воздержавшихся в голосовании. На сем педсовет закрываю, но все учтите и сделайте правильные выводы.
   Опять я «виноватым» остался, только и разговоров было, снова на уши всю школу поставил. И тут началось. Заходит завуч на урок, Сушня, к доске. И начинает ее спрашивать по книжке, что вчера проходили. Та ни ухом, ни рылом, только три дня назад очередной  «трояк» поставил, не должен был бы вызывать снова к доске, рано, естественно, ни чего не выучила. Садись «два». Имей в виду, завтра снова спрошу, будешь «исправлять» свою «двойку». Ну а я, понимая, что меня  поджидает такая же участь, учил каждый урок, каждый абзац, на память. Хлопот мне добавилось, вызубривать эту муру, по другому и не назвать, загружая абсолютной ерундой, так нужную мне перед экзаменами,  свежую пока еще память. Но до меня «очередь» так не дошла, видно решил, что со мной лучше не связываться, то ли тешил себя призрачной надеждой на экзамене меня «утопить», усыпив мою бдительность и терпеливо поджидал своего часа.
   На следующий урок снова, в класс заходит, Сушня, к доске. Та уже естественно выучила, «подготовилась», так сказать, отчеканила, хоть и коротенький абзац,  но на зубок. Молодец, садись «пять»! Тут весь класс заревел: Оооооооо. .. и  Верка гоголем пошла, по всему классу, знай наших! Эх, сразу бы так, с таких картинок  начать обучение, но, за все в этой жизни, приходится бороться.
    Вот таким «образом» в 10-м я снова стал почти круглым отличником, кроме физики, ее вел сам директор, знал, что теорию  тяну на полные «пять», а задачки хромают, ну не могу я из двух формул, составить одну, исключив «одно неизвестное» и задача решена. Ну не дается мне это, словно не включается какой- то рубильник в голове, и формулы у доски напишу, а соединить их вместе не могу. Формулы написал, а задачку не решил, «два» уже поставить не можно, давай сам помогать, а то и всем классом. Садись, «три». Следующий раз спрашивает, обязательно по теории, садись «пять». Что тут выведешь, в год, сам напросился, не могу иначе, естественно «четыре». Кстати экзамены по всем предметам, кроме английского, на все полные «пять». Да и новая «Англичанка», сама меня спрашивала, Ген,  что тебе поставить, четыре или пять? Четыре! Зачем мне пять,  годовая все равно четыре, так что и в аттестате будет четыре, а то будут потом языки распускать, поставила «по блату».
     Как сдавал «обществоведение», отдельная песня, немного конечно побаивался, да и  класс подлил масла в огонь, Ген держись, будет тебя сейчас завуч «топить». Но как увидел, что сам директор идет на экзамен, «наблюдающим», редкий случай, так сразу и отлегло от сердца: не даст в обиду. Подошла моя очередь «заходить», зашел, у завуча аж глаза засверкали, ну сейчас я с тобой разделаюсь, отыграюсь…  Взял билет, сажусь за парту готовиться и тут директор встает и уходит, даже ни чего,  ни кому не сказав. Ну все, меня чуть инфаркт не схватил, приплыли. Что и знал забыл, но на листке успел кое-что набросать, что надо отметить и озвучить. Завуч: ну иди сюда, что ты там побелел  весь, инеем покрылся, вроде как не холодно уже на улице, а мне так вообще стало жарко…
   Иду, а ноги ватные. И тут в класс, с улыбкой на лице, заходит он, наш директор и садится рядом с завучем, берет мой билет, смотрит в него и говорит, готов? Да. У меня, как рубильник какой то снова включился в голове, все три вопроса, назубок, по памяти. Директор, все? Все. И тут этот завуч, совершенно не стесняясь, открывает  «книжку»,  нашел мои параграфы и начинает  там вчитываясь искать, что  я  мог пропустить. Какая наглость! Директор взглянул на него быстро, видит тот «занят», и давай меня допытывать, вроде как дополнительные вопросы задавать,  что же есть такое корзина, сплетенная пастухом, во время его непосредственных обязанностей, пасти стадо. Продукт производства, ответил я. А орудия производства есть у него? Должны быть, ну там нож, лозу обрезать, топор, ручку обрубить… Ну хорошо, пошел дальше этот пастух, с этой же корзиной в грибы, что тут, где орудия, а где будет продукт? Нож орудие, грибы срезать, та же корзина, чтоб в нее их складывать. А грибы? Это и есть теперь уже продукт.  Директор, так, ни у кого больше нет вопросов, завуч рот не успел открыть, нас слушал, чтоб снова не попасть впросак, директор:  нет,  иди, свободен. Это потом я допер, что «отлучался» он вовсе  не  «по делам», а чтоб мне нервы пощекотать, да чтоб крепче уяснил для себя, чтоб в будущем, поступал осторожно, не лез на рожон, если не чувствуешь за своей спиной поддержки. Эх, Михаил Дмитриевич, Михаил Дмитриевич, меня то вы научили, спасибо вам за это преогромное, на всю жизнь запомнил и усвоил ваши «уроки». Если бы вы только знали,  как  мне было вас жаль, места себе не находил, когда всего лишь, через два года, вы сами наступили на точно такие же  «грабли». А ведь и папа мой вас предупреждал: не уживешься ты тут Миша, сожрут. Береги хоть себя, да свою Ивановну.
               
                Наш последний звонок.
 
    От самой этой фразы, так часто употребляемой и привычной для всех школьников, особенно старших классов, меня до сих пор в дрожь бросает, словно пред «похоронное»  что-то в себе содержит, так было и у нас. С одной стороны и ждешь его, как манны небесной, чтобы скорее вступить во взрослую жизнь,  в так реально забрезживший новый мир, «надоела» уже вся эта школа; а с другой стороны тихая грусть ибо «не повторяется, не повторяется, не повторяется такое ни когда....». Для нашего выпускного класса, единственного за всю историю школы, все-таки последнего было больше, но вот такого, последнего звонка, даже мы себе в мыслях представить не могли.
     Проводится он, за две недели до окончания основного учебного года, чтобы выпускникам было время подготовиться к предстоящим, первый раз в своей жизни, настоящим экзаменам. Как правило, всеобщая линейка, построение всей школы, все педагоги, цветы, приветственные там, напутственные, всякие речи, ответные от  выпускников: клянемся, обязуемся, не забудем… словом все, как по ранее расписанному и отработанному годами сценарию. Только не у нас. Тут сразу все пошло не по плану.
    Началось все с того, что нужны были цветы и много, а в деревне, где их собственно взять? На своем огороде ни кто специально для торжественных или траурных случаев, фиалки да розы не выращивает, так что сирень, была и остается,  наше все. Вечером всем классом стали гадать, где она растет больше всего, чтоб всем и на всех хватило. Вспомнили, по дороге на кладбище!  Ни кто там не ходил, боялись, как взрослые, так и дети, обходя стороной этой «жуткое» и темное, даже в яркий,  солнечный день, место. Но нам то,  всем скопом, чего бояться? Собрались дружно вечером и пошли. Почему вечером, а чтобы от лишних глаз, да разговоров, подальше: где вы ее столько наломали? Пришли на эту самую «дорогу», ведущую на тот свет. Да и «дорога» то, узкая совсем, ведущая  в гору, грузовик не проедет, только лошадиная телега, на нее всегда и домовину ставили, провожая покойников в последний путь, а за телегой толпа, по трое в ряд, шире ни как не получалось. Пришли, темнеть уже стало, сумерки наступают, а сирени! Кусты- деревья ломятся, и белая,  и фиолетовая, и зеленая, на любой вкус. И стали мы кусты и деревья эти обдирать, с шутками, прибаутками, хи-хи, да ха-ха, чтоб веселей было, а на самом деле, не так страшно. Метров через 50-т заканчивалась это дорожка с подъемом в гору, а с ней и сирень,  и находилось само, деревенское кладбище. Словно встречая всех, и живых и мертвых, стоял на вершине огромный дуб, от старости ни веток, ни листьев, на нем уже давно не было, остался один голый,  обгоревший ствол, вершиной до небес. Каждый раз в грозу, молния попадала  именно в него, кто был непосредственным свидетелем, кто после грозы уже видел, как горит вершина или из нутра его идет дым. Да и всегда, когда проходишь рядом, всегда тут пахнет чем- то паленым и жареным, как в преисподней,  старики шутили:  грешников черти в аду на сковородках поджаривают. И был этот дуб весь в дуплах. Нечистая сила поселилась в нем, говорили старики, не без основания, а проходящие мимо с погоста старушки, всегда крестились, глядя на него. И мы все  это знали.
   Мальчишки повыше забрались, я так на самый верх забрался, «удаль» свою и бесстрашие показать, девчонки сломанные нами ветки в охапки собирают, «работа»  кипит. Пора уже и закругляться и вдруг, с кладбища голос:  Ууу- ух. Все замерли, напряглись,  что это было? Потом сразу: Ха, ха,ха… мороз по коже и звук такой, глухой, как от удара палкой. И тут, мы как дали, обгоняя друг друга, первыми девчонки, а за ними и мы, мальчишки, с дерева то быстро не слезешь, прыгать надо, а высоко. Мне так больше всех досталось, спрыгнул, да не удачно, прямо на забор, ох и ребра потом болели долго, да и еще, «кое-что». И опомнились мы, только возле самой школы, сирень правда не бросили, все еще с расширенными от ужаса зрачками, что «повстречались» с самой, «нечистой силой», так и занесли ее в класс, оставив там до утра. Плохое предзнаменование, подумалось сразу мне, хоть и допер я потом, охотник, как никак, что филин это был, редко кому удается его увидеть, скрытная это птица, ночная, пугать все живое любит, заорет ночью, да захлопает своими метровыми крыльями, у взрослого человека мороз по коже, а что уж говорить про нас, детей.
     Утром пришли пораньше, повязали всю сирень в букеты, глянули на все и ахнули, да пожалуй, ни в каком другом месте таким количеством не разживешься. Так это и осталось тайной, ни кто не проболтался, как и про  «нечистую силу», от  коей довелось нам ночью со всех ног удирать.
      Перед началом линейки, слово взял сам директор: сегодня мы провожаем…..   Этот  то, «закаленный»  мужик, да и должность у него такая, нельзя плакать, сдержался, а вот когда дело дошло до все еще нашей, Анночки, та только начала свою речь, пару слов сказала, да как разревелась….  Потом слышны были в промежутках между рыданиями, отдельные только фразы: «да вы же для меня, для всей школы», «да вы же самые любимые», «да больше не будет у нас, никогда»,  «да таких как вы»…  за ней и все наши бывшие классные заревели, с 1-го по 3-й одна, единственная, потом с 4-го по 8-й Яшка, военрук, слезу пустил.  Даже наша новая классная «Англичанка», без году неделя, и та носом захлюпала. Потом остальные все учителя, потом повара, которые нас кормили, потом технички подключились…. Да и мы все, первыми девчонки, как всегда заревели, потом мы, мальчишки носами захлюпали и превратился   «последний звонок», в сплошное рыдание, как по покойнику. Без преувеличений пишу, так в действительности все и было, потому что  мы для всех их, по прежнему оставались,  их дети.
   Трудно сказать, что тут так сильно повлияло, толи это огромное море цветов, собранное в «зловещем месте», толи «нечистая сила» свою лепту внесла, но такого «праздника» мы не ожидали, грусть какая то была, но не до такой же «степени». Сейчас смотришь в Ю-тубе ролики «последний звонок», плачут по прежнему учителя на таком «мероприятии», видно и сейчас, спустя столько лет, тяжело им расставаться со своим, особенно любимым, классом.

                Выпускной школьный бал.

    Закончились первые, в  жизни каждого из нас, настоящие экзамены. Все позади.  Оставался последний, завершающий  акт,  школьный выпускной бал и подготовка к нему уже шла полным ходом, а нас в известность ни кто и не поставил, да и зачем. Учитывая, что произошло на «последнем звонке» и чтобы снова столь торжественное мероприятие не превратилось в «поминки», решено было директором, в строжайшей тайне от нас, разрешить….(?), первый и единственный раз, за всю историю школы. Тут думаю и Анночка наша руку приложила, а может даже настояла на своем, грудью бросившись на амбразуру в лице мужа- директора, защищая нас, на его твердое: нельзя!  Нам только объявили, скажите все своим родителям, чтобы пришли, вместе с вами, будут присутствовать на вашем балу и кушать вместе с вами, и убедите их, сдать всем по 10 рублей, Сумма не маленькая, но оно будет стоить того и они сами в этом убедятся. А к этому времени уже и слух прошел, послали фургон аж в самый Киев, за продуктами, что тут в этой дыре, да городе, без связей,  достанешь? Булку хлеба, через день-два  которой, бросишь в человека, убьешь насмерть! Сынок у нас в 10-м классе одного из полковников, сплавленный папашей, от глаз по дальше, а на самом деле, чтоб окончательно он не «обкурился», уж больно сыпал не знакомыми нам никогда словами: кок, травка, мука, колеса… да и было у него такая особенность «пропадать»  время от времени. Ни кто из девчонок, на него так  и не запал, за целых два года, в кличку они ему сразу присвоили: Коржик. Да и мы, ребята, старались держаться от него подальше. Женское сердце не обманешь. Папаша его и мама, взяли на себя такую обязанность, «достать» все самое, самое. К этому времени и фургон вернулся, разгружавшие его, слышали, что там, в ящиках, кроме колбасы, рыбы, и других деликатесов, «посуды» было много, гремела. Шила то, в мешке не утаишь. Так что все наши родители, охотно по 10 рублей сдали,  предвкушая «веселую пирушку», как на общедеревенской свадьбе  и охотно вместе со всеми нами пришли.
    Освободили для бала весь школьный концертный зал, предварительно вынеся с него всю лишнюю мебель. Наконец настал час, нас всех под руку со своими родителями, счастливых и нарядных, пригласили в залу. О, что это, неужели живая музыка, «марш Мельдельсона»,  откуда?  Зашли и ахнули, на «сцене» живой, областной, известный ансамбль, вот это да! Столы расставлены вдоль стен, левая сторона для родителей, правая для нас, «именинников», по центру, вдоль стены, для педагогов, а сама зала, в центре свободная, для танцев.
     Встречает сам директор, рассаживает, вам туда (родителям), нас всех туда, напротив. На столах родителей, вино и водка, у нас же, выпускников, одно шампанское и соки. Столы ломятся от всевозможных закусок и яств, мы и в глаза таких деликатесов ни когда  не видели,  будут еще и «горячие блюда», предупредили. И когда они успели все это наготовить? Потом только про слышалось, что помогали родители некоторых из нас, готовить, которые обычно обслуживают все свадьбы и готовят все, ну очень вкусно. Тут то и был снят с нас торжественно обет, нашей Анночкой, надо же, не забыла наше обещание, данное ей там, в Киеве, не употреблять ни чего, даже пива, пока не закончим школу. После торжественной речи директора, банкет начался. Живой ансамбль услаждал нас своей музыкой, который уже слега «того», чуть ранее, потом ведь некогда будет, надо нас развлекать:
«Окончен школьный роман
До дыр зачитанной книжкой,
Но не поставленный крест,
Как перепутье у ног.
Подружка сводит с ума,
И мой вчерашний мальчишка
С букетом наперевес
Ее терзает звонок.
Нет горечи, нет грусти,
Звонок звенит, нет слада,
Она его не пустит, так надо,
так надо…..»
потом  сразу:
"Когда уйдешь со школьного двора,
под звуки не стареющего вальса.
 Учитель твой проводит до угла, и вновь, назад,
и вновь ему с утра: встречай, учи и снова расставайся…."
     Родители некоторых из нас, изрядно уже так, «повеселевшие», слушали, слушали всю эту современную «музыку» для нас, да и говорят:  что вы тут завели нам «пластинку», как на поминках, веселей давайте! Те, а что сыграть то? «Калинку» давайте, «русского», кто-то из папаш уже и «Мурку» запросил, даже затянул было, в дальнем углу, видно вспомнив СВОЮ  молодость:
«Юбки и жакеты, кольца и браслеты, разве ж я тебе не покупал…»
но его не «поддержали» и он обиженно затих.
И веселуха пошла! Грянули «русского», мамаши в круг пошли, сейчас мы вам покажем, как плясать, да веселиться надо, учитесь! не то что вы тут, умираете на своих "вальсах",да с частушками, намекая издали, чтоб не очень то долго засиживались в девках, выбирали:
 "Полюбила лейтенанта,
 по дороге шел майор. 
 На майора загляделась,
 лейтенанта кто-то спер".
 А тут и папаши подключились, «временно» забыв,что они не на свадьбе, а выпускном, грянули:
«Ой, теща моя,               
давай разводиться.
Твоя дочь подо мной,               
плохо шевелиться»,
но на них мамаши гусынями налетели: вы че несете, дети же кругом! Какие дети, какие дети, завтра уже половина из них своих нянчить  будет.
   Потом сплясали для нас "Цыганочку с выходом", что конечно же сложней, тут юбками трясти надо, да задирать их, как можно выше... вгоняя своих "младшеньких" в откровенную краску. А этим, современным, городским музыкантам самим супер- интересно стало и весело,  с намерением продолжать и увеличивать темп...
    Директор вмешался, видя, что уже веселие почти «дошло до точки», а кое-кто и брагу пьет тайком, становится не управляемым,  да и среди  нас, «именинников» некоторые, стали  краснеть, за своих старших, подал тайный  знак ансамблю «переключиться» в своем репертуаре, временно приостановив «концерт по заявкам» и тут же понесли «горячие» блюда.  Говорю же, умный был мужик, со всеми нами управлялся, да и с родителями справился,  разумно рассудив: сейчас поедят, как следует, «горяченького», Бахус то и успокоится, да в головах проясниться, «беленькой», хоть еще и была, велел не выдавать больше. И правда, все успокоились, продолжая набивать животы и «взрослого» чего, не для наших ушей, ни кто не пытался затянуть больше. Пели родители дружно, «виноватую», «напилася я пьяна», «на Муромской дорожке», "не красивую", «рябинушку» и все остальное, народное, знакомое, узнаваемое, как петь могли только они. 
    Потом видя, что мы смущаемся, мало танцуем, свою "вальсу" и не очень- то одобряем их шумиху, все- таки не их это праздник, наш, засобирались домой. Нам стало веселей, смелей как то себя по чувствовали, раскованней и руки сами потянулись к шампанскому. Да и тосты директор, как генерал Булдаков, в «Национальной охоте», умел выдавать краткие, емкие и по делу. Как тут не выпить?
    Тут то и отозвал меня в сторонку завуч, для "разговора". Впрочем, я об этом уже поминал. Потом Гарбуз, сокращенное от фамилии Гарбузов, старейший преподаватель во всей деревне и истории школы, выдающийся математик, но любивший  закладывать за воротник,  порой даже лишку, у нас вел последние годы черчение и рисование, подозвал меня и говорит: Ген, куда поступать думаешь? Сейчас есть такое распоряжение, по институтам, добавлять один балл к приемным экзаменам, если человек поступает с профилирующей грамотой от школы на соответствующую специальность. Давай я тебе выправлю  такую, по черчению и рисованию, а ты уж дальше сам думай, вдруг пригодится. Я согласился. Сделал, шут бы его побрал. Раскрыл я ее, почитал: за особые  выдающиеся успехи в освоении предметов черчения и рисования, награждается…. Подпись директора, печать. Что мне оставалось? Решив, что эта «бумага» открывает мне прямую дорогу в Брянское художественное училище, второй год только, как открывшееся, подал документы туда. При первом его посещении, сразу же столкнулся там, с нашим земляком, Леонидом, который его уже окончил и работал там преподавателем. Он и устраивал выставки своих картин в нашем деревенском клубе. Узнав друг друга, отошли в сторонку, он и говорит мне, Ген, че ты сюда приперся? У тебя же почти все 5-ки в аттестате, что некуда больше поступать? Это я балбес, в школе  учился на одни «трояки», а рисовать любил, потому и тут, пристроился. После окончания этого училища, у тебя в дипломе напишут: преподаватель черчения и рисования. Куда ты с ним пойдешь работать, в школу? Единственно где можно достойно зарабатывать это монастыри расписывать, да иконы писать. Такой перспективы я для себя, конечно  же не желал, но раз уж приехал: поможешь мне поступить, дашь пару уроков?  Дам, чем смогу помогу. Будь по твоему. Начались экзамены. Надо было кувшин нарисовать карандашом и красками, дда там еще кое-какие предметы сдать. Рисую этот кувшин, а с головы мысли не уходят, размышляя обо всем, что он мне сказал. Спасибо ему за это. Жить было негде, общежития нет, да и дождь каждый день лил такой, целый месяц, что пока дойдешь до этого Училища, весь как курица мокрый, все один к одному, настроение хуже не куда. Посмотрел, как там будущие «Репины», да «Шишкины» с задумчивыми такими лицами меж рядов ходят, переживают, волнуются…. Нет думаю, пока меня тут окончательно «не торкнуло», надо уносить от сюда ноги. Забрал назад документы, приехал домой и говорю: не поступил.  Ну не поступил, так не поступил, сказал отец и успокоился. Как же мне потом досталось на орехи, когда пришло письмо, на казенной бумаге, удрал, не закончил экзамены…. Ну да ладно, все это в прошлом, я только этому рад, что не стал художником и в уверенности этой, был «запасной вариант», Москва.
     А веселуха на балу продолжалась. Потом и учителя все по-тихоньку  засобирались, дабы нас не смущать, и остались мы одни, сами по себе и «гуляли» так до 4.00 утра. Потом пошли на речку, на пляж, «купаться», а на самом деле,  чуток развеяться и протрезветь. Я то был уже в плавках, под брюками, рассчитывал заранее, что пойдем, поэтому первый подал пример, ныряния и заплыва, соблазняя всех в утреннем тумане, а водичка то, какая теплая… пару человек плюхнулись, даже девчонки попытались было, «поддержать» компанию, «забыв», что они не в «форме», и поддержали бы некоторые, но больше было их, поэтому под видом, что вода слишком еще холодная, застеснялись, глядя на отальных и стали отказываться.  После пляжа стали расходиться по домам, с условием, собраться часам к 11.00 что съесть, до фруктов, тортов,  и конфет,  так дело и не дошло, вспомнили про них, да и прибраться помочь. Кто пришел, кто нет. Так и закончился для нас, последний день, нашего пребывания в школе.
                ЗАКЛЮЧЕНИЕ

       Осталось  только дополнить,  заканчивая  эту «поэму воспоминания» моего детства рассказами старших и тех,  кто там еще остался, что же произошло дальше. Сам то я уже был в Москве, работал- учился, так что могут быть не совпадения или не точности в хронологии изложения последующих событий, но из тех обрывочных сведений, которые доходили до меня, я попытаюсь сложить полную картину такой, как она видится мне.
   Михаил Дмитриевич был ярым коммунистом, свято верил в Устав и идеологию  партии, для него лично это было его «библией» и, если во всей овчарне завелась паршивая овца, то это не значит, что плохое и больное все стадо. Стоит удалить эту овцу из стада и овчарня снова станет здоровой. Таков был его подход. Как ни старался ему мой папа, тогда еще, после родительского собрания, внушить, что там доказывая, не пошло впрок, а может и забылось, к этому времени.
   Первичной партийной организацией были члены колхоза, по сути,  сам колхоз, с его председателем, то его, нашего директора, быстро назначили (выбрали) парторгом. Согласно, той же «табели о рангах», должность эта  чуть выше самого председателя. А на самом деле, как в свое время М. Калинин, при Сталине, вроде как «Президент страны», а на Яву,  ни кто, и ни какой реальной власти не имел, и не обладал. Иначе как «старый козел»  Сталин его про себя и не назвал, а терпел его, только убедившись в  абсолютной безвредности для себя.
   Настал момент, когда председатель,  депутат к этому времени, какого то там «совета», чуть ли не верховного, уезжает на курорты, передавая все полномочия парторгу и главному инженеру. Уехал, со «спокойной» душой. В это время, подает заявление о принятии обратно в колхоз бывший главный агроном, родом и сам отсюда, которого  пару лет назад председатель «выгнал». За что? Спрашивает парторг? За правду. Я боролся с приписками и очковтирательством, посеют 100 гектар пшеницы, подадут в сводку, на самом деле 150. Отсюда и сверх урожайность. В сводку подали в район, засеяли  80-т гектар гречки, на самом деле 20, в отчете осенью: не уродила, климат у нас не тот. С гречкой каждый год был мухлеж, папа мой всю жизнь был пчеловодом и держал большую пасеку свою, личную, эту гречку чуть ли не шагами каждый год мерял. Но председатель предупредил, Митрофанич, ляпнешь где ни-будь, сколько тут на самом деле, больше твоей пасеки вообще ни на одном колхозном поле не будет. Молчал.
  Откуда же брались «лишние» гектары земли, она ведь строго вся на кадастровом учете стоит? Откуда, откуда, распахивались всякие канавы, которые еще при помещиках, старожилы помнят, вручную рыли для сохранения и предохранения полей от всяких сорняков, вредителей, пожаров. Пашня вон, вплотную, к самой реке подошла, каждую весну весь чернозем с возвышенностей в реку уносит. Мелиоративные «озера» специально для орошения полей оставленные все распахали, болота осушают, а в кадастровой ведомости все эти  дополнительные «излишки» не отражаются… Все понял, говорит, подавай заявление, примем, вернем должность. Перед общим собранием партийной организации кое-кто пытался его по-тихому остановить, предупредить: что ты делаешь, перед кем бисер мечешь, на кого бочки катишь, кому войну объявляешь? Но, уверенный в своей правоте, отмахнулся наш Михаил Дмитриевич. На общем собрании, большинством голосов, это человек был принят обратно. Но нашелся один, с червивой душонкой, не зря за него Татьяна Евгеньевна замуж не пошла, видно разглядела, донес.  Прилетает,  не догуляв свои «курорты» председатель и что тут началось… Первым делом, предварительно «обработав» остальных членов «политбюро», снимают его с парторгов. Отменяют все решения партсобрания, как не легитимные, принятые с  превышением полномочий, лишают всякой власти и права голоса и  началась открытая «война».     Конечно же, жаловался, ездил в райком, обком, в Москву не знаю. Вызвали председателя в райком,  хотели «приструнить»:  ты что там наворотил, за такие дела, если узнают там, наверху, должности своей сразу лишишься. Тот, а мне плевать, или я, или он, выбирайте. «Примирения» не получилось, пауза прошла, ни чего не изменилось.  Умеют у нас так, научились, тянуть резину, вроде и рассматривают, чего то там решают, а воз и ныне там. Понимая все это, да живя в старой школе, по сути, разваливающейся почти на глазах, халупе, что им новой квартиры, дом на две семьи, колхоз строил уже тогда и бесплатно раздавал молодым семьям,  теперь вообще не видать, как своих ушей,  да и в родной школе теперь уже все не мило, хочешь, не хочешь, а придется общаться снова  с председателем, а как? Принимают они не простое, но единственно правильное решение, уезжать.  Уехали, бросив все. По тем же слухам, устроился вновь директором школы у себя на Родине, Анна Ивановна снова преподает литературу и русский, но связь с ними, я уже давно потерял. О, Господи, если вы еще только живы, дорогие мои, отзовитесь, брошу все, найду время, выберусь, приеду, чтобы только вас повидать….