Искал себя в самом себе... Игорь Владин

Светлой памяти новоуренгойского поэта Игоря Владина посвящается

(продолжение, начало: http://proza.ru/2025/04/28/1665)

Велика сила греха,
но куда более сила благодати Божией.
       Пётр Мальцев

Огнём души делился щедро, безвозмездно,
У жизни не просил взаймы годок-другой,
Щемящей болью в сердце отдаётся
Его поэзия незавершённою строкой.
                Александр Зинченко


Он был поэт, поэт безвестья,
Стихом томилась голова,
Свивались в звонкие слова
Небрежных линий перекрестья.
               Игорь Владин



В 2025 году исполняется 72 года со дня рождения новоуренгойского поэта и двадцать два года, как его не стало. Он ушёл из жизни в 50, в прекрасном юбилейном возрасте, и до сих пор остаётся маяком для плывущих на корабле вдохновения и наставником для тех, кто решил посвятить себя Музе.

Игорь  Владин (Игорь Стегний) достаточно известен в обширной культурной среде  Нового Уренгоя и всего Ямала. Талантливый поэт, многогранная творческая  личность, он проявил себя в качестве редактора первого городского поэтического альманаха «Озарённые Севером», литературной газеты «Алый парус Уренгоя», нескольких сборников уренгойских поэтов и прозаиков; был автором и составителем публикаций в альманахе «Обская радуга» (Салехард), в газетах «Правда Севера», «Красный Север» в Новом Уренгое, «Газ Уренгоя»; талантливый  литератор и редактор, отвечал за подготовку и выпуск газеты «Литературный Уренгой». Он несколько лет эффективно руководил литературным объединением Нового Уренгоя  «Мангазея», а позднее вместе с Ольгой Скрипник и Анатолием Веремьёвым стоял у истоков создания литературно-музыкального клуба «Горенка книгочеев».

Игорь Владин по специальности – инженер-строитель, по призванию – поэт. Родом из Одессы, но проявил свой талант на Севере, на Ямале, в столице газодобытчиков – городе Новый Уренгой. Игорь Антонович прожил недолгую жизнь (23.05.1953 – 23.08. 2003 гг.), но  оставил  в своём творчестве мечты, желания, любовь, раздумья и страдания. Друзей и поклонников поэта  в городе много, достаточно отметить любовно оформленное место его захоронения.


Возьмите всё, оставьте корку хлеба,
А в луже я и сам черпну воды.
Не делиться лишь синь родного неба
Да чёрное предчувствие беды.

Эти добрые строки человека с трагической судьбой до глубины души затронули писателя Петра Мальцева, которого я познакомила с поэзией Игоря Антоновича. Пётр Васильевич написал после прочтения: «Глубокая поэзия заставляет думать, размышлять о бренном – человеческом, о духовном – божественном. Мысль всепобеждающей Любви, по существу, пронизывает всё творчество поэта. Стихи насыщены чувством Вселенского мирозданья, закрытым для нас, простых его читателей, но до конца прозревшим это состояние самим поэтом Игорем Владиным. Отыскивая свои,  владинские слова, переплавляя их в потрясающие по своей гениальности строчки, пронизывающие душу каждого из нас и при этом невольно заставляя менять наши мысли, поэт даёт нам возможность испытать покаянное чувство совершенного греха. Велика сила греха, но куда более сила благодати Божией».

Игорь Владин внёс свою весомую лепту в развитие культуры Ямала. Поэт оставил после себя наследие, которое ещё предстоит обрамить в твёрдые переплёты книг и подарить потомкам. Его имя не может быть забыто.

Я знала Игоря Антоновича в последние годы его жизни, когда от него уже веяло обречённостью. Трудно было при первой встрече представить, что этот человек пишет стихи. О поэзии ничего не говорило. Зато исходил дух неустроенности, безнадёжности и какой-то необъяснимой вины.

Грубоватая внешность, небрежность в одежде, угрюмый вид, медлительная походка, сутулость и... глубокий, слегка растерянный, но проницательный взгляд. В этом взгляде теплился еле уловимый блеск, как маленький жизненный росток, пытающийся прорасти в трудных условиях, под гнётом безысходности. Лишь позднее я поняла, что за тяжелой поступью и напускной угрюмостью скрывался другой человек – ранимый, беззащитный и очень одинокий. При всём этом Игорь Антонович обладал, как ни странно, огромным чувством юмора.

Раскрывался Владин  в процессе беседы постепенно, с недоверием. Себя не навязывал, скорей, предлагал. Умел слушать, отвечать не торопился, взвешивал, обдумывал слова.

Он цеплялся за надежду, как мне казалось, и уходил в себя, разочаровываясь в людях и  мечтах. И те, и другие не слишком лелеяли его. Оставалось одиночество:

Я к тебе не вернусь, не думай!
И с собой никого не возьму.
По дороге пустой, угрюмой
Мне сподручней шагать одному.

   Но тоска о семье с годами всё больше мучила его:

Я хочу и семью, и дом.
Видно, время мечтать о покое...

Похоже, в минуты одиночества он сожалел о несложившейся своей личной жизни, о неудавшейся судьбе:

Вот только жаль – без сына и без дочки               
Бегу один по лестнице судьбы,               
И что сложил так мало вещих строчек,               
И те, что есть, – изысканно слабы.

Сквозной нитью в стихах Игоря проходят все его увлечения, влюблённости, страстные порывы и... снова разочарования. Спустя годы поэт пришёл к следующему выводу, написав о себе такие строчки: «И всё-таки любовь приносит больше разочарований, нежели радостей. Так пессимистически склонен думать Игорь Владин».

Расставшись с дочерью Владой, он никогда не забывал её. Многие произведения, в частности, поэма «Солнечная элегия», посвящены единственной дочери. Воспоминания о ней будоражили память. «Именно поэтому Вы взяли псевдоним «Владин?»,  – спросила я однажды. «Мне кажется, что таким образом дочь всегда находится при мне»,  – грустные нотки в голосе поэта подтвердили моё предположение.

Несмотря на угнетающую поэта ностальгию, постоянную тоску и грусть, ставшие уже частью его самого, Владин бывал счастлив в своём поэтическом мире. Только в нём он находил новые грани, только в нём,  в мире Поэзии, он чувствовал себя защищённым. Только там ему было комфортно и уютно. Там, где были лишь Поэт и его Муза.

Судьба Игоря Владина, увы, сродни судьбе многих поэтов, не умеющих совладать  как со своим талантом, так и со своими пороками. Всем было известно, что поэт пил, прекрасно осознавая это:

Злые пересуды
Превосходно помня,
Иногда сосуды
Горькой влагой полню.

Пытался ли он бороться со злом, уносящим в могилу поэтов? Далеко не всегда. Как и многие талантливые люди, Игорь Антонович таким образом часто уходил из внешнего мира, разочаровавшего его неоправданной суетностью, в мир своих грёз, в мир, где он был самим собою: «Я же с грустным царством управляюсь водкой». Он не дрожал, как червь над жизнью, он её сжигал. Прекрасно осознавая свои пороки, свои грехи, поэт исповедался в своих стихах не только перед Всевышним, он каялся и перед своими читателями:

Перед Всевышним я, конечно, грешен –
На небесах давно всё учтено:
Пишу стихи, люблю прекрасных женщин,
Курю табак, пью, радуясь, вино,
Ловлю дожди в дурманах шелкотравья,
В кругу цветов валяюсь на лугу...               
И в этом всём, наверное, не прав я,               
Но стать иным я просто не смогу.               
Экстазы встреч и ужас расставаний
Я не сменю на праведный покой.
Пускай грозит расплата за деянья –
Я остаюсь по-прежнему такой...

Возможно, я выскажу жуткую гипотезу, но, думается мне, что убили поэта его же стихи. По специальности он был инженер-строитель, много раз менял работу, но нигде долго не задерживался. Слышала, что он часто голодал, скитался в поисках средств к существованию.

Вместо хлеба – стихи в котомке,
Вместо посоха – лунный луч...
Пусть не верят потом потомки,
Что я был, как дурак, везуч!

Вряд ли именно работа инженера ему была нужна. Помню его поздние телефонные звонки с вахты. Ни слова о работе. Каждый раз в телефонной трубке звучали новые поэтические строчки. По-настоящему счастливым и свободным поэт чувствовал себя только тогда, когда занимался творчеством, когда искал истину, смысл, когда культивировал мысли и облекал их в слова:

Забулдыга, мечтатель и плут,
Да к тому же – прожжённый бродяга,
Отрицаю физический труд,
Признаю лишь перо и бумагу.
Но что толку с поэм и стихов –
Не меняю я их на монету.
Воплощением скверны, грехов
Они бродят по белому свету.

Занимаясь делом, противоречащим его сущности, он вступал в конфликт с самим собою. Природный талант побеждал, затаившаяся необузданная стихия взрывалась иногда в спорах с коллегами по перу, с реалиями жизни. Выживая, Владин защищал себя, а защищая – истощал, вытягивал из себя всё до последней капли. Его мучили, истязали, съедали как хронические болезни слова и фразы, они накапливались в его мозгу, как снежный ком, росли, как раковая опухоль! Его душа, его мозг, его совесть строили другие пирамиды: крепкие кирпичи, замешанные на растворе из слов, мыслей и вдохновения, сооружали не дома, а стихи и поэмы. Они заставляли его бросать работу, голодать, зачастую нищенствовать, они бередили, терзали его человеческую сущность. Пронзительная боль, растерянность и непонимание сквозной, чуть видимой нитью проходят через всё творчество поэта Игоря Владина.

Сердце ранимое глушат
Низменных дел вороха,
Душу гонимую душат
Смертные спазмы греха.
Вздыбилась в космос триада –
Бес, искушение, зло.
Все, что сумело, от ада
В сердце моём проросло.

И, словно в защиту, хочется привести строки другого новоуренгойского поэта – Михаила Гуменюка в адрес Игоря:

Кто-то выдаст: «Судьба-злодейка!
Был, возможно, к себе не строг...»
Жизнь поэта; всегда копейка,
Ты ведь жил, как умел, как мог...

Не зря говорят, что все поэты – пророки. У Игоря Владина также присутствуют строки с пророческой сутью:

Побреду я, наверно, скоро
В тот запретный для многих край...

Поэт ушёл, но осталась его наследница – поэзия.

Не талантом богат я блистающим –
Просто с горнего горна Христова
Угольком, в зримой тьме угасающим,
Ниспадает мне доброе слово.
Я ловлю угольки, раздуваю их...
Груз поэзии – лёгкое бремя.
Может статься, от слов раздаваемых
Чья-то боль приутихнет на время.

Всю свою жизнь Игорь Владин  искал себя в самом себе.  Нашёл ли? На этот вопрос ещё долгие годы будут отвечать поклонники поэта. В проникновенном стихотворении «Исповедь»  автор выразил надежду, что он не будет забыт. Хочется верить, что его поэзия не уйдёт в забвение и не рассеется прахом.

Но всё же верю – люд не скажет: «Лишний         
Он был меж нами в солнечном краю!»               
Ведь в толще дней, то ведает Всевышний,             
Я чтил Его и Родину свою...               


© Полина  Росошик, 2004-2025гг
Фото Александра Зинченко