Стоверстники. ГлаваI. Яносовка

С рассветом обоз с выселенцами тронулся в путь. Дорога потянулась вдоль речки Завитая с одной стороны и с оголившимися из-под снега пашнями и не кошенными лугами, от которых воздух был наполнен горечью прошлогодних трав. Раннее солнце уже начало пригревать своими лучами промерзших за ночь выселенцев, редкие порывы теплого, весеннего ветерка обдували их угрюмые лица. Но стоило ветру затихнуть, как от реки, покрытой еще льдом с ядовито желто-зеленными пятнами и зияющими большими чёрными промоинами, тянуло мертвецким холодком.

Постепенно, слово за слово;, Федор разговорился с возничим, мужиком почти одним годов с ним. Мужчина представился как Павел, был он угрюмым на вид и казался не разговорчивым, его впалые щеки, обросли длинной, черной щетиной с проседью. Оказалось, что их наняли в районе специально для перевозки раскулаченных.

- И что часто вот так нанимают вас? – просто так спросил Федор.

- Да уж частенько, много нынче вашего брата кулаков-единоличников переселяют. – Ответил Павел и замолчал, а затем неожиданно продолжил разговор, будто все хорошенько обмозговал в своей голове. – Я так думаю, что изживут нынче всех единоличников… За колхозами сейчас будущее. У нас в Завитой Машинно-тракторную станцию поставили – пять машин пригнали, шесть комбайну и больше дюжины трахторов. Один такой трахтор пашет за целых пять лошадей, а можа и того больше. Сам видел, как он весь день без продыху землю пахал. Мы то с отцом с Тамбовской губернии переехали, так на волах три года целину ворочали, а этому трахтору что пашню, что целину все одно. Вот где силища, скажу я тебе! Такому «коню» ни овса, ни сена не надо, керосину только подливай…
Да-а, – больше самому себе говорил Павел, нежели разговаривал с Федором, – ежели так дальше дело пойдет поди скоро и лошадей всех изживут.

Федор вспомнил своего Фугаса и ему стало тоскливо на душе. «Как он там его жеребец? Угробят ведь, как пить дать заездют». И вступился за всех лошадей.

- Не изживут! Нашему брату крестьянину как без лошади? Будь хоть ты в колхозе или единоличником, а без неё никак. Она ведь не только пашет, но и косит и жнёт, и молотит. Все на конской тяги. И нас вон везет. Оно конечно можно и твой трахтур запрячь в телегу. А то как закончиться у него керсин, что тогда? Или сломаться чаго? Что тогда? А лошадь овсом покормишь и дальше едешь хоть куды.  А и потом, железяку эту твою бездушную, разе купишь вот так на рынке? Он поди, уйму денег стоит, не всякий колхоз осилит не говоря ужо о нашем брате единоличнике. Да и где столько трахторов набраться, чтобы всех лошадей заменить?
 
- Вот человек, а? Я ж ему трандычу шо машинно-тракторные станции или как их еще кличут, МТСы, сейчас в каждом районе организовывают. И они колхозам будут помогать и пахать и урожай собирать. А лошадь, так, может для каких нужд и оставят.

Когда обоз въехал в небольшое село Абрамовку, встретившееся им на пути, было еще раннее утро. В начале села на пустынную дорогу, неожиданно выбежал маленький мальчик, с прутиком в руке. Остановился, посмотрел внимательно на приближавшийся обоз, а после закричал своим писклявым голосом на всю улицу:

- Стоверстников везут! – и тут же умчался куда-то во дворы.

За ним поспешили укрыться и остальные селяне, завидев ГПУшника в форменной фуражке с малиновым околышком. Который на вороном коне, не спеша, ехал во главе обоза с раскулаченными врагами трудового народа.

И село в один миг словно вымерло, не было видно ни одной живой души. Но это только казалось, на самом деле стоило лишь бросить невзначай взгляд на любой двор, то можно было заметить, как в окнах колышутся занавески. «Косые» взгляды жителей Абрамовки, из оконных щелей, чувствовали на себе все обозники, ехавшие на высел. И от этого они начинали и в самом деле чувствовать себя виноватыми, только не ведая в чём.

 Даже ребятишки, которых в обозе набралось едва ли не с дюжину и еще не до конца понимая, что происходит, почему их родителей в одночасье выгнали из родного села, сидели притихшие и только как маленькие зверёныши из-под лобья наблюдали за всем происходящим.

А в голове у Фёдора все стоял крик мальчика «Стовёрстников везут». «Стовёрстники – надо же как быстро нас в народе обозвали, – думал Фёдор ступая за телегой, – и вроде не так уж и обидно. Это не то, что «кулаков везут» или «подкулачников», да и какие мы подкулачники? При Ленине нас середняками называли, а последнее время единоличниками кликали. А теперь вот - стовёрстниками обзывать будут».

В полдень обоз въехал в другое село чем-то отдаленно напоминающее им покинутую Федоровку. Здесь так же, на невысоком берегу реки, расположились разномастные домики, образуя однорядную, длинную улицу. Еще с десяток домов стояли особняком, образуя массив в самом центре села.  Возле этого «центра» и остановился обоз. Как раз напротив дома, построенного из толстых бревен с железной крышей и резными наличниками, на стене которого возле массивной двери, были прибиты две вывески.

 На одной корявыми буквами было написано: «Сельсовет д. Яносовка», а на другом, с противоположной стороны от входной двери красовалась надпись, написанная той же, неуверенной рукой: «Правление колхоза Завет Ильича».

Не успел уполномоченный слезть с коня, как на крыльце правления показались два мужика громко спорящими между собой:

- Да я ж говорю – руки у него не из того места растут! Что я могу с этим поделать. Он же мне усю работу под хвост коню пустит! – Жаловался на кого-то, пятидесятилетний мужичек среднего роста, худого телосложения с недельной щетиной на щеках. Одет он был в старую, ватную фуфайку, подпоясанную бичевой и шапке ушанке на голове. При чём одно ухо этой шапки было подвёрнуто, а другое стояло торчком и болталось из стороны в сторону словно собачье ухо.

 - Да что ты, Семён, заладил, дай да дай. Я тебе где сейчас помощника хорошего найду?  – громким баритоном возражал мужчина среднего роста, с пышными усами на худощавом лице.

 На мужчине были брюки армейского покрова, заправленные в начищенные сапоги и суконный, темного цвета пиджак. Во всем его поведении сразу угадывалось его руководящее положение. Но тут он заметил остановившейся обоз и подходившего к нему уполномоченного.

- К нам? – кивнул он головой в сторону слезающих с телег баб и детей, спешившие размять ноги.

 Мужики поняв, что это вероятно всего и есть их высел, стали подходить к крыльцу Правления.

Уполномоченный кивнул головой и ответил вопросом на вопрос:

- А где ваш участковый Николай?

- Так он в соседнее село, в Поляну с утра ускакал. Там вчера колхозную корову медведь утащил, а может и не медведь вовсе. Вот он и умчался выяснять обстоятельства.

- А когда будет не говорил?

- Да кто ж его знает? У него своё начальство, он мне не докладывает.
Уполномоченный помялся; поглядывая то на выселенцев, то на высоко стоящее солнце, то на собеседника и наконец принял решение.

- Ладно, тогда давайте Вы, Степан Иванович, принимайте раскулаченных, а Николай после мне бумаги подпишет. – И стал доставать из полевой сумки документы, – они вот тут все у меня по списку.

- Ну заходь тогда в Правление. А ты, Семён давай, сам уж как-нибудь! И что смотри мне, чтоб все к сроку было! Головой ответишь!

Семен с досады плюнул через плечо и бурча что-то себе под нос, быстрой походкой пошел восвояси.

Из Правления они вышли минут через десять. Степан Иванович основательно окинул всех взглядом.

- Значит так, – громко произнес он чтоб все услышали его командный голос, которым он так гордился. – Землю вам колхоз для возделывания выделит и лес для постройки изб тоже. – Он указал рукой в сторону виднеющегося в далеке леса – Вон там заимка, в семи верстах, так с право от неё можете брать лес. Можно, конечно, за речкой лес взять, там ближе, но сами видите на реке еще лед лежит.

- Да как этот лес-то за семь верст притащить? Лошадей да валов по о;тняли. – Возмутился Никола Головань, – баб с детьми что ли впрягать?

- И впрягёшь, надо будет! – Зло прикрикнул на него ОГПУшник – Вы мне тут антисоветчину не разводите! По эксплуатировали других, теперь баста, Советская власть с вами цацкаца не будет, сами как хотите так и стройтесь! Хоть землянки ройте.

- На днях, с району должен приехать землемер, – продолжил председатель колхоза, – и мы вам нарежем участки под пахоту, а если кому нужны покосы, то уж извините, можем выделить только мари. Там кочка, но зато трава высокая растет.

- А можа тут у вас хаты какие заброшенные есть, али на продажу? А то строится чичас шибко хлопотно. – Крикнул сидящий на телеге и покуривающий самокрутку Борис Владимиров.

- Есть пара изб, да только они для членов колхоза придерживаются. Может среди вас есть бывшие красноармейцы, которые хотели бы вступить в колхоз?

Прасковья толкнула легонько Федора в бок, мол ты же из бывших. Но Федор промолчал, промолчал и его брат Михаил.

- Ну раз нету, то тогда мой писарь покажет вам место за околицей, где можете обустраиваться. – И он гаркнул во всю глотку – Огаркин, где ты там мать твою! – И сию же секунду на крыльцо выбежал паренек лет двадцати. – Вот, проводишь граждан раскулаченных на Тимохин косогор, пусть там селятся.

Тимохин косогор на самом деле имел пологий склон, уходящий вниз к реке и находился сразу за крайними огородами, чуть выше строящегося, как потом выяснилось, скотного двора. С косогора было хорошо видно изгибающееся русло реки и низкую пойму за ней.

На самом косогоре уже кипела работа: одна семья строила избу и уже возвела два ряда венцов. Во дворе рядом со срубом лежали еще с десяток свежих бревен, да привязанная за вбитый посередь двора кол, чалая лошадь. Рядом две другие семьи заканчивали рыть землянки.

Завидев приближающийся к ним обоз, они все прекратили работы и стали пристально вглядываться в лица новых выселенцев ища знакомые лица. А вдруг – мало ли чего, может кто знакомый окажется среди очередных раскулаченных. Но их ожиданиям не дано было сбыться. Все вновь прибывшие были им не знакомы.

- Откуда будете, горемычные? – Спросил пожилой приземистый мужик, с густой рыжей бородой. Когда первый обоз с Михаилом Крючко поравнялся с ним.
 
 -  А сами каковские будете? – Спросил Михаил, после того как назвал село из которого их привезли.

-Да мы бурейские. Оттуда сосланы. Вот обживаемся как могём. – Мужик окинул взглядом их маленькое поселение. Меня Кирьяном кличут. Кирьян Хмыров. Сосед мой – Иван, а что сруб ставят то Василий Табаков с сыновьями.
Нас еще две семьи было, но те до колхозу подались. Красноармейцы бывшие, их сразу в колхоз записали и в домишки поселили. Домишки хоть и худые, но все же какая-никакая, а крыша над головой.

- А сам то чё в колхозники не подался? – спросил Борис Владимиров как раз поравнявшийся с ним.

- Дак рылом не вышел. – Заржал мужик и подался по своим делам, так как возле него остановился на коне ОГПУшник.

Когда с телег были выгружены все пожитки, и они тронулись в обратный путь, все мужики не сговариваясь собрались в круг.

- Ну что мужики, как-дальше-то жить будем? – Спросил, окинув всех взглядом, самый старший из всех выселенцев, Алексей Тоцкий. – Каждый за себя будет али с кооперируемся усе вместе и одним гуртом выживать станем. Что думаете?

- Да тут думай не думай, а деваться нам братцы некуды. – Заговорил, молчавший всю дорогу Никола Головань. – Забыли разе, как мы сюды с нашими родителями заселялись, еще при Царе Николашке? Тогда у каждого хоть и семьи были большие, а и то все друг дружке строиться помогали. И теперя, ежели хотим выжить, всем вместе впрягаться надоть. Другого выхода земляки я не вижу.

- Правильно-то оно правильно, – заговорил Фёдор – но токма какая может быть кооперация, когда у тебя Алексей, вон, почти два мужика окромя тебя, в семье и третий уже подсобляет. У брата и то сын уже помощник, а у меня окромя двух рук никого и нету. Не успела моя Паша помощников мне нарожать.

- Зато у тебя гармонь есть, она брат, за троих потянет. Как взыграешь нам, так враз веселей работа пойдет. Да и руки у тебя к столярному делу прилажены. Без них любому сообществу туго приходится. – Поддержал брата Михаил. – А что до кооперации, то оно конечно, всем вместе надо держаться, а то как же иначе.

- А ты что скажешь, Борис? -  Обратился Алексей к Владимирову.

- Да что тут скажешь? Я за кооперацию, вот только как бы нам опосля не перессориться. А то каждый начнет лямку на себя тянуть, кому что первому делать будем.

- А мы, чтобы не ссориться, жребий бросать будем. Правильно я гутарю, мужики?

- Правильно Алексей, – ответили все единогласно.

- Ну тогда я считаю, что первым делом надо нашему общаству лошадьми обзаводиться. Без лошадей нам не выжить, сами понимаете. Деньги-то поди у каждого припрятанные имеются, слава Богу хоть их не отняли. Походим по соседним селам да поспрашиваем, может кто и продаст нам. Да желательно вместе с инвентарем. Ну а кто не сможет плугом да бороной разжиться поможем тады дружке. Что скажите?

- Это правильно, токма ноне за лошадь могут цену ломить, что и на плуг с бороной грошей не останется. Можа, конечно, вола прикупить, только один вол не потянет, знаю я их, выделят нам самые брошенные да захудалые земли. Эх чую, намучаемся еще мы с ней, с этой землицей, пока она ро;дить начнёт. – Сказал Никола Головань, почесывая затылок. – Коня я, пожалуй, не потяну, а вот пару волов по карману будет. Може тоды на плуг хватит, а то мне еще детей кормить на что-то надо.

Алексей Тоцкий понимал, что Головань никогда зажиточным не был и денег у него не должно быть много. Владимировы тоже, хоть и не числились маломощными, но тоже еле сводили концы с концами. Шестеро детей у него, четыре дочки, старшей из которых всего одиннадцать лет и последние два сына, одному еще и год не исполнилось. Сам жилистый, по молодости подковы руками гнул, да и работник он, за троих мощну рвёт.

«Да-а, – подумал Алексей, окинув взглядом общество, – тягловой скотиной, пожалуй, все обзаведутся, а с инвентарем может получиться загвоздка. Михаил с Федором наверняка в складчину все приобретут, а вот Борис с Николой могут и не осилить. Может мне плуг второй прикупить да в аренду им под будущий урожай сдать? А что, кто его знает, как оно дальше-то все обернётся».

- Ну коли о скотине заговорили, то ужо не мешало бы и коровенку какую прикупить для общегу «колхозу». – Вступила в разговор, бойкая на язык Авдотья, жена Бориса Владимирова. – Корова поди сейчас поважнее коня будет. Вместо лошади вы нас, баб впряжёте, как ужо не раз бывало, а вот молока с нас, баб, надоить не получиться, как за грудя; не дергай.

Все бабы смущенно засмеялись.

- Авдотья, ты бы язык свой поприкусила.

-А чё мне его кусать, он мне не мешает.

- Зато других конфузит. – Алексей Тоцкий аж сплюнул на землю. –
Ты и так уже из-за своего вредного языка на высел попала. Зачем, скажи, при каждой встречи председателя колхоза голодранцем кликала?

- Так голодранец он и есть, а кто же еще? Все же помнят, как он в одной рубахе без портков чуть до семнадцати годков не бегал. Что батька евошний всю жизнь на печи просидел. Что он сам лодыря гонял, а тута поглянь – начальник! А почто батьку моего, Гаврилу Васильевича в кулаки записал? Что он ему плохого сделал? А ничего! На его имущество позарился, его хата яму больно приглянулась, вот и раскулачили. Да ладно бы сослали, как нас, а то к высшей мере приговорили, как врага какого.

- Да, ладно тебе Авдотья, угомонись ужо. Ишь идейная выискалась, за что, да что! Теперь шибко-то не спрашивают за что?  А бумагу составят и без всякого «за что» за сто верст, на высел! Вот так-то!
А насчет скотины пусть сам каждый решает. Только ныне корова, какая дойная, уж больно в цене. Не меньше пятидесяти рублей просят. Поэтому я для себя решил козой пока обойтись. А что? Скотина она не дорогая, да и не прихотливая. На ноги вот станем, а та;ма ужо и о коровке подумаем.

  Всем своим небольшим обществом мужики поддержали Алексея, доводы его были убедительны, да и как иначе? Крестьянская интуиция, приобретенная в многовековой борьбе за выживание подсказывала им, что в данный момент все будет зависеть от того успеют ли они отсеяться. А для этого надо будет спахать, не самые лучшие зе;мли.

- Ну что же, ежели с лошадьми затея выгорит, да ещё и с умом подойдем к нашему делу, – продолжил Алексей Тоцкий, поглядывая в сторону строящегося дома, – то до пахоты успеем лесу заготовить, а как с пахотой управимся, продолжим лес пилить и строиться. Чтоб до зимы, Бог даст, успеть поставить нам пять срубов. А пока, давайте обустраиваться на новом месте.

Но не успели все разойтись как подбежал старший сын Алексея и схватив отца за рукав стал трести его:

- Тятько, тятько! Дедо то совсем не дышит! Пойдем скорее! – И рукавом вытирая сопли, потянул отца в сторону.

Все сразу заспешили к выгруженным вещам Тоцких, где на земле, скрючившись калачом и поджав под себя руки, лежал старый Анисим.

- Ну вот, не дали старику помереть по-человечески, в своем доме. Выселили. Изверги. – Сказала в сердцах Авдотья. – Чтоб им так самим помереть на чужбине.

- Да что уж теперя. – Сказала Нюра, вытирая кончиком повязанной шали слезы. – Раз такая судьба у нас на роду написана.

- Не горюй, мать. – Утешил её муж Алексей. – Он ноне ужо встретиться тама – Алексей посмотрел на небо – со своей Степанидой. Верующий он у нас был, попа бы какого найти, чтоб отпел его.

- Да где ты сейчас их, попов-то сыщешь? – Сказал Борис. Все прекрасно знали, что все церквушки во всей округе позакрывали еще в двадцатых годах, а служителей куда-то увезли. Говорили, правда, что в Благовещенске в церкви, вроде еще службы справляют. Но до Благовещенска было далеко. – Сами молитву прочтем и похороним с миром. Думаю отец твой простит нас за это.

Анисима отнесли и положили в сторонку, накрыли старым егошним тулупом. По утру решено было выкопать ему могилку на Яносовском погосте и похоронить. А пока надо было думать о живых и готовиться к приближающейся холодной ночи.

Федор с братом отошли в сторонку, закурили.

- Что думаешь, брат? – первым заговорил Федор, – может, как и после гражданской, вскладчину хозяйствовать будем? Помнишь ведь с чего начинали?

- Да разе забудешь? Когда уходили на имперскую, вон какие хозяйства крепкие у нас были. У Ивана две лошади да три коровы было, у Алексея кобыла и две коровёнки. Я лошадь собирался пробрести к весне, да подумывал жениться и отделиться от отца. А вернулись – голь несусветная. Разруха одна кругом и ничего – поднялись ведь. Все вместе навалились и поднялись, не сразу, конечно, но ведь разжились и скотиной со временем пообзавелись. И теперь братуха поднимемся. Мы Крючка жилистые, выдюжим и это.

- Выдюжим брат, куда нам теперя деваться, коли власть нас за сто вёрст выслала.

И они начали строить шалаши чтоб можно было где укрыться от ненастья и обживаться кто как мог.
;