Фамилия. Глава 38
На XXVII съезде Коммунистической партии СССР в феврале 1986 года появилась концепция гласности. В ноябре принят закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», разрешающий частным предприятиям производить некоторые потребительские товары.
15 февраля 1989 года Советский Союз вывел свои войска из Афганистана.
Второго марта 1989 года в Воркуте началась забастовка на шахте «Северная», она вылилась в голодовку, в которой участвовало сначала 107 рабочих, отказавшихся подниматься на поверхность, а через два дня в забой спустились ещё 58 человек. Обеспечение шахтёрских регионов продовольственными и промышленными товарами значительно ухудшилось. По всей стране триумфально шествовал тотальный их дефицит. Разруха коснулась и техники безопасности шахтёров, чаще стали происходить случаи гибели товарищей, но их руководители больше стремились нарастить добычу угля, чем позаботиться о благополучии рабочих, а добытые непосильным трудом тонны угля лежали мёртвым грузом здесь же, на территории шахт: продукция не отгружалась потребителям.
Забастовки охватили все шахтёрские регионы. Они то успокаивались, то вспыхивали с новой силой и продолжились в 1990-х годах. Гигантская инфляция разрушала нашу экономику, для выплаты заработной платы не было денег.
Страна пережила две попытки государственного переворота — в 1991 и в 1993 годах. Первый организовал так называемый ГКЧП. Второй был вызван тяжёлым состоянием социально-экономической ситуации после радикальных реформ правительства Ельцина — Гайдара: в результате гиперинфляции за год цены выросли в 26 раз, а вклады населения обесценились на 94 процента. Ещё одной причиной конфликта был отказ Съезда народных депутатов ратифицировать Беловежское соглашение о прекращении существования СССР. Противостояние сторонников президента и сторонников Верховного Совета завершилось штурмом Дома Советов. Ценой многочисленных жизней в России была ликвидирована вся структура Советской власти
***
В Союзе журналистов я проработала пять лет.
Наступили чрезвычайно тяжёлые времена, народ выживал, как мог. Единственным светлым пятном в эти годы стал для меня, да и не только для меня, а и для всех людей, вывод наших войск из десятилетней войны в Афганистане. Я смотрела репортаж по телевизору, как солдаты колоннами шли по мосту, а их марш завершал генерал Борис Громов, благодаря которому советские войска были выведены из Афганистана без потерь. Смотрела и плакала от радости, что всё, наконец, завершилось, что наши мальчики уже дома. К этой радости примешивалось такое полное счастье от сознания того, что мой старший сын Денис, который заканчивал учёбу в школе, и которому в скором времени предстояло служить в армии, уже не попадёт в эту страшную мясорубку, так что я долго не могла успокоиться от рыданий.
Денис летом 1989 года окончил школу, в институт не поступил, до осени работал в типографии «Уральский рабочий» упаковщиком книг на автоматическом станке, а осенью ушёл служить Родине. Отправили его в Москву. Вскоре мы с мужем навестили его, нагрузив полную огромную сумку всякой домашней вкуснятины. И позднее в дни командировки отец заезжал к нему, а также побывали и мы с Настенькой: по дороге в Болгарию, куда однажды дал мне путёвку на отдых наш областной Союз журналистов, и на обратном пути.
В 1991 году случилась попытка переворота ГКЧП — Государственного комитета по чрезвычайному положению. В него вошли высокопоставленные чиновники, которые претендовали на всю полноту власти в стране. По их приказу Михаил Горбачев был изолирован на своей даче в Крыму. Ему отключили правительственную связь, а вечером выступили по ТВ и объявили, что страна находится на краю пропасти и нужны решительные меры. В ночь с 18 на 19 августа в Москве вице-президент СССР Геннадий Янаев подписал указ о возложении на себя со следующего дня полномочий президента СССР «в связи с невозможностью» их исполнения Горбачёвым «по состоянию здоровья». Так члены ГКЧП хотели спасти СССР как единую страну. Это окончательно дискредитировало Коммунистическую партию.
Мы несколько дней переживали за исход дела, вся страна встала против зачинщиков переворота. Многие газеты опубликовали их заявление, а какие-то отказались, признав действия «гкчепистов» противозаконными. Как сейчас помню заголовок в «Комсомольской правде», которую в те годы любила не только я, но и многие читатели: «Кошмар! На улице Язов!». Эту фамилию носил член ГКЧП, тогдашний министр обороны страны, и она удачно ассоциировалась с названием улицы в знаменитом американском фильме ужасов «Кошмар на улице Вязов». Две наших главных газеты в Сведловске тоже поддались авторитету разного рода министров-заговорщиков и опубликовали их заявление, не стала этого делать лишь областная молодёжная газета «На смену!».
В эти тревожные дни и ночи мой сын был в оцеплении с автоматом в руках под Крымским мостом — так называется висячий мост через Москву-реку, который расположен на трассе Садового кольца и соединяет Зубовский бульвар с улицей Крымский Вал. Ждали приказа о вступлении в боевые действия. Но дождались лишь приказа вернуться в казармы.
Действенных мер по обеспечению режима ЧП предпринято не было, хотя 19 августа в Москву вошли подразделения второй мотострелковой Таманской и четвертой танковой Кантемировской дивизий, а также батальоны парашютно-десантных полков. Главным над всеми введенными в Москву войсками был тогда командующий Воздушно-десантными войсками СССР генерал Павел Грачев. Он ввел в столицу 106-ю тульскую десантную дивизию, которая взяла под защиту все стратегические объекты столицы. Но уже к вечеру 20 августа Грачев заявил о неправомерности силового захвата власти, и обратившись к руководству России, возглавил защиту Белого дома. В пять утра 21 августа состоялось заседание коллегии Минобороны СССР, итогом которого стал приказ Язова о выводе войск из Москвы, а через два часа с минутами армейские подразделения, введенные 19 августа, покинули столицу. Все члены ГКЧП были арестованы. Страна облегчённо вздохнула.
В 1992 году Свердловское отделение Союза журналистов, как и все другие областные отделения, было закрыто. Общественные организации уже никто не мог содержать из-за нехватки денег: ни государство, ни партийные органы, ни общество. Я ненадолго лишилась работы, а поскольку меня уже знали журналисты всех газет, расположившихся, как и Союз журналистов, в одном Доме печати, меня безо всяких условностей приняли в областную молодёжную газету «На смену!» на первых порах рекламным агентом, поскольку других вакантных мест не было. Получала я по сути дела, гроши, мне пришлось подрабатывать и в других местах.
Один за другим закрывались заводские цехи, рабочих массово увольняли. Город заполонили люди без жилья, без работы, без денег, появилось новое слово - бомж, в расшифровке - без определённого места жительства. Полки в продовольственных магазинах стремительно пустели, на выдававшиеся талоны уже почти ничего нельзя было приобрести, а если что и появлялось, у прилавков выстраивались огромные очереди. В магазинах пустые полки были застелены бумагой, и только кое-где стояли хлеб да баночки с морской капустой.
Новое для меня дело — рекламу — я постигала недолго, всего год. Поскольку на меня была возложена ещё и еженедельная аналитика изменений в движении и росте валюты, а в основном это были американские доллары, мне отводилось специальное место для публикации на последней полосе газеты. С каждым разом заметки становились всё объёмнее, насыщеннее, я связалась с несколькими местными банками и в условленные дни созванивалась с банкирами, которые называли мне не только курс доллара на текущее время, но и с охотой отвечали на все мои вопросы. Так я постигала ещё одну науку, а поскольку публикации стали вызывать интерес, мне вдруг предложили перейти в корреспонденты в отдел экономики, на что я с готовностью согласилась. Это было моё любимое дело. Но буквально через несколько месяцев редактор перевела меня на должность заместителя ответственного секретаря.
А через некоторое время началась компьютеризация процесса вёрстки газеты. Я уже не бегала в типографию к линотипистам, которые набирали тексты на громоздких лязгающих металлом линотипах. Не спускалась в подвальные этажи к метранпажам, собирающим строчки из металлических буковок, покрытых черной типографской краской. Даже их лица, а порой и мои пальцы, были испачканы плохо смывающейся цинковой краской. Теперь я следила за вёрсткой на экране компьютера и поражалась тем людям, кто изобрёл это непостижимое чудо.
Начиная с 1997 года, наши зарплаты исчислялись уже миллионами рублей. Но мы свою зарплату видели редко. Денег не выдавали по нескольку месяцев, и если редактору удавалось где-то выпросить их для нас, то получали мы примерно по девяносто рублей в месяц.
Государство отказывалось содержать газеты и журналы, которые либо закрывались, либо переходили в частную собственность, если им это удавалось. Газете «На смену!» удалось, на свой баланс её взял местный «Уралтрансгаз», пообещав помощь на десять лет и высказав пожелание, что за эти годы журналистский коллектив сумеет встать на ноги и продолжить выпуск издания уже самостоятельно. Но дело с финансами несколько затянулось, я уволилась из газеты, не найдя общего языка с редактором Тамарой Ломакиной, и снова вернулась к тому, от чего ушла: начала работать в рекламном агентстве «Филантроп» как руководитель проекта по СМИ, где провела два полноценных года.
Здесь деньги время от времени перепадали. Но поскольку водились они далеко не у всех предприятий, в стране царил бартер. Проще было рассчитываться своей продукцией за любые услуги, в том числе и за рекламу. Иногда приходилось получать вместо заработанных денег вещи, которые вовсе не были нужны. Рекламный агент Алла обрела в качестве зарплаты и гонорара садовые вазоны. А поскольку сада и никакого земельного участка у неё не было, она приспособила эти вазоны вместо ножек для кровати, поставив на них панцирную сетку. Так и спала на собственно сконструированной кровати почти полтора десятка лет. Мне за рекламу, принесённую с фабрики, дали квиток в принадлежащий ей магазин, где выдали большой клетчатый плед и для дочки штапельный костюм из юбки и кофточки сомнительного качества. Но больше всего мне запомнился выданный мне гонорар абсолютно одинаковыми мужскими синтетическими носками в количестве сорока пар. Зачем мне столько? — недоумевала я. Продавать я не умела, да и кто станет покупать? Так что пришлось мне долгое время раздавать их родным и знакомым.
Однажды мне крупно повезло. Вышла я на частную компанию, занимавшуюся продажей керамической плитки. Обговорив предложенную рекламу, стоимость которой составила пять миллионов рублей, я тут же получила плату за неё наличными купюрами, сложила деньги в сумку и поехала по тёмному полуночному городу к директору агентства Елене домой. Поскольку спрос на рекламу в этот период был небольшим, работа шла туго, Елена очень обрадовалась моему появлению с баснословной, казалось бы, суммой. И тут же отсчитала мне положенные десять процентов — целых 50 тысяч! В этот вечер в нашей семье был праздник.
Как-то бывший коллега–журналист предложил мне поработать наблюдателем на выборах в Думу, там я провела сутки, и зарплату получила тотчас, как завершилось моё ночное бдение. Нас ещё в какой-то мере спасал университет: заработок мужа особо не задерживали, хотя был он совсем небольшой.
Первого января 1998 года государство провело деноминацию, и миллионы превратились в тысячи.
В начале этого же года несколько долгих месяцев шахтёры требовали от властей и работодателей выплатить долги по зарплате, предупредив, что иначе они перекроют железные дороги. В Москве на Горбатом мосту они проводили многомесячный пикет, о котором ни словом не упоминали в правительственных газетах и на главных телеканалах страны. Правительство почти никак не реагировало на предупреждения забастовщиков. И в мае протестующие на две-три недели перекрыли несколько ключевых автомагистралей. В республике Коми бастующие остановили движение в регионе угледобычи. Шахтёры Кузбасса в городах Анжеро-Судженск и Междуреченск, а также машинисты в Юрге заблокировали автомобильные и железные дороги, соединяющие Сибирь и Дальний Восток, отрезав Томскую область и главный маршрут Транссибирской магистрали. В Шахтах Ростовской области забастовщики «закрыли» дорогу, связывающую Центр с Югом России и Кавказом. В Кузбассе пропускали только стратегически важные поезда местного значения и те, что доставляли помощь шахтёрам. Перевозки грузов и пассажиров в стране были практически полностью остановлены.
У Константина открылись старые болезни, с новой силой стала болеть нога, началась гангрена. Няня Маруся уже ушла из жизни. Я как могла, поддерживала его, но только по телефону, звонила довольно часто. Помогала ему Сашина семья, которая тоже жила в том же городе. Болезнь прогрессировала. Когда брата не стало, я не смогла приехать попрощаться, проводить его навсегда. Причиной тому были шахтёрские забастовки на железных дорогах, автобусы между Свердловском и Тюменью в ту пору тоже не ходили. А всего хуже ещё было то, что денег не хватало не только на дорогу, но даже и на еду.
Бывшие коллеги из газеты каждый день общались со мной, рассказывали о событиях в редакции, о недовольстве начальства работой ответственного секретаря. Как-то мне передали, что редактор хочет позвать меня обратно, на прежнюю должность, на что я ответила, что в заместители не пойду, поскольку с этим ответственным секретарём я уже работала, и знаю, насколько он безответственен. Мне неделями приходилось замещать его, поскольку занимая должность в газете, он в полной мере трудился в другом месте. Я уже чувствовала тогда, что вполне могу быть ответственным секретарём, руководить журналистским коллективом, что называется – делать газету от и до. И в сентябре 1997 года я вернулась в газету на свою новую самую ответственную должность.
Фото из интернета: забастовка шахтёров в Междуреченске
Свидетельство о публикации №225050101854