Не она...

     Закрутила зима серебряным холодным ключом пружину ходиков весны, тикают теперь, дают знать о себе с крыши капелью, тянут время тонкими перламутровыми стрелками, отбивают не часы, но мгновения. Которые скребут по-птичьи подоконник, а есть те, что дотягиваются до самой земли, да колупают её мокрым пальчиком: «Кап-стук, кап-стук, кап-стук!», - покуда хватает запасов снега и солнышку не наскучит топить из него сок.

     Обитые бархатом инея сугробы при свете софита солнца кажутся ненастоящими, но истрёпанным в гастролях театральным реквизитом, сделанным из досок и обёрнутым так искусно, что похожи на настоящие, наметённые ветром кучи снега. Истёртые углы обнажили сбившуюся в комья набивку земли, ржавые пружины травы и остатки мышиных трапез. Любят грызуны барствовать, расположиться на мягком или в нём самом. Тут подойдёт и сугроб, и позабытый стожок сена, и земля со вплетёнными в ея косы лентами корней травы.

    То там, то сям, двойные строчки следов, Запоздалые попытки приодеть округу по последней моде, изменив покрой её зимних нарядов, приводят к тому, что расползаются некогда белоснежные одежды на серые лоскуты.

    Эдак от тепла, оттепель. Не терпит весна ничего, что строго и бледно. Она, пожалуй, простушка, и даже грязновата, но по младости ей прощается многое. А вот когда образумится, притихнет, снимет с себя лишнее, разложит всё по местам... и будет уж не она.

- И что ж то будет? Кто?
- Как что? Лето!