Ларец мечтаний

Лети-лети навстречу мечте,
Сражаться если готов!
Сделай же шаг, чтобы найти
Ларец - хранилище снов!

Ларец - хрБобовая ферма госпожи Бенедикты располагалась в одном из самых невзрачных уголков Видимой Вселенной, там, где холодное небо на горизонте сходилось с зелеными осколками, поросшими сурепкой и перьями ковыля. Хотя, конечно, фермой владения госпожи Бенедикты называть казалось весьма сложно, фермерским домом там был всего лишь большой, дырявый как ситечко сарай с черной, плюющейся дымом старушкой-трубой. А ведь у других фермеров, на соседних островках были чудесные многоэтажные дома, с мельницами и даже озерами в больших каменных чашках, дрейфующих вокруг их ухоженных летучих полей кукурузы, томатов или репки.
Хоть овощи у Бенедикты сносно росли. Если уж говорить на чистоту, то она выращивала самую надменную говорящую фасоль во всей Видимой Вселенной. Ее фасоль была настолько высокомерна, что порой бобы, состарившиеся и созревшие, не хотели вылезать из своего гигантского стручка, пока Бенедикте, каждому из них, лично не читала приветственную речь.
То утро было как всегда холодным. Дождь шедший в предрассветные часы налил в каменные островки-чашки соседей свежую воду, а для Бенедикты, особенно постаравшись, превратил весь участок в сплошную, коричнево-зеленую кашицу. Бенедикта, по привычке, надела калоши, и зашлепала к высокому бобовому стеблю, который уходил столбом вверх, за кучерявые рожки облаков. А из своего стручка, сверху на нее глядели три молодые фасолины:
- Вот ведь опять идет, жалкое млекопитающее! – фыркнула первая фасолинка, подпрыгнув в стручке.
- Действительно! Ишь ты! Опять топает сюда! Калоши по верх тапочек и как дама вообще может так одеваться! - проворчала вторая.
- Кудрявая, растрепанная, вечно в черном, как будто траур! А эта ее рубашка и эти, тьфу! Панталоны! Экая неотесанная деревеншина!
- А ну тихо там! – прикрикнула на них Бенедикта и пригрозила черпаком. Хозяйка фермы стояла под самым стручком и пила из бочки дождевую воду.
- Нет, а… фасоль и ещё что-то мне говорит! – ругалась она сама с собой, - вот дождетесь у меня! Созреете, и пущу вас на овощной суп! - Бенедикта кинула черпак в бочку, и он громко плюхнулся об воду.
- Ой-ой-ой! На суп! - передразнили ее бобы сверху, - ты сначала достань нас!
Помимо того, что Бенедикта выращивала фасоль, она еще и готовила из нее чудесный бобовый суп-пюре который разливала по консервным банкам в своем доме-заводике. Дело шло не плохо, фасоль, всегда ворчливая и не довольная тяжкой долей овоща, росла и зрела даже в неурожайные годы, а консервные банки, даже не смотря на то, что Марвин любил пожевать то, что нормальные звери не едят, были в достатке.
Марвин-вонючка или Марвин-поганка, все едино. Это старый, облезлый козел, который жил за домом. Он ел пожухлую, но всегда мокрую траву, на которой росли пахучие, коричневые поганки, поэтому Бенедикта его так и звала. Марвин-поганка - нелепый крылатый козлик.
Так вот, суп Бенедикта продавала одному мелкому торговцу, который рассылал его ящиками в ближайшие порты и там банки расходились по кораблям небогатых охотников за сокровищами или же на столы Стражей Океана. Ходили слухи, что даже король небесных пиратов, который, по рассказам, был жутким скрягой, кормил своих подчиненных ее супом, в прочем, это было больше похоже на россказни, чем на правду.
Но мы ушли так далеко от начала нашей истории что и не заметили, как из гущи облаков и тумана, вырвался остров и, медленно подплыв к ферме Бенедикты, остановился.
Это был холмистый, поросший нежными колосками осколок. От него с треском отваливались небольшие кусочки и уплывали в даль, за облака. Вообще, в океане такие острова-странники не редкость, они часто, как корабли пришвартовываются к осевшим соседям, чтобы потом вновь уплыть, а через какое-то время опять вернуться. Но этот холмистый остров таил в себе одну очень неприятную вещь, и когда хозяйка фермы, надев соломенную шляпу и вооружившись своим излюбленным оружием - черпачком, подошла ближе.
Раздался громкий оглушительный свист! Трава полетела в разные стороны вперемешку с желтым и красным пухом, и, не переставая визжать как попугай, нечто пернатое и яркое ринулось на Бенедикту. Удар! И поверженный враг, лишенный чувств уже лежал под бобовым стеблем.
- А-а-а-ай! Спасай нас, деревенщина! - завопили фасолины, которые росли снизу.
- Ха-ха-ха! А мы высоко! - похвастались те, что росли выше.
- Гадкий Ветер с Холмов! – огрызнулась Бенедикта.
Ветра с Холмов. В Океане они были, конечно, не самыми странными существами, но тем не менее, для любого человека, представить и принять, что снизу у существа может быть пара коричневых, человеческих ног в сандалиях, майка до колен, а сверху птичья голова и крылья вместо рук. Яркие красные перышки, желтый пух. И это было бы более чем прекрасное существо, если бы оно не ело фасоль. Да, для хозяйки фермы, дрейфующий остров с человеко-попугаями был просто напастью какой-то. Осколок всегда приплывал по утрам, и Ветра с Холмов без страха и зазрения совести бросались на бобовый стебель. Вот ведь обиды то сколько, не находите? Но делать нечего! Бенедикта, оттащила крикливого любителя зерен обратно на его остров и оттолкнула осколок ногой. Он медленно поплыл вперед, рассекая облака. Высокая трава среди камней шевелилась, летели красные перья, желтый пух, слышался свист.
Еще одно ничем не примечательное утро для Бенедикты и для ее надменной говорящей фасоли.

*****

Печурка работала во всю мощь, и бобовое пюре в чане оживлено бурлило и брызгалось, будто бы спрашивая:
- Ну когда же ты меня в банку нальешь?
- Уже скоро! Уже скоро! - отвечала ей хозяйка фермы.
Бенедикта сидела у окна в старом, кресле с клетчатой обивкой, пила чай из маленькой фарфоровой кружечки с отбитым краем. Она следила за Марвином, который тщетно пытался допрыгнуть до белья, висевшего на длинной веревке.
- Вот ведь скачет, а! Поганец! – ухмылялась Бенедикта. Не переставая крутить педали, она вытянула свободную руку и дернула за рычаг.
Булькающий чан с супом опрокинулся в воронку и консервные банки, вереницей двинулись на заправку. Они катились вперед по конвейеру, железные, с яркой этикеткой на которой красовались две улыбающиеся фасоли и красная надпись с завихрушками: «Домашний Бобовый суп Хозяюшки Бенедикты».
- А что? Простенько, зато со вкусом! - ответила бы вам Бенедикта, если бы вы спросили ее о причинах столь странного названия.
И вот, за работу взялись механические руки. Они были гордостью фабрики, во всяком случае Бенедикта ими гордилась. Как же ловко этим рукам удавалось подхватывать баночки, вытирать их белыми платочками и укладывать в деревянные ящички.
Когда раздался звонки свист раскаленной печки, хозяйка фермы перестала крутить педали. Этот сигнал означал, что на сегодня, но и то, что печурку вот-вот разорвет. Бене подсокчила на кресле.
Не теряя времени даром, вооружившись черпаком из бочки, которым было принято размешивать суп, Бенедикта ринулась за дом, туда, где болталось на веревке ее белье.
Если бы вы сели в клетчатое кресло с педалями, то из окна вам бы открылся чудесный вид на задний дворик, где Марвин, который добрался все-таки до белья, сбивая поганки, спасается от черпака.

*****

Настал вечер, наказанный козлик был привязан у самого причала, куда обычно прилетал небольшой грузовой кораблик, чтобы забрать очередную партию супа. А так, просто причал, из простых желтых дощечек, с которых уже почти слезла краска и фонарный столб. На нем висел один единственный стеклянный шарик со свечкой внутри, которую Бенедикта, по привычке, зажгла перед закатом.
И вот, ночь. На траве блестела роса, а дым старушки-трубы, на фоне черного пречерного неба, стал казаться совсем белым, даже прозрачным.
Вдалеке свистели Ветра с Холмов, блестели огоньки далеких миров и что-то щелкало. Это были сардельки на сковородке. Бенедикта осторожно обжаривала их с чесноком до румяной корочки. Суп из бобов, если честно, она терпеть не могла. Ей казалось отвратительным есть тех кого она на дух не переносила. Бенедикте думалось даже, что если проглотить хотя бы ложечку супа, то мигом потеряешь уважение ко всем.
После ужина чай, а после чая в постель.
Кровать у Бенедикты была прямо за креслом. Окно она никогда не занавешивала, ночи в Океане и без того были темными. И вот, масляная лампа затушена, ночная рубашка надета, колпачок с помпоном тоже. Теперь можно закутаться в одеяло из лоскутков, зарыться в мягкой подушке, потонуть в складках перин. За окном тишина, так тихо, что собственное дыхание кажется похожим на шум ветра.
Перед сном в беспокойные головы, вроде головы Бенедикты всегда забредают не менее издерганные мысли. Повернувшись на бок, Бенедикта зажмурилась. Ей представились сотни зеленых, ухмыляющихся лиц, которые постоянно помыкали ею, и которые она так жестоко использовала.
Потом ей вспомнился Марвин и пара чулок, те, что он сегодня уташил.
Но это ведь были всего лишь чулки, в остальном козлик почти ничем ее не расстраивал. Вещи – дело наживное, но слова, особенно бранные. А Марвин не умел говорить. Возможно, за это она и любила его, за то, что он не говорил гадостей, а без похвалы Бенедикта уж как-нибудь прожила бы.
Бенедикта уже подумала, а не пойти ли, не отвязать его, но поздно. Сон обхватил ее своими теплыми лапами.
- Какие же тут тихие ночи. - пролепетала она сквозь дрему, - В Океане. Плывут облака, Марвин вопит как резанный… что? Марвин? С чего бы это он?
Бенедикта выскочила из теплой кровати и, опираясь на подоконник, стала вглядываться в ночную тьму. Марвин все не унимался, его кривая тень, скакала вокруг фонаря, как вдруг раздался тихий хлопок и не то, что свет пропал, исчез и козлик. Было слышно, как внезапно поднявшийся ветер теребил паруса.
- Паруса? Но ведь небесный торговец Шляпа только по утрам прилетает! Да и Марвин его просто терпеть не может… - подумала было Бенедикта, - Пираты! - радостно объявила Бенедикта. Но потом схватилась за голову и принялась суетиться. Она тут же взялась за черпак, скинула ночной колпачок и спряталась в чан из-под супа. Снаружи доносился ровное, хлюпанье пиратских ботфорт по грязи и чей-то истерический хохот. Все ближе и ближе… бабах! Дверь распахнулась, и громкий голос заверещал:
- Ути-и! Хозяюшка встречай гостей! - сквозняк развевал складки бархатного плаща, посеребренного светом далеких миров, изумрудное перо на шляпе распушилось. В ответ была тишина.
- Странно… - потянул тот же писклявый голос. Этот некто видимо был на веселее, так как что-то забавно откаблучивал, входя в глубь дома, - А здесь никого и нет, кроме того странного козлика… обидно… эй! Дармоеды! Вы погрузили животное в трюм?! - внезапно этот голос так изменился. Да и шаги стали какими-то слишком ровными, прямо как у марширующего Стража.
- Да, капитан Орион! Погрузили! - ответил ему хор из звонких мужских голосов.
- Отлично-о… - промурлыкал пищащий голос, потирая ладони. Нет, Бенедикта не видела, как он их потирал, просто раздался характерный звук, а у Бенедикты был отменный слух.
- Постойте, как они его назвали?
- Капитан Орион! Что прикажете делать?
- Грузите ящики с супчиком, болваны! Зачем мы, по-вашему, сюда приехали а? За старым козликом?
- Нет, капитан, за провиантом, но еще вы говорили, что вам очень охота поухаживать за этой…
- А ну молчать! - за воплем последовал громкий звук пинка, - А то я тебя самого в консервную банку засуну! А ну живо грузите ящики, проглоты!
- ОРИОН?! - Если бы Бенедикта не зажала себе рот рукой, то выкрикнула бы это имя вслух. - Капитан Орион! Гроза всей видимой вселенной. Ну, или хотя бы злейший враг Стражей. Хозяин несметных похищенных богатств, подлый обманщик, вор, трус и, вдобавок, тот еще ловелас. Аж, мурашки по коже от такой смеси отвратительных качеств. И мой суп! Да что суп, он похитил Марвина!
Мимо скользкого, пропахшего бобами чана туда-сюда сновали пираты, стуча ботфортами по деревянному полу, они выносили ящики.
Внезапно тень бархатного плаща нависла над котлом. Бенедикта видела, как блестели в темноте глаза Ориона, как он подтаскивал пустой ящик, как уселся на него в вольной позе и… начал стонать.
- Ох-ох-о-ох! А я так готовился к этой встрече! Завил кудри, надушился, начистил сапоги и как всегда! Нет, ну надо же! В какой раз мне так не везет, а? Мухомор?
- В тридцать пятый, капитан! – прохрипел в ответ чей-то старческий голос.
- Тридцать пятый! Вот вселенская подлость! Я так готовился, а этой Бенедикты и след простыл!
- Может она здесь и не живет вовсе?
- Да, как же так? Ведь тот барыга… как его звали… Котелок? Шлем?
- Шляпа, капитан.
- Да! Точно! Шляпа! Ведь он мне своей удачей клялся, что она живет здесь! Нет, видимо даже за деньги не купишь информатора… ох… ну довольно с нас! Забирайте последнее и уходим!
Через пару минут топот и шлепанье прекратились. Настала гробовая тишина, паруса зашуршали, и корабль через мгновенье растворился в небе.
Мерзкие, гадкие пираты уплыли, оставил Бенедикту совсем одну, без супа и без Марвина, в чане, пропахшем бобами…

*****

Чуть только облака начали покрываться румянцем Бенедикта, стала собираться. У пиратов был ее единственный, пусть не самый верный и лучший, но все-таки друг Марвин. А ведь Бенедикта никак не могла вспомнить, зачем она держала его у себя, да и как он вообще очутился на ее осколке.
Но Марвин-поганка, Марвин-пожиратель чулок и маек, старый облезлый козлик. Теперь он был в пиратских лапах.
- Ха! Я ведь не из робкого десятка! - говорила сама с собой Бенедикта, одевая праздничную одежду: самые кружевные панталоны, самое черное платье. И вот она вышла на улицу, в кармане звенели монеты, а на голове, прикрывая непослушные волосы, лежала коричневая широкополая шляпа. Бенедикта двинулась под бобовый стебель.
- И куда это ты собралась? – поинтересовалась фасоль с нижних веток, - Ты, что совсем обнаглела? А кто будет отгонять от нас Ветер С Холма, а? Эй! Млекопитающее! Не игнорируй меня! Я потомственная фасоль! Мои прадеды росли на этом стебле! И Прадеды их прадедов!
- Да! Да! Куда это ты собралась? – вторил ей хор из других фасолей. Весь стебель, уходивший прямо в небо, был охвачен шумом из противных, надменных голосов. Бобы смотрели на хозяйку фермы сверху вниз, спрашивали, зачем она собирает вело-жавль? Интересовались, почему это она не грозит им черпаком, и куда делся тот противный козел?
- Не ваше стручковое дело! – крикнула им в ответ Бенедикта. И, в сопровождении громогласных возмущений и брани, она подвезла вело-жавль к самому краю пристани. Она злилась. Не спала всю ночь, только и делала, что злилась на этих надменных существ, что окружали ее. Сами себе короли, сами себе фермеры. Никакого даже маломальского уважения к ней. Делают, что хотят, говорят, что вздумается. А Марвин хотя бы не говорил ничего. И все равно, что у Ориона – сотни приспешников. Марвин молчал - это было причиной. Ей мало что светит в этой авантюре.
- Главное, не надежда на хороший исход, а то, что хотя бы пару дней, вокруг нее не будет хохочущих зеленых мордочек. – убеждала она себя. И, в конце концов уговорила.
Через дырочки в досках проглядывали золотистые лучи, ветер гонял щепки и желтый птичий пух. Вело-жавль скрипел колесами. Как же давно Бенедикта не летала на нем. Вело-жавль это своего рода велосипед, с воздушным шаром и крыльями, только, пока не начнешь крутить педали, шарик не надуется, а крылья останутся неподвижными.
Ветер на краю был сильным, облака, такие мягкие и пушистые, плыли где-то снизу, и небо вокруг было чистым, как влажный утренний воздух. Бенедикта перекинула ногу через седло, и, оттолкнувшись, под громогласные вопли фасоли упала в небесную бездну.
В наступившей тишине было слышно лишь, как переговариваются особо смелые бобы:
- Ну что же, она умерла, товарищи! Какие будут предложения?
- Да что тут думать, господа, нам всем крышка! Сейчас прилетят Ветры с Холмов и слопают нас!
- Говорите за себя! Вы то прям у корней растете! А до нас, на верхних квартирах, и не дотянуться ха-ха!
- А все-таки жалко, что она утонула в небе, я даже как-то привязался к этому зверьку!
- Что за сантименты! Фи! Заведем другого питомца, тоже мне! Проблема!
Внезапный порыв ветра, с громким свистом врезался в стебель, и несколько бобов даже выскочили из своих стручков! Сначала поднялся шар вело-жавля, обтянутый сеткой, потом тонкие колеса. Бенедикта села поудобней, поправила шляпу, и вело-жавль, паря на величественных крыльях ринулся вперед, подгоняемый ветром и громогласными проклятиями надменной фасоли.