Рыбалка

Рыбалка

В зрачке отражается смерть… но тот, кто смотрит на смерть, – жив.
(комментарий к гравюре Маурица Корнелиса Эшера «Глаз»)


Нет, понятно, что без неё не бывает, согласно чёрно-белому мироустройству. Но хотя бы ходила одна! Ведь и одна не всем по плечу. А если за первой вторая беда… Где, где те сильные плечи?


Ночь


Лиза стоит по пояс в воде и бьёт ладонями по зыбкой речной глади. Молчит и лупит со всей дури. Злится. Звучные шлепки разносятся в ночи нескончаемым эхом. И вдруг она уходит под воду. Тут же выныривает, раскидывает руки и опять хлещет реку по плоским щекам. Скрывается, будто кто-то снизу тянет её. Выскакивает. Что-то пытается крикнуть. И будто кричит. Не разобрать. И только яростный плеск воды...

Дед вздрогнул и проснулся. Темно. Вытер испарину со лба, и вроде это не испарина, а отшлёпнутые дочерью речные брызги. «Ну что ты опять мне снишься», – мысленно проворчал. Вроде отмахнулся ото сна, а она так и стоит перед глазами, его любимая Лизка. Живёхонькая. Большеглазая, улыбчивая. Дочь умерла почти год назад. Болела. Не спасли. Уже и черты лица время, крадучись, стирает.
И тут дед услышал плеск воды. Схватился – здесь внуки? Включил фонарик и осветил палатку. Миша спит. Артурки нет!

Ветер разбудил Артура среди ночи, трепал натянутые стены палатки, будто хотел снести препятствие или сровнять его с землёй. Мальчик выбрался наружу. Река шумела, с тяжёлым выдохом бросала разгневанные воды на берег. А те с яростью вцеплялись в него, будто хотели отхватить часть. И тут заметил, как ползёт по песку лодочный трос. «Лодка отвязалась!» – прожгла мысль. Схватил трос прежде, чем тот ускользнул в реку. Взбесившаяся река возрадовалась добыче и накинулась на лодку. Трос рванул следом за ней вместе с Артуром. И река чуть не отхватила двойной куш, но мальчик не удержал трос. Что ж, один куш – тоже удача. И чёрная вода, поделив лодку с подельниками – ночью и ветром, сожрала её.
 
Дед выскочил из палатки. Взгляд выхватил из темноты силуэт внука. Прямо на глазах Артур кинулся в воду. Дед метнулся следом, поймал мальчика за одежду и вырвал его из речных лап. Тот плакал и повторял: «Упустил, упустил». У воды стояла только одна лодка. Артур уткнулся лицом в дедову куртку и плакал глухо и безутешно. Видно, унесённая лодка прорвала плотину его страдания – он плакал впервые после похорон матери. Дед прижимал его к себе одной рукой, а другой гладил и гладил по голове, приговаривал: «Поплачь, внучок». И словно гладил по головке маленькую Лизу, когда она испугалась телёнка, – хотела поиграть с ним, а он боднул её. Волосы у Артурки такие же густые, как у Лизы. И лицом они похожи.
 
До восхода ещё можно вздремнуть. Дорога неблизкая, лодка гружёная. Раскинули мокрую одежду на ветках ивы, привязали её рукавами и ремнями, чтобы не унесло ветром, и забрались в палатку. Миша спал безмятежным сном, посапывал. Дед почти запеленал дрожавшего Артура в одеяло, прижал к себе, обнял. И утешал: «Да бог с ней, с лодкой, ещё десять таких купим».


Вчера


А день-то был как хорош – тёплый, тихий. До рассвета вышли из дома, спустились к реке, к ожидавшим лодкам. Загрузили палатку, удочки, рюкзаки. Отошли от берега. Через какое-то время из реки вынырнула розовая макушка новорождённого солнца. Тут же отразилась в речном зеркале и приняла форму эллипса. Узенький эллипс на глазах толстел, пока не превратился в круг. Круг вытягивался, всё больше походил на восьмёрку. И вот восьмёрка поделилась на ноли, и солнце поползло вверх, оставив двойника в реке. Река повернула, двойника как не бывало, и только верный спутник дня с разных ракурсов освещал свою ненаглядную модель – Землю.

Две надувные лодки скользили по дремлющей реке. По берегам наполовину в воде стояли, как цапли на тонких ножках, ивы. Местами заросли ивняка словно распахивали окна и показывали поля.

Миша с дедом сидел в тягаче – в первой лодке. Дед возвышался как мачта из цельного ствола дерева, – высокий и крепкий – основательная мачта, надёжная. Мишаня без конца задавал деду вопросы и чаще сам на них отвечал, что-то кричал Артуру, болтал без умолку. А то брызгал водой в деда. Тот только отмахивался. Рулил. Щурился то ли от солнца, то ли от улыбки, или от всего вместе. Они на пару с Мишкой не только смешливые – всегда найдут повод для смеха, но и рыжие – раззолочённые солнцем. Правда, внучок, отбиваясь от «ехидных ребят и старушек», утверждал, что он коричневый.
– Сядь, не скачи, полосатый матросик, – успокаивал дед внука-непоседу.
– Почему это я этот… матросик? – удивился Миша.
– Шустрый ты больно, как малёк окуня.

Как-то дед пообещал внукам рыбалку. Дни рождения у двоюродных братьев-одногодок один за другим, и вот он, подарок к верхушке первого десятилетия. Наловят рыбы, наварят ухи, заночуют в палатке.

Артурка устроился в другой лодке, которая катила следом на буксировочном тросе. Лежал так, что длинные ноги торчали за бортом. Не обращал внимания ни на Мишу с дедом, ни на реку. Смотрел в небо. Прозрачное нежно-голубое небо отражалось в его глазах. Или светло-голубые глаза отражались в небе? На бледной коже – синие веточки капилляров.

Артур узнал о смерти мамы в такое же утро, когда ярко светило солнце, а небо было прозрачным. Сказанные отцом слова не помещались в голову. Слишком невообразимые, чтобы их можно было произнести, понять, усвоить. И будто что-то остановилось. Или опрокинулось, и его уже никак не поднять, не вернуть в прежнее положение. И как-то с этим надо жить. Похорон он почти не помнил. Только отчётливо видел маму, хотел её видеть, хотел бы видеть её всегда, пусть даже в той лодке, которая унесла её в вечность, – лишь бы она была рядом.
 
– Держи крепче, веди! Веди, не упускай! Тяни! Тяни! – неслось по реке. – Рыба в реке – не в руке!
Рыбаки уже причалили к берегу, разбили лагерь, и рыбалка шла вовсю.
– Забрасывай её на берег!
Дед вскочил с места, готовый прийти Мише на помощь. Тот вцепился руками в удилище и сжал губы. Поплавок скрылся в воде. Похоже, крупняк. Невидимая рыбина металась из стороны в сторону, таща за собой удочку, будто раскачивалась, чтобы перемахнуть ловушку. Но вот показалась из воды. Затем просвистела над головой и плюхнулась за спиной удачливого рыбака.
– Деда, нали-и-им!
На берегу билась рыба килограммов на семь.
– И вытянул же, вот силач! Увидел поклёвку – прояви сноровку! – отпустил дед пословицу и похлопал внука по спине.
Мишка выплясывал вокруг добычи, улюлюкал. Артур улыбался, глядя на брата, и скучал с удочкой в руках, время от времени ловил окуней. Но засветился весь, разулыбался, когда тоже поймал налима. А когда зацепил на крючок и выудил хариуса, а потом другого, и вовсе ожил.
– Настоящие рыбаки. Мужики! – подбадривал дед ребят, подогревал их охотничий азарт. – Кто рыбку удит, у того уха будет, – только и вворачивал присказки, а у самого душа поёт – Артурка повеселел.
– Улов нынче удачный, – закладывал рыбу в котелок и продолжал: – вот и плоскоголовый пошёл – налим, и язь тебе, лещ-лапоть – мечта рыбака, окунёк на любой роток, и даже хариуса набрали, и ершей. Уха без ерша, что суп без картошки. Давай-давай сюда ёршиков. Вёдер пять рыбы будет. Болтуна видать по слову, рыбака по улову. Молодцы, ребятишки!

Мальчики обежали округу. Насобирали дров для костра. Дровишки горят, потрескивают, нет-нет и салютуют – разбрасывают искры, будто радуются удачной рыбалке. Над костром подвешен закопчённый котелок. В нём пузырится уха.

Улов разложили по мешкам и унесли в лодки, вытянутые из воды на берег. Закрепили удочки. Хорошенько привязали лодки к стволу старой ивы. Речные воды, не глядя на берег, равнодушно катились мимо. Поднявшийся ветер подгонял их, мол, и нечего смотреть по сторонам. Облачные бельма затягивали небо. Хоть бы дождя не было. Скоро воздух нальётся сиреневыми сумерками. Самое время браться за ложки да слушать дедовы байки.

– Из костлявой рыбы уха сладка, – нахваливал дед уху и тут же балагурил: – я русалочку за хвост удержать пытался, баба уплыла вперёд, только хвост остался.
– У Артура в чашке хвост русалки, – хохотал Мишаня.
– А у Мишки в миске её подмышки, – прыскал от смеха Артур.
Уха шла на ура, рыбье мясо трещало за ушами, в общей посудине росла горка костей.
– Ах, сегодня нету клёва, в камышах мой муж сидит, говорит, что рыбу ловит, а прислушались – храпит, – продолжал дед речитативом.
Внуки обхохатывались. Наелись уже и дурачились. Дед смотрел на них и думал о том, какими они вырастут.


Утро


Проснулись рыбаки рано. Небо накрылось серым одеялом с головой, спрятало солнце. И земля, лишённая утренней ласки, просыпалась медленно, будто нехотя. Миша недоумевал – как это он проспал ночное происшествие. Несколько раз бегал вдоль реки в надежде найти лодку. Но где там, уже целая ночь прошла, и ветер с рекой не унимались. На лице Артура читалось страдание – то ли вина, то ли боль. И что спрашивать – промолчит, как обычно. Дед мысленно и в который раз завязывал трос на узел. «Неужели ошибся? Старею? – подумал и тут же отмахнулся от этой мысли. – Ветер как взбесился. И река с ним заодно. Постарались подельнички. Или всё-таки… да что гадать, как ни крути, одна осталась лодка».

Уложили вещи, уселись, дед завёл подвесной мотор и плавно вывел лодку дальше от берега.

Село уже виднелось вдали. Тяжёлая лодка шла по реке спокойно и уверенно, как гружёная баржа. Ветер нападал на неё то сверху, то с боков. Слегка раскачивал. Дед с рюкзаком на спине сидел по центру – держал равновесие. Смотрел вперёд.
Вдруг – толчок. Лодка на всём ходу ткнулась во что-то невидимое. И это почти на середине реки! Артур ударился в дедову спину, а Миша вылетел в воду. Вынырнул и распластался на поверхности. В лице больше удивления, чем испуга. Подгребли к нему. Затащили.

И тут увидели, что в лодке много воды. С левого бока, ближе к днищу, она пузырилась. Дно пробило! Не раздумывая, дед прыгнул в воду. Держался за край. А лодка всё ниже. Мальчики выбросили мешки с рыбой. Как-то пытались заткнуть дыру. А дед-то в воде! Ох, как тяжела его одежда. И рюкзак не скинуть – впились набухшие лямки в плечи. До берега далеко, втроём не дотянуть.

Дети увидели в глазах деда нездешнее, пугающее, какую-то бездну, в которую детям не то что смотреть, а и заглядывать-то рано. Хватали его за руки, за рукава и кричали одно. А дед оттолкнулся от лодки, и через доли секунды скрылся под водой.

Долго ещё река голосила:
– Деда, деда, держись!


Пока глаза мои не увидят


По-разному дети взрослеют. Кто-то и женихается уже, а дитя дитём, хоть из ложки корми. А кто-то по молниеносному взмаху судьбы делается старичком. И уже не вернуть его в детство.

Наверное, страх смерти гнал лодку к берегу. Мальчики вычерпывали из неё воду, разведённую слезами. И река солонела от слёз и словно лицемерила – и забрала жизнь, и оплакивала её.

Часа через три ребята добрались до села и из первого же дома позвонили. Трубку взяла мать Миши, Люда. И дом содрогнулся. Казалось, стены стонали. Казалось, что окна вот-вот вывалятся наружу со стекольным треском, что разорвётся жизненная артерия дома от подскочившего давления и парализует жизнь.
«Вы вместе? Вы целые? Никуда не уходите! Сейчас мы за вами приедем!» – мысли Люды разрывались на слова, захлёбывались слезами. Боль стекала по телефонным проводам прямёхонько в душу. И душа билась и рвалась наружу, пытаясь опередить тело, чтобы помочь, быть рядом, спасти, обнять… Вместе с ней билась, как раненая птица, надежда – может, выбрался где, да не дошёл пока…

Через три месяца река вернула деда.

Земля уложила в свою колыбель.

А мальчики… А что мальчики? Мужчины уже. Разве заглянешь в их души? Там дверцы заперты изнутри. Возможно, настанет час, и ключ в замке повернётся…

И только солнце играет в дедовых волосах и веснушках Миши. А если Артур поведёт плечом – косяк вышибет: дедова у него косая сажень в плечах.