История 80. Про муки совести

Летом 1993 года меня во главе экипажа отправили чартерным рейсом из Риги в Дубай для замены моряков на ТР «Скривери» (в прошлом «Пролив Крузенштерна»).
Чартерный рейс… Представьте себе самолёт АН-26 в его десантном варианте. Лавки вдоль самолёта с обеих сторон. Нет даже поддержки для поясницы. Все вещи свалены в кучу, а вещей прямо огромное количество. Почему? Ну, во-первых, вещи экипажа. Мы, моряки, в те времена редко знали наверняка о хотя бы названии месяца, в котором вернёмся домой, поэтому и брали всего впрок – от шортов и футболок и до тёплых курток. Да… Старый экипаж как раз по этой причине и затребовал себе замену в самой категоричной форме из-за нахождения на борту уже более девяти месяцев вместо обещанных шести. Во-вторых, дополнительное снабжение: навигационные карты и пособия, судовая аптека, радионавигационное имущество, всякие разные перфоленты и просто пачки бумаг и прочее, и прочее, и прочее. В те времена судовладельцы из развалившейся страны ещё не научились взаимодействовать со службами в иностранных портах для получения снабжения и отыгрывались на горбах своих моряков.
Ну, да ладно, рассказ не о постперестроечной разрухе, а о более важном и, если хотите, более интимном.
Первая посадка была в Анкаре. Чем запомнилась? Да тем, что экипаж пригласил меня в кабину и я весь процесс приземления снял на видеокамеру. Впечатляет, поверьте на слово! Побродили по аэропорту, размяли затёкшие члены.
Вторая посадка в Омане. Чем запомнилась? Прямо у аппарели два солдата с АКМ не разрешили опоганить священную землю нашими отнюдь не священными ногами и мы всю дозаправку просидели в самолёте.
Перед посадкой в Дубае самолёт долго кружил, выжигая топливо и, наконец, удачно приземлился около полуночи. Потом мы долго перетаскивали вещи из самолёта на контроль, долго проходили таможенную проверку, долго загружали автобус, долго… Короче, на борт мы попали уже часа в три утра.
Капитан Сирота в двух словах рассказал о судне, быстро пробежались по судовым документам, выпили за приёмо-сдаточный акт и разошлись по каютам для короткого сна, потому что в семь утра сменившийся экипаж должен убыть в аэропорт.
Отъезд экипажа я проспал. Опоздал буквально на десять минут. Такое бывает даже и не после шестнадцатичасового перелёта в десантном аэроплане. Мышцы, особенно спинные, болели нещадно и не только у меня.
С боцманом и старпомом обошли судно, пролезли по пустым трюмам, потом со стармехом в машинном отделении посмотрел что к чему, хоть и мало там чего сообразил. Голова чугунная, спать хочется беспощадно, а лоцман на одиннадцать часов заказан, поэтому хоть приблизительно надо узнать до выхода в море где у судна нос, а где корма.
Из старого экипажа на борту остался только матрос-буфетчик по фамилии Лазюк, которого экипаж вскоре перефамилил в созвучную фамилию, начинавшуюся с буквы П за его нехорошую натуру. Впрочем, дело совсем не в Лазюке, он в том, что произошло, виноват только косвенно.
Итак, ровно в одиннадцать лоцман поднялся на борт, судно уже глухо ворчало своим главным двигателем, экипаж занял места согласно швартовному расписанию. Жара. Штиль. В общем всё, как обычно.
Швартовы отданы, буксиры, закончив работу с нами, заторопились по своим делам, а мы – по своим, то есть на выход из порта.
Лоцман, француз лет пятидесяти, с аккуратной бородкой, давал команды так чётко и приветливо, что мне захотелось сделать ему что-нибудь приятное, например, предложить кофе. Я и предложил. А он не отказался.
Кофе мы нашли сразу, сахар (ослепительно белый!) тоже. Старпом позвонил буфетчику с просьбой принести пару бутербродов на мостик, но получил гневную отповедь, что ему надо обед накрывать для команды, а не лоцмана кормить. Бывает, конечно, но только в плохих экипажах. Я после сдачи лоцмана в вежливой форме объяснил Лазюку, что буква П в его фамилии уже чётко обозначилась на горизонте, но это было после, а в данный исторический момент я ничего, кроме чувства капитанского недоумения, в своём личном организме не испытал.
Старпом заварил кофе, насыпал по просьбе лоцмана в чашку две ложки сахара тщательно размешал и поставил его на столик возле рулевой колонки. Лоцман отхлебнул, его немножко как-то передёрнуло и он аккуратно поставил чашку на место и больше к ней не прикоснулся. Я пару раз обратил его внимание на то, что кофе стынет, но лоцман только вежливо улыбался. Мы беседовали о здешних нравах и традициях, о неизвестном пока рейсовом задании для моего судна, просто о жизни и расстались очень тепло и душевно.
Выведя судно на фарватер я предложил старпому выпить кофе со мной за компанию. Я тогда ещё пил кофе с сахаром. Мы сделали первый глоток почти одновременно и так же одновременно выплюнули кофе, поправ тем самым законы святой чистоты на мостике. Это был не сахар ослепительно белый, а лимонная кислота! Ну откуда нам было знать, что капитан Сирота любил пить чай с лимонной кислотой и без сахара? А Лазюк знал об этом и сахар на мостик никогда не давал!
Я даже сейчас, вспоминая этот случай, удивляюсь достойной выдержке лоцмана! Я бы так не смог, точно вам говорю! Поэтому мне до сих пор стыдно за этот случай, хоть и вины моей в этом совсем нет. Впрочем, капитан виноват во всём, что происходит на вверенном ему судне.

1 мая 2025 года
Рига