Приписанная Пушкину Гавриилиада. Приложение 10. 2

Оглавление и полный текст книги «Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада» – в одноимённой папке.


Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада»
Приложение № 10.2. Выписки из работы Якушкина В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина»


Якушкин Вячеслав Евгеньевич (1856-1912) – исследователь русской литературы, публицист.


     Выписки сделаны из источника: «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., январь-март (стр. 413-436, 647-662), апрель-июнь (стр. 87-110, 325-354, 533-572), июль-сентябрь (стр. 1-54, 313-330, 641-653), октябрь-декабрь (стр. 75-92, 335-374, 515-580, 581-588)

     Выписки сделаны в части, касающейся претензий Якушкина В.Я. к работе Бартенева П.И. с рукописями Пушкина.


                Рукописи Александра Сергеевича Пушкина
                хранящиеся в Румянцевском музее в Москве


     «Русская старина», 1884 г., январь-март (стр. 413-436)


     28 января 1837 года, в то время, когда смертельно  раненый Пушкин в мучениях доживал свои последние часы, император Николай призвал к себе Жуковского и, давая ему поручение к умирающему поэту, прибавил: «Тебе же поручаю, если он умрёт, запечатать его бумаги, – ты после их сам разберёшь». С этой минуты начинается, так сказать, посмертная история рукописей Пушкина. Считаю не лишним вкратце рассказать их печальную судьбу.
     Жуковский исполнил поручение императора: через три четверти часа по кончине Пушкина он запечатал своею печатью кабинет покойного. Но попечение Жуковского о пушкинских бумагах казалось почему-то недостаточным, и к ним назначили ещё попечителей совсем другого рода: рукописи Пушкина были ещё описываемы чинами жандармского управления.
     К сожалению, ни опекуны с Жуковским во главе, ни жандармы не исполнили своей обязанности как следует, что можно видеть из той небрежности, с какой пронумерованы ими рукописи поэта. Очень часто нумерация опекунов [чёрные цифры наверху листов] не совпадали с нумерацией жандармов [красные цифры наверху листов], что происходит от того, что та или другая пропускает без нумера лист и больше; случается иногда, что лист пропущен обеими нумерациями и так и остаётся без нумера до сих пор. Опекуны, кажется, поручили счёт листов какому-то полуграмотному писцу; по крайней мере им сделана на ярлыках тетрадей такая нескладная надпись: «Рукописная книга подлинного оригинала А.С. Пушкина вышедшего при жизни его сочинений». Но внутренней стороне переплёта тем же писарем везде сделана помета: «В сей книге писанных листов столько-то. Опекун»… Опекун нигде не подписался. Чины жандармского управления в этом отношении были несколько аккуратнее; на многих тетрадях мы видим собственноручную надпись тогдашнего адъютанта при шефе жандармов: «столько-то листов. Дубельт». Но благодаря указанным выше пропускам листов, и неподписанная помета опекунов, и надпись Дубельта часто не имеют никакого значения, не соответствуют действительности. Надо ещё сказать, что чины корпуса жандармов отнеслись к порученному им делу, к описанию бумаг Пушкина, чисто формальным образом. Так, например, пересчитывая одну из тетрадей Пушкина, вернее, составляя из её несшитых листов, на каждом из которых Пушкин писал отдельно, они вкладывали листы один в другой, сшивали их, припечатывали концы ниток, не обращая внимания на то неудобное смешение страниц, которое из этого произошло: теперь приходится после первого листа перевёртывать тетрадь до конца и читать лист 61, затем обращаться ко 2-му листу, потом снова в конец, к листу 60-му и т.д. в другой подобной тетради листы оставлены несшитыми, но при этом красными цифрами перенумерованы сначала двойные листы [т.е. первая страница каждого писчаго листа в четыре страницы], а потом перенумерованы вторые половины тех же листов, т.е. третьи страницы, так что в конце концов цифры идут в таком порядке: 1, 86, 2, 85 и т.д.
     За одно можно поблагодарить первых попечителей пушкинских бумаг: они, по-видимому, аккуратно собрали эти бумаги; так, к некоторым тетрадям присоединены отдельные клочки с двумя-тремя фразами. Надо думать, что не по вине первых попечителей некоторые рукописи Пушкина не оказались в числе описанных бумаг; последнее обстоятельство, вероятно, объясняется тем, что Пушкин, как известно, часто передавал свои рукописи приятелям для издания, – тем, что приятели, может быть, и сами выпрашивали у Пушкина его рукописи, дорожа автографом великого поэта.
     Само собой разумеется, что рукописи Пушкина должны были стать основанием всех посмертных изданий его сочинений. Прежде всего эти рукописи были богаты новыми неизданными произведениями и дополнениями: известно, что Пушкин иногда по нескольку лет не печатал уже совсем отделанные пьесы; притом в печатном тексте ему нередко приходилось делать пропуски или изменения ради цензурных требований: эти изменения должны были быть восстановляемы при помощи рукописей поэта, по мере перемены в цензурных условиях. Кроме того, из тетрадей Пушкина должно было извлечь множество черновых пьес, как первоначальные, позднее переделанные наброски, так и те, которые остались неоконченными, неотделанными. Понятно, что Пушкин не находил нужным их печатать, но у посмертных издателей взгляд должен был быть другой; все черновые наброски и отрывки должны были найти место в посмертном издании: по словам Белинского, всякая строка, написанная Пушкиным, для нас драгоценна.
     Таким образом, по сути дела, собственноручные бумаги поэта должны были иметь самое выдающееся значение для всех вообще посмертных изданий. К сожалению, на деле вышло несколько иначе: только издателям 1838 и 1855 года были доступны рукописи Пушкина; издания 1859, 1870 и 1880 годов совершенно не имели дела с тетрадями поэта, и только при последнем издании 1882 года получилась возможность некоторые пьесы проверить по этим тетрадям.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., январь-март (стр. 413-415)
 

     В 1880-м году, во время открытия памятника Пушкину, в Москве была устроена обществом любителей российской словесности – Пушкинская выставка, на которую старшим сыном поэта, Ал. Ал. Пушкиным, были доставлены тетради его отца, в течение четверти века остававшиеся ни для кого недоступными. После выставки Ал. Ал. Пушкин пожертвовал их в московский Румянцевский музей. К сожалению, сначала право пользоваться этими драгоценными рукописями было предоставлено исключительно одному издателю «Русского архива», г. Бартеневу.
     Г. Бартенев ещё ранее в своих изданиях уже не раз печатал выдержки из бумаг и переписки Пушкина, он же занимался биографией Пушкина, напечатал статьи о детстве Пушкина и очерк – «Пушкин в Южной России»; затем он как-то высказал прямое осуждение г. Анненкову и заявил: «бумаги Пушкина требуют точнейшего рассмотрения». По всему этому казалось, что рукописи Пушкина попали в надлежащие руки, в руки специалиста, который без сомнения постарается исполнить своё собственное требование «точнейшего рассмотрения» тетрадей Пушкина. Это ожидание было жестоко обмануто.
     Пользуясь своей монополией*, г. Бартенев, вовсе не ставя себе задачей исправить искажения пушкинского текста, напечатал в «Русском архиве» ряд отрывочный выдержек из тетрадей поэта и издал их потом, вместе с некоторыми другими материалами, отдельной книжкой**. Некоторые странности текста в этих отрывках, сравнение их с печатной редакцией и некоторые другие соображения заставляли относиться к изданию г. Бартенева в высшей степени подозрительно. Читатель увидит ниже, что подозрения не были несправедливы, что г. Бартенев далеко превзошёл редакторов посмертного издания и г. Анненкова в ошибках, что его небрежность в воспроизведении пушкинского текста оставляет за собой почти всё возможное, достигает почти необъяснимых размеров.

     * Благодаря этой-то монополии, при издании 1882 года, в тетрадях Пушкина можно было навести лишь немногие отдельные справки. В.Я.
     ** «А.С. Пушкин». I. Москва 1881 г.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., январь-март (стр. 417-418)


     Благодаря стараниям А.Е. Викторова, недавно умершего хранителя рукописного отделения Румянцевского музея, монополии г. Бартенева был положен конец: с осени 1882 года бумаги Пушкина, с разрешения жертвователя, стали доступны для всеобщего пользования. Зная, что я интересуюсь Пушкиным, покойный Викторов тогда же сообщил мне об этом, и я поспешил, насколько у меня было свободного времени, воспользоваться общедоступностью такого интересного материала. Будучи искренним поклонником нашего великого поэта, я заинтересовался лично для себя пополнением некоторых очевидных пропусков печатного текста и разрешением тех сомнений и противоречий, к которым приводило знакомство с трудами гг. Анненкова и Бартенева. Таким образом я приступил к занятиям бумагами Пушкина просто для себя, не как специалист, а лишь как поклонник Пушкинской музы.
     Между тем, потому ли, что первые попытки некоторых лиц получить доступ к бумагам Пушкина были безуспешны, благодаря монополии г. Бартенева, почему ли иному, но только всё это время никто больше над пушкинскими бумагами не работал; с другой стороны, ознакомившись с черновыми тетрадями нашего поэта, я увидал, что в них заключается немало нового, ещё больше поправок и дополнений, что в них много интересных указаний и для биографии Пушкина, и для понимания его творчества; одним словом, эти тетради:

     … Плод его забав,
     Бессониц, лёгких вдохновений
     Незрелых и увядших лет,
     Ума холодных наблюдений
     И сердца горестных замет.

     Ввиду всего этого, так как может быть ещё не скоро кто-либо из надёжных специалистов обратится к бумагам Пушкина, а между тем недостатки и неполнота посмертного текста его сочинений вопиющи, я решился привести в порядок и напечатать свою работу, представив подробное описание тетрадей Пушкина, находящихся в Румянцевском музее. Я хорошо сознаю свои недостатки, несовершенства моей работы; но, не будучи специалистом ни по литературе, ни по библиографии, не имев даже возможности уделить бумагам Пушкина столько времени, сколько я желал бы и сколько, может быть, было бы нужно, я всё-таки решаюсь напечатать свою работу, которая, как мой первый опыт в библиографии, конечно, не может быть вполне удачна. Если бы более опытные руки взялись за эту работу, никогда бы не стал я печатать своего описания. Но, повторяю, в ожидании, когда обстоятельства приведут настоящего специалиста к изучению пушкинских рукописей, могло бы пройти ещё довольно времени, а до тех пор богатый материал, представляемый тетрадями нашего великого поэта, оставался бы по-прежнему в неизвестности и по-прежнему мы продолжали бы читать текст Пушкина, испорченный ошибками гг. Анненкова и Бартенева, большею частью даже не подозревая этих ошибок.
     Цель предлагаемого описания указать на то печальное положение, в котором находится посмертный пушкинский текст, исправить по возможности его неполноты и ошибки; затем описание даст немало и дополнений, не бывших в печати, между которыми есть некоторые вещи, имеющие вполне самостоятельное художественное значение; наконец, в описании читатель найдёт довольно указаний и заметок, важных для биографии Пушкина, для характеристики и поэта, и его поэзии. Укажу вкратце несколько примеров.
     Занимаясь тетрадями Пушкина, невольно поражаешься той массой труда, которую Пушкин клал на отделку своих произведений: его черновые исчерканы иногда совершенно, представляют собой нередко несколько редакций одной и той же пьесы; даже очень мелкие стихотворения подвергались иногда такой же тщательной отделке. Понятие об этом серьёзном труде Пушкина даст читателю и описание. Читатель тут же увидит, как тщательно подготовлял наш Пушкин свои переводы, как обдумывал и переделывал свои программы, как разносторонне и разнообразно было его чтение, его занятия. Из лицея Пушкин вынес весьма недостаточное образование и во всю жизнь старался его пополнить, во всю жизнь продолжал учиться. Сделанное им в известном послании к Чаадаеву (1821 г.) вовсе не было фразой:

     В уединении мой своенравный гений
     Познал и тихий труд и жажду размышлений…
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     Ищу вознаградить в объятиях свободы
     Мятежной младости утраченные годы,
     И в просвещении стать с веком наравне…

     И эти стремления навсегда остались в Пушкине. Биографами его ещё недостаточно выяснена эта черта, которую великий поэт так хорошо отметил в великом царе: и Пушкин тоже «вечный был работник»…
     Между черновыми стихами в тетрадях находится немало заметок об отдельных случаях жизни, об отношениях к разным лицам; тут же находим и черняки писем Пушкина, из которых иные изданы не вполне, иные совсем ещё не были в печати. Тетради поэта дают много указаний для более точного определения хронологии многих пьес; они показывают порядок, в каком создавались отдельные части того или иного крупного произведения. Подробности всего этого читатель найдёт в самом описании; здесь же я сделаю только ещё одно указание.
     Уже г. Анненков заметил, что в тетрадях поэта встречаются иногда одни рифмы, без самих стихов; но г. Анненков дал этому обстоятельству совершенно неправильное толкование: он думает, что эти рифмы обозначают собой уже готовое стихотворение, которое Пушкин для краткости отметил одними рифмами. Между тем на самом деле значение этих рифм иное, и читатель увидит, что оно совершенно ясно.
     С первого раза может показаться странным, но между тем несомненно, что Пушкин нередко писал рифмы раньше, чем у него были готовы соответствующие стихи. Обыкновенно к этому способу заранее заготовлять рифмы прибегаю самые отчаянные стихоплёты; крайности сходятся: подобным же образом поступал иногда и гениальный поэт. <…>
     <…>
     Приведённых кратких указаний достаточно, чтобы в общих чертах охарактеризовать материал, представляемый тетрадями Пушкина.
     Конечно, моя работа, по самому характеру своему, не исчерпывает всего материала. Подлинные рукописи Пушкина навсегда сохранят своё значение первоисточника. К ним должны обращаться все тщательные редакторы будущих изданий его сочинений, все будущие его биографы.
     До сих пор никто из занимавшихся тетрадями поэта не дал обстоятельного их описания. В каталоге рукописей Румянцевского музея находится весьма точный, но краткий указатель к тетрадям Пушкина, тщательно составленный покойным А.Е. Викторовым*. Моё описание составлено по более широкой программе: кроме сообщения ненапечатанного ранее текста, кроме важный дополнений и поправок, интересных для всех любящих поэзию Пушкина, кроме биографических указаний, оно отмечает лист за листом всё содержание тетрадей, т.е. представляет собой ту подготовительную черновую работу, которую должен был бы делать всякий желающий изучить рукописи Пушкина: описание облегчит будущим исследователям их труд; снабженное же указателем, оно даст возможность всякому навести в рукописях справку по тому или  другому отдельному вопросу.
     В области нашей древней письменности описания рукописей играют весьма важную роль; предлагаемое описание рукописей Пушкина, первый, кажется, опыт подобной работы в области новой русской литературы; будущим исследователям предстоит исправить, «где буде описал, или переписал, или не дописал».
                ________________

     Ещё несколько предварительных замечаний.
     Тетради Пушкина я описываю одну за другой, по порядку нумерации Румянцевского музея. Каждая тетрадь [за указанными ниже исключениями] описывается лист за листом. Я указываю содержание каждой страницы; если находящиеся на ней стихи или проза ещё не были напечатаны, я выписываю их целиком, делая лишь иногда пропуски потому, что не всегда умею разобрать исчёрканные черновые Пушкина; если содержание страницы уже вошло в печатный текст Пушкина, я указываю том и страницу, где оно напечатано [всегда по последнему изданию 1882 года, как наиболее полному]; если данная вещь напечатана самим Пушкиным, в таком случае я указываю лишь крупные варианты, коли они есть, оставляя в стороне более мелкие отличия; если, напротив, она напечатана по смерти поэта, я сравниваю её всю с печатным текстом: читатель увидит, что эта осторожность по отношению к посмертному тексту необходима. Что касается до первоначальных очерков, до черновых пьес, известных в окончательной редакции, я только отмечаю, есть ли в них отличия от печатного текста, обыкновенно не выписывая самих отличий; я привожу эти черновые варианты лишь в том случае, если они существенно отличаются от окончательной редакции, если изменены не одни слова, но и образы, если изменено само содержание. Такое отношение к вариантам и к черновым зависит от того, что незначительные варианты, мелкие отличия черновых могут представить интерес и иметь значение только в примечаниях к полному собранию сочинений: извлечь их – дело будущего издания Пушкина. приводя неизданные стихи, я опять-таки обыкновенно оставляю в стороне черновые варианты.
     Тетради, содержащие одну прозу, переписанную уже начисто [иногда писцом] и напечатанную самим Пушкиным, описаны мною лишь с внешней стороны; их незачем было описывать лист за листом и отмечать варианты; если в них и есть мелкие отличия, то эти отличия должны быть указаны в полном издании; в описании же они казались мне излишними.
     Я упомянул уже, что иногда пушкинские черновые в некоторых местах не поддавались моему чтению. Будущий исследователь исправит меня, пополнит мои пропуски. Когда я приступил к занятиям тетрадями Пушкина, я был знаком с его почерком весьма ещё недостаточно – по немногим автографам, более чистовым, и по некоторым факсимиле; к концу своей работы я, конечно, стал читать черновые Пушкина гораздо лучше, и приводя потом свои выписки в порядок, проверяя их снова по рукописям, я исправил и пополнил некоторые свои пропуски, но всё-таки иные места остались неразобранными. Я должен оговориться при этом, что везде, где я исправляю посмертный печатный текст Пушкина, я разобрал подлинник с точностью, а все сомнительные случаи определённо отметил как таковые.
     Согласно с принятым всеми издателями Пушкина правилом, я не сохранял правописание Пушкина, особенности которого были уже отмечены г. Анненковым; я исправлял очевидные описки, дополнял неоконченные слова.
     Мне остаётся только указать, что полукруглые скобки ( ) обозначают у меня слова, зачёркнутые Пушкиным, а скобки прямоугольные [ ] слова, в чтении которых я не уверен, или же слова, которые не дописаны или пропущены Пушкиным и вставлены мною по предположению, а также и мои замечания.
     Пушкин часто начинал тетрадь с одной стороны, потом писал с другой; иногда на одной и той же странице или рядом находим, что одни строки написаны в одну сторону, а другие по отношению к первым верхом вниз. Я так и отмечаю в описании такое направление строк: верхом вниз.
     По принятому для рукописей обыкновению, в пушкинских тетрадях перенумерованы не страницы, а листы*; таким образом под каждой цифрой значатся две страницы; для обозначения их я употребляю цифры в таком виде: 2.1 обозначает первую страницу второго листа, 15.2 – вторую страницу листа пятнадцатого.
 
     Январь 1884 г.                В.Е.Я.
                _______________

     * Указатель этот, вновь просмотренный Д.П. Лебедевым, должен войти в печатающийся отчёт Румянцевского музея.
     ** В Румянцевском музее листы ещё не были вновь нумерованы, поэтому я пользуюсь или опекунской, или жандармской нумерацией, смотря по тому, какая из них вернее.   
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., январь-март (стр. 419-424)


     «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь (стр. 87-110)


                II.


Тетрадь № 2365


     № 2365. В четверку синеватой бумаги, в переплёте. На одной из последних страниц помета: «в сей книжке номерованных и писанных листов шестьдесят девять». Красными чернилами перемечено 68 листов, так как заглавный лист красными чернилами не занумерован. Чёрная нумерация в свою очередь пропустила один лист (после 59), кроме того ещё один лист в конце остался совсем без нумера; таким образом всех листов – 71.
     1.1, заглавный: Кавказский пленник. Поэма. Затем идут известные эпиграфы из Pindemonte и из Geothe.
     1.2 – неписанная страница. 
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 87)


     26.2.
          Теснится средь толпы еврей сребролюбовый…

(VII. 181) Сообщивший этот отрывок г. Бартенев не объяснил, что он в рукописи заключает не три, а пять стихов, из которых во втором, неподдающемся чтению, можно разобрать только рифмующее слово: властелин, а пятый лишь начат: (И злой черкес)… Затем на этой же странице, пониже, несколько черновых стихов из послания к Чаадаеву (I. 340):

          Высокая душа и просвещённый ум…
      …Тебе, хранителю моих душевных сил,
     Тебе, которому давно я посвятил
     И чувства чистые, спасённые тобою…

     Рисунки: две головы.

     27.1-29.1. Черновая того же послания к Чаадаеву с самого начала; варианты, поправки. На 28.1, сбоку набросана часть программы эпической поэмы: «с….. д… призывает Г……а, открывает ему свою любовь и производит в сводники. (Г…… влюблён). С….. и Мария».

     Рисунки: человеческие головы и фигуры.

     29.2. <…> Рисунки: лица.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 91)


     31.2-33.2. К моей чернильнице (I, 343). Впервые сообщено посмертным изданием, причём стихи были неправильно размещены, и ни г. Анненков, ни г. Бартенев не исправили ошибки. Дело в том, что между 31 и 32 листами вырван один лист, так что пьеса представляет значительный пропуск. Место пропуска неверно указано в печатном тексте, причём четверостишие, отмеченное как уцелевшее от вырванного листа, принадлежит к листу 31.2; от вырванного же листа ничего не осталось – должно быть так:

          К тебе я прибегал,
          И музу призывал
          На пир воображенья.
          Прозрачный, лёгкий дым
          Носился над тобою,
          И с трепетом живым
          В нём быстрой чередою…

     Вот тут и идёт пропуск, а после него так:

          … Сокровища мои
          На дне твоём таятся.
          Тебе я посвятил и т.д.

     Последнее четверостишие печатного текста: Иссохшая, пустая и пр. – в рукописи приписано после пометы и снабжено знаком, означающим, что он должно быть вставлено в текст за стихом: Любимцу праздных лет…
     Г. Бартенев верно отметил, что последнее четверостишье приписано после пометы, но в самой помете он пропустил одно слово: «Кишинёв. 11 апреля 1821». (А.С. Пушкин, стр. 168). Этого мало: г. Бартенев поставил помету после стиха: Тебя возьмёт унылый, так что надо было подумать, что заключительных стихов совсем нет в рукописи; а они тут, на своём месте: Последний будь привет и пр.
     Рисунки: лица.  – Затем вырвано.
     <…> 
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 93-94)


     34.1.

И долго после Хризеида
Улыбку нежную лицо твоё хранит…

(I. 311 Дионея и 510).

     Внизу страницы черновой набросок, из которого можно разобрать:

(Гречанка, я люблю тебя…)
Я твой навек, Эллеферия…

Рисунки: лица и лошадь.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 94)


     38.1.

Я слушаю тебя и сердцем молодею и т.д.

I. 524. Внизу снова:

Я слушаю тебя и сердцем молодею
Мне сладок жар твоих речей
[Поверь] я снова пламенею
Воспоминаньем прежних дней…

     38.2. Вся исчёрканная и совершенно неразборчивая черновая. Рисунки: лица и ноги. Цифры и дважды: Кошанский.

     39.1. Опять несколько исчёрканных черновых.

(Прими в залог воспоминанья
Мои заветные стихи…)
(И под печатию заветной
Мои опасные стихи…)
                _________________

Не удивляйся, милый друг
Её израильскому платью…
                __________________

Её всевышний осенил
Своей небесной благодатью.
Она                заняться.
                __________________

Вот муза, резвая болтунья.

I. 524. Рисунок: нога.

     39;.

Там некогда (в мечтаньях упоенья)
Я посетил дворец уединенья.
                ___________________

Подруга милая я знаю для чего
Ты прошлою весной от наших (игр отстала)
Я тайну сердца твоего
Давно                угадала
                не раз
                я замечала вас
Ты слушаешь его в безмолвии
Твой взор поту – любовию горит
     И долго после Гала
     Улыбку

     См. выше, лист 34.1. Печатный текст I. 510. Я привёл этот набросок в том неоконченном виде, как он сохранился в подлиннике. На этом же листе находятся французские стихи: A son amant, и проч. I. 524.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 97)


     40.1. Программа комедии, напечатанная г. Анненковым в книге «Пушкин в Александровскую эпоху» (стр. 160) и вошедшая в последнее издание Пушкина (V. 6). Но г. Анненков не сообщил, что Пушкин начинал писать и самую комедию, что тут же непосредственно за программой находится попытка начать комедию, в стихах.
     40.2. Сначала идёт продолжение программы и помета. Некоторые слова остались не разобраны и обозначены точками.
Конец. – 4 июня ночью. 5 июня по утру.
                Дегилье*
 [тут-же рисунок: нога].
     Бр. Рам. С. вы здесь, а мне ничего не сказали.
                ______________________

     – Мочи нет устал, проигрался, пора в театр наш… даёт последний завтрак, он застрелится.
                ______________________

     «Я шёл к тебе сестра… [благо даже] в одном доме… Мы неделю не виделись, что ты делал? Занят был. Сегодня я дома, приезжай пожалуйста. Тебе надо быть у… Я даю завтрак. Бог знает какое общество. Зачем тебя нет в свете и проч.».
     Далее начинается тот же разговор в стихах:       
     <…>
     <…> Г. Бартенев, сообщивший впервые отрывок, начиная со стиха «Казармы нравятся» и т.д., сообщил текст его неверно (курсивом обозначены слова, пропущенные или не так переданные г. Бартеневым) и ни словом не указал, что он берёт этот отрывок из двух страниц чернового текста, представляющего несомненно начало комедии, план которой был напечатан г. Анненковым.
     <…>
     Рисунок: два лица.

     42.1. Рисунок: комната, дверь, стул, на окне кошка; посреди комнаты стоит худой человек в одной рубашке. Внизу подпись: ma femmel… ma cullote!... et mon duel donc!... oh, ma foi, qu'elle s'en tire comme elle voudra, puisque c'est elle qui porte cullote...

     42.2. <…> Рисунки: головы.

     * Фамилия француза, с которым Пушкин поссорился в Кишинёве.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 98-99)


     «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, (стр. 325-354)


     Во II книге «Русского архива» изд. 1884 года г. Любитель старины поместил заметку о моей работе по описанию рукописей Пушкина [по поводу второй книги изд. 1884 г. «Русской старины»]. Желая мне успеха, он вместе с тем сомневается в верности сделанных мною в предисловии указаний на небрежность г. Бартенева в передаче пушкинского текста, и отрицает, чтобы Бартенев когда-либо пользовался монополией по отношению к рукописям Пушкина [см. «Русская старина», изд. 1884 г., февраль, стр. 417-418].
     Относительно страшной небрежности г. Бартенева мне теперь уже незачем приводить доказательств: г. Любитель старины сам может видеть многочисленные примеры этой небрежности в апрельской и майской книгах «Русской старины» изд. 1884.; дальше он увидит их и ещё во множестве. Из напечатанного уде мною материала точно также видно, что г. Бартенев оставил без внимания в рукописях Пушкина очень многое, нисколько по интересу не уступающее тому, что он из них извлёк. В общем этот материал будет по объёму больше того, что напечатано было г. Бартеневым. Поэтому напрасно г. Любитель старины уверяет, что я будто бы дорожу только всякой опиской Пушкина [я прямо оговорил в предисловии, что описки Пушкина я не привожу, прямо исправляю]; другое дело описки и ошибки издателей пушкинского текста: они меня занимают, и я стараюсь их, по возможности, исправить.
     Г. Любитель старины говорит, что г. Бартенев никакой монополией не пользовался. Вот факт: до осени 1882 г. рукописи Пушкина в Румянцевском музее были доступны только г. Бартеневу; объяснение же этого факта, дающее мне право называть его – монополией и даже искусственной монополией [конечно не в смысле экономического термина], я не раз лично слышал от самого покойного А.Е. Викторова. Пусть г. Любитель старины не думает, что я ложно шлюсь на мёртвого: я печатно говорил о сказанной монополии г. Бартенева ещё при жизни А.Е. Викторова. [«Русские ведомости», 1883 года, № 150].
               Сообщ. В.Е. Якушкин
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 353-354)


Тетрадь № 2369


     № 2369. Тетрадь в лист, в чёрном кожаном переплёте. Ярлык с надписью, уже приведённою выше [см. № 2364]. На внутренней стороне передней доски рукою Пушкина написано с росчерками: «27 мая 1822, Кишинёв Pouschkin, Alexeef, Пушкин»; нарисовано лицо. На задней доске, тоже с внутренней стороны, помечено: «В сей книге написанных и номерованных листов пятьдесят один. Опекун». Так и есть на самом деле: 51 лист.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 550)


     7.1. VII и VIII строфы первой главы «Евгения Онегина» [III. 4 и 5].
     7.2. X и XI строфы той же главы. Затем вырвано.
     8.1. Заключительное двустишье IX строфы первой главы:

          Как он умел наедине…
          Но скромным быть пора бы мне.

[III. 422]. Г. Бартенев сообщил это двустишье в непосредственной связи с вышеупомянутыми отрывками, т.е. соединил вместе стихи из разных мест поэмы, заимствовав их со страниц 6.1, 6.2 и 8.1. Таких соединений, совершенно непонятных и ничем не вызванных, в сообщениях из бумаг Пушкина у г. Бартенева очень много.
     Дальше на той же странице следует черновой набросок, отчёркнутый синим карандашом, но сообщённый г. Анненковым не вполне.
     <…>
     Рисунки: несколько голов чернилами и карандашом.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 553-554)


     25.1. <…> Тут же внизу III строфа второй главы «Евгения Онегина». Г. Бартенев сообщил [137, см. III. 424] из этой черновой строфы пять стихов, где нового был только один стих:

          В другом нашёл он целый строй.

     Между тем оказывается, что этот стих сначала был написан так:

          В другом наливки, сахар, чай,

     а потом исправлен окончательно, как и вошёл в печатный текст:

          В другом наливок целый строй.

     Сообщённой же г. Бартеневым редакции в рукописи нет.

     25.2. <…>
     Рисунки: лицо, дерево у забора.

     26.1. <…>
     Рисунок: лицо.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 559-560)


     29.1. <…> Не разбирая всей черновой вполне, не стану приводить поправок отдельных слов; замечу только, что различия текста, сообщённого у г. Бартенева, от текста, напечатанного г. Анненковым, не всегда оправдываются рукописью.

     29.2. <…>
     Рисунки: три женские головки.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 562)


     43.2. Тут черновой набросок, не вполне правильно прочитанный г. Анненковым; г. Бартенев не только не исправил текста г. Анненкова, но ещё более его испортил. В подлиннике этот набросок читается так: <…>
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., апрель-июнь, стр. 569)


Тетрадь № 2377


     № 2377. Состоит из трёх отдельных тетрадей.
     А. Первая тетрадь, из отдельных листов; на обёртке [опекунская] надпись: № 17. Отрывки в стихах и прозе; тут же: «51 лист. Дубельт». На самом деле листов 48. – Листы лежат не в порядке нумеров, да и тут нет всех нумеров подряд, и есть листы без нумера, то я описываю их в том порядке, как они находятся теперь.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 84)


     2) Два полулиста, вложенные один в другой, красные цифры: 24, 25, 26, 27; карандашные: 5, 6, 7; первые две страницы белые [3 листа]. – На 26 – красная жандармская печать с обрезанными нитками. – На бумаге водяной знак: 1831. – Черновое начало повести [IV. 432], впервые сообщённое г. Бартеневым, но не совсем точно. Так, он напечатал [433]:

     «На Кавказ! Стало быть Москва надоела. Впервой от роду правду сказали, а не верила…»

     В подлиннике: На Кавказ! Стало быть, Москва впервой от роду правду сказала, а я не верила…

     Г. Бартенев вставил от себя слово «надоела», и совершенно напрасно. – Тут же, далее у Бартенева: Что за карета! игрушечка, загляденье! а в рукописи: игрушка, загляденье. – Ещё на стр. 434: Ну, прости же, Катерина Петровна… а в рукописи: Ну, простимся же…

     3) Почтовый лист большого формата [2 листа]. <…>
     Рисунок: мужское лицо.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 85)


     87) Полулист, сложенный вдвое. Цифры – 20, 20 и красные – 20, 31. – 2 листа. – Посмертные издатели напечатали два предшествовавших письма, оставили в стороне ещё третье письмо и отрывок из той же истории Марии Шонинг. Ни г. Анненков, ни г. Бартенев не обратили внимания на этот пропуск.
     <…>
     18) <…> Рисунки: лицо, летучие мыши.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 87-89)


Тетрадь № 2378


     № 2378. Большой альбом в лист, в чёрном бумажном переплёте. Всех листов более полутораста, но писанных из них только 45, как и гласит опекунская надпись на последнем листе: «В сей книжке писанных и нумерованных листов сорок пять».
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 335)
    
    
     К стр. 28: <…>
     Наконец, укажу ещё курьёзнейшую ошибку посмертных издателей, оставленную без поправки г. Анненковым и г. Бартеневым. Конечно, многим из читателей не раз казалось странным, почему кормилицей у боярышни является какой-то уродец – Ласточка, «круглая, старая крошка». Рукопись теперь очень просто объясняет дело: Ласточка вовсе не была Наташиной кормилицей, а везде, где напечатано кормилица, в рукописи находится прямо и несомненно: карлица. 
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 337)


Тетрадь № 2380


     № 2380. Состоит из двух непереплетённых тетрадей.

     I. На заглавном листе такие надписи и пометы:
   
          № 7. Манускрипт карандашом.
                № 1.
                I.
               «65 листов. Дубельт»
     Дубровский. Первые восемь глав (всех их 19). Окт. 1832.

     II. Манускрипт карандашом № II.-II. «62 листа. Дубельт».
     – Том второй.

     В первой тетради не 65, а 62 листа [за вычетом неписанных листов и присчитав листы, пропущенные нумерацией]; во второй не 62 л., а 63 листа, всего же в этом нумере – 125 листов [считая мелкие приклейки].
     Тетради сшиты из отдельных листов, без обращения внимания на содержание, и теперь приходится читать листы в таком порядке: 1, 2, 64, 3, 4, 63, 5, 62 и т.п.
                __________________________
     Выше мне уже не раз приходилось говорить, что в посмертном пушкинском тексте проза, пожалуй, издана ещё хуже стихов: лучшим подтверждением этому служит «Дубровский». Первый раз этот роман был напечатан в X томе посмертного издания. Г. Анненков сверял роман по подлинной рукописи и объявил про эту рукопись, что посмертными издателями «разобрана она правильно, исключая некоторых пропусков и грамматических поправок». Он привёл всего один пропуск в полторы строки [см. изд. 1855, т. V, стр. 531], давая тем понять, что другие пропуски не могут быть напечатаны. Между тем оказывается, что эти невольные пропуски составляют ничто в сравнении с искажениями и порчей, которым подвергся текст в печати: тут мы видим изумительную небрежность, непонятную перемену слов, пропуск фраз, совершенно цензурных, перебивку предложений и т.п. В противность уверению г. Анненкова, читатель увидит, что рукопись «Дубровского» разобрана была совершенно неправильно посмертными издателями и крайне небрежно сверена г. Анненковым: чуть ли не на всякой странице печатного текста встречаем ошибку, а часто и не одну. – Г. Бартенев не сверял всей рукописи, положившись на заверения г. Анненкова, и только привёл несколько пропущенных мест, но именно только те, которые были выпущены по цензурным соображениям.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 340)


Тетрадь № 2381


     № 2381. Тринадцать собственноручных тетрадей. Карандашом перенумерована каждая тетрадь отдельно; красной нумерации нет. Всего, во всех тетрадях, 219 листов.
     Все тетради заняты «Капитанской дочкой» [IV. 215-344], в каждой тетради по главе, именно, начиная с главы II и до IV, с VIII-XIV; тринадцатая тетрадь занята пропущенной главой. – В конце XIV главы, после заключительной заметки: 19 октября 1836. Издатель.
     Пропущенная глава была напечатана г. Бартеневым [стр. 4-12; см. изд. 1882, т. IV, стр. 333-344], но с несколькими неточностями, которые я и укажу.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 345)


Тетрадь № 2386


     № 2386. Четыре переплетённых тетради; на обёртках выставлено: № 1, № 2, № 3 и № 9. Каждую тетрадь описываю отдельно.
                _____________________________
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 530)


     13.2 – неписанная страница, – 26 – неписанный лист.
     Далее идут два очерка к «Египетским ночам». Один из них был напечатан г. Анненковым, другой г. Бартеневым [IV, 467 и 469]. Оба отрывка напечатаны с обычными в посмертном тексте Пушкина неточностями и ошибками. Но этого мало: с этими очерками произошло нечто невероятное. Г. Анненков напечатал начало одного очерка, но самый конец взял из другого; г. Бартенев напечатал другой, почему-то пренебрежённый г. Анненковым отрывок, но при этом вставил в него ненапечатанный г. Анненковым конец первого очерка, пропустив из своего часть того, что было заимствовано г. Анненковым. Таким образом произошла ужасная путаница.
     Близость содержания обоих очерков, а также неудобный порядок, в каком сшиты листы тетради, могли бы, конечно, не оправдать, но хоть несколько объяснить такую невероятную перебивку материала гг. почтенными издателями; но даже и такого формального объяснения в данном случае нет. Дело в том, что очерки написаны на бумаге разного формата! Очерк, напечатанный г. Бартеневым, идёт сначала, на писчей бумаге обыкновенного формата, занимает листы 14, 25, 15, 24, 16, 23, 17; очерк, напечатанный г. Анненковым, занимает самые средние листы – 18-21*, написан на почтовой бумаге большого формата. Казалось бы, смешать трудно!
     В очерке, сообщённом у г. Анненкова, я насчитываю около десяти неточностей, в очерке у г. Бартенева мною замечено ещё более неточностей и ошибок. Опять не буду приводить этих неточностей; ограничусь разрешением главной путаницы, укажу странную перебивку, устроенную гг. издателями.
     <…> 

     * 22 лист – неписанный.
(Якушкин В.Е. «Рукописи Александра Сергеевича Пушкина» // «Русская старина», 1884 г., октябрь-декабрь, стр. 537-538)