Операция

               

- Ах, ты чертова железяка!   - воскликнул Вадим, когда, в который раз повернув ключ зажигания своей машины, в ответ услышал очередной издевательский щелчок и злорадное мигание контрольной лампочки. Ведь хотел давно эту машину поменять, но не успел, опять она сподличала.
  Он вылез из нее, со злостью хлопнув дверцей, и, подняв голову к серому апрельскому небу выдохнул:
 - Сегодня? Именно сегодня?
  Сегодня, как назло, Вадим должен был быть на работе раньше обычного. Операционный день. Профессор приходит в такие дни очень рано и перед операцией заходит к пациентам, старается с ними поговорить и успокоить. Он любит, чтобы анестезиолог был вместе с ним.
  Вадим вызвал такси, влетел в отделение, где пахло хлоркой, спиртом и каким-то лекарством, но все равно опоздал. Профессор, заведующий отделением и личность, пользующаяся у персонала почти священным трепетом, неодобрительно на него посмотрел, но не сказал ничего.
  - И за это спасибо! – подумал Вадим, сочтя что такой молчаливый выговор куда убедительней громких фраз.
  В отделении началась предоперационная суета. Пациент - мужик лет пятидесяти, с глазами как у приговоренного, получивший премедикацию, казался спокойным и отвечал на вопросы как замедленный кассетник, но видно было, что внутри у него все дрожало. Вадим знал, что ему следует сказать – ободряюще, без фальши. Слова в таких случаях не играли большой роли. Главное – интонация. Он говорил именно так, как следовало, и пациент, похоже, почувствовал это.  Вадим пожелал удачи ему или себе и направился в операционную.
  Операционная жила своей жизнью – шумы, запахи, обыденные святыни.  Там царила неспешная суета, слышалось позвякивание инструментов, раскладываемых Викой – операционной сестрой. Вика, в обычной жизни с иронией на кончике языка, остроумная и резкая, была сосредоточена на своей работе и ее черные глаза в узкой прорези над маской смотрели очень строго.  Хирурги тщательно намывались в предоперационной, тихо переговариваясь между собой. Это всегда напоминало Вадиму старые ритуалы. Не потому, что он был склонен к суевериям – напротив, он был человеком очень рациональным, - но вся эта подготовка, эти одинаковые движения раз за разом, придавали происходящему какой-то древний, почти театральный оттенок.
    Вадим молча проверил свое хозяйство - аппарат искусственной вентиляции, ларингоскоп и тубусы для интубации, шприцы с лекарствами, приготовленными Верой – сестрой-анестезисткой – все, что может понадобиться, если вдруг что-то пойдет не по плану. А оно иногда идет. Часто.
  Привезли больного. Вера быстро подсоединила монитор, манжету для измерения давления, подсоединила капельницу и померяла давление.
 - Космонавт! 130 на 70! Можно в полет!
   Вадим ввел пациента в наркоз, вставил трубку в трахею с той механической точностью, которая приходит с годами и дежурствами, затем подключил его к аппарату искусственной вентиляции легких.
   В стерильную зону вошел первый ассистент. Операционная сестра, привычно распахнув стерильный халат, помогла ему одеть его, а санитарка завязала шнурки на спине. Ассистент проверил не сковывает ли движения халат подставил руки для перчаток. Две пары стерильных перчаток одна за другой были надеты, и он принялся обрабатывать операционное поле. Второй ассистент, также прошедший процедуру одевания, стоял чуть в стороне и наблюдал за коллегой. Потом пришел профессор и пока он одевался, ассистенты оградили операционное поле стерильными простынями и закрепили их зажимами.
  - Разрез! – сказал профессор и операция началась. Вадим, следящий за показаниями монитора, отметил, что нет изменений в показателях. В операционной царила тишина, время от времени раздавались команды профессора: «Зажим! Еще зажим! Не такой – изогнутый! Прижигаем, перевяжи – кровит! Выделяем! Пережать! Нет не так – с боку! Сушить! Еще! Мне нужно шире поле! Поправьте крючки! Свет направьте!»
     Вадим много раз слышал эти коротенькие приказы и отрывистые замечания и каждый раз это было для него как приказ мобилизации и большей сосредоточенности. Все шло по протоколу. Монитор рисовал ровные синусоиды. Пульс не увеличивался и не снижался. Аппарат искусственной вентиляции легких тихо выполнял свою работу.
  - Два часа и тридцать минут операции громко сказал Вадим, как было положено.
Хирурги продолжали выполнять свою работу, изредка обмениваясь короткими репликами.  Вдруг кривая пульса на мониторе резко скакнула вверх, а потом начала падать. Вадим увеличил скорость капельницы и велел Вере ввести лекарство. Пульс продолжал падать.
    - Кровь на совместимость, срочно! Поставь плазму! – Вадим сосредоточенно следил за монитором. Давление?
  - Восемьдесят на сорок, ответила Вера
    Хирурги, почувствовав суету у анестезиологов забеспокоились
  - Что у вас? – спросил профессор
  - Пульс падает и давление.
  - Восстанавливайте, нам нужно еще время!
   Секунды - как часы. Время становится вязким. Лекарства, инфузии, расчеты – все это уже не действия, а почти молитвы.
     Наконец кривая пульса поползла вверх, и Вадим с облегчением вздохнул.
  - Вера, померь давление, сказал он медсестре.
 - Сто на шестьдесят. Выравнивается.
  - Все, зашиваем, сказал профессор и напряжение в операционной начало спадать, будто кто – то окно открыл и воздух, свежий воздух наполнил операционную.
   Последние стежки и больной, дернувшись, сделал свой первый после операции самостоятельный вдох.
  - Четыре часа, двадцать пять минут, громко сказал Вадим.
   Операция закончилась. Пациента перевели в постоперационную палату. Он еще не полностью пришел в себя, но дышал вполне адекватно. Вадим ощутил привычную усталость, знакомо накатившую на него после того, как все закончилось.
   - Пойду писать историю болезни, сказал он вслух.  Никому. Как сказали бы: пойду жить дальше.
  За окном была весна, апрель. Живительная, пахнущая землей, жизнью, кровью, спиртом и асфальтом.
  Шестичасовой рабочий день… А нервов потрачено как за неделю.
 

   Апрель 2025