Федя и Соня

Федя и Соня
      Федя и Соня познакомились друг с другом в Сочи, в этом теплом и заманчивом городе, во время отдыха. Федя прилетел из Воркуты, а Соне купил путевку ее бывший муж. Муж у Сони был банкиром, и он всегда ей дарил дорогие подарки: то ли тойоты, то ли ягуары, точно не помню, но то, что Соня их принимала, помню точно.
      Так вот, в один прекрасный день Соне надоело принимать в качестве подарков эти внедорожники, и она сказала: «Хватит». Если этот банкир не купит ей обычную путевку в Сочи, то она от него уйдет. Еще Соня добавила, что ей надоели до чертиков эти Анталии и Кипры, и что она хочет отдохнуть как настоящая русская женщина в обычных «Сочах», и непременно одна!
     Муж Сони, конечно, удивился ее новой выходке, но вникать в капризы Сони ему всегда было недосуг, и он согласился. Он купил жене недорогую путевку в трехзвездочный на самом берегу моря и вновь занялся своим бизнесом.
     Федя же достал путевку сам, в каком-то профсоюзе, по каким-то льготам, и приехал в этот южный город по зову сердца. Дело в том, что побывать в Сочи Феде хотелось с детства, и когда по телевизору он видел цветущие акации сочинского ботанического и роскошные яхты, то Федю всегда почему-то трясло: он вскакивал с места и долго ходил по комнате из угла в угол. Иногда он поглядывал в окно, но за окном было почти всегда снежно и вьюжно, а если и не было снежно и вьюжно, то все равно, как снежно и вьюжно. Федя так нервничал, когда по телевизору показывали эти красоты, что всегда выключал его: он считал, что операторы, или кто там еще... издеваются над ним, Федей, и что ему специально показывают эти акации и яхты, чтобы вывести его из себя. И Федя дал себе слово, что он обязательно когда-нибудь приедет в эти Сочи и будет ходить мимо этих акаций и кататься на белых яхтах… А еще Федя очень хотел быть среди сочинских девушек, которые почему-то подолгу валялись на раскаленной гальке, и уже тайно представлял себе, как он с ними заводит знакомства…
      В принципе, девушек и в Воркуте было не мало, но Феде они как-то не «приходились». Они все равно были не те, незагорелые и неаппетитные, не такие, каких он мельком разглядывал с экрана своего «горизонта». Девушки в Воркуте, по его представлению, были совсем другие, девушки как девушки. И на уме у них всегда одно, но в городе Сочи все же они были лучше.
     Федя много работал, отбивал уголь своим увесистым молотком, изо дня в день спускаясь в эту душную шахту, и считал дни, когда же он наконец-таки поедет в эти Сочи. Зарплата у Феди была хотя и не малая, но для поездки в такой красивый и дорогой город ее все же не хватало. Вернее, ее бы хватило на дорогу, на сносную жизнь в каком-нибудь частном секторе, но Федю это почему-то не устраивало. Федя решил, что он живет один раз и жить ему подобает, как и положено. Чем он хуже других, тех, кто бросает деньги налево и направо, которые устраиваются всегда комфортно и не думают совсем, сколько все это стоит? Поэтому Федя и не торопился, а работал и работал.
      Но вот повезло! Профсоюз выделил ему, как передовику, двухнедельную путевку именно туда, куда Федя и хотел, и он оказался там. Федя поселился в каком-то пансионате в странной многоэтажке и тотчас же отправился к морю.
     Море он также обожал, как и акации, яхты и загорелых девушек. Поэтому сразу же по приезде сделал дальний заплыв и еще долго бултыхался в соленой и непривычной для себя воде. Целыми днями он проводил на пляже и между заплывами нет-нет да и посматривал на девушек. Девушки лежали на гальке чуть ли не голышом и чуть ли не дымились от знойного южного солнца.
     Однажды Федя все же подошел к одной из них и соизволил сказать ей: «Добрый день!», но девушка не шелохнулась. Тогда Федя сказал что-то о море, о солнце, которого в его городе мало и почувствовал, что у девушки проявился к нему интерес. От радости Федя оживился и сам не заметил, как стал рассказывать о своей Воркуте, о том, как там холодно и как ему работается в своей душной шахте. Федя действительно рассказывал так увлеченно, что Соня всецело была поглощена его рассказом и удивленно рассматривала. По ней было видно что то, о чем незнакомец ей рассказывал, было ей далеко.  И она, видимо, никогда не слышала о таком городе, как Воркута. Не слышала и о его шахтерах, и какой у них тяжелый и неблагодарный труд. Не слышала девушка и о стачках, которые иногда устраивали на своих шахтах рабочие, и думала, что Федя, этот неизвестно откуда взявшийся говорун, все выдумывает. Она подумала даже о том, что он специально это делает, чтобы познакомиться с ней. Это действительно очень оригинально, а не как это делали до него все молодые люди. Они, эти пижоны, сразу хотели затащить ее в постель, приглашая после первых же минут знакомства в ближайший бар или просто зазывали в гости. Но для девушки, а Соня хотя и была замужем, но была довольно-таки молодой и привлекательной, это было все равно что постель. И она отказывала. И приехала она просто отдохнуть от Москвы, от своего мужа, который все время думает о своем банке, от суетной и бестолковой столичной жизни. «А здесь еще и этот, шахтер, — думала Соня, — но все равно что-то в этом парне все же есть», — и рассматривала собеседника с любопытством.
     А Федя уже рассказывал о своей семье, о том, что родители его любят Север, что приехали они туда не из-за больших окладов, а по зову сердца. Что папа его был геологом, а мама все время искала каких-то редких насекомых, и что он тоже полюбил этот ветреный и неухоженный край. И никогда бы не уехал из своей Воркуты, если бы не знал, что есть такой чудесный и теплый город Сочи. В принципе, ничего такого Федя не сделал, чтобы вызвать симпатию к себе, он просто рассказывал о своем городе, о своих родителях, но почему-то та искренность или простодушие, с какими незнакомец вел этот рассказ, подкупили девушку, и она почувствовала, что Федя ей нравится.
      Потом они встретились еще и еще раз и под конец своего отдыха стали неразлучны. Девушка, а теперь Соня, как она представилась Феде, не на шутку привязалась к своему новому другу и в один прекрасный вечер перебралась к нему. Они уже жили чуть ли не одной семьей. И рассказы о Воркуте были все живописнее и живописнее.
     Соня тоже рассказала Феде немного о себе. Но очень скупо, чувствовалось, что говорить ей было особо и не о чем, а Анталия и Кипр оставили лишь смутное о себе представление. Потом Соня соизволила рассказать о своем муже, и Федя это пропустил мимо ушей. Соня еще раз упомянула о муже, что он у нее банкир и постоянно дарит ей эти непрактичные и дорогие внедорожники, но и на этот раз Федя абсолютно не отреагировал ни на слово «банкир», ни на слово «внедорожники». Он просто не знал, что это такое. Вот шахта – это да! Это он знал, а банкир было для него что-то далекое и непонятное. И Соня перестала об этом говорить.               
      Они ходили на пляж и долго лежали на песке и молчали. А когда было невыносимо лежать от знойного палящего южного солнца, то, как по команде, вскакивали и бежали к воде. Они бросались неистово в волны и уплывали от берега прочь. Там, среди волн, далеко-далеко за буйками, они крепко прижимались друг к другу и, стараясь удержать свои тела на плаву, целовались. Федя обожал целоваться именно среди волн, когда вокруг не было ни посторонних, ни этого гомона людского окружения, а под ногами была одна только глубина. Любила, вернее полюбила, среди волн целоваться и Соня. И она говорила Феде, что ничего подобного она никогда не испытывала.
     Но отдых закончился, Федя и Соня расстались и жили долго врозь. Федя у себя в Воркуте, а Соня вернулась к своему банкиру. Но тоска по Феде не давала ей покоя, и она садилась и писала ему письмо за письмом. Она писала, что очень привязалась к нему, к этому большому и наивному ребенку, что таких как он, ее Федя, больше нет, и что хотя у него есть только его молоток, которым он мастерски орудует, она, Соня, все равно его любит и ждет не дождется.
     Федя тоже писал Соне. Писал, как очень тоскует без нее, как ему сняться ночами их дальние заплывы за буйки, и о том, что он ее тоже любит и, вероятно, полюбить больше никого не сможет. Он писал Соне, что она – его судьба, и прилагал к своим письмам всевозможные лирические отступления….
     Лирическими отступлениями были стихи, которые нет-нет да и сочинял Федя, а после встречи с Соней писать стал с завидной регулярностью.   Соня, хотя и многое не понимала в его стихах, но чувствовала, что они у него особенные: была в них подкупающая интонация и необычные образы, и Соня была Федей горда.
     В конце-то концов, Федя переехал в Москву и стал жить с Соней, а банкир с головой ушел в свой банк. Он даже и не заметил, что Соня от него ушла. В душе он как бы даже порадовался тому, что не придется более выполнять непонятные прихоти жены, как например, этот случай с путевкой… И вообще, он был не романтиком, ему бы никогда бы в голову не пришло целоваться среди волн за этими буйками. Его интересовали дела более практичные: кредиты, всевозможные авизо и сальдо… В общем, Соня ушла.

 
      С Федей я познакомился на Селигере — он привез туда школьников, то ли отдохнуть, то ли спрятаться от шахтерских волнений, а может, и то, и другое. Федя, видимо, был на хорошем счету у профкома: передовик, улыбчивый и располагающий к себе парень, он выделялся среди многих и не чурался общественной работы. А здесь подвернулся бартер – турбаза «Селигер» задолжала за уголь. Долг решено было погасить путевками. Федя приводил детей на озеро, на близлежащий от турбазы пляж. Дети резвились и то и дело забегали в холодную воду. Он бегал за ними и давал каждому приличный подзатыльник. В ответ дети бурчали, но было видно, на Федю не обижались, нехотя подчинялись и отходили от воды.
     Однажды мы разговорились с Федей и после этого стали кивать друг другу при встрече. Потом он приехал на Селигер и на следующий год, и мы стали с ним ближе.
     В Москве же, когда Федя поселился на Коровинском с Соней, он устроился сразу же на работу в какой-то сервис, а Соня еще долго встречала и провожала его, как ребенка. Соне такая забота приносила большое удовольствие, и она часами, оставаясь дома одна, думала, чем, чем бы еще удивить своего Федю и, найдя необычный рецепт торта или сделав перестановку в квартире, ждала его с нетерпением. Феде было приятно такое внимание. И он, приходя усталый и голодный после рабочего дня, чмокнув ее в прихожей, готовился к очередному сюрпризу.
Но такая райская по нынешним временам жизнь стала омрачаться некоторой нехваткой средств. Несмотря на то, что денег от проданного лимузина было предостаточно, как это не хотелось Соне, а ей все же пришлось устроиться на работу, и она вновь стала бухгалтером.
     Раньше, когда она еще не была замужем, она работала тем же бухгалтером и вела скромную и незатейливую жизнь. Она много училась: изучала компьютер, ходила на какие-то курсы… Но вот вышла замуж за человека состоятельного, и все пошло по-другому – уволилась с работы, засела дома и обрела покой и достаток.
     Муж был намного старше Сони и отчасти не понимал томления ее души. Соня постоянно его куда-то звала, увлекала, но мужу Сони все эти мероприятия казались пустой тратой драгоценного времени. Он был другим. Скроен чистой практикой и конкуренцией, он являл собой облик настоящего дельца, профессионала и отметал все лишнее. Правда, прихоти Сони он все же выполнял, по-своему ее баловал, и когда брак их распался, как ни смотрел он на вещи философски, все равно ему не хватало этого ребенка. Этого возмутителя спокойствия. И он нет-нет да и грустил…
     Соня же, наоборот, полностью отдалась своей новой жизни и нагрузка по дому, работа, да и еще любовь к Феде не давала ей и минуты вспоминать прошлое. Но вскоре счастливой ее жизни пришел конец. У Феди начались неприятности – что-то не заладилось с сервисом, и он начал менять одно место работы за другим. Потом пришлось обменять квартиру и поселиться в недорогой хрущевке. Случайных Фединых заработков явно не хватало, и Соне пришлось во многом себе отказывать. Она уже не искала причудливые рецепты, а полностью сосредоточилась на экономии семейных средств – стала чаще посещать оптовые рынки и радовалась, как ребенок, когда ей удавалось сэкономить приличную сумму денег на удачной покупке. Соня становилась настоящей хозяйкой, а те бытовые трудности, которые все чаще и чаще выпадали на ее голову, только ее закаляли.
     Федя видел, что своей неспособностью адаптироваться в столице, – наконец-таки найти приличную и высокооплачиваемую работу – он приносит Соне некоторую тревогу, как бы взваливает на ее плечи весь материальный груз, заставляет ее таскаться по этим рынкам и экономить на всем. Но как-либо изменить положение он не мог. Так уж получалось, что Федя, этот трудяга, здесь в таком большом и красивом городе, как Москва, словно выпадал из общего ряда бизнесменов и дельцов.
      Именно в Москве ему почему-то ничего не удавалось – ни найти работу, ни друзей, ни тем более цепко ухватить это своими натруженными руками. Ухватить и держать, держать, пока не появится убежденность, что это все уже с тобой, с тобой надолго, словно бы уже въелось в тебя, и как это часто бывает, коль выходит, то обязательно с мясом, кровотечением, болью…
     Но ничего похожего с Федей не происходило. Он менял работу за работой, а Соня, его терпеливая и мудрая Соня, каждый раз при этом вдохновляла его на новое усилие. Но вот в конце-то концов он устроился снабженцем в преуспевающую фирму и мало-помалу дела его стали поправляться. Федя стал приносить домой деньги и Соня, эта терпеливая и неустанная Соня, наконец-таки вздохнула с облегчением.
     Супруги уже думали о своей жилплощади и регулярно откладывали часть средств на книжку. Жизнь Сони и Феди приобрела стабильность, при которой человек позволяет себе некоторую вольность: или попутешествовать, или навестить раз-другой знакомых за городом. Видимо, жизнь Феде в столице вскоре наскучила, и он набрал мой номер телефона:
     — Хорошо, —ответил я, —приезжай!
Федя приехал один, без Сони. И мы поговорили о том, о сем...  Утром я проводил Федю до калитки. Прощаясь, он пообещал привезти ко мне и Соню, познакомить, и я сказал, что буду ждать с нетерпением: «Интересно, какая она, эта Соня?» — думал я. И проводил взглядом Федю.
     Эта история еще долго не выходила у меня из головы: «Ну, что ж, посмотрим...  Соня так Соня...».
     Когда же Федя приехал с Соней, то она мне понравилась. Именно такой я ее себе и представлял: волевой, энергичной, молодой. Она сразу обратила на себя внимание живым и лукавым взглядом и повела себя довольно-таки непринужденно, чувствовалось, что общаться ей приходилось в кругах отнюдь не простых, а бывшее замужество и поступок с Федей давали ей ту уверенность в себе, которая отличает людей определенного круга от других…  В общем, Соня представилась мне довольно-таки столичной молодой девушкой, которая в курсе всей московской жизни, ее приоритетов, правил и вкусов, что напротив отличало Федю от нее довольно-таки разительно.
     — Котик, — называла она своего Федю, и эта снисходительно ласковая вольность по отношению к нему говорила мне о многом…
      Соне у меня понравилось, и супруги стали приезжать чаще. Порой они оставались до утра, где я выделял им одну из дальних комнат на втором, и, судя по их обычно позднему появлению в столовой, я всегда предполагал, что они хорошо отдохнули.
     Федя и Соня зачастили. И мы стали друзьями. Провожая их по утрам до калитки, мне всегда почему-то вспоминались эти буйки. Их история...  И, перебирая в памяти свои страницы жизни, я все искал эти буйки: были ли они у меня?  Буйков не было.