Опустошение

Опустошение

(из сборника «Мои университяпы»)



В конце восьмидесятых, в пору моей юности, когда мы учились в Саратовском юридическом институте, страна испытывала трудности с исполнением продовольственной программы, а вместе со страной эти трудности испытывали и мы – ее верные дети-студенты.
Прилавки магазинов зияли космической пустотой. И нам выдавали длинные, как туалетная бумага, рулоны всевозможных талонов – на крупу, водку, мясо, молочные продукты, спички, крупу, табак и т.д. Причем отоварить эти талоны можно было лишь в одном магазине, к которому была прикреплена наша общага и в котором, как правило, указанных товаров надо было еще поискать.
В нашем общаговском буфете тоже нечем было поживиться. Кормили там отвратительно: мутные щи, в которых, вместо мяса, плавали комочки жира, картофельное пюре, почерневшее, будто с горя, да полусладкий компот из разбавленных в воде карамелек. Правда, в буфете можно было приобрести полуфабрикатные котлетки, которые, если пожарить на сале, имели легкий привкус мяса. Но при всем при том, что нам было по сути нечего есть, мой сосед по комнате Мишка никогда не ел такие котлеты и запрещал мне их покупать, называя их «лоховской» едой, ввиду отсутствия в них мяса и  пониженного содержания остальных питательных веществ.
В таких условиях раем на земле представлялись кооперативные магазины, в которых можно было взять кулинарные, кондитерские изделия, масло, сыр, сгущенку и колбасу двух видов – копченую и вареную. Однако цены в этих магазинах были нам не по карману, и мы заходили туда лишь в редких случаях, скидываясь деньгами с Мишкой на паритетных началах.
Поэтому к вопросу поедания приобретенной в коопторге колбасы я подходил очень экономно, руководствуясь мною же придуманной теорией «отодвигающейся колбаски». Суть теории была такова: в середину толстого-претолстого куска хлеба клался тоненький, как лист бумаги, кусочек колбасы, с тем расчетом, чтобы откусывая бутерброд, можно было дотянуться только до краешка колбасы. Затем колбаса отодвигалась, и процедура повторялась вновь. В результате постоянного передвижения маленький кусок колбасы можно использовать аж на два бутерброда.
Положение спасало то, что незадолго до описываемых событий Мишке поистине в коммерческих масштабах прислали рис – два мешка.
Этому обстоятельству поначалу мы очень обрадовались, и первое время, как могли, разнообразили наш рацион. На завтрак Мишка готовил рисовую кашу на молоке, на обед – рисовый суп с зеленым луком, в который мы добавляли по одному малюсенькому кусочку курицы (купленной в коопторге по цене слона), на ужин – рис на воде с маслом.
Затем, когда рис начал потихоньку надоедать, неугомонный Мишка изобрел новые блюда и побаловал меня рисовыми шариками (жареные на маргарине комочки отварного риса), рисовыми пельменями (рис в кляре) и пловом (обычный плов, но без мяса, чеснока, нута, изюма, чернослива, лука и вообще без ничего, кроме риса и морковки).
Когда же Мишкина фантазия истощилась, он вернулся к классическим рисовым блюдам. Хотя, справедливости ради, надо признать, что такому решению в немалой степени способствовало и то, что ни одно из означенных выше новых блюд толком у Мишки и не получилось, а его кулинарные изыски приводили лишь к бездарному растранжириванию столь обожествляемого им риса.
История, о которой я хочу рассказать, началась утром, в тот самый момент, когда сирена китайского будильника пронзительно ворвалась в мой сон, возвестив о начале нового дня. Придя в себя после такого будильника, наводившего ужас и отпугивающего сон напрочь, поход в институт казался наименьшим из зол человечества.
Мишка уже не спал, а копошился в холодильнике.
- Ты рис будешь? Сегодня у нас в меню рис на воде с полукопченой одесской колбаской.
Я застонал, чувствуя спросонья, что мой организм уже настолько насыщен рисом, что просто не сможет его больше переварить.
- Только не рис. Лучше колбаса без риса, чем рис с колбасой. На меня не готовь. Я чаю попью.
На столе за ширмой, разделявшей нашу комнату на две части – спальную и так называемую мини-кухню, высилась гора немытой посуды. При моем появлении из горы брызнула в разные стороны россыпь тараканов.
Убедившись, что на столе не имеется ни одной чистой чашки, я, как зомби, отправился на кухню мыть посуду.
На кухне было небывалое столпотворение. Наш сосед по лестничной клетке – Олег Камахин, кареглазый высокий блондин, собрав вокруг себя толпу зевак, в жутко возбужденном состоянии чем-то активно возмущался, размахивая руками.
- А, Леха, здорово, - обрадовался он при виде меня.- Ты вчера футбол видел? Как наши идиоты болгарам просрали?
- Нет! – отозвался я. - Хотя по радио вроде бы слышал.
- И правильно, что не смотрел. В данном случае лучше один раз услышать и ни разу этого не видеть.
Я промолчал.
- Что, чай собираетесь пить?- снова спросил он, - А можно и мне с вами?
О толпе своих слушателей он уже и думать забыл.
- Откуда ты знаешь, что мы собираемся пить?- буркнул я. - Я вообще то уже чашки мою.
- Меня не обманешь, - в шутку погрозил пальцем Камахин, - это девчонки моют посуду после еды. А пацаны – всегда до. Потому что после -им лень.
Вот черт, подумал я. Теперь придется делиться колбасой еще и с этим малоприятным типом, который в своей двадцатилетней жизни сам ни разу никого ничем не угощал.
Однако действительность оказалась еще хуже, чем ожидалось.
Едва мы с Камахиным вошли в комнату, как я обмер от ужаса.
Мишка сидел на кровати, смотрел утреннюю музыкальную передачу и грыз палку колбасы. «Одесской». По пятнадцать рублей за килограмм (сумасшедшие деньги). Причем без хлеба. Причем целиком.
Я потерял речь. Теория «отодвигающейся колбаски» летела ко всем чертям. Мишка методично уничтожал ее ритмичными движениями своих челюстей.
- О-пус-то-ше-ние, - пел из телевизора солист группы «Машина времени» Андрей Макаревич. – О-пус-то-ше-ние!
В это слово он, видимо, вкладывал какой-то свой смысл.
Но Мишка, поедающий нашу колбасу единолично, без зазрения совести, иллюстрировал эту песню совсем в ином, неведомом Макаревичу аспекте.
Опустошение!
- Здорово, Олег,- поприветствовал Мишка соседа, - будете колбасу? Я  маленько оставил. Вам должно хватить. Тем более что Леха колбасу отодвигает - ему много и не нужно.
- Ты же сказал, что рис будешь?- спросил я удрученно.
- Да понимаешь, Леха, надоел мне этот рис. Сил уже нет его жрать. Всю последнюю неделю еле держался, запихивал в себя. Надо бы перерыв сделать. Это ты здорово придумал – колбасу купить.
От батона колбасы остался маленький хвостик.

Настроение в этот день было испорчено. За окном темной стеной лил дождь. В желудке было пусто и тоскливо. Холодильник осиротел, как бублик, из которого выковыряли весь изюм.
Я проболтался в институте до вечера, а на обратном пути, собрав последние деньги, зашел за новой колбасой в коопторг.
И, о чудо! Что я там увидел!
На прилавке за пыльным стеклом витрины невысокой соблазнительной горкой лежали пирожные «Картошка».
Раньше, при социализме, их продавали наряду с заварными пирожными по 22 копейки за штуку.
Сейчас они выставлялись по рублю.
И при всем при этом, учитывая повальный дефицит с одной стороны - в стране продуктов, с другой стороны - у меня – денег, мне страстно захотелось их приобрести.
Я залез в карман и сосчитал свои деньги - 15 рублей 25 копеек. Можно купить пятнадцать пирожных. И еще останется 25 копеек, на которые один раз можно проехать в трамвае.
- На все,- высыпал я деньги продавщице.- Картошку.
Домой я парил как на крыльях. Испорченный день превращался в праздник. Я мысленно поблагодарил Мишку. Если бы он не съел колбасу, я бы не зашел в коопторг. А если бы не зашел в коопторг, то не купил бы этих замечательных пирожных. От предвкушения фееричного вечера (хотя может и от голода) у меня закружилась голова.
Придя домой, я разложил пирожные на столе и долго любовался ими. Пирожные были цилиндрической продолговатой формы с пористой кремово-коричневой оболочкой и белесой присыпкой. Они источали нежнейший едва уловимый аромат кофейных зерен, муската и трюфелей, который буквально сводил с ума.
В этот момент в дверь требовательно постучали, и я быстро спрятал пирожные в холодильник.
На пороге стоял Камахин.
- Ты че, Леха, еще не готов что ли? Нам же сегодня в футбол играть с прокурорским факультетом.
- Уже одеваюсь, - сказал я и закрыл перед Камахиным дверь, опасаясь, как бы он не заглянул в холодильник.
Черт возьми! Про футбол то я и забыл совсем. Придется оставить пирожные наедине с Мишкой, который вот-вот заявится из института. А это было весьма чревато, учитывая утреннее происшествие с колбаской.
Немного поразмыслив, я решил провернуть следующий финт. Достав из холодильника пирожные, я аккуратно расплющил руками каждое из них таким образом, что они стали похожи на полуфабрикатные котлетки из нашего буфета. Ни разу в жизни я не видел, чтобы Мишка их ел. Поэтому  их хранение в холодильнике представлялось мне абсолютно безопасным.
На футбол я отправился со спокойным сердцем. Два часа пролетели как пять минут. И каждую из этих минут я смаковал, как заморский деликатес, предвкушая вечерний романтический десерт из «картошки».
Однако когда через час, уставший, раскрасневшийся, улыбаясь от мысли о чашке горячего чая со сладкими пирожными, я переступил порог своей комнаты, меня ждал неприятный сюрприз.
Мишка сидел за столом на нашей маленькой импровизированной кухонке и брезгливо ковырялся вилкой в сковородке.
- Вот ты, Леха, не слушаешься старших. А зря! Говорил я тебе – не бери ты эти котлетки лоховские. Они же из бумаги делаются. Вот я их пожарил на сале. А они несоленые, рассыпчатые какие-то – на части разваливаются, а мясом даже не пахнут.
Я глянул в холодильник. Он был пуст. Мишка пожарил все пирожные, какие у нас были. Все пятнадцать штук.
- Опустошение,- старательно декламировал Андрей Макаревич из радиоприемника.- Опустошение!!!