***

– Коль к тебе завтра приезжают люди, надо их встретить как положено. А ты расквасилась. Возьми себя в руки! А потом, вот посмотри-ка.


Он принес «Правду», показал на опубликованное на первой полосе постановление ЦК КПСС.

– Знаешь, какое принято решение? О строительстве в областях и автономных республиках Нечерноземья экспериментальных поселков. Поняла?


– Ну и что? – Настя вопросительно посмотрела на мужа.


– А то! Как бы тебя кто не обскакал. Пиши завтра же письмо в обком!


– Ой, Степа! – повеселела Настя. – Тебе на роду написано быть председателем, а ты арифметику сопливым ребятишкам толкуешь!


– Каждому – свое, – ответил Степан.


На другой день, забыв про свои вчерашние слезы, с самого утра Настя начала готовиться к приезду соседей. Послала завхоза в райцентр за продуктами. Затем заехала на полевой стан к Марфе Полушкиной. Старуха колдовала над котлами. Узнав, в чем дело, пригорюнилась: того нет, этого нет, поясница отнимается, но коль надо, постарается напоследок.


Соседей за околицей встречали втроем: Настя, Ольга и Веряскин. Утро было погожим, теплым и безоблачным. Они стояли у колхозной границы. Земли двух хозяйств разделяла березовая лесополоса, еще прозрачная, но уже подернувшаяся зеленым цветом.


Дверцы машины были распахнуты. Из включенного радиоприемника доносились голоса московских дикторов – мужчины и женщины. Передавали последние известия. Дикторы говорили о буднях страны, звучали музыка, песни. И вот здесь, в поле, у молодых берез с одной стороны и необъятной далью – с другой, Настю вдруг охватило чувство необыкновенной гордости за себя, за свою причастность к этим делам. Она почти физически ощутила себя частичкой этого могучего, неудержимого потока, и в сознании ее, словно высвеченное молнией, вспыхнуло и запечатлелось ощущение собственной необходимости в этом стремительном движении.


Впереди, у самой кромки горизонта, показалась легковая машина. Первым ее заметил Веряскин.


– Едут! – заволновался он.


Полевые дороги уже были хорошо накатаны. Машина шла быстро, и через несколько минут она затормозила рядом с ними. Распахнулась дверца, из «уазика» по-стариковски тяжело выбрался Михаил Сергеевич Коровенков. Настя шагнула гостю навстречу. Каждый раз, когда Коровенков протягивал ей для рукопожатия левую, изуродованную руку (вместо правой у него был протез), она испытывала чувство неловкости. Из председателей колхозов Коровенков был единственным участником войны.

– Принимайте помощников! – весело улыбался он, здороваясь со всеми. – Самых лучших механизаторов привез!


– Где ж они? – шутливо поинтересовалась Настя.


– Едут! – понял ее Коровенков. – С минуты на минуту будут.


Вскоре подъехали Бормотов и бригадир тракторной бригады из «России». Следом, вдали, появилась колонна тракторов. Было их двенадцать: пять коровенковских, три бормотовских и четыре утенковских. Настя прикинула в уме, если даже дня три поработают, она не только с вес¬новспашкой закончит, но успеет, пожалуй, и отсеяться.


Пока встречали трактористов, расставляли их по загонкам, прошло полдня. К этому времени неподалеку, на склоне сухой балки, разбили полевой стан специально для соседей: привезли два вагончика. Один – для жилья, другой – под красный уголок и столовую одновременно.


Вскоре к полевому стану подъехал грузовик. Из кабины по-старушечьи неловко вылезла Марфа Полушкина.


Коровенков, завидя ее, споро поднялся с земли, обрадованно воскликнул:


– Тетка Марфа, ты, что ли? Здорово!


Полушкина подняла к глазам ладонь, силилась угадать окликнувшего ее человека.


– Чтой-то я тебя не припомню. Мишка, што ли, Сергев?


– Он самый, тетка Марфа! – обрадованно отвечал Коровенков. – А ты, смотри-ка, прямо совсем молодец. И зубы все целые!


– Будет тебе смеяться над старухой, – махнула рукой Полушкина. – Это я, хорошо, нынче в стакане их не забыла.


– А-а-а! – весело расхохотался Коровенков. – Все, тетка Марфа, понял. Николай-то где сейчас?


– Все служит, – отвечала старуха.


– Звание-то у него какое сейчас?


– Что ты меня, старуху бестолковую, спрашиваешь? Больно я чего понимаю.


Сообща все, кто слушал их разговор, припомнили: старший сын Полушкиной был в звании генерал-полковника, командовал округом.


– Умный он у тебя, Николай, – с уважением сказал Коровенков. – Он и по молодости был – не нам чета.


– Слава богу, все в люди вышли, – согласилась Марфа.


– А что ж ты, тетка Марфа, все работаешь, поди, уж и отдохнуть пора. Жила б себе да жила в городе.


– Э-э-э, Миша, пока силы есть, насовсем ни к кому не поеду. Город-то – он мне чужой. И куда я уеду? Вон кругом какая благодать! – старуха повела рукой вокруг себя. – Я как помру, вот Настю попрошу, чтоб вон на энтом бугорке меня схоронила. Семьдесят три годочка, Миша, прожила, а все не налюбовалась на землю. Вот буду там лежать и радоваться на эту красоту.


– Да-а! – многозначительно произнес Коровенков. – Сколько ни живи, а помирать неохота. Это верно.


Шофер грузовика, молодой беловолосый парень, открыл задний борт кузова, сгрузил на землю два больших термоса.


– Коля, неси сюда! – крикнула Настя.


Ольга вызвалась помогать Полушкиной. Расстелила на пробивающейся зеленой травке цветастую клеенку, стала расставлять алюминиевые миски, высыпала из полиэтиленового пакета с дюжину вилок и ложек.


– Может, – замялась старуха, нерешительно глядя на Настю, – мужикам перед обедом налить?


– Нет-нет, – замахал руками Коровенков. – Нив коем разе. А вот позы* у тебя нет?


– Нету, миленький. Настя вон поздно сказала, что приедете, а то бы сварила.


– Жалко, – с сожалением произнес Коровенков. – Квас у тебя, тетка Марфа, конечно, мировой. Но на нет, как говорится, суда нет. Давай тогда наливай щей.


Оставив два термоса с первым и вторым, Полушкина уехала кормить трактористов.


Ольга стала разливать по мискам щи.


– Ты что ее замуж не выдашь? – спросил Коровенков, озорно подмигивая Насте. – А то сватов подошлю.


– Опоздал, Михаил Сергеевич, – засмеялась Настя. – Уже просватали, и, знаете, кто ее сватает? Сказать, Ольга?


Ольга, пристраиваясь со своей миской к мужчинам, пожала плечами и покраснела.


– Сохикяна знаете? – спросила Настя Коровенкова.


– Сурена? – вскинул брови Коровенков. – Конечно же знаю. Хороший, я тебе скажу, мужик. Человек слова. Сказал – сделает.


– Хороший-то хороший, – заспорила Настя. – А я вот ей не советую.


– Это почему ж так? – удивился Коровенков.


– Во-первых, не наш, не мордвин. Во-вторых, бог знает где живет, а в-третьих, Михаил Сергеевич, у него двое ребятишек, старуха-мать да бабка у него еще жива. Они ж там ее съедят. То не так, это не так, да и двое мальчишек, я вам скажу, – это не сахар. Как баба сужу.


– Что же мальчишки? – не соглашался Коровенков. – Их тоже кому-то надо воспитывать. А что касается старух, дело житейское – рано или поздно помрут.


В разговор подключился Бормотов, еще больше порозовевший, и даже все время молчавший бригадир тракторной бригады из утенковской «России», тщедушненький, с красным обветренным лицом и белесыми выгоревшими бровками, подал голос.


– О, идея, – воскликнул Коровенков. – А ты, Оля, предложи ему ультиматум. Мол, если хочешь на мне жениться, переезжай к нам.


– Он в Сухой Корбулак не хочет, – призналась Ольга.


– Оля! – все больше загорался собственной идеей Коровенков. Он даже привстал на колени. – Давай к нам. Я его замом по строительству сделаю. Дом построим. Любой, какой хотите. Хоть в двух уровнях. По рукам?


– Э-э, Михаил Сергеевич, – запротестовала Настя, – Так не годится. Переманивать чужие кадры – это не по-соседски.


– Анастасия Ивановна! Так я разве переманиваю? Она все равно с Суреном уедет. Вот я и агитирую к себе, – оправдывался Коровенков.


После проблем предстоящего Олиного замужества разговор перекинулся на «Россию» и ее председателя Ивана Алексеевича Утенкова. Дела его, как поняла Настя, были неважные. Он уже неделю лежал в больнице, и ему собирались делать операцию.


Потом они стали говорить о своих делах, и из всего того, вокруг чего текла беседа, Настя к ужасу своему начинала понимать, что она, как председатель, оказалась на голову ниже таких, как Коровенков. И даже Бормотов, со своей розовой и чистой кожей лица, не проработавший еще и трех лет, и которого она по опыту и умению ставила ниже себя, выходило, тоже был сильнее ее как руководитель. Дела у соседей, хоть и медленно, но шли в гору, не то что у нее – застопорились.


«А как дальше? – холодела она вся от этого своего открытия. – В нынешнем году они меня на буксир взяли. А на будущий год опять, что ли, в ноги им кланяться? Может, и в самом деле прав Степан – не по себе ношу выбрала».


                Глава 11


После разговора с Вавиловым, когда он предупредил Настю о приезде Калюжного, ее не покидало ощущение тревоги. Успокаивало то, что с посевными делами все обошлось благополучно, отсеялась наравне с соседями и теперь, если не подведет погода, дождички вовремя сбрызнут, можно на что-то надеяться. Что ж касается строящегося дома, то тут, видно, придется каяться.


Предчувствие недоброго не обмануло ее. В одну из ночей в избе, где квартировала Зинаида, кирпичами повыбивали стекла. Зинаида было бросилась на улицу, спросонья почудился ей за окнами треск мотоцикла, но перепуганная до смерти хозяйка повисла на ней и не выпустила из избы. Не сомкнув больше глаз, взбудораженные, лишь под утро, когда рассвело, они вышли на улицу, стали убирать осколки. Хозяйка причитала: «Все из-за тебя, красишься, мажешься, замуж не выходишь, вот мужики и бесятся».


Настя, узнав о случившемся, сгоряча позвонила в райотдел милиции. «Преступников» нашли к обеду. Ими оказались два младших брата жены Анатолия Веряскина. То ли сестра нажаловалась им и они решили отомстить за нее, то ли сами додумались, только в обеденный перерыв два долговязых подростка в присутствии участкового с виноватым видом стояли в бухгалтерии и просили прощения у Зинаиды. Женщины подняли невероятный гвалт, делали одно предположение страшнее другого, мол, а если бы убили. Тогда что? В тюрьму? После таких страстей-мордастей подростков, простив, отпустили, отобрав на время мотоцикл.