Муза

Уже второй час я самозабвенно медитирую перед монитором в надежде, что этот мигающий курсор в Word просто обязан выдать шедевр. Ах, где же ты, муза, когда так срочно нужна?

И тут, словно по мановению волшебной палочки, воздух дрогнул, и явилось… миниатюрное нечто. Нет, серьезно, описать это словами было выше моих сил. Не то чтобы я ожидал лицезреть самого Шекспира, но это… превзошло даже самые смелые мои фантазии, рожденные в бреду после бессонной ночи.

– Э… вы кто? – пролепетал я, судорожно ощупывая стол в поисках хоть чего-нибудь увесистого. Вдруг это, хоть и крошечное, но очень опасное существо.

– Я – муза! – хихикнуло это нечто, икнув при этом так, что её тельце подбросило под потолок, а плафон на настольной лампе жалобно звякнул.

Муза, видите ли. Конечно. Кого же еще я ждал? Не Орфея же собственной персоной, потерявшего где-то лиру. Обычно музы выглядят… ну, скажем, чуть более вдохновляюще. Эта же напоминала сбежавшую с пижамной вечеринки тетю Клаву, решившую примерить крылья бабочки с утренника младшей группы детского сада.

– Муза, говорите? – скептически протянул я, пытаясь скрыть бурю восторга, клокотавшую в моей душе. – И чем же я обязан столь высокой чести? Только не говорите, что пришли вдохновить меня на написание поваренной книги для хомячков?

Она снова икнула, кое-как поправив сползающее крыло, и заявила с видом оракула: – Я здесь, чтобы осчастливить тебя гениальнейшей идеей!

– Ах, да вы просто сама трезвость! – пропел я, пытаясь достучаться до этого кристально чистого разума, по ошибке называемого музой. – Как можно усомниться в вашей кристальной ясности мысли, когда речь льется как горный ручей, а взгляд искрится редкостными озарениями?

– Ерунда! – отмахнулась она, громко сморкаясь и, как по расписанию, икая. – Я только что окрыляла сценариста вместе со всей съемочной группой на сюжет нового драматического блокбастера! Ох уж эти киношники…! – застенчиво хихикнула она. – Но это неважно. В общем, слушай сюда…

"О, это просто восхитительно!" – подумал я, с трудом подавляя вздох разочарования. Гениальная идея от существа, с трудом координирующего свои конечности, – это именно то, чего мне не хватало! Мой творческий кризис, видимо, решил, что ему недостаточно моего страдания, и вызвал подкрепление в виде этой… феерической особы.

– Ну, выкладывайте, – произнес я как можно более ободряюще, стараясь не обращать внимания на её асимметрично болтающиеся крылья.

Муза (или кто она там) набрала в легкие побольше воздуха, оперлась о мой письменный стол (чуть не отправив в полет все, что в творческом беспорядке было там разложено) и торжественно изрекла: – История такая… – она запнулась, почесала в затылке и, казалось, на секунду забыла, зачем вообще здесь находится. – Короче, есть один парень… он, ну, типа… особенный.

"О, какая новизна! – мысленно хохотнул я. – Парень, который особенный! Да это просто Клондайк неисчерпаемых сюжетов!" Я уже видел, как эта гениальная мысль будет блистать на страницах моей новой книги, затмевая собой все предыдущие шедевры. Обязательно посвящу музу в соавторы, чтобы никогда не забыть, кому я обязан своим оглушительным успехом.

– И этот парень… – муза глубоко вздохнула, словно собираясь побить рекорд по задержке дыхания, – …он умеет разговаривать с… – она замялась, – …со стенами…

Я едва сдержал рыдания умиления. Разговаривать со стенами! Какая глубокая метафора одиночества! Какой потрясающий способ исследовать экзистенциальные вопросы бытия! Сразу видно, что муза черпала вдохновение из творчества Кафки и Сартра, не меньше. Осталось только понять, что курил этот особенный парень и где можно достать то же самое.

– Великолепно! – искренне воскликнул я. – А стены ему отвечают? Наверное, цитатами из Ницше или философскими трактатами о смысле жизни? Или хотя бы жалуются на плохую звукоизоляцию, сквозняки, облупившуюся краску?

Муза на мгновение задумалась, явно пытаясь вспомнить, что она вообще говорила. – Э… ну, типа… да. Отвечают. Ну, там… всякое.

«Всякое»! Боже мой, гениальнее не придумаешь! Вот она, квинтэссенция творчества! Вот он, неиссякаемый источник вдохновения! Я уже видел обложку своей новой книги: "Стены тоже плачут. И говорят. Иногда всякое". Это будет бомба!

– Значит, так, – торжественно объявил я, хватая ручку и блокнот. – Диктуйте! Не упустим ни одной детали! Какого цвета стены? Что они говорят? Какая у них любимая музыка? Есть ли у них экзистенциальный кризис? Не стесняйтесь, муза, выкладывайте все! Я готов! Мой блокнот жаждет гениальных мыслей!

– Во-о-от! Ваша гениальность – плод исключительно нашей скромной, почти незаметной творческой добродетели, – пробормотала она с непередаваемой ясностью, издала звук, напоминающий хрюканье, и величественно прикрыла глаза. Её утомленное тельце, словно уставший от бремени гения мешок, привалилось к монитору и начало царственно сползать вниз.

Муза, эта непостижимая квинтэссенция вдохновения, эта ходячая сокровищница, переполненная бриллиантами идей, вдруг… капитулировала перед усталостью. Растеклась бесформенной лужицей с монитора на клавиатуру, распространяя вокруг себя ауру вдохновения, сильно отдающую перегаром. Гениальность, так сказать, снизошла до неё в виде сокрушительной дремоты.

А потом случилось страшное. Она громко захрапела. Это был не просто храп, нет! Целая симфония хрюканья, свиста и бульканья, настолько ужасная, что могла бы с лёгкостью затмить проходящий по гулкому тоннелю локомотив.

Не смея нарушить этот священный момент единения музы и техники, я тихонько отодвинул её на край стола, боясь спугнуть ту, возможно, гениальную мысль, что вот-вот должна была родиться из глубин её пьяного подсознания. В конце концов, не каждый день тебе выпадает шанс лицезреть музу в состоянии профессионально-творческой комы.