Шамо в переводе Пустыня смерти Глава 1

                ФЕДОТОВ Борис Иванович родился в казачьей многодетной семье в одна тысяча девятьсот третьем году, он был из братьев близнецов. Его родиной стала станица Лабинская, расположенная на кубанских землях. Название станицы было учреждено императором Николаем 1.
 Именно этот день считается днем основания станицы. Первыми переселенцами в ней были русские и украинские крестьяне, отставные солдаты. Эту часть станицы стали звать иногородними, то есть, не принадлежащими казачьему сословию.

 Первым Атаманом станицы Лабинской стал командир полка Волков Петр Аполлонович, проявивший себя умелым дипломатом, всячески старавшимся укрепить личные отношения с горцами. Октябрьская революция одна тысяча девятьсот семнадцатого года и последовавшая Гражданская война разделили население станицы на два противоборствующих лагеря. И все-таки к одна тысяча девятьсот двадцатому году на территории станицы окончательно установилась Советская власть.
 
В одна тысяча девятьсот одиннадцатом году, еще до восстановления советской власти в станице, родители отдают своих близнецов в станичную специальную трехклассную школу для казачат. Она была рассчитана на тридцать мальчиков.
 
С преподавателями вначале была проблема, приглашали из других мест. Снимали им жилье, обеспечивали питанием, что выходило за учебный сезон в крупную сумму. Также родители платили за учебу, три рубля в год серебром.  В каждой станице выделяли двенадцать бюджетных мест для детей из бедных семей. Оплата производилась из сельского бюджета станицы.

Из-за отсутствия программ и нехватки учителей дети проводили время в пустую. Время шло и все менялось, в школе стали постоянными уроки арифметики, грамматики, чистописания и рисования. Конечно же, преподавали «закон Божий».
Затем после окончания школы Борис поступает  в двухгодичную гимназию. В ней помимо учебных предметов, преподавали военное дело. Борису нравились эти занятия, и, он решил стать военным, офицером. Его мечта крепко объединилась с желанием.

 Потом у него будет и военная инженерная школа, пехотное военное училище, и,  училище для военных политработников, учеба - усовершенствования в военной Академии. Но, первой, кто дал первичные знания военного, дала ему гимназия. Пройдут годы, и он будет вспоминать с теплотой эти счастливые дни учебы, свой класс, своих учителей.

Нужно сказать, что уровень грамотности казачества в тот период, вырос на Кубани, весьма значительно, на каждые сто человек приходилось пятьдесят грамотных казаков и, семнадцать казачат.
После окончания школы, Борис поступает в двухгодичную гимназию, где по – мимо основных предметов в программу было введено военное дело. Здесь у него окончательно укрепилось желание стать военным.
 
Когда Борису исполнилось восемнадцать лет, вступил в комсомол.
Принимал активно участие в жизни своей организации. Затем поступил в Московскую военную инженерную школу им. Коминтерна. Присвоено ей это звание было в 1921 году.
В военно-инженерной школе имени Коминтерна давали знания в то время основательно. Некоторые преподаватели были из бывших офицеров, которые служили и в царской армии и, у Деникина, и Врангеля. Были очень, видными специалистами.
 
Так, например, фортификацию преподавал Ушаков, который строил белогвардейские укрепления в Крыму на Перекопе.
  Преподавателем тактики был бывший полковник Генерального штаба. Орудиями русского производства были: лопата, топор, кирка, лом, кила, долото, сверла и так далее.
То есть, весь необходимый набор для курсанта инженерной школы. Эти инструменты они носили с собой в особых чехлах, подвешенных к поясному ремню.
Все конечно стремились , заполучить долото, или сверло, а не лопату или пилу. Общая нагрузка на сапера получалась изрядная, если учесть этот шанцевый (так он назывался), да плюс винтовка образца 1891 года с патронташем, да противогаз, да фляга, а летом еще и шинель в скатку.

На дальних переходах, каждый из курсантов нес часть разборной палатки на четырех человек. Минно-подрывное имущество возили на двуколке. Кроме лошадей, никакой тягловой механической силы не было. Даже сваи для мостов забивали вручную, так называемой «бабой». 

Курсантов обучали верховой езде, так как, некоторые саперные части были конно-саперными и входили в состав конных полков и дивизий. Конница тогда была в особом почете, и поэтому многие курсанты мечтали попасть в такие части. "Там шинели до пят и малиновый звон шпор!"
 Обучение проводили на большом плацу перед школой. Курсанты легким галопом или шагом сначала без седел двигались по кругу.
 В центре стоял учитель, с длинным бичом, которым он иногда грозно щелкал с прибавлением крепкого словца, называя ошибки остальных наездников. Сапер должен был быть и хорошим рисовальщиком, чтобы на разведке нарисовать перспективу  территории противника, с указанием ориентира для движения  пристрелки.

    Должны были умело делать привязку к местности поставленных минных полей. Эти занятия курсантам нравились, и занимались они удовольствием, так как там приходилось иметь дело с электротехникой - подрывные машинки, электродетонаторы, взрывные электросети, омметры.

Летом курсантов вывозили в лагеря, которые располагались в районе Серебряного Бора, недалеко от берега Москвы – реки.
Если точно выразиться, то не выезжали, а шли походным Маршем, под музыку и барабанный бой в палаточный городок, передняя линейка на опушке бора,  длинная – длинная, и пред ней открытое бескрайнее поле, продолжение Ходынковского. Там было стрельбище и ходынковская  радиостанция. На берегу реки Москвы курсанты наводили понтонные мосты и пешеходные из поплавков Полянского. И, конечно же, давали возможность искупаться и позагорать.
 
В военной инженерной школе им. Коминтерна есть своя предыстория. Для подготовки военных специалистов по указу Петра Первого еще в одна тысяча семьсот первом году в Москве была утверждена первая в России инженерная школа. Такое же заведение в одна тысяча семьсот девятнадцатом году было создано в Петербурге.
Затем обе школы объединились в Петербургскую инженерную школу.
Примерно через двести лет для нужд Советской республики по приказу Реввоенсовета четвертого июля одна тысяча девятьсот девятнадцатого года были созданы военно-инженерные курсы.

Вскоре курсы были преобразованы во вторую Московскую военно-инженерную школу имени Коминтерна. К одна тысяча девятьсот тридцать второму году здесь было осуществлено десять выпусков военных курсантов.
Питомцы учебного заведения в разные годы участвовали в боевых действиях, парадах на Красной Площади в Москве, участвовали в учебных походах.
Среди выпускников военно-инженерной школы имени Коминтерна во время Великой Отечественной войны получили звание  Героя Советского Союза двадцать пять её выпускников. Они на стенде Доблести и Славы.

Военная школа многое дала Борису, он благодаря ей, ушел служить в армию подготовленным к военной службе.
 По окончании военно-инженерной школы, Борис Иванович был призван в армию. После службы в рядах Красной Армии, поступает на обучение в Московское Краснознаменное военно-пехотное училище для старшего комсостава. О своей учебе в пехотном училище он вспоминал:
Курсантам трудно было, ох как трудно тем, кто пришел после школьной скамьи, совсем еще мальчишки. Десятичасовые занятия строевой подготовки на плацу косили их к вечеру поголовно. Обувь за три недели – в лохмотья. Сапожник не успевал их им ремонтировать. А, ночью отправляли – чистить ото льда дорожки. Но, а,  если ночь в казарме, так два, а то и три раза подъем по учебной тревоге, « одиночная подготовка бойца» — это называлось.

На ногах, два метра каждая солдатская обмотка. Нары двухэтажные, горбылем вверх покрыты, а шинели под головами в походных скатках – холодно…. Два раза в день пшенный супчик и по стакану компота из изюма. Голодно. Трудно.
И все-таки, эти трудности  Борис переносил более стойко, ведь он пришел в училище после службы в армии, и природа одарила здоровьем, выносливостью и оптимизмом. Говорили, из курсантов первого набора этого училища, через пять месяцев отчислены были больше её половины.

 Из всех тяжких испытаний, что достались ему в училище, труднее всего переносился все-таки голод. Ночные работы уборки территории, бесконечные учебные тревоги днем и ночью – все это было конечным и проходило, а есть хотелось постоянно. И достойно бороться с этим удавалось не каждому. А возможностей перехватить чего-нибудь дополнительно, было очень мало. К москвичам иногда приезжали родственники, привозили кое-что, но это – капля в море, потому что на «гражданке», в Москве, в ту пору было не легче. А иногородним курсантам, и этого не доставалось – жили все на очень жестком рационе по последней норме армейского снабжения, да еще с перебоями.

 Если бывали мясные консервы в пшенный суп – так это одна банка  на котел, а, в общем, пять штук на месяц. А что это за норма на молодой организм? Мясной дух едва заметный, да несколько бледных волоконец на тарелку. А на второе каша тоже пшенная, суховатая, ложки по две. Курсанты пытались ловчить по-всякому, но чаще безрезультатно.

Был, к примеру, такой прием – это «пропустить» называлось. Но тут общая ловкость была нужна и благоприятные обстоятельства. Сидели курсанты в столовой за длинным столом по 24 человека. Столов много, а кашу носили дневальные по 12 мисок на одном подносе. И нужно было изловчиться, первую партию мисок с кашей по рукам пустить, под клеенку, и коленом к столешнице снизу прижать, а второй и третий поднос на стол получить. Но это быстро раскрылось, кое-кого наказали и меры приняли. Борис в этой ловкости рук не участвовал, не солидно как-то, да и не закладывал, так как самому уж очень кушать хотелось.

Один способ «подрубать» был вполне законный. По училищу дежурили повзводно: лейтенант — дежурный по училищу, три отделения – в караул, на посты, а одно отделение на кухню, за печами смотреть, посуду мыть, миски разносить. И этому дежурному отделению обязательно один, а то и два, бачка супу или каши лишних доставалось. Наедались «до упора». Но в этом деле и отрицательная сторона была: после переедания у всего отделения с непривычки, нередко бывало, что и через санчасть.

Одному из дежурного взвода курсанту был фарт. Хлеб привозили около полуночи, в крытой машине, и часовой с шофером несколько сот буханок в хлеборезку и на склад перетаскивали. И тому часовому по неписаной традиции полагалась целая бухана хлеба весом в килограмма полтора.
 Борису к проходной, приехала родственница, привезла гостинец: белый батон, что были тогда в питании большой редкостью у мало обеспеченных москвичей. Батон свежий, разрезан вдоль, а по срезу маслом сливочным намазан и песком сахарным густо посыпан… Как сегодня оценить такой гостинец и выразить трудно!

Но, конечно же, батон Борис разрезал на маленькие кусочки, и все же, всем, не досталось, ему в том числе, но запах он его помнил долго.

Начальника училища видели курсанты не часто – только на торжественных поверках, да иногда на плацу, когда выходил он из подъезда главного корпуса и садился рядом с шофером в свою «Эмку». Лет сорока, выше среднего роста, отлично сложенный, всегда чисто выбритый и по-особенному, аккуратный. Походке, движениях его как-то сочетались довольно заметная гусарская рисовка и «уставная» маршевая четкость. Он не носил никаких нагрудных знаков, и о нем курсанты ровно ничего не знали. И, тем не менее, подражали ему во всем, что могли заметить.

Радостным событием была для курсанта баня, куда водили их систематически три раза в месяц, по определенным дням для каждого подразделения. Всему миру известно, что баня для русского человека, особенно солдата – мероприятие желанное, и курсанты каждый раз готовились к нему с удовольствием. Кроме того, банный день выходил вроде как день отдыха, а это важно, поскольку других выходных у курсантов не получалось. В бане все происходило по раз заведенному порядку, ритуально:

 гимнастерку и штаны – санобработку, нижнее белье в угол, в кучу. А перед мойкой обязательно девушка-сестричка, как не закрывайся, как не красней – с удовольствием ткнет тебе под мышки и в пах большим тампоном на палке, смоченным едким раствором. А, в самих дверях – шайка с кусочками мыла – один кусочек берешь и ты уже в мыльной, в пару, в шуме. Хорошо!

Но, не смотря на дезинфекцию проводимою санитарной службой, насекомые все-таки водились. И вот что странно, все курсанты жили в одних условиях, но одних насекомые кусали, других нет. А ларчик открывался просто. Наиболее предприимчивые усмотрели возможность иногда «сачкануть», и лишний раз помыться в бане. Для этого нужно было, что бы курсанты, у которых насекомые были, должны поделиться с теми, у кого их не было, иначе в баню лишний раз не попасть и не помыться. Было решено, что курсанты, более одаренные в ловле насекомых еще с вечера должны были наловить и, передать соседу, страждущему помыться, насекомое.

А тот его особенным образом закатывает в подол нательной рубахи с перегибом и до утра закалывает английской булавкой. Старшина на осмотрах педантизмом не отличался, и, установив наличие насекомого, заносил предъявителя в список. Но, а когда с питанием стало лучше, и исчезло недоедание, худоба, о ловле насекомых забыли, а если и случалось, то, очень редко.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ