Как я учился чувствовать

На дворе 11 сентября 2001 года. Я с радостью и нетерпением открываю входную дверь. Наконец-то дома! Тренировки по дзюдо проходили пять дней в неделю и весьма утомляли. Время, когда они приносили удовольствие, уже прошло. Школа, часовая поездка домой, сорокаминутная поездка на тренировку, обратно — и так полтора года. Словно бы и не жил вовсе. Ограждая от уличных соблазнов, отец переборщил с нагрузками — я не справился. В итоге бросил всё и с головой окунулся в те самые уличные удовольствия, о чём ни капли не жалею. Ну, может, лишь иногда.

— Ты уже слышал? — спросила мама.— По всем каналам.

Конечно же, я ничего не слышал. Мобильного интернета ещё не было, да и мой Siemens C35 не обладал сколь-либо впечатляющим функционалом даже по меркам того времени. Я снял обувь, заглянул в гостиную — и увидел башни. Они ещё стояли, валил дым. Внизу экрана мерцала плашка Breaking news, тарахтение винта вертолёта перебивается далёким воем сирен.

Мне было всё равно — я устал, не понимал масштаба произошедшего, считал себя нигилистом и являлся противником американского супремасизма. События в Югославии всё ещё были свежи в памяти и любви к Штатам не добавляли. "Собственно, сами виноваты" — фраза, неоднократно посещавшая голову в те дни. Идеи, которым нас учило общество, оказались химерами. Пока ты не сворачиваешь с размеченных троп — всё окей, но стоит выйти за рамки — пощады не жди. Это очевидные вещи, но тогда — неприятные открытия. Мне было шестнадцать — бунтарский возраст, и я соответствовал. Забавно и грустно смотреть на того юношу. Он ненавидел общество, государство, Big Tech, геев, политиков, попсу, чванливых женщин, высокомерных мужчин, глобалистов, капитализм... Этот список можно продолжать очень долго. Любил ли он что-нибудь? Конечно — друзей и пиво. Много лет минуло с тех пор, друзей осталось чуть, пиво не радует, как раньше, да и ненависть давно вся вышла. К большей части списка он равнодушен, к меньшей испытывает лёгкое презрение. Поразительно, конечно, как с возрастом, или, скорее, с опытом, меняется восприятие мира.

Я попялился с минуту на это зрелище и пошёл в свою комнату. Впереди ещё много дел — переодеться, поесть, возможно, поделать уроки, точно почитать, делая вид, что занят домашним заданием. Через какое-то время услышал:

— Она сейчас упадёт... Она падает!

Я успел. Момент падения сначала первой, а потом и второй башен показали бессчётное количество раз. Словно угасающие фонтаны, башни осыпались, погребая под собой тысячи несчастных. Это выглядело завораживающе. Нам не показывали жертв, да и телевизор смягчает любой ужас, делает происходящее как бы ненастоящим. Я даже подумать не мог, что башни обвалятся — на их фоне самолёты казались не такими уж и большими, а видимые повреждения — «приемлемыми». Потом ещё долгое время эта тема не сходила с экранов телевизоров и кухонь квартир. Я был занят своей шестнадцатилетней жизнью, и всё, что не касалось её напрямую, меня мало интересовало. Все «человеческие» чувства пришли намного позже, через годы.

Недавно я посмотрел несколько прямых включений того времени, несколько нарезок, пару репортажей, с десяток настоящих фотографий, скрытых от зрителя (вот это зря). К горлу подкатил ком. Это ужасно, трагично и невозможно оправдать.

Знаете, я раньше читал очень много фантастики, и мне оттуда запала одна утопическая концепция: человечество, противостоящее вызовам извне. Земляне. Мы в первую очередь — Земляне, а уж потом люди разных взглядов, национальностей, рас... Хочется верить, что через триста, пятьсот, тысячу лет люди откажутся от социального конструкта «страна» и станут Землянами. Если, конечно, раньше не уничтожат сами себя.