Капитан Штормягин

   Но сильнее боли и обиды было во мне удивление. Так скорбно удивилась лиса,
   когда охотник, забывший зарядить ружьё, ударил её по зубам прикладом.
                Юрий Нагибин

   Когда не знаешь, в чём дело, тогда не знаешь, что делать.
                Автор


Женщины – жестокий народ.
Нам тоже палец в рот не клади.
– Рождественский вернётся: «Штормягин здесь?» Я выхожу… «Ну, я спокоен!»
Капитан весь на полёте. Как на мостике. Глаз твёрд, рука готова ответить. Верка в Интернет залезла:
– Адмирал Рождественский: 1848 – 1909!!!
Жестокий народ  женщины. Это я знаю. В детстве ходили на танцплощадку. Там понравились девчонкам с Перевалки. И нас никто не трогал. Помню, толкнул кого-то, так он извинился. Не я, он.
Дрались жестоко. Ногами, туфли на каблуке, так вот каблуком этим в лицо самое.
Капитан за столом, кофе дымится в стаканчике. Впереди – каток, фигуристки учатся верчению и прыжкам под окрики тренера. Смотрит. Глаз твёрд.
«В детстве, помню, все чемпионаты смотрел. По телевизору. Европы, мира. За наших болели! Как эти, ну как их… музыку заело, они без музыки катались. Зал хлопал, отбивал ритм. Да, было время. А теперь?! Ничего. Штормягин здесь.»
Верка и Надька переглядываются, руки ловко шлёпают тесто на жаровню. Блинмейкеры, блин. Верка, Надька, Люба. Блин должен быть какой: тонкий, прожаристый. А у вас что? «Мы слышали, вам наши блины не нравятся. – Кто вам сказал? – Коллеги!»
Жестокий народец. А глаза как у зайцев. Ага, «у зайцев». Завали такую, она тебе брюхо развалит задними лапами. Охотники знают.
– Движение начинается вот отсюда: из этой точки. Не голова, руки-ноги – вот отсюда пошла, из центра энергия. А уже потом ноги, потом руки. Голова. А у вас женственность на нуле. Откуда энергии взяться? Вот и машете ветками. Как птицы в грозу.
Капитан мог бы многому научить. Всех.
Не с кем говорить:
– С кем – с Моргенштерном? Вот я купил тут Пятигорского «The Buddhist Philosophy Of Thought». Вот книга! Вещь! C Александром Моисеевичем я бы поговорил. Да он не станет со мной…
Мрачнеет капитан… Кофе в бумажном стаканчике такая дрянь… Лень вам чашки мыть… блинмейкеры… блин!
– Ценз должен быть. Шибболет. На работу принимаешь, сразу: Достоевский? – Семён Михайлович. – Так. Фейхтвангер? – Лион. – Мериме? – Просперо. А то что же получается. Я ей: «Ну что, сегодня полетим?» «Ещё раз?» Тридцатое апреля, говорю. Вальпургиева ночь, гора Броккен… ну, «Гёте»? Фауст? «Я не читала...» И фильм не смотрела сокуровский?! Там, правда, на немецком. Но снято красиво. Улыбается… Глаз как у зайца.
Жестокие люди без вчерашнего дня.
– Помню, в Порт-Саид пришли…
Капитан у стойки: одинокая белая роза… глаз твёрд. Верка, Надька, Люба.
– С Новым годом! Девчонки!
Хохочут:
– А сегодня что – Новый год?
Белая Рысь, Чёрный Клещ. Я вам расскажу. Я всё расскажу вам.
– Ну положите там где-нибудь.
Капитан недоумевает:
– Так не принято. Положено принять.
– А если я не хочу?
– Почему?
– Настроения нет…
На коньках прыгнул бы двойной тулуп. А так просто сунул розу вниз головой в мусорный бак, повернулся – и на выход, капитан Штормягин, на выход…
Нет хуже привязанностей, чем навязанные возрастом.
Вечером дома – белая рубашка, стол…
– Ненастоящий. Просперо, Руджеро. Частица zu ставится на концу. Ненастоящий. Ваше превосходительство. Развёл тут вопли Видоплясова, понимаешь. Дух должен быть как вода. Ояма. Господи помилуй меня грешного. Повторил я слова лисы. Нагибин. Жилин да Костылин. Паниковский вас всех продаст и купит. Ильф и Петров. Ваш-ше… Александр Моисеевич! Ваше превосходительство… Штормягин здесь. Штормягин здесь.
– Ну, я спокоен. Я спокоен.


2-3 мая 2025 г.