***

Калюжный встал, взял в руки лежащий перед ним блокнот. Ни на кого не глядя, он недолго помолчал, видимо, собираясь с мыслями.


– В Центральный Комитет партии поступило письмо от жителей села Сухой Корбулак. Чтобы не отнимать у вас времени, я не буду его зачитывать, а лишь изложу основные моменты. Первое, это то, что колхоз сдает позиции. Снижается урожайность зерновых и технических культур, продуктивность животных. На протяжении последних трех лет колхоз не выполняет планы продажи государству продуктов земледелия и животноводства.


Настя, слушая выступление Калюжного, сидела ни жива ни мертва. Боялась, что он начнет пересказывать членам бюро ту часть письма, где ее называют любовницей Восторгова и Утенкова. «Боже мой, срам-то какой! И за какие такие грехи такой позор на мою голову?» – с ужасом думала она.


Калюжный очень подробно изложил содержание письма, однако о Восторгове и Утенкове не упомянул, даже намека никакого не сделал.


«Ой, умница, дай-то бог тебе счастья! – облегченно вздохнула Настя, с благодарностью думая о Калюжном. – Сообразил, додумался, огородил от понапраслины и грязи».


– Проверка показала, – продолжал Калюжный, – что многие факты, указанные в письме, подтверждаются. Действительно, колхоз в последнее время работает хуже.


Свои доводы Калюжный стал подтверждать цифрами. Насте, как и членам бюро, эти цифры были не в новость, потому что обо всех этих центнерах, гектарах говорилось на каждом совещании, они кочевали изо дня в день из сводки в сводку на страницах районной газеты.


Правильным было и то, что допускались, и не без умысла со стороны Насти, финансовые нарушения. Но опять-таки попробуй обойтись без каких-нибудь подшипников для тракторных тележек, коль их на складах Сельхозтехники днем с огнем не разыщешь, или какую-нибудь рулевую тягу к «газпятьдесятдевятому». Что ж касается бригады шабашников, то тут тоже все по закону. Договор заключен, зарплата им за объект обговорена.


С домом в райцентре злоупотреблений ревизионная комиссия производственного управления также не выявила. Стройматериалы и транспортные расходы оплачены.


Калюжный говорил тихо, беспристрастно. Кончив перечисление нарушений, он сделал паузу и продолжил:


– Наряду с этим хотелось бы обратить внимание членов бюро райкома партии на факты, которые в ходе проверки нашли свое подтверждение.


Из всего того, что говорил после этого Калюжный, выходило, что она невнимательно относится к нуждам и просьбам колхозников, особенно пожилых, не настроена и работать в колхозе, поскольку начала строить дом в райцентре, что все это деморализует колхозников и в первую очередь молодежь.


– Что вы на это скажете? – обратился Вавилов к Насте, когда Калюжный закончил свое выступление.


– Правильно, – согласилась Настя. – Работаем мы в последние годы хуже. Но ведь такое положение не только в нашем хозяйстве, но и во всем районе.


– Вы за район не отчитывайтесь, – сердито прервал ее Вавилов. – Есть кому за район отвечать. Вы скажите, почему сами так плохо дела ведете? Урожайность довели – дальше некуда! В этом году опять не на что рассчитывать – по весновспашке сеяли. А уж о надоях и говорить просто стыдно.


– Годы-то какие были! – искренне изумилась Настя такому повороту дела. – То зальет, то засушит. Ничего ж нельзя было поделать. А уж нынешняя весна и подавно.


– Вот-вот, – не дослушал ее Вавилов. – Нам то холодно, то жарко. Всегда причину найдем оправдаться. А надо, Анастасия Ивановна, не причины выискивать, а работать. Вон у Утенкова в любой год урожай не меньше тридцати. А живем под одним небом, в одном районе даже. А почему так? Потому, что у него везде порядок. Вот он второй месяц в больнице, а разве сравнишь его результаты с вашими?


Настя хотела опять возразить, но Вавилов, видимо, не закончил свою мысль.


– Почему так? – продолжал он, – а потому, что он заботится о людях. Вы посмотрите, сколько он за последнее время жилья построил!


«Это плохо, то плохо, – думала Настя. – Что я – враг, что ли, себе? А с Утенковым что сравнивать? Утенковых в районе один-два и обчелся. А таких бедолаг, как я, палку брось – в отстающего попадешь. И надо бы Ивана Алексеевича навестить. А то нехорошо. Второй месяц человек в больнице, сколько добра для меня сделал, а я время для этого выкроить не могу. Поеду на сессию, обязательно загляну».


Вслед за Настей отчитывался Веряскин. Старику тоже наподдавали как следует. Непорядков в оформлении документов Калюжный накопал немало. Парторг вдобавок еще в самокритику ударился: «Я не сделал это, я не сделал то, я не сделал третье, мы с председателем действовали врозь, мы не нашли общего языка, я в этом лично виноват».


Но больше всего Настю удивило то, что Веряскин на бюро стал защищать Зинаиду. «Я в бухгалтерских делах особо не разбираюсь, а насчет того, что она чужие семьи разбивает, это неправда. Эта писанина моего сына касается. Я, как говорится, лицо тут заинтересованное и скажу, что бухгалтер тут абсолютно ни при чем».


«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – изумилась Настя. – Защитник нашелся!»


Такого поворота событий Настя не ожидала. «Может, и в самом деле старик непричастен ко всей этой писанине? Чего в жизни не бывает. Ну, на первых порах поцапались со Степаном из-за часов, а может, приревновал он к нему – молодой, способный учитель, его, старика, затмевает. А она эту их неприязнь не то что сгладила между ними, а еще больше усугубила. Сама исподволь, изо дня в день внушала Степану, что Веряскин ставит ей палки в колеса, упорно настраивает колхозных коммунистов против нее».


В конце бюро выступили несколько человек. Последним встал Вавилов. Он и внес предложение о наказании. Насте объявили выговор с занесением в учетную карточку. Веряскину указали.


Как ни внушал жене Степан, чтобы она держалась стойко, не горячилась, вышла она в коридор красная, будто после бани. В сердцах чертыхнулась по-мужичьи.


– Ладно, Настя, расстраиваться, – обескураженный не столько наказанием, сколько злым выражением лица председателя, попытался утешить ее Веряскин. – От выговоров еще никто не умирал.


Настя пальцами отерла мокрые щеки.


– То-то, я вижу, в райкоме очередь за выговорами выстроилась. Умные все больно. Это не так, то не так, а как помогать, только и могут, что выговоры объявлять. А что я из них – жилье буду строить?


– Да будет тебе! – перешел на мордовский язык Веряскин. – Чего уж греха таить, про старух и стариков мы и в самом деле забыли. Кто ж о них заботиться будет, если не мы? Не в Америку же их отправлять.


– Вот приедешь и начинай проявлять о них заботу.– А то учить – все мастера. Муж – учит, парторг – учит, а как до дела – все в кусты.


– Так оно так, – спокойно возражал Веряскин. – На то и пастух, чтобы стадо куда не надо не разбредалось.


– Вот я кое-кому рога и обломаю! – пообещала Нас¬тя, вынула из сумочки зеркальце, глянула на себя и решительно стала спускаться вниз, к выходу.


                Глава 13


Неделю спустя Настя собралась на очередную сессию областного Совета. Степан подшучивал:


– Ну, что, товарищ народный депутат, кажется, на последнюю сессию едете?


– Последняя у попа жена, – усмехнулась Настя в ответ.


– У попа-то да, а вот тебе вновь такую честь вряд ли окажут.


– Тебе окажут, – миролюбиво отозвалась Настя. – Авось лучше меня справишься.


– Ладно, – засмеялся Степан. – Поживем – увидим. Ты к Виктории на этот раз не забудь зайти. Сыну ее в магазинах что-нибудь посмотри.


– Больно, я смотрю, ты о ее сыне печешься!


– Приревновала? – довольный, хохотнул Степан. – Нехорошо, нехорошо!


За этой шутливой перепалкой и застала их Ольга.


– Я сейчас, – заторопилась Настя.


Ольга была не в настроении. Прислонившись к дверному косяку, стала крутить на пальце ключ от зажигания.


– Ты, милая моя, что-то не в духе? – первым заметил перемену в ее настроении Степан.


– Это вам показалось, – ушла от ответа Ольга.


– Ладно уж скрывать, – с обычной своей фамильярностью допытывался Степан. – С Сохикяном что-нибудь?


Ольга, заулыбавшись, покачала головой.


Пока Настя упаковывала в саквояж последние свертки, Степан все же успел выведать причину плохого ее настроения.


– Мать заупрямилась, – поделилась она своим горем. – Говорит, не дам тебе моего материнского благословения. Уедешь, кто меня хоронить будет, кто над могилкой поплачет?


Неожиданно возникшую проблему Настя с Ольгой уже решали в дороге.


– Ты больно-то нос не вешай, – успокаивала она водителя. – Кого-кого, а мать твою мы уговорим.


– Э-э, Анастасия Ивановна, вы мою мать не знаете, – покачала Ольга головой. – Упрямая, как черт. Уж если упрется, с места не сдвинешь.


– Ничего, что-нибудь придумаем.


За разговором незаметно доехали до райцентра. Здесь Настя распрощалась с Ольгой и вместе с другими депутатами района в этот же день поездом выехала в областной центр.


Вечером, едва она разместилась в номере гостиницы, позвонила Виктория.


– Приехала? – раздался в трубке ее веселый голос. – Как дела, как сын, как Степан? Все нормально? Ну и отлично!


Не дав ей выговорить и слова, тоном, не терпящим возражения, приказала:


– Десять минут тебе на сборы. Я сейчас подошлю к гостинице машину. Собирайся. За тобой зайдут. Все. Жду!


– Ну вот! – растерялась Настя от такого натиска. – Десять минут на сборы. Человек только с дороги. Еще умыться не успела.


Виктория была точна. Едва Настя причесалась, глянула на себя в зеркало, в дверь постучали. Вошел молоденький парнишка, совсем еще мальчик, вежливо поздоровался. Сказал:


– Я за вами.


В машине Настя разволновалась. Виделась она с Викторией последний раз полгода назад на сессии. Настя держалась с ней суховато, а Виктория то ли не заметила этого, то ли делала вид, что не замечает случившейся с Настей перемены, была по-прежнему весела и жизнерадостна.


После той сессии, по дороге домой, Настя корила себя: «Как тебе не стыдно, как тебе не совестно? Человек к тебе всей душой, а ты как каменная стена. Вбила черт знает что в голову!»


Все равно, как ни бранила себя Настя, как ни убеждала в собственной неправоте, в душе у нее куском нерастаявшего льда оставалась подленькая мыслишка: «От Степана Виктория забеременела. От Степана. В ту новогоднюю ночь, когда я с дойкой мучилась».


Теперь она ехала к Виктории, полная той решимости, какая бывает у человека, отчаявшегося ринуться навстречу неизвестности с той веселой и отчаянной бесшабашностью, когда человек говорит себе: а, будь что будет!


Вся нелепица ее подозрений, никчемных, пустых и глупых душевных мук рухнула как карточный домик, едва на ее звонок открылась дверь и она увидела стоящих в прихожей Викторию с сыном.


Это было так неожиданно, что она какое-то мгновение, словно оглушенная, стояла в дверях. И словно наваждение какое сошло с нее. Какое-то необыкновенное сильное чувство любви и счастья нашло на нее при виде улыбающейся Виктории и держащегося за ее палец пухленького, с опоясочками на толстых ручонках и ножках мальчика, одетого в одну лишь распашонку. Она присела перед ним на корточки, протянула к нему руки. Малыш доверчиво шагнул навстречу. Настя, счастливая, – даже слезы брызнули из глаз, – подхватила его на руки, прижала к груди.


«Глупая, глупая, глупая! – вертелось у нее на языке первое попавшееся слово. – Это же надо быть такой глупой дурой, подозревать мужа, Викторию, а он, Левочка, в два-то года – копия Лев Николаевич».


Когда ошеломление радостным для нее открытием прошло и пришло чувство чистоты и ясности, Настя словно заново увидела и Викторию и себя, и вся она в этот вечер излучала нежность и доброту.


Виктория готовилась выступать на сессии. Обычно спокойная, сдержанная, она на этот раз была возбуждена, взволнована.


– Сегодня останешься ночевать у меня. Лев Николаевич в командировке. Заодно посмотришь мое выступление.


Настя стала поначалу отнекиваться, мол, какой из нее редактор, да и неудобно своих оставлять в гостинице, она никого не предупредила, чего доброго, встрянутся, начнут искать. Однако Виктория и слушать не стала, тут же позвонила в гостиницу, разыскала Вавилова и обо всем с ним договорилась.


Искупав Левочку и уложив его спать, они еще долго сидели вдвоем над выступлением. За разговорами, да пока Виктория демонстрировала гостье духи, кремы и помады, незаметно прошло время. Засиделись до полуночи.


Первой спохватилась Настя. Стала уговаривать Викторию:


– Тебе надо выспаться хорошенько. Вон какое серьезное выступление.


Помолчав, спросила:


– За что председателя облисполкома собираешься критиковать? Заслуженный человек, давно работает, знают его стар и млад в области.


– Старый уж он, Настя. Авторитет авторитетом, заслуги заслугами. Но коль дело вперед не двигаешь, уходи, дай место другим. Ведь ко мне, как к депутату, идет народ, ставит проблемы, а они вовремя не решаются. Я же должна что-то предпринимать, как-то решать их, а не прошлыми заслугами председателя восторгаться.


«Вот ведь Виктория какая. Смелая, решительная и не ради собственной корысти печется, – восхищалась про себя Настя. – За людей радеет. И не боится, не оглядывается. А она, Настя, небось раз десять попримерялась бы – как бы чего не вышло. А ведь придет время, и люди могут спросить: докладывай, что сделала, как наши наказы выполнила».


Виктория то ли таблетку глонула, то ли уморилась, только заснула сразу, а Насте сон не шел. В голове была такая круговерть, что не знала, о чем в первую очередь подумать. Но над всеми мыслями превосходствовало общее ощущение радости, что она в этом кипении жизни и что проблемы, которые требуют разрешения, существуют не только у нее, председателя маленького колхоза, но и у металлургов, строителей, железнодорожников и даже у врачей, у которых, как наивно полагала Настя, их не могло и не должно быть.