Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -31

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского языка -31

       Шахян вышел из зала. В холле он заметил Еву и Базеняна, сидевших на диване за беседой. Шахян сделал вид, что не видит их, и подошел к ориорд Саакян, которая на этот раз сидела одна и писала карандашом на бумаге какие-то цифры.
«Здравствуйте, ориорд», — сказал он громче обычного.
Ориорд Саакян быстро подняла голову.
— О, здравствуйте, парон Шахян. Ради Бога, давайте я Вас побеспокою, Вы же не откажите?
— Приказывайте.
— Видите эти цифры? Пожалуйста, сложите их и посмотрите, совпадают ли они с последней суммой, которую я получила. У меня в голове такая путаница, что я складывала их несколько раз и каждый раз получала разные суммы. Пожалуйста, садитесь.

Шахян сел за стол и, стараясь сосредоточить все свое внимание на цифрах, начал их складывать. Сумма оказалась вовсе не такой же, как последняя сумма, которую получила ориорд Саакян. Он снова их сложил, и на этот раз получилась другая сумма. Подобно студенту, который не может решить задачу, он обильно вспотел. Чем больше он пытался сосредоточить свое внимание и ум на числах, тем больше он путался, и на бумаге вместо цифр он видел Еву и Базеняна, сидящих рядом и ведущих друг с другом милую беседу, как это число 53, чьи 5 и 3, клюв к клюву, будто шепчутся друг с другом.
«О чем они говорят?» - думал он, и в то же время его губы механически повторяли: «53 и 6...»

«Вы еще не закончили?» - спросила ориорд Саакян, отрываясь от своей работы.
— Нет, не получается, слишком много цифр, со счётами было бы проще... Потом, тут такой шум, что...

- Ладно, оставьте это на завтра.
Шахян достал платок и стал вытирать пот со лба.

«Похоже, доход должен быть хорошим», — сказал он.

- Да, всё неплохо. Но я так устала... Представляете, я не отдыхала с утра. А мне завтра в восемь идти на занятия. Они все на меня свалили и ушли. Я так и зла...

«Так всегда бывает, ориорд, когда кто-нибудь из твоих друзей с энтузиазмом берется за дело, а остальные сваливают всё на него», — заметил Шахян, стараясь не молчать, но сам же остался очень доволен своим замечанием.
«Вот почему те, кто с энтузиазмом отдаются своей работе, очень быстро остывают», — добавила ориорд Саакян.
- Теперь пусть Бог даст силу ногам наших танцоров, они должны истереть пол к рассвету. Разве Вы не танцуете?
Шахян улыбнулся.
— Я не умею танцевать.
- Как? Странно.
Взявшись за руки, громко разговаривая и смеясь, к ней подошли две молодые девушки, знакомые ориорд Саакян. Ориорд Саакян отвлеклась с ними, а Шахян тут же встал и ушел. Ева и Базенян сидели на том же месте, что и раньше. Шахян снова сделал вид, что не видит их, и, пройдя мимо под углом, вошел в зал.

Ева слегка взглянула вслед Шахяну и повернулась к Базеняну, улыбаясь.

— Знаете, в чем дело, парон Базенян? Некоторое время назад, до Вашего приезда, я была настолько беспечна, что захотела узнать у Шахяна, чем Вы занимаетесь? Представьте себе, он дал мне такой сухой ответ, что я глубоко пожалела о своем неосторожном интересе. Мне кажется, Шахян имел право ничего мне не рассказывать, потому что...

— Ева, слегка покачав головой вперед и назад, машинально принялась оправлять юбку на коленях, — «потому что вообще нехорошо человеку без нужды интересоваться чужими делами... Не правда ли?», — спросила она и вдруг со смелой, милой улыбкой посмотрела на Базеняна.

- Нет, почему же? Я не вижу в этом ничего плохого. Наоборот, это очень хорошо, это даже совершенно необходимо, чтобы человек знал, с кем он имеет дело.
Ева была глубоко опечалена серьезным ответом Базеняна.
- Это, конечно, верно, однако... касательно Вас...
«А-а-а, касательно меня...», — продолжил Базенян.
Его голос показался Еве очень таинственным. Ева заметила, как молодой человек, до сих пор весело и задушевно говоривший с ней, вдруг замер, как его постоянно улыбающийся, до этого момента беззаботный взгляд принял чрезвычайно таинственное, даже строгое выражение. И вот тогда Ева впервые почувствовала себя в подавленном состоянии перед Базеняном, и в конце концов это состояние сменилось каким-то чувством, похожим на страх, когда она увидела, что Базенян, сосредоточенный на себе, долго молчал, машинально поправляя в руке платок.

— Я думаю, ориорд, — заговорил наконец Базенян очень серьезным тоном, не глядя на Еву и продолжая поправлять руку и повязку, — я думаю, Вы простите меня, если я скажу, что Шахян имел право или, точнее, был обязан хранить про меня в тайне от всех вообще, а также и от Вас, потому что... есть вещи, которые должны храниться в строгой тайне, и если они сообщены одному, то, значит, сообщены всем. Я открыл тайну своей деятельности только Шахяну, как моему самому близкому и очень преданному другу, и был уверен, что он не будет иметь неосторожность сообщить эту тайну другим.
Видите ли, именно это я и хотел сказать, то есть... что Ваша позиция... нехорошо, чтобы все знали.
— Не все, ориорд, не все.
Ева задумчиво посмотрела в глаза Базеняна. Как всегда, когда она пыталась понять смысл услышанных ею скрывающих тайну слов и на этот раз ее глаза стали ещё больше, сосредоточеннее и необычайно красиВыми.

— Извините, я не поняла, что Вы имели в виду?

— Я хочу сказать, ориорд, что было бы хорошо, если бы все знали о нашей работе, если бы все, кто знал бы, был действительно, честным, бескорыстным и преданным человеком. Но поскольку наш мир полон плохих, темных людей, которые приближаются к бескорыстному борцу с поцелуем Иуды, следовательно, не все должны знать нашу тайну. Мы вообще очень осторожны, потому что сама работа требует крайней осторожности...

- Я понимаю... Теперь я понимаю. Да, конечно, Вы правы. Но я думаю, что не стоит мерить всех одинаково.
— Я обязан, ориорд, ко всему относиться с осторожностью, потому что, повторяю, этого требует само дело. Иначе, разве Вы не понимаете, что мне давно следовало бы распрощаться со своей свободой и нанести большой ущерб самому делу?
Ева посмотрела в глаза Базеняна с невинным упреком.
- Вы полагаете, на меня тоже следует смотреть с подозрением?

Базенян, в свою очередь, посмотрел в глаза Еве и невольно сделал движение, которое было похоже на то, что будто он хотел схватить ее руку со страстным желанием крепко сжать её. Но он сдержался и снова принялся подправлять повязку на руке.
«Поскольку Вы приняли мои слова близко к сердцу, ориорд, — заговорил он с задумчиВым спокойствием, — я должен теперь убедить Вас в том, что Вы сильно ошибаетесь, думая, что я отношусь и к Вам с подозрением. Я должен сказать Вам, что я...»
Базенян внезапно выпустил из руки повязку и резко посмотрел на Еву очень серьезным взглядом.
«Послушайте, ориорд», — быстро продолжил он.
- Я не хочу, чтобы мы подходили к настоящему вопросу такими окольными путями. Поскольку мы понимаем друг друга, то тратить время на подобные разговоры — пустая трата времени. Давайте перейдем прямо к делу. Вы высказали мне замечание, мол я смотрю на Вас скептически. Повторяю, Вы очень ошибаетесь. Я не раз убеждался в том, что Ваш интерес исходит, как от совершенно честного, чистого источника. Я вижу, что Вы не интересуетесь просто так. Поэтому Вам незачем хотеть получать обо мне сведения от других. Просто, прикажите мне. Я сам с удовольствием готов всецело удовлетворить Ваш интерес.
Ева слегка покраснела.
«Спасибо, что доверяете мне», — прошептал она.
— Нельзя доверять только тем, кто интересуется о таких делах со злым умыслом.
Ева посмотрела на него и улыбнулась. Базенян сделал то же самое. Какое-то невинное, озорное чувство, Вызванное этим взаимным взглядом, вдруг подсказало им, что этот вежлиВый разговор уж слишком стал официальным-безвкусным, что послужило поводом для того, чтобы они продолжили разговор более доверительно, а ещё лучше, если они немного пошутят.
« А, с чего Вы взяли, что я не из тех интересующихся», —Ева первой перевела разговор в шутку.
«Потому что это было бы подобно тому, если бы пчела извлекала нектар из цветка, чтобы изготовить яд», — также в шутку добавил Базенян.
«Почему Вы взяли пчелу, а не змею, которая действительно вырабатывает яд из сока цветка?» - спросила Ева, смеясь.
- Это было бы более уместно, поскольку Ваше сравнение относится ко мне, а имя «змея» используется именно по отношению к женщинам.
«Да, но также используют имя ангел», — заметил Базенян, тоже смеясь.             - Змея — это другая крайность.
— Как и ангел.
- Выходит, удобнее – всё же пчела.
- Но Вы взяли пчелу с точки зрения производителя мёда. Но у пчелы, увы, ещё и ужасное жало.

— Это не страшно, укус пчелы не помешает Вам насладиться ее сладким медом.
Эта аллегорическая беседа протекала непринужденно и доставила им обоим огромное удовольствие. При этом, они были счастливы и, не переставая искренне смеялись.
«Мне кажется, мы... увлеклись», — сказала Ева, впервые сдержавшись и приняв серьезное выражение лица.
- Значит, Вы мне доверяете?...
«Даже больше, чем Вы можете себе представить», — с энтузиазмом добавил Базенян. «Потому что... Вы позволите мне, ориорд, быть с Вами честным?»
Ева с удивлением посмотрела ему в глаза.
«Разве искренность не является величайшей добродетелью?» - спросила она.
— Смотря, кто и как на это смотрит, — с верой или скептицизмом?
На этот раз Ева улыбнулась.
«Наши роли, кажется, меняются, — заметил он, — теперь Вы начинаете подозревать, что я должен смотреть на Вас со скептицизмом... Вообще, я должна Вам сказать, парон Базенян, — серьезно добавила Ева, — что мне очень трудно принять, что люди могут быть неискренними, потому что это нехорошо... это нехорошо, прежде всего, для них самих. Не так ли?»

- Ваше замечание очень верно, ориорд, и оно делает честь чистоте Вашего сердца.
Этим Вы еще больше побуждаете меня быть с Вами откровенным. Мое доверие к Вам настолько велико, что я нисколько не боюсь открыть перед Вами так называемую святая святых нашей работы. Правда, вчера вечером у Вас дома я уже многое узнал, но не то, что составляет настоящий секрет нашей работы. Я скажу больше, я даже не доверял Шахяну, чтобы он сказал Вам то, что я должен Вам сказать. Я так долго странствовал из страны в страну, из города в город, я прошел почти все места, где проживают армяне, я познакомился со многими женщинами, многими молодыми девушками, но никто не внушал мне такого доверия и сочувствия, как Вы... Ева изо всех сил старалась сохранять спокойствие, но она была заметно смущена — смущена не столько словами Базеняна, сколько странным горящим взглядом, который Базенян устремил на нее.

Базенян заметил ее замешательство и тут же сдержался.
«Простите, ориорд, я, кажется, был слишком откровенен», — сказал он, улыбаясь.

 - Похоже, это тот случай, когда откровенность уже не является добродетелью. Я очень впечатлительный, и эта черта моего характера всегда меня ранила. Пожалуйста, простите меня.

Ева была в полном замешательстве. В этот момент ей отчаянно хотелось, чтобы ее отец, мать или кто-то из ее знакомых пришел и прервал разговор.
Однако сам Базенян поддался этому разговору.
«Нам следовало бы напрямую поговорить о работе, а мы все дальше от нее отклонились», — сказал он и, осторожно оглядевшись, продолжил.

- Я не могу и не должен скрывать от Вас секреты нашей работы, и именно потому, что Вы, как я вижу, всей душой сочувствуете работе, и я уверен, что одного сочувствия будет недостаточно, если Вам все совершенно ясно. Кстати, должен сказать, что в обществе, к сожалению, существует много предвзятых мнений о нас. Эти мнения часто представляют нас в просто чудовищных красках. Есть люди, которые даже отрицают и считают вредной проделанную нами работу. Ваша подруга Саакян, например. Вы сами видели, как она смотрела на это дело на днях...

«О, она очень добрый человек». Не смотрите на её язык», — воскликнула Ева.

 - Я не сомневаюсь в её доброте, ориорд, но я говорю о её неблагоприятном взгляде, с которым он смотрел на последние движения. Беда в том, что мы не можем вынести этот вопрос на всеобщее обозрение, чтобы он был ясен всем, чтобы ни у кого не возникало сомнений, не оставалось места для ложных мнений. Это, конечно, очень болезненно и причиняет нам большую боль. Но куда бы мы делись, если бы мы отчаивались из-за таких вещей? Мы верим в святость нашего дела и ради этого дела готовы терпеть любые преследования. Клевета не имеет для нас никакого значения. Это ржавое оружие, которое только ранит, но не убивает. Когда и где общественный деятель не подвергался преследованиям? И преследование настолько же сурово, насколько публичная личность выше понимания души и разума толпы. Они преследуют и нас. О, пусть они преследуют нас. Мы не действуем в своих личных интересах, чтобы нас боялись. Мы сожалеем только о том, что, преследуя нас, они преследуют интересы нации, то есть интересы, ради которых мы работаем, защите которых мы посвятили свою жизнь. За кого был распят Христос? Разве он не был распят за ту самую толпу, которая его распяла? Для нас особенная сложность вопроса заключается в том, что преследования против нас идут с двух сторон — внутренней и внешней. Мы стараемся избегать внешних преследований, но, смотрите, нам приходится бороться и с внутренними преследованиями. Это действительно трагическая ситуация. В такой ситуации, конечно, для нас большой радостью и воодушевлением является то, что против наших внутренних преследователей есть люди, которые сочувствуют делу, которое мы преследуем, и, таким образом, являются своего рода нашими соратниками в защите этого дела. Одна из наших целей — найти в обществе как можно больше таких людей, как Вы, например. Сочувствие женщин имеет для нас особое значение, потому что их сердца чисты, а потому более способны любить дело страстной любовью. Я скажу больше. — мы ждем от женщин героизма. Одна Жанна д’Арк спасла целую родину. Пятый век... Почему мы всегда с восторгом вспоминаем пятый век? Не потому ли в том столетии армянская женщина, может быть, больше, чем мужчина, проявила свой пламенный патриотизм, свою героическую, беспримерную храбрость...
Ева бесстрастно взяла Базеняна за руку.
- Подождите, парон Базенян. Этот шум не выносим. Пойдемте... туда... там есть отдельные комнаты.
И Ева быстро встала со своего места. Ее прекрасные глаза горели каким-то самозабвением. Базенян последовал за ней.
— Извините, ориорд, Вы пришли сюда развлекаться, а я Вас этим занимаю...
— Тьфу, нет... ну же!

Шахян рано покинул танцы и отправился домой. Это танцующее смешанное общество, этот оглушительный звук музыки, веселые разговоры и смех вокруг него, яркое освещение всего дворца — все это казалось ему ненавистным, и он чувствовал себя среди всего этого подавленным, одиноким и грустным. Знакомая меланхолия прошлого вновь навалилась на него со всей своей тяжестью. Он часто замечал, что подобное душевное состояние всегда достигало особого напряжения, когда он присутствовал на таких радостных собраниях.
Проходя по мосту Михаиляна, он остановился на минуту или две и посмотрел вниз. Среди параллельных линий, отливавших белизной заснеженных берегов, отчетливо выделялась река своей черной лентой. Лента двигалась спокойно и медленно. Слышно было шипение льдин, движущихся по течению реки, приглушенное и ровное