Зарока не давай. Альфред Мюссе

Решил показать вам здесь комедию Альфреда Мюссе, немного ее почистив и приведя в современное правописание. Небольшая и довольно забавная. Мне кажется, она могла вдохновить Оскара Уайльда на его известную пьесу "Как важно быть серьезным".


   "Зарока не давай!"
   [что значит: Не зарекайся!]
   Комедия в трех действиях Альфреда Мюссе.
   Перевод [старинный, с моими правками] - С. А. Боборыкиной

Действующие лица:

   Ван-Бук, бывший негоциант.
   Валентин, его племянник.
   Аббат.
   Учитель танцев.
   Трактирный служитель.
   Работник с фермы.
   Слуга Валентина.
   Слуга баронессы де-Манс.
   Баронсса де-Манс.
   Сесиль, её дочь.

   -----

Характеристика действующих лиц:
   
   Ван-Бук. Негоциант, лет под шестьдесят; здоровый, плотный, франтоватый старик. Очень вспыльчив, но старается сдерживать себя.
   Валентин. Блестящий молодой человек, очень избалованный дядей, с легким оттенком фатовства, но очень искренний в нежных сценах.
   Аббат. Седенький, худенький старичок. Выражается изысканно, говорит медленно. С баронессой очень почтителен. Чрезвычайно доверчив. Одет в черную сутану; на голове - бархатная шапочка.
   Учитель танцев. Высокий, сухой, очень воздушный танцор, средних лет. С хохолком, бритый, губы сердечком. В чулках и башмаках.
   Слуги, в ливреях.
   Служитель из трактира, в фартуке, как ходят гарсоны в кафе.
   Работник с фермы в костюме французского крестьянина.
   Баронесса де-Манс. Живая старуха лет пятидесяти; вспыльчивая и в высшей степени рассеянная. Всегда слушает собеседника наполовину. С дочерью старается держать себя строго. Говорит мало. Видна большая привычка приказывать. Красива, одета нарядно, со вкусом.
   Сесиль. Молоденькая девушка с большими, удивленными глазами. Наивная, искренняя, теплая натура.
   ------   
   Туалеты и обстановка современные [тем временам].
   Действие I - в Париже; II и III - в имении баронессы, около Парижа.

   
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
Кабинет Валентина.
Сцена I.
Валентин сидит в халате и чистит себе ногти. Ван-Бук входит.

   Ван-Бук. Племянничек, здравствуйте!
   Валентин. Дядюшка, к вашим услугам.
   Ван-Бук. Сидите, мне надо поговорить с вами.
   Валентин. Слушаю. Присядьте. Не угодно ли вот в это кресло?
   Ван-Бук. Милостивый государь, всякое терпение и самая упорная настойчивость когда-нибудь да заканчиваются! Что прежде извинялось, то теперь уж не прощается. Непоправимое исправить невозможно. И кто двадцать раз протягивал руку помощи сумасброду, желающему утопиться, тот наконец бросает его или погибает вместе с ним.
   Валентин. О! о! какое вступление! Ваши метафоры проснулись таки с самого утра.
   Ван-Бук. Милостивый государь, не угодно ли вам помолчать, мне не до ваших шуток. Напрасно преподавались вам в продолжение трех лет самые благоразумные советы. Беспечность, неудавшиеся планы, тысяча предлогов один другого лучше, проклятая снисходительность, а с моей стороны - все, что только я мог сделать и что еще могу (но клянусь, уже больше ничего не сделаю)... Скажите: до чего вы хотите меня довести? Вы так же упрямы...
   Валентин. Дядюшка, кажется, вы разгневались...
   Ван-Бук. Милостивый государь, не прерывайте меня! Вы настолько же упрямы, насколько я, к несчастию, был терпелив и доверчив. Ну, мыслимо ли это, спрашиваю я вас, чтобы молодой человек в двадцать пять лет жил так, как вы живете? К чему служат все мои внушения и когда же вы, наконец, остепенитесь? У вас ничего нет, потому что, в конце концов, все, что вы имеете, это - мое; но умирать я еще не собрался, и пищеварение у меня прекрасное. Что же вы намерены делать в ожидании моей смерти?
   Валентин. Дядюшка, вы слишком разгорячились и непременно скажете лишнее.
   Ван-Бук. Нет, милостивый государь. Я знаю, что говорю. Если я один из всей семьи пошел по коммерческой дороге, так только благодаря мне, помните это, были собраны крохи нашего разоренного состояния. Вы улыбаетесь?! Если б я не торговал индейской кисеей в Антверпене, вы бы в вашем щегольском халате очутились в богадельне. А теперь и с этой проклятой игрой...
   Валентин. Дядюшка, вот это уж тривиально. Вы переменили тон, вы разошлись; а начали вы гораздо лучше.
   Баи-Бук. Ты смеешься надо мной, чёрт тебя возьми! Видно, я только на то и годен, чтоб платить по твоим векселям. Мне сегодня еще принесли твой вексель в 60 золотых. Долго тебе издеваться над всеми? К лицу ли тебе разыгрывать фешьонобля (к чёрту эти английские слова!), если ты не можешь заплатить портному? Я думаю, это не одно и то же: соскочить ли с дорогой лошади и войти в богатую квартиру или же, выскочив из наемной таратайки, взбираться на четвертый этаж. Возвращаясь с бала, ты, в твоем модном жилете, спрашиваешь свечку у привратника и тот ворчит, что он ничего не получил от тебя к новому году; а один Господь Бог ведает, даришь ли ты ему что-то в каждый год. Живя в том свете, который тебе не по средствам, ты чувствуешь только презрение к самому себе, даже в обществе твоих приятелей. Ты пописываешь что-то в газетках, но и там каждый уличный бумагомарака лучше тебя. Я кончу тем, что перестану тебе помогать. И умирай тогда на чердаке.
   Валентин. Добрейший дядюшка, я люблю вас и уважаю. Сделайте милость, выслушайте меня. Вы сегодня утром уплатили по моему векселю. Когда вы приехали, я стоял у окна и видел, как вы входили. Вы всю дорогу обдумывали проповедь такую же длинную, как расстояние от меня до вас. Пожалуйста, сократите ее. Ведь все, что вы придумали, я уже наперед знаю; а то, что вы говорите - не всегда то, что вы думаете на самом деле. У меня есть долги, и я ни на что не годен - согласен. Но что же с этим делать? У вас шестьдесят тысяч гульденов годового дохода...
   Ван-Бук. Пятьдесят.
   Валентин. Шестьдесят, дядюшка. У вас нет детей, и вы очень ко мне добры. Если я этим пользуюсь, что ж тут дурного? Будь у меня ваши шестьдесят тысяч дохода...
   Ван-Бук. Пятьдесят, пятьдесят!
   Валентин. Шестьдесят; вы сами мне говорили.
   Ван-Бук. Никогда. И откуда ты это взял?
   Валентин. Ну, пусть будет пятьдесят. Вы свежи, крепки еще и любите пожить. Разве мне это как-то в тягость? Разве я жду не дождусь вашего наследства? Нет, я уверен, вы не настолько дурно думаете обо мне. Вы знаете, что и с ветреной головой можно иметь хорошее сердце. Вон вы рассердились на мой халат; а сами такие ли еще нашивали себе! Вы жалуетесь на мои модные жилеты - но разве вам хочется, чтоб я ходил в рубашке? Вы говорите, что я беден, а друзья мои богаты - что ж, тем лучше для них. Я в этом не виноват. Вам кажется, что они меня балуют, и их пример портит меня. Что ж, мне презирать их за это? Я отношусь с презрением только к тому, что мне надоедает. Вы платите мои долги, поэтому я и не занимаю ни у кого денег. Вы упрекаете меня за наемный экипаж - так своего ведь у меня нет. Вы желаете, чтобы я занялся чем-нибудь - так сделайте меня министром, тогда и увидите, какую я составлю себе карьеру; но если я стану коптеть заштатным писцом в конторе какого-нибудь стряпчего, скажите на милость, чему я там научусь? Одному только, что все суета сует! Вы ставите мне на вид мою игру; но если мне везет - я выигрываю; а как только я начинаю проигрывать - поверьте, я ужасно раскаиваюсь, что играл. Вы говорите, что если б я, соскочив с дорогой лошади, взошел в квартиру с богатой обстановкой - эффект вышел бы иной. Еще бы! Вам хорошо так рассуждать. Вы прибавляете, что гордитесь тем, что торговали индейской кисеей. Господи! Если б я только мог продавать индейскую кисею! Ведь это доказывало бы, что мне есть на что покупать ее. (Переменяя тон). Послушайте, дядюшка, я ведь не ошибаюсь - вы еще не завтракали? Вы уехали голодным из-за этого гадкого векселя, давайте же запьем его вместе и благополучно забудем. Вот, кстати, и завтрак.
(Входит слуга с подносом, на котором поставлен завтрак. Он ставит второй прибор и уходит).
   Ван-Бук. Чёрт возьми, какой завтрак! Ты, однако, баричем живешь.
   Валентин. Что делать! Если умирать с голоду, так уж как-нибудь с удовольствием.
   Баи-Бук. (Усаживаясь за завтрак). Ты наверно воображаешь, что я все простил тебе... потому что я сел с тобою?
   Валентин. И не думаю. Когда вы рассержены, у вас проскальзывают выражения, от которых... попахивает прилавком, и это меня огорчает. Да вы сами, не замечая, уклоняетесь от той утонченной вежливости, которая вас отличает от других. Но вы понимаете, я не пойду повсюду рассказывать...
   Ван-Бук. Ну, хорошо, хорошо. Ничего у меня не проскользнет. Довольно об этом, поговорим о другом. (Совершенно меняя тон). Тебе надо бы жениться.
   Валентин. Господь с вами! Что это вы говорите?
   Ван-Бук. Налей-ка мне. Я говорю, что ты входишь в возраст и тебе пора жениться.
   Валентин. Дядюшка! что я вам такое сделал?
   Ван-Бук. Векселей надавал. Да если бы ты мне ничего и не сделал, так что ж ужасного в женитьбе? Послушай, поговорим серьезно. Скажи, вот если б сегодня отдали за тебя хорошенькую, воспитанную девушку и в придачу положили на стол пятьдесят тысяч экю, чтоб было вам чем позабавиться на другой день свадьбы - какое в этом несчастье? Нечего тебе сказать? Несчастье, чего уж там! Есть от чего затуманиться! Так вот, говорю тебе: женишься -  переменишься. К тому же Сесиль де-Манс обладает всем...
   Валентин. Сесиль де Манс! Вы шутите?
   Ван-Бук. Её имя сорвалось с языка. Нет, не шучу. Она, если ты захочешь...
   Валентин. И если она захочет. Это как в песенке поется:
   
   Je sais bien il ne tiendrait qu' ; moi
   De l';pouser, si elle voulait.

   [Я знаю, что это зависит только от меня,   
    Жениться на ней - если она захочет].
   
   Ван-Бук. Нет, это действительно от тебя зависит, ты ей нравишься.
   Валентин. Я ее никогда не видел.
   Ван-Бук. Это ничего; говорю тебе -  ты ей нравишься.
   Валентин. Серьезно?
   Ван-Бук. Честное слово.
   Валентин. Ну, так она мне не нравится.
   Ван-Бук. Почему?
   Валентин. По тому же самому, почему я ей нравлюсь.
   Ван-Бук. Это бессмыслица: говорить, что люди нам не нравятся, когда мы их совсем и не знаем.
   Валентин. Такая же бессмыслица, как говорить, что они нам нравятся, когда мы их не знаем. Прошу вас, оставим этот разговор.
   Ван-Бук. Но подумай, милый, -  налей-ка мне еще -  ведь когда же нибудь надо кончать с этим.
   Валентин. Конечно, все мы умрем.
   Ван-Бук. Я хочу сказать, что пора и успокоиться, обзавестись хозяйством, семьей. Ну что с тобой будет? Предупреждаю, не сегодня-завтра я, помимо своей воли, посажу тебя как следует. Я не желаю, чтобы ты меня разорял, и, если ты рассчитываешь на мое наследство - то долго тебе придется ждать. Твоя женитьба, конечно, недешево мне будет стоить; но, по крайней мере, это уж раз навсегда, и потом это все-таки будет дешевле, чем все твои глупости. Наконец, я просто хочу от тебя отвязаться -  вот и все. Итак, намерен ты расплатиться с долгами, жениться на хорошенькой девушке и жить спокойно?
   Валентин. Вы этого желаете, дядюшка? Вы говорите серьезно? Позвольте и мне отвечать серьезно. Возьмите еще паштета и потрудитесь выслушать меня.
   Ван-Бук. Послушаем.
   Валентин. Я не стану забираться слишком далеко и утомлять вас ненужным предисловием, напомню только: как поступили с человеком добрым, нрава спокойного, который добродушно принял жену в дом даже после ее бесчестного поступка. Он, как вы помните, был брат могущественного монарха и его украсили так некстати убором из рогов...
   Ван-Бук. Про кого это ты говоришь?
   Валентин. Про Менелая, дядюшка.
   Ван-Бук. Чёрт тебя побери! И я-то хорош, слушаю тебя!
   Валентин. Отчего же? Мне кажется, напротив...
   Ван-Бук. Несносный мальчишка, сумасброд! Нет никакой возможности заставить тебя говорить серьезно. Прекратим, довольно этого. Нынешняя молодежь никого и ничего не уважает.
   Валентин. Дядюшка, вы опять разгорячитесь.
   Ван-Бук. Нет, сударь мой! Но, право, слыханное ли это дело, чтоб человек моих лет служил потехой школьнику? Ты, видно, принимаешь меня за своего приятеля? Повторяю...
   Валентин. Как, дядюшка, вы, стало быть, никогда не читали Гомера?..
   Ван-Бук. Ну, а если бы и читал? (опять садится).
   Валентин. Вы говорите мне о супружеской жизни, а я привожу вам пример славного, древнего мужа. Это очень естественно.
   Ван-Бук. Нужна мне твоя болтовня! Намерен ты говорить серьезно?
   Валентин. Хорошо. Выпьем за дружбу. Только не перебивайте, иначе вы не поймете меня. Я не затем упомянул о Менелае, чтоб похвалиться своим знанием, а затем, чтобы не цитировать понапрасну различных честных мужей. Позвольте мне говорить без обиняков.
   Ван-Бук. Да, и поскорей, или я ухожу.
   Валентин. Мне было пятнадцать лет, я только что вышел из школы, когда в первый раз одна прекрасная дама, наша знакомая, почтила меня своим расположением. Можно ли в эти годы различать что хорошо, что дурно? Как-то вечером я сидел у неё. Её муж был тут же. Вдруг он встает и говорит, что хочет идти гулять. При этих словах мы с нею обменялись таким взглядом, что сердце у меня застучало в груди от радости. Мы останемся вдвоем! Я обернулся и вижу - добряк надевает перчатки. Это были козьи перчатки зеленоватого цвета, широкие и с распоровшимся швом на большом пальце. Пока муж, стоя посреди комнаты, впихивал в них свои руки, чуть заметная улыбка проскользнула по лицу жены, очертив легкими тенями две ямочки на щеках. Только глаз влюбленного видит такие улыбки; их скорее чувствуешь, чем видишь. Её улыбка запала мне прямо в душу. Но по какой-то непонятной странности, воспоминание об этой блаженной минуте связано у меня в голове с представлением о двух красных руках, неуклюже втиснутых в зелёные перчатки. С тех пор я не могу вспомнить о них без того, чтоб чисто женская улыбка не скользнула у меня по губам. И я поклялся, что никогда, никакая женщина в мире не наденет на меня перчаток... мужа-рогоносца!
   Ван-Бук. Иначе говоря, ты, как истый волокита, сомневаешься в добродетели женщин и боишься, что тебе отплатится за прошлое.
   Валентин. Совершенно верно. Я боюсь лукавого и не хочу ходить в зеленых перчатках.
   Ван-Бук. Пустые страхи молодости!
   Валентин. Пожалуйста, не верьте. Но и через тридцать лет, если я только доживу, это будет убеждением моей старости. Поэтому-то я никогда не женюсь.
   Ван-Бук. Ты утверждаешь, что все женщины лгут и обманывают своих мужей?
   Валентин. Ничего я не утверждаю и ничего не знаю. Я знаю только одно, что когда я выхожу на улицу, то под колеса карет не бросаюсь; когда хочу пить - в разбитый стакан не наливаю, и когда знакомлюсь с хорошенькой женщиной - на ней не женюсь. И то еще не могу утверждать, что умру без переломанных ног, без выбитых зубов, без...
   Ван-Бук. Полно! Полно! Сесиль де-Манс - добрая, честная, воспитанная девочка.
   Валентин. Сохрани меня Боже говорить о ней дурно. Лучше ее и на свете нет. Вы говорите, что она воспитана? Но какое воспитание она получила? Вывозят ли ее на балы, на скачки, в театр? Выезжает она одна в карете утром, чтоб возвратиться в сумерки? Есть ли у неё ушлая горничная и особый вход? Читает она романы в фельетонах? Состоит ли при ней красивый танцор, который после вальса слегка пожимает ей пальчики? Принимает она одна после обедов, в полусвете? Есть у неё в комнате бронзовые задвижки у дверей, которые она задвигает мизинчиком, отвернувши головку и опуская небрежно тяжелую, непроницаемую портьеру? Кладет ли она перчатку в бокал, когда обносят шампанское? Выучили ее при пении модного тенора закатывать глаза? ездит она на воды? Страдает ли мигренями?
   Ван-Бук. Господи! Да что ты, что ты говоришь?
   Валентин. Если она этого ничего не знает, не многому же ее выучили. И как только она выйдет замуж, то сама станет все это проделывать, и тогда уж нельзя ни за что ручаться...
   Ван-Бук. У тебя престранные понятия о женском воспитании. Что ж, по-твоему, надо следовать твоим советам?
   Валентин. Нет, просто я хочу, чтоб молодая девушка была подобна траве в лесу, а не растению в кадке. Пойдемте, дядюшка, гулять и не станем об этом больше волноваться.
(Снимает халат и надевает выходное платье, приготовленное на стуле).
   Ван-Бук. Так ты отказываешься от Сесиль де-Манс?
   Валентин. От неё ли, от другой - это все равно.
   Ван-Бук. Ты неисправим! Ты в гроб меня уложишь. А у меня уже составилось столько блестящих планов!.. Со временем Сесиль будет пребогатая. Тогда как ты меня разоришь, да и сам... пропадешь ни за полушку. (Переменяя тон). Это что такое? Ты чего?
   Валентин. Я подаю вашу трость и шляпу, чтоб пойти вместе освежиться.
   Ван-Бук. Очень мне нужно освежаться! Я тебя лишу наследства, если ты не женишься.
   Валентин. Лишите?
   Ван-Бук. Да, клянусь тебе! Я буду так же упрям, как и ты. Вот тогда и посмотрим, кто кому уступит.
   Валентин. Вы как лишите, дядюшка, письменно или словесно?
   Ван-Бук. Словесно, грубиян!
   Валентин, И кому же оставите ваши капиталы? Или, быть может, учредите фонд - премию добродетели и латинской грамматики?
   Ван-Бук. Чем давать себя разорять, я уж лучше сам разорюсь, своими силами.
   Валентин. Теперь больше не существует ни лотерей, ни рулетки; всего же пропить-проесть - невозможно.
   Ван-Бук. Брошу Париж, уеду в Антверпен и женюсь. И если на то пошло, нарожу тебе с полдюжины двоюродных братьев.
   Валентин. А я отправлюсь в Алжир, поступлю в драгуны трубачом, женюсь на эфиопке и нарожаю вам две дюжины внучат черных, как чернила, и глупых-преглупых.
   Ван-Бук. Ну, смотри! А я вот как возьму эту трость да начну...
   Валентин. Дядюшка, не сломайте опору вашей старости!
   Ван-Бук. (Обнимая его). Ах ты несчастный! Как ты надо мной издеваешься...
   Валентин. Послушайте: женитьба внушает мне отвращение; но для вас, добрый мой дядюшка, я на все готов. Как бы ни показалось вам нелепым то, что я сейчас вам предложу - обещайте согласиться без всяких отговорок; я с своей стороны даю вам слово...
   Ван-Бук. Ну, что такое? Говори скорей.
   Валентин. Обещайте сперва, а потом я скажу.
   Ван-Бук. Что обещать, если я ничего не знаю.
   Валентин. Обещайте согласиться, милый дядюшка, это необходимо.
   Ван-Бук. Ну, хорошо, обещаю.
   Валентин. Если вы желаете, чтоб я женился на Сесиль де-Манс, для этого есть только одно средство: именно доказать мне, что она никогда не натянет мне ту пару перчаток, о которой мы говорили.
   Ван-Бук. Как же я могу это доказать?
   Валентин. На это есть разные возможности, из которых легко будет сделать вывод. Ведь если б я убедился, что ее можно совратить в восемь дней, то, женившись на ней, я сделал бы громадный промах.
   Ван-Бук. Конечно; но про какие возможности ты говоришь?
   Валентин. Больше восьми дней я у вас не прошу. Ни баронесса, ни ее дочь никогда меня не видели. Вы отправляйтесь к ним в именье и скажите, что, к вашему великому прискорбию, ваш племянник желает умереть холостяком. Я явлюсь вслед за вами, но вы старайтесь показывать вид, что меня не знаете. Вот все, чего я от вас прошу. Остальное - мое дело.
   Ван-Бук. Ты меня пугаешь. Что ты здесь придумал? И под каким же предлогом ты к ним явишься?
   Валентин. Уж это мое дело. Помните только - вы меня не знаете.
   Ван-Бук. Ты с ума сошел! Что за выдумки? Ухаживать под чужим именем, что ли? Оригинально, нечего сказать! Да нет ни одной пиесы, где бы эти глупости не были терты и перетерты. Ты меня, видно, принимаешь за дядюшку из комедии?
   Валентин. Я-то? Сохрани меня Бог! Я принимаю вас за настоящего дядюшку, даже больше - за самого лучшего из всех существующих дядей. Право, пойдемте гулять. После сытного завтрака и маленькой ссоры прогулка на солнце очень даже полезна. Пойдемте. Я вам поведаю все мои мысли, расскажу все планы. Пока вы будете меня бранить, я стану защищать свой тезис; пока я буду говорить, вы станете читать мне мораль. И какая-же будет незадача, если нам не повстречается статная лошадь или хорошенькая женщина и не развлечет нас обоих. Мы будем разговаривать, не слушая друг друга, это лучшее средство столковаться. Идемте, идемте. (Занавес.)
   
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
В имении баронессы де-Манс. Гостиная с террасой в сад. Двери в сад растворены.
Баронесса вышивает. Аббат перелистывает книгу. Танцевальный учитель дает урок танцев дочери баронессы, Сесиль.

   Баронесса (вдруг перестает вышивать и начинает что-то искать подле себя). Странно! Куда я девала клубок желтой шерсти?
   Аббат (оставляя книгу и глядя кругом). Вы его держали в руках не больше четверти часа назад. Он куда-нибудь укатился.
   Учитель танцев. (К Сесили) Потрудитесь еще раз повторить эту фигуру, а потом мы отдохнем.
   Сесиль. Я хочу научиться вальсировать в два па.
   Учитель. Баронесса воспрещают. Не угодно ли вам повернуть головку и делать мне оппозиции.
   Аббат. Как вам понравилась, баронесса, моя последняя проповедь? Вы, кажется, присутствовали на ней?
   Баронесса. Это зеленое с розовым по черному фону, как маленькое кресло наверху.
   Аббат. Чего-с?
   Баронесса. Ах, извините, я совсем не о том думала.
   Аббат. Мне показалось, что вы там были.
   Баронесса. Где?
   Аббат. В церкви св. Павла, в прошлое воскресенье.
   Баронесса. Да, да, мне очень понравилось. Все плакали. Барон беспрестанно сморкался. А я ушла в половине проповеди, потому что от моей соседки ужасно пахло духами - а я теперь во власти гомеопатов.
   Учитель. Как я вас ни прошу, вы не желаете мне делать оппозиций. Поверните слегка головку в сторону и скруглите ручки.
   Сесиль. Но если не хочешь упасть, надо смотреть прямо.
   Учитель. Помилуйте! Это очень некрасиво. Позвольте - смотрите, нет ничего легче. Глядите на меня: разве я падаю? Вы идете направо, а смотрите налево. Вы идете налево, а смотрите направо. Это же так легко.
   Баронесса. Понять не могу: куда я девала желтую шерсть.
   Сесиль. Maman, отчего вы не желаете, чтобы я вальсировала в два па?
   Баронесса. Оттого, что это неприлично. (Аббату.) Вы читали "Вечного Жидa"?
   Аббат. Читал, баронесса. Там есть прекрасные страницы, но самая канва, признаюсь вам...
   Баронесса. Канва темная, как на том кресле. Вы увидите это с отделкой палисандровым деревом.
   Сесиль. Но, maman, вальсируют же мисс Клара и м-ль Ренбо.
   Баронесса. Мисс Клара - англичанка. (Аббату.) Я уверена, что вы сидите на ней.
   Аббат. Я, баронесса?! На мисс Кларе?
   Баронесса. Ах, нет! - на шерсти. А, вот! Нет, это красный клубок. Куда-же укатился тот?
   Аббат. Я нахожу, что некоторые сцены прекрасны, есть воображение, много таланта, легкости.
   Сесиль. Maman, почему же англичанке прилично вальсировать?
   Баронесса. Я тоже читала один новый роман, мне прислали его от Шарпантье; я сейчас не помню ни заглавия, ни имени автора. Вы читали его?
   Аббат. Читал, баронесса.
   Баронесса. Это недурно написано.
   Аббат (прислушиваясь). Кажется, отпирают ворота. Вы ожидаете гостей?
   Баронесса. Ах, да. Сесиль, подите сюда.
   Учитель. Баронесса желают вам что-то сказать.
   Аббат (у окна). Кареты не видно. Должно быть, это лошадей хотят провести.
   Сесиль. Вы звали меня, maman?
   Баронесса. Нет. Ах, да, да. Тут... приедет. Наклонитесь, я скажу вам на ухо. Это - партия для вас. Вы причесаны?
   Сесиль. Партия?
   Баронесса. Да, очень порядочная, от двадцать пяти до тридцати лет или моложе, я не знаю; родственник Ван-Бука.
   Сесиль. Родственник?
   Баронесса. Ван-Бука. Я его не видела. Он очень приличный. Ступайте танцевать.
   Сесиль. Но, manan, разве...
   Баронесса. Просто непостижимо, куда пропал этот клубок? У меня только и был один желтый. Словно улетел.
   Слуга (докладывая). Господин Ван-Бук.
   
Сцена II.
Те же, Ван-Бук.

   Ван-Бук. Баронесса, честь имею вам кланяться. Мой племянник никак не мог со мной явиться. Он просил меня передать вам свое глубочайшее сожаление и простить, что не мог сдержать данного слова.
   Баронесса. А? Так он не приедет? Вот моя дочь, она берет урок танцев. Вы позволите ей продолжать? Я позвала ее сюда, потому что у нее в комнате слишком тесно.
   Ван-Бук. Надеюсь, я тут никого не стесняю. Если б мой сумасброд племянник...
   Баронесса. Не хотите ли чего-нибудь? Как поживаете? Садитесь.
   Ван-Бук. Мой племянник, баронесса, душевно сожалеет...
   Баронесса. Послушайте, что я вам скажу. (Аббату.) Вы останетесь с нами, да? Сесиль, что с тобой?
   Учитель. (Баронессе) Они устали.
   Баронесса. Пустяки! На балу протанцевала бы до четырех часов и не устала бы. Это же ясно как день. (Ван-Буку.) Так вы говорите, что это не состоится?
   Ван-Бук. Опасаюсь и, если позволите мне сказать...
   Баронесса, А! Он отказался? Мило!
   Ван-Бук. Баронесса, ради Бога, не подумайте... Я тут не при чём... Клянусь вам прахом моего отца.
   Баронесса. Он отказывается? Значит дело это надо бросить?
   Ван-Бук. Но, поверьте, баронесса, если б я мог... (Слышен шум.)
   Баронесса. Что это такое? (Аббату.) Посмотрите, пожалуйста,
   Аббат (у окна). Карету опрокинуло, баронесса, у самых ворот. Сюда несут какого-то молодого человека, и он, кажется, без чувств.
   Баронесса. Боже мой! Ко мне несут мертвеца. Скорей, чтоб приготовили зеленую комнату. Пойдемте Ван-Бук, дайте мне вашу руку. Сесиль, останьтесь и дожидайтесь меня. (Все уходят в двери в сад.)
   
Сцена III.
Сесиль одна.

   Господи, мертвец! Вот ужасное происшествие! Мне очень хочется посмотреть, но я боюсь. (У окна, выглядывая наружу) Ах, Боже мой! Это ведь тот молодой человек, которого я видела прошлой зимой на балу. Он племянник Ван-Бука. Уж не о нем ли сейчас говорила мне maman? Он вовсе не мертвый - вот он разговаривает с maman. Они идут сюда. Странно, я не могу ошибаться, я его знаю. Какая же у него была цель, чтобы не назваться сразу? О! я это непременно узнаю!
   
Сцена IV.
Сесиль, Баронесса.

   Баронесса. Ступайте, Сесиль, вам ни к чему оставаться здесь.
   Сесиль. Он разбился, maman?
   Баронесса. Вам какое дело? Ступайте, сударыня, ступайте. (Обе уходят в двери налево.)
   
Сцена V.
Ван-Бук, Валентин с повязкой на руке, входят в главную дверь с террасы.

   Ван-Бук. Несчастный! Неужели ты вывихнул руку?
   Валентин. Ничего нет удивительного, очень даже возможно; но действительно ли это так - вопрос другой. (Снимает повязку.)
   Ван-Бук. Опять твои мерзкие шутки.
   Валентин. Нужно же было найти подходящий предлог? Неловко явиться инкогнито в порядочное семейство. Я дал золотой кучеру, взяв с него обещание, что он меня опрокинет перед самым домом. Кучер - человек честный, не могу на него пожаловаться. Он достоин вознаграждения. Он с таким мужеством всадил колесо кареты в канаву, что, кроме шуток, я рисковал сломать себе шею. Но я не жалуюсь, напротив, я очень доволен. Этот несчастный слуга придал моему плану некоторый оттенок правды, который очень располагает в мою пользу.
   Ван-Бук. Что ты будешь делать, какие у тебя намерения?
   Валентин. Я явился сюда вовсе не затем, чтоб добиться руки мадемуазель де-Манс, а единственно затем, чтоб доказать вам, какая громадная ошибка могла бы выйти, если бы я на ней женился. План мой готов. До сих пор все идет прекрасно. Вы сдержали свое обещание, как Регул или Эрнани: вы еще ни разу не назвали меня племянником - это главное и самое трудное. Надо отдать справедливость вашей баронессе - она так же искренно оказала мне помощь, как кучер меня опрокинул. Теперь остается только узнать: будет ли конец соответствовать началу? Во-первых, я сделаю признание в любви. Во-вторых, напишу записочку...
   Ван-Бук. Напрасно рассчитываешь на это. Я не потерплю, чтоб эта гадкая шутка продолжалась.
   Валентин. Вы отказываетесь от своего слова? Как вам угодно. И я отказываюсь от моего.
   Ван-Бук. Но послушай.
   Валентин. Я посылаю за лошадьми и уезжаю обратно в Париж. Можете лишать меня наследства, если хотите!
   Ван-Бук. Ну, попался же я в ловушку! Да объяснись, наконец.
   Валентин. Припомните, дядюшка, наш уговор. Мы решили так: если я вам докажу, что моя будущая супруга способна заставить меня носить некие зелёные перчатки, то я буду дурак, женившись на ней.
   Ван-Бук. Однако, позвольте! Есть же известные границы, известные пределы... Прошу вас заметить, что если вы перейдете за них... Бог мой! Как это, право, ты так скоро все предрешил.
   Валентин. Если же она на самом деле такова, какой вы мне ее расписываете, то для неё нет ни малейшей опасности. Напротив, она еще и выиграет в моем мнении. Ну вот, представьте себе, что я некий случайный молодой человек, влюбленный в девицу де-Манс, в добродетельную супругу Валентина Ван-Бука. Вспомните, как нынешняя молодежь смела и предприимчива. Чего только влюбленный не сделает! Чего не выдумает! Какие страстные письма, сколько слез и сколько фунтов конфет! Влюбленный преград не знает. Он и не сознает их. И наконец, что тут дурного? Кого он этим обижает? Он любит! О! дядюшка, вспомните то время, когда вы любили!
   Ван-Бук. Я всегда и везде был приличен. Но надеюсь, и вы станете следовать моему примеру. Иначе я все расскажу баронессе.
   Валентин. Я ничего и не думаю делать неприличного. Во-первых, я хочу признаться в любви; во-вторых, напишу несколько записочек; в третьих, подкуплю горничную; в четвертых, стану бродить по темным уголкам сада; в пятых, сниму воском форму замочных скважин; в шестых, запасусь веревочной лестницей и перережу перстнем стекла рам; в седьмых, брошусь на колени и прочту наизусть страницу из романа и, в восьмых, если ничего не достигну, пойду и утоплюсь в бассейне. Но клянусь вам, что во всем останусь приличен и не скажу ни одного резкого слова, которое могло бы оскорбить благовоспитанность.
   Ван-Бук. Ты - наглый повеса, и ничего подобного я не допущу.
   Валентин. Подумайте: если я женюсь на Сесиль де-Манс, то через четыре года все, что я сейчас перечислил, станет проделывать другой. И как же мне узнать силу её характера, не попытавшись самому? Ведь другой еще дальше зайдет, у него будет больше времени. Я же, выпросив у вас восьмидневный срок, выказываю этим крайнюю скромность.
   Ван-Бук. Ты просто поставил мне ловушку. Ничего подобного я не мог и предположить.
   Валентин. А что же вы предполагали, когда пошли на мое пари?
   Ван-Бук. Я думал... что ты начнешь ухаживать... сдержанно, сделаешь признание... вскользь... незаметно... Но ведь ты ужасен!
   (Сесиль показывается в глубине сада.)
   Валентин. Смотрите, вон эта кроткая Сесиль идет маленькими шажками. Она направляется к нам. Спрячьтесь куда-нибудь, вы будете свидетелем первой стычки, потом скажете мне ваше мнение.
   Ван-Бук. Ты женишься на ней, если она тебя дурно примет?
   Валентин. Положитесь на меня и сидите смирно.
(Baн-Бук открывает маленькую дверь направо в соседнюю комнату и останавливается в дверях, на пороге, держась за ручку дверей.)
   Валентин. Я очень рад, что вы будете тут. Вы увидите, что при некоторой ловкости (обматывает руку повязкой), жертвы, сделанные во имя красоты, воздаются сторицей. Главное, не двигайтесь. Это критическая минута; не забывайте святость клятвы.
   (Ван-Бук скрывается в соседнюю комнату.)
   
Сцена VI.
Валентин, Сесиль.

   Валентин (кланяясь). Мадемуазель.
   Сесиль. Ах, это вы? А я вас не узнала. Как ваш вывих?
   Валентин (в сторону.) Вывих! какое гадкое слово. (Вслух.) Благодарю вас, вы слишком добры. Есть страдания, которые чувствуешь наполовину, и то внимание, какое мне здесь оказывают...
   Сесиль. Я прикажу принести вам бульону. (Уходит.)
   
Сцена VII.
Валентин, Ван-Бук.

   Ван-Бук. Ты женишься на ней! Ты женишься! Признайся: ведь она прелестна? Сколько простоты! Какая скромность! Лучшего выбора и сделать нельзя.
   Валентин. Подождите, подождите, дядюшка. Вы ужасно скоро все хотите уладить.
   Ван-Бук. Зачем же ждать? К чему? Ты ясно видишь, с кем имеешь дело. Как ты будешь счастлив с такой женой! Пойдем, признаемся баронессе. Я берусь ее успокоить.
   Валентин. Бульону! Бульону! Как это молоденькая девушка решается произнести подобное слово! Она мне не нравится. Она глупа и некрасива. Прощайте, дядюшка, я еду в Париж.
   Ван-Бук. Вы шутите? Так-то вы сдерживаете свое слово? Вы смеетесь надо мной или принимаете меня за повесу из вашей категории? Вы пользуетесь моей опрометчивостью для ваших мерзких штук? Или вы в самом деле явились сюда совращать? Праведный Боже! Если б я только мог поверить...
   Валентин. Разве я виноват, что она мне не нравится? Я за это не отвечаю.
   Ван-Бук. Чем же это она вам не понравилась? Она хорошенькая, или уж я ничего не смыслю в женской красоте. У неё прекрасные глаза, великолепные волосы, недурной стан. Она хорошо образована, знает по-английски и по-итальянски. У неё тридцать тысяч годового доходу, в ожидании большого наследства. Чего по-вашему ей недостает и почему же она вам не нравится?
   Валентин. Никогда нельзя с точностью определить, почему одни личности нам нравятся, а другие нет. По крайней мере, я знаю одно: она мне не нравится, ни она сама, ни её «вывих», ни её бульон.
   Ван-Бук. Это в вас заговорило самолюбие. Если б меня тут не было, вы бы с три короба наболтали мне про вашу первую встречу и даже прихвастнули бы. Вы воображали победить ее в один миг. Вот это-то вас и задело за живое. Вы находите, что она некрасива, потому что не обратила на вас внимания. Я прекрасно вас знаю, лучше, чем вы думаете; но я легко не сдамся, я не позволю вам уехать просто так.
   Валентин. Как хотите. Повторяю: мне она не по вкусу. Я нахожу, что она не хороша и у неё такой глупый вид, что даже возмутительно. Глаза, правда, недурны, но без всякого выражения. Вот вы находите, что стан у неё... так себе, а по-моему, если и есть в ней что хорошего, так это, пожалуй, фигура. Она знает по-итальянски - что ж, с тем ее и поздравляю. Она, может быть, по-итальянски не так глупа. Что же до её приданного, пускай уж оно остается при ней, так же, как и её бульон.
   Ван-Бук. Ну найдется-ли во всем мире другая такая взбалмошная голова? Не слушай, не слушай дядю. Я сегодня утром истинную правду тебе сказал: ты только и годен на одни дурачества. Я с тобой больше носиться не стану. Женись хоть на прачке, если желаешь! Ты отказываешься от своего счастья, оно у тебя под руками. Бог мне свидетель -  за последние три года мое терпение было таково, что другой бы на моем месте...
   Валентин. Или это мне показалось? Посмотрите-ка, дядюшка, она опять идет.
   Ван-Бук. Где? Кто? Что ты говоришь?
   Валентин. Разве вы не видите; вон мелькает белое платье между кустов сирени? Я не ошибаюсь - это она. Скорей, дядюшка, уходите; не надо, чтоб нас видели вместе.
   Ван-Бук. Зачем мне прятаться - она же тебе не нравится.
   Валентин. Я хочу к ней подойти, поговорить, чтобы вы потом не упрекали меня.
   Ван-Бук. Ты женишься, если она не поддастся тебе?
   Валентин. Шшш-ш! тише, она идет. (Ван-Бук скрывается в соседнюю комнату.)
   
Сцена VIII.
Валентин, Сесиль.

   Сесиль. Maman поручила мне спросить вас: вы думаете ехать сегодня?
   Валентин. Сегодня. Я уже послал за лошадьми.
   Сесиль. Будут в вист играть, maman было бы очень приятно, если б вы сели четвертым.
   Валентин. Я весьма сожалею, но я не умею играть.
   Сесиль. Не останетесь ли вы у нас отобедать? Будет фазан с трюфелями.
   Валентин. Благодарю вас, я трюфелей не ем.
   Сесиль. После обеда кое-кто приедет, будем танцевать.
   Валентин. Простите меня, я никогда не танцую.
   Сесиль. Очень жаль. Прощайте. (Уходит.)
   
Сцена IX.
Ван-Бук, Валентин.

   Ван-Бук. (Выходя). Ну, что, женишься на ней? Или ты в самом деле послал за лошадьми? Ты шутишь?
   Валентин. Да, она мила. Теперь она мне показалась лучше, чем в первый раз. У неё есть около рта родимое пятнышко, которого я сперва не заметил.
   Ван-Бук. Куда ты собрался ехать, что с тобой случилось? Угодно тебе отвечать мне серьезно?
   Валентин. Я никуда не еду. Вы находите, что она дурно сложена?
   Ван-Бук. Я? Избави меня Бог! По мне она совершенство.
   Валентин. Теперь еще рано садиться играть в карты. Вы играете, дядюшка, в вист?
   Ван-Бук. Конечно.
   Валентин. Сядьте за четвёртого.
   Ван-Бук. Я жду, когда вам будет угодно отвечать мне: остаетесь вы здесь или нет?
   Валентин. Если я останусь, то единственно ради нашего уговора. Мне бы не хотелось его проиграть, только, пожалуйста, ни на что не рассчитывайте до вечера. Мне хочется выпить бульону. Потом надо бы написать что-то. Я увижусь с вами за обедом.
   Ван-Бук. Писать? Надеюсь, не к ней?
   Валентин. Ради нашего уговора - мы же с вами условились.
   Ван-Бук. Я решительно против, или ты мне покажешь письмо.
   Валентин. Смотрите, сколько угодно! Я сказал и опять повторяю: она мне нравится... слегка.
   Ван-Бук. Какая же тогда необходимость писать? Почему ты не сделал ей сейчас словесного признания, как обещал?
   Валентин. Почему?
   Ван-Бук. Ну да, что тебе помешало? Ты ни капельки не смутился.
   Валентин. Смотрите, вот она в третий раз проходит, видите вон там, по алее?
   Ван-Бук. Она поворачивает к куртине.
   Валентин. Ах, какая кокетливая! Она точно бабочка, играет с огнем. Брошу эту монету: орел или решетка, чтоб узнать, полюблю ли ее.
   Ван-Бук. Постарайся сперва, чтоб она тебя-то полюбила. Остальное не так трудно.
   Валентин. Хорошо. Давайте смотреть на все. Она должна пройти между двумя купами деревьев; если она повернет голову в нашу сторону -  я люблю ее, если нет - я уезжаю в Париж.
   Ван-Бук. Бьюсь об заклад, что не обернется.
   Валентин. Как же! Давайте смотреть, давайте.
   Ван-Бук. Ты выиграл... ах нет, нет еще; она что-то внимательно читает.
   Валентин. Я уверен, что она обернется.
   Ван-Бук. Нет... она идет вперед. Уверен, она не станет оборачиваться.
   Валентин. Однако, она должна нас видеть оттуда. Нас ничто не скрывает, говорю вам - она обернется.
   Ван-Бук. Прошла мимо! Ты проиграл.
   Валентин. Разрази меня Бог, если я не напишу ей! Должен же я знать, наконец, чего мне держаться. Невероятно, чтобы молоденькая девочка так небрежно обращалась с порядочными людьми. Просто одно притворство, кокетство. Я вот ей сейчас пошлю любовное послание по всем правилам. Скажу, что умираю по ней, руку переломил ради свидания с нею и что если она меня отвергнет - я застрелюсь; а если полюбит, то завтра же я ее похищаю.
   Ван-Бук. Умерьте ваш пыл, племянник! Что с вами? Вы наделаете бед.
   Валентин. По-вашему, два-три слова, брошенные на ветер, означают что-нибудь? Ни я, ни она ничего друг другу особенного не сказали; с чего ей было оборачиваться? Она ничего не знает, и я ничего не сумел ей сказать. Если хотите, я, может быть, и странный; но я задет за живое, самолюбие мое страдает. Дурна ли она, хороша ли - мне все равно; только я хочу знать, что у неё на душе. Тут непременно кроются какие-нибудь хитрости, какая-нибудь задняя мысль, какой мы и не подозреваем. Предоставьте мне все разъяснить.
   Ван-Бук. Чёрт возьми, как ты расходился! Уж не влюбился-ли ты, в самом деле?
   Валентин. Нет, говорю вам, она мне не нравится. Скорей, скорей, я хочу ей написать. Письмо я вам покажу.
   Ван-Бук. Уж я сказал вам, что никаких писем не допускаю, тем более такого, какое вы собираетесь послать.
   Валентин. Повторяю: покажу вам письмо, покажу. (Оба уходят в сад).
   
Сцена X.
Баронесса, Аббат (из дверей налево),

   Баронесса. Что хотите говорите, но играть с болваном пренеприятно; поэтому я деревни терпеть не могу.
   Аббат. Где же господин Ван-Бук? (садятся за карточный стол).
   Баронесса. Он наверху с пострадавшим господином, который, между прочим, не очень-то вежливо поступил, отказавшись с нами обедать.
   Аббат. У него, может быть, спешные дела.
   Баронесса. Дела! У кого же их нет? Хороша отговорка! Если б думали только о делах, то ни на что другое не годились бы. Давайте играть в пикет. Я сегодня в ужасном настроении.
   Аббат. Несомненно, нынешние молодые люди не стараются быть вежливыми.
   Баронесса. Вежливыми! Еще бы. Да понимают ли они, знают ли они, что такое быть вежливым? Мой кучер вежлив. В мое время, аббат, молодежь была внимательна.
   Аббат. То было хорошее время, баронесса.
   Баронесса. (сдавая карты). Дела! Желала бы я видеть, как поступил бы мой брат, который жил при дворе, если б его опрокинули перед домом и сами хозяева выбежали бы к нему на помощь! Да он скорей состояние свое потерял бы, чем отказываться сесть четвертым в вист. Дела! Разве у меня их нет! Вот сегодняшний вечер, например: у меня уж сил не хватает распоряжаться, хлопотать. Ах, ах, опять моя мигрень!..
   Аббат. Но при таких обстоятельствах не хотите ли отложить вечер?
   Баронесса. Вы с ума сошли? Что ж, вы хотите, чтоб я, позвав гостей, поблагодарила их за посещение и выпроводила вон? Подумайте, что вы только говорите!
   Аббат. Я думал, что при таких неожиданных обстоятельствах... как ваше нездоровье, можно было бы, никого не обижая...
   Баронесса. И к довершению всего не хватает свечей! Взгляните, пожалуйста, там ли дворецкий.
   Аббат. (Посмотрев в двери налево). Он занят прохладительными.
   Баронесса. Благодарю. Вот еще эти несносные прохладительные - есть, право, от чего умереть. Целую неделю я сама пишу о них в город, и их сейчас только привезли. Неужели все это выпьется?.. Вам брать. Вы ничего не оставляете?
   Аббат. Нет, баронесса. Мне нужен туз. Вот и господин Ван-Бук.
   
Сцена XI.
Баронсса, аббат, Ван-Бук.

   Баронесса. Продолжайте, вам хвалиться.
   Ван-Бук. (Тихо баронессе). Баронесса, мне необходимо сказать вам два слова.
   Баронесса. (аббату). Что же?
   Аббат. Пять карт в 45 очков.
   Баронесса. Не годятся. (Ван-Буку). Что такое?
   Ван-Бук. Прошу вас на одну минуту. Я не могу говорить при свидетеле; то, что я имею вам сообщить, не терпит отлагательства.
   Баронесса. (Вставая). Вы пугаете меня, что случилось?
   Ван-Бук. Нет, очень важное. Вы, пожалуй, станете гневаться на меня; но я вынужден даже изменить слову, которое имел неосторожность дать. Молодой человек, принятый вами - мой племянник.
   Баронесса. А - ба!
   Ван-Бук. Он желал познакомиться с вами под чужим именем. Я же, не видя в этом ничего дурного, согласился на его выдумку. К тому же она и не нова.
   Баронесса. Боже мой, да такие ли выдумки я видывала!
   Ван-Бук. Но я должен предупредить вас, что племянник написал письмо нашей дочери и при том в самых необузданных выражениях. Ни просьбы мои, ни угрозы не могли удержать его от этого. И один из ваших слуг, к моему прискорбию, взялся передать письмо по назначению. В письме сделано признание в любви, и я должен прибавить: в любви самой пылкой.
   Баронесса. Правда? Ну, что ж, это еще не страшно. Ваш мальчик с воображением.
   Ван-Бук. Создатель, еще с каким! Кому вы это говорите? Теперь, баронесса, вам следует принять меры, чтоб остановить последствия всей этой истории. Вы у себя, что же касается меня, то признаюсь вам, я просто задыхаюсь, я едва стою на ногах. Уф! (Падает в кресло).
   Баронесса. Ах, Боже мой! Что с вами? Вы бледны, как полотно! Скорей, расскажите мне все, ничего не скрывайте.
   Ван-Бук. Я все вам рассказал.
   Баронесса. Так это и только-то? Успокойтесь. Если ваш племянник писал Сесиль, она покажет мне письмо.
   Ван-Бук. Вы уверены, баронесса? Любовь - опасная вещь.
   Баронесса. Вот вопрос! Что ж бы это было, если б дочь не показывала писем матери?
   Ван-Бук. Гм... ну, а я бы не поручился.
   Баронесса. Что вы хотите сказать, господин Ван-Бук? Знаете ли, с кем говорите? И в каком обществе вы жили, чтоб сомневаться в подобных вещах? Я не знаю, как теперь поступает ваша буржуазия, как она ведет себя в подобных случаях... но оставим этот разговор. Кстати, вот моя дочь; вы увидите, что она идет показать мне письмо. (К аббату). Что ж, продолжайте игру. (Опять усаживается за карты).
   
Сцена XII.
Аббат, Баронесса, Ван-Бук, Сесиль. (Садится в стороне).

   Аббат. Сорок пять не годятся?
   Баронесса. Не годятся. У вас ничего нет. Четырнадцать тузов, 6 и 15 составят 95. Вам ходить.
   Ван-Бук. (Тихо баронессе). Я не вижу, чтобы ваша дочь хотела показать вам письмо.
   Баронесса. (Тихо Ван-Буку). Вы не знаете, что говорите. Аббат стесняет ее. Я в ней уверена, как в самой себе. (Аббату). Я все свое взяла. Вам брать.
   Слуга (докладывая). Господин аббат, вас просят. Пришел церковный сторож.
   Аббат. Что им надо? Я занят.
   Баронесса. Передайте карты Ван-Буку. Он сыграет за вас эту игру. (Аббат и слуга уходят).
   
Сцена XIII.
Ван-Бук, Баронесса, Сесиль.

   Баронесса. Вам сдавать - я снимала. Что это, как вы сдаете!
   Ван-Бук. Признаюсь вам, я беспокоюсь. М-ль Сесиль и не думает показывать вам письма.
   Баронесса. Говорю вам, я отвечаю за нее; это вы стесняете ее. Вон она мне делает знаки, я отсюда вижу.
   Ван-Бук. Вы полагаете? Я ничего не вижу.
   Баронесса. Сесиль, подойдите сюда, вы за версту сидите. (Сесиль садится ближе). Вы, кажется, хотели мне что-то сказать?
   Сесиль. Я? Нет, maman.
   Баронесса. Ба! у меня только четыре карты! Ван-Бук, игра ваша. У меня три валета.
   Ван-Бук. Может быть, вы желаете остаться наедине?
   Баронесса. Нет, не уходите, это ничего. Сесиль, ты можешь говорить и при господине Ван-Буке.
   Сесиль. Да у меня нет секретов, maman.
   Баронесса. Вы не собирались со мной поговорить?
   Сесиль. Нет, maman.
   Баронесса. Не понимаю! И что это вы выдумали, Ван-Бук?
   Ван-Бук (тихо). Я сказал истинную правду, баронесса.
   Баронесса (тихо). Невозможно. Сесиль ничего не говорит, ясно, что она ничего и не получала.
   Ван-Бук (тихо). Я видел своими глазами.
   Баронесса (вставая). Сесиль, что это значит? Встаньте и смотрите мне прямо в глаза. Что у вас в кармане?
   Сесиль. Maman, я не виновата, это... тот молодой человек написал мне. (Сесиль подает письмо)
   Баронесса. Посмотрим... Меня интересует стиль этого молодого человека, как вы его называете. (Читает). "Я умираю от любви к вам. Я встречал вас прошлой зимой и, услыхав, что вы в деревне, решился увидеть вас опять или погибнуть. Я дал золотой кучеру"... - Не желает ли он, чтоб мы возвратили ему его золотой? Очень нужно нам знать! - "Кучеру, чтоб он опрокинул меня перед вашим домом. Я видел вас сегодня дважды, но ваше присутствие так меня смутило, что я ничего не нашелся вам сказать. Страх потерять вас и необходимость ехать"... - Это хорошо! Кто-же заставляет его уезжать? Он сам отказался отобедать. - "Заставляют меня просить у вас свидания. Я знаю, что не имею никакого нрава на ваше доверие..." - Прекрасная оговорка и очень кстати! - "Но любовь все извиняет. Сегодня вечером, в 9 часов, во время бала, я буду около фермы. Все подумают, что я уехал. Я выеду из вашего дома в карете перед самым обедом, но, сделав несколько шагов, из кареты выйду". - Несколько шагов! Выходит будто наша главная алея - в три аршина длины: шагнул и тута! - "Если во время вечера вы сможете улучить несколько минут, постарайтесь сделать так, чтобы боковая дверь в павильоне была отперта, иначе я пущу себе пулю в лоб..." - Хорошо. - "В лоб. Я не думаю, чтоб ваша матушка..." - А, ваша матушка! Посмотрим-ка. - "Очень о вас беспокоилась. У неё, как слышно, ветер бродит в голове..." - Господин Ван-Бук, что это значит?
   Ван-Бук. Я не слыхал, баронесса. (Баронесса, передавая ему письмо). Читайте сами и потрудитесь передать вашему племяннику, чтобы он сию же минуту убирался из моего дома и чтоб никогда не возвращался.
   Ван-Бук. Действительно, написано: "ветер бродит в голове". Я и не заметил; а он письмо мне сам прочел.
   Баронесса. Он прочел вам, а вы передали письмо моим слугам! Подите прочь! Вы старый дурак, и я не хочу больше вас видеть. (К Сесиль) А вы, сударыня, пожалуйте сюда. (Ведет ее к маленькой двери направо).
   Сесиль. Но, maman...
   Баронесса. Идите, сударыня, и не рассуждайте. (Запирает за нею дверь на ключ).
   
Сцена XIV.
Баронесса, аббат из дверей налево, Ван-Бук бегает по комнате.

   Аббат. Баронесса, я пришел попросить вас...
   Баронесса (Кладя ключ в карточный стол). Слава Богу, заперла ее.
   Аббат. Заперли? Кого? (Ван-Буку). Что с вами, господин Ван-Бук?
   Ван-Бук (Горячась). Что со мной? Что?.. С меня довольно.
   Баронесса (Горячась также). И с меня тоже!
   Ван-Бук. Я ухожу из этого дома. Навсегда. Об одном только сожалею: зачем бывал здесь.
   Баронесса. А я сожалею, что вас принимала! (Сильно рассерженные, уходят в разные стороны).
   
Сцена XV.
Аббат один, Сесиль за сценой.

   Аббат. Что все это обозначает? (Сесиль стучится в дверь).
   Сесиль (Из соседней комнаты). Господин аббат, господин аббат, отоприте мне, пожалуйста!
   Аббат. Не могу, сударыня, без предварительного разрешения.
   Сесиль. Ключ там, в карточном столе.
   Аббат. Откуда вы знаете?
   Сесиль. Я смотрела в замочную скважину; вам стоит только взять ключ и отпереть мне.
   Аббат (Достает ключ из стола). Правда ваша: ключ действительно здесь. Но я никак не могу им воспользоваться! Хотя это и противно моему желанию.
   Сесиль. Ах, мне дурно!
   Аббат. Боже милостивый! Успокойтесь. Уж не случилось ли с вами чего опасного? Уж не кончаетесь ли вы? Умоляю вас, отвечайте мне? Что вы чувствуете?
   Сесиль. Мне дурно, мне дурно!
   Аббат. Не могу же я оставить без помощи такую милую особу. Будь что будет, я возьму всю вину на себя, хоть и станут сердиться. (Отпирает дверь).
   Сесиль. А я, аббат, убегу, и пускай говорят, что хотят! (Убегает стремглав в сад).
   Занавес.
   
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.
Лес. Сбоку маленький трактир.
Сцена I.
Ван-Бук, Валентин, потом Слуга из трактира,

   Вани-Бук. Опять письмо! Это уж из рук вон!
   Валентин. Да, и опять, и опять, и еще десять - если нужно. Проклятая баронесса расстроила мое первое свидание, я назначил второе и теперь дождусь ответа. Эй! кто там есть!
   Слуга (из трактира). Не желаете-ли, сударь, отобедать?
   Валентин. Нет. Подайте одного шампанского, если оно у вас найдется.
   Ван-Бук. Подадут тебе мерзейшего вина; уксус какой-нибудь.
   Слуга. Помилуйте, у нас можно получить все, что пожелаете.
   Ван-Бук. Вот как? В такой-то дыре? Что ты хвастаешься?
   Слуга. Здесь собираются господа во время охоты, и у нас есть все, что требуется.
(Приносит шампанское и уходит. Ван-Бук в продолжении всей сцены понемногу пьет.)
   Валентин. Ну, дядюшка, не падайте духом.
   Ван-Бук. Будь покоен, я тебя не оставлю. Клянусь прахом покойного брата и светом очей моих: пока носят меня ноги и голова моя на плечах - я буду неустанно препятствовать твоему мерзкому замыслу и отвращать ужасные последствия.
   Валентин. Будьте уверены, я ни за йоту не отступлю. Клянусь моим праведным гневом и мраком ночи, которая мне покровительствует: пока будет у меня бумага и чернила, я стану продолжать и доведу до конца мой мерзкий замысел, как бы вы там ни старались мне препятствовать.
   Bau-Бук. И если б ты еще ее любил! Будь я уверен, что всеми твоими безумствами руководит какое-нибудь человеческое чувство, а то ведь нет! Ты просто ловелас, ты только и думаешь, как бы ее соблазнить, и твоя цель, твоя мечта - самое гнусное предательство. Нет, ты мне не племянник!
   Валентин. Бранитесь, бранитесь! И если б я видел, что в душе вы посылаете ко всем чертям и баронессу, и её знакомых, а то ведь нет! Вы просто устали и никакого оскорбления, нанесенного нам обоим, не чувствуете. Нет, вы не дядя мне! Я не люблю эту девочку, но если б и любил, то месть моя была бы еще сильнее и убила бы всякую любовь в моем сердце. Клянусь, она сделается моей возлюбленной, но никогда не будет моей женой! Долой всякие испытания, обещания, увертки! Краснейте, дядюшка, краснейте за нас обоих! Вы называете меня ловеласом? Да, я ловелас. Мне идет это имя. Мне, как и ему, захлопнули под носом дверь, украшенную гербами. Меня, как и его, надменная семья жестоко оскорбила. Я, как дикий ястреб, как все тот же Ловелас, высматриваю, кружусь над моей добычей. Я наброшусь на нее и она, как та ханжа Клариса, будет принадлежать мне!

Сцена II.
Ван-Бук, Валентин, Работник с фермы.

   Работник. Извольте, сударь, вот ответ.
   Валентин. Скоро ж ты обернулся, приятель.
   Работник. Я повстречал горничную у ворот дома; она взяла ваше письмо и тотчас принесла ответ.
   Валентин. Вот тебе золотой за труды. (Работник уходит.)
   
Сцена III.
Ван-Бук, Валентин.

   Ван-Бук. Чего тут торжествовать! Она шлет тебе отказ.
   Валентин. В этой записке?
   Ван-Бук. Непременно. Сесиль де-Монс во второй раз отказывает тебе. Распечатай записку. Я уж заранее знаю, что в ней.
   Валентин. И я тоже знаю.
   Ван-Бук. Глупец! Ты жалуешься на оскорбления, а сам так и напрашиваешься на них.
   Валентин. Это тут-то оскорбление? Как мы еще юны, дядюшка. Посмотрите хорошенько: какая миленькая записочка. Ее хоть и наскоро писали, а все-таки нашли возможность придать ей кокетливый вид. Главное, заметьте, как она сложена. Видите этот треугольник с печаткой посередине? Это называется - шляпочкой. Так не пишут ни родителям, ни поверенному, ни духовнику, ни даже приятельницам. Оскорбление! Поверьте, дядюшка, никогда письмо, написанное в минуту раздражения, не будет так сложено.
   Ван-Бук. Распечатай твою шляпочку и посмотрим, что там есть.
   Валентин. Стоит одно только слово.
   Ван-Бук. Одно?
   Валентин. Да, одно слово.
   Ван-Бук. Вот как! Девочка любит выражаться кратко. Позволь полюбопытствовать - какое слово?
   Валентин. Это слово: "хорошо".
   Ван-Бук. Да?
   Валентин. Посмотрите сами.
   Ван-Бук. Быть не может!
   Валентин. Видите. Ну, дядюшка, умерьте ваше изумление и допейте бокал.
   Ван-Бук. Непостижимо! И ты просил у неё свидания?
   Валентин. Сами видели. Пейте же. Да хоть сто раз перевёртывайте эту записку - ничего другого не выжмете.
   Ван-Бук. Просьба, сделанная на удачу, и в ответ одно слово: "хорошо!" Это "хорошо" перепутало все мои мысли. Я никогда ничего подобного этому "хорошо" не видывал. Извини, я считал тебя за сумасброда, и все, что было во мне честного, возмущалось ври виде твоего нахальства; но теперь это "хорошо" меня просто убило. Это "хорошо" просто невероятно! И не будь я тебе дядей, я бы, пожалуй, согласился с твоим мнением о женщинах.
   (Наступает ночь.)
   Валентин. И вы были бы правы! (Кричит по направлению к трактиру.) Эй! Принесите еще другую бутылку. На этом свете всякий поступает так, как ему удобнее. Ну, одним словом больше, одним меньше - что такого! Послушайте, дядюшка, давайте помиримся. Смените гнев на милость. (Слуга приносит другую бутылку шампанского и уходит.) Чем браниться - лучше выпьем. А знаете ли что, ведь это "хорошо", которое вас так перевернуло - вовсе не глупо. У девочки есть ум. Даже больше: в этом одном слове чувствуется сердце, проглядывает какая-то нежность, смелость, простота и... отвага. Ах, сердце - великий учитель! Того не придумаешь, что оно само укажет. Видно только на сердце и можно положиться.
   Ван-Бук. Я помню, в Гааге, со мной случилась такая же штука. Она была прекрасивый бабец: росту пять футов и несколько дюймов, и с такими, я тебе доложу, телесами!.. Настоящие Венеры - эти фламандки! Теперь и понятия не имеют, что такое женщина. Во всех ваших парижских красавицах наполовину тела и наполовину ваты.
   Валентин. За здоровье ваших бывших возлюбленных, дядюшка!
   Ван-Бук. А знаешь, для простенького трактирчика это винцо недурно. Мне необходимо было выпить и отдохнуть. Теперь я себя чувствую гораздо бодрее.
   Валентин. Предлагаю условия мира. Во-первых: разрешите мне свидание.
   Ван-Бук. Но, милый... я надеюсь, что ты...
   Валентин. Клянусь вам ничего такого не делать, чего бы вы сами не сделали на моем месте. Этим все сказано. Смотрите, дядюшка, как я во всем исполняю ваши желания. В конце концов стакан вина - добрый помощник. Вспыльчивость же никуда не ведет. Разрешите четверть часа любовной интрижки, и я отказываюсь от моей мести. Девочка возвратится к себе, а мы - в Париж, и дело с концом. Что же до противной баронессы - я наказываю ее моим забвением!
   (Совсем наступает ночь.)
   Ван-Бук (слегка опьянев). Согласен, друг ты мой. Конечно, разве женятся на девочках, которые посылают вам такие "хорошо"? Ты обещаешь мне вести себя порядочным человеком - ну и ступай, ступай, в добрый час! Не бойся, из-за одного неудавшегося сватовства невест не растеряем. А уж я берусь похлопотать, это мое дело. Еще не бывало, чтобы какая-нибудь старая дура могла повредить честным людям, которые сумели составить себе состояние, да и собой тоже недурны. Как-никак, шестьдесят тысяч годового дохода!
   Валентин. Пятьдесят, дядюшка.
   Ван-Бук. Говорят тебе, шестьдесят! и при таких-то деньгах не найти себе невесты... и вина?! (пьет.) Сегодня лунная ночь. Это напоминает мне молодость.
   Валентин. Вроде огонь там мелькнул. Чтобы это значило? Уж не облава ли на нас?
   Ван-Бук. Это, должно быть, приготовления к балу. Сегодня у них танцевальный вечер.
   Валентин. Для большей безопасности - разойдемся. Послушайтесь меня: идите в трактир, прикажите затопить, усядьтесь перед огнем, закурите вашу добрую фламандскую сигару и грейте себе ноги перед добрым фламандским камельком. Это вас и вовсе избавит от беспокойств. Через полчаса я к вашим услугам.
   Ван-Бук. Хорошо. В добрый час, мальчик! Ты мне все расскажешь, и мы сложим вместе песенку. В былое время мы обычно так и делали... Про каждую шалунишку - куплет. (поет)
   
   Правда-ль, милая Нанетта,
   Правда-ль, милая моя...
   (Что-то напевает и скрывается в трактире. Валентин уходит в противоположную сторону.)
   
СЦЕНА IV.
Баронесса, Аббат с фонарем в руках, потом Ван-Бук.

   Баронесса. Ясно, как день - она с ума сошла. С ней сделалось головокружение.
   Аббат. Она кричит: "мне дурно!" Представьте себе мое положение.
   Баронесса. Как раз в ту самую минуту вижу: подъезжает карета. Я только успела кликнуть дворецкого - дворецкого нет; а уж там из кареты вышли и идут ко мне - маркиза Вольгуяр и барон Вальбузен.
   Аббат. Когда я услыхал, что она кричит, я ведь не сразу стал ей помогать. Но что же было делать: мне представилось, что она лежит на полу без чувств, распростертая ниц; а она все кричит - изо всех сил. Ключ же был у меня в руках.
   Баронесса. А, каково это? Дочь моя умчалась, сломя голову, и разом тридцать карет въезжает на двор; нет, я никогда не переживу этой минуты.
   Аббат. Да еще если б у меня было время, я мог бы удержать ее как-то... или, по крайней мере... наконец, мои просьбы, мои увещания...
   Ван-Бук (Выходя из трактира, поет):
   
   Правда-ль, милая Нанетта,
   Правда-ль, милая моя...
   
   Баронесса. Это вы, Ван-Бук? Ах, друг мой, мы погибли! Моя дочь сошла с ума и теперь бегает по полям. Она исчезла, как сон. Она сбила с ног аббата и перешагнула через него. Я резко обошлась с вами - забудьте и давайте помиримся. Помогите мне. Ведь вы мой старый друг! А я ведь мать, Ван-Бук. Ах, ужасный случай! За что я так жестоко наказана?
   Ван-Бук. Баронесса, что я вижу? Одна, пешком, вы ищете вашу дочь! Боже праведный, вы плачете?! Ах, я несчастный. (Плачет.)
   Баронесса (Аббату). Что это с ним?
   Аббат. Он, кажется, очень огорчился. Умоляем вас, господин Ван-Бук, скажите, если вы что-то слышали.
   Ван-Бук. Скорей, баронесса, скорей, пожалуйте мне руку. (Берет ее под руку.) Только бы Бог помог нам найти их! Я вам все расскажу. Не беспокойтесь, племянник мой честный человек, еще не все погибло.
   Баронесса. Ба! Так это опять свиданье? Скажите, пожалуйста, какая хитрая! Ну, и кому теперь можно верить? (Уходят все трое.)
   
Сцена V.
Валентин, Сесиль встречаются.

   Валентин. Сесиль, это вы?
   Сесиль. Да. Что это там за огоньки?
   Валентин. Не знаю. Какое нам дело? Ведь это не для нас.
   Сесиль. Пойдемте вон туда, там луна светит.
   Валентин. Нет, пойдемте сюда. Здесь темнее. Очень может быть, что вас ищут и вам надо скрыться.
   Сесиль. Я здесь не увижу вашего лица. Пойдемте, Валентин, послушайтесь меня.
   Валентин. Куда тебе угодно. Пойдем, милая. Куда ты пойдешь, туда и я за тобой. (Садятся на дерновую скамью.)
   Сесиль. Представьте, я уже давно заперлась в павильоне и все ждала, ничего не знала. Я сама заперлась в этой тюрьме, боясь, чтоб меня не заперли в другой - похуже. А вы давно уже меня ждете?
   Валентин. Весь вечер. Видишь это письмо, омоченное слезами? Это твоя записка ко мне.
   Сесиль. Обманщик! Ее смочили ветер и дождь.
   Валентин. Нет, моя Сесиль, дорогая, я плакал над твоей запиской от радости и любви. Что тебя беспокоит? Чего ты оглядываешься?
   Сесиль. Не понимаю, куда-же девался ваш дядя? Я думала, он здесь.
   Валентин. Дядя выпил шампанского. Твоя мать далеко, все вокруг тихо.
   Сесиль. Ваш дядя выпил? А зачем сегодня утром он спрятался?
   Валентин. Сегодня? Когда? Что ты хочешь сказать?
   Сесиль. Да, сегодня утром. Я разговаривала с вами, а он стоял за дверью. Разве вы не заметили? Я его видела, когда вошла в гостиную.
   Валентин. Ты, наверно, ошиблась, я ничего не видел.
   Сесиль. Ах, как же, я его видела! Он еще чуть-чуть приотворил дверь. Он, должно быть, подслушивал нас.
   Валентин. Какой вздор! Тебе это во сне приснилось. Не будем об этом говорить. Дай мне руку.
   Сесиль. От всего сердца, друг мой! Зачем в вашем первом письме вы дурно отзывались о maman?
   Валентин. Прости минуту отчаяния, я не мог совладать с собой.
   Сесиль. Она спросила у меня ваше письмо; я не посмела не показать его. Я знала, чем это кончится. Но кто же предупредил ее? Сама бы она не могла догадаться; письмо было у меня в кармане.
   Валентин. Бедная! Тебя мучили. Это твоя горничная нас выдала.
   Сесиль. Ах, нет! На нее можно положиться и без денег. Но разве вы не подумали, что, отзываясь дурно о maman, вы этим оскорбляете меня?
   Валентин. Ты уже простила мне, не станем больше этого поминать. Зачем отравлять блаженные минуты! О, дорогая моя, скажи, какими клятвами могу я искупить твое доверие ко мне?
   Сесиль. Валентин, сердце мое любит правду. Зачем вы приехали к нам под чужим именем?
   Валентин. Этого нельзя сказать. Это так... каприз; я держал пари.
   Сесиль. Пари? С кем?
   Валентин. Не помню. И какое тебе дело до этих глупостей!..
   Сесиль. Не с дядей ли? Так?
   Валентин. Да, с ним. Я любил тебя, я хотел узнать тебя ближе и чтоб никто нам не мешал.
   Сесиль. Вы правы, на вашем месте я поступила 6ы так же.
   Валентин. Какая ты любопытная! К чему все эти вопросы? Ведь ты меня любишь. Отвечай - да, и довольно.
   Сесиль. Да, друг мой, да. Сесиль вас любит. Она желает быть достойной вашей любви. Вы ее любите - и она счастлива. Зачем вы отказались от обеда, когда я вас стала приглашать?
   Валентин. Я хотел ехать. У меня дела.
   Сесиль. Должно быть, дела неважные и недалеко, потому что вы сейчас же и вышли из кареты.
   Валентин. А ты почем знаешь? Разве ты меня видела?
   Сесиль. Я следовала за вами. Зачем вы сказали, что не танцуете мазурку, когда мы вместе танцевали ее прошлой зимой?
   Валентин. Где? Я не помню.
   Сесиль. У г-жи Жевре, на костюмированном вечере. Как, вы забыли? А еще говорите в вашем письме, что видели меня зимой на балу. Это там как раз и было.
   Валентин. Ах да, помню! Посмотри, какая ясная ночь. Всё спит. Только влюбленные не спят. Позволь мне отбросить тюль и обнять тебя.
   Сесиль. Позволяю. Ах, как я желала бы казаться вам красивой. Не отнимайте вашей руки от моей: мне так хорошо с вами. Зачем же вы хотели уехать и заставить всех думать, что вы в Париже?
   Валентин. Это надо было для дяди. Смел ли я надеяться, что ты придешь на свидание? О, как я боялся, посылая тебе письмо, и как я мучился, дожидаясь тебя!
   Сесиль. Вы боялись, что я не приду? Отчего же мне было не прийти? Я знала, что вы женитесь на мне. (Валентин быстро встает и нервно прохаживается туда-сюда.) Что с вами? Чем вы огорчились? Подите сюда, сядьте опять рядом со мной.
   Валентин. Ничего, так... Я думал... Мне послышалось, будто кто-то прошел там?..
   Сесиль. Мы совершенно одни, не бойтесь. Подите сюда. Или хотите, я встану? (Встает.) Не сказала ли я чего такого, что огорчило вас? Или, может, вы обиделись, что я не сняла мантилью. (Снимает мантилью.) Что с вами? Вы молчите? Вам грустно? Что такое я могла сказать? Я вижу: я вас огорчила.
   Валентин. Нет, ничего. Вам так кажется. Помимо моей воли мне сейчас пришла в голову одна мысль.
   Сесиль. Вы все время говорили мне "ты" и даже... довольно... небрежно. Скажите, какая гадкая мысль расстроила вас? Вы рассердились на меня? Простите, если я виновата. Но мне кажется, я ничего худого не сказала. Дайте мне вашу руку. (Гуляют под руку по авансцене.) Знаете, что я вам скажу: сперва я послала к вам в комнату бульону - Генриетта готовит его превкусно, - потом пошла в гостиную, увидела вас и тотчас же вам его предложила. Но я думала, что вы не хотите бульону, не любите. Я три раза прошлась по аллеям - вы заметили меня? Вы ушли к себе наверх, и я тотчас же побежала в цветник - оттуда видны ваши окна. Вижу: вы стоите у окна и, схватив чашку обеими руками, так-то славно кушаете бульон! (Смеется.) Ведь правда? А каков был бульон?!
   Валентин. Отличный! (вздыхает) Прелестный ребенок!
   Сесиль. Когда мы женимся, вы увидите, я еще и не так буду ухаживать за вами. Но зачем вы велели кучеру въехать в канаву? Так рисковать жизнью! И к чему все это? Вы же знали заранее, что вас здесь хорошо примут. Вы желали скрыть вашу фамилию - это еще я понимаю; но зачем все остальное? Вы, может быть, любите романы? Вы их читаете?
   Валентин. Иногда. Пойдем, сядем опять.
(Садятся.)
   Сесиль. Признаюсь, я не очень люблю романы. И в тех, какие я читала, мало смысла. Мне кажется, что романы - это просто сказки, выдуманные авторами для их собственной забавы. В романах только и говорится, что об интригах, хитростях, о соблазнителях, о тысяче вещей самых неправдоподобных. Возьмем хоть сегодняшний вечер: когда я получила ваше письмо, я увидела, что мне предстоит свидание в лесу! Конечно, я поддалась романическому желанию - прийти. Но ведь в этом свидании было много и реального; а реальная сторона говорила в мою пользу. Если maman узнает о нашем свидании - а она узнает, - нас непременно женят. Как бы ваш дядюшка с ней ни ссорился, а все-таки они помирятся. Мне стыдно было, что меня заперли; и в самом деле, что я такого сделала, чтоб запирать меня? Пришел аббат - я притворилась, что мне дурно, он мне отпер, и я убежала.
   Валентин (в сторону). Или я сам попался в свои сети, или я был слеп и теперь только начинаю прозревать.
   Сесиль. Что же вы мне не отвечаете? Долго будет еще длиться ваша грусть?
   Валентин. Вы слишком умны для своих лет, а ветрены так же, как и я.
   Сесиль. Сознаюсь, ветрена. Но, милый Валентин, ведь я люблю вас. Я вам теперь во всем признаюсь. Я знала, что вы меня любите, и даже не со вчерашнего дня. Только зимой я встретила вас три раза; но у меня есть сердце, и я ничего не забываю. Вы вальсировали со мной; когда я проходила мимо дверей, моя гребенка задела за драпировку и волосы у меня рассыпались. Припоминаете теперь? Неблагодарный! В вашем письме с первого слова вы говорили, что помните. И как же у меня забилось сердце, читая ваше письмо! Поверьте, вот это-то и доказывает, что любишь, поэтому я и пришла сюда.
   Валентин (в сторону). Она или хитра, как чёрт, или чиста, как ангел.
   Сесиль. Что касается моего ума - это дело другое. У меня много было учителей и всех сортов; только хорошему я научилась от матери.
   Валентин. От твоей матери? Вот бы не поверил!
   Сесиль. Вы мало ее знаете, Валентин. Вы полюбите ее, когда станете жить, как мы, по фермам, с крестьянами, и когда у вас будут свои бедняки, которым нужно помогать. Тогда вы не станете улыбаться, говоря о ней. Вы будете благословлять ее и уважать.
   Валентин. Дорогой, милый ребенок! Ты занимаешься добрыми делами, я вижу, какая ты славная!
   Сесиль. Да, мать научила меня всему хорошему, лучше её нет женщины на свете.
   Валентин. Будто бы?
   Сесиль. Ах, друг мой, не вы одни - многие не хотят верить, что она прекрасная женщина. Кто видел мать четверть часа, тот судит о ней по нескольким словам, брошенным на ветер. Правда, дни она проводит за картами, вечера за вышиваньем. Она ни для какого знатного гостя не оставит своего пикета; но лишь только войдет дворецкий и доложит ей тихо - она сейчас же побежит. Это значит, что пришел бедный человек и просит помощи. Сколько раз в церкви я видала бедных, плачущих от радости, когда мать подходила к ним. Нет, ей есть чем гордиться, и я горжусь ею. (Переменяя тон.) Вроде бы кто-то ходит тут?
   Валентин. Нет, все тихо. Тебе не страшно? Ты не боялась, когда шла сюда?
   Сесиль. Страшно чего? Чего мне бояться? Неужели вас или темноты?
   Валентин. Разве ты не боишься меня? Кто тебя убережет? Ведь я молод, ты хороша, мы одни здесь.
   Сесиль. Так что же из этого? Что тут дурного?
   Валентин. Да, тут нет ничего дурного. Выслушай меня и позволь мне стать на колени пред тобой.
   Сесиль. Что с вами? Вы дрожите?
   Валентин. Я дрожу от страха и радости. Я хочу во всем тебе покаяться. Я злой, я гадкий нахал; хотя все, что я придумал, - это ерунда, стоит того, чтобы только пожать плечами. Ты сказала, что романы тебе не нравятся. Я много их прочел, и самых плохих. Есть один роман, он называется "Клариса Гарлоу"; я дам тебе его прочитать, когда ты будешь моей женой. Герой влюбляется в красивую девушку, такую, как ты, милая; он думает на ней жениться, но прежде он хочет испытать ее. Он похищает ее и привозит в Лондон, но она сопротивляется ему. Приезжает Бетфор... то есть Томлисон, капитан... я хочу сказать, Мордон... нет, я ошибаюсь... Одним словом... нет, это все не то, все не то. Ловелас - дурак, а я тем более, потому что хотел действовать, как он! Слава Богу! Ты не поняла меня, ты ничего не поняла. Я люблю тебя, я женюсь на тебе. Чем меньше рассуждаешь в любви, тем лучше!..
   
Сцена VI.
Валентин, Ван-Бук, Аббат, Баронесса, Сесиль.

   Баронесса. (Входя) Я ни слова вам не верю. Он еще слишком молод, чтоб быть таким испорченным. Соблазнять мою дочь! Теперь таких вещей больше не делают. Смотрите: да вон же они! Они премилые! Здравствуйте, Валентин, куда это вы оба запропали?
   Аббат. Жаль, что наши поиски увенчались успехом так поздно. Вероятно, гости уже разъехались.
   Ван-Бук. Что же наше пари, племянник?
   Валентин. Дядюшка, никогда, никому не прекословьте.
   Ван-Бук. А ты, племяннник, никогда не зарекайся.

   Занавес.

   "Живописное Обозрение", №№ 39-42, 1880.