О Мелком бесе Федора Сологуба

"Нет, милые мои современники, это о вас я писал мой роман о Мелком бесе и жуткой его Недотыкомке, об Ардалионе и Варваре Передоновых, Павле Володине, Дарье, Людмиле и Валерии Рутиловых, Александре Пыльникове и других. О вас"

Кажется, что Сологуб слабо верит в людей, ведь он десять лет пишет картину неуклонной деградации, "антипути", где торжество принадлежит не разуму и человечности, а низменным потребностям и приверженности пустой, бессмысленной рутине. Но, думаю, его роман "Мелкий бес" не проявление окончательного и бесповоротного безверия в человека, это скорее попытка вызвать отвращение к такой жизни. В подобном мире изображаемых Сологубом "живых трупов" невозможно изменить действительность. Потому в силу вступает ироническое восприятие. Сологуб, создавая свой натуралистически обоснованный город, жители которого вобрали в себя черты реально существовавших примеров, переделывает библейские, мифологические, античные и фольклорные сюжеты, изображая их в более низкой форме, под стать своей, сологубовской, реальности. Встречаются искаженные подобия Каина с Авелем, Христа с Марией Магдалиной, Адама, Евы и того самого змея с запретным плодом, что сладок, а еще русалки, бесы, ведьмы и черти, ну и неопределённая сущность Недотыкомка, являющаяся воплощением вселенского хаоса, мирского зла.

"Где же совесть? Или ее и не было? И не следовало ей здесь быть?" - рассуждает героиня "Мелкого беса" Марта после необычных грез. Эти вопросы хочется задать вслух по ходу чтения, и не раз. Обитатели провинциального городка, сотворенного Сологубом, живут в болоте, но не понимают этого, им хорошо в своем болоте: они спиваются, теряют рассудок, никуда не стремятся, ничего не ждут, им ничто не доставляет удовольствия и радости за исключением "ублажения утробы", получения некоторой доли власти, игр в карты, подпорчивания жизни слабых и радостного подчинения желаниям. Главная цель каждого – задеть другого за живое и извлечь из этого сколь-нибудь малую, но выгоду. Это тягостный роман, в котором показан звериный быт и нравы провинциальных болот, населенных "мелкими бесами". Это болезненная, повсеместная передоновщина. В романе все идет в обратном направлении - от совершенного к примитивному, от более или менее адекватного к безумному, одурелому. Человеческое вырождение под светом старых тусклых фонарей, не способных рассеять здешний мрак.

Главный герой, суеверный гимназический учитель с изуверскими наклонностями, Ардальон Борисович Передонов как бы демиург, творец серого, безучастного ко всему живому мира, разливающий гадство и подлость каждым своим шагом в его пределах. "Грязные улицы, пасмурное небо, жалкие домишки, оборванные, вялые дети, - ото всего веяло тоскою, одичалостью, неизбывною печалью" - картина мертвого мира Передонова. Герой тяготится глубинным осознанием своей мелкости, незначительности, а потому внешне гипертрофированно воспринимает собственную персону в противоположность внутреннему состоянию. Он стремится к обладанию властью сквозь издевки и физическое насилие над гимназистами, решение судеб через распространение сплетен и кляуз. Злодеяния Передонова такие же мелкие, как и он сам: пихать репейник в шкуру коту, "смутьянить", ходить по квартирам гимназистов да выдумывать, приписывать им шалости, наговаривать и тем самым ссорить семьи, доводя до того, чтобы родители секли своих детей за несуществующие проступки, науськивать друга Володина мазать дегтем ворота отказавшей тому женщины, пускать слухи, поколачивать сестрицу, портить, пачкать, плевать, рвать вместе со знакомыми, такими же осквернителями пространства, обои хозяйки квартиры и т.д.

Передонову чудится разнородная бесовщина, ему кажется, что знакомые норовят проклясть, заколдовать да место его занять. А природа вокруг зловещая, враждебная, даже название цветов лютиков представляется ему пугающим – но все это лишь отражение его внутреннего состояния, тоски и страха.
Если люди смеются, то блеющим, насмешливым, угрожающим смехом, и обязательно над ним: "Когда при нем смеялись и он не знал о чем, он всегда предполагал, что это над ним смеются". Вообще смех в романе неотъемлемая составляющая, он даже в ушах начинает слышаться пока читаешь.  Одна из разновидностей смеха - бесовской смех, он же смех греха. Бесы вводят людей в искушение, смеются над безгрешными и одуряют их рассудок, вредительствуют в помещениях, в домах и храмах и все это сопровождают диким весельем, насмешками и издевательствами. Недаром в романе Сологуб различными средствами выразительности подчеркивает звериные ноты (визг, блеяние, вой) в смехе своих персонажей.

На Передонова ведется любовная охота по всем фронтам. И троюродная сестрица Варвара жаждет повенчаться с ним, и Рутилов своих сестриц сватает, и Вершина все никак со своей Мартой не угомонится. "Преследование невест, зависть товарищей, более сочиненная им самим, чем действительная, чьи-то подозреваемые им козни", все вокруг кривляются, изворачиваются, ухмыляются и вертятся, насмехаясь над Передоновым и стремясь напакостить ему. Постепенно он утрачивает ясность сознания, всюду ему мерещатся соглядатаи, чьи взгляды чувствуются каждым волосом на теле. Нарастают мрачные иллюзии, даже игральные карты его смущают своим нахальным видом и приходят в некое движение, как бы подсматривая за ним. Дрожание нутра Передонова словно выпрыгивая из книги начинает возиться вокруг читателя, толкая в облако нервозности. Что было Передонову непонятно, то его пугало. Всюду был враждебный ему воздух.

При чтении вспоминаются не только Чехов, Гоголь, Пушкин, но и, конечно, Достоевский с его темой маленького человека, двойничества и потерей рассудка в "Двойнике". Передоновым, как и Голядкиным, движет амбиция, он чувствует угрозу извне, от коллег и знакомых. В период особенного умопомрачения Передонов пишет доносы не только на людей, но и на карточные фигуры, выкалывает пугающим пиковым дамам, валетам с королями глаза.  Он наносит "оправдательные визиты" к вышестоящим лицам с желанием объяснить беспочвенность существующих лишь в его сознании слухов о нем и со стремлением стать инспектором. Все существование героя подчинено этой мечте и иллюзиям о возможности ее скорого осуществления. Передонов живет этим самообманом, подкрепленным обманом со стороны Варвары, которая делает поддельные письма от покровительствующей княгини с обещаниями о назначении Передонова на место инспектора после их с Варварой венчания. Но "повышение" выступает в роли не более чем миража. Передонов убежден в своей исключительности и при этом чувствует полную безнадёжную беззащитность перед лицом своих врагов. Но в отличие от Достоевского Сологуб превращает галлюцинацию, вызванную крайним "душевным угнетением" не в "Передонова младшего" (Голядкин младший), а в "маленькую серую, безликую, юркую нечисть" - Недотыкомку. В романе сосредоточены все смертные грехи, а недотыкомка, заключая в себе все темные стороны человеческой души, является как бы главным героем романа. Она, как и Передонов, обобщенный образ всего порочного и является отражением, двойником всех героев "Мелкого беса". А герои тем временем обезличены, потому что и сами являются двойниками друг друга из-за своей филистерской ограниченности, одинаково прогрессирующего духовного омертвения, подлой мстительности, властолюбия, тяги к греху, насилию и грязному сплетничеству. Выходит, все двойники друг друга – этакий зеркальный лабиринт.
Передонов не только мучитель, он еще и жертва своего окружения, которое глумится над ним и распаляет темные чувства в его мнительной, отравленной сомнениями и страхами душонке. Передонов – обманутый обманщик.

Сам роман воспринимается, как "овеществленный бред" Передонова. Душевная болезнь прогрессирует. Известие об обмане насчет инспекторского места и погибель его вожделенной мечты подкосили героя. "Призраки заслонили от него мир" и "безумный ужас в нем выковал готовность к преступлению".
Павел Васильевич Володин, друг Передонова, являет собой некого местного дурачка, юродивого, простодушного шута, стремящегося развлечь и развлечься. Герой словно пародийный двойник Передонова. Про сходство Володина с бараном ("удивительно похожий на барашка", в воспаленном сознании Передонова "баран" оборачивается Володиным и наоборот) Сологуб намекает в течение всего повествования. С каждым новым упоминанием я думала, что это указание на его некую глуповатость, которая проявляется даже во внешних признаках, во взгляде. Но под конец, когда сам Володин и, к тому времени уже жена Ардальон Борисовича, Варвара раззадорили безумие Передонова и он убил друга, поняла, что все это мотив "Божьего Агнца", а само убийство как жертвоприношение. Убивая Володина, от которого он тоже чувствовал нестерпимую угрозу, Передонов думал, что обман рассеется и что-нибудь да наладится, но вместо этого наступает его полное духовное омертвение.

Важной стороной романа, где выражен грех сладострастия, являются взаимоотношения Людмилы Рутиловой и "андрогинного" гимназиста Саши Пыльникова (как раз главным образом от Передонова пошел слух о  его сходстве с девочкой). После первой встречи с Сашей Людмиле снились "знойные африканские сны", в которых ей в разных обликах являлся сам мальчик ("Утром после всех этих снов Людмила почувствовала, что страстно влюблена в Сашу"). Людмила и Саша как некое противопоставленное измерение, их часть даже отличается по восприятию. Там, в мрачном бреду, было серо, тягостно, грязно, тоскливо и скучно, а тут, в сладком бреду, уже светло, цветасто, чисто, весело и легко. Но Сологуб снова противопоставляет видимое скрытому – эти мечтательные очертания сладострастия, паточный грех не что иное, как уничтожение нравственности.

Язычницу "Людмилочку" Рутилову, считающую, что "лучший возраст для мальчиков четырнадцать-пятнадцать лет", влекла невинность Саши. Она душила Сашу духами: разными и с каждым разом более откровенными, сладкими, как бы символизирующими само сладострастие, возбуждающими тайные, стыдные, такие же сладкие мечты и вызывая плотское желание. Всем этим она постепенно приобщила Сашу к разврату, "задушив" в подростке ту его непорочную красоту и божественную невинность, что была в мальчике до встречи с ней. Сестры Рутиловы сыграли пагубную роль в судьбе Пыльникова. Он, как и Передонов, умирает духовно, его смерти так же способствуют окружающие.

Значима тема поруганной красоты. Внутреннюю нечистоту героев Сологуб подчеркивает внешней. И женские, и мужские образы вызывали особенно гадливое чувство. Одежда засаленная, неряшливая, неопрятная, грязная, нечесаные и растрепанные волосы, блошиные укусы на теле и т. п. Пошлость, зависть, агрессия и злоба показывают бесовщину бытия и сущности героев. Встает вопрос о двойственной природе внешней привлекательности и нутра - даже под маской благопристойности сестер Рутиловых скрывается душевное уродство.
Праздник-маскарад в романе воспринимается как цирк моральных уродов. А сцена с избиением гейши (переодетого Саши Пыльникова) будто звериное побоище. Все наряды и маски соответствовали внутреннему миру героев, истинной природе этих "мелких бесов". Именно на безумном празднике персонажи показали настоящих себя. "Правда, конечно, неправдоподобна", поэтому все видно на маскараде.

У Сологуба действительность приобретает особое, призрачное очертание. В ней все делится надвое: на подлинное и только кажущееся таковым, на высокое и низменное, с категорическим преобладанием второго и смутной вероятностью первого, звериное и человеческое и т. д. А время будто застывает, и единственное движение, способное на существование в этой вселенной – движение вниз, на дно и ниже. Мотивы неизбывной тоски, скуки, мертвенности, скверны, нищеты и общего упадничества гиперболизируются Сологубом и, разрастаясь до всеобъемлющих размеров, заполняют пространство провинциального городка.

"Этот роман – зеркало, сделанное искусно. Я шлифовал его долго, работая над ним усердно. Ровна поверхность моего зеркала, и чист его состав. Многократно измеренное и тщательно проверенное, оно не имеет никакой кривизны. Уродливое и прекрасное отражается в нем одинаково точно".

Федор Сологуб провоцирует в читателе потасовку противоречивых чувств и суждений, он толкает его в нелицеприятный мир человеческой сути, заставляет "строже наблюдать себя". И хотя эта потасовка заканчивается страшным мордобоем, читатель выходит из сологубовской действительности с новым взглядом, с еще большим отвращением к подобному звериному быту и желанием его преображения, со стремлением не допустить передоновщины.

Чем строже себя наблюдаю,
Тем лучше людей узнаю,
И с миром теснее сплетаю
Печальную душу мою.

Припомню деяния злые
Напрасно растраченных дней,
Мне ясны тревоги мирские
И злое безумье людей.
(Ф. Сологуб)