Глава IV. Фрида Моисеевна

ГЛАВА 4.
ФРИДА МОИСЕЕВНА.
Алькин папа выполнил своё обещание переговорить с соседкой с пятого этажа, Фридой Моисеевной, насчёт того, чтобы она подработала няней у Альки.
Света тоже решила подняться к соседке, с которой никогда не разговаривала, потому что немного её побаивалась. А пошла она потому,  что ей нужно было точно решить: нужна Альке такая няня или нет.

Фрида Моисеевна жила на пятом этаже их подъезда в маленькой однокомнатной квартирке, окна которой выходили во двор. Когда была хорошая погода, в особенности летом, женщина часто смотрела в окно, наблюдая за тем, как в песочнице играют дети, как весной  покрываются зелёной листвой высокие клёны, доходившие почти до её окон, как разговаривают соседки, как ребята кормят нахохлившихся воробьёв…  Иногда она задирала голову, чтобы посмотреть на проплывающие по небу облака в виде каких-то затейливых зверушек: Фрида Моисеевна всегда пыталась угадать этих зверей: вот по небу проплыл крокодил, а за ним медведица с медвежатами,  над которыми склонил голову большой небесный жираф…   
А по вечерам Фрида Моисеевна частенько любовалась закатом и, садясь в кресло, укутывая ноги пледом, писала, писала, писала… Она всегда что-нибудь писала: открывала толстую тетрадь и ну давай сочинять: то стихи, то прозу, то делала какие-то зарисовки. Но чаще всего она записывала воспоминания о своём муже, который погиб «смертью храбрых в бою за Сталинград», как было написано в похоронке, пришедшей в 1943-м году.

Как это - пасть смертью храбрых, Фрида Моисеевна не знала, но решила для себя однозначно, что её любимый муж, Лев Израилевич Пинский совершил что-то очень-очень значимое, например, спас жизни целой роты солдат. Но, сам не выжил и пал этой самой «смертью храбрых». Или нет: он взяв в руку гранату, лёг под танк и, таким образом, опять спас роту солдат. Почему роту? Потому что Лев Израилевич командовал ротой, так он писал жене в письмах: заменил павшего в бою командира. Или, совсем иначе: он выполнял какую-то очень сложную боевую задачу и , выполнив её, был сражён вражеской пулей. О том, что смерть могла быть долгой и мучительной, Фрида Львовна даже и думать не хотела: её Лёвушка умер легко, в одну секунду, даже не почувствовав боли… Иначе и быть не могло: «совершил великий подвиг, спас людей и пал смертью храбрых».

Сын Фриды Моисеевны, Сашенька, погиб ещё до войны – попал под машину, играя в футбол с мальчишками. Как они с Лёвушкой это пережили, она не помнила: всё было так страшно и больно, что её избирательная память взяла и стёрла все воспоминания об этой трагедии. Как будто её и не было. И когда Фриду Моисеевну кто-то спрашивал о детях, она всегда с улыбкой отвечала: «Бог не дал детей нам с Лёвушкой, зато все мои ученики – мои любимые дети…»

Нужно отдать должное, Фрида Моисеевна обожала свою работу, и очень любила детей.  И дети любили её, потому что дети всегда чувствуют, кто за них переживает всем сердцем, кто их любит всей душой. Попасть в класс, где работала Фрида Моисеевна, можно было только по большому блату, причём сама Фрида блат не признавала вообще. Но ушлые родители шли к директору, к завучам, и их втискивали в класс под номерами «41», «42», а иногда и «43». Фрида же Моисеевна никогда не отказывала ни одному ребёнку: принимала всех, кого ей поручала партия и правительство.  И всё тепло её большого сердца, которое могло достаться её Сашеньке, она отдала совершенно чужим детям, своим ученикам: умным, шумным, тихим, хулиганистым, рассеянным. На тех, кто неумело держал ручку в руке, кто забывал тетради и ставил кляксы, кто приходил в школу с немытыми руками, она никогда не кричала. Только смотрела строго и говорила: «Я знаю, что ты это сделать можешь лучше». А потом всегда добавляла фразу: «Я в тебя верю, дорогой». Так что жизнь Фриды Моисеевны была, как классная доска после последнего урока:  исписанная, но чистая, и, главное, полная великого смысла бытия... В её лице была такая тихая, устойчивая доброта, которую замечали все, кто с ней встречался хоть раз в жизни. Эту доброту нельзя было не заметить: она просто была. С ней. Всегда.

Кстати, вот с партией у Фриды Моисеевны были сложные отношения: в 1937 году её младшего брата забрали ночью, подняв прямо из кровати. Подъехал чёрный «ворон», как называли страшную машину тех лет, и забрал бедного Гришеньку.  Больше она его никогда не видела… Спустя какое-то время его жене Ривочке сообщили, что Григорий Вайнштейн получил десять лет без права переписки. Что это такое знали все: человек канул в небытие, как будто его и не было никогда. Как плакала бедная Ривочка! Как она убивалась! Жена Гришеньки была на пятом месяце своей первой и единственной беременности, и от стресса у неё случился выкидыш. Потом Ривочка заболела, слегла и просто угасла, как гаснет звёздочка на небе.
А в 1953-м году попал под дело врачей её старший брат, Миша, который всю войну был военным хирургом, спасшим не одну сотню бойцов. О, это было очень странное дело: в январе пятьдесят третьего года вышла статья под ужасным названием: «Злостные шпионы и убийцы, маскировавшиеся под профессоров медицины». Её брат Мишенька и был профессором медицины: после войны он как раз защитил докторскую… Но кто на это смотрел – аж никто. Эту ужасную статью Фрида Моисеевна хранила у себя в «сЭйфе», как она называла старый-престарый комод, подаренный ей соседями по лестничной клетке только потому, что этот комод не вместился в их трёхкомнатную квартиру из-за большого количества привезённой мебели.
Так вот, в этой статье говорилось о том, что накрыли группу этих, так называемых вредителей, лечивших всю партийную элиту. Их, несчастных, обвинили в заговоре, да не просто в заговоре, а в «сионистском» заговоре. Что это за такой заговор, в котором участвовал её брат Мишенька, честнейший человек с злотыми руками и таким же золотым сердцем, Фрида Моисеевна не знала. Когда она подала прошение в органы насчёт брата,  её вызвали к какому-то большому начальнику в погонах. Этот почти молодой, усатый, толстый и лысый дядька, сделав страшное лицо, предупредил женщину, что если она начнёт «фокусничать», то её тоже отправят куда-то далеко, за какой-то километр, откуда не возвращаются. Все газеты просто надрывались, рассказывая о страшных сионистских шпионах, которые подрывают такой замечательный советский строй…

Фрида спрашивала свою подругу и коллегу, Марью Ильиничну: «Машенька, ну скажи ты мне на милость: где сионистские шпионы, а где мой Мишенька?» На что Машенька, качая головой, шёпотом отвечала: «Фридочка, закрой рот и говори шёпотом. Здесь и стены имеют уши…» Даже когда Фрида Моисеевна ушла на пенсию, эта дружба с Марьей Ильиничной, проверенная временем, не прервалась.
Потом, спустя годы, после смерти Сталина, Фриде Моисеевне пришёл ответ о том, что её брат, профессор медицины Михаил Вайнштейн, был посмертно реабилитирован… Где Мишеньку похоронили, Фрида так и не узнала: она писала в разные инстанции, но ответа всё не было.

Перед тем, как нажать кнопку звонка, Алькины родители минуту потоптались на коврике перед дверью, и, наконец, Володя нажал на кнопку звонка. Через минуту послышались шаги, отворилась дверь и перед ними предстала Фрида Моисеевна в полной красе.
- Здравствуйте, молодые люди! Вы имеете ко мне дело, или просто так зашли попить чайку? Что же вы топчитесь на коврике? Проходите, пожалуйста! Вы – мои соседи с… кажется с третьего этажа! Я права или нет?
- Да, Фрида Моисеевна, мы соседи.
- Я вас вижу часто на площадке с прелестной девочкой! Ваша девочка уже учится в школе?
- Нет, Фрида Моисеевна, не учится. Только собирается идти в первый класс. Её Алька зовут, - сказала Света, немного осмелев.
- Что же вы стоите? Проходите! В ногах правды нет, - и Фрида Моисеевна жестом пригласила Алькиных родителей пройти в комнату. Неловкость как-то сама собой прошла, и, войдя в уютную комнатку, они сели на новенький раскладной диван.

Пока Фрида Моисеевна грела чайник, Света с Володей огляделись. Комната сама говорила за хозяйку: в этой квартире пахло чистотой, как в школьном кабинете ранним утром! Фрида Моисеевна очень любила этот запах свежевымытого школьного кабинета: новый день, новая свежесть, новые дети… Всё в её жизни когда-то было новым…
В комнате всё находилось на своём месте: каждая вазочка, салфеточка, фотокарточки висевшие на стене, как будто так было всегда, даже до того, как сюда въехала Фрида Моисеевна. Полированный маленький столик, на котором стояла ваза с васильками и вазочка с печеньем, вообще не имел следов от пальцев: было такое чувство, что его натирают до блеска с утра до вечера. У окна стояло кресло со старым клетчатым шерстяным пледом, аккуратно сложенным поперёк спинки. Было такое чувство, что перестановка в этой квартире не будет делаться никогда: каждая деталь интерьера нашла здесь свое место навечно.
Фрида Моисеевна двигалась медленно, с палочкой – нога ещё всё побаливала после зимнего падения. Но даже в этом движении было что-то строгое и правильное, не допускающее никакой суеты. Фрида Моисеевна никогда не сутулилась: осанка у нее осталась с тех самых пор, когда она стояла у школьной доски и писала аккуратным, строгим почерком: «Мама мыла раму».
 
Фрида Моисеевна вышла из кухни, неся поднос с тремя чашками чая. На ней было темно-синее платье из какой-то плотной ткани, такое тяжёлое и благородное, с белым кружевным воротничком. Такие платья уже не шили – оно, видимо, осталось ещё от тех времен, когда качество и мода совпадали. Оно было штучным товаром, сшитым на заказ. На плечи она набросила шерстяной платок: красивый, с теплым цветочным узором: его Фриде подарили коллеги, когда провожали на пенсию. На ногах были не тапочки, нет – мягкие, старенькие, но начищенные домашние туфли. Во всём её облике, как и в её маленькой квартирке была своя система, свой уклад, который не прогрессировал ни во времени, ни в обстоятельствах.

- Давайте познакомимся поближе, молодые люди. Посоветуйте, как мне к вам обращаться? – спросила Фрида Моисеевна с улыбкой, располагающей к дружеской беседе.
- Я Светлана, можно просто Света. Это мой муж Володечка.
- Боже, как приятно на вас смотреть! Вы такие красивые молодые люди, дай вам Бог здоровья и долгих лет счастливой совместной жизни! Пейте чай, дорогие соседи Светлана и Володечка, и попутно рассказывайте, что вас ко мне привело? Я надеюсь, я никого не залила? У меня недавно труба лопнула… Мне показалось, что я вовремя заметила и успела замотать её тряпкой, пока ждала сантехника. Итак, я вас слушаю.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: Глава 5. "Будьте нашей няней": http://proza.ru/2025/05/04/1245