Гром небесный

- Нет, только поглядите…  Серебряное оно что ли?
Солнечные зайчики, отражаясь от полированной, как зеркало,                шейки ружейного приклада, покрытой затейливой гравировкой, запрыгали на кирпично-красном, мокром от пота лице капитана милиции Брыкина.

- Зе…  Гун… Это тоже немецкое, кажись - пробормотал участковый, силясь одолеть выгравированную мелкими латинскими буквами надпись на сверкающей поверхности металла.
 
У меня невольно заныло сердце, когда в его грубых лапищах оказалось это изящное, явно не рассчитанное на широкий потребительский класс, ружье. Рядом, у костра, лежали еще два расчехленных ружья необычайно элегантного вида.
- Ган – поправил я его. – Это ружье по-английски. -  И уберите-ка его лучше в чехол.

- Ишь ты… - недобро хмыкнул в пшеничные усы капитан. – Ну уж                этому жмурику оно теперь точно не понадобится – проворчал он, бросив равнодушный взгляд на молодого человека, улегшегося навзничь у потухшего костра.
 
Стоял солнечный, теплый апрель 1980 года. Из поселкового отделения  милиции поступило сообщение об обнаружении у лесного озера трупа без признаков насильственной смерти.
 
Сидя под раскидистой сосной на берегу живописного озерка,                я дописывал протокол осмотра места происшествия. Эксперт уже осмотрел покойного и не заметил ни малейших признаков внешнего воздействия – ни гематом, ни ран, ни других видимых повреждений.

Лицо его было мертвенно бледным и уже начало наливаться синевой, серые губы приоткрылись, словно чему-то удивляясь. По дорогой замшевой куртке из оленьей кожи шустро сновали красные лесные муравьи. Если бы не признаки трупного окоченения, можно было подумать, что охотник просто крепко уснул после весело проведенной с друзьями ночи.

Друзья были здесь же – двое перепуганных парнишек, приехавших вместе с товарищем из Москвы поохотиться на водоплавающую дичь в мещерских озерах.
Одетые в модные джинсы и совсем не подобающие для охоты тонкие курточки, они, поеживаясь, стояли рядом, поочередно отвечая на мои вопросы.
- Итак, приехали пострелять уток. Вечером что употребляли?
- Сначала виски, потом коньяк…
- А это что за бидончик?

Парни робко переглянулись.
- Максим предложил попробовать местного самогона.
Участковый хохотнув, звонко пнул сапогом пустой жестяной бидон с остатками неприятно пахнущей жидкости. «Москвичи, вашу …» - слышу я его презрительное бормотание.
- Ну, попробовали, а потом?

Бледный юноша, утирая с лица пот, волнуется, затравленно смотрит на меня, словно его заподозрили в убийстве.
- Потом нас стошнило… Мы с Игорем легли спать в палатку. Ночью проснулся, а Максима на спальнике нет. Я вышел из палатки, а он лежит у                костра. Потрогал, а он уже холодный. Ну, я и побежал искать людей.

- Все так и было – добродушно щурясь от папиросного дыма, кивает головой Степаныч, старый лесничий. - Часов около пяти начал мне в окно сторожки барабанить, чуть стекла не вынес. Побежали с ним, смотрим, батюшки - парнишка уже окоченел… Ах ты гром небесный!
 
Картина становится мне вполне понятной. Ничего криминального в  этой истории, пожалуй, нет. Сердце молодого мужчины не выдержало последствий ночного кутежа и дикой мешанины из разносортного спиртного. Ночью ему стало плохо, он выполз из палатки подышать, а возможно, согреться у костра. Да так здесь и остался – остановилось сердце.

- Так, мужики, ружья придется отдать – прервал мои размышления бодрый голос участкового. – Государство их конфискует.
Не обращая ни на кого внимания, он деловито убрал ружья в чехлах в коляску служебного мотоцикла.

Парни и лесничий испуганно смотрят на меня. Я теряю дар речи от такой наглости.
- Государство? Вы это серьезно, Павел Петрович?
Участковый, обиженно сопя, берет меня за локоть и отводит в лес.
- Ты чего, Федорыч? – жарко шепчет он мне в самое ухо. - Зачем этим мозглякам отдавать? Ты не охотник, тебе, понятно, не надо. А я давно о таком мечтал. Настоящий зауэр, три кольца! Другие, похуже, ребятам в отделе отдам.
- Похуже? Да вы хоть знаете, сколько эти другие стоят?!
Лицо участкового багровеет от ярости.
- Ну ты как хошь… А ружья я не верну!
- Нет, выложишь из коляски прямо сейчас! - сказал я, чувствуя, как у меня начинает стучать в висках.

Лесничий, предвидя неладное, робко подходит к нам.
- Гром небесный!  - бормочет он трясущимися губами. – Ребята, этак вы сейчас перестреляете друг дружку! Пойдемте лучше ко мне в сторожку, чайку попьем. – Оно ведь так лучше будет.
Широким шагом я направляюсь к милицейскому «уралу» и начинаю вынимать из коляски ружья в чехлах.
Участковый угрюмо смотрит на меня, не двигаясь с места.

- Ребят, чайку… - заискивающе молит Степаныч.
Мне жалко старика, я вижу, как он напуган, и, стараясь не смотреть на капитана, отхожу к небольшому озерку, в котором мирно плещется кряква, достаю сигареты, чтобы успокоиться. Вдалеке слышится слабый рокот, будто где-то работает лесная техника.

- С чайком-то оно куда лучше – продолжает разряжать обстановку Степаныч. – Да и обедать уж пора. У меня и сальцо есть. Картошечки  сварим. А еще ножка копченого глухаря осталась – подмигивает старик. – Тут, Федорыч,  не только уток можно…
Он осекся, не договорив.
 
Поднимая ураганный ветер, от которого гнулись вековые сосны, вздымая облака пыли и оглушая нас ревом двигателей, над нашими головами  завис десантный армейский вертолет Ми-8.
 
Покачиваясь над лесом, выбирая место для посадки, чудовищная машина, сдувая нас с ног, наконец, опустилась на лужайку, рискуя поломать свистящие лопасти о корявые сосны. Прежде чем остановилось их вращение, из открытого люка машины выпрыгнула лесенка, по которой на землю бодро спустились рослые коротко стриженные мужчины в военной униформе.

Дюжина рослых молодцев окружила нас плотным кольцом, очевидно ожидая дальнейшей команды. У каждого из них я заметил на поясе кобуру с крупнокалиберным пистолетом Стечкина.
- Гром небесный… – только и успел пробормотал Степаныч.

Когда рев двигателей стих, по трапу неспешно спустился представительный седовласый мужчина в штатском, затем помог выйти даме господского вида в черном пальто и шляпке с черной вуалью – совсем как на иллюстрациях к произведениям Куприна или Чехова.
   
Держа ее под руку, он важно подошел ко мне. Дорогой костюм, роскошный галстук и белоснежный воротничок говорили сами за себя – передо мной весьма высокопоставленная особа.
 
- Я полагаю, вы следователь? – сухо спросил он меня, не протягивая руки.
- Совершенно верно. Следователь Гусь-Хрустальной межрайонной прокуратуры Шаронов.
Я протянул ему служебное удостоверение.

Пытливые серые глазки цинично буравили меня сквозь стекла очков в дорогой оправе. Охрана тупо уставилась меня, ожидая дальнейших распоряжений своего повелителя.
- Это он? – мотнул седовласый головой в сторону костра, где лежал покойник.
- Да.
Женщина, зарыдав, кинулась к телу. Двое охранников услужливо подхватили ее под руки.
 
- Супруга – морщась, произнес седовласый. - Итак, что удалось установить?
- Окончательная причина смерти будет установлена только после вскрытия и проведения соответствующих экспертиз. Но на мой взгляд, картина достаточная ясная.
- И что вы думаете?
- Алкогольная кардиомиопатия.
Нечто вроде улыбки пробежало по хищному лицу седовласого. Взгляд его изменился – в нем появился оттенок уважения.

- Что ж, это вполне реалистичная версия… Да, я вижу, вы на своем месте. Профессионально подошли к выполнению своих обязанностей. Мы этого не забудем.

Я не стал уточнять, кого эта важная птица подразумевает под словом «мы».
После этого свалившийся с неба гость поманил пальцем трясущихся от страха очевидцев происшествия. Парни робко подошли, не смея поднять на него глаз.
- Ну что? Хорошо поохотились? – с издевкой процедил он сквозь зубы.
Молодые люди молча стояли перед ним навытяжку – было слышно, как клацали от страха их зубы.

- Хороши, нечего сказать … - сказал он, добавив несколько крепких                выражений. - Нажрались и бросили умирать товарища. Теперь сами будете объяснить это его отцу. Не исключено, что аспирантура в МГИМО вам теперь не грозит. А ну марш в машину! И соберите барахло! – прикрикнул он на них, указав на палатку.
Парнишки бегом бросились выполнять приказание.
- А как наша доблестная милиция?
 
Теперь седовласый, вскинув подбородок, подошел к Брыкину, вперив               в него немигающий взгляд.
- Исполняем служебный долг! –  пробормотал Петрович, вытянув руки по швам. По его вискам струился пот, глаз косился на рукоятки пистолетов на поясах у звероподробного экипажа Ми-8.
- Все ли на месте? Ничего не пропало? – едко уточнил седовласый.
- Так точно! Все на месте! Три импортных ружья в чехлах и боеприпасы, в целости и сохранности!

Седовласый удовлетворенно кивнул головой, нагнулся за одним из чехлов и небрежно расстегнул его.
- «Антонио Золи» – с улыбкой произнес он, любуясь солнечными зайчиками, отраженными зеркальной поверхностью серебряной гравировки.
 
- Идеальный бой, сверхточный прицел. Подарок итальянского посла – продолжал он, оборачиваясь ко мне. – Стоит примерно три ваших годовых зарплаты.
-  Очень интересно, но я не любитель охоты.
- И напрасно! Ну-ка расстегните мне вот этот чехол – приказал он участковому.

Трясущимися руками Брыкин выполнил приказание.
Седовласый, ловко вскинув ружье, повел стволами над его головой, прицелился в зяблика, прыгающего по веточке над фуражкой участкового. Петрович невольно закрыл глаза, словно приговоренный к смерти.

-  А это трофейный «Людвиг Шиви», шедевр оружейной фирмы «Зауэр» - невозмутимо продолжал седовласый. - Подержите-ка его в руках. Примерно такой же был у самого Геринга.
Я взял в руки элегантный штуцер. Охрана машинально схватилась за пистолеты.
- Ну как? Вещь? - не обращая на них внимания, спросил меня седовласый. Глаза его оживленно блестели. Похоже, он был профессионалом в своем деле.

- Да, вещь. И, наверное, стоит четыре моих годовых зарплаты.
Седовласый расхохотался, хлопнув меня по плечу:
- Продешевили, голубчик! Думаю, все десять!
Третье осмотренное им ружье оказалось бескурковым английским «Вебли энд Скотт» двенадцатого калибра.

- Что намерены делать с оружием? – небрежно спросил он меня, осматривая внутреннюю поверхность стволов британской горизонталки.
- Передать законным владельцам.
Седовласый улыбнулся, поправив очки, и удовлетворенно кивнул, давая мне понять, что экзамен выдержан.

- Эти два ружья отдайте мальчишкам. А «зауэр» я заберу – это имущество теперь перейдет по наследству жене покойного. Кстати, его тело я тоже забираю – таково распоряжение родителей. Все необходимые судебно-медицинские исследования будут проведены в Москве. На этом все. Продолжайте работать.
С этими словами он сухо пожал мне руку и повернулся к вертолету, унося немецкий штуцер в чехле.

Я посмотрел на участкового. Он провожал седовласого таким взглядом, словно всаживал пулю за пулей в драгоценную ткань его пиджака.
Минута – и огромная машина взмыла в воздух, унося нежданный гостей и тело незадачливого охотника.
 
Рев двигателя заглушил яростную ругань Брыкина и его наилучшие пожелания взлетевшему вертолету – я лишь видел, как оживленно двигаются его губы, с которых срывались легко узнаваемые слова, да загорелый  кулак, поднятый в небо.
  Рокот лопастей вскоре затих, слился с шумом весеннего ветра, играющего сосновыми кронами, и уже невозможно было поверить в то, что происходило на этой лесной поляне всего несколько минут назад.

- Вот тебе и «зауэр»  – угрюмо пробормотал участковый, сплюнув вслед удалявшимся визитерам. Вот тебе и три кольца…– Нет, вы слышали? «Продолжайте работать!» Буржуй сраный…
С мрачной физиономией он сел на сиденье мотоцикла и стал яростно дергать ногой педаль стартера.

Я протянул ему папиросу:
- Да ладно тебе, Петрович. Скажи спасибо – живые остались.
Брыкин, надев мотошлем, махнул рукой и пробормотал:
- Я всегда говорил – все москвичи ...
 
Продолжение фразы потонуло в дребезжащем тарахтении старого «урала». Окутанный клубами сизого дыма, участковый нервно вырулил на лесную дорогу и умчался прочь.
Я окликнул Степаныча, застывшего у озера, словно изваяние.

Но старый лесничий не слышал меня. Потрясенный, он глядел вслед удаляющейся точке над синим трафаретом леса на горизонте, закрывая ладонью глаза от солнца.
- Гром небесный! – бормотали его пересохшие губы.