Он поверил слову...

Он был человеком при дворце. Не царём, не правителем, но одним из тех, чьё слово имело вес. Он знал, как отдавать приказы — и видеть, как они немедленно исполняются. Он мог добиться многого: открыть любую дверь, решить любой спор, повлиять на любое решение. Его уважали, с ним считались. В мире, где власть измерялась влиянием, он был не последним. Пока… не заболел сын.

Сначала он надеялся. Потом взывал ко всем врачам. Затем — к богам. А потом просто молчал, сидя у постели ребёнка, считая его дыхание. Сын угасал на глазах. Его губы стали бледными, руки — холодными. Иногда он говорил бред, а иногда просто лежал с закрытыми глазами, и сердце отца сжималось каждый раз, когда дыхание становилось едва слышным. Он держал его руку, будто мог удержать жизнь. Он отдавал бы свою, если бы можно было. Он хотел кричать, но голос застревал в горле. Ни богатство, ни положение, ни связи — ничто не могло помочь. И тогда боль прорезала его изнутри. Не просто страх потери, а бессилие. Отчаяние. Он впервые чувствовал себя маленьким. Беспомощным.

И вот тогда он услышал. Услышал, что в Галилею вернулся Человек, Которого называют Пророком. Который делает невозможное.

Он пошёл. Словно последняя сила в нём собралась в ноги, и они сами понесли его из Капернаума в Кану. День пути. День надежды. День, наполненный молитвами, которых раньше он никогда не знал.

Он нашёл Его. Того, Кого искал. Но услышал не то, чего ожидал:

— Если не увидите знамения и чудеса, не поверите…

Больно. Словно Он укорил. Словно поставил его рядом с толпой, а не с умирающим сыном. Но сердце отца пробилось сквозь обиду:

— Господи… пойди, пока сын мой не умер.

И вдруг — ответ. Странный. Не предложение идти вместе. Не обещание. Только слово:

— Иди домой. Сын твой будет жить.

Он стоял, молчал, не зная, что сказать. Его глаза встретились с глазами Иисуса. Всё его тело ощущало ту боль и отчаяние, с которыми он пришёл сюда. Он мог настоять на своём. Он имел власть. Он был в состоянии потребовать, чтобы Иисус пошёл с ним, чтобы тот, с кем он говорил, исцелил сына лично, здесь и сейчас. Но где-то в глубине он понял: то, что говорит Иисус, — не просто слова. Он всё же поверил Ему. И вместо того чтобы добиваться чуда, он решился довериться — поверить, что слово Иисуса действенно даже на расстоянии.

Он сделал шаг. Один. Другой. И пошёл. Его дорога домой началась с крошечного движения веры. Он шёл, не неся доказательств — только слово.

На полпути его встретили слуги. Со слезами и улыбкой. Словами, которых он ждал:

— Жив. Ему стало легче вчера около часа пополудни…

И он понял. Это было в тот самый час, когда Иисус сказал: «Сын твой будет жить».